Текст книги "На узкой тропе (Повесть)"

Автор книги: Константин Кислов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

– Отчего же, если можно уйти? – минуту поразмыслив, ответил безрукий. – У него здесь немного радости, вы сами скоро узнаете.

Хозяин, извинившись перед гостем, стал собираться на работу. Теперь ему надо обязательно торчать на перекрестке, слоняться по базару, чтобы увидеть Гузархана или, на крайний случай, хальфу Рауфа. Только они могут выполнить его поручение. Гость тоже поднялся, но безрукий остановил его.

– Вам придется посидеть пока взаперти, уважаемый. Здесь никто не помешает. Отдыхайте и набирайтесь сил. – Он вышел и тотчас же вернулся с большим чайником. Потом принес казанок с разогретым пловом, корзину фруктов. Когда все расставил на камышовой циновке, указал на нишу, задернутую занавеской.

– Здесь святая пища – книги! – И, приложив к груди руки, не поворачиваясь к гостю спиной, вышел.

САИДКИНА РАДОСТЬ

В саду каждый день прибавлялось работы – начался массовый сбор урожая. Не успеешь управиться с этим, как зазвенит первый звонок – кончился ребячий отпуск, садись за парты! А Иргашу казалось, что он еще не отдыхал совсем: не побывал в горах и в степи, не наслушался птиц, не накупался в арыке. И даже кинофильмов не посмотрел досыта. Может, поэтому он и торопился: хотел поскорее закончить все дела и наверстать упущенное. Но «поскорее» никак не получалось. Сперва Ромки не было, потом Звонок ни с того, ни с сего опустил руки, а теперь и Саидка несколько дней глаз не кажет. А с ним надо еще как следует разобраться, и если он на самом деле…

В глубине сада кто-то закричал:

– Саидка-а-а!.. Ребята, Саидка заявился!..

По тропинке между деревьев и куртинок одичавшей розы бежал Саидка, по уши обляпанный глиной, в самане, но счастливый и веселый. Следом за Саидкой, слегка прихрамывая, торопился Роман.

– Еле нашел нашего прогульщика! – кричал Ромка. – Нигде его нет! На улицу не выходит! Прячется! Думаете, где я его разыскал? В земле! Не смейтесь! Зарылся в землю, как тот маленький черный зверек. Как его зовут, Звонок?

– Крот, – подсказал Федя не очень любезно.

– Вот, точно, крот! Закопался и месит глину!

Иргаш надел фуражку, висевшую на сучке, и пошел навстречу ребятам. Строго поглядев на радостно улыбающегося Саидку, Иргаш спросил:

– Чего долго не приходил? О тебе ребята, знаешь, как беспокоятся? А ты пропал. Нехорошо! И работы полно.

А Саидка улыбался и глядел на ребят счастливыми и в то же время виноватыми глазами.

– Правильно говорит Капитан, – вмешался Федя. – Отвечай, почему не приходил?

– Работа есть. Дома работа есть, – ответил Саидка и заговорщицки оглянулся по сторонам, будто решил открыть ребятам важный секрет. – Отец домой пришел. Совсем переменился. Пришел и сказал: «Давай будем глину месить. Дом поправлять будем. Дувал хороший тоже делать надо. В общем, жить человеком надо. Хватит». Дома сейчас хорошо стало. Мама не плачет. Рано тоже не плачет. Совсем хорошо!.. А Рауф-хальфа, у которого петух, к нам приходил, отца спрашивал, а я соврал немножко: сказал, его дома нету. Он очень рассердился. Тумар, который был у меня на шее, сорвал! Сказал мне: не будет у тебя счастья. И сильно ругался. Потом убежал. Зачем мне такой тумар? Его Мадарип-ишан дал. Пускай забирает себе! Зачем мне такое счастье?!

Иргаш незаметно толкнул Федю, тот поморщился, но промолчал.

Иргаш заглянул Саидке в глаза и сказал совсем другим тоном:

– Если у тебя такое серьезное дело, Саиджан, – работай дома. Мы справимся. Правильно, ребята?

– Конечно, – подтвердил Федя.

– Закончим здесь, тебе поможем. Все придем, большой хошар сделаем. Ага?

– А я и сейчас могу помогать, – шагнул вперед Роман. – По деревьям лазить не могу – нога не зажила. А сырцовый кирпич сделаю.

– Нет, нет, ты пока не ходи, Ромка, – сразу потускнел Саидка. – Потом… Я сам тебе скажу. Он, знаешь, пока не совсем… Он пока не любит людей. Пускай немножко один дома побудет. Пускай… Потом будет хорошо.

– Кибитку поправишь, дувал новый сделаешь, потом что? – спросил Иргаш весело.

– Не знаешь?! В школу пойду. Учиться буду. Хлопок собирать. В саду работать. Всегда вместе с вами буду! Хорошо, да?

– Еще бы! – воскликнул Ромка.

Мальчишки смеялись. И веселее всех было Саидке. Потом, взглянув на солнце, он заторопился.

– Пойду. Дело есть. Да? Работу надо скорее делать. Мой отец, наверно, давно ждет. Ругается.

И, не слыша возражений, побежал к воротам, что-то радостно выкрикивая.

Время бежало с такой скоростью, что даже саитбаевский ИЖ не мог угнаться за ним. Саитбаев только что вернулся из Шахимардана, собирался поужинать, но не тут-то было! Во дворе его перехватил дежурный и сказал, что днем уполномоченного разыскивал по телефону «Катта начальник» – большой начальник. Саитбаев поглядел на часы – было около десяти вечера. Двор уже потонул в сумерках, вот-вот все закроет густая душная тьма.

Решив разговоры с начальством отложить до утра, он закурил сигарету, открыл окно. В комнату вползла ночь. И вдруг что-то ударило его в лицо.

– Вот, черт! – схватился он за щеку, решив, что это какой-нибудь жук влетел в раскрытое окно и угодил в него. Еще раз провел по щеке ладонью, включил свет и увидел на полу скомканную бумажку. Развернул ее. «Товарищ уполномоченный, у нас в Ашлаке опять появились волосатые гости. Нам они совсем не страшны, мы ни капельки их не боимся. Но они могут навредить Саиду Курбанову. Допускать этого никак нельзя, потому что Саидка неплохой парень и от них совсем отшатнулся. Пишут вам все ребята». Саитбаев кинулся к окну, но в темноте ничего не было видно.

– «Пишут вам все ребята», – повторил Саитбаев и чуть-чуть улыбнулся. – Хорошо, спасибо за всеобщее доверие, но не слишком ли много авторов письма…

Подсев к столу, Саитбаев стал писать докладную записку, чтобы утром отправить ее с фельдсвязью. Докладная получилась короткой: «Все хорошо. Гости приехали. Готовим торжественную встречу. Настроение отличное». Потом добавил: «Пошлите в мое распоряжение машину. Она пригодится». Запечатал как полагается и сдал дежурному.

На улице он постоял несколько минут, приглядываясь к темноте, а потом повернул за угол. Постучал в калитку. Ему открыли. И уже в просторной, хорошо освещенной комнате, с большим, во всю стену книжным шкафом они радостно пожимали друг другу руки – Саитбаев и учитель Насыров.

– Простите за поздний визит, Джура-ака. Простите. Ничего другого не мог придумать, вы мне нужны, – сразу заявил Саитбаев.

– Что вы, что вы! Очень рад видеть вас у себя в любой час, – замахал руками учитель. – Пожалуйста, проходите к столу. Садитесь в кресло. И… выплачивайте долг.

– Какой?! – удивился Саитбаев.

– А Саидкин тумар? О нем вы так ничего и не сказали, хотя я догадываюсь, что в нем-то вы и находите нечто таинственное и, конечно, преступное. Может, раскроете секрет?..

– Для вас нет секрета, – сказал Саитбаев. – Тумар – всего лишь пароль для разговора. Не такая уж большая тайна, но ее хранить нужно, – многозначительно посмотрел он на учителя.

– Верно. Тайна есть тайна. И мною она будет сохранена.

– Паролем является не кожаный шестиугольник, – продолжал Саитбаев, – а молитва, записанная на нем. Тумаров два, а молитва одна. Она разделена на две части. Совпадение текста молитвы двух ладанок и будет паролем. Видите, как просто.

– А причем же здесь Саидка?

– Владелец одной половины молитвы по каким-то только ему известным причинам передал свой тумар другому человеку – Саидке!

– Да-да, очень интересно! И Саидка знает… что ему передали?

– Конечно, нет! Вот, пожалуй, и все об этом. Теперь о другом, Джура-ака. Я зашел к вам совсем по другому делу.

Саитбаев вынул из кармана записку, подал ее учителю.

– Почерк знаком вам? Не Романа Пака?

– Никак нет, – засмеялся учитель. – На этот раз не угадали. Почерк Романа Пака – единственный во всей школе. Иероглифы на камне, а не почерк. Вы бы не разобрались в нем. Мне и то не всегда удается. Эту же записку написал Федя Звонков.

– Спасибо за справку, – серьезно проговорил Саитбаев. Вот о чем я хочу вас попросить: предостеречь своих ребят от каких бы то ни было шагов. Здесь уже не игрой в «сыщики-разбойники» пахнет. Более серьезное дело… Они могут помешать… Осторожно, без нажима нужно немного охладить пыл ребят… А теперь, – он взглянул на часы, – мне пора идти. До свидания!

ДУШАНБА В ЦЕНТРЕ ВНИМАНИЯ

Тургунбай-ата был сердит, как мулла, облаянный кишлачными псами. Он ехал с опущенной головой и ничего, казалось, не видел, кроме пыльного загривка своего ленивого ишака. Даже в строгую пору уразы ему не приходилось так голодать, как в эти дни. И виноват во всем не кто-нибудь, а его внучонок Иргаш. «Эх-хе, что делается с постреленком? От рук отбивается! Чужим людям придется кланяться в ноги, чтобы принесли старику кусок лепешки… И чего ты думаешь, старый чапан: порядок это или беспорядок? Где ты видел, чтобы хорошие внучата так поступали. Никогда еще такого не было! И родители не замечают… Я вот пожалуюсь учителю, тогда он у меня запрыгает, негодник. Прощение будет просить. А я еще подумаю, стоит ли его прощать. В такое ответственное время оставить колхозную бахчу без присмотра! И все из-за внучонка!»

С такими мыслями дедушка Тургунбай въехал в родной кишлак. И первое, что бросилось ему в глаза – безлюдные улицы. Даже собак не слышно и не видно. Что случилось? Неужели полуденный зной разогнал всех людей по прохладным углам? Нет, так не бывает. А вот и чайхана над арыком, здесь всегда есть с кем переброситься словом, но почему-то и она закрыта…

Дедушка Тургунбай ткнул палкой ишака, будто тот был виноват в опустевших улицах, и продолжал свой путь дальше.

Но за первым же поворотом перед ним вырос… провинившийся внук Иргаш. Дедушка Тургунбай придержал ишака и поднял уже палец, чтобы погрозить внучонку. Но тот опередил:

– Дедушка, не ругайтесь! Чистосердечно признаюсь – виноват! – заторопился Иргаш. – Потом все объясню. Возьмите газеты! Возьмите! Я очень спешу. Учитель поручил всем раздать…

Он сунул в руки все еще сердитого деда газеты и помчался.

– Ты совсем с ума спятил! – крикнул старик. – Куда мне их столько? Дыни заворачивать, что ли? И перепелки мои политикой не занимаются!

– Вы потом все узнаете! – крикнул Иргаш. – Я на площадь! Там все! Там…

– Эх, какой бестолковый парень, – проворчал Тургунбай-ата, откровенно любуясь внуком.

Обычно тихая в такое время кишлачная площадь теперь выглядела как в дни больших базаров.

– Уж не беда ли какая стряслась? – с тревогой подумал старик. – И чего Иргаш не объяснил толком? Сунул газеты и удрал, а что я могу прочитать в них, да еще без очков? Ох и парень!..

Оставив ишака возле первого же тополя, он стал пробиваться ближе к трибуне. Ему хотелось разглядеть, кто там стоит? Уж не приехал ли какой-нибудь большой начальник или ученый из Ферганы или из Ташкента? Но когда он, наконец, протискался настолько, что мог разглядеть стоящих на трибуне, то просто не поверил своим глазам. На трибуне было всего два человека: учитель Джура Насыров и «косматый», которого мальчишки называют Душанбой.

– Хмы, что же будет дальше?

Тургунбай-ата повернулся к стоящему возле продавцу из магазина и проворчал:

– Зачем столько народу собралось? Какая невидаль…

– А вы разве не слышали, Тургунбай-ака? Человек, который стоит рядом с учителем, пятнадцать лет состоял в секте «косматых», был дервишем… А теперь бросил их, да еще написал в газету о проделках «волосатых», призывает всех, кто еще верует, порвать с религией – этим обманом людей. Башка, оказывается, у него работает!

– Башка для того и дана человеку, чтобы работать, – важно произнес Тургунбай-ата и повернулся к трибуне. Учитель что-то говорил, взмахивая рукой, но голос его сюда не долетал.

Когда Джура Насыров кончил говорить, к перилам трибуны подошел Алихан. Он был бледен и взволнован, чисто выбритая голова блестела на солнце, как яичная скорлупа.

– Уважаемые! – начал Алихан, едва преодолевая волнение. – Мне почти нечего добавить к тому, что я написал о себе. Газету вы прочитали. Теперь вы видите меня – человека, который долго обманывал вас, злоупотреблял вашим доверием, ел ваш хлеб, пил ваш чай, а приносил за все ваше добро не благодарность, а зло и вред. Каюсь перед вами! Можете наказать, можете простить – ваша воля. Я не буду в обиде. Я очень глубоко ошибся, послушав ишана, поверив в святость и бескорыстие. Какая святость? Все они невежественные и жалкие стяжатели! Трудно было мне переступить этот порог, порвать с прошлым. Но это легче, чем продолжать жить во лжи, во мраке, в унижении!..

Слабый голос Алихана потонул в прибое голосов. «Правильно он сделал, молодец, что ушел от этой грязной свиньи, Мадарипа. Очень одобряю, – думал дедушка Тургунбай, всегда презиравший волосатых нищих. – Все они живут обманом. С контрреволюцией путались. Курасадхану помогали…»

Выбравшись из толпы, Тургунбай-ата остановился, чтобы передохнуть, и почувствовал на плече чью-то руку. Обернулся – возле него стоял Алимджан Саитбаев.

– Салам алейкум, Тургунбай-ата, – с теплой улыбкой поздоровался Саитбаев. – Что вы скажете об этом, – махнул он головой в сторону трибуны.

– Ничего не скажу, сынок, – тихо проговорил старик. – Вы больше нас знаете. Я старый человек. Мне уже семьдесят! А в таком возрасте, прежде чем один раз ответить, нужно десять раз подумать. – И, покачивая головой, пошел к своему ишаку, который, подогнув ногу, понуро стоял у дерева.

– Докладывай, Федя, тебе первое слово, – распорядился Иргаш и впился зубами в яблоко.

– Чего докладывать? Газеты раздал, ни одной не осталось, – ответил Федя.

Яблоко оказалось твердым и зеленым, как маргиланская редька. Иргаш сморщился.

– Кому раздал? – спросил он.

– Старикам в первую голову, старухам…

Правильно, – одобрил Иргаш.

– В Павульган тоже ходил, две газетки передал в крайний дом, где Саидкина тетка живет. Тетка взяла газетки, а на меня поглядела подозрительно, будто я пришел кур воровать, а не по серьезному делу. Калитку захлопнула, чуть нос мне не прищемила. И еще долго что-то ворчала.

– По глупости, – сказал Иргаш. – А самого главного там не видал?

– Нет. Тетка еще одна на супе сидела, посуду чистила.

– Можно мне, Капитан? – спросил Роман. Он сидел на опрокинутом ящике и молчал, что уж никак на него не похоже.

– Давай.

– Я самому Кары-Максуду одну газетку передал, – не без хвастовства начал Роман. – Пришел в мечеть. Ну, меня, конечно, туда не пустили. А тут сам Кары-Максуд вышел, я ему и передал газетку. Взял. Саидку видел. Рассказал ему, какие у нас дела происходят. Говорит, что у него тоже все хорошо. А вот отец – пока не в своей тарелке, так все ничего, а как только кто придет к ним, опять за старые штучки берется – начинает дурь показывать. Подозрительно все это…

– Ты, Ромка, заходи к Саидке каждый день. Такое тебе поручение, – сказал Иргаш. – Поглядывай, как у него дела идут. Чтобы опять его не мучили и голову ему не морочили. Чтобы не потащили его к себе.

– Он сам не пойдет к ним. Ручаюсь чем хочешь!

– Ручаешься, а все равно надо смотреть. И Душанба беспокоится. Замечал?

– Нет.

– А я замечал. Переживает, а молчит. Боится чего-то. Сказал бы нам все, что у него на душе.

– Просто он не нашего возраста, – заметил Федя. – Джура Насырович понимает его и другие взрослые…

– А по-моему, ему стыдно, что он дурил, народ обманывал… Хорошо, что ли? Он ведь большой. Мне бы и то стыдно было, – сказал Роман.

– Сразу всего не узнаешь, – заключил Иргаш. – Подождем. Куда нам торопиться? Он теперь не в тугаях, а с нами…

ВСТРЕТИЛИСЬ…

Хаджиусман ходил из угла в угол по сумрачной мехмонхоне. Он уже несколько дней сидит в запустелой, пропахшей сыростью и мышами комнате с единственным окном. Сидит и ждет. Порой ему кажется, что он в ловушке, и каждый шорох отдается в нем глухим тяжелым ударом. Он вздрагивает и застывает у двери. На полу валяется скомканная газета со статьей Алихана Рузыева.

– Какой же бездельник этот Мадумар, тянет и тянет, – зло бормочет Хаджиусман. – Не верю, что так трудно связаться с ишаном. Не верю…

Он подходит к окну и осторожно, как вор, высовывается из-за косяка. А что можно увидеть из окна? Клочок серого, без единой травинки, двора да корявый ствол шелковицы, по которому торопливо бегут муравьи; листвы не видно, она едва слышно шелестит над крышей. Ни одной живой души. Даже кошка не пробежит за целый день.

– Ох-хо, и сам он забегает только на минутку, чтобы принести еду… Боится или хитрит… Говорит, что хальфа все еще не вернулся от ишана.

В доме послышался гул, словно где-то в далеком углу гудели шмели. Хаджиусман нащупал нож. Через минуту отворилась дверь мехмонхоны и появились сперва хозяин, за ним нищий с петухом под мышкой. Хаджиусман, сдержанно ответив на приветствие, ощупал незнакомца строгим взглядом. Безрукий чуть наклонился к Хаджиусману.

– Это Рауф-хальфа, он может ответить на ваши вопросы, уважаемый. А я отлучусь ненадолго. Извините, – он взмахнул пустым рукавом и вышел. Рауф-хальфа опустил на пол петуха и погрозил ему пальцем.

– Сиди смирно! – сказал он и, кряхтя, уселся рядом. А Хаджиусман все разглядывал гостя и увидел то, что нужно: амулет на бурой, как голенище старого ичига, шее нищего. Между тем Рауф-хальфа не собирался начинать разговора. Он достал из-за пазухи кусок лепешки, сдул с него пыль и стал грызть.

– Вы голодны?

– Хэ, голодный? Эх-хе, я никогда не был сытым, – проворчал Рауф-хальфа. – Неужели Мадумар-ака не догадается устроить хоть маленькое угощение, как вы думаете?

Хаджиусману не понравилось откровенное нахальство нищего. Он резко заметил:

– Гостю грешно вмешиваться в дела хозяина дома!

Он протянул руку к амулету. Но старик отпрянул к стене и халатом закрыл шею.

– Где вы взяли его? – спросил Хаджиусман.

– Аллах знает.

Тогда Хаджиусман подал хальфе свой амулет-тумар. Рауф-хальфа подал ему свой. Хаджиусман долго разглядывал почерневший кусок кожи, прочитал нацарапанную на нем молитву. Он старался быть спокойным и важным, но внутреннее волнение выдавало его.

– Где Мадарип-ишан? – спросил он.

Рауф-хальфа вытряхнул из рукава газету и подал ее гостю.

– Это мне известно, – сказал Хаджиусман, – аллах не простит ему!

– Ох-хо, аллах милостивый, – вздохнул Рауф-хальфа и спрятал недоеденную лепешку. – На все его воля. Он все видит и ничего не прощает. Найдет богоотступника. Ишан-ака день и ночь молится и просит ниспослать на голову отступника страшное возмездие… Тяжелое время наступило, уважаемый таксыр. Очень тяжелое.

Рауф-хальфа говорил тихо, мягким голосом. На глаза навертывались слезы, и он стирал их грязным засаленным рукавом.

– Вы плачете?

– Как же не плакать, уважаемый! – воскликнул Рауф, подняв влажные, полные скорби глаза.

– Когда я увижу его?

– Не сегодня и не завтра. Нет у меня его благословения. Ишан-ака знает, что вы, благодарение всевышнему, уже на нашей земле. Велел передать вам, чтобы во всем полагались на меня. Из наших сюда никто не явится. Все будут молиться и ждать, пока аллах не укротит бесовские силы врагов наших.

– А вы? Почему вы не с ними? – тихо спросил Хаджиусман.

– Э-э, меня никто не считает за человека, любезнейший, – ответил Рауф-хальфа и, сняв с головы шапку, вытащил помятую бумагу. – Вот здесь все написано.

Хаджиусман вырвал из рук нищего бумагу и уткнулся в нее. То была справка, в которой говорилось, что Рауф Ахмедов душевнобольной человек, без определенных занятий и места жительства. И поскольку он не опасный для окружающих – подлежит направлению в дом престарелых.

Хаджиусман покачал головой.

– Хорошо, мудро придумано…

Лицо Хаджиусмана опять окаменело. О, если бы знал Курасадхан, он не послал бы его в свой смертный час в страну безбожников. Здесь ни на что нельзя положиться. Никому нельзя верить. Старый бродяга Рауф-хальфа не только не успокоил его, но вызвал еще большее раздражение и подозрительность. С такими нужно быть очень осмотрительным, осторожным.

Хаджиусман подошел к окну, выглянул во двор. Там суетился Мадумар. В окно потягивало сладким запахом жирного плова. Хаджиусман, повернулся к стоящему у двери старику.

– Какое поручение дал вам Мадарип-ишан?

– С вами быть, уважаемый, – ответил хальфа. – Если вы пожелаете – сводить вас в Шахимардан, на святой родник Сят-кяк, чтобы целебной водой его смыть ваши недуги, поклониться могилам блаженных имамов, побывать на святом мазаре Абубакира, где живет угодный аллаху хромой отшельник Тимур…

– Тимур?! – перебил старика Хаджиусман. – Вы сказали: хромой отшельник Тимур?

– Именно так и сказал, – подтвердил Рауф-хальфа. – Его все зовут Тимурленгом, как того полководца. Но он – совсем дряхлый шейх, живет на мазаре и ждет, когда…

– Тимур… Хромой Тимур… – повторял Хаджиусман, силясь что-то вспомнить. – Уж не тот ли это Тимур… Но его считают умершим!

– Нет, он жив, слава богу, – вкрадчиво произнес Рауф-хальфа. – Курасадхан знал его. Все курбаши, какие на Фергану и Вуадыль ходили, знали его. Мадумар-ака тоже знает…

Хаджиусман повеселел. Даже Мадумар заметил перемену в настроении гостя, когда зашел в мехмонхону с полотенцем и стопкой лепешек.

– О, вы так разговорились, что и о еде забыли! – начал он. – Одними речами сыт не будешь, надо чего-то… Помогите мне, уважаемый Рауф-хальфа, принести сюда казан с пловом.

– Это можно.

– Спасибо, спасибо, дорогой Мадумар-ака, – приложил руку к груди Хаджиусман. – Ни один правоверный не откажется от плова. Мы съедим его и поблагодарим хозяина. Только один вопрос: почему вы ничего не сказали мне о Тимуре? О хромом Тимуре, который охраняет мазар святого Абубакира?

– Простите меня, старого осла: забыл! Голова стала совсем дырявая, как решето… Виноват… Да и человек он маленький, незаметный – кто вспоминает такого?

– Когда сможем тронуться в путь? – перебил его Хаджиусман.

– Сегодня нельзя. Завтра тоже нельзя, – вслух рассуждал Рауф-хальфа, будто раскладывал перед собой карты. – А потом что?.. Так… Надо посмотреть хорошенько, может, следят за нами. Вы, Мадумар-ака, посматривайте кругом. Делать вам нечего – глядите и все примечайте.

– Вы, я вижу, опытный человек, Рауф-хальфа, – заметил Хаджиусман. – Я благодарен вам. И прошу прощения, что вначале мне показалось, будто вы… Немного того… – покрутил гость пальцами возле виска.

– А как же! Жизнь научит, уважаемый…

Не успел он закончить свою мысль, как вдруг встрепенулся петух, загорланил, точно на заре, оглушив всех пронзительным криком.

– Вот слышите! – воскликнул хальфа и весь просиял от радости. – Все будет хорошо, так говорит святая птица!..

Ночь Иргашу казалась бесконечной. Накануне ребята были на похоронах покончившего с собой Гузарханз, и Иргаш был еще под впечатлением этого.

Иргаш вышел на улицу. Было прохладно и шока тихо. Постоял немного, вслушиваясь в тишину, хотел уже вернуться домой, поваляться еще немного в постели, как услышал шаги. Обернулся. По теневой стороне улицы, возле самого арыка, гуськом ехали трое на ишаках. Иргаш прижался к дувалу. Одного он сразу узнал. Тот ехал впереди, в дервишской шапке, из-под которой выбивались космы седых волос, под мышкой – петух. Но двое других Иргашу были незнакомы. Один из них, ехавший следом за Рауфом-хальфой, был в светлом халате, на голове – чалма. Он не молодой, но и не такой старый, как безрукий, что замыкал маленький караван. Иргашу показалось, что безрукого старика он где-то видел, но где – не мог припомнить.

– Надо за Звонком забежать. Он же прирожденный Шерлок Холмс!

Он влетел в калитку Фединого двора и, подпрыгнув, пробарабанил пальцем по окну, возле которого тот всегда спал. Но вместо лохматой головы и облупленного носа Иргаш увидел добродушно-простое лицо тети Маши, Фединой матери.

– Где он, тетя Маша? – с нетерпением спросил Иргаш.

– Не знаю, милый, – ответила тетя Маша. – Вчера вечером сам Джура Насырович приходил. На легковушке уехали куда-то. Сказал дня на два, чтобы не беспокоились.

…Иргаш пришел в сад и нехотя принялся за работу. Теперь, когда неожиданно появилась новая тайна, работа не шла на ум. Все! Теперь он будет считать, что их дружба с Федькой Звонком кончилась. Хитрости и обман не прощают. Почему сам уехал куда-то, а Иргашу не сказал. Настроение Иргаша не укрылось от внимательного взгляда Душанбы, тот подошел ближе и участливо спросил:

– Что-нибудь случилось, Иргаш?

– Нет.

– Ты плохо выглядишь. Может, тебе нездоровится?

– Нет, – односложно отвечал Иргаш, кидая в корзину пригоршни высохшего, но все еще липкого урюка. И потом, будто вспомнив, сказал:

– Старика, который с петухом, сейчас видел. С ним еще двое в чалмах. Один безрукий.

– Без-ру-кий?! – по слогам переспросил Душанба. – Где они?

– Не знаю, – пожал плечами Иргаш. – Туда поехали, – махнул он рукой в сторону тракта.

– А не к Муслиму-дивоне они заехали? – спросил Душанба, встретившись с настороженными глазами Иргаша. – Может, ты не заметил, куда они направлялись?

– Нет. Они прямо поехали. Точно…

Иргаш немного помялся и, как бы между прочим, спросил:

– А Джура Насырович не приходил?

– О-о, еще вчера в Фергану уехал. Какой-то смотр облоно устраивает. А какой – не сказал.

Этого Иргашу было достаточно. И как он не догадался! Конечно, что сейчас можно смотреть в школах? Живые уголки, опытные хозяйства, сады и все такое прочее. Вот облоно и устроил такой смотр в какой-нибудь ферганской школе. И вызвали туда всех срочно-пресрочно.

– Звонок с ним укатил, да? – спросил он с наигранным равнодушием.

– Он, кажется, хотел взять его, – неуверенно ответил Душанба.

– Он и взял его, Душанба-ака! – воскликнул Иргаш. – Точно, я знаю. Кого еще он мог взять на такой смотр? Конечно, Звонка! Там, наверно, живые уголки будут. Звонок самый подходящий…