Текст книги "На узкой тропе (Повесть)"

Автор книги: Константин Кислов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

ТИМУРЛЕНГ

Высоко в горах, там, где в огромной каменной чаше покоятся ледяные воды Синего озера, стоял старинный мазар, увенчанный золотым серпиком полумесяца. Сохранилась молва, что лежит в этом мазаре под тяжелым камнем святой шейх Абубакир-ибн-Муталлеб-Хасан. Откуда появился в горах этот шейх и почему он святой – никто не знал. Не знал, наверно, и хромой старец Тимур, живший с незапамятных времен на мазаре. А может и знал хитрый старик, да помалкивал. А то, что он хитрый, сразу видно по его маленьким юрким глазам, которые никогда не стоят на месте. Старик сильно хромает на правую ногу, за это его и прозвали Тимурленгом.

Мазар возвышался над озером. Со стороны можно подумать, что это не мазар, а старинный дворец с узкими, как щели, окнами. Во внутрь мазара люди не заходят: страж – хромой Тимур – не пускает их туда. Они глядят в эти щели и в дверь, когда она бывает открыта. Поклонившись праху Абубакира, паломники идут к озеру, чтобы совершить омовение в неправдоподобно синей воде священного озера.

В двадцати шагах от мазара стоит худжра, в которой живет хромой Тимур. В ней ничего нет, кроме истертых циновок, пыльной кошмы, залатанного чайника и нескольких пиалушек. Чуть подальше худжры – полуразвалившийся сарайчик. В нем когда-то хозяин держал козу, пока ее не разорвали волки. Теперь там дрова и всякий хлам. Старику, должно быть, надоело отшельничество, он все чаще спускается вниз, к людям, говорят, что он ходит ночевать к своему старому другу в маленький кишлачок, которого почти не видно за огромными серыми валунами. Но паломники, хотя и нередко ищут его, не обижаются. Паломник пошел сознательный, он тоже понимает, что нет большой радости сидеть одному на жестоком солнцепеке. Вокруг мазара – ни одного деревца, на камнях ничего не растет, кроме колючек да хрупкого лишайника. А внизу хоть и валуны, но есть лоскутки доброй земли. Есть яблоневые и урюковые сады, есть чайхана и жирный, остро наперченный плов. А без плова даже у святого мазара не может прожить человек.

А вообще-то живет Тимур на мазаре тихо и мирно. Давно забылось жестокое время басмачества, давно заросли раны. Даже друзья стали забывать – все реже заходят они сюда. Годы – тяжело стало подниматься на высокую гору. В дни большого паломничества на мазар приходят дервиши, а иногда – Мадарип-ишан, самый близкий друг и духовный наставник. Тогда Тимур распахивает портальные двери мазара и встает, как часовой на посту. Здесь Мадарип-ишан ведет себя особенно важно, так положено по сану, но только не с Тимуром – своим старым сподвижником в «священной войне» и безропотным рабом. Только один Тимур знает тайну мазара Абубакира. И когда Мадарип-ишан приходит сюда, его ничто не интересует – одна тайна. Только она! Поэтому Тимур не дожидается вопросов и докладывает:

– Да хранит вас аллах! Все хорошо, ишан-ака. Все на своем месте. Все по-старому, даже моя хромая нога не выправляется.

– Спасибо, – отвечает ишан и вяло протягивает руку. Тимур хватает ее и целует.

– Старею, Тимур-ака, горы теперь не по моим ногам. А вы все еще шутите…

Они долго беседуют – целую ночь. Им никто не мешает. Говорят о своей молодости, о джигитской удали и покорности аллаху. Вспоминают минувшее и даже плачут. Почему жизнь пошла не той дорогой, на которую они тащили ее, как строптивого ишака? Неужели кровь, пролитая сынами ислама, никогда не обернется радостью?

– Старею, Тимур-ака, – говорит Мадарип-ишан и опять тяжело вздыхает.

– В старости – мудрость и слава, ишан-ака, – старается ободрить Тимур. Но Мадарип-ишан думает совсем о другом.

– Старею, – повторяет он с хмурой задумчивостью. – И все мы стареем… Ночью одолевают кошмары, а днем – немощь и тоже страх. Постоянно лезет в голову какая-то гадость… Дурное предзнаменование… Аллах прогневался на меня за ваши грехи… Решил я, Тимур-ака, ключ к святой тайне, – он дергает засаленный гайтан кожаной ладанки, что болтается у него на шее, – передать Саидке, сыну Муслима-дивоны. Так будет лучше. Надежней… Вдруг злой враг станет на моем пути?.. Нельзя допустить, чтобы он прикоснулся к тайне. А Саидка – смышленый паренек, послушный… Может, со временем аллах благословит этого юнца быть моим преемником.

Об этом своем решении Мадарип-ишан поведал хромому Тимуру в день Курбанхаита, когда последний раз приходил на поклонение. Немало прошло времени с тех пор, но старик не может забыть холодной безнадежности, которой повеяло тогда от слов ишана. И ему показалось, что вместе с ишаном на мазар пришла сама беззубая старость, горбатая и усталая, в морщинах и клочьях седины. Счастье Тимура, что на поклонение святому Абубакиру приходят не только старики, случается и молодые заглядывают на мазар. Эти все хотят знать, везде лезут и слишком много смеются. Только вчера он встречал учителя из кишлака Ашлак и его ученика – сероглазого русского парнишку. Они не расспрашивали о святом Абубакире. Их интересовал мазар. А что мог рассказать о мазаре Тимур. В архитектуре он не разбирается. Так и объяснил: смотрите сами. Учитель и парнишка долго любовались красотой мазара, ощупывали камни, кусочки окаменевшей извести. Старик отступил от строгих правил – позволил зайти в мазар; там их тоже все интересовало: надгробье, сводчатые стены и глубокие ниши. Потом ходили купаться на озеро, а когда вернулись – Тимур сидел у мазара и пил чай.

– Не откажите, уважаемый таксыр, отведать мое бедное угощение. Вода из Синего озера. Знаменитая вода!

Учитель не отказался. Чай, действительно, был вкусен. Радость охватила Тимура, когда учитель, прощаясь, дал ему совсем новенькую ассигнацию, на которую, как смекнул Тимур, можно прожить целую неделю. Добрый человек учитель. Старику понравилось и другое: первый раз за много лет его поблагодарили за то, что он хорошо ухаживает и держит в чистоте помещение. Одного не понял старый страж: почему учитель и мальчишка не пошли по дороге, что ведет вниз, а отправились на гору по тропинке? Но это их дело, может, им захотелось на архаров поглядеть.

Ощупав в тощем бельбоке хрустящую бумажку, он зашагал вниз. Праздник кончился, теперь сюда не скоро придут паломники. Самое время посидеть в чайхане.

Ехали они шагом, изредка перекидываясь малозначащими словами, ехали, как богомольцы-паломники, у которых впереди далекий, утомительный путь. В селения не заезжали, пробирались стороной, тутовыми рощами. Хаджиусман глядел по сторонам и старался припомнить места, которые были знакомы с детства. Не сведи его злая судьба с Курасадханом, он, Хаджиусман, сын мутавали Бабадуста, и сейчас бы жил в кишлаке Азан или в Маргилане, или в самом Коканде. И если бы не служил в мечети, на худой конец, торговал бы в ларьке ханатласом или остроносыми калошами. Но аллаху не угодно было видеть джигита в услужении, он показал ему другой путь. Сейчас не хотелось лезть в туман прошлого, не хотелось тревожить воспоминания, но они сами наплывали, заставляя учащенно биться сердце.

Перебравшись через железнодорожную насыпь, они спустились в лощину и выехали на тропу, что петляла между голыми курганами. Слева от курганов поднимались кирпичные корпуса стройки, в поклоне сгибались стальные шеи башенных кранов, без умолку гудели самосвалы, покрикивали паровозы, деловито ворчали экскаваторы. Дым и пыль заслоняли солнце, и вся стройка вставала в оранжевой мгле. Хаджиусман молча покачал головой. На его чалму и белый халат ложилась мягкая серая пыль.

– Ох-хо, как люди мучаются! Там, наверно, и есть ад? – указав камчой в сторону стройки, спросил он.

– Большой нефтезавод строится, уважаемый Хаджиусман-ака, – сказал Рауф-хальфа. – Люди говорят, что хорошо зарабатывают и живут в светлых домах, в достатке.

– Много болтают, – заметил Мадумар, – их только слушай.

– Да, да, Мадумар-ака, – отозвался Хаджиусман. – Нельзя слушать безбожников…

И опять воцарилось молчание. Говорить не о чем. Там другая жизнь, совершенно не понятная им. Тихо поскрипывают седла, устало фыркают ишаки, где-то уныло гудит шмель.

– Уважаемые! Где могила моего родителя Бабадуста-ата? – заволновался Хаджиусман. – Неужели мы проехали это место?.. Почему вы не сказали мне? Кишлак Азан где-то здесь?.. Может, мы по другой дороге едем?

– Правильно едем, – мрачно проговорил Мадумар.

– Мазар вашего родителя был не на кладбище, а возле дороги, там и дом ваш стоял, – сказал Рауф-хальфа.

– Конечно, – подтвердил Хаджиусман. – Кто же мог не выполнить завещание родителя?

– Об этом и говорю, – продолжал хальфа. – Во-о-он то место, – указал он на бурое облако пыли. – Самый большой цех там строится. Кишлака Азан давно нету, на его месте новые большие дома стоят. Рабочие живут. А рядом – Комсомольское озеро и много-много ребят там купается…

– О-о, аллах! – глухо простонал Хаджиусман. – Порази их громом, нечестивцев!..

Больше он ничего не сказал, опустил голову и перестал смотреть по сторонам. Проезжая мимо развалин заброшенного кишлака, он подумал: «Хоть здесь еще стариной пахнет – и то слава богу. Сюда не успели забраться. Вон камни – остатки мечети! А это что?.. – он прислушался. – Чу, кажется, голос азанчи звучит над святыми развалинами?..» И с досадой поморщился: то был голос одинокого жаворонка. Кому он пел? Может, солнцу. Может, птенцам своим, которые укрылись в развалинах. «Эх, бездельник! Что тебе не петь – ты свободен!» – ругнулся про себя Хаджиусман.

Мадумар стеганул ишака и поравнялся с Хаджиусманом.

– Местность эта ничего вам не напоминает? Вон тот заброшенный сад в низине? – взмахнул пустым рукавом Мадумар. – Арык? Он давно высох, разве только родничок остался…

– Не могу припомнить, Мадумар-ака, – Хаджиусман привстал на стременах, поглядел из-под ладони вокруг. – Нет, не припоминаю…

Мадумар подобрал здоровой рукой пустой рукав и с силой сжал его в черном заскорузлом кулаке, словно вновь ощутил острую, давно забытую боль.

– Руку потерял здесь, – хрипло прошептал он, с ненавистью оттолкнув пустой рукав. – Здесь был мой последний бой с красными…

– Да, да, вот теперь, пожалуй, и я начинаю вспоминать, – также шепотом проговорил Хаджиусман. – Кишлак, кажется, тогда и был разрушен?

– Тогда, – угрюмо подтвердил Мадумар. – В кишлаке жили очень плохие люди… Курбаши приказал выгнать всех из кибиток и забрать с собой. Но куда брать, сами посудите? Мы едва уносили ноги. И если бы не грязные оборванцы из того кишлака, красные бы порубили всех. Мы тогда прикрыли ими свое отступление. Ну и, конечно…

– Помню. Теперь помню…

– Как не помнить, – задумчиво продолжал Мадумар. – Я чуть не каждую ночь вижу того желтоглазого аскера на красном коне, и сабля его – она, как молния… Рука в сторону отлетела, а я… После молнии наступила черная ночь… Очень долго стояла черная ночь. Свет я увидел только в доме Саттара-хаджи. Вас уже тогда не было здесь… Никого… – тяжело вздохнул Мадумар. – Все ушли с Курасадханом, а я так и остался в доме Саттара, а потом…

Хаджиусману казалось, что ему читают страшную книгу. Но это не книга – его жизнь. Его судьба. У кого она лучше, у него или у Мадумара? А может, у Рауфа-хальфы? Но хальфа, кажется, спит. Медленно покачивается его порыжевшая на солнце шапка; что-то свое возмущенно бормочет петух.

Но Рауф-хальфа слышит разговор спутников. Порой он вздыхает и тихонько шепчет: «Ох-хо, аллах милостивый… Кому польза от этой дикой жизни, неужели тебе? Дай бог! Ох-хо…» И опять слышится однообразный перестук ослиных копытцев: чак-чак-чак…

В полдень, когда жара стала невыносимой, путники спустились в неглубокий овраг, над которым печально никли ветви деревьев.

– Святой ключ Сят-кяк, – сказал Рауф-хальфа и остановил ишака у небольшого чистого озерка на дне оврага. – Можно отдохнуть. Можно покушать. Можно немножко руки и ноги лечить. Все можно.

Хаджиусман наклонился, чтобы зачерпнуть кружку воды, но не успел. Большая маринка шлепнула по воде хвостом, окатив его брызгами, а кружка, булькнув, мягко осела на дно.

– Их! Кидаются, как собаки! – проворчал Хаджиусман. – Голодные? Никто не кормит несчастных…

– Нет, они сыты, – ответил Рауф-хальфа. – Это аллах посылает их для того, чтобы порадовать и развеселить усталого путника.

– Сколько развелось рыбы здесь, Мадумар-ака, я что-то не помню, чтобы раньше ее было так много.

– Раньше, уважаемый, за ними только духовники следили, – продолжал Рауф-хальфа, – а нынче духовникам не до маринок. Ребятишки следят. Дети. И как только они везде поспевают!

– Старый вы человек, хальфа-ака, а на языке у вас, извините меня, какие-то глупости, – сердито прервал Мадумар. – Аллах следит за всем, а не мальчишки. Он единственный властелин всему!

Мадумар нахмурился и отвернулся. Хаджиусман неторопливо жевал лепешку, запивая студеной, пахнувшей рыбой, водой. Рауф-хальфа, подсунув под голову шапку, лежал под кустом, отгоняя от себя мух. Потеряв всякую надежду заснуть, он поднялся и сказал:

– Кусают, проклятые… Ох-хо, на Шахимардан дорога пойдет в эту сторону, – показал он рукой, взглянув на Хаджиуомана. – Она пойдет через Каптархану, через Вуадыль. Мадумар-ака очень хорошо знает туда дорогу.

– А вы? – насторожился Хаджиусман.

– И я тоже знаю. Я все дороги знаю… Мне придется Мадарип-ишана искать, уважаемый. Боюсь, что ишан-ака будет огорчен, если вас не увидит. На меня будет сердиться. Поезжайте одни, а я приеду позже. И может, уговорю его.

– Как, Мадумар-ака? – спросил Хаджиусман.

Мадумар молча пожал плечами.

– Вы, пожалуй, правы, Рауф-хальфа, – согласился Хаджиусман. – Конечно, так будет лучше.

Теперь они вели разговор о дороге, о кишлаках, которые должны встретиться им, о шейхе Тимуре. И когда все было оговорено. Рауф-хальфа умылся, сотворил молитву и ушел, оставив своих спутников у родника.

ПОЕДИНОК

Иргаш вышел на улицу, оглядел ее и, опустив голову, побрел к саду. Не спится Иргашу. И не спится от того, что не нравились ему последние события. Учитель все еще не вернулся из командировки – живые уголки в других школах изучает. И Звонок тоже. Эх, Звонок, Звонок, хотя бы открытку написал! Ромка бы сообщил, но он, кажется, совсем разболелся. Доктор обмазал Ромкину ногу гипсом и строго-настрого приказал – дать ей полный покой! «Не послушаешься – на всю жизнь с одной ногой останешься». Теперь Ромка лежит в постели и разглядывает потолок. А Иргаш один. Но ничего, придет время, соберутся они все, и тогда Иргаш скажет свое слово.

Он уже подходил к саду, как вдруг услышал крик. За ним бежала Рано, сестренка Саидки.

– Вот, еще тебя не хватало, – проворчал Иргаш, хмурясь.

Рано, завернувшись в старую, с длинными кистями, шаль, казалась тоненькой и черной, как обгоревшая камышинка. Снизу, из-под кистей, торчали босые ноги, сверху – нос да испуганные глаза.

– Чего кричишь на весь кишлак?

– Дома у нас плохо. Беда пришла к нам, Иргаш! – Она надрывно всхлипнула и зарыдала, опустившись на землю.

– Говори толком! Что случилось? Не плачь только! – крикнул Иргаш, меняясь в лице.

– Отец… Ночью… Саидку утащил…

Иргаш схватил девчонку за руку.

– Как утащил?! Куда? Да говори же, говори скорей!

– Не знаю… Мама тоже не знает… Только они ушли по дороге в тугаи…

– Эх, вы!.. Беги в сад, там есть дядя – Душанба его зовут… Все расскажешь ему. Понятно?

– А ты сам? – проговорила Рано, не переставая всхлипывать.

– Делай, что тебе говорят! Быстро!..

Иргаш метнулся по улице, пока еще твердо не зная, что делать. На площади, возле хозяйственного магазина, он увидел коня. Иргаш не запомнил, что говорил он завмагу, выпрашивая коня «на несколько минут! Очень нужно!» Но разрешение было тут же получено!

Он подбежал к коновязи, отвязал коня и ловко, как настоящий джигит, прыгнул в седло. Припав головой к гриве, он скакал по обочине дороги. «Скорей! Скорей!» – стучит в голове Иргаша. Из-под копыт коня вырывается пыль и желтым облаком повисает над дорогой. «Скорей! Скорей!»

У дороги стояли двое молодых чабанов, разве что чуть постарше Иргаша.

– Эй, друг, ищешь что ли кого? – окликнул один из них Иргаша, прижимая к ноге залаявшую собаку.

Иргаш осадил коня.

– Тут двое случайно не проезжали? – тяжело дыша, спросил он.

– На ишаке проехал один старик, вроде, недавно. Мальчишка с ним…

– Мальчишка?!

– Да, сзади сидел. Туда поехали, – палкой показал пастух.

…Муслим-дивона сидел под урючиной и что-то жевал. Саидки не было. Услышав стук копыт, Дивона вскочил на ноги и захохотал – он узнал всадника.

– A-а, земляк! За мной приехал? Садись! Гостем будешь!

– Где Саидка? Куда его девали? Где Саидка? – Иргаш спрыгнул с коня.

– Э-э-э, щенок, тебе Саидка нужен, – гнусаво протянул Муслим-дивона, – а мне нужен ты. – И враскачку пошел на Иргаша. Иргаш подпрыгнул, ухватился за толстую ветку и, отчаянно работая ногами и руками, взобрался на урючину. Саидкин отец стоял внизу, злыми глазами смотрел на мальчика и что-то шептал, покачивая головой.

Иргаш взобрался повыше, оглядывая местность, и увидел сначала привязанного к кусту ишака, а потом Саидку. Закутанный в халат, он лежал тут же, у ног ишака. Муслим-дивона вез своего сына Мадарип-ишану.

– Саи-и-идка-а! – закричал Иргаш что было силы.

– Зачем орешь, как ишак! – крикнул Муслим, поглядев наверх. – Нет Саидки. Я здесь!

– Са-а-аи-и-идка!..

Муслим-дивона, сбросив с себя лохмотья, сел на землю, прислонившись спиной к дереву.

– Негодник, сам слезешь. Мне торопиться некуда. Эх-хе, аллах накажет тебя! Спаситель!.. Саидку ему подавай… Всех, кто идет против всевышнего, он наказывает смертью. Да, да, смертью и мукой! Мукой!

Иргаш невольно передернул плечами, ему становилось страшно от угроз и причитаний Муслима-дивоны.

– Погибнете все! – кричал Муслим. – Погибнете, нечестивцы!.. Сперва ты издохнешь. Саидка околеет, как вонючий пес. Потом предатель Али…

Но он не успел закончить: перед ним будто из-под земли вырос сам Алихан. Муслим отчаянно закричал и схватился за нож.

– Оставьте нож, – спокойно и твердо сказал Алихан. – Я пришел не за тем, чтобы драться с вами. Где ребята?

Дивона завертелся, запрыгал и заплакал от бессильной злобы.

– Пусть будет проклята та мать, которая дала жизнь изменнику святой веры! Будь проклята!.. Да! Да!.. Тьфу! Тьфу!.. – плевался он и рвал на себе остатки грязных лохмотьев.

А Иргаш уже змеей скользил по стволу дерева.

…Руки и ноги Саидки были связаны веревкой из колючей овечьей шерсти. Во рту – тряпка. Иргаш кинулся к нему и зубами стал развязывать узлы.

– Жив? Ну, окажи, жив? – он похлопал то Саидкиным щекам и, схватив за плечи, посадил перед собой. – Жив? Скажи, что жив!..

Саидка молчал, на бледном испуганном лице его появилась слабая, неуверенная улыбка. Ему надо было говорить, а не улыбаться. Но кроме улыбки у него пока ничего не получалось…

ТАЙНА «СВЯТОЙ» МОГИЛЫ

С утра путники поднимаются на высокую гору, а конца пути не видать. Петляет узкая турья тропа шириною в куриный шаг среди горячих камней и редких кустов почти черной арчи. Трудная дорога, даже ишаки надсадно фыркают и встают на колени, точно просят у неба милости. И хотя Хаджиусман почти не слезает с ишака, халат его взмок от пота, а ичиги стали тесны – ноги отекают. Давно хочется пить. Из-под ног ишаков то и дело срываются, как осатанелые, большие сизоватые птицы – кеклики. Хаджиусман каждый раз вздрагивает – и раздраженно ворчит: «Нечистая сила! Тьфу!..» А еще его пугают змеи – они тоже часто встречаются.

«И чего поехали не по той дороге, которая ведет вдоль Шахимардансая? – недоумевает Хаджиусман. – Надо же тащиться по таким козьим кручам!»

– Эй, Мадумар-ака, может быть, эта гора в конце концов приведет нас на седьмое небо? – кричит Хаджиусман. – Вы скажите! С грехами туда не пускают, помолиться надо.

Мадумар поворачивает голову и, недовольно морщась от неуместной шутки, отвечает:

– Не гневите аллаха, Хаджиусман-ака, здесь труднее, но безопасней… А гора скоро кончится. Разве вы никогда здесь не были?

– Все горы, на которых довелось мне побывать, невозможно запомнить, уважаемый.

И опять едут они друг за другом и молчат. Опять вздрагивают при каждом взлете кеклика. Вскрикивают при появлении змеи и бормочут заклинания.

И вдруг голубой простор, сверкающий и необъятный, как море, открылся странникам. «Наконец-то!»

Молча, точно по уговору, они расстелили лоскутья кошмы и стали молиться.

Помолившись, путники сели отдохнуть. Мадумар, свертывая кошму, покосился на Хаджиусмана и мотнул головой в сторону.

– Там его и забросали камнями, – сказал он, поправляя сбившуюся набок чалму. – Памятник… Кто знал, что он будет такой великий? Хамза, Хамза – везде сейчас есть Хамза. А тогда один был Хамза – безбожник!

– Не надо, уважаемый, – проговорил Хаджиусман с глухим раздражением в голосе. – Зачем?.. Вы лучше скажите, где мы будем искать Тимура? Или, может, пойдем прямо к нему, на мазар?

– О, сейчас он сидит там, – указал Мадумар вниз. – Чай пьет, плов кушает, сказки рассказывает. Этот старик умеет жить. А на мазаре чего высидишь? – И добавил: – Мадарип-ишана ждать разве не хотите?

– А вы уверены, что хальфа приведет его?

Мадумар, не ответив, поднялся и, порывшись в хурджуне, вернулся на свое место.

– Черствая, но все-таки лепешка. Покушайте, – сказал он и положил перед Хаджиусманом узелок с едой.

…Вечером хромого шейха нашли в чайхане. Старый Тимур внимательно приглядывался к гостю, точно хотел узнать в нем другого человека. А между тем гость был тот самый, с кем Тимур встречался когда-то у Курасадхана и в Чимионе, и в Вуадыле, и в тайном стане дервишей и духовников, замысливших расправу над Хамзой. Он не помнит, как тогда его называли, Хаджиусманом или как-нибудь иначе, но это он…

Странники опять ехали по запутанной козьей тропе, которая вела их в гору. В густых фиолетовых сумерках Тимур казался совсем маленьким. Теперь он молчал. Хаджиусман принес ему такую весть, что жизнь как-то сразу потускнела и потеряла для него смысл. Почему-то страшно было жаль себя. Чего ради он до сих пор сидел на мазаре святого Абубакира? Никогда еще он не подымался к мазару с чувством такой тяжелой тоски и горечи. Когда ишак остановился, он неуклюже слез с него и сказал:

– Слава аллаху, приехали…

Хаджиусман внимательно поглядел по сторонам.

– С вами никто не живет?

– Нет, уважаемый. Никого сюда не затащишь.

Старик долго возился с замком и тихо ворчал:

– Испортился, что ли…

– Не часто бываете. Ржавеет.

– Не от этого – замку столько же лет, сколько и мне, а может, и больше.

Наконец железная дверь заскрежетала на ржавых навесах и отворилась. Из черной утробы мазара подуло затхлым запахом прелого тряпья и сырости. Хаджиусман почувствовал, как тревожно застучало сердце. Дрожащими руками он вцепился в Тимура, прислушиваясь к странному шуму под куполом мазара.

– Что такое?

– Э-э, так всегда здесь гудит.

Над головами у них проносились летучие мыши. Где-то вверху, под каменным сводом, крикнула сова. Кто-то жалобно пискнул и в темноте вдруг засветились два зеленых огня. Хаджиусман еще крепче ухватился за Тимура.

– Не бойтесь, это кот… Ух ты, тварь несчастная! Пакостник, – заругался Тимур. – Сейчас я зажгу светильник. Сейчас…

Подрагивающий огонек керосиновой лампы медленно растворил темноту мазара.

– Закрыли ли вы дверь мазара, Тимур-ака? – спросил Хаджиусман.

– Нет, уважаемый, открытой она осталась. Пусть проветрится здесь.

– Напрасно. Закройте, пожалуйста.

Хаджиусман подошел к стене, ощупал ее. Ему казалось, что он теряет самообладание и вот-вот, не выдержав, упадет. Ему не приходилось бывать на этом мазаре раньше, но он знал, что под плитой надгробья лежат не кости святого – здесь похоронена тайна одного из самых жестоких басмачей… Он пришел за нею.

– Тимур-ака, помогите мне чуть-чуть, – сказал Хаджиусман, пробуя сдвинуть надгробье. Тимур вцепился в камень. Положил на плиту свою единственную руку и Мадумар.

– Взяли!..

Плита, сухо поскрипывая, отодвинулась.

– Еще разок! Еще! – командовал Хаджиусман. – Еще раз! Еще!..

Плита медленно поддавалась, открывая черный подвал. В лицо пахнуло холодом.

– Посветите сюда, Тимур-ака. Ближе… Ближе!..

Тимур и Мадумар, казалось, оцепенели. Они стояли на краю каменной ямы, на дне которой что-то тускло поблескивало. В руках Тимура ходуном ходила керосиновая лампа. А Хаджиусман, склонившись над ямой, потянул веревку. Заскрипели деревянные блоки.

– Ага, понятно, – прохрипел Хаджиусман. – Идите сюда, Тимур-ака. Вы, Мадумар-ака, тоже немножко можете помочь нам…

Страшно брать в руки колючую волосяную веревку. Страшно оттого, что ни Тимур, ни Мадумар не знали, что там, на ее конце. Зато Хаджиусман не выказывал больше ни волнения, ни страха и изо всех сил тянул веревку. Блоки натружено и зловеще скрипели. Наконец, царапая стенки ямы, на поверхности показался довольно большой, обитый медью, сундук.

Тимур и Мадумар боязливо отступили. Хаджиусман смело поднял крышку и принялся деловито разбирать содержимое сундука. Первое, что он извлек из него, был халат. Хаджиусман повертел его в руках, с видом знатока ощупал богатую парчовую ткань и отбросил.

– Мадумар-ака, возьмите! Вам подойдет.

Потом он вытащил и развернул темное полотнище. Это было зеленое басмаческое знамя с истрепанными краями, местами порванное, в пятнах крови. В молитвенном молчании Хаджиусман прижал его к груди.

– Что такое?

– Разве не видите, Мадумар-ака?..

Он еще раз тряхнул знаменем и сунул его за пазуху. Снова полез в сундук и стал выкидывать из него какие-то тряпки. Появилось оружие: новый, густо смазанный английский карабин. Один, другой, третий. По лицу Хаджиусмана струился пот. Вытащив саблю, Хаджиусман выпрямился во весь рост. Ножны ее и эфес в виде изогнувшейся змеи усыпаны драгоценными камнями, тонкий ремешок портупеи и темляк расшиты жемчугом.

– Вот оно – завещание пророка, с которым ходил в бой Курасадхан! – воскликнул Хаджиусман, разглядывая на клинке арабскую вязь. – «Хвала аллаху, вездесущему, всевидящему, – шептал он. – Меч – это ключ к небу и аду!»

Хаджиусман перевернул клинок.

– Слушайте: «Сражайтесь, не робейте: врата рая – под сенью мечей. Тот получит доступ в него, кто пал, сражаясь за веру!»

– Понятно, – так же тихо сказал Мадумар.

Хаджиусман опять уткнулся головой в сундук: теперь он вынимал пулеметные ленты, в руках очутилась двухвостка-камча с инкрустированной рукояткой.

– И это все?! А где остально-о-е? – хрипло протянул Хаджиусман, подняв глаза на Тимура. – Где-е?!

– Не знаю, уважаемый, что вы ищите? – растерянно пробормотал Тимур.

– Как не знаете?! Где золото Курасадхана?! – с угрозой вырвалось из пересохшей глотки Хаджиусмана.

– Где з-з-золото?!

Тимур, упав на колени, взмолился:

– Видит аллах, я ничего не знаю. Спрашивайте у Мадарип-ишана. Он хозяин всему, что есть на мазаре.

– У Мадарип-ишана?! – Хаджиусман размахнулся и ударил старика в лицо. Мадумар схватил Тимура за шиворот, хромец кричал во весь голос, увертываясь от яростных ударов.

В разгар драки упала лампа. Мгла поглотила мазар. И вдруг в этой тяжелой тьме, наполненной шумом возни и керосиновым чадом, раздался сильный, привыкший командовать, голос:

– Оста-но-ви-тесь!..

Хаджиусман бросил старика и упал на колени. Растрепанный и избитый лежал на полу Тимур.

Мадумар ничего не видел, он лежал ничком, как мертвый. Когда в мазар зашли какие-то люди, а среди них светловолосый подросток, Тимур поднял голову. Ему показалось, что он уже видел где-то этого мальчишку и стоящего рядом с ним молодого мужчину. Но где? Он очень похож на того доброго ашлакского учителя, которого он недавно угощал чаем…