Текст книги "Жена на продажу, таверна на сдачу (СИ)"

Автор книги: Константин Фрес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

– Ты просил двенадцать серебряных, – произнес Карл. – Вон они, валяются на полу. Бери их и убирайся навсегда. Этого хватит, чтоб начать новую жизнь… если у тебя достанет ума распорядиться ими правильно.

Эльф с укоризной глянул на мальчишку.

– Ну, зачем, – протянул он. – Этак он вообразит, что снова сможет паразитировать на вашем добром сердце. И, получив заслуженных тумаков, снова притащится сюда.

– Ни гроша больше не дам, – зло ответил Карл.

Якобса отпустили, и он с жадностью бросился на разбросанные деньги. Пополз по полу, обдирая на коленках чулки и собирая трясущимися руками монеты.

– А можно ли попросить вас, – обратился Карл к законнику, – составить бумагу, где будет написано, что Адель свободна? Она заплатила выкуп.

– Ну, разумеется! – радостно воскликнул законник, потирая руки. – Если вы нальете мне пивка, то я могу сделать это сейчас же!

***

И уже далеко за полночь законник ушел. А в моих руках осталась бумага, подтверждающая мою свободу.

Все!

Теперь можно было выдохнуть. Теперь можно работать в таверне, просить у шкафа много вкусного, готовить чудесные блюда и разбогатеть.

А я вдруг расклеилась.

Уселась на лавку за столом, уронила руки на колени, и встать не могу.

Смотрю на бумагу, а слезы так и текут по щекам.

– Адель, что же ты плачешь? – осторожно спросил Карл. – Ведь все же хорошо! Клянусь, я не подпущу теперь его близко к таверне! Он и пальцем тебя не коснется!

Какой добрый и хороший мальчик этот Карл… Я головой киваю, а сама реву.

– Воды, может, тебе принести? Или кружечку пива?! Тебе нужно успокоиться.

– Коньяк, – сказал Феланор твердо. – У нее истерика. И лучше б ей взять себя в руки, а то это нервное потрясение может перерасти в горячку. Живо!

Карл заметался.

Откуда ему было знать, что такое коньяк и где его взять?!

– В нашем шкафу, Карл, – подсказала я, икая от слез. – Он там стоять… должен.

Я изо всех сил старалась взять себя в руки и представить себе тот самый коньяк, что приглянулся эльфу. Но мысли все расплывались, и я плакала дальше.

Продажа на базаре, тяжелая работа в таверне, Якобс этот ненормальный с угрозами и желанием жениться, похищение… нет, это слишком для моих нервов!

– Я просто устала, – всхлипывала я. – Я очень, очень устала! Вот сейчас быстренько доплачу, и пойду готовить завтрак.

Но доплакать не получалось.

– Мои красивые занавески! – выла я, глядя на окно, разоренное Якобсом. – Самые лучшие из тех, что были! А венок над камином был хорош! Я так старалась, красоту наводила!..

И мне правда казалось, что все мои труды пошли прахом. И все разорено и в запустении.

– Я куплю вам новые, – утешил меня эльф. – Еще лучше.

Он принес теплой воды. Осторожно обмыл ссадины на моих запястьях и даже перевязал их бинтами. Теми самыми, что лежали в его походной сумке и что он готовил для себя.

– Не часто принцы мне руки моют, – всхлипывала я, все старясь пошутить. Но от этой шутки заревела еще пуще.

Вернулся Карл с виноватым выражением на лице.

Нет, коньяк-то он из шкафа принес. Только не парадную красивую бутылку, а порядком уже отпитую, залапанную чьими-то руками.

И кислый огурец на блюдечке.

Почему-то.

Видно, я была в таком раздрае, что наколдовать смогла только их.

«Да, – трагично подумала я. – Примерно так я себя и чувствую! Использована, опустошена и прокисла! Если б шкаф был художником, то творил бы в стиле символизм!»

Но даже в ополовиненной бутылке коньяк оставался коньяком, крепким и отличным.

Феланор, особо не церемонясь, раздобыл три небольших рюмки, вроде тех, из которых папаша Якобс хлестан самогон, и налил всем поровну.

– Тебе тоже не помешает, – сказал он изумленному Карлу. – Успокоишься. Крепче будешь спать. А когда проснешься, все беды окажутся уже ничего не значащим прошлым. Ну?

В меня коньяк он влил почти силой, и я, задохнувшись от его крепости и аромата, который стал отчего-то насыщенней, тотчас замолкла и перестала хныкать. И кислый огурец пришелся как нельзя кстати, несмотря на свой непрезентабельный вид.

Опьянение приятно стукнуло в затылок, потекло в лоб, и я сразу окосела. И Карл тоже окосел. Он-то такого крепкого сроду не пробовал. Папаша Якобс скорее повесился бы от жадности, чем дал своему отпрыску своего самогона.

Поэтому прислуживать он был негоден.

Щеки у него раскраснелись, он сидел и улыбался с самым глупым видом.

Эльф же наоборот, был бодр и деятелен.

Уже знакомый с коварством коньяка, он не свалился тотчас с ног. Он сбегал к печи, достал несколько кусков мяса, раздобыл вилки и принес нам.

А затем по-хозяйски налил нам всем еще по стопочке и вручил нам с Карлом по вилке, чтоб мы ели.

– Не каждый день мне принцы прислуживают, – заявила я после второй стопки. – Так, стало быть, господин Дубровский, вы принц?

– Дубовый Лес, – поправил меня Феланор.

– О, принц! – заплетающимся языком пробормотал Карл, утверждаясь в желании стать эльфом, когда вырастет.

– Да, – немного смутившись, подтвердил Феланор.

– И вы так запросто оставили ваших подданных, – все еще всхлипывая, сказала я, рассматривая стремительно косеющими глазами его простую охотничью одежду, зеленую куртку, простой плащ. – Свой дом и свою корону?

– Я… я не совсем чтобы их оставил, – смутясь, ответил Феланор. – Я служу им так же, как служил бы, сидя на престоле.

Несмотря на то, что Феланор якобы становится болтливым от алкоголя, на этот раз он не спешил раскрываться.

– А что вы делаете, господин эльф? – в совершенном восторге от принца, произнес Карл. – Защищаете их вашими верными стрелами?!

Я насмешливо фыркнула.

Много ли назащищает один, даже самый шустрый, эльф?

Но Феланор остался серьезным.

– Вообще, да, – подтвердил он. – Я… охраняю Белый Город от тех людей, которых там видеть не желают.

Напоминание о Белом Городе тоже меня расстроило. Кажется, туда направлялся мой бывший муженек? И его там желают, значит, видеть, потому что у него есть чем заплатить за вход?! В том числе и серебром, вырученным замою продажу!?

И он, такой мерзкий мошенник, там пришелся ко двору, как бы Феланор не охранял?

Будет жить в богатстве, в блеске и роскоши. Чем он заслужил такое счастье?!

А я буду драить старенькую таверну щелоком!

От этих мыслей я снова разревелась.

– Ну и что же, – всхлипывала я, как обиженный ребенок. – Ну и пусть! Зато я покрашу мой шкафчик красивой голубой краской!

Слабенькое утешение, не так ли?

Эльф только руками всплеснул, видя, что все его усилия по успокоению меня пошли прахом.

Карл откровенно клевал носом за столом, и Феланор велел ему идти спать.

А меня он поднял на руки и понес в мою каморку под лестницей, потому что от слез и от выпитого я совсем обессилела.

– Пустите, я сама пойду! – сопротивлялась я.

Но Феланор не отпустил. Вообще мне показалось, что он прижимает меня к себе чуть более порывисто и крепко, чем следовало бы.

– Вы не дойдете, – ответил Феланор, хотя мы были уже у моих дверей.

– Принцам не полагается носит служанок на руках! – вредничала я.

– Принцы носят на руках кого сам пожелают, —парировал Феланор, толкнув дверь ногой и входя в мою комнатку.

– Да? Да?! Не вы ли говорили, что терпеть не можете людей и связываться не хотите с ними! —продолжала вредничать я. – А сами со мной возитесь! Оберегаете! Защищаете! Прекратите это!

Кончики его острых ушей ярко вспыхнули от смущения. Феланор опустил взгляд, и я вдруг замерла, больно ужаленная догадкой.

– Наверное, я неправильный эльф, – вдруг хрипло признался Феланор. – Только на самом деле… мне люди нравятся. Их огонь, их смелость и дерзость. И вы мне… тоже нравитесь, Адель.

– Я совсем не смелая, – снова всхлипнула я.

– Вам и не надо, – мягко ответил эльф. – Вы ведь не мужчина. Но огонь, свойственный людям, в вас горит!

Он не спешил расстаться со мной. Не спешил усадит на постель и уйти. Так и держал на руках, мучаясь от смущения и желания что-то еще сказать. В чем-то еще признаться.

– Вы, – несмело начала я, – специально дали мне волшебный золотой, чтобы почувствовать, что мне грозит опасность?..

– Что? – удивился эльф. – Золотой? Нет, он простой, совершенно обычный.

– О-о, – немного разочарованно. – Но как же вы тогда узнали, что Якобс меня потащил в лес?

Тут Феланор окончательно смутился и побагровел весь, вместе с ушами.

– Я приглядывал за вами, – признался он. – Знаю, не должен был. Возможно, вы сочтете такое поведение недопустимым, все-таки, я чужой вам мужчина, но…

– Дубровский! – я коснулась пальцами его губ, прерывая его горячую оправдательную речь. – Хватит оправдываться! Просто поцелуй меня уже!

***

Наверное, я была не права.

Наверное, мне не следовало подначивать Феланора к активным действиям.

Но мы оба были возбуждены, взбудоражены. И немножечко пьяны.

А еще мне ужасно хотелось, чтобы он вот так долго обнимал меня. И чтоб эти объятья и поцелуи не кончались никогда!

Я прежде не позволяла себе даже думать об эльфе. Не хотела даже мыслью касаться его белоснежных, как лучи луны, волос. Не желала вспоминать его светлых глаз.

Потому что при малейшем шевелении памяти у меня дух захватывало от красоты этого мужчины.

От его невероятной, далекой холодности.

И я, ощущая себя бедняжкой Аделью, которую всю ее сознательную жизнь учили быть скромнее, которую муж унижал и смешивал с грязью, твердила себе: «Этот важный господин, этот эльф не для меня! Он и не посмотрит в мою сторону. А если и посмотрит, то просто разобьет мое сердце. Так что лучше позабыть о нем!».

Но сейчас все мои сомнения и стыдливость растворились в коньяке.

В своем сердце я ощутила то, от чего отказывалась, что запрещала себе и что яростно отрицала: весеннюю острую влюбленность.

А еще смелость и безумную дерзость. Встань сейчас кто предо мной и попробуй он устыдить меня – я бы послала его к черту.

Так хотелось мне принадлежать эльфу! И так сильно хотелось, чтоб эльф хоть сегодня, но принадлежал мне!

Так сильно мне хотелось коснуться его идеального, прекрасного тела и отведать его ласки, которая казалась мне сказочным, нереальным наслаждением!

Эльф ведь покорил меня с первого взгляда, понравился сразу.

Местным девицам из людей он показался бы слишком утончённым, недостаточно брутальным, и так оно и было. Он был вечно юным, стройным, гибким. Его кожа была гладкой, а лицо – чистым.

Таким, словно жизнь еще не оставила на нем своих тяжких следов разочарования и боли.

Он был похож на мечту. А кто я такая, чтоб отказываться от мечты?!

Я потянулась к эльфу всей душой. Я обвила руками его плечи, я прижалась губами к его губам, и пила, пила его поцелуи, словно в них был заключен секрет его долголетия и бессмертия.

Я ласкала его серебряные волосы, а он распускал мои косы и целовал, забывшись в страсти.

В груди моей жгло от восторги и ликования.

Страсть, тот самый огонек, что привлекал эльфа в людях, словно хищное пламя, охватила мою душу.

И я, понимая, что погибну в этом огне, понимая, что сейчас натворю дел, что погибну, все равно ухватилась за завязки и застежки на его одежде. Рванула их, решительно освобождая эльфа от тяжелого плаща.

Он спас меня от Якобса.

От несчастной судьбы, от горькой жизни с этим старым, жестоким вонючим сморчком. Я готова была разорвать себе грудь и подарить эльфу свое сердце.

Я целовала его руки, прижимала его ласковые ладони к своей щеке, и млела от интимной и доверительной близости, что установилась между нами.

Мы оказались обнаженными, тесно прижатыми друг к другу, я и не заметила как.

Кожа моя пылала, словно я была охвачена жаром.

А прикосновения эльфа, светлого лунного призрака, были нежны и прохладны, словно ночной тонкий свет. И эта прохлада, остужающая мою горящую грудь, была слаще всего.

Ладони эльфа скользили по моему телу, обводили округлость живота, ласкали груди.

Поцелуи расцветали на моей коже, от губ и ниже, спускаясь огненными цветами по шее, по груди, по подрагивающему животу.

Каждое касание Феланора было исполнено такой нежности, на которую люди не способны, и такой магической, невероятной страсти, что я выгибалась дугой и еле сдерживала стон, погибая от наслаждения.

В голове моей крутились какие-то серые, грязны картинки. Воспоминания Адели о ласках мужа.

Но я уверенно прогоняла их прочь, потому что эта грязная, тяжелая и душная возня не имела ничего общего с той лаской и нежностью, что мы дарили сейчас с Феланором друг другу.

Он прижимался лицом к моей груди, с удовольствием вдыхая мой запах – запах горячего молодого тела, сладкой корицы и свежего хлеба.

От него пахло весенним лесом после дождя. Остро, будоражаще.

И я с удовольствием целовала его в шею, ластясь к нему, чувствуя, как тяжелеет и напрягается его тело, прижимающееся ко мне.

Мы, наверное, слишком долго делали вид, что безразличны друг другу.

А теперь вдруг перестали притворяться и стремились как можно скорее утолить терзающий нас голод.

Эльф с неожиданной властностью раздвинул мои колени и опустился на меня.

Это было очень волнующе и приятно. Словно теплый летний ливень обрушился на меня, обняв своим свежим запахом и лаской.

Феланор устроился меж моих разведенных ног и снова припал поцелуем к моим губам. Он словно хотел отведать на вкус мое возбужденное дыхание в тот миг, когда будет брать меня.

В первый раз. В самый сладкий и самый волнующий миг. В момент первого проникновения.

Я даже вскрикнула от неожиданности, ощутив себя под мужчиной, распятой и беспомощной.

Всецело в его власти.

Обнаженной и покоренной.

Он овладел мной. И в его власти было что-то невероятное, что-то первобытное, древнее и таинственное, как этот мир.

Словно сама любовь коснулась моей души.

Страсть была обжигающей и легкой, как язык пламени. Тело мужчины, прижимающееся ко мне, было то тяжелым и томным, то почти невесомым и сильным, как тугой лук.

Эльф гибко и мягко двигался, ласкаясь ко мне всей кожей, осыпая поцелуями мои дрожащие губы.

Я стонала, то и дело срываясь на крик. И в голосе моем слышалось изумление, потому что такого чистого и жгучего наслаждения я не испытывала никогда.

Я обнимала Феланора, проводила ногтями красные полосы на его коже, утыкалась мокрым лбом в его плечо, считая мгновения наслаждения. А мне казалось, что все мои нервы пронзают острые иглы удовольствия. Звездный свет оседает блестящей пылью.

И я растворяюсь, сгораю без остатка в горячих поцелуях, в ласках, в нескромных касаниях.

В его обладании.

В его любви.

В его нежности.

В его любовании моим телом.

В каждом прикосновении.

Глава 10. Катарина

Позже мы лежали, крепко обнявшись, и отдыхали после любви. А воздух холодил наши разгоряченные тела.

– Как же можно было уйти от тебя! – невольно сказала я.

Я просто утопала в его ласке, в его бесконечном внимании.

Казалось, я в них расплавилась, как металл в горниле. И эльф лепит новую меня, словно из кусочка покорного душистого воска.

Феланор улыбнулся.

Впервые при упоминании его горького прошлого он не хмурился, горько и холодно, а улыбался.

– Наверное, – приглаживая мои волосы и любуясь моим разгоряченным лицом, – ей было нужно что-то другое. Не я.

– Но что же? – удивленно воскликнула я.

– Разрешение попасть в Белый Город? – пожал плечами эльф.

– Разрешение? – удивилась я. – Но разве туда попадают не все, кто желает? Даже старый Якобс там был, на ярмарке!

Адель когда-то давно тоже там бывала.

Еще до замужества. Вероятно, в детстве?

И ее в Белом Городе восхитило все.

И многочисленные мосты над рекой, которыми город был сшит точно самыми прочными нитками.

И мозаичная мостовая, блещущая под ногами, словно узорчатая шкура огромной змеи.

Вечером зажигались фонари, с белым, голубоватым или оранжевым светом, вокруг деревьев плясами ночные бабочки.

Публика прогуливалась парочками по набережной, дул ветер, приносящий запах реки.

И чувство неизведанного, таинственного и сказочного накрывал с головой.

Место, где хотелось жить. Где все беды и проблемы казались решаемы. Да они просто оставались за воротами города, и больше были не властны над тобой!

Небольшие, но очень красивые дома по обеим сторонам моста. Казалось, люди вели в них неторопливый, праздный образ жизни. Только и было дела, что нарядиться в лучшую одежду, привязать к поясу кошелек побольше и пойти гулять, соря золотом налево и направо.

В воспоминаниях Адели сохранился и поход то ли в лавку, то ли в таверну Белого Города.

Гора сладостей и самых вкусных яств, и невероятно дешево.

Много-много света, праздничного и теплого, и ощущение непрекращающегося праздника.

– Это не Белый Город, – ответил Феланор. – То, о чем ты думаешь и то, что ты видела – это гостевой квартал. Выстроенный специально для людей. Когда-то они там останавливались, когда приезжали в гости к эльфам. А потом желающих стало все больше, и гостевые покои разрослись до размеров полноценного города. Люди настроили там лавок, гостиниц, таверн. Торговля там бойко идет, эльф тоже захаживают на ярмарку. Но сам Белый Город, эльфийское пристанище, немного дальше. И вот туда не пустят ни твоего мужу, ни Якобса, ни…

Он осекся, и я договорила за него:

– Ее тоже не пустят? Даже вместе с тобой?!

Это что ж за город такой, где правителю на дверь указывают?!

Феланор помолчал.

– Я мог бы привести ее туда, – сказал он, наконец. – И велеть эльфам ее принять. Они ведь принимают людей. Там, с эльфами, живет много их друзей…

– Но они не приняли ее?

Феланор тяжко вздохнул.

– Нет. Я был слишком влюблен, – произнес он задумчиво. – И ее недостатков не замечал. Мне она казалась совершенством, и я каждую черту ее нрава принимал, как неоспоримое достоинство. Мне она казалась горяча, как далекая алая звезда на небосклоне.

– А на самом деле?..

– Она была очень остра на язык. Очень. Она бывала в Белом Городе, я знакомил ее с соплеменниками. И она там блистала своей красотой. Эльфы приглядывались к ней. А она считала, что они обязаны принять ее тотчас же. И называла себя их госпожой.

– Однако!

– Она перессорилась в короткое время с многими. Конечно, нас не гнали из города, но все двери перед ней были закрыты. Дома эльфов не привечали ее. На праздник ее не звали. Лавки эльфов не принимали ее оплату. Все те развлечения, к которым она стремилась, стали вдруг для нее недоступны. Возможно, умерь она свою гордыню, ее бы приняли через какое-то время. Но она хотела все и сейчас! Тотчас же! В этой ослепившей ее гордыне она заявила, что лучше жить ка равная среди людей, в самом обычном поселке, чем среди холодных и высокомерных эльфов. И мы ушли.

– О, ты последовал к людям за ней?

– Да. Я ведь был влюблен. Я готов был разделить с нею ее жизнь и прожить отведенные ей годы среди людей.

– Но?..

– Но она хотела другого. Вероятно, она думала, что мне наскучит жизнь простого охотника. И я быстро вернусь домой и найду способ усмирить гордецов… пусть даже и силой. Наверное, она жаждала наказания своим недругам. Мести. Смерти и зла.

– Но ты не сделал этого.

– Разумеется, нет. Я знаю эльфов куда лучше, чем она. И если они не приняли ее, то силой не заставить. К тому же, я ведь должен заботиться о своем народе, а не истреблять его.

– И тогда она сбежала то тебя?

– Да. Она не дождалась от меня того, чего так истово хотела, и просто сбежала.

– Но ведь теперь тебе ничего не мешает вернуться обратно, к эльфам! – воскликнула я. – Теперь-то тебя ничего не держит!

Феланор улыбнулся, заглянул мне в глаза и произнёс:

– Держит. Ты.

От его слов на душе у меня стало горячо-горячо, словно я проглотила каплю раскаленного металла. Так нестерпимо горячо, что слезы сами брызнули из глаз.

А Феланор снова пригладил мои разлохмаченные волосы и усмехнулся:

– Наверное, я действительно неправильный эльф. Но к людям меня влечет намного больше, чем к своим соплеменникам!

***

В честь освобождения о Якобса поутру мы с Карлом решили закатить пир горой.

Ради такого случая я выпросила у шкафа несколько жирных гусей и приправ, спелых яблок, сладкого чернослива, крепких белых грибов и отборной крупы для каши, чтобы ими начинить гусей.

Феланор поднялся вместе с нами, в несусветную рань.

Он позавтракал тем, что оставалось от ужина, и пошел в лес.

Зачем?

Ответ был прост.

Такие червяки, как Якобс и мой муженек, постоянно искали лазейки в Белый Город. Якобс вот еще и владел ими, мог протиснуться Тайными Тропами при известном везении. А Феланор их отыскивал и закрывал.

В каждую такую червоточину он бросал золотой, и навечно запечатывал этот проход.

На прощание он меня поцеловал и пообещал вернуться к обеду.

А мы с Карлом принялись готовить обычную еду на утро и грандиозное угощение на вечер.

Поселок гудел. Все уже знали о том, что мошенника Якобса утащили в тюрьму, и что теперь мы с Карлом полноправные хозяева таверны. А значит, никто и ничто нам не помешает устраивать веселье и танцы хоть круглыми сутками.

Да и о горелой чечевице можно позабыть навсегда!

А еще вести о том, что спас меня из лап хитрого Якобса эльф, разнеслись очень и очень быстро.

И на завтрак, отведать нашего жаркого и поглазеть на остроухого спасителя, явилось больше народа, чем обычно.

Карл и наши помощницы едва успели подавать еду, а я пошла возиться с гусями.

Они были жирные, с нежной белой кожей, большие, ну как корабли. Я их отмыла, отскоблила кожицу, чтоб она вся была белой, нежной и чистой, очистила от остатков перьев.

Чистые и румяные, они рядком лежали на чистом холсте, подсушивались.

И были эти гуси такие аппетитные и соблазнительные, что так и хотелось пошлепать каждого, что увидеть, как колышется нежно-желтый жирок!

Для начала я их замочила в сильно разведенном винном уксусе, чтоб мясо было мягче.

Затем вытащила, посолила и поперчила каждую тушку, оставив до вечера в этом нехитром маринаде, чтоб просолилось как следует.

В небольшом количестве золотого пахучего масла размешала ароматные специи и смесью этой обмазала каждого гуся, чтоб блестел. И внутри, и снаружи.

Отварила гречневой каши, грибов. Нарезала грибы, еще дымящиеся, кубиками, смешала с кашей.

Карл начистил мне много крепких оранжевых морковок и сочных больших луковиц. Их я нарубила мелко, звонко стуча огромным ножом по потемневшей дубовой разделочной доске.

На жарком огне, в кипящем масле, притушила лук с морковкой так, что все стало золотисто-коричневым, а от масла поплыл приятный аромат жареных овощей. Кашу с грибами выложила туда, в котел, к кипящим в масле луку и морковке, и как следует перемешала.

Карл, то и дело сующий любопытный нос на кухню, получил миску этой каши и принялся уплетать ее, словно ничего вкуснее в жизни не ел.

– Не знал, что обычна каша такая вкусна бывает! – постанывая от удовольствия, он облизывал ложку. А я только посмеивалась.

– Подожди! Вечером ты не поверишь, что «такими вкусными» бывают обычные гуси! – пообещала я.

Яблоки я нарезала дольками, вычистив предварительно косточки. А отмытый в горячей воде чернослив в глубокой кастрюле залила коньяком.

– Дубровский увидит, и его кондратий хватит от такого расточительного вандализма! – заметила я про себя, принюхиваясь к аромату спиртного. – Ну, начинка готова! Через полчасика нафаршируем наших красавцев-гусей, и в печь! Как раз управимся к ужину.

***

К нужному времени я нафаршировала гусей начинками – кашей, яблоками и сладкими сочными ягодами чернослива, моченым в коньке.

Сколола гусям кожу тонкими деревянными щепками, чтоб начинка из них не вываливалась, и рядком уложила на огромном противне. Его, думаю, мы с трудом всей командой поднимем!

Печь дышала жаром.

Карл, который в свое время намерзся со своим горе-папашей, теперь топил от души, словно желая отогреться и впрок, и за былые времена. Даже не представляю, как он пережил зиму. Все время спал на печке, между котлов и кастрюль?

Таверна же теперь вся была теплая, насквозь пронизанная вкусными запахами кухни, ароматным дымком от щепы, и сладким запахом коньяка.

Даже деревянный пол ее перестал скрипеть и стонать, как древний больной старик.

Все испорченные продукты – сгнившие овощи, каменную муку, источенную червями, и горькое, почерневшее масло, – мы выкинули вон.

Трудолюбивые наши помощницы отмыли кладовку. Вымели весь мусор. Убрали паутину из пыльных углов. Отмыли деревянные полки и выскребли кирпичный пол так, что он стал оранжево-красным.

Теперь-то там действительно можно было хранить продукты.

Туда отправились и крупы, привезенные Якобсом, и те приправы, травы, соусы, что я попросила у шкафа.

Шкафчик ведь был щедр на дары, и все мы использовать не успевали. Зато полки в нашей кладовой теперь были уставлены банками и полотняными мешочками. И там можно было найти и соль, и перец, и муку, и гречу, и даже рис.

Гусей наших, блестящих от масла, мы наконец-то отправили в нагретую печь и плотно задвинули заслонкой.

Там им предстояло долго-долго томиться, исходя вкусным соком и зарумяниваясь до хрустящей корочки, печься до тех пор, пока мясо не станет легко отходить от косточек.

Жаром гусятину прихватило сразу, и по таверне поплыл невероятно вкусный, густой аромат, такой, что я сама слюнями чуть не подавилась.

Карл так и вовсе сидел у печи, вытянув шею, и смотрел на огонь, словно голодный кот.

Такой вкуснятины он не ел уже давно. И казалось, он так и готов был просидеть и прождать угощения все то время, пока гуси будут печься.

– А не подать ли нам сегодня доброго красного вина? – посмеиваясь и вытирая руки о фартук, спросила его я. – Кажется, люди уже привыкли, что у нас в таверне можно оставить намного больше, чем несколько жалких грошей. Так что красное вино к мясу будет в самый раз.

– Можно, – согласился Карл обрадовано. – Тогда уж и танцы закатим до утра! Надо непременно отпраздновать нашу с тобой свободу!

– Айда к шкафчику! – весело скомандовала я.

Шкафчик, казалось, бы рад нас видеть.

Нет, правда.

Дар ведь мог материализовывать продукты вообще в любом месте. И просто из пустоты, на столе. Стоило руку протянуть.

Но мне не хотелось предавать шкафчик, который принес нам столько радости. Он был мне словно боевой товарищ. Да я с ним сроднилась! И привязалась к нему.

Так что если и продолжать пользоваться Даром, то только через шкаф!

– Нам вина, – заговорщически прошептала я в его дверцы, уткнувшись по привычке лбом в его створки. – Хорошего! Красного! Мы сегодня гулять будем всю ночь!

Шкафчик ответил мне знакомым морозным дыханием. В нос ударил характерный запах винного погреба.

Раскрыв дверцы, я обнаружила много-много бутылок из темного стекла, как в погребе. Они были запечатаны пробками, некоторые залиты красным сургучом.

Часть бутылок была новенькой, ну вот только что с конвейера. Даже этикетки еще не наклеены!

А часть была старой, из помутневшего, пыльного стекла. Будто из старого-старого подвала. И этикетки были на этих бутылках старые, блеклые, выцветшие.

– О, вот это улов! – с восторгом прошептала я, рассматривая одну из таких бутылок. – Прекрасное вино… Да оно стоит целое состояние! Интересно, найдется ли ценитель на этот вкус, кроме меня и Дубровского?

На это мне шкафчик ответить не мог.

– Может, и ты хочешь кружечку? – почему-то спросила я.

Ответа я не ждала. Просто шалила; настроение хорошее было.

Но шкаф вдруг снова дохнул холодом, сверкнул светом холодильника сквозь дощатые дверцы.

Я осторожно его приоткрыла, и внутри, на пустой тарелке, обнаружила записку: «Праздник для всех!»

– Справедливо! – весело ответила я.

Я откупорила самую древнюю, самую прекрасную бутылку, щедро плеснула вина в кружку и поставила ее в шкаф.

– Спасибо! – шепнула я ему. – Ты нас просто спас в трудный час! Испекутся гуси – получишь самый вкусный кусочек!

И на этом я отправилась на кухню.

***

На запах из нашей таверны сбегались все наши веселые музыканты, люди, полюбившие шумные праздники.

Зря я переживала, что вкус вина никто не оценит.

Оценили, да еще как!

И музыканты, и Карл!

Предвкушая жареную гусятину, доброго винца выпили и посетители.

Я только успевала откупоривать бутылки одну за другой, разливать по кружкам и разносить по залу!

Когда я в очередной раз выставляла кружки на столы, одна из посетительниц вдруг ухватила меня за руку, и я с удивлением глянула на нее.

– Чего вам? – произнесла я и осеклась.

На меня смотрела и не знакомая, и до боли знакомая женщина!

В этом мире я, Адель, никогда с нею не встречалась. Ни разу не видела ее огненно-рыжих прекрасных волос и белой кожи. Не знала ее тонких и прекрасных черт.

Но вот эти одержимые глаза…

Ох, я бы узнала их из тысяч других! И потеки размытой слезами туши были бы им так кстати!

– Ты!.. – ахнула я, так и плюхнувшись на лавку напротив этой странной и пугающей посетительницы. – Ка… Катька!

Та самая озлобленная девица, что проиграла мне конкурс!

Конкурентка, что переехала меня на машине и оправила сюда, в этот мир!

Ошибки быть не могло, она тоже меня узнала. И теперь разглядывала, кривя в недоброй усмешке красивые губы.

– Вот и встретились, подружка, – произнесла она. – Только не Катька, а Катарина. Не забывай, где мы с тобой сейчас живем. И не ори так! Не то примут за ведьму и поджарят на костре, как вот этого гуся.

– Подружка?! – взвилась я. – Да ты меня на машине переехала! Ты меня убила!

– Так ведь было за что, – все так же недобро усмехаясь и щуря глаза, ответила она. – Ты дорожку мне перешла… в неположенном месте.

– Я выиграла в честном поединке! – отрезала я. – И у тебя ничего не одалживала, чтоб быть обязанной тебе уступить!

– Я так не считаю, – беспечно ответила Катарина. – Могла бы и уступить. Мне всегда все приходится добывать с боем, а тебе все достается на блюдечке.

– На блюдечке?! Хорошо блюдечко! Пока ты развлекалась и бегала на свидания, я вкалывала в кафе, училась у разных поваров, не высыпалась! Я!..

– Не я ж тебя заставляла, – небрежно ответила старая знакомая. – Уж конкурс и ресторан-то ты могла мне уступить? Тебя б все равно взяли хоть куда-нибудь. А мне этот ресторан был вопросом жизни и смерти.

– Только почему моей?! – огрызнулась я. – Завистливая злобная дура… Не умеешь проигрывать достойно? Это из-за тебя я очутилась здесь! И знаешь что? Тут мне все дается намного труднее! А еще тут меня чуть в вечное рабство из-за тебя не отдали!

– Я-то ведь тут тоже из-за тебя.

– Как так?

– Не справилась с управлением, вмазалась в стену, – почти весело ответила Катарина. – В лепешку.

– Криворукая, – прошипела я. – Ничего толком сделать не можешь! Ни готовить, ни человека переехать!

Катарина озлилась. Благостная гадкая ухмылочка сползла с ее лица, зеленые глаза почернели от злости.

– Я, – рыкнула она яростно, – получила второй шанс! Тут! Без тебя! Чудом я попала сюда на семь лет раньше тебя! Обрадовалась, что не увижу никогда твоей мерзкой рожи! Пахала, как лошадь! Думала, хоть среди этих темных людишек найду уважение и почет! А тут являешься ты, и все у меня снова отнимаешь!