Текст книги "Недостреленный (АИ)"

Автор книги: Константин Читатель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 30 страниц)

Читатель
Недостреленный. Общий файл

Глава 1

«Караул! Помогите! А-а-а…» – подобные крики были не редки в эти времена сокрушающих перемен в городе, набитом дезертирами, выпущенными прежним правительством из тюрем уголовниками и деклассированными элементами. Вот и сейчас такие женские возгласы раздавались в сумерках над стылыми каменными улицами, с которых не убирался часто выпадавший снег. Три фигуры в длинных серых солдатских шинелях и серых папахах, с трехлинейками в руках, решали наиважнейший вопрос «обобчествления» имущества с супружеской парой, как видно, мелких и лавочников, застигнутых в проулке. Мужчина в коричневой зимней поддевке, уже не двигаясь, лежал на снегу, заколотый длинным штыком одного из нападавших. Женщина в коротком пальто и толстой зимней юбке еще сопротивлялась второму, сидя отмахиваясь и отбрыкиваясь руками и ногами и голося изо всех сил. Второй дезертир, а по-видимому, он им и являлся, не мог совладать с женщиной одной рукой, придерживая второй съезжавшую с плеча винтовку. Потеряв терпение, он перехватил трехлинейку и попытался огреть жертву прикладом, желая оглушить, но в пылу борьбы попал женщине в висок, после чего та обмякла и растянулась на дороге, окрашивая снег кровью. Третий участник нападения, не видя для себя дела и, возможно, не желая принимать участия в изнасиловании, зашел через подворотню во двор, держа в руках винтовку и солдатский мешок с лямками. Там он, зайдя за угол, прислонил свою трехлинейку к стене, бросил мешок на снег и стал распахивать снизу шинель, готовясь отлить.

"Дурень, ты зачем её к Духонину отправил?! Как её теперь пользовать то будем?" – озлился первый, выворачивая карманы убитому мужчине. "Я ж только глотку ей заткнуть, орала больно. Хлипкий нынче буржуй пошёл. Тьфу!" – раздраженно сплюнул второй.

Внезапно послышался топот множества сапог и тяжелых башмаков, и в проулок вбежала пятерка вооруженных людей, разномастно одетых в солдатские шинели, матросские бушлаты и студенческие форменные тужурки. Общей деталью их одежды были красные повязки на рукавах.

"Ни с места! Комитет революционной охраны!" – прокричал один из них с наганом в руке. Дёрнувшиеся было к оружию грабители застыли под нацеленными на них стволами винтовок. Третий участник, выглянувший на шум из-за угла и поправлявший штаны, под дулом револьвера был вынужден подойти к остальным, опасливо оглядываясь – бежать было некуда, двор оказался глухим.

"Картина ясная, товарищи!" – произнес главный с наганом, – "Это грабители и насильники. По постановлению Комитета для таковых мера революционной справедливости – расстрел на месте!"

Раздался залп, и три тела упали у стены. В наступившей темноте никто не заметил, что третий нападавший начал оседать с застывшими глазами на мгновение раньше выстрелов, так что пуля лишь оцарапала ему голову, заливая её кровью. Забрав лежащее рядом оружие грабителей, пятерка вооруженных людей вышла из проулка. И только один снег остался покрывать лежащие на дороге тела…

* * *

Во сне я почувствовал, что стало холодно. Одеяло что ли сползло? У меня, не смотря на мои более чем восемь с половиной десятков лет, руки-ноги еще не мерзли. Лежать было жестко и неудобно. И голову саднило. Вот будет номер, если я во сне грохнулся с кровати. И запах, какой-то неприятный запах… Я открыл глаза. Вокруг было темновато, как и должно быть ночью, но взгляд уперся в какую-то грубую серую ткань. Я поднял руку… ну как поднял – рука сначала не слушалась, а потом я сумел напрячь мышцы и рука с размаху хлестнула меня по лицу… и «иголочки» по телу. Отлежал, наверное. Повернувшись на живот, попытался встать, но ноги в чем то запутались, то ли в одеяле, то ли в одежде. Но я же не спал полностью одетым. Опираясь на что-то в этой грубой серой ткани, я, шатаясь, встал и в темноте увидел, что стою у лежащего тела… Мертвого тела, одетого в серую шинель с окровавленной дыркой. Рядом лежало еще одно, такое же. Чуть поодаль за ними еще два, мужское и женское. И везде темные пятна, похожие на кровь, и на снегу тоже кровь. «Откуда здесь снег то?» – огорошенно подумал я, вот что меня удивило. Затем меня замутило, и я, спотыкаясь, побежал за угол в какую-то подворотню, где встал, отплевываясь и упираясь руками в холодную стену. Потом, отойдя пару шагов в сторону, я присел у этой стены, опираясь на неё спиной и переводя дух.

В голове начало проясняться. Я огляделся, угадал в ночной тьме вокруг стены какого-то дворика. Недалеко от меня стояла прислоненная к стене винтовка Мосина, поблескивая в свете луны металлическими частями, и рядом на снегу лежал мешок с лямками, какой я видел в исторических фильмах, с завязанной горловиной. "Вот ни хрена себе! Реальный такой сон!" – удивился я, – "Надо меньше исторических книжек читать. Начитался на ночь, понимаешь…" Я перевел взгляд на свои руки. Ха! А руки то оказались не мои. Грязные, с обгрызенными ногтями. Мозолистые и чуток побольше моих будут. Вот это персонаж у меня. Вспомнил старую геймерскую шутку: "Жизнь – прикольная игра. Сюжет непонятный, зато графика обалденная!". Ущипнул себе руку, почувствовал в этом месте легкую боль. Да тут не 3d, тут все 5d! С запахами и осязанием. Это даже в нынешней второй половине двадцать первого века фантастика! Поморгал глазами, попробовал поводить руками перед собой. Никакого эффекта. Мда, это оказалось никакая не игра, меню не всплыло, и игровой интерфейс не проявился. Ну, пусть будет просто сон, без игры. Хотя, какой, на хрен, сон! Мой затылок опирался на твердую стену и чувствовал её холод, голова начала подмерзать. Поднялся, уже не шатаясь, подошел к лежащим в проулке телам. В нос опять шибануло смесью неприятных запахов. В том месте, где я, по видимому, лежал, когда проснулся, на снегу валялась серая папаха. Похоже, эта папаха моего "сейчасного" тела. Нахлобучив её на голову, ощутил боль над ухом. Ощупал, морщась, голову и понял, что там какая-то здоровенная царапина, даже ухо и лицо сбоку были в запекшейся крови. Странный у меня сегодня сон, никогда таких не видел. И тело у меня в нём оказалось не моё, с историей.

Ощущения у меня были необычные. Сила в мышцах появилась, энергичность, не то, что в старости. Приятные, я скажу, давно забытые ощущения! И не болит ничего, разве что усталость чувствуется. Я прикинул по ощущениям свой новый рост. Ну, примерно похоже на мой, но пониже, чем обычно. Так то я метр восемьдесят с лишним, даже не смотря на возраст восемьдесят с лишним, ага. А руки, вернее, ладони, как видел, чуть побольше моих. Тело, видимо, моя фантазия сгенерила трудовое. И записала его в какую-то армию солдатом. А, не, дезертиром, погон на шинели нет, и петлицы пустые. Расстегнул шинель на крючках, под ней была потертая и застиранная гимнастерка, и погоны на ней были спороты. На поясе был ремень, на ногах штаны такого же цвета как и гимнастерка, в темноте казавшиеся серо-бежевыми, а обут я был в ботинки с обмотками. Ощупал руками лицо. Лицо было… хм, в бороде и усах, заросшее. А больше не поймешь, ну, два глаза, два уха, нос на месте, внешность на ощупь не разберешь.

А разберу-ка я вещевой мешок, вернее моего нынешнего тела. Что нам инвентарь приготовил в начальной локации… Тьфу, игровые термины в голову лезут, а ведь не геймер. Нервное, наверное, не каждый раз вот такое всё реальное снится. Перешел в место, где падал лунный свет, положил мешок на снег и присел рядом. В мешке сверху был полотняный мешочек с захрустевшими под рукой сухарями и завернутая в тряпицу четверть грубого хлеба с закругленными краями, крупная серая соль, тоже в тряпочке. Под ними лежали, видно, портянки и что-то похожее на рубаху и подштанники. Вот и что-то твердое: оказалась пачка патронов к винтовке. А это, вроде, оружейные принадлежности для чистки. А вот это уже интересно – в мешке оказался завернутый в загрязненную ткань револьвер и россыпь характерных патронов для нагана с полностью утопленной в гильзе пулей. Откинул справа дверцу барабана и покрутил его, патронов в револьвере не было. Вспомнил, что было, вроде, две модификации: "солдатская" и "офицерская". По виду не должны различаться, но всё отличие в самовзводе курка в "офицерской" версии. Понажимал с небольшим усилием на спусковой крючок, механизм щелкал, барабан поворачивался. Это хорошо, а то в случае заварушки в этой игрушке, тьфу, в этом сне, я не голливудский ковбой, чтобы левой ладонью безостановочно взводить курок, а правой палить без промаха в цель. Стрелять то я стрелял, давно, правда, и в тир с огнестрелом ходил когда-то… Как давно это было, еще когда дети были молодыми, с ними вот и ходил, эх, молодость… Встряхнув головой и прогнав мысли, стал заряжать револьвер патронами по одному, семь штук. Зарядив, сунул в правый карман шинели, так спокойнее. Из короткоствола чаще стрелял, и чувствую себя уверенней, а с "мосинкой" практики нет, да и пока развернешься с ней, с такой длинной.

Еще в мешке нашлись полотенце, нитки, кусочек мыла, металлическая кружка, пустая фляга, обтянутая серым сукном, и деревянная ложка. Вот и всё богатство, ни денег, ни драгоценностей, ни даже часов или портсигара. И никакого печатного текста. Хоть бы газету завалящуюся, прочитал бы, может, что понял бы. Но, видно, личность в этом теле предполагалась неграмотной. И некурящей, так как папирос, махорки, бумаги для самокруток тоже не было. Как и спичек с зажигалкой. Видно, моя фантазия во сне не озаботилась такими подробностями. Буду всё же считать, для собственного успокоения, что это на удивление реалистичный сон. Но проработанность мелких деталей меня уже напрягает, не знаю, что и думать, во сне обычно не так должно быть. Да и мертвые тела со следами ранений, на снегу рядом с подворотней очень уж натурально выглядят, до дрожи. Кто-то же их всех шлепнул. И ни одного окна в домах вокруг не светится, как вымерли все. Хоррор, блин.

И что мне сейчас делать, сидеть здесь и ждать в темноте, когда проснусь? Ну, так скучно. Да и замерзнуть можно на одном месте, холод уже пробирает потихоньку. Когда-то давно, в короткий период, когда немного поигрывал в компьютерные игрушки, больше всего нравилось знакомство с новым игровым миром, любопытство толкало узнать, что там за поворотом, и что увидишь, если пройдешь по дороге. Так что сидеть здесь во дворике не интересно. Буду осматриваться в окружающем мире. Какой он, большой ли, если это сон, и есть ли в нём живые люди? Вот еще вопрос: если меня здесь убьют, проснусь ли я у себя дома? Не хотелось бы проверять, однако… Страшновато, и обстановка на нервы давит. А вдруг, всё таки, не сон? Тьфу, тьфу… Да ладно уж, хватит рассиживаться, пора что-то предпринимать.

Я завязал горловину мешка, встал и закинул его на лямках за спину. Посмотрел на лежащие на снегу мертвые тела, снял шапку, постоял немного. Затем осторожно, чтобы не потревожить глубокую царапину на голове, надел папаху обратно. Повесил винтовку за ремень на плечо, сунул успевшие озябнуть руки в карманы шинели и, скрипя тяжелыми ботинками по снегу, вышел из проулка…

…

Ночная прогулка по незнакомому городу завораживает. Ощущение чего-то неизведанного, привкус тайны со щекочущей опаской, ночной необычный вид вокруг. Есть в этом какая-то романтика. Однако сейчас я бы предпочел от такой романтики воздержаться. Я шел по этому городу уже долгое время, и к добру ли к худу ли, но не встретил еще ни души. Улицы были не освещены, фонари не горели. В окнах домов тоже не виднелось ни огонька, Пару раз мне казалось, что в темных окнах на мгновенье что-то засветилось, но, возможно, это были отблески луны. Снег скрипел под ногами, изо рта при дыхании вылетал пар. Город был мне неизвестен, хотя, глядя на винтовку Мосина и револьвер Нагана, можно предположить, что это время на полторы сотни лет отстоит от моего, и я бы ни один город в таком виде не узнал бы, да еще ночью. Но люди в городе, кажется, были. Это можно было понять потому, что я несколько раз слышал отдаленные выстрелы, они звучали и посуше, похожие на револьверные, и помощнее, наверное, винтовочные. Если это, конечно, не сон, и это не моя фантазия мне подсовывает подходящий антураж. В сон верилось всё меньше, но отказываться от этой мысли не хотелось, оня оставляла пути к отступлению и давала возможность не ломать голову над возникающими вопросами.

Я шел по пустынной улице, занесенной снегом. Кое-где из под снега виднелась булыжная мостовая. Улица была не так, чтоб уж очень узкая, автомобиля четыре, на глаз, смогли бы по ней проехать в ряд, между двумя рядами трехэтажных и двухэтажных домов. Дома были разные, и кирпичные, и оштукатуренные, и полностью деревянные, а были и половинные, нижний этаж из камня, второй деревянный. У всех были непривычные на мой взгляд узковатые, вытянутые вверх окна, с перекрестиями деревянных рам, строго и мрачновато смотрящих на меня черными стеклами. Иногда между домами уходили вправо и влево узкие переулки, в которых тоже не было видно людей, никаких стоявших автомобилей, пролеток, телег, на чем тут должны ездить люди. Становилось жутковато, как будто я не историческую книгу на ночь читал, а постапокалипсис. Того и гляди, из каких-нибудь дверей будут выходит зомби, идти ко мне и тянуть вперед руки…

Над домами показался отражавший лунный свет купол небольшой церквушки с возвышавшимся над ним восьмиконечным крестом. Я остановился, посмотрел на купол, на церквушку с заснеженным двориком, по которому к дверям была расчищена неширокая дорожка, на крест, и под завывание морозного ветра, сняв папаху, перекрестился. На всякий случай. Навеянные обстановкой жутковатые мысли об апокалипсисе и зомби мне что-то совсем не понравились. Надев папаху, я продолжил идти по улице, оглядываясь по сторонам, но на душе постепенно становилось спокойней. Мрачные мысли и жуткие страшилки отошли куда-то к краю сознания и почти исчезли под неярким светом появившейся внутренней уверенности.

Вспомнился старый советский фильм с фразой "Теперь не надо бояться человека с ружьем". Стало быть, такого вооруженного человека тогда все-таки боялись. Оно и понятно, когда слабеет власть, многие начинают считать властью только силу оружия. Так что это меня могут тут многие побаиваться, видя идущего в солдатской шинели неизвестного типа с винтовкой. А мне, выходит, надо опасаться уже двух человек с ружьем, так что ли? Такие логические выверты меня даже немного рассмешили. Посмеиваясь, я шел, посматривая на дома и заглядывая в переулки, и в этот момент я услышал другие звуки, отличающиеся от посвистывания ветра и скрипа снега под башмаками. Из ближайшего переулка донеслись женские возмущенные восклицания и мужской громкий голос.

Слов было не разобрать, но было понятно. что это не дружеская беседа романтической гуляющей парочки. Зато хоть какие-то люди! Я пошел на звуки, громкость которых всё увеличивалась, и на всякий случай взялся в кармане за рукоятку нагана, готовясь выхватить его, если будет такая необходимость. Пройдя переулок почти весь, невдалеке в темноте между двумя домами я увидел две высокие темные фигуры, загораживающие проход третьей, пониже.

Подходя к ним, я раздумывал, как к ним обращаться то. "Господа, товарищи, граждане, судари"? Ну, "судари", наверное, не подойдет. Обращение времен моей молодости "Эй, народ!" не поймут. Пока я приближался, фигуры, увлеченные процессом общения, не обращали на меня внимания. До них оставалось несколько шагов, когда одна из высоких фигур протянула руку к сумке, которую маленькая фигура прижимала к груди. Вторая большая фигура тем временем достала из кармана нож, матово блеснувший лезвием. Мой возглас быстро сократился до простого громкого "Эй!". Тип с ножом сразу развернулся в мою сторону. Мужчина с острыми чертами лица в коротком пальто или бушлате и в непонятной фуражке, надвинутой до покрасневших от мороза ушей, окинул меня взглядом, увидев винтовку, неподвижно висящую у меня на плече, ухмыльнулся, и с возгласом: "А, служивый…" – шагнул ко мне. Я резко остановился и отрывисто бросил: "Стой на месте!" Тот продолжал двигаться, ухмыляясь и отводя руку с ножом. Сердце застучало, шаг назад, достаю руку с наганом из кармана, направляю в центр силуэта – выстрел. Тот падает, заваливаясь на спину. Мое внимание до этого было занято нападавшим, и теперь я бросил взгляд на другого непонятного типа. Мужчина в пальто не по размеру с меховым воротником и в меховой шапке доставал револьвер. Я наклонился влево, падая набок… Раздался выстрел – это успел выстрелить мутный тип в то место, где я только что стоял… Вытянув руку в сторону стрелявшего, я стал посылать пули одну за другой… На третьей или четвертой он согнулся пополам и повалился на снег…

Я отдышался, полулёжа на снегу, сердце колотилось, стало жарко. Мне удивительно повезло, я хоть и был осторожен, но не ожидал таких стремительных событий. Двое нападавших на снегу не двигались. А где же третий? Третья маленькая фигура обнаружилась сидевшей в ближайшем сугробе. Это оказалась девушка или молодая женщина, всё так же прижимавшая к себе сумочку и настороженно смотревшая на меня. Я стал подниматься, подхватывая слетевшую при падении с плеча винтовку и вешая обратно. Оглядевшись по сторонам, я не заметил больше никакого движения вокруг. Адреналин еще потряхивал, и движения у меня выходили резкими, револьвер в руке слегка вздрагивал. Как её там спросить, девушку? "У вас как там, всё ОК?" Мда, в этом времени вряд ли это будет уместно. А как? А, сначала лучше убрать револьвер, а то начинать разговор, резко размахивая наганом, будет не лучшей идеей. Сунув оружие в правый карман, я обратился к девушке, пытаясь подбирать слова из старого книжного лексикона: "Барышня, всё ли у вас в порядке? Позвольте вам помочь?" Я шагнул к облюбованному ей сугробу и протянул девушке руку. Настороженность в её взгляде после моих слов несколько снизилась, хотя и не пропала совсем.

– Благодарю вас! Я вам очень признательна, вы меня спасли, – ответила она, принимая помощь и вставая. – Не знаю, как вас величать…

– Да, простите, не представился. Меня зовут Александр Владимирович, – ответил я, называя свое имя-отчество, все равно никаких документов нового тела я не обнаружил, и как его должны были звать в этом сне или не сне, я не имел понятия.

– Очень приятно, – ответила барышня, слегка улыбнувшись и немного отпуская прижатую к груди сумку, – а меня Елизавета Михайловна.

Меня позабавила наша светская беседа после происшедших динамичных событий. Мысленно улыбаясь, я посмотрел на девушку, руку которой я только что отпустил. Ростом пониже меня, она была одета в черное пальто, хорошо идущее ей и подчеркивающее фигуру, но, по всей видимости перешитое из какой-то гражданской шинели, только форменные гербовые пуговицы были заменены на обычные. На голове у Елизаветы Михайловны была женская меховая шапочка из темного меха. Девушка смотрела на меня большими глазами, казавшимися темными из-за расширенных зрачков, то ли по причине темноты, то ли пережитого волнения. У неё было приятное лицо с тонкими чертами, взгляд её казался сейчас строгим от слегка сдвинутых изящных бровей. Спохватившись, я оторвался от разглядывания этой молодой женщины и обратил внимание, что она тоже тем временем изучает меня, скользя взглядом по шинели, винтовке, папахе и бороде.

– Александр Владимирович, простите ради Бога меня за любопытство, – спросила она, чуть отведя глаза в сторону, – но вы офицер? Быть может, прапорщик?

– Не угадали, Елизавета Михайловна, – улыбнулся я. – Вы видите перед собой простого солдата, хотя у меня и имеется высшее образование.

Сам же в это время был готов хлопнуть себя по лбу. Образование мне, видимо, впрок не пошло. Вот же развлекся ночной прогулкой! Я даже легенду для себя не придумал. И кем мне себя сейчас называть? Как в своей жизни, программистом? Ага, на счетах с костяшками. Или на арифмометрах, они, вроде, уже на границе девятнадцатого и двадцатого века в России серийно производились, арифмометры Однера. Более поздний собрат подобных машинок это арифмометр "Феликс", я даже его в своей жизни видел. Но как на нём считать, я вообще не представляю. Да я даже не помню, как логарифмической линейкой пользоваться, хотя когла-то давно интересовался по приколу. В старинной, полуторавековой давности технике я тоже ни бум-бум. Так что инженером мне себя не назвать, спалюсь. "Киса, хочу спросить вас как художник художника… Вы рисовать умеете?" Вот вот. Всё, что имеет пересечение в моих знаниях с местными реалиями, это физика и математика в рамках средней школы, ну, может, первых курсов университета. Серьезную математику я даже с таким вековым отставанием не потяну. Вот и кто я теперь после этого? Попробовать учителем себя назвать, все-таки уважаемая профессия. Преподавал, мол, физику и математику, а сейчас всё из головы выветрилось, надо учебники полистать, повторить, после фронта. А что на фронте было, тоже забыл? Ага, после контузии. Ретроградная амнезия, все забыл. Лишь бы не было бы встречи с родственниками или сослуживцами нынешнего тела, а то будет "Узнаю брата Колю!" как у тех же Ильфа и Петрова.

Для того, чтобы девушка не стала продолжать расспросы, где и в каком учебном заведении я обучался, я поспешил перевести разговор на другую тему: "Елизавета Михайловна, прошу прощения, но вы не будете против, если я проведу осмотр одежды и вещей нападавших?" – завернул я эвфемизм для обозначения выворачивания их карманов, интересуясь их содержимым, даже не совсем с меркантильным смыслом. В компьютерных игрушках, в которых я бегал и стрелял когда-то в молодости, такое было обычным делом, у убитых можно было найти много полезного для дальнейшей игры. Сейчас же мне было интересны какие-то детали этого странного места и времени, этого сна, где я находился. Девушка в ответ на вопрос молча покачала головой. Я подошел к убитому, напавшему на меня с ножом. Он лежал на спине, глядя вверх неподвижными глазами. В центре груди на пальто виднелось пулевое отверстие. Натурализм мертвого тела и необходимость в буквальном смысле залезть к нему в карманы сильно отличалась от подобных действий действий в любой игре в неприятную сторону. Стараясь не смотреть убитому в лицо, я присел и сунул руку в левый карман его пальто и наткнулся на что-то металлическое. Вытянув предмет, я увидел небольшой пистолет из разряда тех, что называют дамскими. На ствольной коробке было написано "BROWNINGS PATENT". Нажав защелку снизу на рукоятке и вынув магазин, я увидел, что магазин полный. Вернув магазин обратно и продолжив осмотр кармана, я нашел еще несколько мелких патронов к пистолету. Переложил всё найденное к себе в шинель, поискал в другом кармане у убитого и нащупал небольшой бумажный сверток. Вынув его и развернув, увидел обрывок газетного листа с завернутым в него белым порошком. "Больной был, а это лекарство?" – подумал я. "Марафетчик он," – раздался поясняющий девичий голос сзади. Я оглянулся, Елизавета Михайловна стояла в нескольких шагах и смотрела на результат моих поисков. Пару секунд я непонимающе смотрел на неё, потом до меня дошло. Я вытряхнул содержимое свертка в снег, встал и попытался рассмотреть текст газетного обрывка. Это была неровная полоска с газетного краю, на котором в старой орфографии значилось "Новая Петроградская газета: политическая и литературная…февраля 1918 г."

Значит, этот город вокруг – Петроград. И время, в котором я сейчас себя осознавал, начало проясняться, но ситуация еще больше запутывалась. Сон у меня или не сон? Я любительски интересовался историей, чем то надо было заниматься на пенсии в свободное от внуков время, и совсем недавно читал об этом периоде жизни страны. То есть, еще один аргумент в пользу сна? Мало ли какие возможности существуют у человеческого мозга. Начитавшись книг, посмотрев пару фильмов, нагрузил мозг информацией, и теперь он выдает мне во сне настолько реалистическую картинку. Я попробовал вспомнить, встречал ли я упоминание о "Новой Петроградской газете", и ничего не нашел в своей памяти. С одной стороны, если вся эта реальность вокруг построена моим мозгом и фантазией, то, скорее всего, могла бы представиться газета "Правда" или "Известия", как первые приходящие в голову. С другой стороны, мало ли где я мог прочитать про эту "Новую Петроградскую" и затем просто забыть, а в глубине памяти информация осталась. И вообще, как отличить кажущуюся видимую картинку от "объективной реальности, данной нам в ощущениях"? По качеству этой самой видимой картинки, что она не дрожит и на пиксели не разбивается? А с другой стороны, какая, в сущности, мне разница – все вокруг неотличимо от реальности, имеются самостоятельные действующие лица, значит, надо считать этот мир реальным, пока не доказано обратное, и вести себя соответственно, как человек в человеческим теле, а не иллюзорная матрица.

– Александр Владимирович, не томите, мне до ужаса любопытно, что за тайны в этом газетном обрывке? – раздался с нотками нервного веселья голос девушки. – Вы смотрите на него уже добрых пару минут.

Её слова меня вывели из задумчивости и вернули опять в эту непонятную реальность.

– К сожалению, Елизавета Михайловна, ничем таинственным поделиться не могу, – смутился я и показал ей обрывок. – Всего лишь название газеты и дата. Похоже, я потерял счет дням.

Взгляд девушки из веселого стал немного сочувствующим. Тем временем я выбросил обрывок и подошел ко второму нападавшему. Рядом с ним лежал выпавший из его руки револьвер, который я поднял, вытер от снега о шинель и положил в карман. В пальто у него нашлись горсть револьверных патронов и связка двух каких-то ключей. Патроны я переложил себе, а ключи вернулись в пальто их бывшего владельца. Расстегивать на убитых верхнюю одежду, испачканную в крови, и рыться во поисках внутренних карманов на виду у девушки, мне подумалось, будет неправильным, да и самому, если честно, не совсем хотелось.

Девушка не уходила, заставляя меня гадать: то ли её останавливает простое любопытство, то ли она опасается дальше идти одна.

– Елизавета Михайловна, разрешите проводить вас до дома? – задал я вопрос, желая продолжить знакомство и узнать побольше информации об окружающем от единственного знакомого здесь человека. – И нуждаетесь ли вы еще в какой помощи?

– Да, Александр Владимирович, проводите меня, если вас не затруднит, – смущенно ответила девушка.

– Нет, что вы, нисколько, – откликнулся я и предложил. – И зовите меня просто, Александром, или Сашей, если вам удобно.

– Хорошо, и вы меня, Александр, можете тоже называть по имени, – согласилась девушка.

По дороге к её дому я честно признался Елизавете, что себя на фронте и до войны с германцем я не помню. Она сделала свои выводы про возможную контузию, и я не стал её разубеждать, а обманывать впрямую я не хотел. Девушка в свою очередь рассказала мне, что обучалась на Бестужевских курсах, вышла замуж за инженера, но муж вскоре ушел на германский фронт прапорщиком в пятнадцатом году и погиб в первых же боях. Молодая вдова устроилась на службу в машинописное бюро, чтобы прокормиться, и попутно занималась пошивом и починкой одежды по просьбам различных знакомых. Вот и в этот вечер, почти ночь, Елизавета поздно возвращалась домой после выполненного заказа. Я подумал, что у неё в сумке, которую Елизавета в начале нашей встречи так прижимала к себе, была, вероятно, плата за работу. Транспорт в Петрограде в эти суровые времена почти не ходил, и девушке пришлось добираться пешком. Разговаривая, мы через полчаса подошли к двухэтажному дому, где после замужества Елизавета с мужем снимали у домовладельца трехкомнатную квартиру, а сейчас оня жила в одной из комнат, а две остальных сдавала другим жильцам для облегчения расходов по квартплате.

Подходя к дому, девушка с извиняющимся лицом попросила помочь ей принести в квартиру дрова к печи для обогрева комнаты. В доме было печное отопление, и в каждой комнате стояла голландская печь. На мой вопрос, а где дрова, Елизавета показала на необитаемое деревянное строение в двух домах от нас. Оказалось, жители в Петрограде в отсутствие в этом году в столице дров, угля или торфа уже начали разбирать бесхозные деревянные строения на растопку. Поднявшись по черному ходу, так как дверь парадного была уже закрыта, Елизавета дала мне топор для добывания дров из разбираемого строения. Я за три раза принес три больших охапки выломанной древесины и сгрузил их у печи в небольшой комнате, где жила Елизавета.

Комната имела высокий потолок, гораздо выше, чем в моей квартире через столетие с лишним. Зато планировка комнаты была сильно вытянута от непривычно для меня узкого окна с двойным перекрестием деревянных рам к двери напротив. В боковой стене выступала облицованная кафельной плиткой голландка, за ней стояла металлическая кровать, у окна размещались стол, стул и швейная машинка с ножным приводом, а вдоль другой боковой стены стояли вещевой закрытый шкаф и буфет со стеклянными дверцами, у двери была вешалка для одежды.

Девушка тепло меня благодарила, и я, ощущая жажду и чувствуя анекдотичность ситуации – "тетенька, дайте воды напиться, а то так есть хочется, что переночевать негде" – попросил у Елизаветы воды, которую та сразу же принесла в металлической кружке, и спросил, нельзя ли остановиться у неё переночевать хоть на кухне или в прихожей, и чем я могу расплатиться за постой, и не нужно ли еще что сделать, воды, например, принести.

– Ну конечно, Александр, вам же, наверное, совершенно некуда идти в столице, – ответила девушка и продолжила с легким румянцем. – Воды носить не нужно, у нас водопровод и даже ватерклозет, и вы можете помыться после фронта. У нас есть ванная, – добавила она, – только воды греть для неё нужно на плите на кухне.

– Елизавета, огромное вам спасибо, в смысле, очень вам благодарен, – поправился я, вспомнив, что слово "спасибо" только в двадцатом веке начало применяться, – и даже не могу сказать, за что больше, за возможность переночевать или помыться, – полушутливо закончил я.

Сняв с плеча и поставив в угол винтовку, я помог девушке растопить печку, раскалывал и подавал щепки и дрова, а Елизавета привычно и умело разожгла в печи огонь. Елизавета сняла меховую шапочку, у девушки оказались под ней темные длинные волосы, заплетённые в косу. Я проявил галантность и поухаживал за девушкой, помогая ей снять пальто, и она осталась в темно-синем длинном платье с высоким застегнутым воротом. Затем я набрал воды в большой бак, поставил на плиту и стал разжигать в ней огонь. Пока вода медленно нагревалась, я зажег свечу на кухне – в очередной раз не подавалось электричество, и в квартире было темно – стал чистить свое и новоприобретенное оружие. Провозившись с непривычки с чисткой довольно долго, я зарядил оба револьвера, а маленький "Браунинг" и патроны к нему отнес Елизавете со словам: "Вот, возьмите, он вам будет по руке, и вам будет безопаснее. Время сейчас, знаете, такое… Если вы не умеете, я вам объясню и научу." Девушка приняла подарок, и почему-то потеряла ту имевшуюся небольшую строгость своего вида, став трогательно беззащитной, несмотря на настоящий пистолетик в ей руках. Она ничего не ответила, лишь кивнула головой и несмело улыбнулась.