Текст книги "Тетрадь в сафьяновом переплете"

Автор книги: Константин Сергиенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Навет

– Да, это она! – воскликнул Петр Иванович. – Я вспомнил, вспомнил! Ее лицо поразило меня с первого взгляда, и понимаю теперь, почему. Я хорошо помню, Матвей, тот наезд в Михалково и девочку в белом платье. Это она, она! Удивительная, необыкновенная история! Как-же ты здесь про нее услыхал?

– Не только услыхал, но и видел, – ответил Матвей. – Она приезжала на верфи за яхтой.

– Все верно! Я так и думал, что яхта ее.

– Красавец корабль! – произнес Матвей.

– Из твоего рассказа выходит, что она неким образом причастна к покойному государю Петру Федоровичу?

– Выходит, так, – ответил Матвей. – Чудно, что не знаете. Ведь батюшка ваш около самого дела был.

– Надо немедля ему написать, – пробормотал Осоргин и тут же воскликнул: – Да неужели дочь? Нет, чехарда какая-то. Откуда бы взяться дочке? Неужто от Елизаветы? Припоминаю, припоминаю, отец в ней участие принимал, и живала она у нас… Но… этот пан капитан, этот черногорский мошенник…

– Почем вы знаете, ваше сиятельство, что он мошенник? – спросил Матвей.

– Да я уверен! Наш венский посланник мне говорил!

– А что бы ему говорить другого? – разумно возразил Матвей. – Как государыне ладно, так и сказывал.

– Что-то мне трудно поверить, чтоб государь ввязался в дело простым воякой, как то было с Настей, да еще под началом графа, хоть граф и мой родной папаша. Да и не вошел бы он в дело против императрицы! Но девочка не проста… не проста…

Он встал и начал расхаживать по комнате.

– И что же мы видим теперь? Девочка эта, за которую бились разные люди, разъезжает нынче в богатой карете с целой свитой, строит себе корабль с двумя пушками; Госпожа Черногорская! А знаешь, Матвей, она, вероятно, и вправду дочь, но, конечно же, не нашего государя, а твоего пана капитана.

– Стал бы ваш батюшка участие принимать в каком-то капитане! – возразил Матвей.

– И то верно, – согласился Осоргин.

– Иван Матвеевич Настю очень берегли.

– Да и скрывалась у Дашковых, – пробормотал Петр Иванович. – У самой Екатерины Малой. Если и дочь того капитана, то капитан не простая птица. А если не его, а, скажем, сестры Елизаветы, то выходит… – Петр Иванович схватился за голову.

– Да что размышлять-то? – сказал Матвей. – Надо саму искать. Сама все и скажет.

– Так ты к ней держишь путь? – спросил Осоргин.

– К ней, лапушке. Поклонюсь в ноги, скажу: «Вспомни Матвея». Уж больно добрая девчушка была.

– Добрая! – воскликнул Петр Иванович и посмотрел на меня.

– А иной-то слух до тебя дошел? – спросил Осоргин. – Встретили мы людей, они уверяют, что жив твой пан капитан, черногорский Стефан. Кроется в местных краях и ждет принцессу Черногорскую, которая теперь уж без сомненья и есть наша Настя.

– Может, и так, – согласился Матвей. – Вот уж совсем было бы благодатно.

– А что ж ты на верфях-то, когда встретил ее, не бросился в ножки? – спросил Петр Иванович.

– Сробел. И конвой рядом был. Одно дело к вам обратиться, другое дело к ней. Уж вряд ли признала бы она меня сразу.

– Положим, найдешь ты свою принцессу, положим, признает она тебя. Что дальше-то делать? – спросил Осоргин. – Ведь с каторги ты бежал.

– Экое дело каторга! – Матвей махнул рукой. – Я за Настей пойду, ибо чую, замышляет она великое дело.

– Новая иллюзия, – проговорил Петр Иванович.

– Таких слов мы не знаем, – ответил Матвей. – Только она всюду благость творит, за сирых вступается.

– Это мы наблюдали, – сказал Петр Иванович.

– За ней пойду, – уверенно проговорил Матвей. – А вам, ваше сиятельство, благодарность. Накормили, рассказ мой приняли. Всегда думал, что рассудительный и добрый вы человек. Да и батюшка ваш добряк, но своеволен малость. А Настеньку он любил. Ну, пора мне в дорогу! – Матвей встал, поклонился.

– И знаешь, куда? – спросил Осоргин.

– Сказывали, за Судак надо плыть. Там ее место. Не я уж первый. Стекается народ под крыло. И говорят, принимает, обласкивает. Каждому дело найдет.

– Да мы уж таких разбойников встречали, – сказал Петр Иванович, намекая на Кара-Вазира, – что не хотелось бы видеть их подле нее.

– Люди, конечно, разные, – согласился Матвей, – но она разберет. Да и мы поможем. – Матвей еще раз поклонился. – Прощайте, даст бог, свидимся снова.

Он нахлобучил шляпу и вышел. Но не прошло и мгновенья, как снова вернулся. Лицо его было встревоженным.

– Барин, стражники к дому идут!

Петр Иванович не растерялся. Он тотчас растворил окно.

– Прыгай сюда – да в сад. Там, кажется, тропка есть на гору.

Матвей прыгнул в сад, Петр Иванович затворил окно.

В дверях комнаты появился встревоженный грек Коста, а с ним желтоватый лицом офицер и два солдата. Офицер приложил два пальца к треуголке и щелкнул каблуками.

– Ваше сиятельство граф Осоргин?

– Да, – ответил Петр Иванович, – что вам угодно?

– Я имею честь препроводить вас к господину полицмейстеру.

– Вы хотите сказать, что господин полицмейстер пригласил меня в гости? – спросил Петр Иванович.

– В некотором роде, – ответил офицер.

– Тогда передайте, что я загляну вечером.

Офицер замялся.

– Приказано немедля, – выговорил он.

– Это что же, арест?

Офицер развел руками.

– Приказано доставить.

– Арест! – воскликнул Осоргин. – Но скажите, в чем дело?

– Не ведаю, ваше сиятельство, – отвечал офицер. – Человек вы, конечно, важный, но и дело, видно, серьезное, раз так вызывают.

– Что ж, надо идти, – сказал Петр Иванович и выразительно посмотрел на меня. – Ты, Митя, за лошадьми присмотри да жди. Ежели задержусь, я известие дам.

Солдаты, неловко гремя саблями, вышли за графом и офицером. Чтобы не рвать нити повествования, расскажу, что случилось дальше с Петром Ивановичем, употребляя на то собственные его воспоминанья.

Местный полицмейстер оказался тучным капитаном, занимавшим под свою полицейскую часть бывшую лавку скобяных товаров. Он грузно восседал за столом в окружении разнообразных изделий, наваленных по углам.

– Что же это вы, батенька, – сказал он графу, пыхтя, – не успели в наши края приехать, как народ начинаете мутить.

– Однако! – воскликнул Осоргин. – Вы не слишком почтительны, капитан!

– Я в Петербурге служил, – сказал полицмейстер, – и знаю обращенье. Но тут не до тонкостей. Извольте пояснить, с какой целью путешествуете вы по нашей губернии.

– Я отказываюсь разговаривать в таком тоне, – сказал Осоргин, – и буду жаловаться на вас губернатору генералу Каховскому.

– Ага! – воскликнул полицмейстер. – От него-то мне и бумага! Ужель бы стал я трогать вас без его разрешенья?

– И что же в бумаге? – осведомился Осоргин.

– Приказано разобраться на месте или отправить к нему.

– В чем разобраться? – спросил Осоргин.

– Вот полюбуйтесь, какое к депеше приложено письмо.

Хоть оно безымянно, мы не можем пренебречь подобным известьем.

Петр Иванович взял в руки бумагу и прочитал:

«Его сиятельству правителю Таврической области графу генералу Каховскому.

Ваше сиятельство, не будет лишним известить вас о том, что путешествующий ныне по Тавриде и побывавший в вашем доме граф Петр Иванович Осоргин имеет тайные сношения с французским министром Д'Эгильоном, а также с послом Франции в Стамбуле графом де Верженом. Нам достоверно известно, что во время пребывания своего в Европе граф Осоргин многажды встречался с нужными французскими людьми и совершенно вошел к ним в доверие. Он также выполнял разные поручения, направленные к укреплению места Порты и Франции на Балканах. Случайно ли появление графа Осоргина в Тавриде, которая ныне присоединена к Российской державе, но еще не оставлена заботами противных держав с тем, чтобы отторгнуть ее вновь под крыло Оттоманской Порты? Граф Осоргин уже встречался в Крыму с одной особой, именующей себя леди Кенти и являющейся прямой исполнительницей воли французских правителей. Леди Кенти выдает себя за путешественницу, однако же точно известны ее связи с французским двором, о чем, в частности, уведомлял государыню наш посланник в Париже. Леди Кенти действует вместе с другой не менее странной особой, госпожой Черногорской, которая, хоть и имеет отличные рекомендательные бумаги, все же вызывает большие подозрения, и поговаривают о ней, что она особа высокого происхождения, скрывающая свое истинное лицо. Не слишком ли много сразу знатных путешественников для скромной Тавриды? Добавим еще, что, по слухам, в свое время госпожа Черногорская скрывалась в имении Осоргиных. Если учесть, что в начале мая перехвачен у берегов Судака пакетбот со множеством оружия, привезенным издалека для целей, без сомнения, злодейских, то не видится ли за всем этим дела, опасного для благополучия государства? За сим остаюсь ваш покорный слуга и доброжелатель во все времена».

– Но это навет! – воскликнул Петр Иванович, прочитав.

Полицмейстер вздохнул.

– Гнусный навет! – повторил граф.

– Что же могу я поделать, батюшка? – сказал полицмейстер. – Видите, писано тут: «дело государственное»! И уж кланяйтесь графу Михаилу Васильевичу, он к вам благоволит. Он вам письмо приказал показать, да и уверен, что вы оправдаетесь.

– В чем же оправдываться? – воскликнул вновь Петр Иванович. – Ежели я напишу, что вы турецкий шпион, так чем вы ответите, кроме возмущения?

– Но ведь вы встречались с названной леди Кенти?

– Ну и что? Я, между прочим, встретился с ней в доме Каховского!

– А с госпожой Черногорской?

– Всего лишь однажды, случайно. – Подумав, Петр Иванович добавил: – Если быть точным, два раза.

– А из-за нее-то весь сыр-бор, – сказал полицмейстер. – Я предписание целое вчера получил. Из Петербурга. То есть, конечно, не я, а чины повыше, но переправили мне. За этой госпожой Черногорской следить неустанно.

– Вот и следите, – сказал с раздражением Петр Иванович.

– Но что бы вы могли мне о ней сказать?

– Ничего! – отрезал граф Осоргин. – Я эту особу не знаю и видел дважды случайно. Один раз в дороге, другой в имении Струнского.

– А, Струнского, – пробормотал полицмейстер.

– Вам бы не со мной говорить, а того подлеца поймать, который наветы пишет!

– Мне до высокой политики далеко, – сказал полицмейстер. – Но посудите сами, ваше сиятельство, как мне быть? Я и позвал вас для того, чтоб посоветоваться. Да вот и сам граф Михаил Васильевич пишет, поговори, мол, с графом Осоргиным, он человек головастый. Глядишь, что подскажет, прояснит.

– Так вы за советом меня вызывали? – спросил в недоумении Осоргин.

– Точно так, – горестно ответствовал полицмейстер. – Я маленький человек. Мне предписание дали разобраться, а разобраться я не могу. Господи, леди Кенти! Да была она тут, с самой государыней в переписке, могу ли я осмелиться даже взглянуть на нее? Вы, по крайности, человек русский, с вами мне проще.

– Да выбросьте вы этот навет в корзину! – воскликнул граф.

– Не могу! Верьте честному человеку. А потому прошу вашей помощи.

Петр Иванович развел руками.

– Сказано же, что эта госпожа Черногорская касательство к вам имеет.

– Никакого, – отрезал граф.

– И все же, ваше сиятельство, нижайшая просьба, – полицмейстер приложил руки к груди, – ежели что вспомните или узнаете о госпоже Черногорской…

– Позвольте! – воскликнул граф. – Вы сыщика из меня сделать хотите?

– Никак нет, просто для споможенья.

– За сим я откланяюсь! – Петр Иванович встал.

– Так мы не разрешили! – Полицмейстер тоже вскочил. – А коли так, вам следует направиться для разъясненья к генералу Каховскому!

Но Петр Иванович не стал слушать и оставил незадачливого полицмейстера.

– Надо нам, Митя, отсюда съезжать, – сказал он мне. – Не ровен час, опомнится служака. У страха глаза велики, а наговорено в навете много. Опытная составляла рука! И, как полагаю, сгущаются тучи над госпожой Черногорской. Надо бы к ней раньше поспеть. А посему в Судак!

Судак

В город Судак, лежащий к югу от Феодосии, мы решили отправиться морем, благо туда направлялось торговое судно «Европа», принадлежащее весьма предприимчивому русскому купцу Улыбину. По присоединеньи Тавриды Улыбин перекупил это судно у какого-то грека, дал ему солидное названье и стал возить в Анатолию товары со своих мануфактур, а также местную соль. На турецком берегу он удачно обменивал товар на весьма дорогую здесь медь, фрукты и таким образом получал большую прибыль.

Петр Иванович уговорил капитана судна, чтобы он погрузил нашу коляску вместе с лошадьми, и утром 11 мая мы вышли из Феодосийской бухты и взяли курс на Судак. Солнце палило, ветер был небольшой, но устойчивый, и «Европа», скрипя всеми натруженными членами, уверенно двигалась на юг.

Морское путешествие прошло для меня почти незамеченным, ибо капитан дал нам для чтения весьма любопытную книгу под названием «Приключения четырех российских матросов, к острову Ост-Шпицбергену бурею принесенных». Удивительное сообщенье! В пансионе Эллерта мне приходилось слышать о приключениях Робинзона Крузо, изложенных английским сочинителем. Самой книги я, правда, не видел, но читавшие увлеченно ее пересказывали, и мужество моряка, попавшего на необитаемый остров, казалось нам удивительным.

Каково же было мое восхищение, когда прочитал сходный рассказ, но уже о российских матросах, попавших не в жаркий и благодатный край, а на пустынный каменистый остров в ледяном море.

Повествование это совершенно достоверно, и записано оно со слов моряков. После кораблекрушения эти люди оказались на пустынном берегу почти без средств существования. С собой они имели ружье и двенадцать зарядов, несколько фунтов муки, трут и топор. Ни один из двенадцати зарядов не пропал даром! Они убили двенадцать оленей и долго питались оленьим мясом. Среди выброшенного на берег мусора они нашли кусок железа, отковали наконечник и сделали копье. Потом из жил медведя изготовили тетивы, а из плавника лук и стрелы. За шесть лет жизни на острове одних только оленей они добыли больше двух сотен. Шесть лет! Спасло их случайное судно, подошедшее к острову.

В жарком паленье солнца, при ласковом журчанье бирюзовой волны удивительно было представлять снега, смертельный холод, суровые утесы. Книжка мне так понравилась, что я успел переписать несколько выдержек, а Петр Иванович взял ее на заметку и обещался достать в Петербурге.

В отдаленье проплыл величественный Карадаг, напоминавший застывшие водопады. Чайки устремлялись за нашим судном и ловко выхватывали рыбешек из взрезанного корпусом моря.

Наконец возник ломаный очерк гор, окаймляющих бухту, возвысились башни генуэзской крепости, и мы подошли к Судаку, или, как называли его русские в древности, Сурожу.

Это город, подобно Феодосии, имеющий славную историю и основанный все теми же милетскими греками. Здесь некогда побывал знаменитый путешественник Марко Поло. Так же, как и Феодосией, Судаком владели многие властители, город и процветал, разорялся, возрождался снова. Генуэзцы возвели здесь замечательную крепость, которая доныне высится на судакских горах, опоясывая их нескончаемой зубчатой стеной.

После паденья Византийской империи Судак осадили войска татар и турок. Венецианцы защищались храбро, кое-кто спасся, выйдя через потайной ход к морю, но большая часть погибла в бою. В крепости стал распоряжаться турецкий гарнизон, и город зачах.

Еще больше опустел он вследствие последней войны. Местные жители разбегаются. Часть ушла в горы, часть перебралась в турецкую Анатолию. Однако теперь, как мы слышали, прилагаются большие усилия к возрождению древнего Судака. Сам князь Потемкин предложил создать здесь большую военную крепость и порт для морских кораблей. Это не удивительно, ведь в здешних местах Потемкину принадлежит теперь не менее 13 тысяч десятин земли, роздано множество прочих земель фаворитам государыни да и просто любезным ее сердцу людям, среди которых оказался граф Осоргин.

Когда мы выгрузились на пристани, сразу встретили нескольких знакомцев графа, все они поспешали в Судак, дабы застолбить вновь полученные владенья. Оказался тут и помещик Струнский, несмотря на яркий день наряженный во все черное. Струнский сухо поклонился нам издали, не выказав никакого желанья вступить в разговор.

– Бьюсь об заклад, – сказал Петр Иванович, – что этот и здесь построит дворец.

Чтобы не привлекать внимания местных властей, мы решили остановиться в заброшенном доме недалеко от бухты. В доме этом просвечивала крыша, в окнах не было стекол, но благодаря теплому времени года мы могли не опасаться за наше здоровье, а корм лошадям очень быстро нашелся, ибо нет никого любопытнее и проворней, чем местные мальчишки. Замурзанные, в ярких потрепанных одеждах, они быстро соображают, что надо, и не менее быстро все доставляют, вступая затем в крикливый спор по поводу оплаты. Ассигнаций они решительно не берут и желают как можно больше монет. Мы сообразили не сразу, что в их достоинстве они смыслят немного и с удовольствием возьмут, скажем, три медяка, с воплями отвергая серебряный гривенник.

Но и отогнать их от жилища было непростым занятьем. Они прятались за каждым кустом, торчали в окнах и поджидали у входа. Петр Иванович опасался, что к утру мы можем не досчитаться нашего имущества, поэтому он вышел и с самым суровым видом направил на мальчишек раздвижную подзорную трубу. Те с визгом умчались.

Следующий день мы посвятили осмотру крепости. Крепость эта, фланкированная квадратными башнями, стоит над морем на скате почти отвесной скалы. На самом верху находится квадратная башня со стрельчатым сводом. Подъем к ней довольно крут и опасен. Южная сторона скалы не укреплена, но она сама по себе представляет неприступную стену. Напротив этой скалы находится другая, столь же высокая, а между ними ущелье, загражденное со стороны моря стеной. Когда-то город находился на склоне первой скалы и оттуда спускался в лощину. Здесь тоже есть стена с такими же квадратными башнями. Вдоль первой стены ближе к морю были расположены дома, но теперь эти дома, как и все укрепления, сильно порушены. С башен и ворот сиротливо глядят надписи и гербы, которые я тотчас перенес в меру своих способностей на страницы тетради.

Подле одной греческой церкви, обращенной в мечеть, мы обнаружили колонну из полированного гранита красноватого оттенка. В другой мечети мы видели несколько светлых мраморных колонн. Местный шейх заверил нас, что гранит не привозной, а окрестный. Это порадовало Петра Ивановича, ибо над ним тяготела обязанность заботиться о статуе императрицы, как того пожелал старый граф.

За целый день мы порядочно устали, налазались по горам и возвращались домой еле волоча ноги. Быстро смеркалось. Солнце садилось за горы, разливая вокруг золотое свечение. Петр Иванович немного беспокоился о лошадях и имуществе. Перед уходом мы наняли в сторожа местного старика, щедро ему заплатили, и теперь предстояло узнать, чем он отплатит за щедрость.

Однако так скоро сделать это не удалось. Совсем уж померкло, мы еле ковыляли наверх, но у большого камня нас встретили темные фигуры.

Нападение

– Эй, руськи, иды сюда. Ай, маладэс! – сказал один. Остальные тут же кинулись на нас, схватили и, несмотря на протесты Петра Ивановича, повели в город.

– Хайды, хайды! – подталкивал нас человек самого разбойничьего вида, покалывая в спину кинжалом.

От неожиданности я даже не успел испугаться. Мне казалось, что это недоразумение, нас приняли за других. Сейчас это выяснится, и нас отпустят.

Вскоре мы вошли в низенький глинобитный домик, где прямо на полу горел тусклый масляный светильник. Это позволило немного разглядеть нападавших.

Их было пять человек, двое вышли, а трое остались в сакле. Главарь, человек с черным платком, повязанным вокруг головы, положил перед собой огромный допотопный пистолет, служащий, вероятно, больше для устрашения, и поманил к себе одного из товарищей. Они о чем-то пошептались, и главарь гулко кашлянул.

– Ай, руськи, – сказал он. – Карашо!

– Что вам угодно? – спросил Петр Иванович. – Зачем вы нас сюда притащили?

– Ай, ай! – произнес главарь и поманил к себе другого разбойника.

Они вновь пошептались. Чем-то эти люди напомнили мне шайку Кара-Вазира. Обтрепанные бешметы, торчащие за поясом ножи. У третьего разбойника на лбу красовался внушительный шрам.

– Карош руськи малшик, – сказал главарь, кивая в мою сторону и скалясь в улыбке.

– Изволь отпустить моего слугу, – сказал Петр Иванович. – Он ни при чем.

– Ай, ай! – произнес главарь, покачивая головой. – Малшик, хайды, джаным, иды сюда.

Главарь потрепал меня по щеке и сильной рукой усадил рядом.

– Мы проезжие люди, – сказал Петр Иванович. – Завтра отправляемся дальше.

Внезапно главарь протянул руку и проговорил:

– Дэниги, башли давай.

Петр Иванович вытащил из кармана несколько ассигнаций, высыпал медяки. Разбойник передал главарю добычу. Тот задумчиво повертел ассигнации в руках.

– Э! Некарашо, руськи.

Он поднес ассигнацию к огню и задумчиво наблюдал, как она сгорела.

– Некарашо! – Он быстро и непонятно залопотал.

– Не понимаю, – сказал Петр Иванович, – на каком наречии ты говоришь?

Главарь кивнул в сторону одного из разбойников. Тот внезапно заговорил по-русски:

– Эфенди тебе говорят, чтоб деньги давал.

– Я отдал все деньги, – ответил Петр Иванович.

Главарь лопотал, а разбойник, оказавшийся русским, переводил.

– Мы знаем, что у тебя много денег. Все деньги давай.

– Я не ношу с собой денег, – сказал Петр Иванович.

Главарь сделал знак, и в саклю ввели старика, которого мы наняли утром сторожем. Вслед за ним на пол было брошено все наше имущество вплоть до карабина, кофра и даже халата, который Петр Иванович одевал к ночи.

Среди вещей быстро отыскалась кожаная сумка, где хранились все сбережения Петра Ивановича. Однако и они были в ассигнациях, и это явно не понравилось главарю. Бумажные деньги вообще появились в России недавно, простые люди относились к ним недоверчиво, а главарь был, конечно же, из простых. Бумага и есть бумага, хоть и красивая, с ликом императрицы, в радужных вся разводах.

Несколько золотых монет главарь тотчас отложил в сторону, а бумаги разочарованно крутил в руках, не зная, что с ними делать.

– Гдэ дениги?

– Это и есть мои деньги, – с усмешкой отвечал Петр Иванович.

– Некарашо. – Главарь снова залопотал.

– Эфенди знает, что у тебя много денег, что ты приехал купить землю, – перевел русский. – А землю не дают за бумажки. Если ты не отдашь золото, эфенди тебя накажет.

– Послушай, – сказал Петр Иванович, – ты человек ведь русский, так объясни ему, что ассигнации тоже деньги, а кроме того, я не собираюсь покупать земли, эти земли дарованы моему отцу матушкой-императрицей, которая ныне является властительницей Тавриды. Я лишь приехал смотреть эти земли, как то указано в моей подорожной.

Русский перевел, и главарь снова залопотал.

– Он тебе не верит. Все русские, говорит, хитрые. Без денег он тебя не отпустит.

– Но где же я их возьму? – воскликнул Петр Иванович. – И сколько ему нужно?

Главарь подумал и поднял пальцы обеих рук:

– Дэсят!

– Десять тысяч, – поспешно подсказал переводчик.

– Что?! – изумился Петр Иванович. – Десять тысяч? Но это целое состояние!

– Дэсят! – повторил главарь.

Петр Иванович сел на пол.

– Можете делать со мной, что хотите, но таких денег у меня нет и быть не может.

Главарь быстро заговорил.

– Эфенди советует тебе занять эти деньги у знакомых.

– Нет у меня таких знакомых, тем более в Крыму, – ответил Петр Иванович.

– Эфенди говорит, что есть. Сейчас тебе принесут бумагу, и ты отправишь письмо знакомым.

– Бесполезное дело.

– Эфенди говорит, чтобы ты не упрямился. Если ты не пошлешь такую бумагу, он никогда не отпустит тебя.

– Но кому я могу послать? – воскликнул Петр Иванович. – Не в Петербург же батюшке?

– Эфенди говорит, что есть место поближе.

– Что он там сочиняет? – устало произнес Петр Иванович.

– Эфенди говорит, что есть богатая дама, которая внесет за тебя десять тысяч.

– Ха-ха-ха! Богатая дама! – Петр Иванович рассмеялся.

– Эфенди говорит, что эта дама находится совсем недалеко. Наши люди свезут ей письмо, она даст золото, и через два дня мы тебя отпустим.

Принесли бумагу, перо, и все это поставили на пол перед графом.

– Рюськи карашо, – произнес главарь.

– Эфенди говорит, чтобы писал, – сказал переводчик.

– Но кому? – спросил Петр Иванович.

– Эфенди говорит, что в бухте недалеко отсюда стоит белый корабль, на этом корабле плавает дама в богатой одежде. Даму зовут госпожа Черных Гор. Это очень богатая дама. Ты хорошо ее знаешь, и она знает тебя. Ты пишешь письмо госпоже Черных Гор и просишь у нее десять тысяч, но не бумажками, а золотом. Можно дорогими камнями, которых у госпожи Черных Гор очень много. Если ты не знаешь, то мы тебе говорим, что на корабле у нее много-много раз по десять тысяч и много хороших камней. Ты пишешь письмо, мы берем деньги. Иначе будет плохо. – Переводчик замолчал.

– Понятно, – сказал Петр Иванович, – вы хотите ограбить госпожу Черногорскую за мой счет.

– Эфенди говорит, что в своих краях ты вернешь ей долг.

– Нет, – сказал Петр Иванович. – На это я не согласен. Да и вряд ли госпожа Черногорская располагает такой суммой.

Воцарилось молчанье. Трепыхался огонек светильника, по глиняным стенам метались неясные тени.

– Карашо, – медленно проговорил главарь.

Внезапно он охватил мою шею рукой, притянул к себе и приставил к моей груди кинжал. Петр Иванович вскочил, но его схватили и вновь кинули на пол. Я замер. Острие кинжала уперлось прямо против моего сердца.

– Ай, руськи джаным, – сказал главарь, – некарашо.

– Эфенди говорит, чтоб писал, – произнес переводчик, – не то перережет горло слуге.

– Ч-черт… – процедил Петр Иванович и взял в руки перо.

Как я узнал позднее, в бумаге были такие слова:

«Любезная госпожа Черногорская, обстоятельства вынуждают меня обращаться к вам не по своей воле, ибо нахожусь в плену у разбойников с небезызвестным вам Дмитрием Почиваловым. Объявлено нам, что мы заложены за 10 тысяч золотом, кои те же разбойники предложили мне испросить у вас в долг. Не ведаю, откуда у них известье о вашем состоянии, но не могу поступить иначе, ибо нам угрожают смертью в случае, ежели эта бумага не будет послана. Получив ее, поступите по вашему разуменью и не корите вашего покорного слугу и совсем недавнего знакомца. А там как рассудит Бог.

Остаюсь с уважением, граф Петр Осоргин.

Писано в Судаке 13 мая, года 1786».

Главарь проглядел бумагу, подал ее переводчику, тот проговорил ее вслух. Главарь удовлетворенно кивнул головой.

– Карашо! – Он махнул рукой.

– Эфенди говорит, что вы будете жить, ни в чем не нуждаясь. Он говорит, что двух дней хватит. Госпожа Черных Гор добрая, вчера она отдала тысячу золотых за двух оборванцев, которых собирались наказать. Госпожа Черных Гор не жалеет денег. Ты хорошо поступил, что написал письмо. Она даст эти деньги. Эфенди тоже добрый, он мог бы потребовать больше, но госпожа Черных Гор ему нравится, он не хочет ее разорять. А теперь вы идите спать. Эфенди не хочет вам зла, он знает, что у богатых людей много денег, а мы бедные, мы тоже хотим денег, десять тысяч, не так уж много, у госпожи Черных Гор тысячу раз по десять тысяч, и у нее богатые камни, которым вообще нет цены. А теперь вы идите спать, и эфенди тоже пойдет спать, потому что все должны спать, богатые и бедные, и эфенди никому не желает зла, потому что он очень добрый.

Так главный разбойник говорил очень долго, наслаждаясь своим реченьем, а к концу он стал закатывать глаза и подпевать сам себе, все больше впадая в блаженство от ожидания груды золота, которую ему должны были доставить через два дня.

Нас заперли в сакле, угостив ковшом воды и засохшими лепешками. Помещение было совершенно глухое с двумя крохотными окошками, куда можно было едва просунуть голову. Двое охранников расположились у выхода, задняя стена упиралась в гору, потолок был крепок, и мы не нашли никакой возможности для побега.

– Однако это ужасно, – пробормотал Петр Иванович.

Больше всего его заботило не наше положение, а те предстоящие минуты, когда госпожа Черногорская откроет письмо.

– Я в роли вымогателя! – простонал Осоргин, хватаясь за голову.

– Но можно отдать долг, – робко сказал я.

– Эти негодяи уверены, что она несказанно богата! – воскликнул Петр Иванович. – Немудрено. Представляю, как пользуются ее добротой остальные. Быть может, это не первый шантаж.

Он расхаживал по сакле и не мог успокоиться.

– Как же мы беззаботно странствовали, Митя! Я даже пистолеты сегодня не взял. Впредь будет наука. Глупо, глупо! Десять тысяч! – Он снова схватился за голову. – Вот батюшке-то подарок! Не ведает, старый, куда своего сына заслал.

Трое суток мы протомились в сакле, питаясь только сухими лепешками. Да раза два приносили козье молоко. К исходу третьего дня дверь растворилась, и вошел довольный главарь. В руке он держал увесистый позванивающий мешок.

– Карашо, рюськи! – произнес он, довольный.

– Эфенди говорит, что госпожа Черных Гор хорошая госпожа. Она никого не оставляет в беде. И он очень любит и уважает госпожу Черных Гор. Она прислала все десять тысяч хорошими золотыми монетами, а не зелеными бумажками, которые легко горят на огне. Он восхищен госпожой Черных Гор, он ни за что бы не стал брать у нее деньги, но она очень богата, и эти монеты капля в море ее богатств. Эфенди говорит, что надеется на честность господина. Он желает, чтобы господин в своих землях возвратил долг доброй госпоже Черных Гор, ибо не надо брать деньги у женщины, если можно их взять у достойного мужчины. Добрая, добрая госпожа Черных Гор, и эфенди тоже добрый. Он возвращает господину и его слуге все имущество вплоть до ружья и пистолетов, хотя ружье очень хорошее, но эфенди тоже хороший, и он не желает присваивать чужого. Он возвращает даже лошадей, хотя лошади неплохие и очень нужны эфенди, но эфенди человек честный и не желает ездить на лошадях, которые ему не принадлежат, – так переводились слова главаря.

Он очень долго держал эту речь, расчувствовался, и глаза его увлажнились. Напоследок он протянул нам пакет, в котором содержалась записка госпожи Черногорской. В ней мы прочли:

«Уважаемый граф!

Рада оказать вам эту небольшую услугу, поскольку знаю еще, что с местными разбоями шутить не стоит. Как-нибудь сочтемся, а пока осмеливаюсь пригласить вас в гости, ибо расположилась я в месте дивном, о покупке которого веду нынче переговоры с хозяином. Спросите деревеньку Парадизи, что в нескольких верстах к западу в сторону горы Куш-Кая. Любой проводник покажет место. Здесь мы поговорим и вспомянем старое.

Остаюсь ваша А. Ч».