Текст книги "День не задался"

Автор книги: Комбат Найтов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Сто четыре. Старший лейтенант Елисеев вернулся на базу.

– Не буду спорить, господин гвардии полковник. Сто четыре.

Злость куда-то ушла, Ваню уже увезли, не показать ему, что я отомстил за него. Он уже в Кисловодске. Немец держался хорошо. Он сдался сильнейшему, и, в собственных глазах, выглядел рыцарем. Я приказал увести его, снял трубку и позвонил Ермаченкову.

– Василий Васильевич! У меня подарок: посадили командира 52 дивизии немцев у себя на аэродроме. На новом "Мессере": "109G-6".

– Выезжаю к вам! Науменко позвони!

Позвонил Науменко. Все-таки, первый за всю войну пленный командир авиадивизии. Вышел на поле, весь полк, не занятый на полетах собрался возле "мессера". Пошел к ребятам. "Ох, зря я это сделал!" Они качать меня задумали. Насилу отбился. Но погон на куртке мне оторвали, стервецы. Хорошо, что не уронили! "Мессер" новый: три пушки и два синхронных пулемета. Носовая 30 мм и две крыльевых 20мм в гондолах. Гермокабина и убирающийся костыль. Иные обводы крыльев и более толстые стойки шасси. Необычная окраска: черные и серые неправильной формы пятна. Нет привычной желтой краски на капоте. Только желтая "D" за кабиной. На носу герб, с прыгающим быком. Стабилизатор украшен полосками, означающие сбитых. На обоих законцовках большие дыры от моих снарядов.

– Петрович, про бой расскажи! Как ты такую зверюгу схомутал?

– Заставил ошибиться в расчетах, они вниз пошли, а я наверх, перевернулся, зашел в хвост, сбил ведомого. На вертикали И-185 превосходит "Месса", в скорости пикирования – тоже. На "отрицаловке" нас моторы не глохнут. Деваться ему было некуда. Вот и привел. В общем, мужики, один на один или один на два для нас на "мордатых" уже не страшно. Но они изменят тактику: сейчас начнут ловить на выходе, как Ивана зацепили. В прямую схватку они больше не полезут. Будут бить из-за угла. Так что, внимательнее следим за хвостами в верхней задней полусфере. И подстраховываем друг друга при атаках. Всем собраться в тактическом классе.

Во время занятий по тактике подъехала куча начальства.

– Товарищи офицеры! Товарищ вице-адмирал! 14-й гвардейский Краснознаменный Сталинградский полк проводит занятия по тактике. Командир полка гвардии полковник Титов.

– Вольно, товарищи офицеры. Садитесь. Полковник! Тема занятий? – спросил командующий флотом.

– Выход из-под атаки из задней верхней полусферы. Взаимодействие в бою с участием свободных охотников противника.

– Хорошо, полковник. Кто-нибудь может вас заменить?

– Так точно! Зам по летной подготовке Хабаров. – Я показал Хабарову место в конспекте, на котором остановился.

– Тогда пойдемте, покажете вашего пленника.

Октябрьский, Новиков, Тюленев и Ермаченков устроили перекрестный допрос Храбаку. Затем полковника увезли в Туапсе. И все переключились на меня.

– Ты зачем сам, в одиночку, полез к немцам? В плен захотел? Не мог кого-нибудь послать?

– Не мог! Дайте самолет, который ходит выше "месса", пошлю другого. А пока, мы только начали отрабатывать выход из-под атаки охотников. На высотах от земли до 5.5 тысяч, наши машины имеют решающее преимущество, а выше – оно теряется, так как падает мощность двигателей. А уйти из-под атаки, движущегося на скорости 670 км/час, "мессера" очень тяжело. Надо заставить его ошибиться в твоих намерениях. Я – заставил, результат – вон на стоянке стоит, а 52 эскадра осталась без командира и одного "асса". Буду готовить специальный отряд "егерей": охотников выбивать! А по поводу меня: как летал, так и буду летать. Нечего из меня птичку в золоченой клетке делать. Я – летчик и командир, мое дело сбивать немцев и учить мой полк. А не быть вешалкой для орденов.

– Ладно, ладно, Петрович, угомонись! Ишь, как разошелся!

– Операция "охота" была подготовлена. На аэродроме была дежурная эскадрилья Макеева. Если бы немцы вылетели бы большей группой, их бы встретила она, я бы повел "охотников" по другому маршруту и вывел бы их на Макеева. А бой с парой "мессеров" на этой высоте мне вполне по силам.

– Тем не менее, товарищ Титов, не следовало так рисковать лично, – я понял, что лучше заткнуться, и не дразнить гусей, иначе последует отстранение от полетов, поэтому перевел разговор в другую плоскость.

– Товарищ генерал-лейтенант! – обратился я к Науменко. – У нас с вами был разговор на тему фронтовой конференции, а воз и ныне там. Немцы меняют тактику, что и показало ранение старшего лейтенанта Елисеева, и что подтвердил полковник Храбак, а в частях об этом узнают на собственной шкуре.

– Я не забыл о разговоре. За нами едут командиры полков и лучшие летчики армии. Клуб освободили от эвакогоспиталя. Так что вечером сегодня проведем.

– Можно начать сразу у нас в тактическом классе, думаю, поместимся, а к вечеру переместимся в клуб, чтобы дать возможность и вашим летчикам выступить, и поделиться опытом! – заулыбался я, стараясь сбить возникшее недовольство Науменко.

В комнату, буквально на цыпочках, зашел Савелич, адъютант командующего армией, и что-то шепнул Науменко на ухо.

– Мои начали подъезжать, так что, полковник, встречай гостей.

Четыре командующих встали и начали надевать шинели, куртки и полушубки. Местом встречи стал «мессершмитт» Храбака. Я волновался: предстояла встреча с моим учителем по тактике: будущим маршалом авиации, капитаном Покрышкиным. Вон он идет: командир 2 эскадрильи 16 гиап. Рядом с ним Фадеев, Речкалов, Клубов, весь цвет нашей авиации. Большая делегация! Сходу летит вопрос Покрышкина:

– Товарищ гвардии полковник! А что это за пилотаж вы сегодня утром показывали?

– Потом, Александр Иванович. Не сейчас!

– Почему не сейчас? – послышался голос Науменко. – Капитан Покрышкин, вы о чем спрашиваете?

– Ребята из 66-го полка только что рассказали, что утром полковник Титов выполнил все фигуры высшего пилотажа в перевернутом положении, как бы в обратном направлении.

– Это правда, полковник? ваши самолеты могут выполнить такой пилотаж?

– Эти – нет, вон тот может, – и я показал рукой на свой самолет. – Остальные нет, и без специального оборудования это невозможно. Поэтому я и сказал, что об этом позже.

– А откуда у вас такое оборудование? – опять Науменко.

– Сам сделал. Но, пока это оборудование в единственном экземпляре и нуждается в заводской доработке. Но, обратный пилотаж возможен. Вот доказательство этому, – я показал на "Мессер".

– Покажите!

– Только вам и капитану Покрышкину.

– Ну, хорошо, пошли! Капитан! За мной.

Открыл кабину, сел, одел ошейник.

– Когда даю ручку от себя, нажимаю вот эту кнопку, из кислородной системы поступает кислород в воротник под давлением 220 мм/р. ст, и пережимает сонные артерии, как при замере давления. Закончив маневр, нажимаю вот на эту кнопку, давление сбрасывается. Красная слепота не наступает. Надо делать автомат, потому, что есть риск потерять сознание. Поэтому и не хочу показывать это всем. И вас, Александр Иванович, прошу не применять, и не экспериментировать с этим изобретением.

Николай Федорович погрозил пальцем Покрышкину.

– Смотри у меня, капитан! Ну, удивил ты меня, Петрович, еще раз! Так ты Храбака на чем поймал?

– На обратном иммельмане. Показал им переворот, они начали его исполнять вниз, как положено, а я вверх ушел. Ну, а дальше дело техники.

– Ну, ты даешь! Не отпускают тебя ко мне! Эх, мне бы такого командира!

– Вон стоит. – Покрышкин покраснел, но, видимо, ему было приятно, что его знают.

– Этот? Да он самый хулиган в армии! Вечно за ним сплошные неприятности тянутся.

– Товарищ генерал-лейтенант, знали бы вы мою характеристику, из некоторых полков, пока не получил свою, самостоятельную часть. Разрешите, Александр Иванович? – я вылез из кабины. – А вот тут стоит дополнительный расходный бак топлива, специально для отрицательных фигур. Поэтому двигатель на них не глохнет. Все это надо отдавать в ЦАГИ и в институт авиационной медицины. Нужен заводской противоперегрузочный костюм.

Конференция завершилась глубоко за полночь. После окончания, ко мне подошел Покрышкин. Половину конференции, посвященную тактике ВВС на участке общевойскового фронта, он просидел, постоянно заглядывая к себе в толстую тетрадь. Во второй половине конференции, он активно писал в этой тетради, лицо было заинтересованное, и он внимательно следил за выступлениями. Сейчас он подошел ко мне, держа в руках эту самую тетрадь.

– Товарищ гвардии полковник! Разрешите обратиться!

– Конечно, Александр Иванович!

– Саша, меня все так называют. Извините, я не знаю вашего имени-отчества, товарищ полковник.

– Павел или Паша. Или Петрович, если это важно.

– Да нет, не важно. Вот мои записи, я их вел с 22 июня 41-го. Это мои мысли о тактике ВВС. Они, почему-то, полностью совпадают с тем, что я сегодня услышал в начале дня. Даже названия построений и фигур полностью совпадают. Такое впечатление, что вы читали эту тетрадь, а я ее никому, никогда, не показывал.

– Напрасно, Александр Иванович. Это бы спасло бы жизнь очень многих, которых с нами нет.

– Но вы же применяли те же тактические приемы, что и я рекомендовал бы применять, причем, еще с 41-го года! Кроме локатора, о котором я узнал только сегодня.

– Вот что, товарищ капитан, давайте сюда вашу тетрадь, и мы ее опубликуем, как Наставление по тактике Истребительной Авиации СССР, под вашим именем.

– А как же вы, товарищ полковник?

– Все нормально, Саша. Мне моего креста хватит. Ты, свой, понесешь самостоятельно. Действуй, "сотка"! Ты на абсолютно правильном пути!

– Науменко приказал принять 16 полк вместо Исаева. Исаева он забирает к себе инструктором.

– Поздравляю, Александр Иванович. Я "сделал" эскадрилью героев, ваша задача – "сделать полк героев".

– Я постараюсь, Пал Петрович.

Фон у конференции был отменный! Их привезли с раскисших аэродромов, а наш полк и два полка 4-й армии с наших аэродромов продолжали интенсивно работать. Лихолет рассказывал о бомбометании с кабрирования на "живом" примере последнего вылета под Крымскую. Уж больно много там зениток у аэродрома. Летчики и командиры полков побывали на НП, с интересом рассматривали планшет, наложенный на склеенную двухкилометровку. Посмотреть и потрогать вживую, да еще и в момент реального боевого дня – это отличные запоминающиеся примеры, а не нудное сидение в зале в томительном ожидании перекура. Естественно, в конце дня в Доме Культуры возникли многочисленные "Почему?" к работе собственных командиров, ведь на их "почему так?" они получали живой и заинтересованный ответ моих однополчан. Дзусов, например, очень точно определил, что у нас инженерно-техническая служба устроена по-другому, нежели у него в дивизии. Всем понравились наши "кобры" серии "К" и, маневренность и вооружение И-185.

Один момент я упустил: не заметил я скромного небольшого плотного человека в форме старшего политрука. Погоны в армии только ввели, и многие еще ходили в форме старого образца, в том числе и у нас. В петлицах были «крылышки». Он ничем не выделялся среди других летчиков. Впрочем, это, наверное, ничего бы не изменило. Спустя две недели, я проснулся оттого, что почувствовал, что на меня кто-то пристально смотрит. Люда была на КП, на Надежде. Я ночью летал и руководил полетами, поэтому спал у себя на квартире. Открываю глаза: Мехлис. Потянулся, потер глаза, поднялся.

– Здравствуйте, товарищ генерал! Чем обязан?

– Здравствуйте, товарищ полковник. Да вот, хотелось бы узнать: кто вы такой, полковник Титов. Читайте! – он передал мне политдонесение старшего политрука Жукова Ю. А… В нем было множество подчеркнутых красным карандашом выражений, типа: "речь и грамотность не соответствуют полученному образованию: 7 классов, аэроклуб, Качинская авиашкола", "легко использует американизмы, сложносочиненные предложения", "уровень инженерных знаний многократно превосходит уровень даже инженера", и тому подобное. Хороший у Мехлиса "писатель".

– Это еще не все, товарищ полковник! – и он достал из командирской сумки еще несколько листов бумаги: Акт графологической экспертизы писем настоящего Титова и моих собственноручных показаний, сделанный в начале 42 года, с резюме: "Написано разными людьми. Ни одного совпадения". – Так что, нам с вами предстоит путешествие в Москву. Необходимо кое-что выяснить, товарищ Титов.

"Хорошо, что не гражданин", – подумал я. Но вслух сказал:

– Извините, товарищ Мехлис, а чем вызвано такое внимание с вашей стороны к скромному командиру полка? Что вас лично во мне не устраивает? Дело, документы из которого вы предъявляете, давно закрыто. Я нахожусь здесь по личному приказанию Верховного, и выполняю ответственнейшее задание. А вы, своими действиями, ставите под угрозу его выполнение. Почему такая срочность? В деле сказано, что я получил сильнейшую контузию.

– С ваших слов, полковник. Я и хочу удостовериться, что это так.

– Я не могу сейчас оставить полк, товарищ генерал. Моим здоровьем займемся чуть позже: в конце мая – начале июня, после выполнения этого задания Ставки.

– А если вы перелетите к немцам?

– Вы ничего более смешного придумать не могли? Делать такой подарок противнику я не собираюсь. Мне проще от вас отбиться.

Мехлис внимательно следил за мной.

– У вас очень крепкие нервы, полковник. И вы абсолютно уверены в своей правоте. Ну что ж, несмотря на то, что вы так и не ответили мне на вопрос, будем считать, что проверку мы проведем после выполнения задания. А почему вы не в партии, товарищ Титов?

– Из-за ареста. Подавал заявление в декабре 41-го. Кстати, Верховный знает о том, что я был под арестом.

– Я это выяснял у него. Он мне сказал то же самое, что и вы. И запретил мне что-либо предпринимать против вас сейчас. Мне просто хотелось увидеть вашу реакцию. После проведения этой операции, вам предстоит большое повышение. Это решение товарища Сталина. Кстати, почему вы его называете Верховным, а не товарищем Сталиным?

– Я – человек военный. Для меня он – Верховный Главнокомандующий. В первую очередь. А уж потом – товарищ.

– Разделяете эти понятия?

– Да! С товарищем – можно поспорить, с Верховным – только ответить "есть", и выполнять приказание.

– Товарищ Жуков прав: не соответствуете вы образованию и воспитанию комсомольца Титова. Ну что ж, товарищ гвардии полковник Титов, извините, что разбудил!

– Да ничего, все равно пора вставать! – в этот момент зазвонил будильник. – Завтракать пойдете, товарищ генерал?

– Пойду!

Он еще несколько часов находился в полку, все осматривал, разговаривал с людьми, рассматривал какие-то бумаги. Очень долго разговаривал с Аксеновым. За обедом мы еще раз пересеклись.

– У вас просто образцовый полк, полковник. И комиссар ваш мне понравился.

– Он всем нравится! Замечательный мужик и летчик. И настоящий "комиссар". Вы тут абсолютно правы, товарищ Мехлис.

– Он сказал, что даст вам рекомендацию в партию.

После обеда Мехлис уехал. Аксенов подошел ко мне поговорить, но мне было некогда, он немного постоял, но потом дали команду второй эскадрилье на вылет, и он побежал к самолету. Разговор в тот день так и не состоялся. Но, тянуть с этим разговором не стоило, и с партийностью тоже надо было решать вопрос. Судя по всему, мне недолго осталось оставаться в полку. Надо готовить Макеева на полк. Он больше всего подходит. Хотя на мое место явно нацелился подполковник Хабаров.

Через несколько дней в полку появился тот самый старший политрук. На этот раз он представился. Несмотря на его словоохотливость, разговор по душам у нас не состоялся. Между нами навсегда легло то самое политдонесение. Вечером я ему прямо об этом и сказал:

– Юрий Александрович, вы напрасно стараетесь меня "разговорить". Не получится. Если реально хотите написать книгу о нашей авиации, езжайте под Краснодар в 16-й полк, к Покрышкину. Там вам будет много проще это сделать. И люди там замечательные. А начальнику вашему, Мехлису, я найду, что сказать, почему я не хочу вашего присутствия в полку. Подойдите к начштаба и отметьте командировку. Я вас не задерживаю.

Может быть, и зря я так с ним. Ему ведь по должности положено "стучать". Но, не люблю я "дятлов". А вот Людмилку… надо бы предупредить. И о том, что может состояться в случае удачного стечения обстоятельств, и о последствиях, если обстоятельства сложатся не в мою пользу. Сережку жалко. Но, от судьбы не уйдешь. Люда очень хотела этого ребенка, и души в нем не чает. Прорвутся! Да и я – не лыком шит. Вот только сведения у меня смертельные. И для меня, и для многих. Ладно, "где наша не пропадала!" "Дальше Кушки не пошлют!" Зацепиться у них не за что! Людмилке сообщил только о визите Мехлиса и о возникших у него сомнениях, не вдаваясь в подробности. О том, что после Кубани что-то произойдет, а вот хорошее или плохое – я не знаю. И чтобы она берегла Сережку. Ответ меня просто потряс: "Ему сестренки будет не хватать, Машеньки." "Люда, меня может не стать." "Тебя каждый день может не стать. Я устала этого бояться. У нас все будет хорошо. И, даже, если тебя не станет, у меня будут твои дети. Они завершат то, что не успел сделать ты. Я приложу к этому все усилия. Люблю тебя, и твоей смертью это не ограничится."

Геринга мы поддели очень здорово! В середине марта было отмечено наращивание сил немецкой авиации в Крыму. Прибыло, по меньшей мере, две полнокровных дивизии, шла поставка топлива и боеприпасов. Англичане поставили Науменко перфорацию, и он укрепил аэродромы. Кроме того, ему были поставлены локаторы РУС-2 и более совершенные «Редуты». Мы обучили операторов и штурманов наведения. В войска прибыли настраевыемые химические взрыватели АВД, 15 позиций, задержка до 8 суток, поставленные на неизвлекаемость, с двумя ловушками. Реагирующие на три действия: вибрацию, давление и время. И ротационные бомбы: после сброса на малой высоте, раскрывались плоские стабилизаторы и раскручивали контейнер бомбы. По достижения высоты сто метров, контейнер раскрывался, и из него вылетали заложенные туда мелкие осколочные бомбы и мины-лягушки, рассеиваясь по площади. Наши две эскадрильи И-185, каждую ночь, занимались «посевной». Особое внимание уделялось дорогам, мостам и аэродромам. Днем этим же занимались «пешки» четвертой и второй Воздушной армии. Наш фронт получил подкрепления. В Крыму подсохло чуть быстрее, и немцы первыми начали атаку на десант и флот у Новороссийска. Первый, самый массовый налет немцев мы отражали совместно со 2 и 4 армиями. Черноморский Флот, насчитывавший 15 крупных вымпелов и около 150 мелких, за восемь часов до атаки снялся с якорей и начал отход в сторону Поти. Четыре разведчика Ю-86р были сбиты эскадрильей специально переброшенных из-под Архангельска «спитфайров». Немцы в первую волну поставили более 580 самолетов всех марок. Всего немцы сосредоточили на этом участке фронта почти тысячу боевых самолетов. Третья и четвертая эскадрильи только вернулись из налета на аэродром в Красносельском. Удалось блокировать его работу на несколько часов. Самолеты спешно пополняли боезапас и заправлялись.

– Я – гора-2, наблюдаю массовый взлет самолетов противника в Крыму. Оценить количество затрудняюсь. Много.

Противник шел тремя колоннами к месту, где еще недавно стояли корабли Черноморского флота. Сейчас там находился "дивизион плохой погоды": 12 СКР должны поставить дымовую завесу и изобразить зенитный огонь.

Из Крымской поднялись остатки немецкой истребительной эскадры, надеясь перехватить основные силы нашей авиации. На бой с ними была направлена 217 ИАД. Остальные дивизии вылетели через 15 минут и следовали район Новороссийска. Нам приказали встретить противника на траверзе Керченского пролива. Самое пекло. Мы вытащили на себя все истребители прикрытия и начали оттягивать их к Анапе, недавно освобожденной нашими войсками. Более ста истребителей немцев против семи восьмерок наших. Даже не полный полк. Науменко и Савицкий поставили задачу максимально оттянуть их от бомбардировщиков. Требовалось продержаться 12–15 минут. Мы разыграли все еще за три дня до этого. Немцы "клюнули" на нас: "синих" ночников. Я на "кобре", с ведомым, находился на почти километр выше и чуть сзади первой эскадрильи, и руководил боем, кроме того, моя задачей была ликвидация "охотников". Бой начался на лобовых, затем кобры и "мордастые" начали вертикальный хоровод с "Фокке-Вульфами" основного прикрытия. Бой распался на отдельные свалки. В этот момент я увидел пару "мессеров": немного выше общего боя, и пошел на них в атаку. Немцы бой приняли. Обменявшись безрезультатными очередями, каждый стал разыгрывать свои козыри. Ведущий немец заложил косую петлю, а мы с Костей пошли строго наверх с переворотом, не став сразу пытаться пристроиться к "мессерам". Оказались чуть выше и в немного более выгодном положении. Более тяжелая "кобра" легче разгоняется на пикировании, чем Bf-109g-6. Это мы проверили на трофейном "мессере". Сверху, разогнавшись, идем в атаку из задней полусферы. Атакуем ведомого. Одна из трасс крыльевых пулеметов коснулась его. Он с переворотом уклонился вниз, оставив ведущего. Тот, видимо услышав ведомого, тоже перевернулся и пошел вниз, надеясь оторваться на пикировании. Но у нас "Кобра "К", у него ничего не получилось. Я ушел круче него и оказался чуть ниже. На выравнивании немец выпустил щиток и чуточку вспух, в этот момент 4 трассы крупнокалиберных браунингов прошили его от хвоста до носа. Горит! Ведомого не видно, мы отошли немного и начали набор высоты, потерянной из-за маневров. Три колонны девяток бомбардировщиков начали атаковать "Яки", "Ла" и "кобры" "сухопутчиков". Подняться нам не дали! На нас накатилась волна истребительного боя, пришлось уклоняться от атаки, затем атаковать самому, опять выходить из боя и подниматься выше. Костя зацепил какого-то немца на "фоккере". Наконец, прорвались на высоту 5500. Запросил гору-2 про своих, дали курс, подхожу ближе, опять над боем висит пара "мессеров", но мы выше! Атакуем из задней верхней полусферы! Я бью по ведущему, Костя по ведомому! Горят! В этот момент Дима Макеев дал 777, выходит из боя. Что-то случилось. Пытаюсь его найти в общей свалке. Вроде он, чуть спикировал. Он один, ведомого нет. Кобра повреждена, но не горит.

– Первый, я – Четвертый. Тебя вижу, прикрываю.

– Заклинило крыльевые. Основного БК нет.

– Где Виктор?

– Не знаю.

Ниже нас появляется еще одна кобра.

– Первый, я – "ось", вижу тебя, на подходе!

Подождав минуту, начинаем набор высоты. Так и подмывает нырнуть в схватку, но нужно "держать" высоту и не допустить работу охотников. Подходят основные силы Савицкого. Полк свою задачу выполнил. "Коса" дает добро на сбор и отход полка. Дав команду сбор, контролирую отход: срываю атаки немцев, если они уцепились за нашими, но, у немцев отход по топливу, а у Савицкого много топлива и свежий боезапас. Чуть в стороне видим горящий СКР. Немцам удалось, все-таки прорваться к рейду. Остатки боезапаса расходую на отходящий 88-й "Юнкерс". В общем, удачный бой. Посмотрим, как у остальных. Иду последним, так как задержался с "Юнкерсом". Пришлось покрутиться над базой.

Сел, Михаил Иванович докладывает: не вернулось 7 машин. Топливо у них еще есть. Минуты через три села поврежденная "кобра". Затем вторая. Еще одна машина вышла на связь и сообщила, что сидит в Анапе. Запросил ноль первого. Сведений нет. Ждем. Несмотря на три сбитых, никакой радости нет. Немцам удалось прорваться, их очень много. Надо менять тактику. То, что флота у Новороссийска нет, фрицы уже знают.

Касание! Машину встряхнуло, тормоз, накладки повизгивают. Скорость 40, следую к месту стоянки. Зажимаю левый, разворачиваюсь. Толик машет руками: «Стоп!», нагибаясь, ныряет под крыло и вскакивает на него. Я поднимаю обе руки, они как свинцом налитые, и отбрасываю замки фонаря. Толик сдвигает фонарь назад. Наконец-то свежий воздух! В кабине около 50 градусов! Сил, расстегнуть парашют и привязные, просто нет. Пытаюсь потянуть руки к замку подвесной системы. Тщетно. Толик сдергивает с меня шлемофон, раскрывает замки: «Как аппарат???» «Норма! БК пуст.» Толик скользнул вдоль капота и откидывает замки. «Пал Петрович! Мешаешь! Вылезай!» «Сил нет!» Толик подает руку, с его помощью встаю и перешагиваю через направляющие фонаря. Весенний ветерок холодит мокрую гимнастерку. «На торможении повизгивает правая стойка.» «Сделаю! Воды?» Сел на краешек крыла и сбросил ноги: «Если не затруднит!» Толик выливает на меня ведро холодной воды. «Черт! В сапоги попало!» Отряхиваюсь, как собака. Живой! Надо идти в штаб. Сегодня это уже пятый вылет. «Толик! Сели все?» «Все!» Хлопнув «мордатого» по фюзеляжу, отошел на несколько шагов от самолета и сел в траву. Подошел Костя и летчики восьмерки четвертой эскадрильи. «Товарищ командир! Разрешите получить замечания!» Встряхнул головой и встал:

– Савраскин! Еще раз опоздаешь с маневром, спасать не буду! – он стоит красный, как рак. Из-за него пришлось "разворачиваться на пятке", и в течение одиннадцати минут вести бой с "охотниками". Он зевнул и отстал от группы. А немцы не ЛОХи, кого хочешь, могут обидеть сами. Так что покрутиться пришлось! Поэтому и стою, как выжатый лимон. – Тарасов! Докладывай!

– Товарищ полковник! Цель поражена! Прошли семью бортами. Савраскин, тоже, и бросал, и обстреливал. Чуть в стороне, но пожар, в его створе, я видел. Не злитесь на него!

– Я не злюсь. Устал очень. Немец непростой попался. Хоть и на "фоккере". Сбитые есть? Или только по земле отработали?

– Два "юнкерса" на посадке. И порядка пятнадцати на земле. Фотографии сделали.

– Молодцы! Айда в столовую, четвертая!

Полк перевели на «другую работу»: наша основная задача – срывать нормальную работу немецких аэродромов и охрана района от «охотников». Создано 16 пар «вольных стрелков». Благодаря тому, что у обеих армий сейчас собственные РЛС наведения, наш НП на Надежде стал работать только на нас. А третья и четвертая эскадрильи, в основном, работают по аэродромам противника. Но, каждую восьмерку обязательно прикрывает пара «егерей». Их задача – «мессера»-охотники". Поначалу немцы не понимали, что мы открыли на них «охоту», и пытались сами атаковать «егерей». Но довольно быстро до них дошло, что на этих «кобрах» летают не самые простые летчики, что подойти незаметно к ним невозможно, а в маневренном бою они не уступают, а превосходят их. Что опыта боев у них не меньше, есть неожиданные приемы, а самолеты не хуже их «мессеров», а превосходят их и на горизонтали, и на вертикали. Поэтому сейчас обнаружив высоколетящую пару немецкие наблюдатели дают команду: «Ахтунг! Егер!» А на фронте всходила новая звезда: Покрышкин! Получив полк, он продолжил интенсивно летать, активно перестроил работу всего полка. За полтора месяца боев он лично и в группе сбил 36 самолетов противника, большая часть из них были бомбардировщики. Его полк показывал лучшую результативность в армии. Наш полк, в основном, уничтожал бомбардировщики на земле, а в воздухе занимался только истребителями. У меня за этот же период 24 сбитых: один Юнкерс-88, 18 «мессеров»-охотников и пять «фоккеров». 3 и 4 эскадрильи, пользуясь тем, что у И-185 – самая большая скорость у земли: 650 км/час или 600 с бомбами, работали у самой земли. Мы направляли их вслед отходящим по топливу немцам. Они обгоняли их, и «обрабатывали» полосы аэродромов ротационными бомбами перед самой посадкой немцев. Истребитель – не штурмовик и не бомбардировщик. С пикирования он может работать точно, с горизонтального полета – нет, но ротационные бомбы не требуют точного прицеливания. У них большая площадь накрытия. Поэтому самые большие потери немцы несли на земле! Из-за нас они вынуждены были постоянно держать в воздухе дежурное звено, а это и моторесурс, и бензин, и усталость летчиков. В «ту войну», немцы держали высокую активность авиации в районе Голубой Линии 2 месяца. В этот раз они «сдулись» через месяц и пять дней. А затем начали вывозить свои войска в Крым. Полк опять перешел на ночной образ жизни: топили все, что могло перевозить войска. 5-го мая мы выполнили последний взлет на Тамани. Курс – Ленинград! Летим домой на отдых и замену техники.

По прилету меня направили в госпиталь Бурденко, в Москву. Там на рентгене была обнаружена пуля, убившая Титова. Входного отверстия не было. Николай Нилович с удивлением рассматривал рентген-снимок.

– Впервые в моей практике, полковник. С таким ранением не живут.

– А может быть, я – мертвый? – сказал я, улыбаясь. И похлопал себя по щекам.

– Я боюсь, что не смогу ее извлечь. А вам все шуточки! Она вам не мешает?

– Нет. Никогда ее не ощущал. Очень сильно болела шея после боя 21 июля 41 года. Несколько дней.

– Каким образом она не оставила следов входа – мне не понятно. Удивительно, но факт! Кстати, это объясняет, почему у вас изменился почерк и походка: реакция поврежденного спинного мозга.

– Так ведь она застряла в кости?

– Хм, молодой человек! А импульс она передала куда? Вот утолщения от перелома шеи. Списывать вас надо!

– Николай Нилович! Только не это! Ведь два года летаю и все в порядке!

– Пожалуй, вот с этой стороны ее можно извлечь. Ну, что, согласны? Или списание.

– Режьте!

Пулю извлекли. Немецкая, из авиационного пулемета. Проделал в ней дырочку и повесил на шею. Можно сказать, что полностью легализировался. На грудь повесил красную полоску. Выписался из госпиталя и прибыл в кадры ВМФ. Прошусь домой, в полк. Но отправляют к Наркому.

– Товарищ адмирал! Гвардии полковник Титов прибыл по вашему приказанию!

– Прибыл! Молодец! Что с комиссией?

– Годен без ограничений, товарищ адмирал. Прошу разрешения убыть в полк.

– Нет. Садитесь. – Он снял трубку ВЧ и попросил соединить с товарищем ИвАновым.

– Товарищ Сталин! Вы просили сообщить, когда полковник Титов сможет приступить к дальнейшей службе. Он у меня в кабинете. – Он замолчал, слушая Сталина. – Есть, товарищ Сталин. Все понял! До свидания, товарищ Сталин, – он повесил трубку.

– Вас вызывает товарищ Сталин к 22 часам сегодня. Вы где остановились?

– Нигде. Планировал сегодня вылететь в Ленинград.

Нарком вызвал небольшого толстенького капраза, и поручил ему разместить меня в Москве, и обеспечить мою доставку в Кремль, и обратно. Мы прошли в его кабинет, он позвонил куда-то и решил этот вопрос кардинально, поселив меня в гостинице "Москва" в номере с видом на Кремль. Пробивной товарищ. И никаких заморочек с транспортом. Пообедал в ресторане, вкусно! В голове пустота, никаких мыслей и бешеная усталость. Лег поспать, но не спится. Сосед-артиллерист предлагает выпить, но я не могу, предстоит поход в Кремль. Он обиделся и ушел куда-то. Я тоже вышел прогуляться по Москве. На улицах патрули, несколько раз проверяли документы, но больше похоже, что просто хотели рассмотреть поближе трижды Героя. Вдруг голос: "Павел! Ты?" Оборачиваюсь: стоит незнакомый мне человек в ватнике. Один рукав засунут под ремень. Инвалид. Недоуменно смотрю на него.