Текст книги "Семь печатей тайны (главы из романа)"

Автор книги: Константин Мзареулов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

В палате, где лежал Курганов, оскомовцев встретил молодой врач Шубников. Узнав, что чекистов интересует клиническая картина, он заметно удивился и решил отделаться общими словами, не вдаваясь в детали. Шубников нехотя сообщил, что Курганов пребывает на последней стадии лучевой болезни, при которой происходят необратимые изменения в лимфатических узлах, развивается пневмония, и человек вскоре умирает от многочисленных кровотечений в желудочно-кишечном тракте. – Просто чудо, что он дотянул до утра,– сказал Шубников.– Мы сейчас делаем повторный анализ крови... Кольцов резко перебил врача: – Я не понял, от чего вы лечили пациента – от лучевой болезни или от пневмонии? Довели больного до воспаления легких и теперь плачете, что ему мало осталось! Незаметно вздохнув, Шубников начал объяснять, что пневмококки, возбудители пневмонии, всегда имеются в любом организме. Когда излучение разрушает иммунную систему, ослабленный организм теряет способность сопротивляться этим бациллам, и начинается воспаление легких. Рассказ звучал правдоподобно, и полковник принялся читать историю болезни. Тем временем Гладышева жалостно произнесла: – Год назад Вадим совсем другим был. А теперь кожа да кости остались. И весь седой стал, прямо как старик. Врач сказал о разрушении пигмента под действием радиации и добавил, что, если бы Курганов протянул еще месяц-другой, у него бы наверняка выпали все волосы. Тут снова вмешался Кольцов: – Скажите, доктор, у вас в госпитале часто испытывают на больных новые медикаменты? Выражение лица Шубникова медленно изменилось, но то были не страх или растерянность. Скорее уж недоумение. Врач долго морщил лоб, тер подбородок, щурился, а потом довольно уверенно заявил: – За три года, что я здесь работаю, было несколько таких случаев. Приезжали специалисты из Минздрава или Военно-медицинской академии, проводили курс лечения. Один препарат недавно был рекомендован для широкого применения. Уперев в него тяжелый взгляд, Кольцов выразительно погладил висевшую на поясе кобуру пистолета и произнес угрожающим тоном: – Я имел в виду неофициальные испытания препаратов. Говорите, гражданин Шубников. Мы все равно узнаем правду. Будет лучше, если мы узнаем ее от вас. Шубников стушевался, начал сбивчиво лепетать: дескать, использование неапробированных медикаментов – подсудное дело, а в госпитале МВД вообще ничего нельзя сделать по секрету – один хрен, кто-нибудь пронюхает и настучит, куда положено... Неприятную сцену прервало появление девицы в белом халате, которая вручила врачу несколько листов, исписанных латынью. Прочитав бумаги, врач застонал. На вопросы обеспокоенных оскомовцев от неохотно сказал: – Такого просто не может быть. Курганов пошел на поправку. Количество красных тел в крови растет, а содержание сахара падает. – Значит, мы были правы,– удовлетворенно заявил Кольцов.– Кто-то из ваших коллег сумел создать лекарство и решил испытать на Вадиме. – Такого тоже не может быть,– упрямствовал Шубников.– Кому охота под статью идти. Полковник снисходительно подумал, что врач слишком молод и не знает жизни. Испытание препарата могло быть устно согласовано в высоких инстанциях. В таком случае уже сегодня несколько министров, академиков и генералов побеседуют в дружеской обстановке, после чего историю спустят на тормозах. Оставался только один вопрос, всерьез беспокоивший оскомовца судьба бедняги Курганова. Членов правительства такая мелочь могла не заинтересовать, а парня было действительно жалко. Между тем Гладышева обходила комнату, держа двумя пальцами полуметровый прутик виноградной лозы. Закончив обследование, озабоченно заметила: – Тут явно проявлялась бхага. Я чувствую колебания над головой Вадима и рядом с койкой, где стояла эта женщина. Обрадованный подсказкой, полковник шепнул ей: – Ну, конечно, она была феноменом. Возможно, дело не только в лекарстве...– Кольцов уже громче обратился к Шубникову: – Скажите, доктор, по анализу крови можно определить, какой раствор ему вкачали? Пожав плечами, врач неуверенно ответил, что в крови пациента обнаружено много посторонних веществ – калиевые соли, фосфор, другие соединения. Но их присутствие в микроскопических количествах не должно удивлять – во время лучевой болезни кровь вообще превращается черт знает во что. К вечеру подъехал Дастуриев. Выслушав отчет сотрудников, он лично обследовал палату и согласился, что здесь поработал сильный феномен, сумевший переломить лучевую болекзнь за счет энергии бхаги. Генерал добавил с недоумением: – Впервые такое встречаю. До сих пор ни один врачеватель не умел лечить от радиации. Даже в ночь полнолуния... И вообще трудно поверить, что существует такой сильный феномен, а мы ничего о нем не знаем.– Начальник ОСКОМ поднял бровь.– Сегодня я останусь в госпитале. Может, она снова придет.

Две ночи Дастуриев дежурил напрасно. На третьи сутки он решил отоспаться, и в палате осталась Вера Гладышева. Небо было затянуто облаками, ронявшими на Москву потоки дождя, расцвеченные ветвистыми зигзагами молний. Чтобы не заснуть, подполковник без конца пила горячий кофе, и вскоре термос опустел. – Наташенька, принеси кипяточку, еще заварим,– попросила Гладышева. Девушка охотно вызвалась сбегать, но только не поняла, как можно заваривать кофе в термосе. Подполковник развеселилась – не объяснять же этой деревенской дурочке, что Саша Селищев, возвращаясь из Нью-Йорка, привез целый центнер бразильского порошка. Кидаешь чайную ложку на стакан кипятка – и готово. – Я быстренько,– сказала Наташа и вдруг поежилась.– Ой, зябко чего-то. Совсем, как в ту ночь, когда тетенька приходила укол делать. Тоже молнии грохотали, и по радио вместо музыки одни помехи хрипели. Медсестричка продолжала топтаться на пороге, но Вера Ивановна повелительно махнула ладонью: мол, рысью – марш. Сама же подумала: гроза, полнолуние и магнитные бури – лучшее время для активизации бхаги. Только вот Курганов отчего-то не приходит в сознание. Она тронула ладонью лоб больного. Температура, вроде бы, немного упала. В волосах – вчера еще совершенно седых – появились рыжеватые клочья. – Отодвиньтесь,– громко сказал совсем рядом сердитый женский голос. От неожиданности Вера отшатнулась, машинально нащупывая пистолет в кармане. Однако женщина в белом халате не производила впечатления сильного противника. Обычная немолодая докторша, довольно миловидная, плотного сложения, нос – прямой, глаза – серо-голубые, губы – тонкие, ямочка на подбородке, родинка на правой щеке возле мочки уха – знакомое описание... "Ах, вот кто пожаловала",– наконец-то смекнула Гладышева. Отпустив пистолетную рукоятку, она медленно потянулась к лозе, лежавшей на столе среди термометров, стаканчиков, склянок. Одновременно подполковник с интересом наблюдала, как ночная гостья водит ладонями над распростертым на простыне Кургановым. Похоже, дыхание больного прямо на глазах становилось ровным и способным. Целительница прикоснулась к вискам Вадима, и Гладышевой показалось, что вокруг подушечек пальцев женщины-феномена заструились вихри крохотных золотисто-красных искорок. Нечто подобное изредка случалось с Дастуриевым, но у этой особы получалось гораздо сильнее. Курганов пошевелился, повернулся на другой бок и вдруг засмеялся сквозь сон. – Снова будете укол делать? – напомнила о своем существовании Вера Ивановна.– Воду вскипятить не надо? – Спасибо, доченька, не стоит беспокоиться,– довольно любезно отозвалась врачевательница.– Я уже все организовала. Тетка была нахалкой – выглядит моложе лет на пять, если не на все десять, а еще "доченькой" называет. Тоже мне, мамаша нашлась! Не иначе, отирается где-нибудь возле самой верхушки Академии Наук, они там все зазнались, давно Лефортова не нюхали... Покосившись на столик с инструментами, Гладышева обалдела: вода в никелированной коробочке бурно кипела, хотя коробка стояла прямо на клеенке, и никакого огня под ней не горело. Вера сосредоточилась и подняла лозу, но веточка, затрепетав, переломилась. Незнакомка, которая уже набирала раствор в стеклянную трубочку шприца, поучающе прокомментировала: – Бесполезная игрушка, эта ваша биолокация... Или, как вы говорите, лозоходство. Все равно что измерять силу ветра сачком для бабочек... Подержите-ка Вадима за руку, у этой кургановской породы вену найти – одна морока. Безропотно подчинившись, Вера Ивановна, словно в оцепенении, наблюдала, как поршень выталкивает из шприца кубические сантиметры неизвестного препарата. Потом, тряхнув головой, строго осведомилась: – Он будет жить? – Безусловно, будет,– подтвердила докторша, тяжело вдыхая и выдыхая воздух.– Гадко тут у вас, милочка. Тускло и душно. Пропустив мимо ушей этот поклеп на свежую погоду и яркое освещение палаты, Вера удовлетворенно произнесла: – Ой, хорошо-то как, жить будет... А еще говорят: мол, оттуда не возвращаются... – Смотря, как уходить,– степенно отозвалась незнакомка.– А вообще-то, конечно, глупо возвращаться. Вот вы, к примеру, захотели бы вернуться в плаценту, снова стать беспомощным бесчувственным зародышем?.. Бр-р-р, какая гадость! – она содрогнулась.– Ну, прощайте, милочка, рада была повидаться. Заходите, когда сможете... И вот еще что – скажите здешним эскулапам, чтобы не пичкали мальчика пенициллином. Тоже мне, нашли панацею от всех болячек, невежды! Резко повернувшись, сердитая дама в белом халате вышла в коридор. Дверь за ней не успела захлопнуться, и в палату бочком протиснулась Наташа, державшая одной рукой термос, а в другой – бумажный кулек. – Вот спасибо, что дверь открыли,– затараторила она прямо с порога.– Я и кипяточку принесла, и ватрушками у девчонок разжилась. Не отвечая, Гладышева выглянула в коридор, но недавней своей собеседницы не увидела. Один конец коридора упирался в стенку с радиатором парового отопления и окном во двор, с другой же стороны сидели за столом пожилая дежурная и два сержанта-пограничника из охраны госпиталя. – Ты узнала женщину, которая отсюда выходила? – хмуро спросила Вера Ивановна. – Какую женщину? – Наташа захлопала ресницами. – Ту самую, что колола Курганова...– девчонка явно ее не понимала, и подполковник начала терять терпение.– Она вышла из комнаты за секунду до твоего возвращения. Она открыла дверь, вышла из палаты в коридор, и через секунду вошла ты. Понятно? Вы с ней должны были лбами столкнуться! – Не-а,– беззаботно пропела медсестра.– Никто меня лбом не ударял. Вы открыли мне дверь, и я вошла. – Значит, ты не видела выходившую отсюда женщину? – Не выходил никто, я бы заметила,– уверенно сказала Наташа.– Давайте, кофе заварим. Неожиданно Курганов шумно заворочался, приоткрыл один глаз, недовольно буркнул: "Потише вы, спать мешаете",– и снова уснул. В нормальное время такая активность тяжелого больного вызвала бы переполох, но сейчас было уже не до Вадима. Собравшись с мыслями, Вера Ивановна решительно направилась к столику дежурной. Однако, и сама старушка, и оба пограничника единодушно заверили подполковника, что за последние четверть часа никто в отделение не входил и, тем более, никто отсюда не выходил. – Значит, она еще там,– процедила Гладышева. Тщательный обыск отделения не принес результатов. Они поочередно осмотрели все восемь комнат, смотревших в этот отрезок коридора, но обнаружили только больных и ночных сиделок. В разгар этой работы появились Воронин и Селищев, которые прошли в палату Курганова и позвали Веру Ивановну. – Она приходила и бесследно скрылась! – сообщила Гладышева, сбитая с толку исчезновением подозреваемой. – Мы видели,– сказал полковник. Попросив медсестру погулять полчаса в коридоре, оскомовцы принялись разбирать радиоприемник, хрипевший на тумбочке возле окна. Сняв заднюю панель, офицеры бережно извлекли предмет, спрятанный среди ламп, сопротивлений и прочих деталей. – Что за страшилище? – вырвалось у Гладышевой.– Никогда не видела таких фотоаппаратов. Или это кинокамера? – Ошиблась, Верочка,– засмеялся Воронин.– Это – телевизионный передатчик.

Уродливо вздувшаяся линза увеличивала и одновременно искажала изображение крохотного экрана. Оскомовцы снова и снова просматривали запись ночного происшествия. Неизвестная женщина в белом халате беззвучно раскрывала рот, в ответ произносила свои тексты Гладышева. Сделав укол, женщина разразилась длинной тирадой, звучания которой телекамера опять-таки не записала. Потом незнакомка переместилась к выходу, дверь перед ней распахнулась, однако фигура в халате выходить в коридор не стала и просто растаяла, сделавшись прозрачной. – Вот так,– сказал Кольцов.– Дежурная медсестра Наталья Клыкова опознала по фотографии особу, которая лечила Курганова три ночи назад. – Кстати, вылечила,– вставил Воронин.– Вадим пришел в сознание, неплохо себя чувствует и быстро идет на поправку. Уже пытался приставать к младшему медперсоналу. Старший медперсонал в панике. Врачи не знают, что делать: то ли хвастаться своей победой, то ли честно признать, что их лечение ни при чем, и организм сам поборол болезнь. Вера возмущенно заявила, повысив голос: – Проблемы врачей нас сейчас должны волновать в последнюю очередь. Как объяснить феномен? Действительно, с объяснениями возникали серьезные проблемы. Вчера вечером она тешила себя иллюзиями: дескать, дама в белом была сильным гипнотизером и, вылечив пациента, внушила окружающим, что те её не видят. Но телевизор-то не загипнотизируешь! К тому же камера почему-то не записала звуков ее голоса, хотя в палате Вера прекрасно слышала каждое слово подозрительной посетительницы. – Телепатия,– сказал Андрей Васильевич и тоскливо добавил: – Эх, найти бы эту феноменщицу – ведь цены нет такой ведьме. И телепат, и гипнотизер, и врачевать может, и невидимой становиться! – Найдем,– зловещим тоном произнесла Вера.– От нас не уйдет. Они быстро и умело составили план розыскных действий. Для начала следовало разослать фотографии в фас и профиль по всем местным органам МВД и МГБ, а плюс к тому – обойти с этими снимками все медицинские и научные учреждения. Опыт подобных мероприятий подсказывал, что объект должен быть выявлен в течение двух-пяти недель. Если, конечно, разыскиваемое лицо находится на территории СССР или стран народной демократии. – Полиночка, перепечатай документ на бланке,– велела Гладышева.– Генерал подпишет – и пойдет работа... Кстати, кто-нибудь знает, куда подевался Кадаги Дастуриевич? – Он взял фотки вашей приятельницы и поехал к родителям Вадима Курганова,– просветил ее Селищев. – К родителям? – удивилась подполковник.– Генерал полагает, что они дружат семьями? Кольцов тоже не понимал логики начальства, но проговорил с легкой иронией: – Верочка, ты же знаешь, какая интуиция у этого горца.

Мефодий Аристархович недоумевающе рассматривал фотографию, потом повернул лицо к супруге. Юлия Павловна, тоже выглядевшая озабоченно, опасливо косилась на генерала, и тот понял: Кургановы знают эту особу, но хотели бы скрыть факт знакомства. Понять супругов-профессоров было не слишком сложно – визиты сотрудников госбезопасности редко предвещают добрую весть. Хотя им-то чего опасаться – у обоих чистая биография, зять работает в Комитете Информации... – Я не понимаю, что от нас требуется,– дрогнувшим голосом произнес Курганов-старший. Благожелательно улыбнувшись, Дастуриев сказал: – Ничего сверхъестественного. Просто ответьте, знакома ли вам эта женщина. Если да, то где, когда и при каких обстоятельствах вы встречались. И, разумеется, кто она такая и как ее найти. Курганова издала странный звук. Супруги снова обменялись растерянными взглядами, после чего Мефодий Аристархович неохотно проговорил: – Лицо с этого снимка очень похоже на мою тещу, какой она была лет тридцать назад. Другими словами, кто-то сфотографировал Софью Александровну в период гражданской войны. Хотя мне кажется, что в те времена не было таких абажуров... Такого ответа Дастуриев не ожидал, но быстро сообразил, как следует продолжать допрос. Почти без паузы он поинтересовался, нет ли других похожих родственниц в возрасте около сорока лет. Курганова уверенно заявила: – Нет. Мама была единственной дочерью, и я у нее тоже одна, причем о нашем внешнем сходстве говорить не приходится. У ее брата был сын, ему сейчас под пятьдесят. Его дочери двадцать четыре года, и она совершенно не похожа на нашу маму. А моя старшенькая вообще в отца пошла – вылитая Курганова. Начальник ОСКОМ был ошарашен новостью и надолго задумался. Единственное объяснение представлялось довольно необычным и плохо вязалось с его недавними заверениями: дескать, не требуется ничего сверхъестественного. Впрочем, если спокойно разобраться, для профессионального охотника за феноменами ничего неожиданного в таком истолковании недавних событий не было. Сохраняя на лице равнодушную маску, он попросил Курганову подробнее рассказать о родительнице. Продолжая недоумевать, математик выполнил его просьбу. Ответы профессора не представляли большого интереса – те же сведения начальник ОСКОМ мог бы найти в личном деле этой особы. Софья Александровна Пирамидова, в девичестве – Сокольская, родилась в 1882 году. Получила высшее медицинское образование, некоторое время работала под руководством академика Тарханова, который еще в начале века начал изучать действие радия и рентгенновских лучей на живые организмы. После революции доктор медицинских наук Пирамидова совмещала научные исследования с преподаванием в Московском мединституте. Скончалась в 1944 году. – Какие отношения были у нее с внуком? – спросил Дастуриев. – Теща очень любила Вадима,– ответил Курганов.– Хотела, чтобы единственный внук продолжил ее исследования. Даже обиделась, что он поступил на физмат, а не на биологический. Ситуация становилась понятной, и Дастуриев попросил хозяев сделать письменное заявление примерно такого содержания: подтверждаем, что женщина, изображенная на снимке, является нашей родственницей имярек. Чтобы у Кургановых не возникало лишних вопросов, он придумал историю, будто в старом архиве найдена фотография дамы, которая принимала участие в революционном движении и которую – для порядка – требовалось опознать. Написав требуемый текст, Курганов вдруг сказал, не скрывая удивления: – По-моему, Софья Александровна была далека от политики. Сама говорила как-то: мол, впервые узнала про революцию, когда в Елисеевском стали конину продавать. – Это неважно,– отмахнулся Дастуриев.– Я слышал, у вас в семье радость. Вадим Мефодьевич почти здоров. – Да, мы были сегодня в госпитале,– расцвела Юлия Павловна.– Вадим уже сидит, глаза блестят, пытается ходить, аппетит вернулся. Только... Она запнулась на полуслове, словно вдруг поняла, что сболтнула лишнего. Перехватив ее виноватый взгляд, обращенный к мужу, генерал мгновенно сообразил, что дело нечисто, и принялся выпытывать подробности. Курганова, не выдержав натиска, прослезилась, а Мефодий Аристархович печально сказал: – После этой болезни головка у парнишки малость не в порядке. То взахлеб говорит про водородную бомбу, формулы на салфетке пишет. А потом вдруг как ляпнет: мол, пока лежал без сознания, дважды бабушка заходила, сделала какие-то уколы и пообещала, что вылечит. Юлия Павловна добавила дрожащим голосом: – Даже не знаем, что с ним дальше будет... Как вы думаете, опомнится он? – Конечно, опомнится,– уверенно сказал Дастуриев.– Он же разумный человек, сам должен понять – оттуда обычно не возвращаются.

Проблема лишнего человека

На рисунке хромосомы напоминали пару резиновых трубок или сосисок, стянутых проволокой. "Сосиски" были расчерчены множеством разноцветных полосок. Скворцов-Серебковский, доктор биологических наук и руководитель лаборатории, пояснил, водя по листу ватмана тупым концом карандаша: – Каждая из этих черточек – отдельный ген. Другими словами, крохотная частичка наследственного вещества. Каждый ген отвечает за конкретное свойство организма: пол, цвет глаз, склонность к полноте и так далее. – Я знаком с этой теорией,– сказал Дастуриев.– Переходите к делу. Подобострастно кивая, ученый разложил на столе три листа с картинками. Попутно он напомнил, что обычно у людей бывает 46 одиночных хромосом, собранных в 23 парные, которые называются диплоидными хромосомами. На первом листе были нарисованы именно эти 23 пары перевязанных проволокой резиновых колбасок. – Вы знаете, какой ген за что отвечает? – спросил начальник ОСКОМ. – Очень приблизительно,– признался Скворцов-Серебковский.– Удалось определить несколько генов, связанных с наследственными болезнями и некоторыми внешними признаками. Но работы продолжаются, и лет через десять... Печально поджав губы, Дастуриев поведал: – Мне очень не хочется ждать десять лет. Никто не гарантировал, что у меня есть в запасе столько времени... Но вы продолжайте. Почему на карте номер два так много хромосом? – Это – набор хромосом из крови, которую вы передали нам в сорок седьмом году. Помните? Дастуриев слишком хорошо помнил историю той находки. В самом конце войны оскомовцы проводили сложную операцию в освобожденной от немцев Румынии. Дело кончилось большой перестрелкой и уличными боями в Бухаресте, а поганец Дракула сумел под шумок ускользнуть. Но несколько капель его крови удалось довезти до Москвы и передать в специально для этого созданную лабораторию. Разумеется, ученым не следовало знать, что за образцы им поручено исследовать. – Совершенно уникальное вещество,– продолжал доктор наук.– Я чуть было не решил, что нас разыгрывают, но только трудно представить, кто мог бы искусственно изготовить фальшивые клетки вместе с хромосомами. Это вам не скелет Питтлдаунского человека по косточкам собирать! – Что же в них необычного? – Все! Все без исключения...– Скворцов-Серебковский подвинул лист поближе.– Смотрите: сорок две хромосомы – типично человеческие. Но другие одиннадцать явно принадлежат млекопитающему из семейства псовых. Проще говоря, это гены волка или большой собаки. Здесь также девять хромосом, которые характерны для летучих мышей, нечто подобное я видел, когда изучал Desmodus ritundus. И еще какие-то гены, я не смог их ни с чем сравнить, но они отдаленно напоминают хромосомы земноводных. Сняв очки, он помотал головой. Ученый был потрясен, и Дастуриев, кажется, начал понимать смысл этого открытия. – Гибрид? – спросил генерал. – Чудовищный гибрид! Словно какой-то гений, какой-то зоолог-мичуринец сумел скрестить человека, собаку, летучую мышь и лягушку. Это противоестественно! Такое можно было сделать лишь единственным способом по очереди присоединять ген к гену. – Наука на такое неспособна? – догадался Дастуриев. Биолог несколько раз качнул головой из стороны в сторону. Затем стал сокрушенно жаловаться на ужасающее положение генетики в Советском Союзе, сложившееся после сессии Сельскохозяйственной академии три года назад летом сорок восьмого. После той сессии начался форменный разгром генетической науки, из вузов уволили около трех тысяч преподавателей, были закрыты лаборатории. Некоторые известные ученые покончили жизнь самоубийством, многие смирились и покаялись в былых заблуждениях. Лишь отдельные мастодонты пытались бороться, даже сумели организовать дискуссию о генетике в научных журналах, но их статьи печатались со страшным скрипом... Разговор на эту тему не относился к числу приятных. Дастуриев и сам прекрасно знал о неблагополучиях науки о наследственности. Именно поэтому он собрал несколько толковых генетиков, потерявших работу после августа 1948 года, и сформировал из них лабораторию медико-биологической экспертизы во главе со Скворцовым-Серебковским. – Давайте, потолкуем о чем-нибудь более приятном,– деликатно предложил генерал.– Вот вы упоминали летучую мышь из породы десмодов. Если не ошибаюсь, их еще вампирами называют? – Совершенно верно, Кадаги Дастуриевич. Десмоды прокусывают шкуру тапиров и пьют кровь. Вернее, не пьют, а слизывают. – А вернее, не только тапиров,– машинально поддакнул Дастуриев.– Очень интересно, дорогой профессор... А что насчет третьего образца? – О! – Скворцов-Серебковский восторженно закатил глаза.– Нечто фантастическое! Почти настоящий человек, но большинство хромосом триплоидные. И вдобавок – множество, как вы говорите, "сосисок", абсолютно неизвестных науке. Вам хотя бы известно, у какого животного брали кровь для анализа? На рисунке были изображены 56 хромосомных "колбасок", из которых 38 были собраны в диплоидные пары, а еще 18 сплелись в шесть связок по три хромосомы в каждой. "Птички", проставленные красным карандашом, отмечали три десятка генов, поставивших в затруднение сотрудников лаборатории. – Мне известно, о каком животном идет речь,– подтвердил Дастуриев. Это была его собственная кровь.

Сотрудники Комиссии обратили внимание на необычайную мрачность начальника. Вернувшись из подмосковного городка, где размещались научные подразделения Спецкомитета, Дастуриев надолго заперся у себя в кабинете. – Что-то случилось,– сказал Воронин.– Вечером Кадаги был весел и беззаботен, а сейчас на нем лица нет. Кольцов глубокомысленно изрек: – У него было восемнадцать часов, чтобы избавиться от хорошего настроения. Молодежь в таких разговорах права голоса не имела, поэтому высказалась Гладышева: – Я вижу две причины. Либо нехороший звонок от начальства, либо – бхага что-то неприятное сообщила. – Может быть, то и другое вместе,– добавил Воронин.– Вообще, товарищи, за последний месяц Кадаги частенько хандрил. Они помнили об этом. После создания первых образцов атомного и ракетного оружия влияние Спецкомитета и его председателя маршала Берия заметно ослабло. Министр госбезопасности Абакумов снова затеял интриги с целью вернуть Особую Комиссию в структуру МГБ. Дастуриеву пришлось изрядно постараться, чтобы сохранить независимость ОСКОМ и не попасть в подчинение малограмотных генералов из абакумовской компании. Кроме того начальник Комиссии как-то проговорился, что бхага взяла за правило посылать во сне туманные иносказательные образы будущего. В этих снах его непременно пожирала стая гиен, а сидевшие в стороне волки демонстративно воротили морды, словно не желали видеть эту расправу. Еще Дастуриев насколько раз видел себя на Арарате возле обломков Ноева Ковчега. Там же неизменно присутствовал молодой офицер по имени Георгий кажется, он служил в подразделении, которое через много лет продолжит дело ОСОТ и ОСКОМ. Георгия почему-то сопровождали сотрудники американского ФБР. – Бхага пыталась предупредить о грядущих неприятностях,– резюмировал Кольцов. Дверь открылась. Стоя на пороге, начальник Комиссии осуждающе оглядел занятых посторонней болтовней офицеров, однако замечаний не сделал и только сказал с мрачным видом: – Вера Ивановна, зайдите ко мне. Через полминуты, плотно закрыв дверь своего кабинета, генерал передал Гладышевой отчет генетической лаборатории. Прочитав, полковник проговорила немного растерянно: – Очень интересно... Какие выводы вы сделали? – Теперь стало совершенно ясно, что что феноменальные способности связаны с наследственными свойствами организма. В моих клетках есть гены, из-за которых я умею слушать бхагу и управлять некоторыми видами астральных субстанций. А вампир составлен из генов человека, летучей мыши, волка и так далее. – Поэтому Дракула умел превращаться, менять свой облик... – Вот именно! – генерал нервно шевельнул рукой.– Самое время привлечь лучших ученых, начать широкие исследования, сделать анализы всем телепатам, ясновидящим и остальным феноменам. Только... Он вздохнул и неожиданно попросил Гладышеву припрятать самые важные материалы ОСКОМ. Полковник, растерявшись, долго молчала, пока наконец не решилась спросить: – Вам было новое откровение? – Те же самые образы, но очень яркие, почти как в жизни. Я – маленький ребенок, пишу сочинение. На меня напали гиены. Львы, тигры и волки дождались, пока эти твари сожрут меня, а потом растерзали гиен. В последнем видении было только одно маленькое отличие от предыдущих: морда вожака гиен была точь в точь лицом Абакумова... К вашему сведению, Верочка, через десять минут я должен быть на совещании у министра.– Он решительно встал, кинул на стол ключи от сейфов и повторил: – Спрячьте главные документы. – Но почему я? – запаниковала Гладышева. – Георгий сказал, что именно вы спасете архив Комиссии,– он шагнул к выходу, бросив через плечо: – Запомни и передай остальным – фамилия Георгия – Алтухов или Алтуфин...

Кроме самого министра за столом сидели два генерала и несколько молодых офицеров спортивного телосложения. Сев на свободный стул между двумя лейтенантами, Дастуриев машинально подумал, что до его прихода эта компания, наверное, обсуждала деятельность футбольного клуба "Динамо" вот министр и пригласил спортсменов. – Напрасно улыбаетесь, генерал-майор,– неприязненно произнес Абакумов.Вам следовало бы серьезно подумать о своем поведении. Ваша служебная безалаберность... Привыкший к самостоятельной жизни Дастуриев не стал дожидаться, пока министр закончит этот бред. Впрочем, ответил он довольно миролюбиво: – Виктор Семенович, вы забываете, что моя служба подчиняется вам весьма относительно. Конечно, мы занимаем помещения в этом здании, мы числимся сотрудниками госбезопасности, но в то же время ОСКОМ входит в систему Спецкомитета по атомному оружию. – Любой советский гражданин подотчетен министерству госбез,– ледяным голосом напомнил Абакумов.– Или вы уже не считаете себя советским человеком?.. Постарайтесь объяснить, как вы, член партии большевиков, стали соучастником распространению антисоветских измышлений в виде так называемой лженауки генетики! Ошеломленный вздорностью обвинения Дастуриев принялся объяснять, что вопрос с генетикой далеко не решен, что в академических журналах продолжается дискуссия. Его не стали слушать, и первый замминистра генерал Серов заявил: – Вы способствовали разглашению гостайны. Вот документ за вашей подписью, в котором говорится, что Особая Комиссия не возражает против публикации следующих научно-фантастических произведений: повесть "Звездные корабли" писателя Ефремова и рассказ "Взрыв" писателя Казанцева. Из-за вашей халатности в открытой печати появились сведения о том, что в прошлом нашу так называемую планету посещали жители иных планет, а также о том, что так называемый Тунгусский метеорит является космическим кораблем чуждой нам цивилизации. Вы бы еще открытым текстом сказали: мохнатая змея на том корабле прилетала! Это была очередная глупость – он-то здесь при чем... К тому же Абакумов и Серов прекрасно знали, как все случилось. Дастуриев терпеливо сказал: – В сорок шестом году Центральный Комитет принял решение подготовить советский народ к мысли о внеземных разумных существах. Тогда же было решено опубликовать несколько фантастических книг на эту тему. Соответствующие инстанции попросили меня поддержать эту операцию, и я, конечно, не мог отказаться. Обвинители оказались в идиотском положении, поскольку на официальном жаргоне "инстанцией" называли лично товарища Сталина. Обозленный Абакумов заорал, что разоблаченный предатель и двурушник не смеет перекладывать свою вину на вышестоящие инстанции. А Серов немедленно напомнил путешествие в будущее, совершенное одним из офицеров ОСКОМ. – Вы нагло обманули партию и правительство! – выкрикивал заместитель министра.– Научился, понимаешь, у своего дружка Меркулова, драматурги хреновы! Вы разыграли дешевый спектакль с неработающим макетом машины времени, а потом представили ложный отчет. – Я никогда не врал партии! – рявкнул в ответ взбешенный генерал-майор.В нашем отчете написана чистая правда, и вдобавок даны четкие рекомендации, как избежать опасности. Майор Подугольник действительно побывал в двухтысячном году. И он привез бесценные сведения о событиях, которые произойдут в ближайшие полвека. Теперь мы знаем: чтобы избежать военной катастрофы, Советский Союз должен строить ракеты с атомными и водородными зарядами. Сотни ракет большой дальности полета, способных уничтожать мишени на любом континенте. Ехидно засмеявшись, Абакумов повторил, что никакого путешествия на полста лет в будущее не было в помине. По его мнению, ОСКОМ просто выполнил заказ Специального комитета и сфабриковал пресловутый отчет. На основании этой филькиной грамоты, сказал министр, обанкротившийся гражданин Берия надеется продлить существование своего Спецкомитета и с этой целью поднял шум о необходимости форсировать ракетную программу. – По вашей милости попусту растрачены народные деньги,– обличал министр.Если путешествия по времени возможны, то почему вы не повторили рейд в более далекое будущее? – Главное устройство пришло в негодность после первого запуска,– начал Дастуриев.– К сожалению, мы не знаем, как оно действует, потому что... – Потому что вы врете! – Абакумов стукнул кулаком по столу.– Но все это лишь цветочки. Как вы объясните предсказание некоего ясновидца Шарыгина о том, что вы – лично вы, генерал! – поубиваете целый ворох министров, генералов и прочих ответственных работников? – Он сорвался на визг: – На кого покушения готовишь, сволочь?! Дастуриев собрался сказать, что действительно перебил много народу, включая американского министра Форрестола и генерала СС Гейдриха. Только ему не дали говорить. По команде министра, сидевшие по бокам "спортсмены" навалились с двух сторон и, заломив руки, положили начальника ОСКОМ лицом на стол. Дастуриев судорожно пытался вырваться, но противники были молоды и дьявольски сильны. А министр уже зачитывал постановление Особого Совещания при МГБ СССР: признать гражданина Дастуриева виновным во всех предъявленных обвинениях. Финал приговора угадать было не сложно: высшая мера с немедленным приведением в исполнение. Когда его уводили в подвал, Дастуриев сумел вырваться и, забежав в ближайший кабинет, крикнул: мол, передайте товарищу Сталину, что Абакумов – предатель. Генерала оглушили, ударив по голове чем-то тяжелым. Очнулся он уже в камере смертников. Расстрельная команда пришла ровно в полночь.