Текст книги "Секрет государственной важности"

Автор книги: Константин Бадигин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

Лица орочей, как всегда, были невозмутимы. Они покуривали трубки, словно и не слыхали выстрелов.

– Трегубов сердитый сегодня, – сказал старший ороч, – мука не давай, масла не давай, ничего не давай…

– Почему? – спросил Федя.

– Соболей проси, – ответил ороч и, придержав весло, вытер пот с лица рукавом рубашки. – В долгдавай не хочу. Шибко сердитый Трегубов.

Когда унимагда подошла к знакомому, поцарапанному и помятому борту «Синего тюленя». Великанов и Таня вместе со своими спасителями поднялись на палубу. Орочей пригласили в кают-компанию пообедать.

Илья Бизанка, старший ороч, поочередно протянул всем руку:

– Здравствуй. Спасибо. – Посмотрев на аппетитно пахнущий суп, добавил: – Наша шибко хочу кушай.

На прощание друзья решили подарить таежным следопытам муки, сахара, масла. В пароходных кладовых нашелся и табак, и плиточный чай.

Орочи были очень рады.

Унимагду нагрузили продуктами чуть не до краев.

– Через два солнца наша реку Безымянку иди, – сказал старший ороч уже с веслом в руках. – Рыба надо лови. Приходи после чай пить. Наша солдат не боиси…

«Синий тюлень», набирая скорость, шел к мысу Прозрачному.

Глава девятнадцатая
ПАРОХОД ВОЗВРАЩАЕТСЯ, НО…

Ночной ветер вдосталь нагнал морского тумана. Серая кисея плотно окутала бухты, прибрежные скалы, кустарник и край отступившего от берега леса. На реке туман был реже. У высокой черной скалы, похожей на покосившуюся крепостную башню, река врывалась на плоский камень, лежавший поперек русла, и круто скатывалась вниз. За порожком она сердито бурлила и пенистыми потоками разливалась между валунов.

Но шум водопада заглушали иные, необычные звуки. Сотни крупных лососей взлетали в воздух и шумно шлепались обратно в воду. Казалось, река закипела: она пенилась, выбрасывала веером брызги.

Сгибая тело в дугу и ударяя хвостом о поверхность воды, лосось легко берет препятствия в два человеческих роста. Можно было подумать, что рыба увлечена забавной игрой: кто выше и дальше прыгнет.

На самом деле было иное. Лосось шел на нерест, порожек преграждал путь – надо пройти через него, идти дальше и дальше, пока в спокойном прозрачном ручейке не найдется удобное место. В песчаном дне самка выроет ямку и отложит икру.

Но доберутся туда только самые сильные и удачливые. Над рекой слышатся хищные, похожие на мяуканье вскрики чаек, воронье карканье.

Туман скрывал многое из тяжелой борьбы за жизнь, за продление рода, приглушал звуки могучего действия природы… Лосось возвращался в места своего рождения.

На оглаженном речными струями камне стояли два человека в синих шерстяных фуфайках и японских резиновых сапогах. Один высокий и худой, другой высокий и толстый.

– Говорил, валом пойдет рыба, – не отрывая глаз от удивительной картины, с волнением произнес худой. – Нерпа вчера гуляла, воронье слеталось – верный признак.

– М-да, гм… – не сразу отозвался толстяк, в котором нетрудно было узнать старшего механика Фомичева. – Рассказывали люди – не верилось как-то. Во сне столько рыбы не приснится.

– С голоду теперь не помрем, Николай Анисимович, – радовался машинист Безбородов, старинный дружок стармеха. – И свежей рыбки поедим, и впрок заготовим, накоптим, зернистой икорки – вот так, вдосталь… А посмотри, что с рыбой через неделю содеется: почернеет, хвост оботрется, как старая метла, чешуя облезет, полуживая…

Совсем рядом метровый лосось, разбрызгивая хвостом воду, всплеснулся над рекой.

Безбородов снял шапку и, улыбаясь, вытер мокрое лицо.

– Такого бы на уху! – даже причмокнул стармех.

– Не туда смотришь, Анисимыч, – на серебряночку, на молодуху глянь. – Машинист показал на живой поток в реке. Среди темных рыбьих спин изредка мелькали хорошо заметные серебристые. – Им-то икру метать срок не вышел, самый скус для ухи-то…

Старший механик изловчился и ударил острогой. Через мгновение рыбина с серебристой чешуей билась на камне. Почти в одно время подцепил добычу Безбородов. Ударили еще по разу, и опять две жирные горбуши брошены на берег. Приятели довольнешеньки: недаром они встали сегодня рано, как говорят, до вторых петухов.

– Хватит пока, пожалуй, – не без сожаления сказал Фомичев. – Больше пуда потянет. – Стармех нагнулся, прикинул одну рыбину на руке.

Силен азарт рыбаков. Они с удовольствием остались бы у реки и еще долго орудовали острогой, тем более что особого искусства здесь не надо – рыба шла густо. Но, представив себе жирную, крепкую уху, Фомичев заторопился.

– Вот капитана обрадуем! – сказал он.

– Не пойму, – в сердцах сказал Безбородов, – ты, Николай Анисимович, капитана как бога почитаешь, а подумал: куда он нас ведет? Против своих же он тянет. – Машинистнедовольно переступил с ноги на ногу. – Не простят нам это плавание товарищи…

– О каких товарищах ты говоришь? – насупился Фомичев.

Машинист промолчал.

– Вот что, Петр, – засопел старший механик. – Дружба дружбой – табачок врозь. Ты, может, товарищами считаешь и тех, что у нас в машине наколобродили? Агитировать меня вздумал? Не выйдет. Я на десять лет свою жизнь укоротил через ихние штучки… А может быть, ты и сам такой? Договаривай, коли начал. Только запомни: капитан – наша власть, и все тут, понял?

Безбородов смотрел на своего приятеля с сожалением, пасмурно.

Да, пришлось поволноваться механику Фомичеву. Необычайные происшествия на «Синем тюлене» заметно пошатнули его здоровье. И, как назло, пропал племянник. Душа Николая Анисимовича была не на месте. Как-никак своя кровь. «Эх, сестра, сестра!» Он знал, что Федор для нее – единственная отрада жизни. Себя он считал виновником случившегося… Чтобы найти Федора, Фомичев делал все, что мог. По его настойчивым просьбам капитан не раз отправлял в тайгу матросов на розыски. Еще больше Николай Анисимович переживал исчезновение парохода. Как это могло случиться? Пароход ушел – значит, машину исправили? Кто? Кто ее застопорил и кто починил? Об этом он думал и день и ночь. Может быть, пароход захватили партизаны? Может, и Федора, Никитина и Ломова тоже зря в тайге ищут?

Николай Анисимович смутно чувствовал, что существует связь между исчезновением парохода и пропажей людей. Может быть, даже догадывался, но не хотел верить…

– Увели пароход, дьяволы, – узнать бы кто! Я брата родного не пожалел бы, – выдавил старший механик.

– Не над тем ты мозги сушишь, – отозвался Безбородов. – Федор-то твой, пожалуй, больше тебя понимает, что к чему.

Машинист махнул рукой, продел веревку рыбам под жабры, крякнув, перекинул увесистый груз через плечо и тронулся в дорогу. Он первый сошел с камня в воду, за ним стармех. До берега им было несколько шагов. Рыба шла стремительно, совсем не обращая внимания на людей, задевая их за ноги.

Ступив на прибрежный песок, моряки чуть не столкнулись со стариком, возникшим неожиданно из тумана. Голова его была покрыта грязным махровым полотенцем, концы которого завязаны вокруг шеи. Сивая коса до пояса, на ремешке с правой стороны два ножа.

– Здравствуй, – добродушно улыбаясь, сказал старик и протянул коричневую от загара сухую руку.

Моряки вежливо поздоровались. В этих местах каждый человек – человек.

– Откуда ты взялся? – спросил Фомичев, заметив длинную косу. – Наверно, гиляк?

– Наша нет гилячка, наша ороч, – сказал старик. – Николай Григорьевич Намунка. – Он опять начал здороваться.

И столько было достоинства в его лице, что приятели еще раз пожали протянутую руку.

– Что ты здесь делаешь? – спросил стармех.

– Моя живи здесь. – Ороч показал на берег моря. – Зимой в сопках соболь стреляй, ловушка делай. Летом рыбу лови. – Он показал на покосившиеся колья, торчавшие поперек одной из проток. – Нынче зимой люди много рыбу кушай. – Он погладил себе живот. – Ворона каркай – очень хорошо. – Ороч прислушался к натужному хлопанью крыльев какой-то сильной птицы, уносящей выхваченную из воды добычу. – Царь медаль подари, – пошарив за пазухой, важно сказал Намунка и показал на ладони золотую орленую медаль на шнурке. – Моя много люди спасай есть.

– Молодец, – похвалил машинист.

– Пойдем, Намунка, с нами, – предложил стармех. – Сегодня ты для нас вторая удача. Капитан сколько раз говорил: «Нам бы ороча, местного человека, встретить – из беды бы выручил». Вот и встретили.

Старик улыбнулся, закивал и послушно двинулся вслед за моряками.

До моря не так уж далеко. По пути спугнули длинноносых куличков, гулявших на песке. За кустарником под ногами зашуршала галька. Туман стал редеть, опускаться вниз, очищая небо. На гладких камешках крупными каплями оседала влага. Впереди тенями стали вырисовываться палатки, показалась изба.

По-прежнему пронзительно кричали чайки.

– Слышь-ка, Анисимыч, – сказал Безбородов, прислушиваясь к птичьему гомону, – сколь чаек с моря летит… – Он взглянул в сторону бухты и не договорил: над жиденькой пеленой тумана стояли две знакомые мачты.

– «Синий тюлень»! – в один голос вскрикнули приятели и, позабыв о рыбе и старике ороче, кинулись бежать по галечному берегу.

* * *

Нечего и говорить, как поражены были все в лагере, когда из бухты вместе с туманом исчез и пароход. Много было высказано разных предположений. Может быть, его разбило и он затонул? Или, наоборот, как-то всплыл с мели и его вынесло в море? Но моряки отвергали все это. Ветер, наоборот, тогда стих. Приливы здесь невысоки. Течения слабы… Если пароход самостоятельно всплыл, то быть бы ему снова на берегу.

Оставалось одно: партизаны… Ну конечно, партизаны! Они за всем следили и как-то ухитрились увести корабль… Потом буфетчик хватился своего помощника, боцман – бородача матроса, Фомичев – одного из машинистов. Но их исчезновение считали особой статьей: вся троица с первого дня повадилась в лес по малину, а в лесу водятся не только ягоды, но и тигры…

Никто не заподозрил молодых моряков в уводе парохода. Слишком невероятно.

Дня через три на галечную косу прибой выбросил орочскую лодку с изображением лебедя на носу. Боцман решил приспособить ее для своих нужд. Когда матросы приводили лодку в порядок, очищали от песка, смолили – нашли перочинный нож. На костяной ручке, видимо раскаленным гвоздем, были выжжены буквы «Ф. В.». «Федор Великанов», – догадались матросы. Но как мог попасть в лодку его нож? Куда парень путешествовал на ней? Матросы решили никому не говорить о ноже и появившихся у них догадках. Если пароход увел Федя, лучше об этом не болтать.

С тех пор как «Синий тюлень» пропал из бухты, миновало пять суток. Безрадостно было в лагере потерпевших крушение. Запасы продовольствия кончались. Со вчерашнего дня пришлось строго ограничить паек. Табак на исходе. Солдаты ходили сумрачные, злые, со вспухшими от комариных укусов лицами. На что решиться? Идти пешком через тайгу? Без опытного проводника опасно. С тайгой не шутят… Катер без бензина. На шлюпки всех не посадишь. И опять-таки – как в море без продовольствия? Положение создалось тяжелое. Хорошо еще, солдатам посчастливилось убить двух лосей, которые, спасаясь от гнуса, выбежали на берег. Но рассчитывать на случайную удачу нельзя, надо искать более надежный выход.

Угнетала неизвестность. Даже куда идти – неясно: на север, на юг? Где сейчас партизаны? Да и смогут ли солдаты, уставшие за переход по тайге, сражаться?

Для карателей партизаны были страшнее голода. Они рассказывали друг другу страшные истории о внезапных лихих нападениях лесных братьев. Даже в прибрежный кустарник за лесной ягодой солдаты ходили с винтовками, по нескольку человек.

Рядовые моряки – матросы, кочегары, машинисты – ожидали событий без всякого страха. Партизан они не боялись и были уверены, что захватившие пароход не тронут их. Вот только с харчем туговато…

В избе встали рано. Здесь страх перед партизанами господствовал безраздельно.

За чаем мадам Веретягина, закутавшись в пуховый платок, опершись локтями на стол, брезгливо смотрела на прогорклые, похожие на землю сухари, на мутный чай из сухой малины.

– Сухари и те не догадались вовремя сменить… А может быть, на сухарях экономили? – не выдержала Лидия Сергеевна. – Вы, первый после бога, – раздраженно кинула она Гроссе, – делайте что-нибудь! Из-за вас мы тут наверняка попадем в руки большевиков. Если бы мы поехали в ту ночь на пароход, он не исчез бы. – Выпятив нижнюю губу, она выпустила густую струю дыма.

Веретягина дымила без перерыва почти круглые сутки, и капитан серьезно боялся за здоровье своей канарейки. Теперь он смотрел на эту женщину как на врага.

– Лидия Сергеевна, – умоляюще сказал Оскар Казимирович, – моя канарейка…

– Если вы еще раз напомните о ней, – драматически пропела Веретягина, – я своими руками задушу ее… О боже! Как вы надоели мне вместе с вашей птицей…

Поручик Сыротестов и японский офицер сидели с унылыми лицами. Поручик стал страдать бессонницей. Заложив руки за спину, он часами ночью выхаживал по берегу.

– Господа, хоть вы скажите, пусть он принимает какие-то меры. Он посадил на мель пароход, он его нарочно потерял.

– Вы лжете-с! – тонким голоском вскричал Оскар Казимировнч. – Я не мог содействовать исчезновению моего парохода. Я привлеку вас к ответственности за бунт-с! – Капитанский нос-шишечка покраснел. Гроссе в ярости забегал по избушке.

– Друг мой, – вмешался Сыротестов, – не надо так расстраиваться. Но, господин Гроссе, Лидия Сергеевна права: вы причина наших бед. Из-за вас я потерял целое состояние.

– Я не сведущ в ваших делах, поручик… Я не могу быть спокойным при этой особе. – Оскар Казимирович показал на сестру милосердия. – Вместо того чтобы молиться, она богохульствует. Она не дает мне думать.

«Чтоб смолкла баба, шею ей сверни…» – билась в его голове читанная когда-то строка. «Чтоб смолкла баба, шею ей сверни…»

– Сергей, в вашем присутствии оскорбляют женщину, – закатила глаза Лидия Сергеевна. – А вы… вы не капитан, а старая дева.

– Для вас, уважаемый, – сорвался Сыротестов, – она не «эта особа», а ее превосходительство мадам Веретягина, вдова заслуженного генерала.

– Японское командование поддерживает капитана, – важно сказал Тадзима. – Капитан должен держать камертон всем порядкам. Надо думать, как спасать людей, всем надо думать.

– Я не могу больше, – тяжело дышала Лидия Сергеевна, – я задыхаюсь, когда этот богомольный кретин… В эту минуту в избу ворвался старший механик.

– Господа! – радостно крикнул он. – Господа, «Синий тюлень» стоит на рейде!

Капитан опомнился первым и, схватив бинокль, бросился наружу. За ним выскочил поручик с Лидией Сергеевной. Все засуетились, лишь японец невозмутимо оставался за столом.

– Никогда не надо волноваться, – сказал он, втянув в себя воздух. – Офицер всегда должен быть спокоен. Японский офицер должен быть еще больше спокоен… Мы еще не знаем, кто пришел на пароходе, не знаем, хорошо ли для нас, что пришел пароход.

Капитан Тадзима зажег сигарету и подошел к окну. На берегу матросы и кочегары под руководством неутомимого старпома Обухова разложили огромные костры. Тяжелый черный дым повалил кверху. С парохода должны заметить сигнал. К полудню туман совсем разошелся. «Синий тюлень» стал отчетливо виден. Все люди на берегу собрались в одном месте. Костры продолжали гореть. Все надеялись на скорое избавление, оживленно переговаривались.

На верхнем мостике парохода показался человек. Он замахал флажками. Третий помощник, тоже с флажками, взобрался на обломок скалы.

«Капитану Гроссе немедленно прибыть на пароход для переговоров», – перевел он, обернувшись к Оскару Казимировичу.

– И все? И больше ничего?

– Ни одного слова.

Капитан недоумевающе пожал плечами.

– Поезжайте, капитан, узнаете, что там произошло, – сказал Сыротестов.

– Но кто имеет право меня вызвать? – пыжился Гроссе. – Какие переговоры? Мне может приказывать только управляющий Добровольного флота или его помощник. И – меня одного? Может быть, вы, поручик, поедете со мной?

– Там партизаны! – Лидия Сергеевна схватила за рукав Сыротестова. – Ему нельзя!

Сыротестову и самому хотелось на пароход, к соболиным шкуркам, но страх перед партизанами перевесил. Он промолчал и отвернулся.

– Ему нельзя, а мне можно, – нервно передернулся капитан, не зная, на что решиться.

К спорящим приблизился японец.

– Я еду с вами, господин Гроссе, – заявил он. – Японского офицера никто не посмеет тронуть. Я представитель японского командования. – Тадзиму тоже влекли шкурки, кроме того, он решил удостовериться в гибели американского проповедника.

– Старпом, готовьте шлюпку! Шесть гребцов, на руле пойдете сами, – сразу распорядился Оскар Казимирович и частым шажком заторопился в избу переодеться.

После того как шлюпка отошла к пароходу, машинист Безбородов вспомнил об ороче. Тот, попыхивая трубочкой, приспосабливал на галечном берегу жерди для сушки рыбы.

– Идем чай пить, – позвал Безбородов, – отсырел небось в тумане-то…

– Спасибо, – сказал ороч. – Моя чай пить любит.

В избе царило молчание. Чем кончится поездка капитана? Лидия Сергеевна курила, закутавшись в пуховый платок. Стремницкий – второй помощник – и второй механик Ястребов, чтобы скоротать время, баловались картами в подкидного дурака. И вообще немногословный Стремницкий был в последнее время особенно молчалив. Буфетчик, перекинув через плечо полотенце, перетирал посуду. Поручик Сыротестов подвинул табуретку к окну и, глядя на море, зажигал папиросу от папиросы.

– Сюда, Николай Григорьевич, – пригласил машинист ороча. – Садись, не стесняйся… Евграф Спиридонович! – позвал он буфетчика.

– Здравствуй, – негромко сказал ороч и присел на край скамьи.

Буфетчик, глянув на гостя поверх очков, взялся за чайник.

– Сережа, кто это? – недоуменно спросила Лидия Сергеевна, подняв брови.

– Это местный житель, мадам, – объяснил Фомичев, доставая из сундучка заветную фляжку рома. – Туземец. Очень полезный человек.

– Туземец?! – протянула мадам Веретягина с гримасой. – От него нехорошо пахнет, пусть он выйдет отсюда… Убирайся вон! – обернулась она к орочу. – Понимаешь?

– Моя понимай, – сказал Намунка. – Однако, моя здесь хозяин. – Он махнул рукой на стены дома. – Моя мадама прогоняй нет, живи, пожалуйста.

– Не прогонишь, разрешаешь жить? – Лидия Сергеевна саркастически хохотнула. – Ты слышишь, Сережа, он разрешает…

Сыротестов повернулся, скрипнул табуреткой.

– Моя гребенка нашел. – Ороч ощупывал карманы. – Твоя потеряй. – Он подал Лидии Сергеевне черепаховый гребень с драгоценными камешками.

Лидия Сергеевна удивленно посмотрела на гребень, на Сыротестова. Потом резко выхватила гребень.

– Ты где… где ты нашел его? – спросил поручик, подходя. Вены на его лбу и шее вздулись.

– Возле мертвый люди… твоя убивай, чтобы люди молчи, – сказал Сыротестову ороч, не знавший лжи.

– Что он говорит! – побледнела Лидия Сергеевна.

– Моя говори правду. Твоя сердись не надо.

Мадам Веретягина не узнала ороча… Но у офицера глаз был памятливее.

– Постой, голубчик, – приглядывался Сыротестов. – Я тебя где-то видел. – Он старался вспомнить. – А, большевик из бухты Орлиной! Тебе удалось бежать?! Пойдем-ка со мной… – Последние слова поручик сказал хриплым шепотом. Приподняв старика за ворот, он грубо толкнул его к двери.

Машинист Безбородов не верил своим глазам.

– Моя нет большевичка, – вынул изо рта трубку ороч. – Моя правду говори.

– Сейчас мы поговорим… Иди, иди, – повторял Сыротестов, нашаривая кнопку у желтой кобуры.

С легким скрипом открылась и закрылась дверь. Петр Еремеевич Безбородов увидел жиденькую серую косу на спине старика.

– Поручик сошел с ума! – крикнул Безбородов, кидаясь к двери. – Я протестую!

Но Лидия Сергеевна опередила его. Как взбесившаяся кошка, она прыгнула, загородив собой выход из избы.

– Поручик знает, что делает, вас это не касается! – Она взмахнула браунингом.

Глаза психопатки горели, прическа растрепалась. В уголках рта показалась пена. На груди подымался и опускался огромный красный крест.

– Я запрещаю выходить… Буду стрелять. Хамы, хамы! – разбрызгивала она слюни. – Не смеете, перестреляю!

Совсем близко от дома хлопнули будто доской о доску. Стармех Фомичев перекрестился.

Безбородов, сжав кулаки, ненавидяще сверлил взглядом Веретягину.

Через минуту, тщательно обтерев ноги о половичок, вернулся поручик…

Сыротестов, как полная заурядность, быстро попадал под влияние более сильных натур. Сначала его самолюбию льстило, что вдова известного царского генерала обратила на него внимание. Он хвалился перед друзьями даже орденами покойного мужа мадам Веретягиной, словно все они принадлежали ему. Генеральскую вдову привлекала молодость поручика, жестокость к большевикам. Понемногу Лидия Сергеевна взяла его в руки. Поручик оказался тряпкой и ни в чем не мог отказать ей.

Как-то за рюмкой Сыротестов рассказал Лидии Сергеевне свою тайну. С тех пор он не знал покоя. Веретягина настойчиво уговаривала махнуть рукой на родителей и, завладев соболями, бежать за границу.

Наконец Сыротестов согласился. Однако, беспощадный к попадавшим в его руки, он побаивался своего папашу, горячего на расправу.

После исчезновения парохода Лидия Сергеевна была зла на весь мир. Рушились надежды, уплыли миллионы, и она все эти дни особенно нервничала… А тут еще партизаны.

Сыротестов сначала даже не очень сожалел о пропаже пушнины. Пока ничего изменить нельзя, а дальше увидим. За границу бежать теперь не имело смысла. Зная, что карательная экспедиция только ширма, поручик не особенно стремился действовать. Пока что он ретиво искал крамолу среди окружавших его солдат и моряков, в чем ему охотно помогала Веретягина. Но «Синий тюлень» появился снова на горизонте, и заботы вернулись.

* * *

На пароходе капитана Гроссе встретил Федя Великанов.

– Здравствуйте, Оскар Казимирович, – улыбаясь, сказал юноша. – Я провожу вас к нашему командиру.

Федя был в превосходном настроении, словно именинник. Ему удалось найти мыс Прозрачный и партизан. Теперь партизаны в безопасности, пароход цел. А каратели? Недолго им осталось…

– Ваш командир? – Гроссе гневно смотрел на Федю. «Щенок, вот кто, оказывается, увел пароход. Поразительно!»

– Командир партизанского отряда, – охотно пояснил Великанов.

Оскар Казимирович огляделся. У трапа стоял высокий, давным-давно не брившийся парень с винтовкой, в солдатских обносках. На голове – буденовка с красной звездой. У пояса подвешены гранаты. На палубе прохаживались еще десятка два вооруженных бородачей. Здесь можно было собрать лучшую в мире коллекцию бород. Тут были бороды, закрывавшие грудь, и жиденькие, сквозные, более или менее причесанные и лохматые. В общем, что ни человек, то своя борода…

Оскар Казимирович сделал несколько шагов.

На лобовой стенке, под мостиком, висел плакат: «Невзирая ни на что, рабочий, крестьянин и партизан Приморья должен встретить белогвардейцев градом пуль, лесом штыков. Смерть должна найти контрреволюцию на сопках и полях нашей страны». «И на море!» – добавил кто-то сбоку корявыми буквами.

Гроссе прочитал плакат.

– Не пугайтесь, Оскар Казимирович, плохого вам не сделаем, – ободрил капитана Великанов. – Будем просить по-прежнему командовать пароходом.

– Будем просить?.. Скажите-с, какая честь, господин партизан. Вы соображаете, что говорите?

Вряд ли у капитана Гроссе было когда-либо столь необычное положение и столь затруднительный случай. Что он ответит? Да, он не из самых храбрых капитанов. Возможно, он даже согласится… Но… Гроссе вдруг что-то заметил в открытом море.

– А это что? – Он указал на серое пятно на горизонте. – Как будто сторожевик-с. – Приподнял висевший на шее бинокль, приставил его к глазам. – Это «Сибиряк», – сказал Оскар Казимирович через мгновение. То, что он решил минуту назад, он передумал и уже посмелее расправил узкие плечи. – Вот что, дорогой, я не намерен разговаривать с партизанами. Понял?.. – Он повернулся и зашагал к трапу, постукивая высокими каблуками. – Пойдемте, господа, на берег, – сказал Гроссе старпому Обухову и двум матросам, ожидавшим его на палубе. – Нам не по пути с бунтовщиками.

В это же время с моря прозвучал выстрел. Снаряд разорвался недалеко в воде, подняв пенистый фонтанчик.

– Мы решили остаться на «Синем тюлене», Оскар Казимирович, – вежливо, но твердо сказал Обухов. – Я и матросы. На шлюпке плотник, Курочкин и кочегары, они отвезут вас.

– Я тоже остаюсь, – сказал японский офицер. Судьба подготовила капитану Гроссе еще один удар. На борт парохода поднялись запыхавшийся старший механик Фомичев и еще несколько человек – машинисты и кочегары. За ними вступил на палубу радиотелеграфист Иван Курочкин; он тихонько проскользнул в радиорубку.

– Я отказываюсь находиться в лагере, господин капитан, – без предисловия начал механик. – Этот контра поручик застрелил Петьку Безбородова и старого ороча. Как собак! – Стармех все повышал голос. – Я возвращаюсь на свой пароход, и никто мне не запретит это сделать. Все. – И Фомичев пошел на кормовую палубу.

За ним двинулась машинная команда. И тут Николай Анисимович увидел… Великанова. Он рванулся было к нему с радостным восклицанием, но потом сник, опустил голову и зашагал дальше.

Гроссе бледнел и краснел. Волосы на его затылке поднялись. Сжав маленькие кулачки, он посмотрел вслед механикам, затем круто обернулся к старпому:

– Это измена, милостивый государь! Бунт на пароходе… На рею захотели? Приказываю немедленно собрать команду и возвратиться на берег!

– Мы останемся здесь, – коротко повторил Обухов.

– Старпом – зачинщик! Невиданно-с! – кипятился капитан.

С заметно приблизившегося дозорного корабля прогремел еще один выстрел. Гроссе заторопился в шлюпку, где одиноко сидел судовой плотник.

На мостике «Синего тюленя» – штаб несколько странного, неморского вида. Здесь был Тихон Барышников, командир партизан, высокий человек в кожаной куртке, с маузером в деревянной кобуре. Лесничий Степан Федорович Репнин. Еще двое молодых парней, увешанных разным оружием. Иван Степанович Потапенко, Федя Великанов и Таня…

Партизаны перебрались на пароход в бухте Прозрачной. Барышников и Репнин – новый комиссар отряда – решили временно разместить часть своих людей на судне. И безопасно, казалось им, и удобно.

Прежде всего партизаны решили разгромить карателей.

– Старший помощник капитана, – представился Обухов, поднявшись на мостик. – Я, стармех, машинист и два матроса… Впрочем, вы все слышали. Нам надоели, – он покосился на Таню, – бабские вопли и беззаконные действия командира военного отряда.

– Спасибо, товарищ старший помощник, спасибо, товарищи, поговорим подробнее после, а сейчас надо уходить, – ответил Барышников. – Принимайте командование. И вы все по местам.

– Благодарим! – дружно гаркнули обрадованные моряки.

– Вира якорь! – раздалась по судну веселая команда старшего помощника.

Он снова почувствовал себя в родной стихии, снова начиналась настоящая жизнь.

Старенький брашпиль затарахтел, окутался паром, натуженно вытаскивая тяжелую цепь.

– Полный вперед! – скомандовал Обухов. Звякнул телеграф. – Лево руль!

Нос парохода стал разворачиваться. Сторожевик тотчас поднял флаги: «Остановите машины!»

– Они могут нам дров наломать, – негромко сказал Барышников, трогая бесполезный сейчас маузер. – У них пушка… Что делать?

– Товарищ командир, – оторвался от бинокля Потапенко, – я попробую офицерей утихомирить: скажу кое-что браткам-товарищам. – Он вынул из голенища флажки и, взобравшись на верхний мостик, стал семафорить.

На «Синем тюлене» притихли. Федя не спускал глаз с трепетавших на ветру флажков в руках Ивана Степановича. Все понимали: сейчас, может быть, вновь решается судьба парохода.

– Николай Анисимович! – негромко сказал в переговорную трубку старший помощник Обухов. – Давай все обороты, какие есть, а то твоя машина может не понадобиться.

– «Сибиряк» больше стрелять не будет! – крикнул сверху, перегнувшись через поручни, Потапенко.

Барышников с облегчением вздохнул. Пароход, работая винтом так, как, наверно, никогда не работал, выходил из бухты. Когда поравнялись со сторожевым кораблем, с мостика заметили возню у кормовой пушки. Собственно, хлопотали офицеры – матросы в холщовых куртках стояли поодаль.

Заклиненная матросами пушка молчала, но по «Синему тюленю» застрочил пулемет, стукнуло несколько винтовочных выстрелов. Тонко запели пули. От края мостика полетели щепки. Зазвенело стекло. Таня отшатнулась и закрыла глаза руками.

– Ложись! – крикнул Потапенко.

Вспенивая винтом море, пароход набрал предельный ход. Сторожевик преследовать не стал.

Федя взглянул на уходящий берег. Там, в глубине бухты, среди черных скал четко вырисовывался остов погибшего корабля; на берегу еще курились костры, белели конусы парусиновых палаток, зеленел лес. А еще дальше и выше, в кружеве облаков, синели вершины сопок…

Нет, сегодня сторожевик показался Великанову совсем не страшным. Рядом были испытанные бойцы. Отказ сибиряковцев стрелять из пушки он принял как должное.

– Скажи-ка, друг, – спросил Ивана Степановича командир партизанского отряда, когда «Синий тюлень» ушел за пределы досягаемости пулеметов. – Как же теперь матросы? Их там перебьет офицерье.

– Не лыком шиты братишки, – засмеялся Потапенко. – Если офицеры и догадаются, почему пушку с двух выстрелов заело, попробуй докажи, найди виноватого… Времена не те, боятся офицеры. Если бы не врангелевцы, мы бы давно… А это кто? – прищурился матрос.

Потапенко показал на японского офицера в желтых сапожках, возникшего в дверях штурманской.

– Я представитель японского командования на этом пароходе, – сказал офицер и поклонился, обнажив зубы. – Здравствуйте, очень приятно… У кого я могу получить ключ от каюты?

Тихон Барышников тоже злобно смотрел на японца. Федя понял, что совершил ошибку. Не надо было пускать японца на борт.

– Отведите его, Великанов, – распорядился, сдержавшись, командир отряда, – дайте ключ. Господин офицер, вам запрещается выходить из каюты до особого разрешения. В кают-компанию – пожалуйста…

– Я протестую. Я представитель японского командования, – надулся японец. – Это арест. Я буду сообщать командованию…

– Ладно, ладно, сообщайте, господин офицер. На досуге обсудите этот вопрос с американцем, он в таком же положении.

– Как, Томас Фостер здесь? – воскликнул японец. – Он не утонул?

– Жив-здоров и пьян, – ответил Барышников, едва удержав слова порезче.

«Синий тюлень» уходил все дальше и дальше от бухты Безымянной. Скоро за скалистым мысом скрылся и дымок сторожевика. Темные тучи покрыли землю. Только в одном месте, будто занавес немного приподнялся, открыв нижнюю часть берега, низкие мысочки и прибрежные скалы выделялись четко, как под лучом прожектора. Однако распознать берега мог только человек, хорошо знавший эти места.