Текст книги "Vox populi: Фольклорные жанры советской культуры"
Автор книги: Константин Богданов
Жанры:
Культурология
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
О гниении и чистоте
В дихотомии «слова» и «дела», или (что в данном случае – одно и то же) «слова и тела», особенности языковой демагогии советской эпохи определяются настоятельностью не диалога, но ответного «телесного действия». Коммуникативная эффективность соответствующей риторики достигается в таких случаях преимущественно не силлогистическими, но эмоциональными возможностями речевого воздействия, прежде всего – пафосом метафорической и символической речи, опорой на доверие и аргументацию «от очевидного». Показательным примером такой эффективности может служить, в частности, использование экспрессивных и рационально неверифицируемых метафор в функции научных и идеологических терминов. Таковы, например, метафоры гнилости и заразы, широко представленные, с одной стороны, в «научных» текстах советской эпохи по политической экономике, а с другой – в литературных и публицистических текстах, касавшихся сферы идеологии, культуры и быта.
Доктринальное для советских общественно-исторических и экономических дисциплин определение и истолкование империализма восходит к работе Ленина «Империализм и раскол социализма» (1916): «Империализм есть особая историческая стадия капитализма. Особенность эта троякая: империализм есть (1) – монополистический капитализм; (2) – паразитический или загнивающий капитализм; (3) – умирающий капитализм» [227]227
Ленин В. И.Империализм и раскол социализма (1916) // Ленин В. И. Полное собрание сочинений. М., 1969. Т. 30. С. 163. Подробнее: Ленин В. И.Империализм, как высшая стадия капитализма // Ленин В. И. Полное собрание сочинений. М., 1969. Т. 27. С. 396, след. Метафоры гниения в ленинском лексиконе многочисленны и многообразны, см., напр.: «(Р)абочему классу выгоднее, чтобы необходимые преобразования в буржуазно-демократическом направлении прошли <…> революционным путем, ибо реформаторский путь есть путь затяжек, проволочек, мучительно-медленного отмирания гниющих частей народного организма. От гниения их страдает прежде всего и больше всего пролетариат и крестьянство. Революционный путь есть <…> путь прямого удаления гниющих частей, путь наименьшей уступчивости и осторожности по отношению к монархии и соответствующим ей омерзительным и гнусным, гнилым и заражающим воздух гниением учреждениям» ( Ленин В. И.Две тактики социал-демократии в демократической революции (1905) // Ленин В. И. Полное собрание сочинений. Т. 9. С. 254).
[Закрыть]. Приведенные ленинские слова можно было бы счесть не более чем бранным курьезом, если бы они на десятилетия не стали общеобязательными к их буквальному воспроизведению в качестве научной дефинициив школьных и вузовских учебниках, в научных монографиях и публицистических текстах. Рассуждения и даже просто упоминания о капитализме редко обходились без эпитета «загнивающий», создавая устойчивую «гигиеническую» (или точнее – антигигиеническую) топику общественно-политического дискурса. Можно гадать об источниках ленинского «определения» – скорее всего, их нужно видеть в расхожем уже для XIX века противопоставлении больного Запада и здоровой России. Инвективная метафорика антизападников и традиционалистов, православных проповедников, славянофилов и народников пестрит «медицинскими» определениями «болезней», мучающих Европу и чреватых для России. Политический и культурный мир Запада «разлагается», «гниет», «умирает» и т. п. [228]228
Подробно: Богданов К. А.Врачи, пациенты, читатели. Патографические тексты русской культуры XVIII–XIX вв. М., 2005. С. 199–213.
[Закрыть]С оглядкой на инерцию таких предостережений Н. Я. Данилевский вынес в название одной из глав своего фундаментального труда «Россия и Европа» (1869) вопрос «Гниет ли Запад?» (заверяя далее читателя, «что явлений полного разложения форм европейской жизни, будет ли то в виде гниения, то есть с отделением зловонных газов и миазмов, или без оного – в виде брожения, еще не замечается») [229]229
Данилевский Н. Я.Россия и Европа. Взгляд на культурныя и политическия отношения Славянскаго мира к Германо-Романскому. Спб., 1889. См. рассуждения Иринарха Потугина из «Дыма» И. С. Тургенева (1867): «(А) сойдется десять русских, мгновенно возникает вопрос <…> о значении, о будущности России. <…> Ну, и конечно, тут же, кстати, достанется и гнилому Западу» ( Тургенев И. С.Сочинения: В 12 т. М., 1981. Т. 7. С. 270).
[Закрыть], а Константин Леонтьев изрек в 1880 году (под впечатлением от взрыва бомбы в Зимнем дворце) приснопамятную сентенцию о необходимости «подморозить хоть немного Россию, чтобы она „не гнила“» [230]230
Леонтьев К. Н.Передовые статьи «Варшавского Дневника» 1880 года // Леонтьев К. Н. Восток, Россия и Славянство: Философская и политическая публицистика. Духовная проза (1872–1891). М., 1996. С. 246.
[Закрыть].
Контекст таких определений, впрочем, мог быть и шире – достаточно вспомнить хотя бы шекспировский афоризм, слова Марцелло из Гамлета: «Прогнило что-то в Датском королевстве» (Акт 1. Сцена 4, в оригинале: «Something is rotten in the state of Denmark»), – пьесы, заметим попутно для любителей интертекста, занятно перекликающейся (в сценах с призраком, являющимся Гамлету) также с текстом «Коммунистического манифеста» Маркса и Энгельса, возвестивших о приходе «призрака коммунизма» [231]231
Примеры использования физиологических и «(анти)гигиенических» инвектив вне контекста русской культуры: Guldin R.Körpermetaphern. Zum Verhältnis von Medizin und Politik. Würzburg, 2000; Buruma I., Avishai M.Occidentalism: The West in the eyes of its enemies. N.Y., 2004.
[Закрыть]. В 1930-е годы использование медико-гигиенических сравнений в политическом лексиконе широко распространяется в нацистской пропаганде, тексты которой пестрят упоминаниями о еврейской заразе, «гнойниках» и «язвах» либерализма, «трупном яде» марксизма и т. д. [232]232
Winckler L.Studie zur gesellschaftlichen Funktion faschistischer Sprache. Frankfurt am Main, 1970. S. 84 f.; Heid L.Was der Jude glaubt, ist einerlei… Der Rassenantisemitismus in Deutschland // Die Macht der Bilder. Antisemitische Vorurteile und Mythen. Wien, 1995. S. 240.
[Закрыть]Советская пропаганда здесь, как и во многих других случаях, дублирует подобные инвективы [233]233
Weiss D.Stalinistischer und nationalsozialistischer Propagandadiskurs im Vergleich: eine erste Annäherung // Slavistische Linguistik 2001. Referate des XXVII. Konstanzer Slavistischen Arbeitstreffens. Konstanz; München, 2003. S. 311–361. Специально о пропагандистском использовании медико-биологического дискурса: Вайс Д.Паразиты, падаль, мусор. Образ врага в советской пропаганде // Политическая лингвистика. Екатеринбург, 2008. Вып. 1(24). С. 16–22. Автор, к сожалению, обходит вниманием доктринальные тексты о «гниении» капитализма и почему-то считает, что «особенно популярным» в советской пропаганде «было слово „паразит“, которое оставалось центральным ругательством до конца существования языка советской политической пропаганды» (С.17). Между тем использование «паразитарных» сравнений, хотя и содержится уже в ленинском определении империализма, широко пошло в ход только после принятия в 1961 году указа «Об усилении борьбы с лицами (бездельниками, тунеядцами, паразитами), уклоняющимися от общественно-полезного труда и ведущими антиобщественный паразитический образ жизни», и последовавших за ним законов об уголовной ответственности за бродяжничество, попрошайничество и «ведение иного паразитического образа жизни» (Статья 209 УК РСФСР). При интересе к «инсектным» метафорам советского политического дискурса Вайс не упоминает также о пионерском исследовании на ту же тему: Орлова Г.Рождение вредителя: отрицательная политическая сакрализация в Стране Советов // Wiener Slawistischer Almanach, 2003. Bd. 49. S. 309–346.
[Закрыть].
В языковой ретроспективе советской эпохи метафорика гнилости и умирания стала исключительно продуктивной для ее специализированно «научного» (преимущественно – политико-экономического) использования. Однако эффективность связанного с ней словоупотребления охватывает и те случаи, когда речь заходит о необходимости осуждения чего бы то ни было как идеологически чужого – не обязательно западного или прозападного, но обязательно не– или антисоветского. В 1931 году излюбленные Лениным «гигиенические определения» соответствующим образом дополнил Сталин. В «Письме в редакцию журнала „Пролетарская революция“» («О некоторых вопросах истории большевизма») Сталин, понося историка А. Слуцкого и вместе с ним всех тех, кто видел в троцкизме одну из фракций коммунизма, а не «передовой отряд контрреволюционной буржуазии», заявлял, что сама дискуссия с «фальсификатором» партийной истории стала возможной как проявление «гнилого либерализма», «имеющего теперь среди одной части большевиков некоторое распространение» [234]234
Сталин И. В.О некоторых вопросах истории большевизма. Сочинения. М., 1951. Т. 13. С. 84–102. Впервые в: Пролетарская революция. 1931. № 6 (113).
[Закрыть]. «Письмо» Сталина незамедлительно обрело статус программного документа о надлежащем изучении истории, а слова о «гнилом либерализме» стали расхожей инвективой по адресу очередных жертв идеологических чисток [235]235
Напр.: Бертагаев, Ермоленко, Филин. Против извращений марксизма-ленинизма в ИЯ //Ленинградская правда. 1932. № 3. 3 января. С. 3 («гнилой либерализм партруководства»); Морозов Д.Партийное руководство пединститута притупило классовое чутье, большевистскую бдительность и проявило гнилой либерализм к протаскиванию контрреволюционной троцкистской пропаганды (Постановление бюро горкома ВКП(б) // Северный рабочий. 1932. 3 января. С. 1. Раскритикованный Сталиным А. Г. Слуцкий (1894–1979), несмотря на его публичные покаяния, был в том же году исключен из «радов общества историков-марксистов» (Вестник коммунистической академии. 1932. № 1/2. С. 40–66), а в 1937 году репрессирован. Подробнее о последствиях письма Сталина для советских историков: Литвин А.Без права на мысль. Историки в эпоху Большого Террора. Очерки судеб. Казань: Татарское книжное издательство, 1994.
[Закрыть].
Помимо Ленина и Сталина, в склонности к закреплению в советском общественно-политическом дискурсе метафор гниения, разложения и заразы особая роль должна быть отведена Максиму Горькому, публицистические тексты которого в 1930-е годы едва ли не психотично варьируют нехитрый набор «(анти)гигиенических» и медицинских сравнений:
«Фашизм <…> есть не что иное, как попытка укрепления разрушающегося, изгнившего капиталистического строя» («Работнице и крестьянке», 1933). «Расовая теория – последний „идеологический“ резерв издыхающего капитализма, но гнилое дыхание его может отравить даже здравомыслящих людей» («Пролетарский гуманизм», 1934). «Человечество не может погибнуть оттого, что некое незначительное его меньшинство творчески одряхлело и разлагается от страха пред жизнью и от болезненной, неизлечимой жажды наживы. Гибель этого меньшинства – акт величайшей справедливости, и акт этот история повелевает свершить пролетариату» («Пролетарский гуманизм», 1934). «/Н/еизбежны все и всяческие мерзости, истекающие из гнойника, называемого капитализмом. Но против этого гнойника, все яснее освещая его отвратительное, тошнотворное, кровавое паскудство, встает и растет уже непобедимое» («Литературные забавы», 1934). «Нам хорошо известно, какой гнилью нагружена душа буржуазной личности» (Доклад на Первом всесоюзном съезде советских писателей, 1934). «Путь пролетариата к победе становится все шире, все более ясно виден <…> Но капитализм все еще жив и действует, отравляя зловонием людей, созданных им, воспитанных на его гнилой и грязной почве» (Третьему краевому съезду советов, 1935) [236]236
Горький М.Собрание сочинений: В 30 т. М., 1953. Т. 27. С. 28, 239, 241, 275, 313, 389.
[Закрыть].
Такие примеры можно множить, но публицистический энтузиазм советского классика не ограничивался пусть и отталкивающим, но все же несколько абстрактным словоупотреблением. В стремлении конкретизировать полюбившиеся сравнения Горький апеллировал к общепонятной образности и «диагностическим» данным, демонстрируя незаурядный интерес к сфере психиатрии и особенно сексопатологии. «Капитализм насилует мир, как дряхлый старик молодую здоровую женщину, оплодотворить он ее уже не может ничем, кроме старческих болезней» («О культурах», 1935). «Парады фашистов <…> это – парады рахитичной, золотушной, чахоточной молодежи, которая хочет жить со всею жаждой больных людей, способных принять все, что дает им свободу выявить гнойное кипение их отравленной крови. В тысячах серых, худосочных лиц здоровые полнокровные лица заметны особенно резко, потому что их мало» («Пролетарский гуманизм», 1934) [237]237
Горький М.Собрание сочинений: В 30 т. Т. 27. С. 466, 236.
[Закрыть]. Но и это, как выясняется, еще не все: «Уже сложилась саркастическая поговорка, – напоминает Горький: „Уничтожьте гомосексуалистов – фашизм исчезнет“», тогда как в СССР – «в стране, где мужественно и успешно хозяйствует пролетариат, гомосексуализм, развращающий молодежь, признан социально преступным» («Пролетарский гуманизм», 1934) [238]238
Горький М.Собрание сочинений: В 30 т. Т. 27. С. 238. Запрет гомосексуализма в СССР получил юридическое оформление 7 марта 1934 года (по закону от этого числа обвиняемым в действиях гомосексуального характера грозило тюремное заключение от 4 до 5 лет). Убеждение о связи гомосексуализма и фашизма высказывалось в 1930-е годы многими представителями левого движения и наиболее последовательно изложено у Вильгельма Райха, рассматривавшего гомосексуализм как отклонение, психологически характеризующее фашизм ( Oosterhuis Н.The «Jews» of the Antifascist Left: Homosexuality and the Socialist Resistance to Nazism // Journal of Homosexuality. 1995. Vol. 29 Issue: 2/3. P. 227–257; Dean C. J.The Fragility of Empathy after the Holocaust. Ithaca: Cornell University Press, 2004. Ch. 4). He исключено, впрочем, что Горький повторил знаменитые слова Муссолини о штурмовиках Эрнста Рема (известного своим гомосексуализмом) как о «criminali е pederasti», т. е. «преступниках и педерастах» ( De Santis S.La notte dei lunghi coltelli. Avverbi Edizioni, 2007). Стоит заметить, что принятие советского антигомосексуального закона (7 марта 1934 года) интригующе совпадает с датой официального прихода нацистов к власти в Германии ( Nemtsev М.How did a sexual minorities movement emerge in Post-Soviet Russia. VDM Verlag, 2008. P. 17). Статья Горького опубликована в мае, т. е. за месяц до «ночи длинных ножей» – устранения Рема и его окружения. В годы войны тему гомосексуализма применительно к нацистам подхватит И. Эренбург (в очерке «Три года», 1944), попадет она и в документы, предназначенные к служебному использованию, см.: Ауэрбах Т.Немецко-русский словарь жаргонных слов, кличек и крепких словечек / Под ред. доцента генерал-майора Н. Н. Биязи. М. [Военный факультет западных языков], 1943.
[Закрыть].
В доказательство того, что «мир буржуазии <…> психически болен», приводится ссылка на «сообщение одной из газет»: «Никогда еще количество сумасшедших не было так велико в Америке, как сейчас. Один видный психиатр высчитал, что если распространение душевных заболеваний будет и впредь идти тем же темпом, через семьдесят пять лет (т. е. к 2008 году, отсчитывая от времени написания Горьким цитируемого текста. – К.Б.) половина всего населения С. Штатов будет сидеть в сумасшедших домах, а другой половине придется работать на их содержание» («О воспитании правдой», 1933) [239]239
Горький М.Собрание сочинений: В 30 т. Т. 27. С. 58.
[Закрыть]. Но западный мир не только болен – он стремится заразить других, ведь его слуги «организуют новую всемирную бойню на земле, на воде, под землей, в воздухе, с применением ядовитых газов, бактерий чумы и других эпидемий» («Пролетарская ненависть», 1935) [240]240
Горький М.Собрание сочинений: В 30 т. Т. 27. С. 473.
[Закрыть].
Советское общество, в отличие от западного, призвано, по Горькому, демонстрировать тотальноездоровье, столь же буквальное, сколь и метафорическое. «Здоровье» физкультурных праздников соотносится в такой риторике со «здоровьем» партийных «чисток», санация тела с санацией природы и общества. Из составленной Горьким вступительной статьи в книге «Беломорско-Балтийский канал им. Сталина» (М., 1934) читатель узнавал о том, что, хотя на строительстве канала и «был сосредоточен весь гной, который отцедила страна» [241]241
Беломоро-Балтийский канал им. Сталина. История строительства / Под ред. М. Горького, Л. Авербаха, С. Фирина. М., 1934. С. 69
[Закрыть], но благодаря сотрудникам ГПУ – «гвардии пролетариата, людям железной дисциплины и той поразительной душевной сложности, которая дается лишь в результате тяжелого и широкого житейского опыта» – происходит благодетельный «процесс оздоровления» заключенных («социально больных и „опасных“ людей», о чем они, конечно, вполне могли бы поведать и сами, но пока «о многом, что пережито ими, они еще не в силах рассказать по очень простой, чисто технической причине: им не хватает запаса слов, достаточного для оформления разнообразных и сложных процессов „перековки“ их чувств, мыслей, привычек» («Правда социализма», 1934) [242]242
Горький М.Собрание сочинений: В 30 т. Т. 27. С. 126.
[Закрыть].
Угроза заразы объединяет мир природы и мир идеологии. Обращаясь к писателям, Горький наставляет их научиться различать в своих рядах и остерегаться пассивных «зрителей», уклоняющихся от участия в социалистическом строительстве, «ибо укусы трупной мухи могут вызвать общее заражение крови» (О «зрителе», 1933 [243]243
Горький М.Собрание сочинений: В 30 т. Т. 27. С. 114. Опубликовано в «Лит. газете» 29 окт. 1933.
[Закрыть]), а поучая школьников, объясняет им вред насекомых, грызунов и сорняков, несовместимых с Советским государством: «В нашем государстве не должно быть насекомых, опасных для здоровья людей, сорных трав, истощающих соки земли, вредителей лесов и хлебных злаков <…> не должно быть места саранче, пожирающей хлеб, комарам, которые прививают людям лихорадки, мухам, распространяющим болезни, насекомым, истязающим домашний скот» [244]244
Горький М.Собрание сочинений: В 30 т. Т. 26. С. 198.
[Закрыть].
Лексико-стилистические пристрастия Горького индивидуальны, но не уникальны. Современникам пролетарского писатели постоянно напоминали как о том, «что здоровый нормальный организм мыслим только в социалистическом обществе» [245]245
Комаров B. Л.Памяти великого мыслителя // Вестник Академии наук СССР. 1936. № 3. С. 11.
[Закрыть], так и о контексте идеологически рекомендуемого словоупотребления метафор гнилости и заразы. Так, если в появившемся в 1936 году тексте «Гимна партии большевиков» (слова В. И. Лебедева-Кумача, музыка А. В. Александрова) пелось:
Изменников подлых гнилую породу
Ты грозно сметаешь с пути своего.
Ты гордость народа, ты мудрость народа,
Ты сердце народа и совесть его, —
то газетные передовицы следующего года цитировали Ворошилова: «Очищая свою армию от гнилостной дряни, мы тем самым делаем ее еще более сильной и неуязвимой. Армия укрепляется тем, что очищает себя от скверны» [246]246
Правда. 1937. 13 июня.
[Закрыть]. Гигиенические наставления закономерно прочитываются на этом фоне как дополнительные к идеологическому перерождению, делающему возможным и необходимым избавление от всевозможных «язв» прошлого и настоящего [247]247
Starks Т.The Body Soviet. Propaganda, Higiene, and the Revolutionary State. Madison: The University of Wisconsin Press, 2008.
[Закрыть]. Если же идейное здоровье может влиять на физическое (что попутно обязывает к надлежащей цензуре собственно медицинских статей о самочувствии советских граждан) [248]248
См., напр.: Блюм А В.Советская цензура в эпоху тотального террора 1929–1953. СПб., 2000. С. 142 (один из многочисленных примеров такого рода – задержанная в 1933 году цензурой статья «Жилищные условия туберкулезных бациллоносителей в Ленинграде» (предполагавшаяся к публикации в «Трудах Ленинградского туберкулезного научно-исследовательского института»), рисующая, по мнению цензоров, «крайне мрачную картину обеспеченности жилплощадью в бациллярных районах в Ленинграде».
[Закрыть], то партийные и судебные «чистки» ведут к оздоровлению общества и, в свою очередь, к оздоровлению тела [249]249
Харходин О. В.Обличать и лицемерить. Генеалогия российской личности. СПб., 2002. С. 163–165.
[Закрыть].
Муссирование физиологических и медико-гигиенических метафор в отношении капиталистического мира и в конечном счете всего не– или антисоветского кажется в этих случаях эффективным не только в плане их эмоционального воздействия, но и с точки зрения их «телесной» референциальности. Болезнетворная «гниль» Запада маркирует советскую «чистоту» и оценивается как атрибут идеологической практики, обязывающей к «телесному» (и уже поэтому ритуализованному) противопоставлению «чужого» и «своего». Никакие оговорки на предмет отдельных достижений капиталистического мира не меняют общей картины враждебного «гниения»:
То обстоятельство, что империализм есть загнивающий капитализм, не исключает элементов роста и развития отдельных областей, отдельных моментов науки и техники. Больше того, именно этот рост, усиливающий противоречия капитализма, и ведет к неизбежности его конца [250]250
Яновская С.Предисловие // Вейль Г. О философии математики. М., 1934.
[Закрыть].
Враждебный к советской идеологии мир обнаруживает гниение и телесное разложение повсеместно – в политике, науке, искусстве и литературе, музыке и повседневном быту.
<Б>ыло бы убедительнее, если бы писатель показал нам не только созревший уже или почти созревший бытовой или общественный нарыв, а также и те условия, в которых гнойник начался и назревал, постепенно втягивая в свою испорченную ткань все новые клеточки. <…> То произведение пролетарской литературы, которое, выявляя или бичуя болезненные процессы в партийной и рабочей среде, не показывает с полной убедительностью этой главной причины разложения и перерождения, заранее обречено на неудачу, неизбежно будет представлять перспективы развития пролетарского общества искаженными [251]251
Родов С.Самокритика и пролетарская литература // Удар за ударом. Удар второй. Литературный альманах / Под ред. А. Безыменского. М.; Л., 1930. С. 231–232.
[Закрыть].
С тех пор прошло примерно четверть века и данный Лениным марксистский анализ капитализма получил бесчисленное количество подтверждений практического и научно-теоретического характера. С тех пор обнажились многие зияющие трещины и зловонные гнойники во всем организме капиталистического общества [252]252
XXII годовщина Октябрьской Революции. Доклад тов. В. М. Молотова на торжественном заседании Московского Совета 6 ноября 1939 г. // Пропагандист и агитатор РККА. 1939. Ноябрь. № 22. С. 5.
[Закрыть].
Все это рисует Пруста как художника, глубоко апологетически относящегося к своему загнивающему миру, смакующего его, несмотря на тление, которое он же сам ощущает и воспроизводит [253]253
Гальперина Е.Пруст // Литературная энциклопедия. М., 1935. Т. 9 (http://feb-web.ru/FEB/LITENC/ENCYCLOP/le9/le9–3441.htm).
[Закрыть].
Современные идеалистические философские системы со всей полнотой раскрывают маразм, зловонное гниение буржуазной культуры, показывают всю глубину идейного падения буржуазии [255]255
Острянин Д. Ф.И. И. Мечников и его борьба против идеализма и религии. М., 1952 (http://www.biografia.m/cgi-bin/quotes.pl?oaction=show&name=iimechnikov).
[Закрыть].
Почему же возможны столь абсурдные картины, столь абсурдное, на первый взгляд, соединение искусства и религии? Но это закономерно, ибо общий процесс загнивания буржуазной идеологии находит в этом свое конкретное выражение [256]256
Яковлев Е. Г.Искусство и мировые религии. М., 1977 (http://www.biografia.ru/cgi-bin/quotes.pl?oaction=show&name=religial9).
[Закрыть].
В начале (19)70-х гг. индексы капиталистического производства, инвестиций говорят о значительном росте, но это, в свою очередь, не значит, что загнивания больше нет [257]257
Драгилев М. С.Общий кризис капитализма // Большая советская энциклопедия / Гл. ред. А. М. Прохоров. 3-е изд. М., 1974. Т. 18. С. 252.
[Закрыть].
Дисциплинарные, дискурсивные и ситуативные различия здесь не играют значимой роли, так как единственно существенным признаком, предопределяющим идеологически безошибочно различение «своего» и «чужого», во всяком случае является не различение слов, а различение тел – «здоровых» и «чистых» от «больных» и «разлагающихся». Широко тиражируемые в советском политическом социолекте оговорки о надлежащем «чутье», помогающем советскому человеку безошибочно отличать «свое» от «чужого», кажутся с этой точки неслучайными, подразумевая, что идеологическими ориентирами в самом этом различении выступают не столько рационально-оценочные, сколько телесные, а именно «ольфакторные» характеристики чужого (наподобие тех, что в русской сказке настораживают Бабу-ягу при встрече с человеческим «духом»). Прагмасемантика такого противопоставления может считаться универсальным и (как показывают этнографические исследования традиционных культур) необходимым условием ритуалов, призванных к формализации коллективной идентичности. Важнейшим из таких исследований стала книга Мэри Дуглас «Чистота и опасность» (1966), привлекшая внимание этнографов, антропологов и социологов к значению «гигиенического» фактора в конструировании базовых правил схематичного упорядочивания социального опыта. Ритуальное различение «чистого» – «нечистого» соответствует, как показала Дуглас, различению определенности и неопределенности, областей формализации и неформализуемых аномалий. «Нечистое» влечет опасность классификационных осложнений, нарушение формализованной ориентации, «смешение» дифференцирующих маркеров идеологически опознаваемой реальности. Неудивительно поэтому, что ритуальное табуирование «нечистого» охватывает такое пространство социальной и культурной референции, в котором самые различные вещи и явления оказываются объединенными по признаку их (в)нерационализуемости и (в)несистемности.
В русской культуре представления о чистоте поддерживались инерцией традиционных практик «коллективного очищения» и особенностями традиционного дискурса власти, устойчиво тяготеющего (как убедительно показал в ряде работ Дмитрий Захарьин) к воспроизведению вневербальныхмаркеров социального взаимодействия [258]258
Захарьин Д.Коллективное очищение в России. Антропологические и социально-исторические аспекты // Антропологический форум. 2007. № 6. С. 135–176.
[Закрыть]. Ритуальные (или квазиритуальные) стереотипы, обязывающие к демонстрации «чистоты» власти (в том числе и буквальной – в форме «банных» церемониалов, символически объединяющих ее представителей), о которых пишет Захарьин, напоминают в этих случаях как о семантических амплификациях мусора и грязи в роли давних уже социальных и идеологических метафор [259]259
Напр.: Corbin A.Le miasme et la jonquille. L’odorat et l’imaginaire social, XVIIIe et XIXe siècles. Paris: Aubier, 1982. Обзор фольклорных материалов славянского ареала: Кушкова А.Сор в славянской традиции: на границе «своего» и «чужого» // Проблемы социального и гуманитарного знания: Сб. науч. трудов. Вып. I / Европейский ун-т в Санкт-Петербурге. СПб., 1999. С. 240–272.
[Закрыть], так и о фольклорной традиции персонифицируемой «нечисти» – таких мифологических персонажей, чей облик характеризуется «принципиальной» неопределенностью и изменчивостью [260]260
Среди русских мифологических персонажей таковыми слывут леший, боровой, лозатый, моховик, полевик, луговик, межник, водяной, омутник, русалка, вировник, болотник, зыбочник, веретник, травник, стоговой, дворовой, домовой, овинник, банник, амбарник, гуменник, хлебник, запечник, подпольник, голбешник, мара, кикимора и другие обитатели соответственно «нечистых» мест – пустошей, чащоб, трясин, болот, перекрестков, пещер, ям, водоворотов и омутов, подпольев и чердаков, мест за и под печью, овинов, хлевов и т. д. См.: Черепанова О. А.Мифологическая лексика Русского Севера. Л., 1983 (к сожалению, не все данные, приводимые в этой работе, заслуживают доверия); Власова М.Новая АБЕВЕГА русских суеверий. СПб., 1995.
[Закрыть].
В общественно-политических контекстах советской поры метафоры «нечисти» закрепляются первоначально за представителями старорежимного прошлого. Среди ранних примеров такого словоупотребления – плакат Виктора Дени по рисунку Михаила Черемных «Товарищ Ленин очищает землю от нечисти» (1920), добродушно изображающий улыбающегося вождя революции, стоящего на земном шаре и выметающего метлой царя, попа и банкира [261]261
М. Ф. Николаева усматривает в этом изображении карикатурность ленинского образа, объясняя ее тем, что «канон для изображения фигуры вождя еще не утвердился» ( Николаева М. Ф.Риторика и приемы визуализации образа врага. На материале советского политического плаката // Философский век. Альманах. Вып. 22. Науки о человеке в современном мире. Часть 2 / Отв. редакторы Т. В. Артемьева, М. И. Микешин. СПб., 2002. С. 73). С этим мнением трудно согласиться: в массовом потоке изображений Ленина не только в 1920-е, но и в 1930-е годы вождь революции предстает мало похожим на монументально-сурового творца революции, каким он станет в 1960–1970-е годы.
[Закрыть].
Позднее сфера «нечисти», угрожающей социально-политическому благоденствию СССР, станет обширнее, пополнившись недобитками белогвардейцев («белогвардейская нечисть»), пособниками империализма и фашизма, «врагами народа» и асоциальными маргиналами. В том же контексте стоит оценить и такое словосочетание, как «гнилая интеллигенция», употребление которого хотя и выглядит формально табуированным, но в своем фольклоризованно расхожем распространении также указывает на носителей опасной для общества идеологической «заразы», а содержательно вполне дублирует вышеприведенные слова Сталина о «гнилом либерализме».
В истории советской культуры инвективы по адресу интеллигенции подпитываются разными обстоятельствами, но в целом сводятся к представлению о прагматической непредсказуемости и избыточной сложности «интеллигентского» мировоззрения. Уже по самому своему определению интеллигенция (как группа «сомневающихся» и излишне «раздумывающих» – от лат. intellego) осложняет идеологический порядок тем, что привносит в него дополнительную ценностную – этическую и эстетическую – дифференциацию и тем самым нарушает искомую простоту идеологической прагматики. Упоминания о гнилой интеллигенции в этом значении восходят еще к дореволюционной истории: именно этим словосочетанием, если верить дневнику фрейлины императорского двора Анны Тютчевой, раздраженный Александр III оценил советы либеральной прессы проявить милосердие к народовольцам, причастным к убийству его отца [262]262
«Что за отвращение вся эта петербургская пресса – именно гнилая интеллигенция» ( Тютчева А.При дворе двух императоров. М.: Интербук, 1990. Запись от 25 марта 1881 года).
[Закрыть]. Спустя полвека те же слова повторил кинематографический Василий Иванович Чапаев (в одноименном фильме братьев Васильевых 1934 года), давший, как кажется, решительный стимул для их последующей фольклоризации. В фильме, зрителями которого стали миллионы советских людей, Чапаев предъявляет Фурманову обвинение, которое при всей кажущейся комичности может считаться прецедентным для массовой советской идеологии; легендарный герой Гражданской войны негодует здесь на комиссара за то, что тот заступился за фельдшера, отказавшегося экзаменовать на доктора деревенского коновала: «Гнилую интеллигенцию поддерживаешь!»
Метафоры «гниения» и «нечисти» особенно широко употребляются на страницах газет и журналов второй половины 1930-х годов применительно к «врагам народа», облик которых, как и облик фольклорной нечисти, переимчив и труднопредсказуем. По справедливому наблюдению Даниила Вайса, в отличие от нацистской пропаганды, не менее охотно прибегавшей к медико-гигиеническим метафорам в обличении евреев, цыган и коммунистов, в русском языке довоенной поры лексема «нечисть» адресуется не столько к заведомо известным «чужим» (капиталистам, помещикам, попам, кулакам), сколько к тем, кто таит свою вражескую сущность под маской «своего» [263]263
Вайс Д.Паразиты, падаль, мусор. Образ врага в советской пропаганде // Политическая лингвистика. Вып. 1(24). Екатеринбург, 2008. С. 20.
[Закрыть]/ Чтобы обнаружить врага, нужно «сорвать с него маску», и тогда под личиной советского гражданина обнаружится вредитель, саботажник, шпион и диверсант:
Суд неопровержимо установил, что «право-троцкистский блок, возглавлявшийся Бухариным, Рыковым, Ягодой <…> вобрал в себя все гнилое, все обанкротившееся отребье побежденного капитализма».
Могилы ненавистных изменников зарастут бурьяном и чертополохом, покрытые вечным презрением честных советских людей, всего советского народа. <…> Мы, наш народ, будем попрежнему шагать по очищенной от последней нечисти и мерзости прошлого дороге, во главе с нашим любимым вождем и учителем – великим Сталиным – вперед и вперед, к коммунизму! [264]264
Цит. по: Приговор народа // Успехи физических наук. 1938. Т. XIX. Вып. 2. С. 141, 144 (вторая цитата – из речи Государственного обвинителя А. Я. Вышинского).
[Закрыть]
Враги народа, орудовавшие тогда в промышленности, всячески тормозили развитие промышленности. <…> Но когда промышленность очистилась от гнусной вражеской нечисти – вредителей, диверсантов, шпионов – и к управлению производством прошли новые кадры, преданные великому делу Ленина – Сталина, промышленность стала работать больше, лучше, производительнее [265]265
Легкая Индустрия. 1940. 21 июля. № 167 (2417).
[Закрыть].
Военные годы привносят в общественно-политическое красноречие словосочетание «фашистская нечисть» (так, например, в знаменитой песне на слова Василия Лебедева-Кумача и музыку Александра Александрова: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой с фашистской силой темною, с проклятою ордой. Гнилой фашистской нечисти загоним пулю в лоб, отребью человечества сколотим крепкий гроб!») [266]266
Менее известно, что стихотворный текст Лебедева-Кумача в данном случае незначительно варьирует гораздо более ранний «антинемецкий» текст, написанный в 1916 году Александром Адольфовичем де Боде (1865–1938). По сообщению дочери Боде – ее отец, уверенный в неизбежности войны с фашистами, послал свое стихотворение Лебедеву-Кумачу в конце 1937 года, незадолго до своей смерти. В тексте Боде речь идет о «тевтонской нечисти» ( Азаренков А.Малая энциклопедия русской военной песни. Пусть ярость благородная // http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Article/azar_malenc.php).
[Закрыть]. В 1943 году визуальным выражением такой образности станет антифашистский плакат уже упоминавшегося Виктора Дени (автора плаката «товарищ Ленин очищает землю от нечисти»): на этот раз «Красной армии метла нечисть выметет дотла».
Политики, пропагандисты и агитаторы последующих лет снижают накал «политико-мифологических» инвектив, но в целом остаются верны уже сложившейся традиции именовать «нечистью» тех, кто почему-либо считается враждебным к социализму и к советской власти. Упоминания о «капиталистической», «фашистской», «буржуазной нечисти из-за границы» по-прежнему дополняют доктринально неизменный дискурс о «загнивающем капитализме» и придают политическим инвективам вполне мифологическую образность, исключающую рациональную силлогистику в интерпретации «западного мира» [267]267
См., напр.: Хрущев Н. С.Высокая идейность и художественное мастерство – великая сила советской литературы и искусства. Речь на встрече руководителей партии и правительства с деятелями литературы и искусства 8 марта 1963 г. // Знамя. 1963. № 4. С. 7.
[Закрыть]. В воображаемой картографии, призванной отделить собственно советское от капиталистического, «свое» от «чужого», топосы «гниения», «нечистоты» и «заразы» предстают как своеобразные координаты вневербальногоопыта социального (само)опознания. В терминологии Мэри Дуглас, распространившей наблюдения над классифицирующей ролью чистоты на символические механизмы групповой солидаризации, здесь уместно было бы говорить о системе «территориальных» «разметок» (grid) между различными социальными группами [268]268
Douglas М.Natural Symbols. Explorations in Cosmology. London, 1970.
[Закрыть]. Повторение клишированных словосочетаний направлено на воспроизведение ситуации, которая наделена эффектом не вербальной, а акциональной убедительности. Именно такова «убедительность» ритуала – поведенческие, проксемические и, в частности, ольфакторные координаты «очевидного» в этих случаях важнее, чем их рационализуемое (пусть даже и «мифологическое») обоснование.
