Текст книги "Мария Каллас"

Автор книги: Клод Дюфрен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

Когда Мария возвратилась на борт яхты, она была уже совсем другой женщиной. Остатки угрызений совести улетучились. Былая нерешительность уступила место желанию отдаться чувству, охватившему все ее существо. Можно предположить, что вечером того памятного дня Аристотель Онассис перестал быть для Каллас простым поклонником ее таланта…

В своих воспоминаниях Менегини подробно описал свой путь на Голгофу, чем обернулись для него последние дни круиза: «Вечером 6 августа, когда мы вернулись на борт, я увидел, что она изменилась до неузнаваемости. Она отказалась идти спать. Когда же я сказал ей, что устал, она ответила: «Делай, что хочешь, а я останусь здесь». С этого вечера началась их связь…»

Следующий вечер не принес Менегини облегчения. Напротив, Мария в самом приподнятом настроении танцевала с Онассисом, тесно прижавшись к нему и не обращая внимания на остальных пассажиров. Уинстон Черчилль попросил ее что-нибудь спеть, в ответ она небрежно ответила ему отказом. И старый лев остался ни с чем. Казалось, музыка больше не интересовала оперную диву. Она взяла с собой в круиз партитуру одной из опер Беллини, но за все время путешествия даже не прикоснулась к ней. Все ее помыслы и желания были связаны с Ари. Она практически не расставалась с ним ни на минуту. «Кристина» встала на якорь в порту Пирей. Влюбленным представилась возможность спуститься вдвоем на берег. Держась за руки, они гуляли по узким улицам квартала Плак, с наслаждением вдыхая воздух родины, с которой находились в слишком долгой разлуке.

Казалось, Афины да и вся Греция благословляли двух своих самых знаменитых детей…

В последующие дни страдания Баттисты продолжились. Мария взяла в привычку возвращаться на рассвете в каюту, которую занимала вместе с супругом. Он сделал ей замечание по этому поводу. Влюбленные не любят, когда кто-то становится на их пути, так и Мария, не в силах более сдерживать переполнявшее ее раздражение, высказала все, что накопилось в ее душе.

«Можно подумать, ты мой тюремщик! – воскликнула певица. – Ты ходишь за мной по пятам. Ты подглядываешь за всем, что я делаю. Долгие годы ты держал меня на цепи. Ты похож на мерзкого тюремного надзирателя. С меня хватит!.. Ты не занимаешься спортом, ты не знаешь иностранных языков, у тебя всегда всклокоченные волосы, ты не умеешь элегантно одеваться…»

В продолжение целого часа лился поток упреков на голову несчастного Баттисты, который все еще надеялся, что это лишь мимолетное увлечение Марии. Однако каждую ночь она выпархивала из супружеской каюты, оставляя Титта наедине со своей ревностью.

Можно только посочувствовать этому шестидесятичетырехлетнему мужчине, наблюдавшему, как на его глазах молодая жена неумолимо ускользает от него. Как часто бывает в подобных случаях, все, что он ни делал, чтобы удержать Марию, оборачивалось против него. Ему было не по силам тягаться с наглым и дерзким соперником. Что бы там ни говорили об алчности Баттисты, о его способности добиваться самых высоких гонораров для жены, заставляя ее работать на износ, как строго мы ни осуждали бы его действия и методы, надо признать, что без своего супруга Каллас никогда бы не достигла таких высот в творчестве. Он служил ей верой и правдой до последнего дня их совместной жизни. Впрочем, как только оперная дива рассталась с Баттистой, она тут же свернула с пути, по которому следовала до сих пор.

Когда Мария Каллас сошла на берег с борта яхты «Кристина», это уже была совсем другая женщина, которой руководила самая мощная из всех побудительных сил, не признававшая ни моральных, ни нравственных преград: она была влюблена. Со свойственной ей одержимостью Мария приняла решение во что бы то ни стало преодолеть все препятствия на пути к осуществлению своих заветных желаний.

Что до Онассиса, то он также увлекся не на шутку. Завоевание Каллас было высшей роскошью из всего, что мог позволить себе миллиардер. Он тоже решил начать жизнь с чистого листа, чтобы ничто не мешало ему эксплуатировать только что открытую им золотую жилу. Когда в голове Онассиса созревал какой-либо план, его не могли остановить никакие угрызения совести. И в этом случае он не стал скрывать правду от Тины. Впрочем, его супруга восприняла эту новость совершенно спокойно. Можно было подумать, что она тоже собирается изменить свою жизнь. Супруга миллиардера признавалась своим близким, что совместная жизнь с Аристотелем окончательно опостылела ей! За респектабельным фасадом Онассисы грызлись между собой, как базарные торговки, в те редкие дни, когда вынуждены были находиться под одной крышей. Как оказалось, Тина была совсем не прочь обрести свободу. Конечно, Аристотель намеревался до поры до времени скрывать свои намерения от вездесущих журналистов, только и стремившихся напасть на какую-либо сенсацию.

Что же касалось супругов Менегини, то они сразу же направились в свой дом в Сирмионе. После высадки на берег они почти не разговаривали друг с другом. Да и о чем они могли говорить после того, что произошло? Мария предавалась сладким мечтам: поскорее бы увидеться с Ари. В ее сердце не существовало больше ни прошлого, ни настоящего. Находившийся рядом с ней мужчина, бывший ее мужем на протяжении целых одиннадцати лет, казался ей чужим человеком. Ей было все равно, что станет с ее карьерой, которой было отдано столько сил. Еще вчера она была Тоской, Медеей, Нормой, сегодня же она хотела быть просто Марией… Только бы ее не преследовали эти проклятые репортеры! С каким удовольствием она бросила бы вызов всему миру и открыла бы всем людям свой главный секрет: актриса уступила место женщине…

Можно только удивляться, как всего за каких-нибудь несколько дней с певицей произошла метаморфоза, перевернувшая полностью ее мировоззрение и заставившая пренебречь ценностями, в которые она свято верила всю свою жизнь. Все произошло настолько стремительно… Подобный поворот в жизни Марии можно объяснить только тем, что, повторяю, мы имеем дело с новичком в любовных делах. Аристотель вихрем ворвался в жизнь Марии и стал для нее настоящим открытием. Возможно, на поверхность вырвались чувства, давно дремавшие в глубине ее души. А может быть, все было проще: долгие годы она жила в отсутствие плотской любви и Ари впервые открыл ей радости земных наслаждений. И что же теперь? Что предпримут Мария и Аристотель, чтобы зачеркнуть прошлое и соединить свои судьбы? Когда носишь такие фамилии, как Каллас и Онассис, жить так, как хочется, – задача не из легких…

После возвращения в Сирмион над семейством Менегини сгустились грозовые тучи. Мария и Баттиста поочередно наведывались в Милан, словно опасались остаться наедине друг с другом. И все же в один прекрасный день супруги столкнулись лицом к лицу. Правда, которую они старательно избегали высказать вслух, вырвалась как пробка из бутылки шампанского. Мария наконец произнесла слова, разбившие последние надежды Баттисты… Бедняга получил удар ниже пояса. Ему показалось, что мир рушился вокруг него… И это был еще не конец его страданий. Как вы думаете, кого он увидел 15 августа на пороге своего дома? Онассиса собственной персоной! Грек пребывал в прекрасном расположении духа, сыпал шутками и хлопал Баттисту по плечу, словно лучшего друга, не отдавая себе отчет, как мерзко выглядело такое поведение со стороны…

Привыкший получать все, что он хотел, и тогда, когда ему хотелось, Онассис приехал обсудить с Менегини переход Марии из супружеской постели в его собственную! Он объявил об этом Баттисте в простой беседе, словно речь шла о заключении очередной деловой сделки! А почему бы и нет? Чего-чего, а самоуверенности Аристотелю было не занимать! Разве он не добился в жизни всего, что задумал? Естественно, он считал в порядке вещей свое желание получить в собственное распоряжение Каллас, как будто речь шла о приобретении нового нефтяного танкера. Да и Марию, похоже, нисколько не оскорбило его поведение. Напротив, она была на седьмом небе от счастья. Ей казалось, что она начинает новую жизнь, а точнее, начинала просто жить… Только бы поскорее покончить с прошлым! Поскорее обговорить некоторые детали, уладить материальные вопросы и затем отправиться на все четыре стороны с любимым человеком!

Удрученный случившимся с ним несчастьем, Менегини не имел сил бороться с этим бурным потоком, чувствуя, что не в состоянии оказать сопротивление свирепому хищнику, вырывавшему из его рук сокровище. Он был только жалким пожилым человечком…

В самой драматической ситуации всегда имеется комическая сторона. Вот и эта троица героев трагедии стремилась только к одному: лишь бы ничего не узнали журналисты! Они хотели как можно дольше выглядеть в глазах общества белыми и пушистыми… И самое любопытное заключалось в том, что никто из фотографов, следовавших по пятам за Онассисом и ни на шаг не отходивших от Каллас, не подозревал о том, что происходило на самом деле. И жадная до пикантных подробностей толпа так и оставалась в полном неведении. Август приближался к концу, а мир не догадывался о греческой трагедии, разыгравшейся на берегах озера Гарда.

2 сентября Мария появилась в театре «Ла Скала», где должна была петь Джоконду, в таком прекрасном настроении, что Гирингелли не поверил собственным глазам. В недавнем прошлом заклятые враги обнялись, как лучшие друзья. Репетиция прошла в самой теплой и непринужденной обстановке.

На следующий день посреди ясного неба внезапно сверкнула молния! Какая неожиданная развязка! Какой скандал! Папарацци наконец-то взяли реванш. Один из них, зашедший случайно в изысканный миланский ресторан «Рандеву», увидел танцующих и нежно прижимающихся друг к другу Марию и Ари…

Не успел он добежать до телефона, как сенсационная новость облетела все редакции, чтобы на следующее утро появиться в заголовках всех выходивших на полуострове газет. Свора папарацци выследила, как оперная дива в обнимку с судовладельцем вошла в вестибюль гостиницы «Принсипе Савойя».

Несколько часов спустя дом на улице Буонарроти был уже на осадном положении. Мария, чтобы сбить с толку журналистов, прибегла к классической стратегии – она сделала официальное заявление, которое никого уже не могло обмануть: «Мой разрыв с мужем был уже давно предрешен. В настоящий момент он является окончательным. Круиз на «Кристине» оказался простым совпадением. Отныне моим импресарио буду я сама. С Онассисом меня связывают давние дружеские отношения. К тому же он является моим деловым партнером. Я получила приглашение в оперный театр Монте-Карло, а также предложение сняться в фильме».

Фраза «отныне моим импресарио буду я сама» лучше, чем любые комментарии, говорила о семейном крахе Баттисты. Когда Мария Каллас произносила эти слова, она напоминала Людовика XIV с его знаменитым высказыванием: «Государство – это я!» Певица разорвала узы, связывавшие ее с менеджером в лице мужа!

Вторую главу войны официальных заявлений написал в Сирмионе сам Менегини: «Я надеюсь, что, оформив официально наш разрыв, мы останемся в добрых отношениях. Я не держу зла на Марию, которая честно сказала мне правду, но я не прощаю Онассиса, нарушившего священные у древних греков правила гостеприимства».

Если Баттиста, выворачивая наизнанку свое грязное белье, испытывал хоть какой-то стыд, то Онассис делал это с явным удовольствием. «Естественно, я польщен, что такая женщина, как Мария Каллас, влюбилась в меня! А кто не был бы польщен?» – заявил он.

Обратите внимание на выражение «я польщен»… Онассис невольно выдал нам главный мотив, побудивший его развернуть охоту на примадонну. В тот момент Мария не придала значения его словам, о чем пожалела впоследствии, но было уже слишком поздно.

Однако война громких заявлений по-прежнему не утихала. Не прошло и нескольких дней после того, как Менегини изображал из себя благородного рыцаря, как он уже, не стесняясь в выражениях, изливал свою горечь перед толпой журналистов, говоря о «предательстве женщины, обязанной ему своей славой и оставившей его ради какого-то авантюриста…».

В результате этих откровений между супругами Менегини вскоре были сожжены все мосты. В своих воспоминаниях Баттиста привел телефонный разговор с Марией, который свидетельствовал об окончательно испорченных отношениях: «Мне позвонила Мария, находившаяся в тот момент в Лондоне. Она была в ярости и осыпала меня оскорблениями. Я вышел из себя и ответил ей в том же духе. Она мне пригрозила: «Баттиста, смотри у меня, в один прекрасный день я приеду в Сирмион с револьвером и убью тебя!» Вне себя от негодования я ответил ей: «Приезжай, когда захочешь! Я встречу тебя с пулеметом наперевес»».

К счастью, в Италии подобного рода угрозы являются составной частью обычного разговора, как в пьесах Паньоля всегда есть некто, чтобы сдерживать того, кто хочет «совершить зло».

Глава 13
«Vissi d'amore»

В жизни Марии закончился период, безусловно, самый важный с точки зрения ее восхищенных поклонников, поскольку с этого момента певица перестала принадлежать одной только сцене. Отныне все ее мысли и стремления были связаны с Онассисом. Она начала пренебрегать своими профессиональными обязанностями, ставшими вдруг ей в тягость, как концерт в Бильбао, заставивший ее на два дня расстаться с Ари, как выступление 23 сентября в Лондоне или же десять дней спустя телевизионная передача в том же городе. Певица воспринимала как неприятную обязанность и представление в Канзас-Сити, где в ее голосе уже звучала усталость. Она делала раздраженные заявления в прессе, прибыла в Бильбао за несколько минут до поднятия занавеса, аннулировала передачу в Лондоне и представление в Берлине. Все указывало на то, что все ее мысли и чувства были заняты чем-то другим, более важным для нее.

Вскоре последовала расплата за столь непредсказуемое поведение: 6 ноября в Далласе, куда она прибыла скрепя сердце, чтобы петь в «Лючии ди Ламмермур», певице не удался финальный ми бемоль в сцене безумия героини. Не успел опуститься занавес, как примадонна устроила истерику в полном соответствии со своим взрывным греческим темпераментом… Подобного случая не могли упустить американские журналисты. Янки тут же поспешили посвятить своих читателей в подробности личной жизни артистки, усмотрев в ней причину некоторых шероховатостей в ее исполнении: «Мисс Каллас не серьезно относится к своему ремеслу…» Мгновенно забылось все, чем она обогатила оперное искусство. Певица захотела быть счастливой? Какое непростительное преступление! Она захотела распоряжаться своей жизнью? Ей было отказано в этом праве.

И кто же развернул широкую кампанию по дискредитации Каллас? Конечно, Эльза Максвелл! Старая газетная сплетница сразу поняла, в какую сторону подул ветер. С удивительным для ее возраста проворством она вновь переметнулась в другой лагерь. В одночасье превратившись в ярую поборницу нравственности, она начала клеймить позором бросивших вызов обществу Марию и Ари и проливать крокодиловы слезы по поводу «бедняжки Тины, преданной и брошенной с таким цинизмом…».

«Бедняжка Тина» и в самом деле проявила поразительную оперативность. Не дав супругу до конца насладиться его новой победой, она забрала детей и покинула их совместное жилище на авеню Фош, чтобы найти пристанище у своего отца, и тут же подала на развод. Было бы логично предположить, что Аристотель только того и ждал. Однако это было не так. Напротив, Онассис предпринял не одну попытку уговорить жену отказаться от своего решения, что должно было бы насторожить Марию. Однако певица была слишком счастлива, чтобы заметить какой бы то ни было подвох. Как известно, счастье всегда слепо. К тому же Аристотель по-прежнему уделял ей максимум внимания и удивлял широкими жестами. В промежутках между заключением новых миллиардных сделок он садился в самолет и летел, чтобы провести с ней безумную ночь. Шампанское лилось рекой, в то время как голос Марии слабел на глазах.

В сентябре, всего несколько дней спустя после окончательного расставания с Баттистой, она вновь совершила круиз на яхте «Кристина». В этот раз здесь не было ни знаменитых гостей, ни шумных стоянок в портах. Влюбленным хотелось побыть наедине, а не выставлять свои чувства напоказ. Ступив на палубу яхты, Мария перестала играть в примадонну. В похожих на балетную обувь белых туфлях без каблуков, в скромном платьице или же в купальнике, она каждой клеточкой своей кожи наслаждалась солнцем и доставшимся ей счастьем.

Куда же направлялась эта влюбленная парочка? Конечно, в Грецию, обетованную землю. На берегу их уже поджидало такое количество спешивших сделать сенсационные снимки газетных фоторепортеров, что греческое правительство направило туда отряд морской полиции, чтобы разогнать толпу. И это все, что оно могло сделать для миллиардера и самой великой певицы в мире.

Как уже говорилось выше, Мария с нескрываемой досадой прервала свои райские каникулы, чтобы выполнить обязательства по контрактам, подписанным еще от имени Менегини, словно тот предчувствовал, что хоть таким образом вырвет свою супругу из объятий возлюбленного.

Впрочем, старый и покинутый муж вновь напомнил о себе. 14 ноября судья Бресия, который должен был официально развести супругов Менегини, вызвал их к себе. Легко догадаться, что они не могли незаметно пройти в здание суда, плотно окруженное папарацци и сотнями зевак, устроивших Баттисте теплый прием, достойный звезды. Еще немного и бывший муж примадонны начал бы раскланиваться перед публикой! Вслед за ним прибыла и сама Каллас. Некоторые люди пришли сюда с единственной целью – освистать певицу. Накануне она выступила с заявлением, вызвавшим всеобщее неодобрение итальянцев, неожиданно вставших на защиту попранной добродетели. «Я не ангел, – заявила Мария журналистам. – Я женщина и серьезная артистка. К тому же я точно не дьявол. Однако я имею право жить как любой другой человек».

Тем не менее при появлении Марии робкие попытки освистать ее тут же прекратились. Певица прошла сквозь молчаливую толпу и вошла в кабинет судьи, где задержалась более чем на шесть часов. В продолжение этого времени между супругами шел ожесточенный спор. В итоге судья вынес решение о разводе с разделом имущества по взаимной договоренности: Марии в собственность перешли дом на улице Буонарроти, а также все драгоценности, преподнесенные ей Баттистой. Ему же досталась вилла в Сирмионе, в то время как мебель, картины и ценные предметы интерьера были поровну разделены между супругами. В целом Мария и Баттиста разделили имущество на сумму в 600 миллионов франков (что в 1990 году составляло бы около 80 миллионов). Менегини, несмотря на удрученный вид, с которым он все это время появлялся на людях, нисколько не утратил чувства реальности.

Я пишу эти строки и держу перед собой газетную фотографию: Каллас и Менегини расходятся в разные стороны. Символическая картина, скупая и жесткая. Последний снимок, запечатлевший разбитую семейную лодку: все, что осталось от проведенных бок о бок одиннадцати лет.

Думала ли об этом Мария, когда летела в Америку, где ее ждал еще один контракт, заключенный все тем же Менегини? Скорее всего, нет. Она с головой окунулась в новое счастье, и ее единственным желанием было поскорее увидеться с Аристотелем. Она не могла признаться даже себе самой, что музыка и пение, то есть все, что до сих пор было смыслом ее существования, отодвигалось постепенно на второй план. В ее новой жизни не было места для былых ценностей. Она не хотела больше приносить себя в жертву искусству.

С этого ли момента началось то, что называется духовной смертью артистки – ее падение с музыкального Олимпа? Возможно ли, чтобы столь яркая звезда начала гаснуть, едва достигнув тридцатишестилетнего возраста? Конечно же зрители еще какое-то время наслаждались ее божественным голосом. Когда она появлялась на сцене оперного театра – а это случалось все реже и реже, – несравненная трагическая актриса по-прежнему приводила в трепет и восторг публику. Однако это были только отдельные вспышки молнии. Начиная с этого времени, тот, кто по-настоящему любил ее, всякий раз, когда слушал певицу, чувствовал подспудный страх: вдруг ее голос предательски сорвется на какой-либо высокой ноте? Каждый поклонник ее таланта с тревогой наблюдал, как эта феноменальная певица, которая совсем недавно была способна с самым естественным видом демонстрировать невероятные чудеса виртуозного исполнения, отныне все чаще проявляла признаки давно копившейся физической и моральной усталости. Вот почему публика ломилась на каждое ее выступление вплоть до последней серии концертов в 1974 году. Ее боялись потерять. Зрителей мучили опасения, что перед их кумиром занавес опустится навсегда. Число поклонников певицы росло день ото дня. Шли годы, а восторги зрителей не утихали. Никогда Каллас не пользовалась таким успехом и любовью слушателей, как в то время, когда уже не могла удивлять их своими невероятными вокальными достижениями, так обогатившими оперное искусство.

И сама Мария мало-помалу начала испытывать страх и сомнения. Потеря веры в себя была для нее тяжелее утраты былых вокальных возможностей, что и привело к фатальной развязке. В итоге Мария потеряла саму себя. Как известно, певица всегда критически относилась к своему творчеству. Если в какой-то вечер ей удавалось выступить с особым блеском, она с недовольной гримасой произносила: «Вот в этом месте я могла бы сделать лучше…» Чувство неудовлетворенности не покидало ее исключительно потому, что она была уверена в том, что могла бы сделать лучше. Теперь же она знала, что лучше не получится. Такое пессимистическое настроение незаметно привело ее к отречению от призвания.

Таким образом, связь с Онассисом и новый образ жизни, который она начала вести, не были единственной причиной самоуничтожения артистки. Встреча с миллиардером стала для нее только отправной точкой, внешним толчком, чтобы опустить крылья и рухнуть вниз. В тот момент певицей владела неуемная жажда удовольствий. Мария всегда хотела иметь богатых друзей. Она давно мечтала о красивой жизни. Она изголодалась по веселью и роскоши так же, как в юности по макаронам, которые варила себе в отцовском доме в Бруклине. Она думала, что сможет насытиться и ничего при этом не потерять.

В то время у Марии разыгрался особого рода аппетит, о чем мы уже вскользь упоминали. Однако мы вновь вернулись к этому вопросу. Можно только удивляться, что такая роскошная женщина ждала до тридцати шести лет, чтобы испытать все земные наслаждения. Двадцать с лишним лет Мария с легкостью переносила тяготы «монашеского» образа жизни, на который себя сознательно обрекла ради карьеры. Этому можно поверить, поскольку в объятиях Аристотеля она познала истинную радость бытия. В мои намерения не входит углубляться в подробности интимной жизни Марии Каллас. Я также не собираюсь открывать псевдосекреты, за которыми охотятся журналисты в вечной погоне за сенсациями. Как мы знаем, до встречи с Онассисом Мария придерживалась весьма консервативных взглядов на супружескую верность и семейный долг. Вспомним хотя бы, как она вела себя с Ингрид Бергман после того, как та ушла от Росселини. И вот она, ни секунды не раздумывая, бросила вызов обществу и легко отказалась от всего, чем жила на протяжении целых одиннадцати лет. Она оставила надежного, как скала, мужчину, которого, может быть, никогда не любила, но, безусловно, уважала, поскольку могла всегда рассчитывать на его поддержку…

Такой переворот в ее сознании осуществился всего за каких-то несколько недель. Она не дала себе времени на размышление, а бросилась в новую жизнь словно в омут. В том, что миллиардер до такой степени вскружил ей голову, повинно многое, но со счетов нельзя сбрасывать и сексуальное влечение. Как нам уже известно, Онассис часто признавался в том, что коллекционировал победы на любовном фронте с таким же энтузиазмом, как другие коллекционируют марки. Он нисколько не походил на платонического влюбленного. Ни для кого не было секретом, что он пребывал в постоянных поисках все новой и новой женской плоти. Однажды я видел его на завтраке в ресторане «У Максима». Он открыто обхаживал одну молодую особу и вручил ей свою визитную карточку. В то время он уже был женат на Жаклин Кеннеди и в какой-то степени возобновил отношения с Марией Каллас. Вполне разумно предположить, что оперная дива оценила по достоинству и особые «таланты» Аристотеля. Эта гипотеза имеет право на существование еще и потому, что в области физических удовольствий Мария была новичком.

Антонио Гирингелли придерживался такого же мнения, о чем сказал без стеснения: «Возможно, Каллас в последние годы совместной жизни с Менегини испытывала определенную сексуальную фрустрацию. Вернувшись к нормальной жизни, она не могла уже всю себя без остатка отдавать искусству».

После представления, данного 21 ноября в Далласе, где она с блеском исполнила партию Медеи, несмотря на некоторые погрешности в вокале, Мария закрыла свой театральный сезон. Впервые за все то время, когда певица находилась на пике славы, она отказывалась от какой бы то ни было профессиональной деятельности на протяжении восьми месяцев и нисколько об этом не жалела. Мария приехала к Онассису в Монте-Карло, и любовники окунулись в водоворот веселых развлечений на Лазурном Берегу.

Здесь их настигла новая неприятность в виде заявления для прессы, сделанного Тиной Онассис. Она только что обратилась в суд штата Нью-Йорк с иском к мужу и теперь разыгрывала оскорбленную добродетель: «После того как мы расстались этим летом в Венеции, я надеялась, что Онассис достаточно любит своих детей и уважает наши семейные отношения, чтобы встретиться либо со мной, либо устроить встречу между нашими адвокатами для урегулирования возникнувших проблем. Однако ничего подобного не произошло. Я глубоко сожалею, что Онассис не оставил мне никакой другой альтернативы, как начать бракоразводный процесс с ним в Нью-Йорке. Со своей стороны я по-прежнему желаю всех благ Онассису и надеюсь, что по окончании всех этих формальностей он продолжит с таким же успехом вести тот же образ жизни, что и раньше, но в котором я не принимала никакого реального участия».

Тина почему-то не сочла нужным добавить, что ее «одиночество» скрашивал двадцативосьмилетний венесуэлец, обратим внимание, тоже миллиардер. Несмотря на то, что она была любимой дочерью очень богатого судовладельца, Тина не могла в одночасье отказаться от привычки встречаться с мужчинами, имеющими средства…

Как бы там ни было, но настроение Марии и Ари было сильно испорчено. Процедура развода по-американски предполагает самую широкую огласку. Оперная дива рисковала быть привлеченной в качестве главного свидетеля. Если она и получила развод по взаимному согласию с Менегини, то только потому, что категорически отрицала существование каких-либо других отношений с Онассисом, кроме искренней дружбы. И хотя никто не был настолько наивен, чтобы поверить в эту ложь, она была принята судьей за чистую монету. Действия Тины могли вернуть все на круги своя. К счастью, Онассис умел улаживать любые дела. Неизвестно, как ему это удалось в данном случае, но факт налицо: некоторое время спустя Тина отказалась от открытого процесса и согласилась на так называемый скорый развод, который начал широко практиковаться в отдельных американских штатах. К тому же был снят вопрос о привлечении Марии к бракоразводному процессу Онассисов. Тина вдруг заговорила о некой госпоже Ринеландер, которая лет пять назад якобы имела интрижку с ее мужем. По правде говоря, в списке любовных похождений Аристотеля было столько имен, что глаза разбегались…

Мария, со своей стороны, продолжала заявлять при всяком удобном случае, что она была для Менегини всегда образцовой супругой, а если и разошлась с ним, то только по профессиональным соображениям. По ее словам, бедный Баттиста не мог больше за ней «успевать».

«Мне бы не хотелось никого осуждать, но я могу сказать, что мой муж столкнулся с ситуацией постоянного расширения сферы деятельности. Он старался изо всех сил. Без всякого сомнения, он действовал добросовестно, но ему было трудно защищать в полной мере мои интересы как артистки, – утверждала она не моргнув глазом в одном из интервью. – Ему следовало бы поручить отстаивать мои интересы какому-либо импресарио или же сказать мне: «Решай сама свои проблемы». Вот одна из причин, почему мы расстались. Так не могло дальше продолжаться. Между тем мне было очень нелегко принять такое решение. Я смотрю на расторжение брака как на признание самой большой жизненной неудачи. Мой инстинкт подсказывает мне, что брак является контрактом без срока давности. Кроме того, воспоминание о семейном разладе между моими родителями укрепило мое стремление к стабильности. Я отказалась от моего брака только после того, как ситуация стала нетерпимой».

Это заявление никого не могло обмануть, тем более что в тот момент Мария практически жила на борту «Кристины», чаще всего в одиночестве. Онассис продолжал колесить по всему свету, и не только в погоне за деньгами, постоянно расширяя границы своей империи. Мария терпеливо ждала его возвращения, с радостью встречала и никогда не упрекала за долгое отсутствие, что удивительно при ее вспыльчивом нраве. Куда же делась гордая и самолюбивая Каллас? Куда пропала тигрица, готовая выпустить когти при малейшем посягательстве на ее привилегии? Подобную метаморфозу могла совершить только волшебная сила любви. Она научила женщину тому, что до сих пор было ей незнакомо: терпению, мягкости, уступчивости и даже покорности.

За девять лет, которые Мария посвятила Ари, она превратилась в совсем другую женщину. Конечно, время от времени Каллас проявляла свой прежний нрав, однако это были только отдельные мимолетные вспышки гнева, после чего она тут же безоговорочно сдавалась на милость победителя.

На первых порах, когда любовники еще праздновали свой медовый месяц, Марию словно подменили. Такой спокойной и тихой ее еще никто не видел. Дошло до того, что она помирилась с Гирингелли, нежно обнялась с Рудольфом Бингом и хорошо отозвалась на публике о Ренате Тебальди! Что тут сказать? Этот Онассис и в самом деле изменил оперную диву!

Однако все восемь долгих месяцев, когда певица не выходила на оперную сцену, до сих пор составлявшую смысл ее существования, ее мучила одна тщательно скрываемая от посторонних тайна: она чувствовала, что голос больше не подчиняется ей как прежде. Когда она садилась за пианино и принималась за гаммы, ее голос неожиданно срывался на самой высокой ноте и певице приходилось вновь восстанавливать дыхание. И это еще не все. При пении в горле возникала нестерпимая боль, заставлявшая тут же прерываться. Какое испытание для певицы, всегда виртуозно исполнявшей самые опасные голосовые трюки! Это не могло не отразиться на общем состоянии Марии: у нее установилось как никогда низкое артериальное давление и участились нарушения сердечно-сосудистой системы. Почему так случилось, что в самое счастливое время ее начали мучить неуверенность в себе и физическая боль? Но тревога охватывала певицу лишь в то время, когда она оставалась наедине с собой. Стоило только Ари появиться на горизонте, как ее душевное равновесие тут же восстанавливалось. В обществе любимого человека она вновь с головой окуналась в атмосферу праздника. Похоже, шумные ночные вечеринки и великосветские балы начинали ей все больше и больше нравиться. И это она называла «жить, наконец, так, как все», «быть женщиной, такой же, как все»?