Текст книги "На узкой тропе (Повесть)"

Автор книги: Константин Кислов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

МАЛЬЧИШКИ ХОТЯТ ЗНАТЬ БОЛЬШЕ…

Тяжелый, как полный бурдюк, сидел Мадарип-ишан на сером ишачке и ехал вдоль заросшего камышом арыка. Ишачок тянул из последних сил, семеня тонкими ножками. Воздух полнился томительно-сладким запахом джиды, росшей по обочинам сухого арыка. В кустах, свистя и попискивая, шныряли птицы. Мадарип-ишан, свесив на грудь голову, не то думал, не то дремал. В это утро ему почему-то все не нравилось. С некоторых пор он стал замечать, что люди раздражают его. Даже самые близкие вызывают иногда в нем тоску и ожесточение. А все оттого, что не стало в них прежней покорности, усердия к молитве, честности в дележе подаяния – так и норовит каждый утаить от него хоть малую толику. Он много раз молил аллаха дать этим людям – его хальфам и мюридам – веру и благочестие, но молитвы не приносили облегчения. На душе по-прежнему лежали тоска и сумрак. Его верные хальфы либо умерли, либо состарились и ослабели разумом. Молодые – в них нет твердости духа. Они скорее попадают в ловушки, расставленные неверными. А с тех пор как закончилась война и объявлена амнистия, многие просто покинули Мадарип-ишана. Трус – он всегда остается трусом и негодяем, думал старый ишан. И мюриды пошли не те – подаст лепешку и считает, что он откупился от самой смерти. Часто стал задумываться Мадарип-ишан. Даже ночи не приносили ему покоя. Сквозь тревожную дремоту он постоянно слышал чьи-то шаги, твердые и стремительные. Он, прямой потомок кокандского Худоярхана, живет в обличии нищего и нет конца этому унижению и страданиям.

Перед затуманенным взором ишана текла его жизнь. Он вспомнил, как ждал своего конца: сидел в одиночке и молился. Не один десяток лет прошел с того дня, но он не забыл и как сейчас слышит тревожный лязг дверного засова. В камеру входит милиционер, лицо его непроницаемо, повелительным кивком головы он указывает на дверь, к выходу. Значит, все кончено… Но почему-то он оказался не на краю могилы, а в глухом темном саду. Чей был сад, он не знал. И кто тот человек, что привел его сюда – он тоже не знал. В памяти осталось только призрачное лицо милиционера, на мгновение освещенное коптилкой в камере. У его ног лежал хурджун и галоши. Была холодная и ненастная ночь. Он сунул в галоши озябшие ноги, перекинул через плечо хурджун и пошел. Так началась вторая жизнь Ариф-ишана. С этой минуты он стал Мадарип-ишаном не только для людей, не знавших его, но и для близких и для себя.

Далеко от жилья, в безлюдной Аванской степи Мадарип-ишан нашел старое волчье логово, разрыл его руками, углубил. Оно стало его домом. Затем сюда по одному стали сбегаться уцелевшие от разгрома мюриды и хальфы. В кишлаки пришла не только весна, но и новая жизнь. Мадарип-ишан понял: могучий поток, ворвавшийся в жизнь, разрушает все старое, включая веру в аллаха. Теперь его хальфы, прикрываясь пыльными халатами странников, бродили по кишлакам и в тайных беседах, во время жарких молитв призывали людей вернуться к старому. А кто мешает этому, тех нужно убирать, пока есть сила в руках. Один за другим падали вожаки деревенской бедноты от рук замаскировавшихся басмачей. И подозрения за эти убийства не падали на «волосатых людей». Никому не верилось, что эти заросшие до глаз люди способны на что-то, кроме гнусавого пения, молитв и попрошайничанья. Их даже верующие обходили стороной, с «шайтанами» лучше не связываться.

Однажды в Коканде Мадарип-ишан попал в милицию. Он прикинулся душевнобольным. Его поместили в сумасшедший дом. Месяц он пробыл там и с успехом выдержал испытание. Как невменяемого, его передали «родственникам» – то были его благодетели. И до сих пор Мадарип-ишан вспоминает этот случай и довольно улыбается.

Но улыбка все реже появлялась на его лице. С тревогой и страхом смотрел он, как бросали его верные сторонники. Их оставалось всего несколько человек, сильно скомпрометировавших себя перед Советской властью. Поэтому, когда в его сети попал совсем молодой Алихан Рузыев, Мадарип-ишан, уже много лет не видавший такой удачи, воспрянул духом.

Однако, когда Мадарип-ишан узнал, что его ученый молодой хальфа стал охладевать к молитве, серьезно встревожился. С Алиханом ишан связывал свои надежды. Он восхищался остротой ума Алихана, его ученой рассудительностью. Думалось, что пройдет немного времени, и он, Мадарип-ишан, рукой Алихана и его разумом напишет свой, новый коран. И вдруг Алихан перестал быть послушным и набожным, позабыл про молитвы, перестал слушать ишана. Ишану казалось, что в хальфу вселился иблис. Он стал умолять аллаха вернуть Алихану прежнее послушание. Не помогло. Только изгнание шайтана может теперь спасти его. Алихана связали и долго били палками. Били несколько дней кряду. Обливали водой. Жгли огнем тело. Пускали кровь. И снова били. Алихан перестал двигаться. Он тихо стонал, а из глаз текли слезы. Тело покрылось гнойными ранами. Мадарип-ишан сказал хальфам:

– Отнесите подальше. Если аллаху угодно, он обретет разум и силу, вернется сам, если нет – мы, грешные, ничего не сумеем сделать. Мы не виноваты.

Алихана отнесли в тугаи. И вот он исчез из тугаев. Ни следов, ни костей на том месте, где он был брошен, не оказалось. Мадарип-ишану есть о чем подумать. А вдруг произошло не так, как ему хотелось?

– Аллах всемилостив, он не допустит, чтобы торжествовали враги, чтобы они растоптали святую веру…

И все-таки Мадарип-ишану стало не по себе. Он слез с ишака и прилег на траву, прислушался к неспокойному стуку сердца. Он считал, что только одному ему принадлежит слава создания «истинной религии». То, что в свое время сделал Топовалды-ишан, было лишь робким началом. Топовалды-ишан не сумел дать своим делам божественного объяснения. Мадарип-ишан другое дело: он во всем старался подражать пророку. Вначале, как и пророк, он воевал против своих врагов оружием. Правда, у него не было знаменитого Зульфикара-пронзителя, каким поражал врагов Мухаммед, – в его руках была только новенькая винтовка, изготовленная в Англии. Потом он, как и Мухаммед, укрылся от людских глаз в Аванской степи – здесь не было горы Хары, но молитва, как он полагал, отовсюду звучит одинаково. Если кто-нибудь из его учеников не мог обрести трясучей «святости», он сердился и считал, что человек все еще находится в лапах иблиса, и «жертву иблиса» били палками до тех пор, пока на него не снисходила благодать аллаха. Хальфы – его ученики и проповедники – разносили по кишлакам необыкновенные легенды о божественном происхождении Мадарип-ишана. О нем говорили, что пятикратный намаз каждый день он совершает не где-нибудь – в Мекке! А хальфа Гузархан пошел дальше всех, он рассказывал, что даже осел ишана наделен мудростью. Будто Гузархан-хальфа сам был свидетелем, когда ишак Мадарип-ишана вдруг заговорил человеческим голосом и громко возвестил, что он везет на своей спине величайшего из учеников пророка.

После отъезда Джуры Насыровича день у ребят начинался так: утром они приходили в школу, кормили питомцев живого уголка, чистили клетки и шли в сад. Душанба жил теперь в саду, в легкой летней времянке. На нем был, хотя и поношенный, но добротный костюм, который еще недавно носил сам учитель. На голове – новая тюбетейка. Лицо чистое – ни ссадин, ни синяков – уже тронул загар. Особенно изменились глаза Душанбы – теперь в них светилась сама жизнь. И чем больше работал Душанба, чем больше уставал, тем светлее были его глаза, тем больше было в них радости. Усталость делала его добрым. Трудился он дотемна и поздним вечером садился у огонька, на котором тихо урчал медный кумган с закипающей водой. Он испытывал такое блаженство, какого не приходилось испытать за всю жизнь. Здесь он был человеком. И только воспоминания о прошлом все еще тревожили Душанбу. И как только он начинал уже чересчур задумываться – возле него появлялись ребята. И опять все становилось на свое место.

…Они присели отдохнуть. Душанба утер рукавом пот на лице, взглянул на только что прорытый арык, по которому струилась желтоватая вода, и сказал:

– Какие молодцы! Уверен, что учитель будет доволен работой. Пока все идет хорошо. Силы у вас хватает, – не без лукавства сощурился он, – и не только для сада… Это уж я по себе знаю: крепкие у вас кулаки, как зимние груши.

Мальчишки рассмеялись. Смеялся и Душанба, поглядывая на ребят добро и ласково.

– Но где ваш дружок, маленький кореец? – спросил Душанба. – Я что-то не вижу его. А парень он, кажется, смелый. Верно?

– Еще бы! – воскликнул Иргаш. – Ромка храбрый.

– Мировой пацан Ромка! – поддержал друга Федя.

– У него все хорошее, и голова тоже, характер немножко плохой: горячий сильно, – пояснил Иргаш. – Скоро придет. К дедушке Хвану пошел. – И неожиданно спросил: – Душанба-ака, а вы больше не пойдете туда? Понимаете, туда?..

Душанба давно ждал этого вопроса.

– Не пойду, – после долгого молчания глухо ответил он, пряча глаза от ребят.

– Душанба-ака, а вот те… – снова заговорил Иргаш. – Ну, которые вас… Те, с которыми вы были, они где-нибудь есть?

– Конечно, они где-то есть, но лучше не думать о них… не надо…

И сейчас же почему-то вспомнились спутники его недавних скитаний. Они будто вышли к нему из могильного сумрака, окружили плотным кольцом, чтобы он не смог вырваться. А через их головы глядели глаза Мадарип-ишана, налитые кровью и злобой. Тут же стоял, как кряжистый карагач, Гузархан-хальфа. Рядом – Рауф-хальфа, сухой, как палка, Гияс, Касымали, дивона-Муслим.

– Да, они все еще есть, – вздохнул Душанба. – Но вам не следует опасаться, они никогда сюда не придут!

– А где они, Душанба-ака? – продолжал Иргаш, преследуя свои, пока еще тайные цели. – Мы можем их видеть?

– Зачем вам они? – насторожился Душанба. Он, кажется, только этого и боялся. – Они совсем не стоят того, чтобы встречаться с ними.

– Вот и хорошо, Душанба-ака, – подхватил Иргаш. – С такими нам и хочется поговорить. Вы скажите, где они. Мы их разыщем и тогда…

Душанба налег грудью на черенок кетменя и покачал головой.

– Нельзя поступать так легкомысленно, – сдерживая волнение, сказал он. – Вы справились со мной, потому что я был болен и беззащитен. У меня не было сил. Там другие люди. Они сильные и так просто не дадутся вам в руки.

– А как же тогда? – не отступал Иргаш. – Пусть они продолжают обманывать людей, да?

– Вы сами говорите, что они нехорошие, что они враги. Надо всем пойти против них, – горячо проговорил Федя.

– Не надо горячиться, ребята, – успокаивал Душанба не столько ребят, сколько себя. – Давайте подумаем, как лучше сделать. Найдем выход. Обязательно найдем…

ГОСТЬ ДЕДУШКИ ТУРГУНБАЯ

Он появился на базаре неожиданно и шумно, вместе с облаками пыли, рвавшимися из-под колес мотоцикла, черный от жаркого степного солнца. Подкатил к навесу, заглушил мотор и пошел навстречу старику.

– О-о, Алимджан, сынок, ты очень кстати, – обрадованно заговорил Тургунбай-ака. – Здравствуй, сынок! Здравствуй! Как здоровье твое? Как самочувствие? Помогает ли аллах тебе в нелегком деле?

– Здравствуйте, Тургунбай-ата, очень рад видеть вас здоровым и как всегда жизнерадостным, – весело отвечал гость, сжимая в своих пропахших бензином ладонях руки Тургунбая. – У меня все хорошо. Только вот не замечал, чтобы мне помогал аллах.

– Это верно, – заулыбался старик, расправляя усы. – Добрые люди тебе помогают. Это уж я хорошо знаю. Да и мне он что-то не помогает, – добродушно посмеивался Тургунбай.

– Тепло у вас, – сказал Алимджан и, сняв куртку, отряхнул с нее пыль. – Тепло!

Алимджан – рослый, с широкой костью и скуластым спокойным лицом степного жителя; на лбу черный чуб, как у подростка, первый раз отпустившего волосы. Взгляд открытый, чуть-чуть мечтательный.

Тургунбай-ата хорошо знал отца Алимджана, погибшего на войне. Они были соседями. С пеленок знал и самого Алимджана. А теперь возле него стоял не чумазый мальчишка, а возмужавший и сильный человек.

– Уважаемый – под навес! – между тем весело хлопотал Тургунбай-ата. – Отдохни от жары и дороги. А я сейчас выберу такую дыню, це-це-це! Никакой падишах такой дыни не кушал. Уж я-то знаю, где ее найти.

Алимджан наслаждался сочными ломтями дыни, длинными, как полинезийские пироги. Над ними кружились осы, слетавшиеся на сладкий запах.

Потом они пили горьковатый, утоляющий жажду чай и беседовали. Алимджан собрался было немного вздремнуть, чтобы переждать жару, но Тургунбай-ата сам завел разговор на такую тему, что отдых пришлось отложить.

– Скажи мне, сынок, правда, что в наших местах все еще бродят дервиши, которых в народе прозвали шайтанами?

– А разве они обещали бросить бродяжничество? – вопросом на вопрос ответил Алимджан.

– Давно я о них не слыхал, – продолжал дедушка Тургунбай, медленно отхлебывая из пиалы чай. – И вот совсем недавно они вроде бы опять появились. А вчера я встретил старика на дороге. Оч-чень не понравился мне этот старик. На Ариф-ишана сильно похож. Ты, конечно, не знаешь, что это за человек был. Но я-то его хорошо знал!

– Да и я немного слышал, – усмехнулся Алимджан. – Его осудили как басмача и контрреволюционера еще в двадцать пятом году. Правда, меня тогда и на свете не было…

– Как?! Ты уже успел узнать? А я хотел удивить тебя! Значит, опоздал. И все-таки, сынок, не мог я ошибиться. Нет! Хорошо знал его. Он тоже поглядел на меня, но сделал вид, что не заметил. На земле лежал, недалеко от дороги. А рядом ишак его пасся.

– Да-а, – неопределенно произнес Алимджан и, вскинув на Тургунбая-ата большие веселые глаза, спросил: – Вы не сказали мне о другом: как ребятам удалось найти волосатого человека?

– Ах, да! – воскликнул Тургунбай-ата. – Самое главное-то забыл! А все это Ариф попутал, не видать бы мне его никогда! Правильно ты говоришь – мальчишки нашли его в тугаях и привели ко мне. Ну, что о нем можно сказать? Больной, жилец из него плохой.

– Жилец из него будет, – твердо сказал Алимджан. – Раз уж он попал к ребятам – толк будет.

– Хорошо! А что ты скажешь мне про Ариф-ишана?

– Чего вам сказать? Это – Мадарип-ишан.

Лицо Тургунбая-ата вытянулось от удивления, глаза недоверчиво впились в гостя.

– Как ты сказал, сынок? Мадарип-ишан?

– Да, именно так я сказал: Мадарип-ишан. Конечно, Ариф-ишан не воскрес из мертвых, потому что на том свете он не был никогда. Просто он стал жить в ином, так сказать, образе.

– А чем занимается?

– Что они сейчас делают? – переспросил Алимджан. – Ходят да людей обманывают. Находятся еще такие простаки, которые всему верят. Всякий вздор несут, нас с вами ругают. Грозят небом и адом. Собираются где-то в тугаях и пляшут, как загробные тени.

– Для меня это новость, сынок.

– Вот видите, Тургунбай-ата!.. Это же мертвецы, хотя они и живут еще. Кто за ними пойдет теперь? – Алимджан отрезал ломоть дыни и впился в нее обветренными губами. – Замечательная дыня, не оторвешься!..

Алимджан отбросил подальше обглоданную дынную корку и, сполоснув руки, стал собираться в дорогу.

– Большое спасибо за угощение, – улыбнулся Алимджан. – И еще. Если вдруг здесь кто-нибудь новый появится, я надеюсь на вас…

Старик важно кивнул головой. Он знал, что Алимджан работает теперь «в органах».

Натянув на лоб большие, круглые очки, гость толчком ноги запустил мотор мотоцикла.

По запутанным кишлачным тупикам и проулкам нехотя разбредался скот. В подворотнях, задыхаясь от пыли, хрипло тявкали собаки. А во дворах уже слышалось позвякивание посуды. Вкусно пахло дымком. В это время Федя Звонков, усталый, в заляпанных глиной штанах, добрался, наконец, до своего двора. У калитки его встретила женщина. Это была мать Романа. Федя сразу заметил, что она чем-то взволнована.

– Тебя-то мне и надо, Федюшка, – печально сказала она, держась за калитку. – Ромку не видал?

– Н-нет, не видал, – не сразу отозвался Федя. – Вы мне говорили, что он к дедушке Хвану ушел.

Мать вдруг всхлипнула и закрыла лицо руками.

– Дедушка Хван сегодня сам пришел. Ромки у него не было, – проговорила она сквозь слезы. – Не приходил он к нему.

– Как не приходил?! – воскликнул Федя, чувствуя, как в лицо бросилась горячая кровь. Но женщина уже не слушала Федю. Опустившись на чурбак, стоявший возле калитки, она горько рыдала.

– Не плачьте, тетя, – успокаивал ее Федя. – Ромка смелый, никуда не денется. Найдем мы его…

Федя забыл про голод, который раньше времени пригнал его к дому, тотчас повернулся и растворился в пыльном сумраке вечера. А через четверть часа Федя и Иргаш уже сидели у Душанбы в беседке. Неяркий свет «летучей мыши» падал на их встревоженные лица.

– Куда он мог деваться? – спросил Душанба.

– Кто знает? Пошел к своему деду, но там его не было. Не приходил, – повторил Федя рассказ Ромкиной матери.

– А на бахче, у дедушки Тургунбай, он не может быть? – продолжал расспросы Душанба.

– Один? Нет! Не может, – ответил Иргаш.

А Душанба почему-то вспомнил Мадарип-ишана. И ему подумалось, что Ромка – этот ершистый мальчуган – выслеживает ишана, идет, как охотник по следу зверя, туда, в тугаи. Душанбу охватило волнение.

– А где живет его дедушка? – спросил он. – Может, сходить к нему?

– Далеко. В другом районе, – ответил Иргаш. – Бувайда район называется. А какой кишлак не знаем.

Душанба тяжело вздохнул. Место хорошо знакомо ему. Именно там и бродят «волосатые».

Саидка торопился. Ему хотелось прийти в кишлак ночью, незаметно, как он делал всегда. Но летняя ночь слишком коротка: не успеешь попрощаться с солнцем и приглядеться к почти осязаемой темноте – на востоке уже снова пылает заря и гонит прочь тьму. В такое время лучше не попадаться на глаза людям – они ничего не пропускают незамеченным. Так учит Мадарип-ишан своих приближенных, а он опытный человек.

Укрывшись за обвалившимся дувалом, Саидка огляделся и незаметно юркнул в узкий, как рукав халата, проулок. Он был уверен, что Иргаш еще спит, нежится, ему торопиться некуда. Потоптавшись возле горбатой калитки, украшенной резьбой, он решил ждать Иргаша в его же саду. На улице стоять неудобно. Но, когда он перелез через дувал и уже приготовился спрыгнуть вниз, услыхал чей-то голос:

– Ага, попался! Теперь я знаю, кто в наш сад за грушами повадился…

Внизу, задрав голову, стоял Иргаш в своей парадной фуражке. В руках у него была кривая, как хоккейная клюшка, палка.

– Ты все же нехороший человек, Саидка, – сердито проговорил Иргаш, – слезай, чего сидишь.

– Я не за грушами, – выдавил из себя Саидка и съежился.

– Слезай.

Саидка хотел спрыгнуть с дувала, но рваный халат подвел: зацепившись полой за сучок, Саидка повис, как мешок с сыром.

– Так и надо тебе! Не лазай по чужим садам, – в сердцах проговорил Иргаш, но тут же мигом взобрался по лестнице на дувал и помог Саидке спуститься на землю.

– Ромка велел сказать: выручайте, – заторопился Саидка. – Он ногу сломал… А рядом… волосатые люди, – докончил гонец и в изнеможении опустился на землю. Иргаш опрометью кинулся в дом. А когда он вернулся с лепешкой и куском вяленой баранины, Саидка уже спал, уронив на грудь голову. Иргаш сунул в сонные Саидкины руки еду и помчался со двора.

…И вот они уже вместе с Федей стоят возле спящего Саидки…

– А где он? Где Ромка? – не поняв второпях существа дела, допытывался Федя.

– Саидка знает, – сказал Иргаш. – Подождем немного, не будем будить. Долго шел, наверное…

Саидка, сладко почмокав губами, тяжело вздохнул, открыл глаза и первое, что увидел, – еду. Она была у него в руках. Как здорово! Наверно, только во сне такое бывает! Отломив кусок лепешки, он затолкал его в рот, затем принялся за баранину. Нет, это не сон – во сне не бывает так вкусно!

– Чего будем делать? – не выдержал Федя.

– Пойдем туда, – с набитым ртом ответил Саидка. – Скоро пойдем. Далеко это, покушать хорошенько надо…

Прежде чем отправиться в дорогу, Саидка с большим вниманием оглядел своих спутников. Затем, подтянув штаны, поправил висевший на тесемке кривой нож в кожаных ножнах.

– Нож есть? – спросил он. И заметив, как ребята растерянно переглянулись, сказал: – Без ножа нельзя ходить. В тугаи пойдем, там волки есть, шакалы…

Шли они знакомой дорогой – к бахче дедушки Тургунбай. Деда на месте не оказалось, и Иргаш не стал искать его. С трудом скрывая радость, вынес из кибитки ружье и старый засаленный подсумок. Потом взглянул на ребят и сказал:

– Пригодится. Пошли скорее…

– Стрелять умеешь, да? – спросил Саидка, когда они, миновав бахчу, вышагивали по дороге.

– А чего трудного? Много раз стрелял.

– Я тоже стрелял из этой винтовки, – похвалился Федя. – Она крепко бьет, только плечо потом немножко болит.

– Почему болит? – не понимал Саидка.

– Выстрелом отдает. Она вон какая. Старинная, – объяснил Иргаш. Но Саидка, должно быть, не понял, как и что может отдавать винтовка, и только восхищенно поцокал языком.

– Прицелиться можешь? Мушку взять?.. – продолжал он.

– Могу. На двести метров могу. Давай ставь свою шапку, – засмеялся Иргаш. – Сейчас дыра будет.

Жаркая степь уступила место болотам, камышу. Густой запах прелой травы словно тисками сдавливал грудь. Идти стало труднее. Саидка не спускал глаз с чавкающей под ногами жижи, чтобы не потерять едва заметную тропинку.

– Ночью тоже здесь шел? – спросил Федя.

– Ага.

Федя больше не стал ни о чем спрашивать. Здесь даже днем страшно, а как же ночью на этом болоте?