Текст книги "Тетрадь в сафьяновом переплете"

Автор книги: Константин Сергиенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Рассказ матушки

Было это в те поры, когда матушке только исполнилось десять лет и жила она в Кукушкином доме вместе со своей бабкой Ариной. Родители померли во время чумы, а бабка Арина осталась жива и ходила за внучкой.

Кукушкин дом представлял собой небольшое подворье посреди векового леса. Осоргины наезжали сюда во время охоты. Стоял крепкий рубленый дом из трех комнат, а рядом избушка для слуг, сарай и конюшня.

Про жизнь в лесу матушка рассказывала много чудес. Однажды пришел в избу Леший, весь зеленый, с пустыми глазами. Леший потребовал молока и брусники, поел и, никого не обидев, ушел. Когда потерялась в лесу корова, Леший ее привел и погрозил бабке Арине пальцем. На Ивана Купалу видела мать горящий цветочек, а под ним, как и полагалось, раскопала серебряную монету.

Эта история случилась вьюжной зимой. Заскрипели полозья саней, застучали в окно кулаки. Бабка Арина, накинув зипун, выскочила на мороз. Сам Иван Матвеевич Осоргин пожаловал в закрытом возке. Он приказал бабке Арине быстро идти в дом, топить печи и греть воду.

Бабка вернулась только под утро, и не одна. В руках у нее что-то пищало и шевелилось. Это было крошечное дитя. Бабка, смеясь, сказала, что подкидыша принес косолапый Мишка и наказал звать Анастасией. Так в избе появилось еще одно живое созданье. Доставило оно много хлопот, но и много радости. Летом девочка уже встала на свои крохотные ножки и стала резво бегать по всему подворью.

Мать моя очень с ней забавлялась и полюбила, как свою сестру. Приезжал несколько раз старый граф, привозил девочке господские одежки и хвалил бабку Арину.

Так минуло лето, и желтый лист полетел с дерев. В один из еще теплых дней мать моя пошла с Настей по ягоды. Возвращаясь домой, она заметила многолюдство на подворье, но это были не графские, а чужие люди. Мать моя почему-то испугалась и спряталась за кустом.

Оказалось, что страшилась она не напрасно. Люди вытащили бабку Арину из избы и стали спрашивать: «Говори, ведьма, где младенец!» Бабка всплескивала руками и отвечала, что никакого младенца не знает.

Тогда господин в черном кафтане и треуголке поднял плеть и хорошенько огрел бабку Арину по спине. Та заголосила и пала на колени: «Помилуй, батюшка, ни в чем не повинна!» – «Где младенец?» – спросил господин в черном. «Это какой же младенец?» – отвечала бабка вопросом. «Какой тут родился в прошлую зиму». Тут бабка стала словно бы что-то припоминать и вспомнила, что и вправду прошлой зимой наезжали ночью господа, вошли в дом, а под утро уехали. Слышала бабка и детский плач. «Так они его увезли?» – спросил господин в черном. «Не ведаю, батюшка, – отвечала Арина, – может, бросили в лес, только я ничего не видала».

Господин приказал обыскать избу, а матушка, видя такую картину, затаилась с Настенькой за кустом. Девочка была тихая, не кричала, а только ела землянику из лукошка. Обыскали избу, все вокруг посмотрели да и уехали ни с чем. «Смотри, бабка, – приказал господин в черном, – помалкивай, а то худо будет».

Матушка, дрожа от страха, вышла из-за кустов и спросила, что все это значит? «Мала еще, – ответила бабка Арина, – да и откуда самой мне ведать? Знать, это дитя не простое».

Наезжал снова старый граф и благодарил бабку Арину за то, что укрыла дитя. Однако выглядел граф озабоченным. Велел он холить Настю до нового лета, а потом обещал увезти с собой.

Но судьба распорядилась иначе. Минула зима, сошел снег. Не успели распуститься листочки, как снова нагрянули всадники во главе с черным господином. Только на этот раз Настя пила в избе молоко.

«Попалась, чертова бабка! – закричал господин. – Ну, счастье твое, что спешу!» Схватили они Настю и потащили с собой. Бабка Арина кинулась за ней, но ее ударили крепко, так что она повалилась на землю без чувств.

Настя испугалась, закричала и так вцепилась в мою матушку, что сорвала с нее нательный крестик, так он и остался в ее зажатой ладошке. Всадники попрыгали на коней и собрались ехать, но тут из-за кустов выскочили другие люди. Началась перестрелка, неразбериха, матушка спряталась за избу, а когда выглянула, никого уж не было. Матушка подняла бабку Арину, принесла ей воды. Очухавшись, та спросила, где Настя, но матушка ничего не могла ей сказать. «Теперь не простит мне Иван Матвеевич», – запричитала старуха.

Старый граф молча выслушал известье, бабку не попрекал, а только дал ей золотой и еще раз наказал помалкивать обо всем, что видала.

Так и кончилась эта странная история, но матушка не раз ее вспоминала и приговаривала: «А девочка-то была хороша!»

Нет, я не хочу сказать, что в доме старца Евгения я соединил этот случай с рассказом госпожи Черногорской о своем рожденье. Но мысль эта пришла мне в голову позже, когда разные события стали указывать на ее достоверность.

А в тот раз мы учтиво раскланялись с госпожой Черногорской, поблагодарили старца Евгения за интересную беседу и отправились в путь к Перекопу, тому перешейку земли, на котором и держалась «крымская капля».

Перекоп

Мы переправились через Днепр на адмиралтейской барке и немного ниже Херсона причалили к Голой Пристани. Это место вполне оправдывает свое название. Здесь простирается пустынная солончаковая степь да несут службу казаки, выкопавшие себе землянки, накрытые тростником.

Мы оставили нашу коляску на недолгое время, сели на лошадей и поскакали к соленому озеру, лежавшему в двух верстах от Днепра. Кто-то сказал, что в таком озере можно лежать на поверхности, не погружаясь, и Петр Иванович хотел это испытать. Кроме того, говорили о лечебных свойствах озера, размягчающих ломоту в костях, чем иногда страдал молодой граф.

Средь пыльной пустыни озеро раскинулось серым пластом. Мы подскакали. Но такой тяжкий дух исходил от его вод, что Петр Иванович не решился купаться. Все вокруг было мертво, даже птицы облетали озеро стороной. Постояв немного, мы сели на лошадей и повернули обратно.

27 апреля, переехав по мосту канал, соединяющий Сиваш с Черным морем, мы прибыли в Перекоп. Тут нас принял комендант крепости господин фон Фок, старый знакомец семьи Осоргиных.

– Ну как батюшка, как его здравие? – спросил фон Фок.

– Да слава богу, – ответил Петр Иванович, и на том беседа закончилась.

Комендант выделил нам в провожатые казака, и мы направились осматривать город. Конечно, самая большая его достопримечательность, это канал или, вернее, ров, ибо воды в этом канале почти не бывает. Западный его порог выше уровня Черного моря, а восточный уходит в Сиваш, почти лишенный воды.

Канал значительное сооружение, скорее всего военного характера, хотя, будь он заполнен водой, по нему могли бы ходить корабли. Глубина канала больше десяти сажен, а ширина около двадцати. По обеим его сторонам тянутся земляные валы, южный особенно высок и укреплен семью башнями, правда достаточно разрушенными и временем и недавними сраженьями. Самая большая башня имеет шестиугольную форму и расположена у выхода в Черное море.

Раньше канал был весь обложен камнем, теперь же камень преобладает только в сооружениях крепости. Видно, на ее постройку пошло множество памятников старины, ибо везде мы видели непонятные надписи, изображения, а в одном месте даже скифскую статую, перевернутую вверх ногами и втиснутую меж прочих крепостных плит. Строили крепость наши солдаты.

Перекоп! На этом месте еще недавно была граница Российской империи, теперь же, отторгнув Крым у Порты, Россия вобрала в себя и Крым. Сердце мое учащенно стучало. Быть может, в этих местах погиб мой отец на турецкой войне и прах его покоится где-то рядом. Взобравшись на самый верх шестиугольной башни, я оглядывал ровное пустынное пространство. Палило солнце, вдали угадывалось море, а впереди простиралась загадочная Таврида с ее горами, ущельями, дубравами и водопадами.

Комендант крепости господин фон Фок, желая отличиться перед императрицей, готовит к ее приезду описание славных деяний за двадцать пять лет царствования. Он изучил многие документы и сообщил нам впечатляющие итоги. Построено не меньше 150 городов, население возросло с 20 миллионов до 35, армия увеличилась вдвое, флот в три раза, число фабрик и мануфактур в четыре, одержано не меньше 80 военных побед. Доход государства возрос в четыре раза.

Комендант называл эти цифры с довольным видом, а в заключение он сказал:

– Сие время есть время возрожденья Российской империи!

– Вы хорошо подсчитали, – возразил ему Петр Иванович. – Нет слов, государство мужает. Но вы смотрели лишь на хорошее, стараясь не замечать плохое. Возьмите хотя бы доход. Я не знаток, но видный человек в Петербурге мне говорил, что треть его составляет питейный доход, который за время оного царствования возрос в шесть раз. Я два года не был в России, а кабаков тут прибавилось вдвое.

Петр Иванович оживился и прошелся по комнате.

– Военных успехов много, не спорю, а вы знаете, сколько эти победы стоят казне? Сколько крестьян набиралось в рекруты? Вы ничего не сказали и о бунтах, о возмущении Пугачева, о чуме, унесшей почти миллион жизней.

– У всякой медали есть оборотная сторона, – согласился фон Фок, – главное, чтобы она не затмевала лицевую. Говорят, на будущий год отчеканят медаль с профилем матушки-государыни, а что будет на обороте, не так-то уж важно.

Когда мы выехали из Перекопа, я все время вспоминал слова коменданта об оборотной стороне медали, ибо сторона эта явственно предстала перед нашими глазами. Это были следы разрушения, нанесенные недавней войной. Попадались целые деревни, оставленные местными жителями, вместо домов стояли развалины. Печальный вид! Кое-где, правда, уже виднелись следы новых работ, но их еще недостаточно. Говорят, к приезду государыни развалины будут убраны, а на их месте поставят красивые дома. Пока же наш проезд до самого Енибазара был очень уныл.

Карасубазар

Примерно в 30 верстах от Перекопа пейзаж начинает оживляться. Встречается больше зеленых мест и поселений. Правда, значительная их часть опустела. Но там, где остались жители, можно рассчитывать на ночлег и радушный прием, особенно если есть рекомендации от местных старшин, а таковыми мы запасались в крупных селениях.

Труднее стало с лошадьми. Ни в Бабасане, ни в Кутлуяке, ни в Баше почтовых станций нет, и мы сменили лошадей только в Бутчале, когда переправились через Салгир.

Река эта невелика, сажен 5 в ширину, и очень мелка. Вода в ней мутная, с песком, а в жаркое лето речка пересыхает. Сразу после переправы начинаются холмы, и вскоре мы въехали в обширную долину, окаймленную грядами известковых утесов. Тут попадаются диковинные скалы и гроты, в одном из них, как говорят, можно спрятать стадо в тысячу овец.

30 апреля мы въехали в город Карасубазар, где расположен дворец правителя Таврической области генерала Каховского.

Карасубазар окружают горы средней высоты. Из них водопадом низвергается Карасу, или Черная река, и орошает сады и земли города. Сам город не очень велик, здесь живут до 5 000 татар, греков, армян и русских. Последних еще мало, но прибывает все больше, ибо окрестные земли раздаются под усадьбы знатным вельможам.

У генерала Каховского, который предоставил нам помещение, мы встретили известную путешественницу леди Кенти, совершавшую поездку через Крым в Константинополь. Это любезная молодая дама, чем-то напомнившая мне госпожу Черногорскую. Те же строгие английские одежды, те же светлые локоны из-под шляпы, но холодные голубые глаза.

Граф Петр Иванович Осоргин был представлен леди еще в Петербурге, поэтому они тотчас разговорились.

– Я слышал, вы намерены издать записки о своем путешествии? – спросил граф.

– Кто только не пишет о Крыме! – уклончиво ответила леди Кенти. – В Петербурге мне подарили книжку Клемана, он тоже путешествовал по Тавриде.

– Какое впечатление производит на вас этот край? – спросил граф.

– Оценку я могу дать спустя некое время, – ответила леди. – Сразу очень трудно собраться с мыслями. А вы тоже путешествуете, граф?

– Совмещаю путешествие с деловой поездкой, – ответил Петр Иванович. – Моему отцу дарованы земли подле Судака, надобно посмотреть, что они из себя представляют.

– О, я как раз направляюсь в Судак! – сказала леди Кенти. – У меня там назначена встреча с подругой.

– Вот это по-нашему, это по-светски! – воскликнул граф Осоргин. – Назначать свиданье за тысячу верст!

– Если бы знали мою подругу, милый граф, – произнесла леди, – вы бы помчались за ней на край света.

– Ваша подруга, вероятно, тоже странствует? – осторожно спросил граф.

– Вы угадали, – ответила леди Кенти, – путешествия – ее страсть.

– В таком случае, уж не госпожа ли это Черногорская?

Леди Кенти рассмеялась.

– Невозможно скрыть присутствие такой особы. Вы вновь угадали, граф.

Петр Иванович оживился.

– Чему я мигом обучился по возвращении в Россию, так это любопытству. Каждая светская новость меня волнует. Ответьте, миледи, не томите, кто же эта таинственная госпожа Черногорская?

Леди Кенти приложила палец к губам.

– Это маленький секрет, милый граф.

Большего Петр Иванович не смог от нее добиться.

После обеда, которым нас угостил гостеприимный Каховский, мы вышли на обширный двор, и тут гарнизонные казаки показали нам чудеса джигитовки. Они носились как вихрь на своих низких, юрких лошадях и поражали цели длиннейшими пиками. При этом в той же руке каждый казак сжимал пистолет. Одновременно с ударом пики раздавался выстрел, поражавший соседнюю цель. Казаки пускали лошадей в галоп, становясь на седло, спускаясь под брюхо лошади, подкидывая и ловя шапку. Все это они проделывали с веселым оживлением, гиканьем и свистом.

Петр Иванович возбудился и тоже хотел было вскочить на лошадь, но вовремя одумался, понимая, что может показаться смешным. Леди Кенти смеялась и раздаривала казакам мелкие монеты. Петр Иванович оказывал ей всяческие знаки внимания и наконец уговорился ехать наутро в горы к истокам Карасу. Леди дала обещание совершить это небольшое путешествие с нами.

У истоков

Генерал Каховский дал нам в провожатые двух казаков, и рано утром мы отправились в путь. Петр Иванович оседлал вороного Кагула, а я сел на гнедую Чесму, лошадь легкую, покладистую и быструю. Леди ехала на белой английской кобыле, предоставленной ей Каховским. На ней была короткая куртка спенсер, свободная ездовая юбка и легкая накидка под небольшой узкополой шляпкой. Казаки двигались сзади, весело переговариваясь и давая нам советы, как переехать ручей или миновать расщелину.

Сегодня был первый день мая. Я люблю этот благодатный месяц, время цветенья и свежей зелени. День выдался преотличный. Голубое небо застила дымка, поэтому солнце палило не жарко. Позванивала быстрая Карасу, все дальше уводя нас меж крутых, обрывистых скал. Я заметил, что многие из них сложены из серого мрамора, и сразу подумал о статуе государыни-императрицы, которую старый граф повелел возвести на берегу моря. Есть тут, наверное, и свой гранит.

Петр Иванович захватил с собой подзорную трубу, время от времени он останавливался и предлагал ее леди Кенти. Сам же продолжал свои расспросы про госпожу Черногорскую.

– Я чувствую, граф, что вы бы гораздо охотнее ехали сейчас с ней, чем со мной, – сказала на это леди Кенти.

– Ваше общество доставляет мне величайшее удовольствие, миледи, – сказал Осоргин, – но не скрою, что подруга ваша мне тоже любопытна.

– Уж не влюбились ли вы? – воскликнула леди Кенти.

– Меня всегда влекла неизвестность, – ответил граф, – в Лейпциге я долго преследовал одну скрытную незнакомку. Она всегда выходила, завернувшись в темный плащ, и избегала показываться на публике. Потом оказалось, что это жена какого-то старого банкира, сбежавшая с его золотом.

– И вы были разочарованы!

– Да уж чем же здесь обольщаться?

– Ну, а если тайна госпожи Черногорской в таком же роде?

– Готов поклясться, что это не так, – ответил граф. – Непонятно только, зачем она открыто именует себя инкогнито. Если ей хочется путешествовать втайне, зачем же возбуждать интерес?

– Дорогой граф, вы наивны, – сказала леди Кенти. – Неужели кто-то поверит, что она какая-то безвестная госпожа Черногорская? Разве верили в Европе княгине Дашковой, когда она представлялась бог знает кем? Игра в жмурки здесь неуместна. Моя подруга заявляет открыто: «Я не хочу называть своего истинного имени, зовите меня госпожой Черногорской».

– Но кто же она? – воскликнул Петр Иванович.

Леди Кенти пожала плечами и засмеялась.

– Когда скрывают свое имя, на это бывают причины, – говорил Петр Иванович. – Мне госпожа Черногорская объявила, что путешествует по высочайшей воле, подорожная ее подписана князем Потемкиным, ее сопровождает эскорт, пред ней преклоняется сам Струнский, мановением руки она вызволяет людей из беды. Так что же все это? Хорошенькое инкогнито! С одной стороны, укрывание имени, с другой, открытый кураж влияньем, богатством.

– Да отчего вы раздражаетесь, граф, – смеялась леди Кенти, – слово «кураж» тут не к месту, и, уж поверьте, если и есть у госпожи Черногорской влиянье, она употребит его с благой целью.

– Но зачем скрывать имя? – снова сказал граф. – Я бы допустил, что она иностранная особа высокого происхождения, но госпожа Черногорская говорит по-русски не хуже меня. Или все это светский розыгрыш?

– Увы, это не так, – ответила леди Кенти. – Вы даже представить не можете, насколько серьезны намерения госпожи Черногорской. У нее и в мыслях не было устраивать представление.

– Слуга называл ее вашим высочеством, – заметил граф.

– Считайте, что это условное обращенье, – сказала леди.

– Нет, я понять не могу… – пробормотал Осоргин.

Лошади потихоньку взбирались наверх, а бурное течение Карасу опускалось под нами в расщелину. Казаки объяснили, что когда-то река текла много выше, но разрушила камень и пробила себе новое русло, местами разъединяясь и утекая под скалы.

Окружавший нас известняк был живописен. В нем выступали фигуры, похожие на людей и животных, чернели входы в пещеры и гроты. Казаки сказали, что ранней весной здесь образуются бурные водопады, рушатся с грохотом подмытые камни. Они тут же показали огромный обломок скалы, под которым покоился их неосторожный товарищ.

Внезапно у дальней скалы показалась фигура. Человек стоял, уперев одну руку в бок, и ждал нашего приближения. Когда мы подъехали, он не уступил тропы, а все так же стоял, прислонившись к скале. Лошади остановились, казаки взяли в руки ружья.

На незнакомце была черная мохнатая шапка, черный казакин, перехваченный узорчатым поясом, и мягкие сапоги. За поясом торчали два пистолета и кавказский кинжал. Человек угрюмо и внимательно смотрел на нас.

Наконец он распрямился, приложил руку к груди и поклонился. Голос его был хрипл, в нем чувствовался гортанный выговор.

– Мой повелитель Кара-Вазир послал меня пригласить высоких путников отдохнуть в тени его шатра. – Он снова поклонился.

– А кто такой Кара-Вазир? – спросила леди Кенти.

– Кара-Вазир благородная особа, – ответил человек. – Он желает иметь благородный разговор с благородными путниками.

– Эй ты, не велено! – прикрикнул сзади казак. – Ступай своей дорогой!

– Это, должно быть, местный эфенди, – предположил Осоргин. – Скажи, милейший, твой хозяин тут служит?

Человек еще раз поклонился.

– Я не вижу ничего дурного, если мы побеседуем с местными жителями, – сказала леди Кенти. – Я взяла за правило не отказывать в разговоре простым людям.

– Кажись, эфенди у нас другой, – раздумчиво произнес казак.

– А может быть, мелкий старшина, – сказал Осоргин. – Они любопытны до путешественников.

Словом, мы приняли приглашение Кара-Вазира и направились вслед за его человеком. Ехать пришлось довольно долго. Мы плутали среди скал и два раза перебирались через ручьи. Казаки стали высказывать недовольство.

– Не ладно это, ваше сиятельство, – твердил один. – Темный народ, неизвестно, зачем зовут.

Наконец, протиснувшись между двумя каменными громадами, мы оказались на небольшой горной поляне, заросшей кустами тамариска. Посреди возвышались два померанцевых дерева, а под ними был расстелен ковер, и на ковре этом возлежал грузный человек в черном халате и черной турецкой феске. Он не спеша поднялся и приветствовал нас легким поклоном.

– А где же шатер? – спросила леди Кенти. – Ох, эта восточная напыщенность! – Последние слова она проговорила по-французски.

– Высоким путникам благодатного отдыха, – проговорил человек в черном халате.

– Вы и есть Кара-Вазир? – спросила леди Кенти.

– Так, так, госпожа, – ответил грузный человек и сделал знак.

Из-за деревьев вышли еще два человека и расставили по ковру блюда с фруктами и сладостями. Одежда этих слуг была самая беспорядочная. Один походил на турка, ибо голова его была обмотана чалмой, другой на русского солдата в потрепанном мундире чуть ли не петровских времен. Но вид у обоих был мрачный, и делали они все как-то нехотя.

Кара-Вазир жестом предложил нам садиться. Леди Кенти и граф Осоргин опустились на подушки, я же и казаки остались стоять.

– Куда держите путь, высокие путники? – спросил Кара-Вазир, и на его одутловатом лице появилась вежливая улыбка.

– Я направляюсь в Константинополь, – ответила леди Кенти. – А мои спутники разъезжают по своим делам. Но что вы делаете в этих местах? Здесь так малолюдно.

– Я исполняю свой долг, – сказал Кара-Вазир.

– Вы местный эфенди? – спросил Осоргин.

– Нет, я не местный, – ответил Кара-Вазир, – я тоже путешествую.

– Вот как? – воскликнула леди Кенти. – С какой же целью?

– С благороднейшей, благороднейшей целью, – заверил Кара-Вазир.

– Откуда же вы прибыли? – спросил Осоргин. Кара-Вазир махнул неопределенно рукой.

– Вы представляете турецкое правительство? Кара-Вазир вскинул руки в защитительном жесте.

– Нет, нет! Ни в коем случае!

– Венецианского дожа, албанцев? – перечислял Осоргин.

Кара-Вазир вздохнул:

– Я представляю сам себя.

– Забавно, – произнесла леди Кенти.

– Но вы же являетесь подданным какой-то страны, – допытывался Осоргин.

– Увы, – ответил Кара-Вазир.

– Значит, у вас нет разрешенья на въезд?

– Есть, есть, – торопливо сказал Кара-Вазир.

– Я ничего не понимаю, – произнес Осоргин.

– Угощайтесь, досточтимые путники! – Кара-Вазир указал на фрукты.

– Что же вы хотите от нас услышать? – спросила леди Кенти.

Кара-Вазир сложил руки на груди.

– Я ничтожнейший из ничтожных, я странствую по земле в поисках истины.

– Сочувствую вам, – сказал Осоргин. – Вы задались целью, к которой стремились многие древние мудрецы. Однако для этого не обязательно странствовать, истина внутри нас. Диоген размышлял, сидя в бочке.

Кара-Вазир воздел руки.

– Небо ниспошлет мне истину!

– Вы мусульманин? – спросил Осоргин.

– Нет, нет, ни в коем случае! – воскликнул Кара-Вазир.

– Странно, – пробормотал граф. – А где вы научились говорить по-русски?

– Я состоял на службе у государя, – ответил Кара-Вазир.

– Какого, позвольте узнать?

– Незабвенного государя Петра Федоровича.

– Вам, должно быть, не повезло, – проговорил Осоргин. – Когда государь скончался, вы попали в опалу?

– Нет, нет, ни в коем случае! Он не скончался! – воскликнул Кара-Вазир.

– Вот как? – изумился Осоргин. – Вы так полагаете?

– Я знаю, – важно произнес Кара-Вазир и указал пальцем в небо: – Мне было ниспослание.

– И где же по-вашему он нынче находится? – спросил Осоргин.

Кара-Вазир вздохнул.

– Я странствую в его поисках.

Петр Иванович переглянулся с леди Кенти. Та вступила в разговор:

– У вас есть определенный замысел поездки или вы едете, как говорится у русских, куда глаза глядят?

Кара-Вазир развел руками.

– Я вас могу заверить, что слухи о чудесном спасении государя ложны, – сказал Петр Иванович. – Этими слухами пользуются самозванцы. Вы, должно быть, слышали о восстании казака Пугачева? Он тоже называл себя государем Петром Федоровичем.

Кара-Вазир полузакрыл глаза и покивал головой.

– Как сказывали мне в Петербурге, самозванцев пропасть, даже и нынче их вылавливают то на Урале, то в Малороссии. Этим людям не живется спокойно, им хочется воевать, поднимать возмущение, а то и простые попадаются воры, смутят народ, соберут пожертвованья, средства, а потом скроются, бросив остальных на произвол судьбы. Вы не боитесь встретить такого «Петра»?

– Нет, нет, ни в коем случае! – Кара-Вазир открыл глаза. – Вы забываете, что я знал истинного государя. Я даже сидел с ним за одним столом и пил за здоровье нашего народа.

– Позвольте узнать, какого? – спросила леди Кенти.

– Кроме того, – продолжал Кара-Вазир, не отвечая, – после чудесного спасения государь переселился в наши края и счастливо правил, пока не уехал в Россию, где обретается ныне и где я собираюсь его разыскать.

– Но откуда же вы явились, удивительный путник? – воскликнул Петр Иванович Осоргин. – Откройте нам тайну!

– Я приехал из Черногории, – ответил Кара-Вазир.