Текст книги "Стена"

Автор книги: Кобо Абэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

– О-о, Ёко... А ведь я даже не представлял себе, что ты и есть Ёко-тян[7]7
  Тян – суффикс, уменьшительный от «сан». Присоединяется к именам девушек и детей.


[Закрыть]. Все у меня идет вкривь и вкось.

Он радостно обнял Ёко и прижал к груди, но она отстранилась и, печально глядя на него широко открытыми огромными глазами, глубоко вздохнула и покачала головой. Ее поведение он воспринял как более решительный отказ, чем любые слова. Каждое движение ее головы означает, что я исчезаю, думал он. Но в действительности он не исчез и, не в силах вынести этой муки, бросился к двери.

– Стой! – раздался пронзительный голос, но это кричала не Ёко, а Черный Доктор, вбежавший, запыхавшись, в другую дверь, не в ту, из которой собирался выскочить он. – К чему такая нервозность. – Черный Доктор взялся правой рукой за висевший на левом боку, точно шпага, огромный ланцет и, немного отдышавшись, продолжал: – Группа изучения растущей стены прибыла. И приступает к работе немедленно. Я – руководитель группы. – Он учтиво поклонился: мол, прошу любить и жаловать, и приказал: – Входите.

Тут же вошел мужчина, осторожно неся в руках огромный точильный камень...

– Папа! – непроизвольно закричал он.

Это и в самом деле был папа. Но папа свирепо глянул на него:

– Никакой я не папа. Не следует смешивать общественное и личное. Я заместитель руководителя группы, профессор Урбан, убежденный урбанист.

Не выказывая ни малейшего удивления, доктор спросил:

– Все ли готово?

Папа, назвавший себя профессором Урбаном, ответил:

– Готово. Но для верности, может быть, устроим перекличку?

Доктор сказал:

– Вы правы, уверенность необходима.

– Итак, – профессор Урбан (не лучше ли называть его папой?) вынул из кармана записную книжку и стал читать громким голосом: – Черный Доктор, руководитель группы... Присутствует. Профессор Урбан, заместитель руководителя... Это я, присутствует совершенно точно. Двое. Всё в порядке.

– Немыслимо даже представить себе, что может быть не всё в порядке. Математическая точность – какая это прекрасная штука!

Неотрывно глядя друг другу в глаза, они с серьезным видом покивали головами.

– Итак, – сказал доктор, – немедленно приступаем к работе.

Профессор Урбан опустил на пол точильный камень и поплевал на него. Доктор потер его рукой и вдруг с отвращением воскликнул:

– Фу, какая грязь, это уж слишком!

Профессор Урбан покраснел и поспешно перевернул точильный камень, беспрерывно повторяя тихим голосом:

– Совершенно верно, совершенно верно.

Видя все это, он также покраснел и подумал: «Хорошо, все-таки, что это не папа, а профессор Урбан».

– Стоп! – воскликнул доктор и загарцевал на точильном камне (так велик был этот камень). Потом уже сам оплевал весь камень. – Моя слюна обладает дезинфицирующим свойством.

Они переглянулись и, покивав друг другу, заулыбались, заулыбавшись, снова покивали. Профессор Урбан крепко ухватился за точильный камень, а доктор начал точить на нем свой огромный ланцет. Профессор Урбан громко считал:

– Раз, два, три... сто. – Потом снова: – Раз, два, три...

Вдруг он почувствовал, как все его тело застыло. Вернее, тело будто гипсом сковали брюки, пиджак, ботинки. Правда, на этот раз он не превратился в человека-утку, как тогда, в зоопарке, потому что стоял не согнувшись, а во весь рост.

– Итак, – сказал доктор.

– Итак, – повторил вслед за ним профессор Урбан.

Они разом поднялись и, взяв на изготовку огромный, остро наточенный сверкающий ланцет, медленно и осторожно, словно пробираясь сквозь джунгли, подошли к нему вплотную.

– Вы вон туда не ляжете? – обратился к нему доктор, указывая на пол.

– Вон туда. Вы поняли? – вмешался профессор Урбан.

Он, естественно, пошел, куда ему указали, остановиться никак не мог. Ботинки и одежда двигались сами по себе – он ничего не мог поделать.

Вопреки воле у самых ног доктора и профессора Урбана он повалился навзничь. Уже одно это было невыносимо, но мало того – брюки и пиджак сами соскользнули с него. И тут же брюки и ботинки крепко ухватили его за щиколотки, пиджак – за запястья, так что он был не в силах пошевельнуться. От одного сознания своего позора – точно в стеклянном ящике он выставлен на всеобщее обозрение, тем более, что все это происходит на глазах у Ёко, – все его тело густо покрылось воображаемой чешуей.

– Когда я вскрою грудную клетку... – сказал доктор, нацеливаясь ланцетом.

– Я обследую ее внутренность, – продолжил его слова профессор Урбан, вытаскивая из кармана бинокль.

– Папа! – невольно закричал он и попытался встать.

– Не двигайтесь, – сказал доктор.

– Итак, – сказал профессор Урбан, и, поглядев друг на друга, они перемигнулись.

Над его обнаженной грудью доктор занес ланцет. Профессор Урбан приложил к глазам бинокль, собираясь заглянуть внутрь.

Сердце, издав громкий булькающий звук, заработало вхолостую, и ему показалось, что оно остановилось. Привлеченный чем-то, он чуть скосил глаза в сторону и увидел лицо Ёко. Она снова была составлена из двух половин – Ёко-машинистки и Ёко-манекена. Половина, которой была Ёко-манекен, с интересом наблюдала, куда опустится ланцет. Половина же, которой была настоящая Ёко, заливаясь слезами, сочувственно смотрела на него.

Перед глазами замелькал ланцет. Он закрыл их, да так сильно, что все лицо сморщилось – будто этими морщинами он хотел еще плотнее прикрыть глаза.

Вот тогда-то это и случилось... Задумчивым, прекрасным голосом запела Ёко, – несомненно, та ее половина, которая была настоящей Ёко:

 
В раковине на грустном морском берегу
Я искала тебя,
А ты в тот день искал раковину во мне.
Несчастная я,
Несчастный ты.
 

– О-о, какая грустная песня, – послышался тяжелый вздох доктора.

Ланцет все не опускался. Он приоткрыл глаза – доктор, зажав ланцет под мышкой, потупившись, стоял во весь рост, всем своим видом являя покорность.

Вслед за тем раздался тот же голос, но уже другого тона, – это, несомненно, та половина, которой была Ёко-манекен:

 
Но все же выслушай меня.
Мой возлюбленный говорил:
«Не делать добро – значит творить зло».
А человек-утка поет;
Личинка говорит, что не хочет стать бабочкой,
Кря-кря, кря-кря,
Ну что ж, потанцуем, возлюбленный мой.
 

– Хи-хи-хи, – не в силах сдержаться, захохотал профессор Урбан. Опустив бинокль, он отер свободной рукой слезы. – Хи-хи, какая веселая песня, тут уж ничего не скажешь.

– Совсем не веселая. Я не понимаю, о чем она, – рассердившись, сказал доктор.

– Не могу в это поверить. А вот я, хи-хи, предыдущую песню, хи-хи, не понял, – возразил со смехом профессор Урбан.

– Нет, наоборот, – сказал доктор.

– Нет, не наоборот, – не сдавался профессор Урбан.

– В таком случае, – сказал доктор, – пусть нам споют еще раз.

– Прекрасно. Веселую песню можно слушать сколько угодно, – поддакнул профессор Урбан.

– Нет, давайте предыдущую, – возразил доктор.

– Последнюю, последнюю! – закричал профессор Урбан.

Обе Ёко запели вместе. Но добиться того, чтобы два звука выходили из их рта одновременно, они, видимо, не могли и поэтому пели попеременно две не связанные между собой песни, – понять, что они поют, было невозможно:

 
Грустного морского берега, добро пожаловать... а...
Любимое непонимание. Помощь, шарик, день прекрасный...
Смотри радостно по сторонам...
Грустно, – ...нусь...
Для, покапризничай, плачешь, ...ил...
Утренняя прогулка ...сь, любила, ушла ...сь...
Иду, потанцуем, несчастная я...
Да, потанцуем, несчастный ...ем ...бе...
 

– Ну разве не веселая?! – громко воскликнул профессор Урбан. Но тут же почему-то нахмурился, а не рассмеялся громким голосом.

– В главном песня все же меланхолическая, – сказал доктор. Лицо его выражало неудовлетворенность.

На этом спор между доктором и профессором Урбаном прекратился, и они уставились друг на друга. Потом воскликнули одновременно:

– Я перед вами очень виноват, нет мне оправдания!

Затем они поклонились друг другу, и на этот раз доктор, не в силах сдержаться, рассмеялся, а профессор Урбан задумчиво потупился.

Повезло ему или, может быть, не повезло?

Пока все это продолжалось, он постепенно успокоился и придумал способ выйти из критического положения, в котором оказался.

Точно уловив момент, когда доктор перестал смеяться, он торопливо заговорил:

– Доктор и папа... нет, не папа, профессор Урбан, если ваша цель – изучить растущую стену, то предлагаю вам оставить столь обременительное дело, которым вы сейчас заняты, давайте я вас отведу прямо к растущей стене. С помощью ланцета удастся резко изменить давление в грудной клетке, и в результате стена разрушится. Улавливаете мою идею?

Прикусив нижнюю губу, доктор и профессор Урбан уставились друг на друга.

– В его словах есть резон, – тихо сказал доктор.

– Действительно, все продумано, – сказал профессор Урбан чуть громче.

– Научно обоснованное логическое построение, даже если оно исходит от противника, должно быть принято, – произнес доктор очень громко.

Профессор закивал так энергично, что у него затрещали шейные позвонки.

– Ну что ж, ведите нас, – в один голос сказали оба.

– Прошу вас, друзья, отпустите меня, – обратился он к своим вещам.

– Как же нам поступить? – недоумевал пиджак.

– Следует поразмыслить, – сказали брюки.

– Да, необходимо подумать, – согласились ботинки.

– Но как же в таком случае я смогу проводить их? – растерялся он.

– Что ты там бормочешь себе под нос? – с подозрением спросил доктор.

– Не обращайте внимания, любой эксперт остается глухим, когда дело касается существа проблемы, – сказали брюки.

– Послушай, – резко заявили ботинки, – эти эксперты ни друзья нам, ни враги. Так что не нужно так явно демонстрировать свою враждебность.

– Однако, – сказал пиджак, – я думаю, можно смело его отпустить.

– Пожалуй, – подтвердили ботинки. – Не мешало бы нам выпить по маленькой, а?

– Хорошо бы, – сказали брюки. – К тому же, здесь и наша Ёко.

– Прекрасно, – заявили они в один голос. – Давайте учредим, как мы раньше планировали, комитет по оценке способности соблазнять.

Вещи все враз отпустили его и полетели к стойке. Почувствовав себя свободным, он поднялся. Сознавая, сколь неприлично представать босым и полуголым перед Ёко, доктором и профессором Урбаном, он, тем не менее, не находил в себе силы снова затевать борьбу со своими вещами.

– Ведите нас побыстрей, – схватил его за руку доктор.

– Куда идти? – ущипнул его за шею профессор Урбан.

– Вот в эту дверь. Выйдете, подниметесь по лестнице – и сразу же стена.

– Прощайте, – донесся до него печальный голос Ёко.

Он обернулся, но еще до того, как она попала в его поле зрения, его грубо вытолкали за дверь:

– Быстрее!

Больше он никогда в жизни Ёко не видел.

– Куда же нам теперь идти?

– Действительно, куда?

Его все подгоняли, а он стоял и стоял в полной растерянности. Лестница, по которой он недавно спустился сюда, куда-то исчезла, и, выйдя из двери, они оказались в его комнате.

– Странно. Куда исчезла лестница?.. Ничего не понимаю, – надулся доктор.

– Наша исследовательская группа оказалась одураченной, – задыхаясь, сказал профессор Урбан.

– Тьфу, пропасть, забыл точильный камень и ланцет! – закричал доктор.

– Но дверь уже не открывается, – чуть не плача сказал профессор Урбан.

– Что же делать? – Запустив пальцы в волосы, доктор принялся чесать затылок.

Профессор Урбан молча закрыл лицо руками и присел на корточки.

– Научный... точный... логичный, – срывалось время от времени с их губ.

– Всё в порядке! – вскочил вдруг профессор Урбан.

– Что же за открытие вы сделали? – Доктор беспокойно заглянул в лицо профессора.

– Открытие! Открытие! – захлопал в ладоши профессор Урбан.

– Какое открытие? – нетерпеливо спросил доктор.

– Дело в том, – профессор расплылся в самодовольной улыбке, – видите ли... в настоящее время я вижу лишь один-единственный путь, позволяющий нам выйти из затруднительного положения, в котором мы оказались. Согласны?

– Путь! – закричал доктор, тоже хлопая в ладоши.

– Совершенно верно, путь!

Взгляды их внезапно встретились. И тут же улыбка с лиц исчезла.

– Да, но какой путь? – тихо сказал доктор.

Профессор Урбан, не говоря ни слова, опять закрыл лицо руками. Некоторое время он молчал.

– На этот раз всё в порядке! – Доктор вскинул руки к потолку.

Профессор Урбан поспешно вскочил на ноги.

– О-о, не иначе это божья милость. Слава Иисусу! – закричал доктор, профессор Урбан в панике заткнул уши пальцами.

– Прекратите, пожалуйста, доктор. Не теряйте хладнокровия. Вы же материалист. Бог, милость – стыдно слушать.

– Нет, Урбан-сан, – сказал доктор уже другим тоном. – Если вы меня выслушаете, то, несомненно, испытаете то же, что испытал я. Наука имеет свои пределы, и в них существует лишенный противоречий мир веры.

– Доктор!

– Слушайте же. Так вот, здесь и пролегает путь, указанный нам богом. Вам, наверное, известны слова Священного Писания: «Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому войти в Царство Божие». Понятно?

– Вон оно что... Вроде бы понятно, но вроде бы и непонятно...

– До чего ж тупой! Слова эти свидетельствуют о том, что верблюд способен пролезть в любое, самое крохотное отверстие, будь то даже игольное ушко.

– Вот как? Да, вы, пожалуй, правы. Что же получается: если пролезть сквозь игольное ушко легче, чем богатому попасть в рай, значит, нет на свете ничего проще?

– Совершенно верно, сейчас вы всё поймете. Тут-то я вспомнил об обвиняемом, о факте кражи им верблюда. О том, что он пытался поглотить этого верблюда.

– А-а!.. – завопил профессор Урбан. – Что вы говорите, что вы говорите, бог... Доктор, я тоже считаю, пределы науки, а-а...

На некоторое время они замерли, обнявшись, положив голову друг другу на грудь и обливаясь слезами восторга.

– Итак, – поднял голову доктор.

– Итак, – профессор Урбан снял руки с его плеч.

– Добудем поскорее верблюда.

– Так и сделаем.

– С помощью радиотелефона?

– Да, с помощью радиотелефона.

Они посмотрели друг на друга затуманенными от слез глазами и счастливо рассмеялись.

Профессор Урбан вынул из кармана портативный радиотелефон.

– Алло, государственный зоопарк? Алло, говорят из группы изучения растущей стены, алло, да, совершенно верно. Прошу вас немедленно прислать одного верблюда, да, одного, как можно быстрее, как можно быстрее, говорю, да, совершенно верно. Сию секунду, о-о, весьма признателен, простите за беспокойство. Да, благодарю вас. Мне нужен только один, очень прошу вас. Да, да... Отключаюсь.

И в ту же секунду кто-то постучал. Дверь отворилась, и просунулась морда верблюда. Он радостно заревел оттого, что его ждут с таким нетерпением.

– О-о, уже прибыл. Вот что значит радиотелефон, – сказал доктор.

– Ничего подобного, просто учуял во мне пустыню, – неожиданно выпалил он.

– Прекратите. Исследуемый обязан молчать, – сказал доктор.

– Голому вообще лучше не раскрывать рта на людях, – сказал профессор Урбан.

– Поспешим.

– Конечно.

– Прошу вас...

– Нет-нет, вы первый.

– В таком случае, разыграем.

– Согласен.

Переминаясь с ноги на ногу, они энергично восклицали:

– Ну и хитрец!

– Что это значит, Урбан-сан?!

– Вот это да, давайте еще раз!

– Ух ты!

– Что же это такое, доктор, вы просто поддались мне!

– Почему же? Потерпеть поражение – не такая уж радость!

– Что вы хотите этим сказать?

– Побежденный обязан с помощью лупы наблюдать за действиями победителя и по радиотелефону подробно докладывать обо всем научному обществу.

– Хм, это несправедливо. Я считаю, что такие обязанности должен выполнять победитель.

– Не надо скромничать. Я буду вполне удовлетворен, пребывая в арьергарде.

– Ничего подобного. Это я буду вполне удовлетворен, пребывая во втором эшелоне.

– Пусть же на вас снизойдет милость божья...

– Может быть, разыграете еще разок? – вмешался он, ему надоело слушать их препирательства.

– Не вмешивайтесь! – завопили они в один голос.

– Ну, доктор, победивший на этот раз...

– Поедет на верблюде.

– Согласен.

В конце концов на верблюда пришлось залезть профессору Урбану. Он сделал это с большим трудом, дрожа всем телом и проворчав недовольно:

– Надо бы жизнь застраховать.

– Чтобы верблюду легче было войти, вам следует лечь на пол.

Повинуясь доктору, он лег ничком на пол, а профессор Урбан вместе с верблюдом на глазах стали уменьшаться.

– Как это оказалось легко – совсем как предрекал бог. – Не успел доктор произнести это, как верблюд вошел в глаз исследуемого.

С помощью рефлектора и лупы доктор следил за происходящим и, поднеся к губам радиотелефон, вел репортаж о ходе экспедиции профессора Урбана:

– Выдающийся член нашей группы изучения растущей стены профессор Урбан, личность еще более замечательная, чем Тартарен[8]8
  Тартарен – герой трилогии Альфонса Доде (1840—1897) «Необычайные приключения Тартарена из Тараскона».


[Закрыть], восседая на спине двугорбого верблюда, сделал сейчас первый шаг на пути к краю света. Профессор Урбан, все больше удаляясь, движется вперед, в сторону растущей стены. Время от времени к нам поворачивается его бледное лицо... Нет, он бледен совсем не от страха. От напряжения, огромного напряжения. Ширина плеч триста микрон... Но они не кажутся узкими. Можно считать, что они относительно широкие. Вот профессор Урбан подъезжает к огромной реке. Это река слез в просторечии. Медицинский термин – слезная железа. Это река, отделяющая край света. О-о, половодье. Наводнение! «Эй, послушай, перестань плакать. – Простите, это не репортаж. Я обратился к исследуемому. – Я серьезно тебе говорю, и верблюд и профессор Урбан утонут. Я же сказал, плакать нельзя...» Ну вот, профессор Урбан – это уже репортаж – профессор Урбан мчится вперед, борясь с волнами. То вправо, то влево – отчаянная скачка... Да, кажется, ему удалось определить направление. Он скачет, снова скачет! Он нашел дорогу, нашел. Вот она, цель скачки профессора Урбана... А-а, понял. Судно, ковчег, на нем развевается флаг. Какая-то надпись... Так-так, Ноев ковчег! Кто-то стоит... Призрак. Но он стоит в ковчеге. Кто бы это мог быть? Ну конечно, призрак Ноя. Он направляется к профессору Урбану и машет ему рукой. Нет, он его не приглашает. Наоборот, говорит, чтобы тот не поднимался в ковчег. Он показывает знаками, что суденышко утлое и количество пассажиров должно быть строго ограничено. Бесстыдный Ной, позор ему! Но смотрите, молодец наш Урбан! Профессор Урбан, не обращая ни малейшего внимания на отказ Ноя, взбирается вместе с верблюдом в ковчег. В отчаянии Ной рвет на себе волосы. Так ему и надо!. Ковчег рассыпается. Рассыпается. Что за утлое суденышко! И пассажиры-призраки тоже рассыпались в прах – от них осталось одно зловоние. О-о, какая огромная волна... А за ней сплошные черные водовороты... Ковчег исчез, Ной тоже исчез, и верблюд исчез... Наш профессор Урбан... Даже если Ной погиб – не страшно. А вот наш друг профессор Урбан... Урбан, сам выбравший себе эту тяжелую долю... О-о, он плывет, изо всех сил борясь с водоворотами. Плывет. Держись, Урбан! Удастся ли ему преодолеть новый потоп без Ноева ковчега? Это великое испытание ответит нам на вопрос, одержит ли материалист победу или потерпит поражение. Боже... Нет, это всего лишь ирония. О-о, совершенно верно, еще одна милость! «Послушай, послушай. – Это не репортаж. – Послушай, нос, нос, ну что же ты, возьми платок и высморкайся. Ну же, поскорей». Кха-кха! Вы только что слышали, как исследуемый сморкается. Победа... Успех! Наш профессор Урбан невредим. Он в носовом платке вместе с его содержимым... Профессор поднимается и вылезает из мокрого платка. Вот он передо мной, профессор Урбан, бледный, весь в вязкой слизи, он обтирается и прямо на глазах растет, принимая прежний вид взрослого человека. О-о, какое счастье! На этом я заканчиваю репортаж. Всего хорошего.

Доктор облегченно вздохнул. Он глядел на смертельно бледного профессора Урбана, и лицо его становилось все бледнее. Они оба молча смотрели друг на друга и кивали головами.

– Хм, – произнес доктор.

– Хм, – произнес профессор Урбан.

– Как вы думаете? – спросил доктор.

– Хм... – Профессор Урбан отвернулся и потупился. И вдруг оба, точно сговорившись, открыли рот:

– Я... – Они растерянно умолкли.

Спустя некоторое время оба одновременно произнесли:

– Знаю по горькому опыту.

Точно освобожденные этими словами, перебивая друг друга – кто что сказал, понять было невозможно, – они заговорили:

– Опасно.

– Злонамеренные козни.

– Пределы науки.

– Воля божья...

– Бессмысленно.

– Плата за пользование верблюдом.

– Страхование жизни.

– Растущая стена.

– Трудно согласиться.

– Пошли.

– Да, возвращаемся.

– В наш дом!

– В наш дом! – И, взявшись под руку, даже не обернувшись, ушли.

Оставшись один, он приподнялся на локте, помогая уставшему телу подняться. Внутри он ощущал нечто необъяснимое. Казалось, будто его распирает что-то твердое.

Он сразу же подумал, что виной этому стена, растущая в пустыне, раскинувшейся в его груди. Нет сомнения – стена становится все больше, захватывает все нутро.

Подняв голову, он увидел свое отражение в окне. Отражался уже не человек, а толстенная четырехугольная плоскость, из которой противоестественно торчали руки, ноги, голова.

Вскоре руки, ноги, голова растянулись, точно шкурка зайца на кухонной доске, а потом все его тело превратилось в обычную стену.

 
Бескрайняя пустыня.
И в ней я – стена, бесшумно уходящая в бесконечность.
 

1951 г.