Текст книги "Жена на продажу, таверна на сдачу (СИ)"

Автор книги: Константин Фрес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Глава 4. Волшебный шкафчик

Карл быстро утешился.

Точнее, плакать перестал, утер слезы, и снова взялся за метлу, шмыгая носом и время от времени тяжело вздыхая. Сердце-то его как было разбито, так и осталось…

А у меня мозг закипал. Мысли метались в поисках выхода.

Нет, тут долго жить невозможно!

– Карл, а как мне выкупить свободу у твоего отца?

Паренек посмотрел на меня самым несчастным взглядом, на какой только был способен.

– И ты меня покинуть хочешь, – с тяжким вздохом произнес он. – Никому я не нужен и не дорог…

– Нет, нет, что ты! – с жаром воскликнула я. – Я тебя не оставлю, обещаю! Даже если я уйду отсюда, я… я… тебя с собой заберу!

Карл грустно улыбнулся.

– Да на что я тебе, – сказал он уже веселее. Мое желание его освободить от папаши показалось ему забавным. – Бестолковый, еще и делать ничего не умею… Но спасибо за твою теплоту.

– Нет, нет, нет, я не пошутила! – я даже ногой топнула. – Я была бы рада твой помощи и поддержке, если б стала свободной и смогла бы… ну, например, свое дело открыть! Вдвоем у нас вышло бы быстрее и лучше. И кто сказал тебе, что ты бесполезный? Папаша твой? Да он же едет на твоем горбу! Ну, не умеешь ты готовить – так тебя никто и не обучал. Зато остальное ты умеешь.

Карл расцвел от моих немудреных похвал, спрятал смущенно глаза.

– Ты исполнительный, не ленивый. На тебя положиться можно! Это дорогого стоит. Так что не слушай папашу, слушай меня. Твои услуги очень дорого стоят. Ты мог бы и сам наняться к кому угодно. Притом не за тумаки, а за деньги. Кстати, почему ты этого не делаешь?

Мальчишка пожал плечами.

– Но такова воля моей покойной матушки, – ответил он. – Она хотела, чтобы я всегда тут жил.

Так-так.

А это попахивает тем, что таверну-то мать завещала не мужу, не папаше Якобсу, а именно Карлу! Поэтому папаша и не гонит сына отсюда.

– Это была ее таверна?

– Да.

Так-так-так…

– И писать мама твоя умела? Наверняка завещание оставила?

Карл пожал плечами.

– Наверное.

– Но ты его не видел?

– Отец сказал, что оно не для меня написано.

Так-так-так!

Побег отменяется. По крайней мере, до тех пор, пока не найду подтверждение моим догадкам.

Но вот от папаши Якобса избавиться нужно. Если дом и принадлежит Карлу, то купил-то меня папаша. И если он уйдет, то утащит меня за веревку, как козу. Так что сначала свобода, а потом справедливость, равенство и братство!

– Так как мне освободиться?

– Об этом лучше у него самого спросить, – ответил Карл неуверенно. – Я слышал, что можно выкупить самого себя за ту плату, что назначит хозяин. Но я же не знаю, сколько денег он с тебя попросит.

– Что-то рановато на свободу захотела!

Я так и подпрыгнула. Что за манера у этого папаши Якобса – подкрадываться незаметно и говорить подлым змеиным голосом!

Если б метла была не у Карла, ау меня, я б с воплем шарахнула ею подкравшегося хозяина. От неожиданности. А так просто нервно вздрогнула.

Папаша Якобс был доволен.

Кажется, он доел остатки чечевичной похлебки. Его щетинистая физиономия была испачкана оранжево-желтым, словно он ел, опустив лицо в миску. Как свин.

Он чавкал и пальцем отирал остатки супа со стенок миски. А потом отправлял их в рот. Фу.

– Любой человек жаждет вернуть утраченную свободу, – как можно тверже произнесла я, смело глядя на папашу Якобса.

– Я взял тебя не для того, чтоб выпустить волной пташкой в свет! – сердито ответил он, отирая грязную руку об живот. – Ты видишь, что здесь все в упадке? Женской руки тут не хватает! Нужно все отмыть, привести в порядок!

– Отмою, —не моргнув глазом, ответила я.

– Но это еще не все! – желчно продолжил старикашка. – Помимо уборки еще готовка… Ты, стало быть, хорошая стряпуха?

– Лучшая в городе, мастер Якобс, – не моргнув глазом ответила я.

– Значит, деньги не украла, а заработала, гхм, – похоже, паранойя Якобса поутихла. Он отведал моего супа и поверил, что заработать я и вправду могу. – Значит, так. Хочешь на свободу усвистать? Изволь! Кроме ежедневной работы здесь верни мне потраченное на тебя на торгах – пару серебряных. Да содержание твое, еще пару, да кров над головой, да… словом, дюжина серебра!

У меня в глазах потемнело. Дюжина серебряных! Это где ж их взять!

– Ну, еще перемыть тут все, перечистить, – продолжал папаша Якобс. – Ну, чего встала? Быстрее исполнишь все, быстрее освободишься! За работу давай принимайся, лентяйка!

Он обернулся к Карлу, покопался в кармане грязных штанов и вынул пару монеток.

– Живо тащи мне самогону! – рявкнул он на сына, кинув ему деньги. – Да смотрите мне! Ужин погано приготовите – шкуру спущу с обоих!

И, шаркая ногами, побрел в свою комнату.

Вот же жадный старикашка! Уборка, готовка, и прочие услуги

Двенадцать серебряшек, двенадцать! Откуда столько взять?!

Положа руку на сердце, это было чересчур много.

На десять серебряных можно было купить маленький, но приличный домик. На оставшиеся два – корову или пару молочных коз. Молоко продавать, уже с голода не помрешь.

Откуда бы мне, несчастной служанке, столько денег взять?!

И утащить у папаши Якобса не получится. Он прекрасно считал. Он знал, сколько лесорубов к нам заходит, мог посчитать, сколько они денег оставят. Да еще и дрова… по дровам тоже мог определить, сколько гостей заходило.

Вот как тут заработать?!

– Не грусти, – робко ободрил меня Карл. – Я тут подумал… Ты права. Если я устроюсь к кому-то работать, ну, например, на ночь, то мы сможем набрать нужную сумму.

Я обняла Карла, чуть не расплакавшись.

– Добрый ты человек! – прошептала я. – Но ты итак устаешь. Не нужно еще больше тянуть из себя жилы. Нет; я что-нибудь придумаю.

– Да что ж тут придумаешь, – произнес Карл, тяжело вздохнув.

– Моя забота! – ответила я. – Ну, беги за самогоном! Нам бы отдохнуть немного, а потом ужин готовить. И лучше бы чтоб папаша твой не стоял у меня над душой!

Карл ушел, а я налила в ведро воды погорячей, взяла щетку и принялась убираться.

Ведь лучше всего мне думалось, когда я работаю. Тогда излишняя энергия, подогревающая мне котелок до состояния закипания, уходила в движения. И думалось продуктивнее.

Таверна, и верно, была закопчена и засалена донельзя. Я яростно терла и терла стены, собирала грязную воду, текущую по дереву, и снова принималась шоркать щеткой.

Вымела всех невинных пауков вместе с их паутинами из углов – извините, ребята, вам тут не место!

Отскоблила столы и лавки, окатила их кипятком. Миски и чашки замочила в бадье со щелоком. С пола отскребла грязь, яростно работая щеткой. Да так, что на мокрых досках ни песчинки не осталось.

Словом, к обеду я отмыла зал. С меня сошло семь потов. В таверне пахло чистотой и влажным деревом. Чистая, словно новая посуда, была расставлена по полкам.

А я так и не придумала, что делать.

Признаюсь, меня охватило отчаяние.

Я очень устала, спать хотелось, руки тряслись. Если я так буду каждый день урабатываться, то о какой подработке может идти речь? Нет, не смогу…

От отчаяния и злости перешла снова на кухню, принялась драить шкафчики и всякие банки из-под специй.

Вот ведь тоже задачка! Сливки эти!

– А что, – робко предложила я, – если шкаф желания выполняет? Ну, вот со сливками же сработало! Шкаф, дай мне денег, что ли!

Я открыла дверцу.

Ничего там не было. Мокрые полки и рядок стеклянных банок.

– Ну, ладно, – проворчала я, закрывая дверцу. – Не просто денег! Двенадцать серебряных мне надо! Давай!

Я зажмурилась, досчитала до ста, открыла глаза, распахнула дверцу, и…

Ничего.

Пусто.

– Ну, я же не сумасшедшая, – чуть не плача, пробормотала я. – Сливки были, это точно! Я помню, как лила их в котел, как размешивала! Ну, что тебе стоит, шкаф?!

Нет, может, я все же чокнулась? Стою, со шкафом разговариваю… Денег у него прошу…

Даже банкомат так просто денег не даст! Там карта нужна.

А тут шкаф с дохлыми мухами.

Я захлопнула дверцу шкафа, прислонилась к нему пылающим лбом и задумалась.

Неужто нет выхода, и придется воспользоваться щедрым предложением Карла? Заставить мальчишку надрываться на двух работах? Нет, конечно, я б его прикрыла тут, в таверне. Все дела б за него делала. Дрова вон рубила б! Но он, такой худой и хрупкий, долго ли продержится?

Он вечно голоден.

Недоедает, наверное, со смерти матери. А может, папаша его не кормил и во время ее болезни. Как давно Карл видел мясо?

Наверное, очень давно.

Нет, если б он регулярно хорошо питался, тогда силенок у него было б побольше. И тогда можно было б принять его помощь. И не стыдно. Но его надо откармливать полгода, прежде чем он хотя б на человека станет похож.

И то – одним только чистым мясом.

Например, окороком. С хлебом и с теми же самыми сливками.

Воображение тотчас нарисовало мне морозный парок в холодильнике, где на огромной фарфоровой тарелке лежал копченый свиной окорок, перетянутый крепкими нитками.

Он соблазнительно пах копченостями, дымком и травами. Шкурка у него была темно-коричневая, жёсткая. Под ней – тонкая прослойка нежного сальца, кое-где сварившегося до холодца.

А само мясо, сочное, со слезой, розоватое к середине, прозрачное, если его нарезать тонко-тонко, пахнет неповторимым запахом коптильни, дыма, чеснока. Его можно разобрать по волокнышку, тоньше нити. И бутерброд с ним будет такой вкусный...

В лоб мне пахнуло холодом, и я даже вздрогнула.

– Что за черт? – пробормотала я, отчетливо уловив характерный запах холодильника и услышав звук работающего компрессора.

Распахнув шкаф, я не поверила своим глазам.

За деревянными дверцами шкафа действительно был холодильник.

И посередине него стояла тарелка с окороком!

А на боковой полке опять-таки нужные мне сливки…

За моей спиной раздался грохот.

То Карл уронил на пол принесенный бутыль с самогоном, увидев разверстые врата рая – холодильника.

Разумеется, бутыль он разбил.

Но изумление его было столь велико, что он даже не испугался гнева отца.

– Это… – бормотал он, указывая дрожащим пальцем на свет, исходящий из холодильника. – Это…

– Ты видишь то же, что и я? – осторожно спросила я. И покосилась на окорок.

– Чудо! – прошептал Карл.

Ага. То есть, я не сошла с ума. И сливки мне не привиделись.

Как, впрочем, и сбившая меня машина… К сожалению.

Размышления мои касательно моего попаданства в этот мир и окна в мой собственный прервал рев папаши Якобса. Он явно услыхал шум внизу. Да еще и спирт унюхал наверняка!

– Поганый мальчишка! – раздался сверху рев старика. – Где ты там ходишь?! Я дождусь сегодня свою бутылку?!

Вот тут настало время пугаться нам обоим. И Карлу, и мне. Мальчишка даже побелел, как привидение.

Но я не растерялась.

Четким движением я выхватили и окорок, и сливки из холодильника, сунула их в руки Карлу, и захлопнула дверцу шкафа.

Прижалась лбом к влажному после уборки дереву так, что все узоры древесины, наверное, у меня на лице отпечатались. Крепко зажмурила глаза и изо всех сил пожелала, чтоб там, за дверцами старого шкафа, оказалась бутылка деревенского отменного первача!

Чистого, как слеза.

Процеженного и очищенного. Крепостью градусов в шестьдесят! А то и семьдесят.

Я представила даже опьянение, которое наступает после первого же глотка такого пойла. Помню, был опыт по юности, по неопытности, когда из горячих блюд к этому напитку – только свежесобранная клубника, нагретая солнцем.

В лицо мне снова повеяло холодом, и я с победным криком распахнула дверцы шкафа.

Огромнейшая запотевшая бутыль ледяного самогона была прямо там, на полке!

И рядом надкусанная клубника…

– Ка-а-арл! – вопил сверху в ярости папаша Якобс. – Я сейчас убью тебя, засранец!

Одним четким движением я выхватила самогон из холодильника. Захлопнула дверцу шкафа.

Отняла у онемевшего Карла окорок, сливки и сунула их в печь.

Впихнула ему в руки адское пойло (которое, по моим расчётам, должно было вырубить папашу Якобса намертво на целые сутки), схватила Карла за плечи и развернула лицом к лестнице, на которой уже громыхали тяжелые ботинки старика.

– Где мой самогон?! – вопил разъяренный мой хозяин, появляясь перед нами.

Видок у него был еще тот. То ли недопил, то ли переел. Его штормило и бросало из стороны в сторону, руки так и прыгали, словно он Рахманинова играл. А вот глаза были совершенно трезвыми и очень злыми.

– Так вот же он! – прощебетала я, встав за Карлом и старательно закрывая собой от папаши Якобса осколки бутылки и лужу на полу. – Самый свежий и самый чистый, только для вас!

Бутыль была намного больше той, что разбил Карл. И наполнена чуть не до верху, под самую пробку, скрученную из какой-то коричневой грубой бумаги. Поэтому папаша Якобс так и замер, очумев от размеров сокровища, свалившегося ему в руки.

– Чего это так много? – подозрительно спросил он.

– Так скидка постоянным клиентам! – прощебетала я.

– Чего? – не понял папаша Якобс.

– Подарок вам, – пояснила я. – От хозяина заведения. Вы же постоянно у него покупаете. Вот он и решил вас отблагодарить.

– Дай сюда! – рыкнул старик, выхватив у Карла бутыль. И принюхался. – А чем это тут воняет?!

– Так мылом, щелоком и грязью! – радостно ответила я. – Я тут прибиралась, полы мыла, знаете ли…

– Не смей мне врать! – рявкнул старик. – Пахнет вином!

Он грозно наступал, и у меня сердце в пятки ушло. Если он увидит осколки и лужу, он нас точно убьет! Подумает, что ему две бутылки дали за обычную плату. А мы одну разбили. И тогда нам конец!

Но вместо панических воплей «мы все умрем!» я улыбнулась как можно приветливее и храбро шагнула вперед.

– Конечно, вином! Оно же у вас под носом! – я протянула руку и смело вытащила пробку, свернутую из… газетки «Сельская жизнь»?! – Видите? Пробка промокла, вот и пахнет. Ах, славный самогончик! Ядреный! Так и текут слюнки! Не нацедите мне кружечку?!

– Руки прочь! – рыкнул Якобс. Спиртовые пары ударили ему в нос, а оттуда в мозг. Точнее, в то, что от мозга осталось. И папаша Якобс слегка окосел. И даже слегка утратил бдительность и присел от опьянения.

Ворча и изрыгая проклятья, он развернулся, как стойкий оловянный солдатик, и побрел к себе наверх. А я перевела дух и обернулась к Карлу.

У того глаза были по медному пятаку.

– Ка-ка-как ты то сделала?! – только и смог вымолвить он.

– Да мне-то откуда знать! Это не я! – прошипела я.

И мы оба, не сговариваясь, обернулись к печке.

Окорок был там, соблазнительный, свежий, копченый.

Под ним лежал тоненький кусочек хлеба, свежего, с хрустящей корочкой, с ноздреватым белым мякишем. Кажется, над ним даже еще курился теплый парок. Свежеиспеченная горбушка!

Ну, я же представляла бутерброд.

Но, кажется, передала шкафу слишком сложный мыслеобраз. Поэтому бутерброд оказался… толстоват.

– Откуда это? – потрясенный, произнес Карл. У него слюнки текли, он жадно принюхивался к еде.

– Шкаф дал, – отрезала я. – Давай попробуем, настоящее ли то! А то мне все кажется, что только снится!

Я решительно пластанула кусок мяса потолще, положила его на хлеб. В глиняную кружку плеснула свежих, холодных, жирных сливок и протянула все это Карлу.

– Ешь! – грозно велела я.

Карла два раза упрашивать не пришлось.

Он уселся прямо на кучу поленьев и принялся уписывать лакомство, постанывая от удовольствия.

– Как вкусно! – прошептал он, подняв на меня восторженный взгляд. – Ничего вкуснее никогда не ел!

Тут он вдруг задумался и даже жевать перестал.

– А ведь ел, – сказал он вдруг. – Матушка, бывало, угощала меня сладостями и диковинными фруктами, которые тут не растут…

Аг-га!

– У твоей матушки, верно, был дар? – спросила я.

Карл пожал плечами и вернулся к еде.

– Вот и отец так говорил, – беспечно ответил он. – А матушка смеялась и говорила, что этот дар может освоить любой, у кого доброе сердце. Когда она умерла, отец думал, что дар будет у меня. Но ничего такого не произошло.

– Вот почему твой отец злится на тебя!

– Наверное. А может, я правда недостаточно добр, – задумчиво произнес Карл. – Поэтому матушкин дар не достался мне в наследство. Я ведь иногда сержусь на отца…

– А я что, ангел? – хмыкнула я насмешливо. – Откровенно говоря, твоего батюшку я б оприходовала оглоблей поперек спины! Но мне-то холодильничек открылся! Так что, скорее всего, дело не в том, что ты не добр. А в том, что дар открывается только женщине.

Сказала это – и задумалась.

Ведь папаша Якобс мог подумать точно так же! Специально купил меня, чтоб поэкспериментировать! Надо быть тогда осторожнее. Ведь если он узнает, что мне с первого раза удалось открыть его шкафчик, он меня на цепь посадит!

– А мама твоя всегда только еду доставала? – спросила я.

– Нет, не только. Иногда игрушки чудные. А если хотела порадовать отца, то монеты… золотые монеты со дна моря.

Ну, ясно. Якобсу игрушки-то не нужны, ему денег подавай! И живет он, наверное, на то немногое, что осталось о покойной супруги. А бедолагу Карла не пристукнул только потому, что все еще надеется, что в мальчишке проснется дар.

– Ты вот что, – сказала я Карлу решительно. – Бери окорок целиком и ни слова отцу о том, что видел!

– Но я не съем столько, – удивленно произнес Карл, глядя на огромную по его меркам гору мяса.

– А ты постарайся!

– Но я итак ничего бы ему не сказал! – упрямился Карл.

– Чудак человек, – я даже рассмеялась. – Да я просто хочу, чтоб ты питался хорошо.

– Но он испортится, – с сожалением сказала Карл. – Даже если я его возьму и начну есть, то не съем всего, и он пропадет. А так жаль! Вкусный очень. Нам придется его есть вдвоем…

И Карл уже смелее сам взял нож и отрезал себе кусочек.

– Знаешь что? – произнесла я. – Мы его продадим лесорубам. За отдельную плату. Это ведь наше, не так ли? Не твоего отца? Получается, он ничего не знает об этом мясе. И деньги, вырученные за него, мы сможем оставить себе. И так накопим на мое освобождение.

Глаза у Карла заблестели. В них появилась надежда.

– Ну, а если я научусь обращаться со шкафом твоей матушки так же лихо, как она это делала, то мы и таверну эту выкупим у твоего папаши и заживем припеваючи!

Глава 5. Гости таверны

Я хотела раздобыть хлеба, и загадала его. Но открывшийся холодильник был пуст и грязноват. В нем недавно повесилась мышь, в углу лежала корка чего-то несъедобного.

А посередине холодильника стояла пустая тарелка и на ней записка: «Приходите в другой раз».

– Ага, – повертев записку в руках, пробурчала я. – Значит, просить можно не более трех раз в сутки. Значит, надо бы список составить… Чтоб хотеть грамотно, значит.

Но до составления списка дело не дошло.

До вечера мы с Карлом честно проспали, до отвала наевшись мяса и по-партизански припрятав остатки.

К часам пяти Карл меня разбудил, весьма по-свойски толкая в бок.

– Скоро лесорубы домой пойдут, – сообщил он мне. – Ну, и к нам зайдут… наверное. Надо перемыть посуду и наварить похлебки.

– А если не зайдут? – я потерла глаза, с трудом встала со стула, на котором проспала весь день. – Куда похлебку денешь?

– Обычно оставлял на утро, – признался Карл грустно. – Но твоя похлебка им понравилась, может, зайдут все же?

М-да, дилемма…

И с окороком как быть? Так, чтоб папаша Якобс не заметил?

– Знаешь что? – решительно произнесла я. – Свари-ка ему отдельно чечевицы. Как я варила. Без мяса. Сможешь? Мы и сливок ему плеснем, чтоб не обидно было. А я сварю гостям гороховый суп с копченостями. Горох-то и картофель у вас есть?

– Конечно! Там же, где и чечевица – в мешках в кладовой.

– Ну, и отлично. Значит, супу быть. И возьму я за него не два, а четыре полена. И гроша четыре за тарелку! Потому что с мясом! Половину папаше твоему отдадим, половину себе оставим.

– Хорошо! – обрадовался Карл.

– Деньги вырученные у себя спрячешь, – сказала я. – Ты-то дом лучше знаешь. Изобретешь тайник?

– Без проблем! – радостно ответил Карл.

И мы принялись за готовку.

Сначала Карл наносил воды и овощей – картофеля, моркови, лука, помидор, – и мы начистили их и приготовили для последующей варки. Замочили крупы перед готовкой.

Карл больше не боялся брать овощи. Да и вообще продукты и дрова.

Я даже заметила, что он выбирает лучшие, а чуть подпортившиеся помидоры выбрасывает. А раньше, небось, и тронуть бы их боялся?

Он как будто стал смелее и увереннее.

И я даже знала, почему. Потому что теперь он знал, что ответить на вопли папаши Якобса. Его раньше не учили готовить, а теперь я ему показала, что к чему. И он схватил на лету.

Это придало ему уверенности в его действиях.

Думаю, что теперь он и огрызающегося папашу просто отодвинул бы локтем. А тот не посмел бы ударить сына, стоящего у плиты, боясь схватить в ответ половником по темени.

Карл с важным видом в небольшом котелке тушил морковь, помидоры и лук. И вид у него был как у лучшего шеф-повара!

А я приступила к готовке супа.

В нашем огромном, начисто отмытом котле на небольшом огне я поставила варить золотой горох. А пока он закипал, я нарезала копченое красноватое мясо с окорока кусками, срезая его с тонкой мозговой косточки.

Впрочем, и кость тоже отправится в котел – для навара. И шкурка – для запаха. Ее я помыла, сполоснула кипятком и поскоблила ножом, чтоб она стала мягче и светлее. Нарезала ее тонкими полосками.

Горох мой меж тем закипел. Варево стал густым, желтоватым.

Карл аккуратно всыпал красную чечевицу в свои тушеные овощи.

А я ссыпала в свой котел мясо и помешала большой деревянной ложкой. Оно ведь не было сырым; а для навара достаточно было немного покипятить суп.

Густой сытный запах поплыл по кухне. Суп мой чуть припахивал дымком и травами – то, что надо.

Расторопный Карл бросился к дверям таверны и распахнул их, чтоб аромат нашей готовки пролился на улицу.

– Пусть окорок приманивает посетителей! – радостно пояснил мне Карл. – Так вкусно пахнет! Они придут обязательно!

– Скажи-ка мне, Карл, – поспешно очищая картофель от кожуры, спросила я. – А что пьют лесорубы?

– Известно что, – спокойно заметил он. – Пиво.

– Ага, – произнесла я, мысленно дополняя свой список для поставщика. – А почему же папаша твой его не варит? Или не покупает у кого? Будь у вас пиво, они бы сюда чаще заглядывали!

– Потому что дорого, – ответил Карл. – Ну, и потому что сам все выхлебает.

– Ага, – снова сказала я. – А вот если б мы с тобой продавали им пиво, то, наверное, мы бы ничего не выпили? А гости б заходили чаще?

– Так понятно, – солидно ответил Карл, подсаливая свою почти готовую похлебку. – Раньше они приходили. И музыканты у нас играли. И танцы были. Но…

– Но умерла мама, – подытожила я. – Понятно. Как думаешь, а не попросить ли нам у шкафчика пива?

– Пива? – удивленно переспросил Карл. – Но отец…

– Ты слышишь, – насмешливо перебила его я, – как стены дрожат? Это он храпит. Ничего он не услышит, если будет пить наш самогон. Вся таверна в нашем распоряжении!

– Наверное, можно попробовать! – задорно согласился Карл, дернув себя за ухо. – Ну, если поймает, всего лишь палкой угостит! Что мы, палки не отведывали? Зато денег заработаем много.

Карл управился с похлебкой раньше меня, конечно. Его маленький котелок вскипел быстрее, и чечевица упрела скорее, чем горох в моем огромном котле.

Карл плеснул в варево жирных сливок, помешал, попробовал. И на его физиономии расплылась довольная улыбка.

– Вкусно! – сообщил он мне. – Почти как твоя похлебка!

– Ну, и отлично. Живо тащи ее папаше! – скомандовала я. – За одним посмотри, что он там делает.

Вернулся Карл быстро. И был он очень удивлен.

– Послушай, – произнес он изумленно, – папаша и половины бутылки не выпил, а спит мертвецким сном, словно высадил сразу парочку! Даже не шевельнулся, когда я вошел. Что за пойло ты ему подсунула?

– А я что говорила?! – весело крикнула я, встряхивая сковороду с зажаривающимися луком и морковью. – Он нам не помешает! Ну, хватит вопросов! Давай, сыпь в суп картофель!

Карл проворно сдвинул с котла крышку, и сытный запах наполнил кухню.

Пар, казалось, можно было есть ложкой – такой он был густой и так вкусно он пах.

Мальчишка ловко сыпанул в жирно булькающий суп кубики картофеля и присыпал перцем густой бульон, блестящий кружочками жира от выварившейся мозговой косточки.

Овощи на моей громадной сковороде шкворчали в оранжевом масле. Лук был приятно-коричневого цвета, морковь – золотистой. Я помешивала их деревянной лопаткой, и с каждым мигом они приобретали всё более насыщенный цвет и аромат.

– Открывай! – снова скомандовала я Карлу. Тот опять сдвинул в сторону крышку, и горячее масло с тушеными овощами раскалённой оранжевой лавой потекло в котел.

Какой цвет! А какой запах!

– Ум-м-м, как вкусно! – вскричал Карл, глядя, как я размешиваю суп, и как в нем кипят кусочки мяса.

– Еще как! – подхватила я. – Поищи-ка лавровый лист в шкафчике. Кажется, там он был.

Карл, беспечно насвистывая, вприпрыжку побежал за специями.

Но почти тотчас же вернулся с самым странным выражением лица, на какое был способен.

– Что такое? – спросила я удивленно. – Не нашел?

– Там, – произнес Карл, замявшись. – Там странные гости какие-то. Не лесорубы.

– Ну! В мире полно людей-не лесорубов! – беспечно ответила я. Но Карл был непреклонен.

– Иди и посмотри, – проговорил он с нажимом, чуть склонив голову. Будто забодать меня собрался. – Сама.

– Ну, ладно, ладно! – сдалась я. – За супом только присмотри!

Я передала ему ложку и двинула посмотреть на необычных посетителей.

Ну, было от чего удивиться, скажем прямо.

Лесорубов, угольщиков, дровосеков еще не видно, зато за одним из столов, важно, как званые гости, сидели мамаша с папашей моего бывшего непутевого муженька!

В груди моей закипело, руки сами уперлись в бока.

– Какими судьбами в наши края? – язвительно поинтересовалась я, подходя ближе к этой парочке. Даже поздороваться позабыла.

Эта пара пиявок хором, не сговариваясь, уставились на меня.

Старик из внутреннего кармана своего черного, унылого одеяния вынул ложку и с противным хлюпаньем ее облизал.

Нет, каковы!

Разоделись как в церковь! В самое лучшее и нарядное.

Бабка нацепила чепец с оборками и лентами, на плечи натянула нарядную шаль. Под дряблым подбородком, на груди, у нее поблескивала дорогая брошь.

Старик за воротник заправил белую салфетку и расправил ее, чтоб не заляпать манишку при еде.

Весь их вид с ложками наготове говорил о том, что они собираются вкушать ужин.

– Ужин давай, – весьма нелюбезно ответил дедуган, тоже не здороваясь. – Да поживее.

Я перевела дух, изо всех сил сдерживаясь, чтоб не треснуть этого старого хмыря по голове, например, стулом.

– И не дерзи нам тут, милочка! – строго проскрипела старуха, глядя на меня своими сердитыми глазками. – Я не терплю дерзости! А будешь с нами невежлива – расскажу твоему хозяину, и он как следует поколотит тебя!

Я от злости только зубы стиснула. Ну, эти могут наябедничать и просто так, лишь бы нагадить и посмотреть, как папаша Якобс будет считать мне ребра… Небось, ради этого шоу и притащились?

– Так чего желаете? – как можно вежливей произнесла я, желая только одного: чтоб мой взгляд прожег их насквозь!

– Тебе же сказали, – так же сердито ответила бабка. – Изволь подать нам ужин, да поскорее!

Она передернула плечами, словно ей было зябко.

Или очень противно, будто она вляпалась рукой в соплю на заборе.

– Какая же тупая, – словно размышляя вслух, произнесла старуха. – Голова что решето… Сколько ж раз нужно повторить, чтобы она хоть что-то запомнила! И как сынок жил с нею! Маялся, небось, бедный…

– Да, – поддакнул старик серьезно. – Все беды в его жизни от баб. Говорил я ему, не женись. К чему хорошему привела эта женитьба? С такой женой немудрено загулять.

Старуха плаксиво скривила рот.

– Ах, – выкрикнула она, выдавливая из глаз пару слезинок, – это от отчаяния! Это все от горя, от безысходности и от отчаяния! Когда дома беда, разве будет в жизни что-то ладиться?!

Старик, утешая, погладил ее по плечу и зло зыркнул на меня.

– Поломала жизнь нашему сыну! – злобно рыкнул он.

– Исчадие ада, – всхлипывала притворно старушонка.

Господи, удержи меня от смертоубийства! Я уже хотела вцепиться в ее цыплячью тощую шейку! И трясти до тех пор, пока ее голова, похожая на растрепанный капустный кочан, не отвалится!

– Что там у вас подают сегодня? – проскрипел старикашка. – Мне двойную порцию! Я зверски голоден.

– Сегодня у нас гороховый суп с копченостями, – ответила я. – Миска будет вам стоить четыре медных монеты, потому что в нем мясо, и много! Наливать?

Старик даже ложкой от злости по столу треснул. А бабка оскалилась приветливой улыбкой людоедки.

– Милочка, твоей наглости нет предела! – сказала она ядовитым сладким голоском. – Что значит – «будет нам стоить»? Мы что, пришли сюда для того, чтоб тебе деньги просто так платить? Нет уж! Деньги надо заработать!

– Именно это я и пытаюсь сделать, – миролюбиво ответила я. – Готовлю и продаю похлебку. А желающие поесть за это платят. Так что деньги вперед; не то никакого супа вы не получите!

Лицо бабки так исказилось от злости, что я невольно подумала о восстании мертвецов и зомби.

Казалось, эта старая ведьма сейчас бросится и выкусит мне мозг.

– Ах ты, негодная мерзавка! – прошипела старуха, стискивая свою ложку с такой злостью, будто ею собиралась мне сердце вырезать. – Да как ты смеешь мне перечить?! Мой сын – твой муж, и ты обязана относиться ко мне с почтением!

– Бывший муж, шляпа, – грубо ответила я, отступая от стола. Потому что ничем хорошим эта встреча кончиться не могла. – Он меня продал! Вы даже денег получили от этой сделки. И с той самой минуты я вам больше не принадлежу! А значит, и недолжна вам ничего!

– Ты жила в нашем доме! – шипела старуха, наступая на меня и тыча в мою сторону своей ложкой. Ложка, к слову, костяная, дорогая, крепкая. – И мы тебя не вышвырнули на улицу, а пристроили, дали возможность работать! Ты нам по гроб жизни обязана!

– Может быть, может быть, – я ловко отпрыгнула от опасной старухи. – Только вот в этом доме мне ничего не принадлежит. Тут все хозяйское. Не мое. И на добро папаши Якобса вы прав никаких не имеете!

– Хозяйское! – взвился старикан с лавки, как ужаленный. И завопил тонким голосом. – Так он должен платить тебе за работу! Вот эти деньги ты нам должна отдавать!

Нет, каково?!

– Ничего он мне не платит! Стол и кров – вот моя плата! Могу на ночь уступить кучу золы, поспать! Устроит?!

– Раз так, – скрипел папаша, – то отдавай нам свой обед. Это будет справедливо и правильно. Хоть как-то отплатишь нам за нашу доброту и понесенные убытки.

– А я чем питаться буду?! Вашими молитвами?!

– Работай, значит, лучше, – шипел старик. – Чтоб и самой что-нибудь перепадало! Бездельничать ты любишь, конечно! Но нужно думать и о том, как нас содержать! Так что это не наши заботы, шевелись-ка лучше шустрее!

– Мы нуждаемся, – зло шипела старуха, тыча в меня ложкой. – Кто о нас должен позаботиться?!

– А почему я?! Сына своего просите!

– Нахалка какая! – возмутилась старуха совершенно искренне. – Ты же знаешь, что он вынужден был уехать! А в Белом Городе жизнь дорога, он сам будет едва сводить концы с концами! Так от кого ж нам требовать помощи, как не от тебя?