Текст книги "Московская хроника 1584-1613"

Автор книги: Конрад Буссов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

Димитрий обращается с письмами к московитам. Благодаря этому посольству и призыву Димитрий вновь воспрянул духом и стал без устали каждый день рассылать свои письма, рассказывая в них обо всех обстоятельствах: сколько ему было лет, когда его должны были убить, кто должен был его убить, и кто его спас и увез, а также – кем был его крестный отец, и что тот подарил ему на крестины, и как он некоторое время жил в Белоруссии, а потом попал к польским панам, и еще – как он однажды побывал в Москве с литовским канцлером, господином Львом Сапегою, когда тот был направлен королем к Борису в качестве посла от Польши, и как он, Димитрий, с великой скорбью (которую он все же должен был затаить) смотрел на своего предателя Бориса, восседавшего на его отцовском наследном троне.

Подобными письмами, которые Димитрий во множестве рассылал в города (Communen) по всей земле, он добился того, что московиты толпами отпадали от Бориса и переходили на его сторону, признавали его за законного наследного государя и отправлялись к нему в Путивль. Борис посылает много денег в лагерь. В это время Борис послал из Москвы своему воеводе в лагере под Добрыничами много тысяч рублей, чтобы выдать немцам их годовое жалование и отблагодарить их за выказанную верную службу и честное поведение и призвать их и впредь выказывать подобную же верность, а при этом еще и обещать им также, что их годовое жалованье и поместья будут улучшены и увеличены и что даже если у него не останется ничего, кроме рубашки, то и ее он готов будет разделить с ними.

Военачальнику Борис приказал со всеми силами идти на Кромы, взять этот городишко, а Корелу (den Coreelen), который с подчиненными ему казаками отступил туда во время прошлой битвы, истребить полностью. Но поскольку полководец князь Иван Мстиславский после полученных в этой битве 15 ранений не совсем еще оправился, Борис придал ему для замены еще одного знатного вельможу, князя Катырева. Московиты переходят на сторону противника. Это очень возмутило некоторых важных персон (которые почитали себя более пригодными для этого), и даже настолько, что они с несколькими тысячами людей отпали и перешли к врагу. Однако оба полководца, и Мстиславский и Катырев, вместе с иноземцами выказали усердие, осаждая деревянный городишко Кромы. Иноземцы подожгли его, так что он выгорел дотла и не осталось от домов ни одного кола. Кромы сжигают дотла. Казаки вырыли вокруг всей оборонительной ограды снаружи и изнутри глубокие рвы. Из обоих рвов землю повыбрасывали наверх и сделали изнутри поя оградой так много сквозных лазеек, что можно было, если нужно, мигом выйти и войти. Свои жилища казаки, подобно мышам, устроили тоже в земле, так что никакой пушкой их нельзя было потревожить. Казаки укрываются в земляных укреплениях. От наружного рва они прорыли к шанцам московитов маленькие рвы и прятались в них.

Московитов пробирает мороз по коже. 500 казаков прорываются в Кромы. Когда московиты приближались для схватки или посылали людей на штурм, казаки, как мыши, вылезали из земляных нор и храбро оборонялись, а если московиты начинали одолевать их, они живо через отверстия забирались снова во внутренний ров и ждали там преследования со стороны московитов, но тех мороз пробирал по коже, и они не хотели залезать туда; так они и стояли там около 3 месяцев, расстреляли много пороха и свинца и ничего не добились, ибо слишком много было у них измены, и она с каждым днем усиливалась, даже настолько, что однажды среди бела дня 500 казаков, которых Димитрий послал из Путивля на помощь осажденным, проехали через один из московитских лагерей в Кромы с сотнями саней, груженых съестными припасами, прежде чем московиты из другого лагеря заметили это.[222]222
  Крепость Кромы, построенная в 1595 г. на левом берегу одноименной реки, состояла из обычных двух частей: внешнего “города” и внутренней цитадели – “острога”. Тот и другой были окружены высокими валами, на которых стояли деревянные стены. Переход “полевых” городов на сторону самозванца сообщил Кромам огромное стратегическое значение. Царские воеводы не могли вести военные действия на р. Сейме против Лжедимитрия I, имея в тылу Кромы, через которые многими дорогами могли подойти казацкие войска с “Поля”. В свою очередь, самозванец стремился удержать Кромы за собой, чтобы под их защитой готовить армию в Путивле и, опираясь на них, развернуть наступление в центр по наиболее выгодному пути – на Калугу. Вот почему бои под Кромами приняли такой упорный характер и затянулись на всю весну 1605 г. Ход военных действий под Кромами Буссовым рисуется примерно так, как он изображен в “Повести 1606 г.” (РИБ, т. XIII, стр. 36). Еще подробнее осада Кром описана И. Массой (стр. 91—93). Проход в осажденный город вспомогательного отряда в 500 казаков со 100 санями Буссов считает следствием измены, гнездившейся в царском войске. Действия одного из царских воевод под Кромами, М. Салтыкова, называет изменническими и “Новый летописец” (ПСРЛ, т. XIV, стр. 63). Об изменнических намерениях М. Салтыкова можно судить по его словам, сказанным им Петру Хрущеву в 1604 г., – что воевать против Димитрия, “природного государя будет трудно” (СГГД, т. II, № 81, стр. 175). Буссов ошибается, когда сообщает о присылке Катырева к Мстиславскому. По разрядным записям, М. П. Катырев был послан в войско под Кромы вместе с П. Ф. Басмановым после смерти Бориса для приведения к присяге новому царю Федору Борисовичу. Катырев прибыл под Кромы 17 апреля 1605 г. (С. Белокуров, стр. 4). Герой обороны г. Кром атаман Корела, упоминаемый Буссовым, известен и русским источникам (см.: РИБ, т. XIII, стр. 36; ПСРЛ, т. XIV, стр. 63). И. Э. Клейненберг, ссылаясь на известие И. Массы (стр. 91), считает Корелу “прибалтом-автохтоном, уроженцем Курляндии”. Он был один из тех крепостных крестьян-латышей и летгальцев, которым удавалось бежать из польско-литовского государства в вольные степи по Днепру и Дону и здесь среди казачества обрести свободу (И. Э. Клейненберг. Известие у Исаака Массы о прибалтах-автохтонах среди служилых людей Русского централизованного государства начала XVII века. Изв. АН Эст. ССР, серия обществ, наук, в. I, 1956, стр. 80—81).


[Закрыть]

Когда оба военачальника сообщили царю в Москву о столь великой измене, о ежедневном отпадении бояр и князей и о том, что их войско из-за этого ежедневно уменьшается, а у врага значительно увеличивается и усиливается, из-за чего они находятся в большой опасности, не зная, кому из тех, кто еще с ними, можно, а кому нельзя доверять, а также о том, что к Димитрию непрерывно прибывают польские конники и поэтому, надо полагать, он опять выступит в поход и померится с ними силами, причем, по их мнению (вследствие слишком большой измены), почти нет никакой надежды выстоять против врага, а тем более одержать над ним победу, – все это так напугало Бориса, что он впал в уныние и, приняв яд, лишил себя жизни.

Борис лишает себя жизни, приняв яд. 13 апреля утром он был бодр и здоров, к вечеру его не стало, и на следующий день он был положен в московском Кремле, в церкви, подле прежних царей. Так над бедным государем свершился jus talionis[223]223
  Закон воздаяния за зло равным злом.


[Закрыть]. Как он злоумышлял против прирожденного царевича и приказал его убить, так и на его царство во все время его правления покушались. Ему не выпало счастья умереть от руки своих врагов, а пришлось самому стать своим палачом и лишить себя жизни, приняв яд. О mala conscientia, quam timida tu es![224]224
  О, нечистая совесть, как ты труслива!


[Закрыть]. Он владел царским престолом неполных восемь лет, с 1 сентября 1597 г. до 13 апреля 1605 г.[225]225
  Борис умер 13 апреля 1605 г., 53 лет. Борис прихварывал с 1602 г., а в 1604 г. его постиг паралитический удар. П. Хрущев, взятый в плен казаками Лжедимитрия I, в ответ на вопрос о здоровье Бориса сказал 3 сентября 1604 г.: “Он (Борис) часто бывает болен и несколько недель как не выходит и ногу за собою волочит, параличом поражен пребывая” (СГГД, т. II, № 81, стр. 176). Тем не менее неожиданная смерть далеко не старого царя возбудила различные толки. Иностранцы, в том числе и Буссов, говорят о самоубийстве царя. То же свидетельство встречаем в “Повести 1606 года” (РИБ, т. XIII, стр. 39) и в Хронографе 3-й редакции (А. Попов. Изборник, стр. 228).


[Закрыть]

ГЛАВА III
О Федоре Борисовиче, сыне Бориса Федоровича

16 апреля военачальник князь Мстиславский был отозван из стана в Москву помочь молодому царю решать и вершить дела правления, а на его место военачальником был назначен и послан к войскам господин Петр Федорович Басманов, которого (как было сказано выше) царь Борис незадолго до того сделал рыцарем и очень щедро одарил землей, крестьянами, золотом, серебром и др.

Лагерь присягает молодому царю. Басманов приказал, чтобы все в лагере – немцы, московиты, поляки, шведы, татары, казаки и пр. – принесли положенные клятвы и присягнули молодому царю. Басманов нарушает клятву. Но эту клятву соблюдали ровно столько времени, сколько голодная собака соблюдает пост, ибо через 3 недели упомянутый Басманов сам нарушил клятву, отпал от молодого царя вместе со многими другими воеводами и многими тысячами московитов, почти со всем лагерем, и все пошли в Путивль к Димитрию, за исключением немцев. Те в суматохе отделились от них с несколькими тысячами московитов и вернулись в Москву к своему государю, молодому царю, которому очень по душе пришлось их постоянство, и он щедро пожаловал и одарил их, да еще приказал объявить их всенародно самыми верными и постоянными.[226]226
  Измена П. Ф. Басманова и переход войска под Кромами на сторону Лжедимитрия I произошли 7 мая 1605 г. “Новый летописец” указывает, что в “совете” с Басмановым были воеводы князья Василий и Иван Васильевичи Голицыны – давнишние соперники Годуновых, М. Салтыков, а также служилые люди Рязани, Тулы, Каширы и Алексина (ПСРЛ, т. XIV, стр. 64). Одной из причин измены Басманова Платонов считает расстройство в войске, которое вследствие длительной осады было утомлено, мало боеспособно, ослаблено дезертирством и т. д. Убедившись через шпионов, что большинство рати на стороне Лжедимитрия, а не Годуновых, Басманов стал искать средств передаться самозванцу без кровопролития (С. Ф. Платонов. Очерки смуты, стр. 210 – 211). Платонов не видит мотивов, по которым дети боярские “своровали под Кромами”, но считает, что рязанцы были увлечены Ляпуновыми, которые были озлоблены на Годуновых, а за рязанцами потянулись и служилые люди других городов. “Состояние умов в войске было так смутно, настроение так неопределенно, – пишет Платонов, – что достаточно было одного решительного толчка, и вся масса готова была поддаться по данному направлению. Этот толчок и дали Голицын, Басманов и Ляпуновы” (С. Ф. Платонов. Очерки смуты, стр. 211 – 212). Буссов сообщает, что лишь немцы остались верны новому царю Федору. В действительности часть русского войска, узнав об измене, также бежала из-под Кром к Москве, в том числе воеводы М. П. Катырев и А. А. Телятевский (ПСРЛ, т. XIV, стр. 64).


[Закрыть] Димитрий обрадован. Димитрий был немало обрадован этим бесчестным делом, оно открыло и отворило ему все пути и дороги, двери и окна к счастью. Со своим вновь набранным войском из поляков, казаков и отпавших хитрых московитов, он снова выступил в поход, взял направление из Путивля на Кромы и дальше.

Димитрий много пишет, предостерегает и угрожает. Он отправлял в Москву к жителям города многих посланцев с письмами, всячески убеждая их вовремя одуматься и предотвратить свое несчастье и гибель, уничтожить его врагов, Годуновых, и без дальнейшего противодействия признать его прирожденным государем. Он заверял их, что, если это произойдет, он будет милостив к ним, и кончал угрозой, что если они этого не сделают, а будут и дальше держать сторону его врагов, незаконных владетелей престола, и поддерживать их, – хотя они ведь знают, что почти все войско признало и приняло его, как истинного наследного государя, благодаря чему он овладел многими крепостями и городами и уже не встречает больше ратного сопротивления, – значит, они своим неразумием и упорством вынудят его идти с войском на Москву, а тогда конец всякому милосердию. Пощады не будет даже дитяти во чреве матери, поскольку ему, Димитрию, придется силой заставить их подчиниться и покориться ему. Родственники молодого царя, Годуновы, дали приказ всех этих посланцев, кто бы ни попадал в их руки, сажать в тюрьму, пытать без всякой пощады и предавать мучительной смерти.

Наконец, Димитрий 3 июня послал одного знатного боярина с подобным же письмом в большое селение Красное село, называемое иногда также Царским селом (Kayserdorf), расположенное у самой Москвы, где жили богатые купцы и золотых дел мастера, имевшие в Москве друзей и родственников. В этом письме он сообщал им, сколько писем и посланцев одного за другим он направлял к ним и к жителям Москвы и как ни один из них к нему не вернулся, ибо всех их убили, а он, не зная, народ ли в этом повинен, или это сделали господа Годуновы тайком и без ведома народа, хочет узнать это через боярина, а этот боярин будет последним посланцем, которого он направляет к ним в Красное село, где никто из Годуновых не живет; если этот тоже вернется с недобрыми вестями, то даже дети во чреве матери поплатятся за это. Если же он приедет назад в добром здравии и с их повинной (Powina), то он всемилостивейше воздаст им за это. Жители этого села со всем уважением встретили и приняли боярина и послание с призывом Димитрия; спешно собралось несколько тысяч человек, проводили боярина с письмом через всю Москву до главной церкви, называемой Иерусалимом, что у самых кремлевских ворот, возвели его там на Лобное место, созвали жителей Москвы, огласили письмо Димитрия и выслушали устное обращение боярина. После того как это было сделано, они посовещались друг с другом, обменялись мнениями и, наконец, решили следующее: раз вся страна, все князья и бояре перешли к Димитрию, а он с большим войском стоит так близко у ворот, – ему не оказывается больше никакого сопротивления в поле, да к тому же их город Москва не обеспечен и не располагает воинскими людьми, а все люди перешли к Димитрию, чего не могло бы произойти, если бы он не был законным наследником, то неразумно защищать дольше себя и город от Димитрия и ради Годуновых (этих незаконных, похитивших престол властителей, которые к тому же ведь и не могут защищать или оборонять их), ввергать себя с женами и детьми в пучину величайшего бедствия и гибели. Намерения московитов подчиниться Димитрию. А наиболее краткий и правильный путь, если они хотят спасти себя, своих и весь город, – это послать Димитрию с боярином повинную грамоту (Powina Grammat) от себя и своих и просить помилования и сдаться, А чтобы их тем вернее приняли на милость, то не худо было бы Годуновых, которые изгнали царевича Димитрия в его юности и тем причинили вред всему государству, лишить власти и взять под стражу. Между тем из Кремля пришло несколько знатных вельмож князей и бояр, оставшихся еще на стороне молодого государя, Борисова сына, и его родственников Годуновых, и позвали принесшего письмо в Кремль. Но народ его не пустил, а стал требовать, чтобы князья и бояре сказали и сообщили, куда девались посланцы и письма, о которых теперь требуются сведения и отчет. С этими словами “господин Omnis” начал бунтовать, желать удачи приближающемуся к городу Димитрию, громко восклицая: “Дай боже, чтобы истинное солнце снова взошло бы над Русью. До сих пор мы сидели во мраке, теперь снова забрезжил истинный свет”. Превознося Димитрия и ругая Годуновых, они в неистовстве кинулись в Кремль и так безудержно и злобно поносили и порочили покойного царя Бориса, его сына и его родственников, ut nihil supra (что дальше некуда). Среди многих тысяч людей ни один не вспомнил о том, что все же Борис сделал очень много добра всей земле, что за восемь лет своего правления он ввел столько больших улучшений. Все это и то, что он содержал этих подлецов во время дороговизны, было начисто забыто, как будто он ровно ничего достойного похвалы не сделал. Кара божья не минует. Его сына, молодого царя, которому они только что присягали, его мать, царскую вдову, его сестру и всех, кто был из рода Годуновых, схватили, дворы их разграбили и опустошили, их самих, их жен и детей раздели донага, заковали в железо, бросили на навозные телеги и повезли без подушек и одеял, не разбирая дороги, в дождь и непогоду из Москвы на заточение в другие крепости за много миль от Москвы. Некоторые из них умерли в дороге, остальные умерли с голоду и погибли в тюрьмах. Истинно глаголет пророк: “Знатные будут низвергнуты, взращенные в неге и холе будут изнемогать и терпеть нужду”. Молодой царь Федор Борисович, его мать и сестра на этот раз еще остались (однако лишенные своего величия) в Москве на собственном дворе Бориса, их как пленников усиленно охраняли и стерегли.

После того как 1 июня грубый “господин Omnis” столь безжалостно охладил свой пыл на Годуновых, так что из них ни одного правителя в Кремле не осталось, ему вздумалось потребовать еще и выпивки из царского погреба, и он обратился с этим к одному старому боярину, Богдану Бельскому, о котором выше уже было сказано, что Борис Годунов за мятеж подверг его опале. После смерти Бориса он появился снова, был в большой чести у простого народа, и ему, поскольку он больше всех других преследовал Годуновых, поручили управление в Кремле от имени Димитрия (за крестного отца которого он себя выдавал).

Он очень ласковыми словами отказал “господину Omnis”, оказав, что царские погреба трогать нельзя, чтобы они не оказались пустыми, когда придет царь Дмитрий. А так как он питал большую злобу и вражду ко всем докторам из-за одного шотландского капитана, который до прибытия этих докторов за неимением лучшего был назначен лейб-медиком Бориса и по Борисову приказу (как упоминалось выше) вырвал этому самому Бельскому всю бороду, хотя этот капитан, доктор Габриэль, уже давно умер, другим докторам все же пришлось поплатиться за него, ибо Богдан Бельский надоумил подлую чернь, сказав что Борисовы доктора разбогатели и с ними и надлежит говорить о выпивке, так как в подвалах у них есть всякие напитки да к тому же они были духовниками и советниками (Duch– und Rathgeber) Бориса, к ним-то и следует наведаться и выпить все их напитки, а последствия он, Бельский, берет на себя. Ограбление докторов. После этого они бросились к докторским дворам, и раз им позволили взять себе аршин, они захватили много саженей, не только выпили у бедных докторов все вино, но позарились также и на их имущество и достояние, растащили все что попалось им на глаза, так что некоторые из докторов в этот день потерпели убытку на 2 или 3000 талеров. При этом также и многие другие честные люди, из тех, кто жил за городом в незащищенных поселениях и ввиду приближения войска перенесли все свое добро в докторские дома, без всякой вины и причины были ограблены. Так, при этом и я, и мои близкие тоже потерпели немалый убыток, потеряв свое имущество подобным образом. Так из-за чужой вины, о которой сказано выше, пострадали многие безвинные люди.[227]227
  Посланными Лжедимитрия I в Красное село были Н. Плещеев и Г. Пушкин. Изложение у Буссова последующих событий – т. е. шествия толпы из Красного села на Красную площадь, чтения грамоты Лжедимитрия I с Лобного места (опубликована; ААЭ, т. II, № 34), расправы московского люда с Годуновыми – вполне соответствует изложению “Нового летописца”. В последнем указывается лишь, что вместе с Году, новыми были взяты их родственники Вельяминовы и Сабуровы (ПСРЛ, т. XIV, стр. 65). В разрядных записях содержится сообщение, что после чтения грамоты с Лобного места говорил Богдан Бельский, призывая москвичей признать “спасенного им” Димитрия и расправиться с Годуновыми (С. Белокуров, стр. 5). В записках Буссова акцентируется внимание на ущербе, который понесли немцы. Однако русские источники подчеркивают, что гнев черного московского люда обрушился не только на бояр – сторонников Годуновых или на немцев, но и вообще на богатеев. В выступлении народных масс нашло яркое выражение обострение классовых противоречий в стране, – это было по существу восстание черного люда Москвы. “Зловещий призрак социального междоусобия вставал над Москвою в эти дни политической безурядицы”, – пишет Платонов, Он указывает, что служилое и торговое население Москвы “чрезвычайно боялось бедной разоренной черни, сильно желавшей грабить московских купцов; всех господ и некоторых богатых людей... Внутренний враг, толпившийся на московских улицах, площадях и рынках, для общественных верхов казался даже горше наступавшего на Москву неведомого победителя” (С. Ф. Платонов. Очерки смуты, стр. 216) Названная Буссовым церковь Иерусалим находилась, по данным Олеария, “вне Кремля, в Китай-Городе, направо от больших кремлевских ворот”, т. е. может быть отождествлена с церковью Василия Блаженного (А. Olearius. Reisebeschreibung. 1656, стр. 148). В другом месте Хроники Буссов эти большие ворота Кремля называет Иерусалимскими (см. стр. 110, 128).


[Закрыть]

3-го июня московские жители написали Димитрию повинную грамоту (Powina Grammat), умоляя о прощении и милости, и обещая сдаться. Они писали, чтоб он с богом шел к ним, все его враги уничтожены, кроме молодого Федора Борисовича, его матери к сестры, которые еще живы, но содержатся под такими замками, что ему нечего их опасаться. Димитрий был еще в Серпухове, в 18 милях от Москвы, и оттуда ответил им, что не приедет прежде, чем будут уничтожены те, кто его предал, все до единого, и раз уж большинство из них уничтожено, то пусть уберут с дороги также и молодого Федора Борисовича с матерью, тогда только он приедет и будет им милостивым государем.

Убивают Федора Борисовича и его мать. Сожительница. Это письмо было получено в Москве 10 июня. Тогда же оно было оглашено, и вскоре молодой царь Федор и его мать были убиты в своих покоях. Дочь, которую достохвальный государь герцог Иоганн Датский получил бы в жены (если бы бог сохранил ему жизнь), была отправлена в Новодевичий монастырь, а затем отдана Димитрию в наложницы. Было сделано два гроба, в один положили сына, в другой – мать. Отца, погребенного несколько недель тому назад подле прежних царей, снова взяли оттуда, и всех троих увезли из Кремля на Сретенку в бедный монастырь, где зарыли на кладбище без всяких почестей и без совершения каких бы то ни было церемоний, хотя обычно мертвых у них хоронят очень торжественно. Такой жалкий конец выпал на долю Царя Бориса Годунова и всего его рода (который поднялся и вознесся выше, чем какой-либо род с тех пор, как существует Русская монархия), Борис сам был principalis causa (первопричиной) нынешней войны на Руси из-за того, что он приказал убить малолетнего Димитрия, сына старого тирана, и достиг царства хитростью и происками. Поистине про него можно сказать, как говорилось про Бонифация VII, папу римского: “Intravit ut vulpes, regnavit ut leo mortuus est ut canis”.[228]228
  Пришел как лисица, царствовал как лев, умер как собака.


[Закрыть]. Его сын, Федор Борисович, царствовал после смерти отца только 2 месяца без 4 дней и не был коронован.[229]229
  Повинную грамоту от Москвы к Лжедимитрию, о которой сообщает Буссов, повезли князь И. М. Воротынский и А. А. Телятевский (ПСРЛ, т. XIV, стр. 65). Убийство Федора Борисовича и его матери было совершено 10 июня 1605 г. по прямому указанию Лжедимитрия I, хотя Буссов и передает приказ его об этом в неопределенных выражениях. По сообщению “Нового летописца”, убийцами были князь Василий Голицын, князь Василий Мосальский, Михаил Молчанов и Андрей Шерефединов (ПСРЛ, т. XIV, стр. 66; РИБ, т. XIII, стр. 50). Убийцы объявили народу, что бывшие царь и царица покончили жизнь самоубийством – “испили зелья”. Об этом сообщают большинство иностранцев, а также сам Лжедимитрий в письме к Мнишку (Н. Н. Костомаров. Смутное время Московского государства в начале XVII столетия, 1604 – 1613. Собрание сочинений, т. IV, СПб., 1903, стр. 132; в дальнейшем:. Н. Костомаров). Убитых Федора и его мать похоронили как самоубийц без церковного отпевания в бедном московском монастыре. Сюда же были перенесены из Архангельского собора останки царя Бориса. Годуновы перепохоронены были при Василии Шуйском (см. примеч. 80). Относительно судьбы дочери Бориса, Ксении, Буссов прав. В одном письме Ю. Мнишек (имея в виду приезд своей дочери Марины в Москву) предлагал Лжедимитрию I удалить от себя Ксению (СГГД, ч II, № 112, стр. 243). По некоторым сведениям, Ксения была пострижена в монахини под именем Ольги сразу же после убийства ее брата и матери.


[Закрыть]

ГЛАВА IV
О Димитрии I и его царствовании [230]230
  В записках Буссова описание событий царствования Лжедимитрия I носит внешний характер. Буссов с большими подробностями передает церемонию прибытия в Москву Лжедимитрия I, встречу его с “матерью”, приезд в Москву Марины Мнишек, свадебные празднества в мае 1606 г. и восстание жителей Москвы против поляков 17 мая 1606 г. Есть в записках Буссова сведения о жизни московского двора при Лжедимитрий I (этикет, развлечения и т. д.), а также некоторые данные о деятельности центрального государственного аппарата. Личность Лжедимитрия I – польского ставленника – вызывает у Буссова симпатию. Он изображает его ловким, смелым и умудренным в государственных делах человеком. Авантюрист-самозванец, совершивший головокружительную карьеру, импонировал авантюристу Буссову. Рисуя самозванца “гордым и отважным героем”, Буссов тем не менее уверен, что это не настоящий Димитрий, а Лжедимитрий. Буссов ясно сознавал зависимость Лжедимитрия I от польских панов, поддерживавших его, и видел всю опасность для авантюры Лжедимитрия разгула польской шляхты, нахлынувшей в Москву. Не без осуждения Буссов сообщает об опрометчивых поступках самого Лжедимитрия, оскорблявших национальные и религиозные чувства русских, – приближение поляков, отступление от предписаний церкви и народных обычаев, женитьба на иноверке, третирование русских бояр и т. д.


[Закрыть]

Как только Димитрию были доставлены достоверные сведения, что с его врагами покончено вчистую, он двинулся 16 июня 1605 г. из Серпухова со всем войском и встал лагерем на лугу в одной миле пути от Москвы. Там он стоял три дня, испытывая московское население, прежде чем вступить в город, и после того, как он убедился, что оно благонамеренно, – раз они покорились ему, радовались его благополучному прибытию и поднесли ему множество ценных подарков из золота, серебра, драгоценных каменьев и жемчуга, а кроме того, поднесли, помимо хлеба и соли, и всякие напитки, (что по русскому обычаю является важнейшим и высочайшим знаком уважения, – то он решил довериться им, согласился забыть и никогда не вспоминать все, что было прежде содеяно против него, а также быть им не государем, а отцом, и всегда хотеть и искать лучшего для любезных своих подданных.

20 июня московские бояре (die Reichs-Senatoren) принесли своему новому царю красивые, пышные и дорогие одежды из парчи, бархата и шелка, вышитые драгоценными каменьями и жемчугом, и попросили, чтобы он вступил в город, принял с божьего благословения отцовское наследие (вернуть которое милосердный бог помог ему столь быстрым и чудесным образом) и счастливо, мирно и благополучно царствовал. Ведь все хорошо улажено и устроено, и ему нечего больше опасаться, а также нет причин печалиться, так пусть он веселится и радуется, ибо всех тех, кто хотел его пожрать, уже нет, и они не смогут загрызть его.

В этот день пришли к нему все немцы, подали ему на лугу челобитную с просьбой не гневаться на них, если они причинили какое-либо зло его величеству и его войску под Добрыничами. В то время этого требовала их присяга и честь, ибо они были людьми подневольными, служили своему тогдашнему государю господину Борису, клялись ему великой клятвой преданно стоять за него и не могли поступить против этого, не замарав своей совести. Но как они верою и правдою служили Борису, так они будут служить и ему.

Димитрий восхваляет постоянство немцев. Димитрий позвал к себе их начальников (большинство которых думало, что он очень будет на них гневаться), был с ними очень приветлив, хвалил за стойкость и преданность, и за то, что они под Добрыничами основательно потеснили его и обратили в бегство, причем почти все его люди полегли на снегу, и за то, что и под Кромами они точно так же не сдались ему, как это сделали тысячи московитов, а остались верны Борису, своему тогдашнему государю и т. д.; и сказал он им также, что если они будут служить ему даже и не лучше, чем они служили его врагу, то и тогда он им будет больше доверять, чем своим московитам, спросил, кто из них был знаменосцем, а когда тот к нему подошел, он погладил его по голове и сказал: “Ты немало напугал меня своим знаменем. Вы, немцы, подошли ко мне так близко, что царский конь (который приведен сюда, но еще не выздоровел) был очень тяжко ранен подо мной, но все же вынес меня из сражения. Если бы вы меня захватили, вы убили бы меня”. Они ответили с почтительным поклоном: “Лучше, что ваше величество остались, слава богу, живы. Да будет благословен бог за это, и да сохранит он ваше величество и впредь от всякого несчастья”.

Димитрий вступает в Москву. Все было готово для въезда. Димитрий приказал знатнейшим князьям и боярам ехать справа и слева от себя, перед ним и за ним ехало на конях около 40 человек, и каждый из них был одет с такой же пышностью, как и сам царь. Своих фурьеров он выслал со всеми русскими вперед проследить, все ли в порядке и нет ли какой тайной пакости и т. п. Беспрестанно туда и сюда отправлял гонцов.

Перед царем ехало на конях множество польских ратников в полном вооружении, в каждом звене по 20 человек, с трубами и литаврами. За царем и боярами (Reichs-Senatorn) тоже ехало столько же отрядов польских всадников, в том же боевом порядке и с такой же веселой музыкой, как и передние. Весь день, пока длился въезд, в Кремле звонили во все колокола, и во всем было такое великолепие, что на их лад лучше быть и не могло.

В тот день можно было видеть тысячи людей, многих отважных героев, большую пышность и роскошь. Длинные широкие улицы были так полны народу, что ни клочка земли не видать было. Крыши домов, а также колоколен и торговых рядов были так полны людьми, что издали казалось, что это роятся пчелы. Без числа было людей, вышедших поглазеть, на всех улицах и переулках, по которым проезжал Димитрий. Московиты желают счастья Димитрию. Московиты падали перед ним ниц и говорили: “Da Aspodi, thy Aspodar Sdroby” – “Дай господи, государь, тебе здоровья! Тот, кто сохранил тебя чудесным образом, да сохранит тебя и далее на всех твоих путях!”. “Thy brabda Solniska” – “Ты – правда солнышко, воссиявшее на Руси”. Ответ Димитрия. Димитрий отвечал: “Дай бог здоровья также и моему народу, встаньте и молите за меня господа”.

Как только Димитрий въехал по наплавному мосту, проложенному через Москву-реку, в Водяные ворота, поднялся сильный вихрь и, хотя в остальном стояла хорошая, ясная погода, ветер так сильно погнал песок и пыль на народ, что невозможно было открыть глаза. Русские очень испугались, стали по их обычаю осенять лицо и грудь крестом, восклицая: “Pomiley nas buch, Pomiley nas buch!” – “Боже, спаси нас от несчастья!”.[231]231
  Вступление Лжедимитрия I в Москву Буссов датирует 20 июня по старому стилю. Маржерет и Паэрле ту же дату указывают по новому стилю – 30 июля (Н. Устрялов, ч. I, стр. 174, 298). Встреча Лжедимитрия I в Москве описывается Буссовым примерно так же, как описывает ее И. Масса (стр. 111 – 112). О сильном вихре, разразившемся при проезде Лжедимитрия I по мосту через р. Москву, пишет только Буссов. В “Новом летописце” есть указания на необычные явления природы во время вступления Лжедимитрия в Москву, а именно – средь бела дня “над Москвою, над градом и над посадом, стояше тьма, окроме ж града нигде не видяху” (ПСРЛ, т. XIV, стр. 66). Сообщение о разговоре Лжедимитрия I с иностранцами, участниками битвы при Добрыничах, имеется только у Буссова. Известия об этом разговоре не находим и в записках Маржерета, хотя он был активным участником Добрынической битвы и был принят одним из первых на службу к Лжедимитрию, став начальником его личной охраны.


[Закрыть]

Богдан Бельский появляется перед народом. Когда въезд закончился, каждый был водворен на свое место и все сделано, как положено, вышел из Кремля господин Богдан Бельский с несколькими князьями, боярами и дьяками (Canzlern) на Лобное место, около которого собрались все жители города, а также дворяне и недворяне из сельских местностей. Он призвал всех собравшихся возблагодарить бога за этого государя и служить ему верою, так как он прирожденный наследник и сын Ивана Васильевича, затем вытащил из-за пазухи свой литой крест с изображением Николая, приложился к нему и поклялся, что Димитрий прирожденный наследник и сын Ивана Васильевича; он, Бельский, укрывал его на своей груди до сего дня, а теперь снова возвращает им, и пусть они любят его, почитают и уважают. И весь народ ответил: “Сохрани, господи, нашего царя! Дай бог ему здоровья! Сокруши, господи, всех его врагов!”. Это пожелание исполнилось впоследствии, после смерти Димитрия, обернувшись ужасным образом против них самих.[232]232
  Богдан Бельский занимал видное положение при дворе Лжедимитрия I. За оказанные им услуги Лжедимитрий возвел Бельского уже в июне в звание оружейничего великого, а позднее и в звание боярина. Сообщение Буссова о кресте с изображением св. Николая вряд ли соответствует действительности, так как на православных крестах изображается обычно распятие. Кресты с изображением святых известны, но это кресты-энкольпионы – особого рода нательные кресты, пустые внутри, предназначенные для ношения мощей (В. С. Голышенко. К вопросу об изображении князя в чудовской рукописи XII – XIII вв. Проблемы источниковедения, сб. VII, стр. 405 – 406). Однако сомнительно, чтобы Бельский показывал такой крест толпе, вероятнее предположить, что это был обычный крест. (О культе св. Николая см. примеч. 2).


[Закрыть]

Димитрия коронуют. 29 июня, в субботу, Димитрий короновался в церкви св. Марии согласно русским обычаям и церемониям, о каковых можно прочесть выше, где говорится о коронации Бориса.[233]233
  День коронации Лжедимитрия, по Буссову, – 29 июня. И. Масса указывает другую дату коронации – 20 июля (И. Масса, стр. 113). Правильность датировки И. Массы подтверждается показаниями Маржерета и Паэрле, которые относят коронацию на 31 июля нового стиля (Н. Устрялов, ч. I, стр. 174, 298).


[Закрыть]

После Дня посещения девы Марии Димитрий приказал привезти с большими почестями с несколькими тысячами конных провожатых свою мать обратно в Москву из Троице-Сергиевского монастыря (куда царь Борис сослал ее, приказав постричь в монахини). Димитрий повелевает привезти из монастыря свою мать. Димитрий сам выехал на свидание с ней, и они встретили друг друга очень приветливо и радостно. Старая царица сумела отлично приладиться к этой комедии, хотя в душе ей было хорошо – и лучше, чем тысячам других людей, – известно совсем иное, ведь благодаря этому сыну она вновь возвращалась к прежнему высокому положению и царскому сану. Соскочив с коня, царь довольно долго шел пешком рядом с ее каретой, и это зрелище исторгло слезы из глаз многих людей из простой черни, плакавших оттого, что столь чудесны дела господни среди людей. Затем царь снова вскочил на коня, поехал со своими князьями и боярами вперед и сам распорядился обо всем в монастыре, где собиралась поселиться его мать. В Кремле у Иерусалимских ворот, против Кирилловского монастыря, он приказал выстроить новые красивые палаты и назвал их монастырем своей матери. Он содержал ее так, что между его и ее столом не было никакой разницы. Посещал он ее ежедневно и столько выказывал ласки и почтения, что, говорят, тысячи людей клятвенно заверяли, что он действительно ее родной сын.[234]234
  Инокиня Марфа Нагая была привезена из небольшого Белозерского монастыря в Москву 18 июля (Буссов ошибочно указывает как место заточения Марфы Троице-Сергиевский монастырь) и признала публично Лжедимитрия I своим сыном. В грамотах Марфы, отправленных по городам после убийства самозванца, это признание изображалось как вынужденный акт – “устрашил смертью” (СГГД, т. II, № 146), “а коли он с нею говорил, и он ее заклял и под смертью приказал, чтоб она того никому не сказывала” (СГГД, т. II, № 147). Однако уже автор “Нового летописца” недвусмысленно намекнул на то, что действия инокини Марфы, признавшей Лжедимитрия I сыном, могут быть объяснены не только “страхом”, но и “своим хотением” (ПСРЛ, т. XIV, стр. 67). Последнее вполне вероятно – признание самозванца истинным Димитрием обеспечивало самое высокое положение при московском дворе самой Марфы и ее родни как ближайших родственников царя. И источники (в том числе и Буссов) показывают, что Марфа исполняла принятую на себя роль матери с большим усердием.


[Закрыть]

Димитрий с боярами в Думе. Он заседал ежедневно со своими боярами (Senatoren) в Думе, требовал обсуждения многих государственных дел, внимательно следил за каждым высказыванием, а после того, как все длинно и подробно изложат свое мнение, начинал, улыбаясь, говорить: Столько часов вы совещались и ломали себе над этим головы, а все равно правильного решения еще не нашли. Вот так и так это должно быть.

In promptu[235]235
  Экспромтом.


[Закрыть] он мог найти лучшее решение, чем все его советники за столько часов, чему многие удивлялись. Будучи хорошим оратором, он вводил иногда в свои речи тонкие comparationes similes[236]236
  Удачные сравнения.


[Закрыть] и достопамятные истории об имевших место у всевозможных народов событиях, которые он пережил или видел сам на чужбине, так что его слушали с охотой и удивлением. Исправлял грубые манеры московитов. Часто он укорял (однако весьма учтиво) своих знатных вельмож в невежестве, в том, что они необразованные, несведущие люди, которые ничего не видели, ничего не знают и ничему не учились помимо того, что казалось им, с их точки зрения, хорошим и правильным. Соглашается разрешить московитам выезжать учиться за границу. Он предложил дозволить им поехать в чужие земли, испытать себя кому где захочется, научиться кое-чему, с тем чтобы они могли стать благопристойными, учтивыми и сведущими людьми. Согласен давать аудиенцию 2 раза в неделю. Он велел всенародно объявить, что будет два раза в неделю, по средам и субботам, лично давать аудиенцию своим подданным на крыльце (auf der Creliz), т. е. на балконе перед его палатами, чтобы людям не приходилось так долго, как это имело место прежде, мучиться и выбиваться из сил в поисках справедливости. Он повелел также очень строго по всем приказам, судам и писцам, чтобы приказные, а также и судьи, без посулов (Bossul) (это значит взяток) решали дела, творили правосудие и каждому без промедления помогали найти справедливость. Позволил каждому кормиться так, как он может. И русским и чужеземцам он дал свободу кормиться своим делом, как кто умел и мог, благодаря чему все в стране стало заметно расцветать, а дороговизна пошла на убыль. За трапезами у него было весело; его музыкантам, вокалистам и инструменталистам приходилось вовсю стараться. Он отменил многие нескладные московитские обычаи и церемонии за столом, также и то, что царь беспрестанно должен был осенять себя крестом и его должны были опрыскивать святой водой и т. д., а это сразу же поразило верных своим обычаям московитов и послужило причиной больших подозрений и сомнений относительно их нового царя. Они повесили головы, словно у них за ушами были вши. Он не отдыхал после обеда, как это делали прежние цари и как это вообще принято у русских, а отправлялся гулять по Кремлю, заходил в казну, в аптеку и к ювелирам, иногда один, а то вдвоем или втроем, или уходил по-тихоньку из своих покоев, так что его Sultzen, это значит личные слуги, (Cammer-Diener) часто не знали, где он, и подолгу искали его в Кремле, пока не найдут, чего тоже не бывало с прежними царями. Московитская важность. Те из своей московитской важности не могли сами переходить из одного покоя в другой, а множество князей должны были вести их, держать, прямо чуть ли не нести.

Когда он отправлялся на богомолье, он обычно никогда не ехал в карете, а скакал верхом. Он приказывал привести ему не самого смирного, а самого резвого коня и не допускал, чтобы, как это было принято при других царях, двое бояр подставляли ему скамью, когда он на него садился, а сам брал лошадь под уздцы, и стоило ему коснуться рукою седла, как он вмиг уже сидел в нем. Он так умело объезжал своих аргамаков (Arimachen) и таким отважным витязем сидел на коне, что ни среди его берейторов, ни среди остальных вельмож и воинов не было никого, кто мог бы сравниться с ним. Он любил охоту, прогулки и состязания, у него должны были быть самые прекрасные соколы, а также лучшие собаки для травли и выслеживания, кроме того, большие английские псы, чтобы ходить на медведей. Димитрий убивает медведя. Однажды под Тайнинским в открытом поле, он отважился один пойти на огромного медведя, приказал, невзирая на возражения князей и бояр, выпустить медведя, верхом на коне напал на него и убил.[237]237
  Несоблюдение Лжедимитрием I пышного и торжественного царского чина, определявшего все общественные выступления царя и весь царский быт, отмечают многие наблюдатели. По установившейся веками традиции царь появлялся обычно всегда в сопровождении блестящей и раболепной толпы бояр, он не ходил, а шествовал, не сидел, а восседал, не ел, а вкушал, не говорил, а изрекал, должен был показывать пример набожности, благочестия и т. д. С точки зрения этих традиционных представлений о царе такие поступки Лжедимитрия I, как одинокие прогулки по Москве, запальчивые споры в Думе, непосредственное участие в травле зверей во время царских охот и т. д. и т. п., воспринимались как оскорбление царского достоинства. А так как пренебрежение к “царскому чину” у Лжедимитрия I сочеталось с явным предпочтением к обычаям и образу жизни польских панов, то оно воспринималось как оскорбление национальное.


[Закрыть]

Он велел отлить большое количество мортир и пушек, хотя в Москве уже имелось такое большое количество крупных орудий и такие великолепные большие красивые пушки, что тому, кто их не видел, трудно поверить этому. Зимой он отправил тяжелую артиллерию в Елец, который расположен у татарского рубежа, намереваясь со всем этим навестить следующим летом тамошних татар и турок. Димитрий намеревается выступить против татар и турок. Но как только слух об его намерении дошел до татарского рубежа и об этом узнал татарский царь Kayser (как их там называют), он покинул свой главный город Азов и ушел в степи. Для себя и для своей царицы Димитрий выстроил в Кремле новые великолепные покои.[238]238
  Ряд фактов внутренней политики Лжедимитрия I, сообщенных Буссовым, не находит подтверждения в других источниках. Так, о личном приеме самозванцем жалоб от населения по средам и субботам, о запрещении приказам брать посулы и об облегчении занятиями ремеслом читаем только у Буссова (см. стр. 110). Однако многие сообщения Буссова могут быть проверены по другим источникам. Дворец, о строительстве которого в Кремле пишет Буссов, с большими подробностями описан И. Массой (стр. 116, 117; см. также: И. Забелин. Домашний быт русских царей в XVI и XVII ст., ч. I, M., 1872, стр. 53). Точно так же подтверждается другими источниками и сообщение Буссова о намерении Лжедимитрия I превратить Елец в главную военную базу для подготовлявшегося похода на Крым. И. Масса сообщает, что Лжедимитрий I, “намереваясь напасть на Татарию, отправил в Елец много припасов и амуниции на триста тысяч человек” (И. Масса, стр. 153). “Новый летописец” сообщает также об отправке Лжедимитрием I “наряда”, т. е. артиллерии, в Елец (ПСРЛ, т. XIV, стр. 68). То же сообщение читаем в Сказании А. Палицына (стр. 114). О воинственных планах Лжедимитрия I в отношении Крыма и Турции см.: А. А Новосельский. Борьба московского государства с татарами в первой половине XVII в. М – Л, 1948, стр. 48 и сл.


[Закрыть]

По его глазам, ушам, рукам и ногам было видно, а по словам и поступкам чувствовалось, что был он multo alius Hector[239]239
  Совсем иной Гектор.


[Закрыть], чем прежние, и что он получил хорошее воспитание, много видел и много знал. В сентябре 1605 г. он вспомнил о любви, верности и дружбе, которую выказал ему в Польше воевода Сандомирский, а также о своем обещании его дочери Марине Юрьевне. Димитрий повелевает сватать невесту. Поэтому он послал к Сандомирскому воеводе своего думного дьяка (Reichs Canzler) Афанасия Ивановича Власьева с большими подарками – золотыми цепями, кольцами, золотом и деньгами более чем на 200 000 гульденов, приказав поднести это своей невесте, поклониться ее отцу и ей и просить ее руки. Ее и сговорил, помолвил и обручил с Димитрием его величество король польский, господин Сигизмунд III и пр., с согласия, ведома и одобрения всех сословий. Русским это совсем не понравилось. Они замечали из многого, что одурачены и постыдно обмануты, и это мнение еще более укрепилось в них из-за того, что он пренебрег дочерьми вельмож своей национальности и женится на иноверке, как они называют другие народы, и даже дошло до того, что они, в конце концов, решили, что он верно совсем не русский, а поляк.[240]240
  Посольство Афанасия Власьева, отправленное в Польшу в сентябре 1605 т., должно было: 1) официально вести переговоры с воеводой Сандомирским Юрием Мнишком о браке Лжедимитрия I с его дочерью Мариной, 2) испросить на этот брак согласие короля Сигизмунда III, 3) склонить польского короля к войне с Турцией. Если последняя задача не была осуществлена, то согласие на брак было получено. 10 ноября (22 ноября нового стиля) в Кракове в присутствии короля было совершено обручение Марины Мнишек с Лжедимитрием I. Во время церемонии Лжедимитрия представлял Афанасий Власьев. Сохранившиеся документы показывают, что, кроме ценных подарков, отправленных с Власьевым Юрию Мнишку, было отправлено с секретарем Яном Бучинским 200 тысяч злотых (СГГД, ч. II, стр. 241).


[Закрыть] Три брата из рода Шуйских вошли в тайный сговор с монахами и попами со всей земли и принялись строить невероятнейшие козни, чтобы снова избавиться от этого государя. Когда недоверие русских стало заметно, Димитрий решил не полагаться на них больше, как это было прежде, а взял себе личную охрану из одних только живших в России немцев.