Текст книги "День не задался"

Автор книги: Комбат Найтов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

– Пусть в Подмосковье сидит, дачу строит. Мужик он хозяйственный. Но все "излишки" – в фонд государства!

Тем не менее, наша дружба с ним и Александром Михайловичем выстояла. Мы, когда позволяло время, собирались у Жукова на даче. Он устраивал великолепные охоты. Охотник он был просто потрясающий. Живо интересовался он и изменениями в армии. Он надеялся, что он еще не раз понадобится Родине.

Сталин уравнял меня с остальными по званию, присвоив высшее звание Маршала Советского Союза. Работы здорово прибавилось, я взял на себя техническое развитие всех родов войск. Мотался по полигонам и испытаниям. Много времени уходило на создание в Европе современного ПВО. Но здесь очень помогли англичане: они предоставили последние разработки по РЛС. Англия сильно нуждалась в деньгах, поэтому они и стали продавать современные вооружения. Старьем никто не интересовался. Удалось привлечь их и к сотрудничеству по строительству океанского флота. Предвоенные проекты срочно переделывались с учетом новых задач флота. Появление у нас современных магнетронов, дало толчок в развитии самолетных РЛС. В Су-3 было предусмотрено место для размещения РЛС и радиолокационного прицела. Но первым туда встал лазерный дальномер, разработанный СКБ Расплетина.

Американцы начали действовать во Вьетмине. Три страны Юго-Восточной Азии самостоятельно освободились от японских агрессоров. Раньше они входили в сферу влияния Франции. Были оккупированы Японией в ходе наступления Японии в 41–42 годах. Так как Франция сдалась Гитлеру в сороковом, местная колониальная администрация не препятствовала продвижению японских сухопутных войск, наоборот, оказывали помощь и всяческое содействие в соответствие с указаниями престарелого Петена. Сразу после войны было образовано новое государство, провозгласившее социалистическую направленность своей экономики. В июле 45 года США предъявили ультиматум Вьетминю, объявив его незаконным формированием. Товарищ Хо Ши Мин прислал нам телеграмму.

– Товарищ Сталин! Началось. Они хотят опробовать бомбу на любом объекте.

– Справишься?

– Постараюсь.

– Действуй!

Мы, тринадцать человек: Макеев, Покрышкин, Кожедуб, Ворожейкин, Клубов, Володин, Киреев, Лавейкин, Лихолет, Речкалов, Покрышев, Голубев и я сидим в тесном герметическом переходе восстановленного В-29, и летим в Ханой. За сутки до нас вылетели перегонщики, которые погнали 16 Су-3, четыре «Редута» уже установлены на побережье. В воздухе мы обучаем 4-х неморских летчиков ориентации над морем. Действовать придется практически в одиночку. От пары. По данным нашей разведки, два самолета послезавтра стратуют из Аламо-Гордо с двумя бомбами. Промежуточная посадка на Гавайях, потом на Марианских островах, потом в Маниле. Нас решили попугать.

– Если бомбер сбросит бомбу, немедленно отворачивать и уходить. Одеть вот эти очки. Специальные комбинезоны везут вместе с нами. Требуется удалиться на 30 километров, минимум. Шестеро из вас никогда не проходили звуковой барьер. Вот инструкция. Если время будет, то попробуете. Машину все попробовали. Вопросы по ней есть?

Непродолжительное молчание.

– В общем, нет. Но времени на освоение было очень мало.

– Больше времени нет. И будьте готовы к перебазированию в любую минуту. Техники прилетят завтра. Наша цель: одиночные бомбардировщики В-29 "Энола Гей" и "Мад Иви". На всех остальных можно не реагировать. В бои не ввязываться. Задача ясна?

– Так точно.

– А если прижмут? – спросил Речкалов.

– Тебя это особенно касается, если ввяжешься бой, отдыхать будешь на Колыме. У нас в 2.5 раза выше скорость. Но бомбер должен быть сбит перед набором скорости.

– Пал Петрович! Все понятно. У меня здесь немного коньячку!

– Во змей! Даже через погранцов пронес!

Сели Тырнаузе дозаправиться, ребята еще добыли спиртное, но, я не мешал. Александр Иванович подсел поближе, расположился на чехлах, налил в складной немецкий стаканчик.

– Будешь? Паша, что там?

– Атомная бомба, Саша. Сбить надо, во что бы то ни стало.

– Не волнуйся, Паша! Собъем! Главное – обнаружить.

– Я за это, в основном, и волнуюсь.

По прилету разделились и распределились по всему побережью. Полосы – более-менее готовы. Топливо на руках несут кули-носильщики в громадных бидонах. К нам отношение просто восторженное. А мы знаем, что если мы промахнемся, то их всех просто не станет. Прошло 4 дня, утром 4 августа мне доложили, что засекли отдельный самолет на высоте 14000 метров. Следует к Ханою. Взлетаю, набираю высоту 15000, следую в направлении одинокого бомбардировщика. Перехватил его на расстоянии 500 км от Хайфона. "Энола Гей". Знаю, что ее пилот уволился из армии и его сочли сумашедшим. Он совсем не гордился уничтоженной Хиросимой.

– Энола Гэй! Ай эм виетминьз пайлот Ли Сы Цын. Ансэ!

– Айэм Энолагэй, – послышалось в наушниках. – Просидинг то Дэли. Вот ду ю уонт?

– Тнат ю дроп зис бомб фром 1000 фиитс энд ретурн ноум. Онли.

– Ай кант.

– Ай атак ю, сорри. Джамп!

Зашевелились стволы пулеметов и выбросили снопы огня, но я ушел на форсаже наверх, перевернулся и пошел вниз, включив воздушные тормоза. Все огневые точки В-29 просто пылали. Я уравнял скорости, включил НС-45, ввел размах крыльев В-29 и калибр пушки. Раз-два-три-четыре-пять. Четыре взрыва в хвостовой части "Энола Гэй".

– Джамп, бойз!

Бомбер лег на крыло, и сорвался в штопор. Два одиноких парашюта повисли над Тонкинским заливом, из 12 возможных.

С "Сумашедшей Иви" пришлось повозиться. Но ее подвела песенка, которую поставил, по традиции, радист самолета. Мы ее засекли. Борт сопровождали 64 "Мустанга". Они шли на Сайгон. У нас – шесть пар, Голубев обеспечивает прикрытие водолазов тихоокеанского ЭПРОНа. Причем все пары на разных аэродромах от Камрани до Сайгона. Взлетаем с двумя ПТБ и ракетами R-4m. У меня под крыльями противорадиолокационные ракеты, две штуки. Эти идут ниже: 11000. Две эскадрильи "Мустагов" впереди, две выше и сзади. Солидное охранение. Я и Киреев идем впереди и выше всех: на 15000-х. "Иви" имеет локатор, и, конечно, видит наши отметки. Мы держим 540 км/час и имитируем поршневые машины. Ну, две машины идут "несколько высоковато"… Ничего страшного. Нас только двенадцать. Захватил работу радара "Иви" и пустил ракеты. Обе. Раздельного старта нет. Ракеты пошли, уже появилась уверенность, что можно отворачивать. В этот момент на "Иви" отключается локатор. Ракеты прошли положенный километр и самоликвидировались. Вот дерьмо! Но, больше радар у бомбера не работал, видимо, что-то случилось. Мы прошли над строем и свалились в пике. Ушли на сверхзвук и оба отстрелялись по бомберу. Видели два взрыва. В этот момент крик Саши:

– Он сбросил!

– Всем – отход на запад на форсаже!

Много лет подряд эту запись муссировали и выискивали людей, кто это сказал. Во всем мире. Первый голос: полковник Покрышкин, второй голос: маршал Титов. Взрыв "толстяка" уничтожил все американсое крыло и "Сумашедшую Иви". Мы отделались легким испугом: Клубов получил полуторную дозу, он отходил последним.

Американцы взбесились! Им сорвали бенефис! Бомба взорвалась преждевременно на высоте в 6 км над морем, в 400 километрах от цели. Из-за прохождения нами зкукового барьера, сработал анероид главного предохранителя. В этот момент 2 эскадрильи "Мустангов" находились над эпицентром, а первые две разворачивались на обратный курс, навстречу взрыву. У "Иви" начался пожар, и была большая утечка топлива, которое вспыхнуло от светового излучения. В результате, все самолеты рухнули в море. Больше всего собак спустили на ничего не подозревающего Мессершмитта. Наши "сушки" в газетах всей Америки называли "Мессершмиттами". Требовали суда над "нацистским конструктором". Интересное кино! Они летели бомбить мирный город, это – демократия, а то, что их сбили – это преступление. "Правда" опубликовала большое выступление Сталина по этому поводу. Что готовилась варварская бомбардировка, под надуманным предлогом, мирного города, не имеющего ПВО. Но, коммунистическая партия Вьетминя обратилась за помощью к Советскому правительству, и получило эффективные средства защиты. Договор о дружбе и взаимопомощи с Вьетминем подписан еще в марте месяце. Вьетминь – признанное двумя великими державами государство: СССР и Китаем. И находится под их защитой. В этих условиях все европейское сообщество должно осудить попытку вооруженной агрессии со стороны США по отношению к маленькому (ну это не совсем так) беззащитному (с одной из лучших сухопутных армий в мире и мужественным народом) мирному государству.

Видя реакцию Сталина, европейские государства начали признавать Вьетминь. Мы же отправили туда 64 авиакорпус, командование которым принял уже находящийся там Кожедуб. Направили туда средства ПВО, автоматическое оружие, танки и ПТО. Кроме того, с Тихоокеанского флота были переданы 4 эсминца довоенной постройки. Взамен мы получили каучук, молибден, никель и рис. Кроме того, Бирманский Союз, в связи с обострением обстановки, закупил у нас довольно большое количество оружия. Начались переговоры с Индией. Сталин, зная о надвигающемся голоде 46 года, сбывал избыточные вооружения устаревших образцов, но прекрасно проявивших себя на полях сражений Великой Отечественной, закупал продовольствие и создавал условия для получения золота, валюты, необходимого сырья.

Вилли Мессершмитт прилетел в Москву и попросил встречи со мной. Он всерьез опасался, что его выдадут Соединенным Штатам, или его выкрадут. Он написал прошение о гражданстве СССР и просил защитить его от нападков со стороны прессы "свободного мира", как гордо называли себя американцы. Кроме того, его очень интересовали те самолеты, которые работали во Вьетмине, естественно. Когда был получен положительный ответ Сталина о гражданстве, мы поехали с ним в один из полков Московского округа ПВО, а оттуда на 31 завод, где собирали "Сухарики".

– Но ведь ничего общего нет! Почему все кричат "Мессершмитт"?

– Не верят, что "лапотная Россия" могла создать реактивный самолет. А фактически, никто, из оставшихся в живых, их всего двое, может быть и меньше, не видел этого самолета вблизи. Ближе трех километров самолеты не подходили. Только во время атаки, с расстояния 1200 метров.

– А почему нет, собственно? Еще во время войны у вас были самолеты, превосходящие наши поршневые машины. Только потому, что во время войны у вас не было реактивных? Так и у нас они появились только-только. А как вы справились с помпажом? Я смотрю, что двигатели у вас, как и на HGIII, довольно глубоко утоплены.

– Они за кабиной, даже глубже, чем у вас. Но, там другие двигатели, не BMW и не UMO. Схема, предложенная ими, на сверхзвуке не работает.

– Он – сверхзвуковой?

– Да, максимальная скорость 1.8М на форсаже.

На заводе Мессершмитт внимательно осмотрел процесс сборки, отдельные узлы и детали.

– Вот эта деталь сделана не верно, вот здесь вот обязательно возникнет люфт. Вот смотрите. Лучше сделать вот так вот, – и он набросал от руки вывернутую деталь бустера.

Я отдал эскиз стоящему рядом Павлу Осиповичу. Еще Мессершмитт был очень недоволен грязью и организацией потока. И пригласил Сухого к себе на завод.

– САО "BAF" было бы заинтересовано приобрести у вас лицензию на производство таких машин, господин Сухой и господин Титов. Для вооружения ВВС СССР и объединенных сил в Европе. Вы создали поистине революционный самолет, господин Сухой! С огромным резервом для модернизации. Я восхищен. Но, некоторые узлы и детали можно сделать гораздо лучше и надежнее. Минимум тонну веса можно сэкономить. Я могу переговорить с САО "BMW" и о производстве двигателей ТР-2 и их модификаций. Мы готовы стать и вашими поставщиками узлов и механизмов. Особенно это касается уплотнений и резиновых деталей. Вот это вот – не качество! Это – брак! – и он откинул в мусор какой-то сальник.

Мы переглянулись с Сухим. Пионер реактивной авиации отчетливо понял, что глубоко отстал, что догонять можно только с копирования. Но, благодаря нему, можно поднять качество машин.

– Ваше предложение будет рассмотрено, господин, извините, товарищ Мессершмитт. Но, для этого требуется решение на уровне правительства.

– Да, конечно. Я не думаю, что это будет решаться мгновенно. Но надеюсь, что этот вопрос не будет тянуться бесконечно.

В тот же день я сообщил о его предложениях Сталину.

– Так ведь половину из них можно забирать в счет репараций! Думаю, что это надо поддержать, – резюмировал Сталин.

– Неоходимо, чтобы Министерство Госбезопасности поработало на САО "BAF", и создало соответствующий режим.

– Передайте в МГБ мое распоряжение об этом. Похоже, что американцы не успокаиваются, они решили наказать Вьетминь и подтягивают на Филиппины свой 7-й флот.

– Атомных бомб у них больше нет. Так что, постараются вбомбить с авианосцев и из Манилы. Надо перебросить в Ханой планирующие бомбы, х-10 и РБм побольше. И полк Ил-28 с новенькими климовскими движками. И устроить им второй Перл-Харбор.

– Но сам будешь находиться в Москве. Есть сведения, что тебя искали в августе.

– Не проблема, есть кому командовать: Ермаченков.

Американцам позволили развернуться и войти в Тонкинский залив. Они произвели налет на пригород Ханоя. На отходе взлетели Ил-28 и Су-3. Американцы наступили на те же грабли, как и фон Кюхлер. Мы активировали ПВО авианосцев и ударили ракетами и планирующими бомбами по ним. Не входя в зону действия их ПВО. На одном из "Эссексов" сдетонировали авиабомбы и авиабензин. Его разорвало на мелкие кусочки. Второй с огромным креном не мог принимать самолеты и медленно тонул. Третий с поврежденными рулями описывал циркуляцию, не давая возможности сесть самолетам. А у них кончалось топливо. В этот момент появилась еще одна девятка Ил-28 и сбросила самонаводящиеся акустические торпеды, которые завершили разгром 7 флота. Наши потери: два торпедоносца.

США начали мирные переговоры с Вьетминем в Женеве.

А мы запустили реактор в Озерске и начали получать плутоний в промышленных масштабах. Сталин подуспокоился. Было заметно, что последнее время он сильно нервничал. На декабрь была запланирована денежная реформа. Но карточки пока решили не отменять. В октябре меня отпустили в отпуск. Мы провели месяц в Крыму на "Ворошиловской даче" N 1. Там я познакомился с еще одной исторической личностью: Семеном Михайловичем Буденным. Оболганый современными "историками", он выглядит как "длинный ус – короткие мозги". На самом деле, он был непревзойденным мастером маневренной войны. Не надо забывать о той роли, которую реально сыграла наша кавалерия Великой Войне: "В прорыв вошли танки и казаки…" – это звучало приговором: фронт прорван, сопротивление бесполезно. И не надо забывать, что кавалерия и сельское хозяйство – практически одно и то же. А роль Буденного в создании современной кавалерии трудно переоценить. Принципы, заложенные им, сохранились и в современных мобильных силах. Изменились лишь средства доставки, а так: все свое ношу с собой или забираю у противника. Так как ответственность за ВДВ с меня никто не снял, наоборот стали больше требовать, я с большим интересом слушал рассказа маршала, особенно, об отступлении на Южном фронте, где и проявился его полководческий талант. Который так и не был оценен при жизни. Оттеснили его более молодые и успешные. Хотя, я думаю, что если бы Закавказским фронтом командовал он, а не Тюленев, Ростов был бы взят еще зимой.

Я вспомнил его не просто так! Дело в том, что по возвращению в Москву, выяснилась одна пикантная особенность моей новой должности: мне предстояло принять парад на Красной Площади! А ЗиЛ-117, памятный мне по всем остальным парадам, в которых я принимал участие, начиная с первого курса Калининского Суворовского училища, еще не был изобретен! А куча маршалов и генералов от кавалерии и артиллерии была весьма недовольны тем обстоятельством, что командую теперь я. 2-го ноября мне подвели злющего, молодого "кобеля" ахалтекинской породы, вороной масти. Сказали, что это "любимец Сталина", и что на нем я буду принимать парад. Понятно, для чего это было сделано: показать Сталину, что новый министр обороны не соответствует своей должности! "Даже парад принять не может!". А чертов жеребец так и норовил меня цапнуть, порвал зубами мне брюки и поцарапал руку. Все время плясал подо мною, норовил перейти на галоп, и совершенно не слушался. Я про себя подумал, что я обязательно докопаюсь до организатора и зачинщика этой провокации, и службу он будет заканчивать в Чукотском национальном округе, погоняя лаек! Я совсем не кавалерист, в детстве на ишаках в школу ездил, когда поймать удавалось. До школы в Тюра-Таме было далеко, до станции три с половиной километра и по степи. Если видели ослов, то обязательно ловили и ехали до станции. Главное – поймать! А там: сел на круп и рукой по заднице бьешь, он и "едет"! Вот только брюки после поездки долго чистить! Любят ишаки в пыли поваляться! Весь мой опыт! Не считая двух поездок по Алтаю на смирных прокатных лошадях какого-то турлагеря на Бие. Ну, и, слушали мы, с Людмилой, рассказы маршала Буденного на конных поездках по Крымским горам. Он лошадей любил, брал их на каком-то конезаводе и много рассказывал о повадках лошадей. В первый день, я едва усидел на Тереке, так звали жеребца. Подозвал Львова и, на ухо, попросил привезти сахару и хлеба. И то и другое – по карточкам! Значит, только из коопторга! Усмехающийся майор Овчинников ушел, а я остался. Приехал Львов, привез все, что я просил. Часа четыре я уговаривал и кормил этого упрямца. В конце концов, он разрешил мне почесать себя за ушком, и пару раз лизнул меня горячим шершавым языком. На следующую ночь он вел себя уже спокойнее, но, все равно, немного шарахался при криках "Ура" и, особенно, при выстрелах из пушек. 6-го ночью появился Буденный, отругал всех за выбор Терека, но менять, что-либо, было поздно.

– Подкручивай левой! – сказал Семен Михайлович, и показал как.

Перед выдохом батальона, приходилось крутить на кулак поводья и давать легкие шенкеля. Терек стоял, но перебирал ногами. Когда показывали киносъемку, мы, вместе с Семеном Михайловичем, вырезали (дали команду вырезать) очень много пленки. Салют на Параде Терек отстоял как вкопанный, но, под жесткими шенкелями. Правда, когда он оступился и чуть проскользнул на брусчатке площади, мне было не до смеха. Но он быстро выровнялся. В жизни не забуду этот парад! 9 ноября я, вскользь, на совещании упомянул, что смотры войск я теперь буду принимать на И-16. Более строгой машины хрен придумаешь. А в ЧАНО поехал Мерецков! Дошутился! Армия есть армия! Чуть расслабился, и тебя уже ни во что не ставят! Я "умирал" на марш-бросках под РПГ-16 с семью выстрелами и полной боевой за плечами, но никогда меня не "несли". "Полз" сам. Дрался в кровь, но всегда побеждал или уходил не побежденным. Либо тебя принимают в эту семью, либо ты для нее не создан! И никакие "матери от солдат" не помогут. Здесь нельзя кричать в эфир: "Мне п-ц, меня атакуют!" Стоит один раз "прогнуться", и тебя в грош ставить не будут. А ребята мои знают, что не струшу и не подведу, а если что не так, то отомщу, как с Иваном. Но, это ниже, а наверху это напоминает банку с пауками. И "точно мухи тут и там…". Главное оружие! В общем, началась "необъявленная война" между мной и старожилами Арбатского Военного округа. Работа, в основном, бумажная, приходилось вчитываться в каждую строчку, в каждую запятую, написанную этими стервецами. Так как оправдания они всегда находили именно в бумажках и синтаксисе. А толковых замов, которым можно было бы доверить участки, пока не было. После войны все считали, что главную работу выполнили именно они, и без них – победа никогда бы не состоялась. Особенно этим грешило Политуправление. Я дважды подходил к Сталину и просил снять меня с этой должности. Но он отмахивался от меня, как от мухи.

– Подбирай людей, кадры решают все. Тебя для этого сюда и поставили.

При этом, он никогда не забывал спрашивать и обо всех остальных "поручениях". В общем, до июня я, каким-то чудом, дотянул, хотя спать приходилось меньше, чем на фронте, а там состоялся первый послевоенный выпуск академии Генштаба и остальных академий, где учились фронтовики, и те люди, которых я лично знал. К этому времени и у меня уже сложились первые впечатления об исполнителях. И началась "большая чистка Арбатской пыли"! Она и в РеИ тоже была: тыловиков меняли на фронтовиков. Но, многие из тыловых крыс, в последний год войны, успели сбегать на фронт и отметиться. А потом кричали на каждом углу о своих заслугах.

В конце июня 46 года мы сбросили и взорвали РДС-2, но перед этим, в лаборатории физики высоких температур ФИАН произошел взрыв неустановленной природы, погибло 5 человек, несколько человек ранены, в том числе и моя Людмила. Я начал платить за свое прогрессорство. Лучше бы она пошла преподавать в школу.

Я не поверил в случайность взрыва. Она не должна была находиться в том месте. Ее туда вызвали перед самым взрывом. Там что-то нагревали лазером. Люда – единственный любимый человечек, которому я целиком и полностью доверяю. Но, сейчас она в госпитале, состояние критическое, в сознание не приходит. Если она умрет, я останусь совсем один. В этом случае, можно смело ожидать появления какой-нибудь мадам с томным взглядом в непосредственной близости.

Единственный вопрос: кто работает? Американцы или наши.

Есть, конечно, два сына, но одному 4 года, а второму год и 4 месяца. И нужен кто-то, кто за ними присмотрит. Бабушка! Вот только, как ее уговорить! Она преподает во Фрунзенском училище летчиков. Я вписал себе в план посещение 14-го полка. Все должно быть естественным и не вызывать подозрений ни у кого. Но, первым об этом заговорил Сам!

Он вызвал меня на дачу на следующий день после происшествия.

– Детям нужен кто-то, кто заменит им мать, в случае, если лечение не принесет успеха. Состояние Людмилы Юрьевны крайне тяжелое, я сегодня звонил товарищу Бурденко. У тебя должны быть родственники, кроме отца, которых ты хорошо знаешь.

– Только бабушка, мать отца.

– Где она?

– Точно не знаю, должна быть во Фрунзе или в Питере. Точно знает только отец.

– Слетай к нему! Чужих в дом не пускай! Крепись, Сергей.

Он, тоже, не поверил в случайность этого взрыва. Но, первое, что я сделал, приняв должность Министра, это создал собственную службу безопасности. Я поговорил со Сталиным, и вызвал к себе Кузнецова.

– Федор Федотович, после событий в Оттаве, ГРУ СА практически перестало существовать, работает только ваше Управление. Попытка бегства Гузенко слишком болезненно ударило по разведывательным структурам армии. Есть мнение поручить вам восстановление войсковой и стратегической разведки Советской Армии. Как вы смотрите на такое предложение?

– С кем согласовано такое решение, товарищ маршал. Дело в том, что последнее время на нас оказывается сильное давление со стороны других специальных служб. И ходят упорные слухи, что нас вот-вот полностью ликвидируют. И Меркулов, и Берия неоднократно поднимали этот вопрос, но он пока завис без решения.

– Решение принято. Идет подбор кадров.

– Это очень хорошо, товарищ министр. Мне казалось, что вы совсем не уделяете нам внимания.

– Не было повода вмешаться в спор между разведслужбами, Федор Федотович. Тем более на фоне скандала с Гузенко. Сами понимаете, я недавно назначен, и вы видели, как первое время было тяжело справиться с имеющимся наследством.

– Всех раздражает ваша молодость, товарищ маршал.

– Этот недостаток со временем проходит. Если вы помните, именно при мне хорошо заработала авиаразведка на фронтах. Так что, меня несколько сложно обвинить в том, что я недостаточно внимания уделяю разведке. Тем не менее, спасибо за откровенность. Поехали.

Мы отправились с ним на дачу к Сталину, где Сам лично подтвердил мои слова о том, что никакого расформирования армейской разведки не произойдет, наоборот она будет усилена. Поэтому непосредственно в Москву была переведена и расквартирована 15 бригада осназ ГРУ и 45-й разведывательный полк ВДВ.

Бабушка оказалась в Ленинграде. Год назад уволилась из армии, и работала в училище имени Фрунзе, недалеко от дома. Все сложилось довольно удачно, так как 14 полк стоял в Кронштадте, поэтому Петр сам пригласил меня к себе (ну, или я набился, так вернее будет), а он жил с мамой. В этой войне бабушке повезло больше, чем в той. Она не получила инвалидности, но ее второй муж, летчик-бомбардировщик АДД, также погиб, но в Померании. Петр командовал эскадрильей и собирался поступать в Москве в Академию ВВС. Сидел ночами, готовился к экзаменам. Поэтому, когда я попросил помочь, они оба согласились это сделать. Евгения Владимировна переселилась к нам. За мальчишек можно было не беспокоиться.

Теперь надо смотреть, как развернется следствие по делу: если все свалят на случайность – значит, работало МВД или МГБ, если кого-то найдут, значит, появятся и заказчики. Ну и ждать появления "красавишны". Наиболее опасно, если работают свои. Эти ни перед чем не остановятся. Слишком много на кону. Все отчетливо понимают, что Сталин не вечен, а я – ключевая фигура.

Сталин поручил Кузнецову внимательно присмотреться к делу гибели 5 человек в ФИАНе, мотивировав это тем, что ниточки могут идти в сторону США и других спецслужб.

– Не знаю, в курсе вы или нет, но среди раненых молодая ученая, с помощью которой, были созданы новейшие дальномеры, которые уже приняты на вооружение армии и флота. К тому же она жена вашего министра. Постарайтесь найти виновников.

– Я могу ссылаться на вас, товарищ Сталин? Скорее всего, возникнет конфликт между нами и МВД.

– Нет, но можете ссылаться на него. Он вам поручил. Но, вы в курсе, кто на самом деле просит об этом.

– Так точно, товарищ Сталин. Проверим по всем каналам.

– И возьмите под охрану госпиталь, в котором она находится. Контролировать все! В том числе, лечебный процесс. И возьмите под охрану самого министра и его квартиру. Вот здесь можете ссылаться на мой приказ. Вот он.

Скандал возник практически сразу, как только «волкодавы» ГРУ не пропустили в палату следователей МВД. При попытке оказать сопротивление, «следаки» были мгновенно обезоружены и связаны. В карманах одного из них нашли медленнодействующий яд, разработки лаборатории МГБ, который после применения нельзя было обнаружить. Его «взяли в разработку» и он «поплыл». Сталин буквально взбесился, когда узнал, что «работали» свои. Прямо во время доклада Кузнецова снял трубку и приказал Судоплатову и Абакумову взять под арест Меркулова и Берию. Меркулов открутился, потому, что серия этого яда выдавалась по распоряжению Берии. Но должность министра МГБ он потерял, как и работу в органах. Берию от расстрела спас взрыв «РДС-2». Он получил на всю катушку – 25 лет. В деле было много неясностей, часть людей, привлеченных по делу, были давно за штатом, видимо работали еще на кого-то. Но, на определенном этапе, все ниточки обрывались. Было еще несколько «странных» смертей. Явно, что работали не только наши, но и еще кто-то. Поэтому, основным обвинением прозвучало «Шпионаж в пользу иностранного государства». Состояние Людмилы было стабильно тяжелым. Лишь через три недели она пришла в себя.

Я был на совещании в министерстве, решался вопрос о демобилизации лиц 1922 года призыва. Вошел Львов, менять которого я отказался и положил на стол записку: "Она очнулась!". Я извинился перед присутствующими и вышел из кабинета. Пока ехали до госпиталя, мне казалось, что машина еле тащится, и я с трудом себя сдерживал, чтобы не поторопить водителя. Возле палаты пост, меня знают, но попросили расписаться в журнале. Вошел. Люда спала. Поправил ей руку, выпавшую из-под одеяла, присел на стул, смотрю на нее. Голова замотана бинтами, под обоими глазами уже желтые синяки-очки: перелом шеи, губы опухшие, потрескавшиеся, волос не видно. Вошел Бурденко, взял планшет, висящий на спинке койки, читает. Смотрю на него.

– Па-ша, – послышался хрип.

Повернулся, Люда приоткрыла щелочку одного глаза. Второй не открывается, заплыл.

– Что… детьми…

– Все в порядке, – и целую ей руку.

Тут Николай Нилович начинает меня выпроваживать из палаты: "Все, молодой человек! Все!!! Ей нельзя много разговаривать!" Вошла медсестра и протерла губы Людмилы.

– Пи-ить…

Бурденко буквально вытолкал меня в коридор. Я подошел к высокому окну и посмотрел во двор. Там прогуливались выздоравливающие в одинаковых коричневых халатах. На дворе лето, кто медленно прогуливается, кто играет в шахматы на скамеечке. Спустя минут десять вышел Бурденко.

– Павел Петрович! Кризис миновал, судя по всему. Слава богу, что с памятью все в порядке и рука шевелится. Пальцы на ногах тоже. Судя по всему, спиной мозг поврежден незначительно.

Бурденко вытащил из кармана какую-то упаковку, извлек оттуда таблетку и сунул себе в рот. Видимо не очень хорошо себя чувствовал. Я не стал задавать вопросы.

Через неделю разрешили привести детей на пять минут. Сережка расплакался, когда ему сказали, что все, надо ехать домой. И тихонько поскуливал всю обратную дорогу. Юра ничего не понял и мирно посапывал у меня на руках. В машине он постоянно спит.

Мне не понравилась скорость действия нашей правоохранительной машины: через четыре дня после ареста Специальное судебное присутствие Верховного Суда СССР уже вынесло приговор. Больше походило на расправу. Невозможно за столь короткий срок провести полноценное расследование.

Поэтому я попросил Сталина познакомиться с делом о взрыве и со всеми документами.

– У меня такое впечатление, товарищ Сталин, что кто-то прячет концы в воду.

Сталин внимательно посмотрел на меня. Спустя несколько минут, он махнул трубкой. Этот жест обычно означал, что он согласен.

– Хотя юридически ты не имеешь право это делать, одна из пострадавших твоя жена, но посмотри, разберись, что там на самом деле. Может быть, ты и прав!

– Да я не сам этим буду заниматься. Есть несколько военных прокуроров и следователей, которых я знаю несколько лет, вот они и займутся. Надо только передать дело из Генеральной Прокуратуры в военную. В деле фигурируют военные, и немалых чинов, поэтому все законно.

Сталин позвонил Вышинскому и приказал передать дело о взрыве в ФИАН в военную прокуратуру.

– Титов пришлет людей сегодня.

Вышинский не хотел отдавать громкое дело, начал отговариваться, но Сталин рявкнул в трубку, что вопрос уже решен.

– У вас есть вопросы, товарищ Вышинский?

Вопросов не последовало. Дело передали полковнику юстиции Курчевскому, который был у меня в распоряжении, когда я работал в Ставке. Я знал его как умнейшего, въедливого следователя и честнейшего человека. После этого в деле произошел крутой поворот: вылезли "уши" АК, американцев и IV Интернационала, троцкистов.