Текст книги "На узкой тропе (Повесть)"

Автор книги: Константин Кислов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Константин Кислов
НА УЗКОЙ ТРОПЕ
Повесть

НАХОДКА

Тихо в степи. Полет стрекозы отзывается тугим, долго несмолкающим звуком. Тревожно похрустывает сухая трава под ногами. В небе парит черный орел. Из безоблачной голубой бездны ему, должно быть, интересно следить за двумя живыми фигурками, которые пробираются по краю тугайных зарослей. То – ребята: Федя Звонков и Роман Пак. У Романа лицо точно из глины – красное и широкое, а маленькие подвижные глазки – черные бусинки, зажатые в узких прорезях. Ребята ловят всякую живность для живого уголка. И так увлечены охотничьим поиском, что жара им – бари-бир[1]1
  Бари-бир – все равно (узб.).


[Закрыть], как говорит Ромка. Не замечают они и колючек, которые на каждом шагу предательски подстерегают ноги. А то, что они далеко углубились в заросли и потеряли зрительную связь с остальными ребятами – это даже совсем неплохо.

Федя Звонков – Звонок зовут его ребята – невысокий, плотный мальчишка с рыжеватым вихорком на лбу. Он в трусиках и в линялой майке, испещренной дырками, точно она приняла в себя заряд бекасиной дроби. За спиной у Феди – кузовок из тутовой дранки, а в нем – черепахи, ящерицы и совсем еще маленький, но страшно колючий ежонок. В руках у ребят длинные палки с рогатинками на конце.

– Поймать бы, знаешь, кого? – мечтает Федя, разглядывая следы на песке.

– Шакала, да? – хочет угадать Роман.

– Придумал чего, шакала! Это же мировой вор! Самый пакостный зверь. Вот твои тапочки, – показал он на Ромкины ноги, – сдерет с ног и слопает, а ты и не услышишь. Точно! Мне один пограничник рассказывал. Подметки, говорит, с живых ног отгрызает, пока в наряде лежишь. А пограничник – он врать не будет. Нам бы, Ромочка, дикобраза добыть. Тогда бы, знаешь, что? У всех мальчишек нашего класса завелись бы самописки из дикобразьих иголок. Честное слово! Хорошие получаются.

Роман вдруг поднял руку и съежился, словно наступил на колючку. В пяти шагах, возле камня лежала змея. Тугие серые кольца ожили. Змея, плавно покачиваясь и шипя, подняла голову.

– Гюрза, – шепнул Роман. – Ловить будем?

Федя не успел еще оценить обстановку, как Роман, сделав решительный выпад вперед, точно фехтовальщик, придавил рогаткой змею.

– Сильная… Гробовой змеей ее называют… Раз куснет – десять человек может отравить. Понимаешь, ядом, который она за раз выпускает. Вот…

Они выбрались на полянку, изрытую кабанами. Прислушались. Где же другие ребята? Но ничего не было слышно, кроме комариного писка. Однако Федя что-то заметил. Раздвинув палкой кусты, он вдруг замахал рукой.

– Ромка, гляди сюда, – испуганно прошептал он. – Вот сюда. Видишь или нет?.. Не видишь, что ли, слепой?! – выходил из себя Федя.

В жесткой, сваренной зноем траве лежал человек. Он был в одной набедренной повязке. Косматый и голый, будто пришелец из глубины веков. Из впалой груди вырывались хрипы. Временами, тихо стеная, он пытался оторвать от земли растрепанную голову, и тогда глаза его лихорадочно что-то искали, кого-то звали немой болью.

– Кто это? – прошептал Роман, сдерживая дыхание. – Может, снежный человек? Спустился с Тянь-Шаня и заплутался. А могло несчастье случиться: в лавину попал, ушибся сильно и лежит…

– Да-а… – еле слышно произнес Федя. – А может, из космоса? Ромка? А вдруг это какой-нибудь марсианин, – фантазировал Федя.

– Из космоса? Может быть… не знаю, – неуверенно поддержал Роман. – Подозрительный…

А загадочное существо по-прежнему лежало на спине, подсунув под голову руку.

– Что будем делать? – спросил Федя.

Роман поскреб вспотевший затылок; глаза его совсем скрылись – остались как бы слегка припухшие щели. Он думал.

– Задержать, наверно, придется, – сказал Роман. – Видишь, какой он, таких у нас не бывает. Надо разобраться…

– А кто будет задерживать?

– Кто? Мы с тобой.

– Двое пацанов против одного дикаря? Глупость! – отверг Федя. – Надо с Капитаном поговорить. Понял?

Роман, чуть поколебавшись, согласно кивнул головой. Они постояли еще несколько минут – хотелось поближе разглядеть странного человека, если он поднимется. Но он, должно быть, не мог подняться. Ребятам ничего не оставалось другого, как уйти. И они, неслышно ступая, пошли обратно по своим же следам.

– Замечай хорошенько местность, – шепнул Федя.

– Итак запоминаю, – отмахнулся Роман.

КАПИТАН

Обладателем капитанского звания был Иргаш Кадыров. Ему тринадцать лет. От своих приятелей отличался он всего-навсего тем, что на голове носил не черную ферганскую тюбетейку, а парадную фуражку летчика, которую ему подарил брат, недавно приезжавший в отпуск. И еще: он немного выше их ростом и мускулы на его руках потверже. В остальном он такой же, как и все: босоногий и черный, ходит в узких штанах, собранных под коленками гармошкой, иногда – в трусиках и клетчатой безрукавке. Когда разговаривает, глаза его или смеются, или глядят строго в упор. Но, как и всякий сильный парень, Иргаш не любит задираться по мелочам, а уж если кто доведет – спуску не жди. Мальчишки уважают его за справедливость и твердость характера.

– Капитан! – несется над песками. – Капитан!..

Иргаш стоит на сыпучем бархане, под ногами у него лежит его тень – маленькая и горбатая. И оттого, что тень так уродливо сгорбилась, парадная фуражка авиатора потеряла свою гордую красоту; она походит на лодку с сильно утопленной кормой. Иргаш опирается на палку, но не так, как опираются старые чабаны, нет – палка его откинута назад, как шпага у полководца. И лицо его кажется строгим и непроницаемым.

Первым подбежал к Иргашу Роман. Подбежал и шлепнулся в песок.

– Что? – спросил Иргаш.

– Дай отдышаться. Бежали…

– Чего зря болтать – сам увидишь! – крикнул Федя и стал торопливо снимать с потной спины кузовок с живой кладью.

– И правда! – подхватил Роман. – Пошли скорее! Пошли…

Они уже продирались через тугаи, когда Федя заметил, как черной молнией кинулся в кустарник орел, но, тревожно вскрикнув, взмыл ввысь.

– Бежим скорее, – шепнул Федя. – Он почуял. Нашел…

Как и в первый раз, Федя осторожно просунул палку в кусты боярышника и, порывисто дыша, прошептал:

– Здесь. Смотри, Капитан…

Иргаш вытянул шею. Замер.

– Мертвый? – спросил он едва слышно.

– Живой. Гляди, грудь у него поднимается, дышит, – ответил Федя.

Человек зашевелился и слабо простонал.

– Эхе, совсем джин, – сказал Иргаш. – Безумный. Таких людей ни в одном кишлаке нету. Чужой.

– Звонок говорит, что он из космоса.

– Ага. Таких там только не хватает. – А сам глядел и страшно удивлялся, что за человек, откуда появился?

– Говори, что будем делать? – забеспокоился Роман.

– Что делать?..

Иргаш поправил фуражку и выпрямился.

– Задержим, заберем с собой, – сказал он.

– Правильно! И я так считаю!

– А если?.. – неопределенно произнес Федя.

– Что «если»? Он совсем слабый. А нас трое. Не справимся, что ли?

– Может, сперва разбудить его и поговорить. Спросить… – продолжал Федя.

Но будить незнакомца не пришлось. Едва Роман подошел к нему, как тот вскочил и метнулся в кусты. Упал и закричал таким голосом, что над тугаями с тревожными криками поднялись птицы.

– Кто вы? – спросил Иргаш, подходя к незнакомцу, когда тот умолк. – Отвечайте, я спрашиваю!

Но лежавший никак не реагировал на это строгое требование. Немного отдышавшись, он затряс космами и завыл тихо и тоскливо, потом, закинув голову, зарычал так, что Иргаш потерял охоту допрашивать.

– Э-э, говорил – сумасшедший, – сказал он и махнул рукой.

А незнакомец вдруг захохотал, широко раскрыв большой, крепкозубый рот. Его хохот – это даже страшнее, чем вой: глаза закатились и на ребят глядели желтые с кровоподтеками белки. Очень страшно!

– Эй, вы! – не вытерпел Иргаш. – Перестаньте! Здесь не театр, а тугаи, там – Аванская степь. Никто вас не услышит, кроме шакалов.

И человек, точно испугавшись, замолчал и съежился.

– Надо узнать его имя, – забеспокоился Федя. – Он ведь, наверно, как-то называется?.. Если он человек – имя у него должно быть. Эй вы, человек, как вас зовут? – крикнул Федя. – Скажите свое имя или фамилию, – Федя при этом отчаянно размахивал руками, стараясь разъяснить смысл своего вопроса. Но человек молчал, он даже не повернул головы.

– Какой сегодня день? – спросил Иргаш.

– Понедельник, тринадцатое мая, а что? – ответил Роман. – Забыл что ли, вчера «Пахтакор» опять проиграл.

– Та-ак, – в раздумье произнес Иргаш, не слушая Ромкиных рассуждений. – Будем называть Душанба, – сказал он.

– Э, правильно! – воскликнул Федя. – Как Робинзон! Помнишь, он в пятницу нашел человека и назвал его Пятница! А мы – в понедельник, и назовем Ду-шан-ба.

Они двинулись в путь. Роман шагал впереди, за ним – пленник. Федя шел сбоку, готовый отразить попытку Душанбы к бегству. Процессию замыкал Иргаш, степенно уговаривающий незнакомца:

– Не подумайте удирать. И не бойтесь, плохого ничего не сделаем. А удирать зачем?.. У нас будет лучше, чем в тугаях. Никто не тронет…

Душанба, видимо, и не собирался удирать. Он послушно шел за Романом, слегка покачиваясь из стороны в сторону. И кричать перестал. Но на вопросы, с которыми к нему обращались то один, то другой мальчуган, не отвечал. Его била дрожь, на губах выступила кровь, в безумных глазах застыли страдание и слезы.

Когда, наконец, ребята, преодолев тугаи, вышли на старую, заброшенную дорогу, Иргаш остановился, поманил пальцем Федю.

– Ты, Звонок, иди к ребятам: нельзя бросать их одних. Соберите все лукошки и тащите домой. Мы с Ромкой тут все сделаем.

– А почему не вместе? – удивился Федя.

– Мы пойдем другой дорогой. На бахчу зайдем…

ДЕДУШКА ТУРГУНБАЙ

У дедушки Тургунбая совершенно белая борода, такие же усы, придающие его лицу мудрость и степенность, приходящие с возрастом. А глаза молодые, как у юноши, светились добротой. Зато ноги «хитрили», как говорил сам дедушка Тургунбай. Сердился он на свои ноги. Но «хитрили» они не всегда – осенью да зимой. Весной же, как только расцветали тюльпаны, а в полдень над степью едва видимо струилась прозрачная дымка, старый Тургунбай собирал в хурджуны нехитрый скарб, навьючивал ишака и отправлялся на колхозную бахчу, к месту службы. А «служба» его – караульщик. Было, однако, и другое занятие у Тургунбая-ата[2]2
  Ата – отец (узб.).


[Закрыть] – он ловил перепелок. Под камышовым навесом, возле его сторожки, целыми днями распевали перепела. А старик сидел на циновке и, прихлебывая душистый кок-чай, наслаждался их пением. Не раз говаривал он своим знакомым: «Э-э, хорошая у меня жизнь, сытая, полезная и веселая. Кокандский Худоярхан так не жил, как живет караульщик Тургунбай Саламов! А за хорошую бедану-певунью каждый тебе говорит спасибо и низко кланяется. Очень хорошо…»

Гости его – ребята, предводительствуемые внуком Иргашем. Они приходят целой гурьбой и живут по два-три дня, а то и больше. Приходят они не только затем, чтобы забрать из-под навеса клетки с перепелками, больше за рассказами о том, как дедушка Тургунбай воевал с басмачами.

И в этот раз, как только залаяла собака, чуя приближение гостей, он уже подумал о новом рассказе. Поднялся, поглядел из-под ладони на дорогу и недоуменно нахмурился. Что такое? Ребята кого-то ведут? Ну, конечно, ведут! И кого?.. Ничего более неожиданного не мог представить старый Тургунбай.

– Аллах милостивый, что делается на белом свете! – воскликнул он.

Но размышлять было некогда: косматый человек, сопровождаемый ребятами, неуверенно шагнул под навес и повалился на циновку. Тургунбай-ата впился в него глазами, и когда их взгляды, точно невзначай, встретились, старик заметно заволновался.

– Ох-хо, сердешный, как тебя жизнь наказала, – вздохнул он и тут же стал куда-то собираться.

– Я сейчас, я быстро, дети мои, – приговаривал он, седлая ишака. – А здесь ничего не случится. Этот пес, хоть и старый, но вполне надежный, он ни одного шакала близко не подпустит к жилищу. Уверен, что и перепелки все будут целы…

Неожиданно для ребят Тургунбай-ата вынес из-под навеса ружье с побитым ложем и, поправив пестрый кушак, сел на ишака. Мальчишки наблюдали за стариком с удивлением. Иргаш, подойдя к деду, тихо спросил:

– Зачем винтовку берете?

– О-о, я хорошо знаю, что делаю.

– На людей он не кидается… Он совсем смирный, даже нас не трогал. Душанбой мы его назвали.

– Это не важно, как вы его называете, я-то уверен, что он не Душанба.

– А кто он?

– Узнаем. Очень скоро узнаем. Сейчас в кишлак нужно идти.

…Они свернули с накатанной дороги и шли по жесткой, ощетинившейся целине.

– Скоро будем в своем кишлаке, – неторопливо говорил Тургунбай-ата, будто хотел кого-то успокоить. – Я знаю самую близкую дорогу… Самую короткую, она приведет нас куда надо…

А Иргаш шел и косился на деда: что с ним случилось? Почему такой?

Роману тоже ничего не понятно. Дед, всегда радушный и суетливый, сейчас не походил на себя. Он и старается шутить, но шутки не получаются, он чем-то встревожен и винтовку свою держит так, будто на него вот-вот должны напасть.

Душанба, заплетаясь непослушными ногами, брел и глядел в землю, словно прислушиваясь к чему-то. А людей, что шли рядом, он просто не видел. И только когда кто-то тронул его за плечо, он вздрогнул и поднял глаза – возле него стоял белобородый старик. Душанба взвизгнул и заклацал зубами. Потом захохотал и, кривляясь, стал подпрыгивать. Но дедушка Тургунбай почему-то громко рассмеялся.

– Что с вами, дедушка?! – испугался Иргаш. – Ничего нет смешного, а вы смеетесь?

– Не волнуйся, внучек, – успокоил старик. – Все идет так, как должно быть…

Душанба замолчал, и лицо его опять стало непроницаемым. Теперь он не шатался из стороны в сторону, а, опустив голову, шел спорым, широким шагом, как будто торопился узнать, что будет там, куда ведут его старик и мальчишки.

– Дедушка, почему вы смеялись? – спросил Иргаш с обидой.

– Смотрю, как первобытный человек шагает по колхозной земле, и смеюсь. В кино и то не увидишь такого. Тебе разве не смешно? – серьезно ответил Тургунбай-ата.

– Нет… Ромка, тебе смешно? – повернулся он к другу.

– Чего тут смешного? – нехотя отозвался Роман.

Старик нахмурился и, перекинув за спину винтовку, которая все еще была у него в руках, задумчиво почмокал губами.

– Правильно говорите: ничего нет смешного. Плачевно… Хм… и мне не смешно. Противно… – проворчал дедушка и пятками ткнул в бока ослика. – Противно глядеть, – повторил он в грустном раздумье.

А над степью уже нависал вечер. Солнце, полыхая последним пожаром, опустилось на черные холмы и все глубже зарывалось в землю. Дедушка Тургунбай, поеживаясь от свежего ветерка, сорвавшегося с гребня косогора, запахнул халат. Душанба только передернул плечами – у него не было халата.

На окраине кишлака Ашлак их ждали учитель Джура Насыров, доктор Мирзакул и Федя Звонков, взволнованный долгим отсутствием друзей.

– Чего так долго? – недовольно сказал он.

– Задержались немного, – многозначительно подмигнув, ответил Роман.

Доктор Мирзакул, покачивая головой, разглядывал раны на теле Душанбы, учитель смотрел на волосатого человека с растерянностью и удивлением.

Дождавшись окончания осмотра, учитель подошел к Душанбе и заговорил с ним. Тот молчал, точно был глух или не понимал языка. Учитель повторил свой вопрос по-таджикски, затем по-арабски, по-русски. Душанба молчал и глядел куда-то в пустоту бездумными, ничего не видящими глазами. Когда учитель прикоснулся к нему рукой, он подпрыгнул и закричал. Затем упал на землю и забился в припадке.

– Да-а, ничего не понимаю. Или он очень болен, или… Его надо отвезти в Коканд, – озабоченно сказал доктор. – Там его посмотрят специалисты, невропатологи.

САИДКА

Проучившись три зимы, мальчишка бросил школу. Как ни старался Джура Насырович посадить Саидку за парту – ничего не получалось. Да и как могло получиться? Отец Саидки, по прозвищу Муслим-дивона[3]3
  Дивона – сумасшедший, помешавшийся на религиозной почве (узб.).


[Закрыть], нигде не работал, ходил от кишлака к кишлаку и жил подаяниями. В своем кишлаке он появлялся обязательно увешанный пустыми консервными банками, высушенными тыквочками, пучками конских волос, бормоча несусветную чушь. Саидку отец заставлял исполнять роль поводыря, что не могло не наложить отпечатка на характер мальчика. Держался он обособленно, а если встречался с ребятами – старался обойти стороной и никогда первым не ввязывался в разговоры, а тем более в игры. Больше всех он боялся Иргаша, его слов, пропитанных горечью.

– Эх, ты… В музей тебя посадить надо вместе с отцом и с жестянками…

Когда доктор Мирзакул осматривал на окраине кишлака Душанбу, Саидка сидел на крыше своей кибитки и все видел. Никто не заметил тогда Саидку. А он, прижавшись к дымоходу, внимательно следил за тем, что происходило внизу. И как только услышал приговор доктора отвезти Душанбу в Коканд, неслышно соскользнул с крыши и юркнул в кибитку.

…На рассвете Федя Звонков, у которого заболела мать, погнал в стадо корову и встретился с Саидкой. Тот, завернувшись в рваный халат, пробирался вдоль полуразрушенного дувала.

– Эй, куда нос навострил?! – крикнул Федя.

Саидка, состроив рожу, исчез за дувалом. Федю такое поведение Саидки не удивило, однако он заинтересовался, что же будет дальше. Беспечно помахивая хворостиной, Федя свернул за угол и стал наблюдать за проломом в дувале, где укрылся Саидка. Долго ждать не пришлось. Сперва появилась засаленная тюбетейка, потом настороженные Саидкины глаза. Не увидев Феди, Саидка вышел из укрытия.

– Ясно, – прошептал Федя. – Скрывается… А почему? Меня испугался? Я никогда пальцем его не трогал. Надо проследить, почему он скрывается.

В дорожной, пока еще не горячей пыли купалась парочка хохлатых удодов. Федя обошел их стороной – так хотелось понаблюдать за осторожными птицами, но Саидка, миновав последнюю кибитку, свернул на тропу, которая вела в поле. На чумазом лице его трепетала улыбка. Чему он радовался? Может быть, тому, что удалось обмануть Федю? Тропа шла по краю сухого арыка. Это было хорошо: заросли черной полыни скрывали Федю. Так они прошли километра два. Саидка поднялся на бугор, поглядел по сторонам и, свистнув, чтобы спугнуть любопытных сусликов, направился к кишлаку Павульган, который начинался сразу за тутовой рощей. Федя прибавил шагу. Он решил срезать дорогу напрямик и сократить разделявшее их расстояние. Но Саидка, как только подошел к первому домику, оглянулся и ловко вскочил на дувал, а с него – вниз.

– Обманул! – растерянно произнес Федя. – Наверное, заметил… Вот беда! Ищи теперь его по чужим дворам…

Федя хотел уже повернуть домой, но услышал громкий разговор за дувалом, куда спрыгнул Саидка. Отыскав в глиняной стене щель, он припал к ней глазами и увидел айван, где сидели, о чем-то разговаривая, две старые женщины. Третья возилась возле тандыра, подкидывая в его дымящуюся пасть сухую гузапаю. Но где же Саидка? Пройдя несколько шагов вдоль дувала, Федя опять отыскал трещину и увидел Саидку. Под старой урючиной, на кошме, сидел старик в черном халате, а подле него – Саидка! Рябое лицо старика с редкой, словно выщипанной бородкой было красным и рыхлым. Он слушал Саидку, что-то жуя и покачивая головой. Рядом с массивной фигурой старика Саидка казался мышонком, попавшим коту в лапы. Федя не мог расслышать, о чем говорил Саидка – он говорил шепотом, а когда голос Саидки звучал сильнее, старик обрывал его повелительным жестом. Саидка почтительно кланялся и говорил тише. Затем старик поднялся с кошмы. Ухватив за плечо Саидку, он сунул ему в руки горсть кишмиша и кусок лепешки.

– Поешь и ложись отдыхать, – сказал он хрипловатым басом. – Ты рано поднялся, сын мой, и заслужил, чтобы хорошо отдохнуть. А потом… Потом мы с тобой будем читать святой коран. Всегда помни: нет лучше книги той, которую сотворил пророк…

Это все, что услышал Федя. Проводив Саидку в дом, старик вернулся, прилег на кошму. Федя посидел немного в раздумье и пошел домой: ему больше нечего было здесь делать.

РАССКАЗ СТАРОГО БОЙЦА

На бахче в эти дни было скучно. Никто не появлялся, а Тургунбай-ата привык, что возле него всегда были люди, и не просто люди – собеседники. Он даже перестал ловить перепелов и слушать их незатейливые песенки. Перестал готовить для себя пищу и жил одним лишь кок-чаем и черствыми лепешками. Из ума не выходил тот голый человек, которого ребята назвали Душанбой. Откуда он появился здесь, вблизи бахчи? Что привело его сюда? И тот ли он, за кого принял его старик под горячую руку? Все это очень беспокоило старика. Как и в тревожную пору басмачества, он теперь не расставался с ружьем. Бродил по бахче, словно кого-то выслеживал.

– Ох-хо, слава всевышнему, хоть одного поймали и то хорошо, – вслух рассуждал старик, поглядывая по сторонам. – А он, конечно, не просто так заявился сюда…

А когда, наконец, пришли на бахчу ребята и принесли свежие продукты, старый Тургунбай забросал мальчишек вопросами, будто не встречался с ними целый месяц.

– Как поживает ваш косматый шайтан?.. А что говорит учитель? Неужели и он ничего не знает?.. А еще таких вам не случалось встречать? Вы уж не обманывайте меня, честно скажите. Хорошо ли вы обыскали то место, где нашли Душанбу? Теперь надо смотреть в оба глаза, это уж я знаю…

Ответы ребят не успокоили старика.

– Все у вас – нет да нет, ничего не знаете. А в разведчики собираетесь… Какие из вас джигиты получатся, если вы поверху глядите, – ворчал Тургунбай-ата, унося в шалаш узел с едой.

– Не будем же мы врать, – сказал Иргаш. – Говорим правду – не знаем. Учитель ничего не сказал нам.

– Потом, наверно, скажет, – заметил Роман.

– «Потом, потом», – сердился Тургунбай-ата. – Кот ловит мышей, когда они из нор вылезают, а не потом. Чтобы не опоздать, надо наперед все знать.

Дедушка отломил кусочек лепешки и неторопливо стал жевать, о чем-то думая. Мальчишки уселись под навесом. Хмурились. Плохо принял их дед. Переменился. Все ему неладно, все нехорошо.

– Тогда вы почему-то смеялись, дедушка, помните? А сейчас сердитесь – зачем так? – спросил Иргаш.

– Это верно, внучек, смеялся, – согласился Тургунбай-ата. Он дожевал лепешку, стряхнул с бороды крошки и сказал: – Старое вспомнил. Тогда тоже косматые были, только они не прятались в тугаях, а бродили по кишлакам, по базарам шатались и морочили головы честным людям.

– Расскажите, дедушка, – попросил Федя.

– О-о, это были очень плохие люди, дети мои. Нехорошие люди, – начал дедушка Тургунбай, разминая в пальцах душистую травинку. – Против Советской власти шли.

– Против Советской власти?! – Иргаш даже поднялся, а глаза его округлились от удивления.

– Конечно, против народа шли. Разве это люди? Они недостойны называться людьми…

«А Душанба?..» – подумал Иргаш, вопросительно поглядев на своих товарищей.

Глаза дедушки Тургунбая были полузакрыты, глядели как бы в себя, в пережитое, в тайники памяти.

– Кому первому пришла эта дурь в голову – не знаю, – тихо продолжал он. – Много прошло времени. На моем ружье тогда еще не было ржавчины и никто не называл меня аксакалом. И вас еще не было на свете… И вот в наших местах появились «волосатые шайтаны».

– А что такое «волосатые шайтаны?» – перебил Иргаш.

– Как тебе объяснить? То ли дервиши, то ли монахи… Одним словом, косматые баламуты… Бродили по кишлакам и призывали народ верить только им. Болтали, что они наследники самого пророка Мухаммеда. А все остальные правоверные недостойны и заикаться о пророке. Ну, болтать все можно, а особенно им – они вроде как не в своем уме. Это уж я сам видел, как они бесновались и орали не хуже моего старого ишака. Толковали, будто и пророк Мухаммед был таким же бесноватым. Может быть, мы его не видали. Народ не доверял этим бездельникам. Зато басмачий курбаши Курасадхан пригрел их. Они были в большой чести у этого одноглазого дьявола. Предводитель косматых шайтанов Топивалды-ишан заделался советником курбаши, его духовным наставником. Тут они и показали себя, какие они есть наследники пророка! А занимались чем? Думаете, воспевали хвалу всевышнему? Как бы не так! Народ обманывали, в басмачи вербовали. Кто не шел – запугивали, отнимали жен и детей или убивали. А женщин – тех, несчастных, сжигали. Называли они себя хальфами, дервишами, которых благословил сам аллах, мюридами. Всяко называли. Грабили, убивали и все именем аллаха прикрывали. Убьет человека – аллах покарал, ограбит – так аллаху угодно. Особенно угодничал Курасадхану Ариф-ишан. Сильный был этот Ариф. Люди очень боялись его. Но всему бывает конец, сказка – хорошая или плохая – тоже кончается. Пришла в Ферганскую долину Красная Армия и разогнала басмачей. Топивалды-ишан присмирел. А Курасадхан слал из-за границы тайных гонцов к нему, требовал, чтобы его верные люди не прятали далеко оружия: оно скоро опять потребуется. А какие верные люди у басмачей могли быть? Баи, националисты, духовники, бандиты всякие. Чего они могли предложить народу? Бухарского эмира и кокандского хана. Только их и не хватало! Со старым народ покончил и за большевиками пошел. Судили врагов народной власти. Топивалды-ишана, Ариф-ишана и еще нескольких настоящих зверей расстреляли, а остальных «космачей» отпустили и сказали, чтобы занялись делом и не дурачились. Да они под конец, пожалуй, и сами разобрались, что с Курасадханом не по пути. Я был на суде. Долго он шел, много дней.

Тургунбай налил в пиалу чай. Он почему-то волновался.

– Вы их тоже ловили, дедушка? – спросил Федя.

– В особом отряде ГПУ состоял. Приходилось. Как же – народное дело, сторонкой не обойдешь… – Он отхлебнул из пиалы и, уже весело поглядев на притихших ребят, сказал: – Такие же шлялись, как и тот, которого вы нашли. Вот и удивительно мне. Сколько лет прошло? Много. Жизнь совсем другая настала. А тут, пожалуйста! Как с неба свалился – косматый бродяга! Удивительно…

– Дедушка Тургунбай, а мальчишки у тех ишанов были? Ну, например, такие, как мы? – спросил Федя.

– Не знаю, сынок, – не сразу ответил Тургунбай. – Не встречал.

Тяжело вздыхая, он поднялся и вышел из-под навеса. Остановился.

– Что ни говори, а нужно быть осторожным, раз появились двуногие шакалы. Доверяться им нельзя. На всякую подлость способны…

Рассказы дедушки Тургунбая мальчишки всегда слушали охотно. Иргаш даже розовел от удовольствия: вот какой храбрый у меня дед, с басмачами дрался! Когда дед умолкал – жалел: все интересное происходило тогда, когда его, Иргаша, на свете еще не было. Да и не только Иргаша это огорчало – Феде тоже хотелось испытать счастье настоящего подвига.

Федя думал о своем, упрямо уставившись глазами в пиалу, наполненную холодным зеленоватым настоем. Что он видел на дне пиалы? Может, Саидку в больших галошах на босу ногу и в широких штанах? А может, рябого старика? А может, еще не пойманных птиц и зверей, которых ждут клетки в живом уголке?

– За Саидку нам надо взяться, – после долгих раздумий сказал Федя. – По-моему, он как раз и путается с шайтанами. А через него можно кое-что разузнать. Вот тогда и поговорим…

– Ты, Звонок, всегда что-нибудь придумаешь, – перебил его Иргаш.

– А чего?

– Ничего! Саидка еще нос сам вытирать не умеет. А шайтаны – дело серьезное. Думаешь, они станут ему доверять?

– Значит, станут! Он в Павульган тайком ходит, с каким-то стариком встречается. И даже коран с ним читает. Сам видел.

– Ну и что?! – повысил голос Иргаш. – В Павульгане у Саидки родни полно. В крайней кибитке тетка его живет. А коран – где старики живут, там обязательно его читают.

– Тетка?!

Федя смутился. Его предположения рухнули, но не хотелось сдаваться без боя.

– Ну и пусть тетка, пусть дядя! – крикнул Федя. – Только Саидка не к тетке ходит. И все равно это узнается. Увидите…

– Увидим – и хорошо, – бросил Иргаш, но потом, сдвинув на лоб фуражку, почесал затылок. – За Саидкой, конечно, нужно лучше смотреть, – продолжал он уже деловым тоном. – Учитель правильно говорит. Его надо держать к себе поближе. Чтобы он в школе учился, а не болтался по улицам. А мы его…

– Возьми ты своего Саидку в адъютанты! В ординарцы!.. – съязвил Роман.

И все-таки ребята последовали совету деда: с утра уходили в тугаи и бродили там до самого вечера. Дедушка Тургунбай тоже отправлялся с ними в путешествие, оставляя бахчу и все свое хозяйство на карнаухого пса.