Текст книги "Стена"

Автор книги: Кобо Абэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Некоторое время мы с верблюдом неотрывно смотрели друг на друга. Но на этот раз, к своему удивлению, я не испытывал никакого смятения. Наоборот, меня охватила несказанная радость, раскрепощенность. Может быть, потому что никто нас не видел.

Неожиданно за моей спиной послышались шаги. Я непроизвольно вскочил на ноги. Сердце заколотилось от дурного предчувствия. Ко мне приближался маленький, сгорбленный старичок в форменной куртке со стоячим воротником, под мышкой у него была метла. Даже не взглянув на меня, он прошел мимо и скрылся в уборной. Я снова сел на скамейку и, закурив, с облегчением воззрился на верблюда.

Как приятно владеть тайной, с радостью подумал я.

Однако, по непонятной ассоциации эта радостная мысль сменилась воспоминанием о том, что случилось со мной в больнице. Мозг начали пронзать шипы безобразных подозрений, взращенных на почве этой радости. Может быть, животные учуяли бескрайнюю пустынную равнину, расстилающуюся в моей груди, подумал я и стал мысленно перечислять животных, проявивших ко мне особый интерес. Лев, зебра, волк и, наконец, этот верблюд – все они обитают на пустынных равнинах. Радость тут же сменилась тревогой. Я почувствовал себя обманутым.

Вдруг верблюд исчез, и в моем мозгу явственно возникла картина: это я поглотил его.

Я поспешно отвел глаза от клетки, но, решив, что этого недостаточно, плотно прикрыл их. И сразу же понял, что моя радость была продиктована неукротимым желанием грудной клетки, давление в которой упало ниже атмосферного, поглотить верблюда. Мне приходилось преодолевать немыслимое внутреннее сопротивление, прилагать неимоверные усилия, чтобы заставить себя не смотреть на верблюда.

Пустота стала буквально разрывать мою грудь изнутри. Давление в ней – ниже атмосферного – никак не влияло на мое самочувствие, и единственным желанием было что-то поглотить, чтобы заполнить пустоту, о чем говорил доктор. Но мог ли я допустить, чтобы в моей груди, хотя она и представляла собой всего лишь пустыню, безобразно хозяйничали дикие животные? «А почему, собственно, не допустить?» – шептал мне кто-то на ухо. Но я, решительно качая головой, продолжал противиться этому искушению. Я хотел до конца остаться самим собой.

– Вот он! – раздался громкий голос, и четыре крепкие руки схватили меня с двух сторон.

Двое верзил в зеленых костюмах, и у каждого на груди перевернутые на обратную сторону значки. Стоявший за ними помощник доктора Рыбий Глаз насмешливо произнес:

– Да, не повезло. Нахальный тип. Сидел и замышлял, наверное, новое преступление.

Один из верзил, крепко вцепившись в мою руку, сказал:

– Пошли.

– Разве я что-нибудь сделал? – спросил я.

– Всякому ясно – можно подумать, что его не поймали на месте преступления, – сказал второй верзила и изо всех сил двинул меня в бок.

Точно из-под земли вынырнул старик с метлой и куда-то повел нас. С двух сторон меня держали верзилы, а сзади шел Рыбий Глаз и беспрерывно бил по спине. Я пытался сделать вид, что мне все это безразлично, но обмануть окружающих не удалось – слишком уж живописной была наша группа. Шумным кольцом нас окружили дети, готовые идти за нами куда угодно.

– А вон тот – укротитель, – послышался голос мальчишки, который стоял тогда у клетки со львом.

– Ловкач. Никакой он не укротитель, жулик обыкновенный, – сказал его приятель.

– Верно, а сыщики схватили его.

Я обернулся и заорал на них – они бросились врассыпную. И уже издали, спрятавшись за скамейками и указателями, укрывшись между клетками, неотрывно наблюдали за нами. Пытаясь показать всем, что никакой я не преступник, я приосанился и, зажав в зубах сигарету, обратился к верзиле, который был слева:

– Спички не найдется?

Но тот ничего не ответил и, слегка сжав мою руку, дал понять, что нужно поторапливаться. Пристыженный, я опустил голову.

К моим ногам ветер подогнал рекламный листок: «Приглашение к путешествию. Вечер, на котором будет прочитана лекция и показан фильм о крае света».

В следующее же мгновение ветер снова скрутил листок, и он улетел прочь. Но текст его произвел на меня глубокое впечатление.

– Пришли, – сказал старик, и мы остановились у двери в задней стене огромной клетки за зданием аквариума. На клетке висела табличка «Белый медведь».

Выбирая из связки нужный ключ, старик сказал, дружелюбно улыбаясь:

– Белый медведь сдох от катара кишечника, и сейчас клетка свободна, можно ее использовать.

Выстроившись в ряд, мы двинулись вперед – я между верзилами, старик возглавлял шествие, а замыкал его Рыбий Глаз. В бетонной скале у задней стены клетки был вход в огромную пещеру. Мы вошли в нее в том же порядке. В ней стоял запах мокрого зверя – даже дыхание перехватило. Пещера шла под уклон. Стены были покрыты каплями воды и сверкали, точно их смазали маслом, проход постепенно сужался так, что в конце концов нам пришлось протискиваться боком. Потолок опускался все ниже, и верзилы вынуждены были согнуться в три погибели. Со стороны входа свет сюда уже не доходил, наступила полная тьма. Иногда под ногами попадалось что-то скользкое, и, чтобы не упасть, мы хватались за стены, и всякий раз руки пачкались в какой-то слизи. Пещера тянулась бесконечно.

Находящемуся снаружи происходившее здесь показалось бы невообразимым, но тут, в пещере, раздавались размеренные, спокойные шаги верзил, и я без всякого волнения думал о том, что события не будут развиваться непредвиденно, и, хотя предвидеть, что произойдет, был не в состоянии, все равно особого страха не испытывал.

Шум шагов смолк, я тоже поспешно остановился. Откуда-то просочился тусклый свет. Верзила, стоявший впереди, сказал:

– Осторожно, сейчас начнем спускаться по лестнице. – Он взял меня за руку. – Здесь, здесь, вот она, лестница, будьте внимательны.

Приставная лестница уходила в бесконечную даль. Внизу виднелся свет, но я старался не смотреть туда – у меня кружилась голова. Смотреть вверх я тоже не мог – стоило поднять голову, как в глаза сыпалась грязь с ботинок опускающихся за мной мужчин. Я уже совсем выбился из сил, руки занемели, – передохнуть бы, подумал я, но как раз в этот момент вокруг стало светло – мы дошли до низа. И оказались в помещении с низким потолком, без окон, но с дверью. Столы были составлены в виде буквы «П» – наверное, зал заседаний. Света вполне достаточно, но откуда он шел, определить я не мог. Видимо, этот зал и был целью нашего путешествия, лица спутников выглядели успокоенными.

Меня поставили в самом конце П-образно сдвинутых столов, верзилы принесли стулья и уселись по обеим сторонам. Я набрался смелости и обратился к верзиле справа:

– Кто вы такие?

– Мы – частная полиция.

Странное название, подумал я. У меня было такое чувство, будто я когда-то уже слышал о ней, и в то же время казалось, что слышу впервые, и я задал ему следующий вопрос:

– Что здесь сейчас начнется?

Верзила, однако, ничего не ответил, а сидевший по другую сторону заявил:

– Когда начнется, сразу же поймете, а сейчас лучше помалкивайте. Все, что выходит за рамки необходимости, не является необходимым. В таком месте, как это, до тех пор пока не дано официальное разрешение, любые разговоры запрещены.

Возмутившись, я решительно заявил:

– Кто дал вам право определять, что является необходимым и что таковым не является?

Я стремился любыми способами доказать, что я свободный человек, но ответа от них так и не дождался. Распахнулась дверь, издав звук, будто конь заскрежетал зубами. Верзилы вскочили и застыли в неподвижности.

Все вошедшие были мне знакомы. Первыми появились люди с лицами, которые можно было назвать мозаичными, – я вспомнил, чей это нос, чьи глаза, чьи губы, чья форма головы, но восстановить в памяти лица в целом был не в состоянии. Люди были одеты в зеленое, и я сообразил, что именно они имеют непосредственное отношение к происходящему.

Их было пятеро, не считая тех двоих, которые сидели по обе стороны от меня. Еще одной их особенностью являлось то, что все они были в очках. Двое – в золотых, двое – в очках без оправы и один – в металлических. Почему-то я сразу же догадался, что в золотых очках – юристы, в очках без оправы – философы, в металлических – математик.

Среди появившихся вслед за ними, кроме тех, кого я знал, – девушки из закусочной, куда я постоянно ходил, машинистки Ёко, Черного Доктора, начальника моего учреждения, художника, сидевшего на платановой аллее, бродяжки, – были и такие, которых я когда-то видел, но никак не мог вспомнить, кто они. Кажется, уже собрались все, кто был мне знаком. Среди них мелькали даже лица покойных сестры и матери. Зал заполнился до отказа. Но продолжали прибывать все новые и новые люди, и старику с метлой в конце концов пришлось захлопнуть перед их носом дверь. Некоторое время слышались возмущенные голоса не попавших в зал – рвали дверь, колотили в нее, но потом все смолкло.

Пятеро в зеленом сели в центре стола, остальные, отталкивая друг друга, с боем заняли места по обеим сторонам от них. Большинству мест за столом не досталось, и они расположились вокруг него – слышно было, как кто-то встает на цыпочки, чтобы через головы передних видеть, что происходит, кто-то кричит, чтобы сняли шапку, – в общем, воцарилась атмосфера обычного сборища.

Занявший место на правой стороне стола Рыбий Глаз встал и обратился к присутствующим:

– Прошу тишины! Я назначен ответственным за регламент и за ведение протокола.

– Записывайте всё. Но то, что противоречит науке, можете не записывать, – провозгласил доктор, сидевший на противоположном конце стола.

Рыбий Глаз торжественно приосанился и сказал:

– Я просил бы вас проявлять ко мне уважение как к ответственному за регламент.

Раздались аплодисменты. Доктор замолчал и потупился. Если они не сговорились заранее, позиция Рыбьего Глаза заслуживает полного доверия, подумал я, и появилась некоторая надежда, что события будут развиваться благоприятно для меня.

Затем Рыбий Глаз повернулся к сидевшим в центре стола:

– Представляю председателя и членов суда.

Пятеро в зеленом разом поднялись и поклонились – кто из них председатель, я так и не понял.

– Переходим к выборам председателя.

В зале начался ропот, послышались выкрики: «Кончайте канитель, давайте побыстрее к делу!» – и Рыбий Глаз поспешно провозгласил:

– Итак, немедленно приступаем к обсуждению инцидента. Обвиняемый... – теперь голос у него был совершенно иной, – схвачен на месте преступления. Вопрос, естественно, ставится так: виновен обвиняемый или невиновен.

Пятеро в зеленом закричали хором:

– Начинайте вызов свидетелей!

– Первый свидетель... – Рыбий Глаз склонил голову набок и ненадолго задумался, – ассистент доктора. Если вы здесь, встаньте и отвечайте на вопросы. – Тут Рыбий Глаз пришел вдруг в замешательство. – Да, конечно же, ведь ассистент доктора – я. Следовательно, я и есть первый свидетель.

Присутствующие захихикали, но тут же взяли себя в руки, стараясь не расхохотаться в голос. Один из членов суда, юрист, сказал:

– Я обращаюсь к вам с вопросом: виновен обвиняемый или невиновен?

– Считаю его виновным, – ответил Рыбий Глаз.

– Расскажите о том, что произошло.

– Я имею сообщить следующее. Я наблюдал за обвиняемым всего лишь в течение трех часов, но даже за это короткое время он совершил два преступления. Первое – похитил иллюстрацию из журнала, который лежал в приемной больницы.

– Следовательно, можно говорить о преступлении, именуемом хищением?

– Совершенно верно.

– Не могли бы вы пояснить, к какому способу он прибег?

– Могу. Обвиняемый, воспользовавшись тем, что давление в его грудной клетке ниже атмосферного, поглотил иллюстрацию.

– Необычный способ. Есть ли еще свидетели, видевшие это?

– Разрешите вызвать в качестве второго свидетеля доктора.

– Доктор, подтверждаете ли вы факты, изложенные только что вашим ассистентом?

Доктор нехотя поднялся:

– Я не намерен давать показания по вопросу, противоречащему науке.

– Из каких соображений вы отказываетесь давать показания?

– Из принципиальных.

– Прекрасно, второй свидетель из принципиальных соображений отказался давать показания.

– Подождите! – Губы Рыбьего Глаза вдруг начали вытягиваться. – Каковы бы ни были принципиальные соображения, факты остаются фактами – это, как мне кажется, отрицать невозможно. И мне бы не хотелось, чтобы дешевым дуализмом, к которому прибегает принципиальный поборник науки, искажались факты.

– Однако, – сказал один из философов, – с точки зрения теории познания... – он засунул пальцы правой руки в левую ноздрю и, содрогнувшись всем телом, выдрал несколько волосков, а затем отер руку о пузырившиеся на коленях штаны, – такого понятия, как факт, не существует.

– И все-таки, – сказал другой философ, – с точки зрения диалектики... – он закрыл глаза и, казалось, видит сон, – согласно аксиоматической гипотетике, существование такого понятия, как факт, возможно.

– Да здравствует аксиома, да здравствует аксиома, да здравствует аксиома! – неожиданно насмешливо провозгласил математик, хлопая в ладоши, но его крепко взяли под локти до сих пор не произнесшие ни слова юристы, и он тут же умолк.

– Однако факты всегда факты... – заявил Рыбий Глаз, но его прервал первый юрист:

– Решение суда должно быть предельно аргументированным. Итак, первый свидетель, расскажите о следующем преступлении обвиняемого.

– Второе его преступление я видел собственными глазами. Обвиняемый украл верблюда.

– Пытался украсть или украл?

– Украл.

– Есть ли другие свидетели, которые видели это?

– Два частных полицейских и садовник.

– В таком случае в качестве третьего свидетеля вызываются частные полицейские.

Двое верзил, сидевшие по обе стороны от меня, вскочили, щелкнув каблуками, и сделали шаг вперед.

– Свидетели, признаете вы обвиняемого виновным или признаете его невиновным?

Оба в один голос заявили:

– Виновен.

– Расскажите о том, что произошло.

– Обвиняемый украл верблюда.

– Прекрасно. В качестве четвертого свидетеля вызывается садовник.

– Слушаюсь. – Стоявший у двери старик с метлой выпрямился и расправил плечи.

– Подойдите сюда. Подтверждаете ли вы показания двух предыдущих свидетелей?

– Полностью подтверждаю. Я собственными глазами видел, как этот подлец, обвиняемый, примерно около часа стоял у самой клетки, точно прилип к ней.

– Теперь я спрашиваю у вас троих: каким способом он совершил воровство?

Трое свидетелей удивленно переглянулись, но ничего не ответили. Юрист повысил голос:

– Свидетели отказались дать показания. В чем причина?

Трое свидетелей по-прежнему молчали и лишь все ниже опускали головы. Наконец Рыбий Глаз, у которого еще больше вытянулись губы, не выдержал и крикнул:

– Чего здесь говорить, все и так ясно – поглотил верблюда, ведь давление у него в грудной клетке ниже атмосферного!

– Ясно? Что значит «ясно»?.. Все-таки объясните, как он мог это сделать.

– Нет ничего проще. Обвиняемый сам признался мне и доктору, что обладает способностью естественно поглощать объект, на который он пристально смотрит в течение некоторого времени.

– Неужели обвиняемый в самом деле сделал подобное признание?! – воскликнул математик.

– Не смотрите на меня! – крикнул мне один из философов.

– Я не хочу, чтобы он и меня поглотил! – завопил другой философ.

Юрист, который до сих пор не произнес ни слова, побледнел как мертвец, в зале началась страшная паника. Каждый пытался спрятаться за спину соседа, тех, кто послабее, выталкивали вперед, были даже такие, кто от страха лишился чувств. Все это выглядело невероятно комично, но я почему-то был не в силах рассмеяться. Во вспыхнувшей панике лишь первый юрист, казалось, сохранил самообладание и резко отдал приказ стоявшим с двух сторон от меня верзилам:

– Обвиняемый опасен! Немедленно завяжите ему глаза!

Мне тут же завязали глаза, и в зале снова воцарилось спокойствие. Но еще какое-то время до меня отовсюду доносились тяжелое дыхание и вздохи.

– Итак, я снова спрашиваю первого свидетеля... – Голос юриста немного дрожал. – С какой целью обвиняемый совершал свои преступления?

– Верблюд – ценное домашнее животное. – Голос Рыбьего Глаза звучал то ли отрешенно, то ли победоносно, но совершенно спокойно.

– Ну а зачем ему понадобилась иллюстрация из журнала?

– Конечно для того, чтобы пасти верблюда.

– То есть как это – «пасти»?

– Это была фотография пустыни.

– Вот оно что! Значит, это заранее обдуманное преступление.

– Вы абсолютно правы. Он всё рассчитал точно.

У меня были завязаны глаза, и я не видел, что происходит, но, наверное, все погрузились в размышление – некоторое время в зале господствовала тишина.

Я услышал покашливание и голос юриста:

– Других свидетелей нет?

– Почему же, есть.

– Пятый свидетель, прошу вас.

– Я здесь, – послышался голос.

– Кто вы?

– Машинистка Ёко.

– Что вы хотите засвидетельствовать?

– Этот господин – Карма-сан, – ответила Ёко, сильно закашлявшись.

Поднялся шум. Но больше всех был потрясен я. Я интуитивно почувствовал, что проблема вот-вот решится. Но в чем ее суть, конечно, не понимал.

– В таком случае ответьте: виновен обвиняемый или невиновен?

– Невиновен, конечно, разве не ясно? – сердито ответила Ёко.

Шум усилился.

– Странно.

– Ничего странного. Иначе зачем вы меня вызвали? Есть такой закон, который позволяет без всяких оснований отвергать показания свидетеля?

– Вы правы. Но если одни будут утверждать, что обвиняемый виновен, а другие – что он невиновен, это приведет к ненужному усложнению нашей процедуры. Должно быть решено однозначно – виновен или невиновен... Во всяком случае, инцидент носит экстраординарный характер.

– Это совершенно естественно. В противном случае не было бы никакой необходимости в этом суде, – ответила Ёко.

Ее позиция показалась мне смелой, и я подумал: когда суд закончится и я смогу выйти отсюда, обязательно скажу Ёко, как тронут ее поведением.

– Все же, по моему мнению, – сказал один из философов сонным голосом, – это не совсем так. Не будь суда, не станет и обвиняемого. Не станет обвиняемого, окажется невозможным и преступление. Окажется невозможным преступление, и тогда, даже если появится человек, желающий что-то украсть, он не сможет этого сделать. Следовательно, именно для того, чтобы люди, желающие украсть, свободно могли это сделать, и возникает необходимость в суде.

Раздались аплодисменты. Они были, правда, совсем жиденькие, несмелые, но философ преисполнился самодовольства и заговорил уже не сонным, а бодрым, решительным голосом:

– Таким образом, тот факт, что суд происходит, следует рассматривать как доказательство желания подсудимого, чтобы его признали виновным.

– Что за дурацкая логика! – возмутилась Ёко.

– Издавна известно, что логика – дурацкая штука. И сейчас нет нужды попусту тратить время, изрекая очевидную истину. Свидетельские показания священны, – заявил один из философов, шмыгая носом. – Но даже если обвиняемый и пожелает, чтобы его признали виновным, мы не можем тут же согласиться с ним и заявить: да, виновен. В противном случае, наступление логики будет означать отступление разумного решения вопроса, или, другими словами, наступление своеволия обвиняемого будет означать отступление свидетелей, поэтому в суде, где неукоснительно уважаются свидетельские показания, обвиняемый совсем не обязательно признается виновным, даже если он жаждет этого.

Наконец все это стало невыносимым, и я закричал:

– Я не имею ни малейшего желания, чтобы меня признали виновным!

– Зачем говорить то, чего вы не думаете, – послышался знакомый мне голос. Ужасно плохая дикция – будто у говорившего не было зубов. Может быть, он принадлежал юристу, который до сих пор молчал. – Лживыми показаниями поставить себя в невыгодное положение и этим добиться, чтобы признали виновным, – нас такой уловкой не обманешь.

Возмущенный до глубины души, я так растерялся, что не нашел, что ответить, но тут заговорил другой юрист, и я вовсе лишился возможности продолжить свою мысль.

– Итак, опираясь на принятое нами решение, продолжим допрос свидетеля. Прошу вас.

– Чего тут продолжать? Я считаю весь этот суд дурацкой затеей, – сказала Ёко, но Рыбий Глаз, который, к моему большому удивлению, все это время молчал, ударил кулаком по столу и завопил:

– Поведение свидетельницы – оскорбление суда, граничащее с преступлением! Следует подвергнуть ее перекрестному допросу!

– Да, проведем перекрестный допрос, – сказал юрист. – Я вас спрашиваю: поскольку вы настаиваете на невиновности обвиняемого, не объясните ли причину, позволяющую вам утверждать это?

– Да ее и объяснять-то нечего. Он – Карма-сан.

– Но, согласитесь, довод ваш весьма странный. Какая связь между тем, что обвиняемый – Карма, и тем, что он невиновен? Прошу вас, справьтесь, пожалуйста, в словаре.

– Но ведь Карма – имя существительное собственное. В словаре его не найдешь.

– Замолчите вы наконец, я не к вам обращаюсь!

Послышался шорох перелистываемых страниц – прошло несколько секунд, наполненных ожиданием. Я верил и не верил в то, что Карма – имя, и поэтому с огромным нетерпением ждал результата.

– Нашел. «Карма» на санскрите означает «преступное деяние», – ответил один из философов.

– Таким образом, слова свидетеля противоречат сказанному в словаре. Следовательно, они должны быть расценены как преступное лжесвидетельство.

Я собирался возразить, но голова шла кругом, и я так ничего и не сказал.

– То, что я говорила, – чистая правда! – возмутилась Ёко.

– Но в словаре же ясно написано, – печально сказал юрист.

– Такой словарь не заслуживает доверия!

– Слишком эмоциональное заявление, но его сделала женщина, отнесемся к ней снисходительно.

Раздались аплодисменты. Теперь уже гораздо громче, чем раньше. Откашлявшись, юрист продолжал:

– Если существуют факты, заслуживающие большего доверия, чем словарь, мы с удовольствием послушаем ваше заявление. Прошу вас.

– Может быть, мои слова раздосадуют вас, – с видом неподдельного раскаяния сказала Ёко, – но если я промолчу, это раздосадует вас еще больше, поэтому я и буду говорить. Я – машинистка в отделе документации страховой компании N. Карма-сан работает вместе со мной. Сегодня он с самого утра диктовал мне доклад об огнестойких строениях из бетонного кирпича, а я печатала. В полдень пообедал, сидя рядом с моим столом, а потом играл в шахматы с управляющим.

– Минутку. Ваши слова должны быть подтверждены показаниями управляющего.

– Нет, – перебил Рыбий Глаз, – управляющий является свидетелем, нарушать же установленный порядок мне представляется неуместным.

– Кто дает показания шестым?

– Художник и бродяжка.

– Художник и бродяжка, подойдите к месту свидетелей.

– Куда? Здесь нет никакого места свидетелей, – раздался за моей спиной растерянный голос художника.

– Место свидетелей – это я так сказал, для проформы. Оно может толковаться как нечто неосязаемое.

– Теперь понятно.

– В общем, такое толкование вполне мыслимо. И хватит утруждать нас подобными пустяками. Переходите быстрее к даче свидетельских показаний.

– Что я должен свидетельствовать?

– Как вы сказали? У этого свидетеля совсем нет памяти. Удивительно, моментально забыть то, что мы сию минуту обсуждали. Я полагаю, такого свидетеля опасно допускать к даче показаний, пока не будет проведено освидетельствование его психики.

– Поступайте как знаете.

– Хотя вы и говорите, что мы можем поступать как знаем, мы не собираемся вас освидетельствовать. Но обязанность есть обязанность. Я полагаю, что свидетель должен давать показания, не раздражаясь.

– Вот я вас и спрашиваю: что я должен свидетельствовать?

– Что, говорите?.. – Юрист закашлялся в третий раз и умолк. – Что, говорите? Да, видите ли... – Потом, вспылив, закричал: – Много лишнего болтаете, может, и кто вы такой забыли?!

– Играл обвиняемый после обеда в шахматы с управляющим или нет? – поспешно сказал Рыбий Глаз тихим голосом.

– Совершенно верно, именно это мы хотим услышать, – заявил юрист, сам удивляясь своим словам.

– Откуда же мне это знать? – сказал художник.

– Почем я знаю? – сказал бродяжка.

– Прошу не употреблять вульгарных слов. Объясните, почему не знаете.

– Я сидел под платанами и ждал.

– Чего?

– Ну что привязались! Я уже кому-то все это объяснял: знать бы, чего ждешь, не было бы нужды ждать.

– Дальше.

– Больше нечего сказать.

– Странно, почему нечего?

– Больше нечего – никуда не денешься.

– Вот как. В таком случае, нужно считать, что дача свидетельских показаний окончена. Ответственный за регламент, не пора ли вызвать седьмого свидетеля?

– Сию минуту. Седьмой свидетель, прошу вас.

– Слушаюсь, – почтительно откликнулся управляющий.

– Я бы хотел просить вас дать показания, – сказал юрист. – Прежде всего ответьте на вопрос: виновен обвиняемый или невиновен?

– Не знаю. Могу лишь подтвердить, что во время обеденного перерыва играл с Кармой-кун[5]5
  Кун – суффикс, присоединяемый к имени при фамильярном обращении.


[Закрыть] в шахматы.

– Прекрасно. Слова пятого свидетеля удостоверены. Пятый свидетель, прошу вас продолжать.

– Мне даже подумать стыдно, что вы можете полагать, будто я собираюсь здесь серьезно с вами разговаривать. На ваши вопросы я отвечаю только потому – я уже говорила об этом, – чтобы не раздосадовать вас своим молчанием, – сказала Ёко таким тоном, что стало ясно: происходящее в зале для нее непереносимо. – Закончив игру в шахматы с управляющим, Карма-сан закурил и минут десять проговорил со мной.

– О чем вы разговаривали?

– О кинофильме.

– О каком кинофильме?

– «Глупый судья».

– Что такое?!

– Это название фильма.

– Хм, странное название. Но, к сожалению, я этого фильма не видел. Расскажите, пожалуйста, о чем он.

– Я считаю, что к показаниям свидетельницы фильм не имеет ни малейшего отношения, – возразил Рыбий Глаз.

– Ну что ж, согласен, продолжайте, прошу вас, – сказал юрист.

– Закончив разговор, Карма-сан стал диктовать мне работу, которую мы не завершили утром, а я печатала. На три часа было назначено профсоюзное собрание, и мы с Кармой-сан ушли. На собрании сидели рядом. В четыре часа я неожиданно получила повестку – меня вызывали сюда.

– Затем?

– Затем всё. Из сказанного ясно, что Карма-сан не может быть виновным.

– Почему же?

– Да хотя бы потому, что за все это время Карма-сан просто был не в состоянии совершить воровство. До чего же тупой судья!

– Грубиянка! Немедленно выставьте ее вон! – закричал юрист, вскочив с места.

Зал волновался и шумел – раздался треск отодвигаемых стульев, торопливый стук каблуков. В этом шуме тонули крики Ёко:

– Отстаньте! Не хватайте меня! Я имею право поступать так, как считаю нужным!

Шум разом смолк.

– Немедленно выставьте ее вон!

Но юриста уже никто не хотел слушать. Наверное, симпатии были на стороне Ёко. Да, теперь нужно будет по-новому взглянуть на Ёко, подумал я. Мне хотелось передать ей это мое чувство, и я обратил свои глаза, хотя они и были завязаны, в ту сторону, откуда слышался ее голос.

Раздался стон юриста:

– О-ой, грудь сжало. Дыхание перехватило. Кажется, я умираю.

– Не беспокойтесь, – сказал второй юрист. – Я вас заменю, так что можете спокойно умирать.

Раздался тяжелый грохот опрокидываемого стула, после чего первый юрист уже не произнес ни слова.

– Итак, – сказал юрист с плохой дикцией, который до этого почти не раскрывал рта, – мы продолжаем наш дегенеративный суд.

– Может быть, он хотел сказать – беспристрастный? – произнес Рыбий Глаз.

– Нет, наверное, справедливый, – возразил один из философов.

– Вряд ли. Он сказал деспотичный, – вмешался другой философ.

– А я бы хотел толковать это слово так, как оно произнесено, – дегенеративный, – сказал математик.

– Я имел в виду все, что вы назвали, – заметил юрист. Раздался восторженный шепот. Юрист преисполнился гордости и повторил: – Я имел в виду все, что вы назвали. – Но теперь восторженного шепота уже не последовало, и он, немного приуныв, сообщил: – В общем, продолжим суд. Ответственный за регламент, быстрее выносите решение о виновности обвиняемого...

– Разумеется, виновен, – поспешно перебил его один из философов. – Но такое решение выносит не ответственный за регламент, а мы. Да и время еще для этого не приспело.

– Не говоря уж о том, что Карма-сан невиновен. Его алиби полностью доказано, – сказала Ёко.

На нее тут же набросился Рыбий Глаз:

– Чепуха! Обвиняемый задержан на месте преступления. – И вдруг заговорил уже совсем другим тоном, с воодушевлением и пафосом, обращаясь не к кому-то одному, а ко всем собравшимся в зале: – Официально требую предоставить мне слово для заявления в качестве первого свидетеля, в качестве ответственного за регламент, в качестве ответственного за ведение протокола.

– Пожалуйста, – хором ответили заседатели.

– Согласно показаниям большинства свидетелей, можно считать установленными следующие факты. Во-первых, не исключена возможность, что машинистка Ёко является соучастницей обвиняемого; во-вторых, даже если имя обвиняемого не Карма, а обвиняемый и господин Карма имеют случайное сходство с кем-то третьим, – в общем, в любом случае обвиняемый не в состоянии избежать того, чтобы его признали виновным. В связи с этим я хотел бы заявить еще об одном факте, а именно: я свидетельствую, что обвиняемый подпадает под второй случай, и вместе с тем утверждаю, что пятый свидетель невиновен.

– Ваше заступничество неуместно.

– Прошу вас не делать выводов, пока не выслушаете меня до конца. Когда обвиняемый с целью совершения своего первого преступления пришел в больницу, я, находясь в приемном отделении, спросил, как его имя. В этом не было ничего удивительного, поскольку правилами предусмотрено заполнение карточки. Однако обвиняемый назвал подряд четыре имени. Картэ, Артэ, Арма и, наконец, Акума. Имени Карма он даже не упомянул. Правда, называя все эти имена, обвиняемый держался крайне неуверенно, и поэтому... – Конец фразы Рыбий Глаз как-то смазал и замолчал, но юрист нетерпеливо подстегнул его:

– И поэтому что произошло?

– И поэтому... – начал Рыбий Глаз, правда, теперь уже совсем другим, нерешительным голосом. – И поэтому все названные им имена, как я полагаю, являлись вымышленными, взятыми им с целью совершения всех его преступлений...

– Во всем сказанном вами невозможно обнаружить никаких доказательств того, что настоящее имя обвиняемого не Карма, – впервые высказал разумную мысль математик.

– Видимо, так, – совсем пал духом Рыбий Глаз.

Послышался голос вновь закашлявшегося юриста:

– Инцидент становится все более загадочным. В самом деле, Картэ, Артэ, Арма, Акума – все эти имена весьма сходны по звучанию с именем Карма. Не исключено, что первый свидетель просто ослышался, когда обвиняемый называл себя Карма.

– Нет, это совершенно невозможно. Во время войны я служил на наблюдательном пункте противовоздушной обороны. В своем слухе я абсолютно уверен.