Текст книги "Мария Каллас"

Автор книги: Клод Дюфрен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

Глава 11
Первая встреча с Парижем

Прежде чем последовать за Каллас к берегам Америки, вернемся немного назад, чтобы попытаться объяснить всплеск зрительских эмоций, проявлявшийся повсюду, где бы Мария ни появлялась. Как случилось, что 2 января 1958 года римская публика, превозносившая певицу до небес, потребовала всего лишь час спустя немедленной расправы над своим кумиром, даже не поинтересовавшись, почему Мария отказалась продолжить выступление? Почему зрители не прониклись к ней еще большим уважением хотя бы за то, что она попыталась справиться со своим недомоганием? Когда Мария вынуждена была заявить о том, что не может выйти на сцену, а ведь человеческий голос – самый хрупкий и непредсказуемый из всех музыкальных инструментов, почему оперную диву тотчас поспешили назвать вздорной и злобной особой? Марио дель Монако и Ренате Скотто, так же как и многим другим всемирно известным певцам и певицам, не раз приходилось искать замену. Почему же поведение других артистов в похожей ситуации не вызывало у публики такого бурного негодования?

Причина столь высоких требований к певице, вне всякого сомнения, кроется в личности самой Каллас. Исключительный голос и ее завораживавшее воздействие на зрителей привели к тому, что Марии удалось затмить всех других певцов своего поколения. Ее сценическое дарование полностью изменило взгляды публики на оперное искусство. Благодаря Каллас поменялась и сама концепция оперной сценографии. Как известно, толпа всегда с нетерпением ждет момента, когда ее кумир оступится и упадет с пьедестала. Мария пала жертвой этого жестокого закона. Мы вовсе не пытаемся во что бы то ни стало найти оправдание отдельным необдуманным поступкам и неосторожным высказываниям певицы. Наша цель – увидеть женщину под маской актрисы. Но эта цель не может быть достигнута, если мы сведем наш труд к написанию агиографии. Правда состоит в том, что Каллас принадлежала к числу выдающихся артистов, которым предъявлялись самые высокие требования. Звездам такого уровня не прощают малейшей слабости. Следует добавить и то, что пресса всегда ищет случая предать огласке любые неприятности, возникающие в жизни сильных мира сего.

Почему же после скандала в Риме общественность не узнала о том, что певица направила письмо со своими извинениями президенту Итальянской республики Грончи и что супруга последнего прислала ей весьма любезный ответ: «Президент понял причины отказа»? Почему никто не упрекнул Латини в том, что он не предусмотрел артистке замену?

Вскоре Мария предоставит своим недоброжелателям новый повод для нападок. Это произойдет в тот момент, когда певица поставит крест на аскетическом образе жизни, который вела до сих пор, и окунется в омут мирских утех. Со временем ее недруги найдут новое оружие, чтобы окончательно добить свою жертву. Они смогут ликовать: последнее слово осталось за ними…

22 января в Чикаго оперная дива вышла к публике впервые после скандальных событий в Риме… Отнюдь не без опасения Мария ступила на сцену театра «Сивик Опера Хаус», где ей предстояло дать концерт. И тут же поняла, что ее страхи были напрасными: гром оваций, которым ее встретила публика, показал, что эхо римского скандала уже угасло. И в «Метрополитен-опере», где она выступила в феврале и марте, ее ждал такой же шумный успех. И все же порой ее голос звучал недостаточно мощно. Певица жаловалась – и весьма справедливо – на ветхость здания оперного театра. Зрители ничего не желали замечать, кроме того, что перед ними была звезда первой величины. Они приветствовали ее выступление в «Тоске» и «Травиате» настолько бурно, словно впадали в состояние коллективного помешательства.

«Надо, чтобы голова крепко держалась на плечах, иначе ее снесет волной», – сказала она в одном из своих многочисленных интервью. Впрочем, была ли Каллас способна противостоять этой волне? Невозможно с полной уверенностью ответить на этот вопрос. Мария отдавала себе отчет в том, что превратилась в живую легенду и что это таило в себе большую опасность.

В Нью-Йорке Мария увиделась с отцом. Во время телевизионной передачи, где она появилась вместе с ним, Мария только и говорила о том, как ей приятна эта встреча. Георгиос заметно постарел, но Мария, похоже, с гордостью выставляла его на всеобщее обозрение. К Евангелии, напротив, ее отношение нисколько не изменилось. Она по-прежнему была враждебно настроена против матери. Следует признать, что и мать певицы платила ей той же монетой. Возможно, именно тогда Мишель Глотц увидел на одном из представлений в «Метрополитен-опере», как примадонну самозабвенно освистывала собственная мать. Все может быть. Достоверно только одно: проживание в одном городе не способствовало сближению матери и дочери. Когда один назойливый журналист затронул эту щекотливую тему, Каллас уклонилась от ответа или же, потеряв над собой контроль, произнесла несколько гневных слов. На этот счет мнения очевидцев расходятся.

В Нью-Йорке Мария встретилась и с Эльзой Максвелл. Престарелая сильфида, доказывая, что у нее еще оставался порох в пороховницах, легко завлекла Марию в свои сети. Каждый день в гостиницу «Вальдорф Астория», где остановились супруги Менегини, Эльза присылала приглашение на ту или иную великосветскую вечеринку. И хотя Каллас недолюбливала Максвелл, она все еще находилась под ее влиянием и, что самое удивительное, – побаивалась ее. Певица была отнюдь не единственной, кто испытывал к Максвелл столь странное чувство. В Америке газетные сплетники устанавливают свои законы в обществе.

И вот Мария уже превратилась в завсегдатая развлекательных заведений Бродвея и дискотек Гринвич Виллиджа. От этих ночных вылазок она получала удовольствие, сравнимое с радостью юной девицы, только что выпорхнувшей из стен закрытого пансионата.

Менегини уже начал замечать, что Мария постепенно отдаляется от него. Вместе с тем Баттиста понимал, что он не в силах бороться с бурным потоком, уносившим его жену. Отныне роли супругов переменились: в первые годы совместной жизни Менегини, богатый мужчина, играл роль доброго Деда Мороза перед девушкой, которая нуждалась в его поддержке. Теперь же Мария была всемирно известной певицей-миллионершей, в то время как ее престарелый муж ограничивался ролью ее импресарио. Правда и то, что Мария всегда демонстрировала самые нежные чувства по отношению к супругу. Однако только на людях. Когда же чета Менегини оставалась наедине, атмосфера резко менялась. Искусство, требовавшее от Марии полной отдачи, нападки одних недоброжелателей, насмешки других – все это не способствовало проявлению нежности к супругу. Менегини вынужден был довольствоваться ролью лица, сопровождавшего примадонну.

Похоже, эта роль вполне устраивала его. В своих воспоминаниях он с удивительным простодушием на все лады расхваливал самого себя: «За какой-то год Мария стала даже в Америке певицей номер один. Ей уже не было нужды числиться для престижа артисткой «Метрополитен-оперы». Зачем же тогда отдавать все свои силы этой сцене без достойной финансовой поддержки? Этого мнения придерживался именно я. С самого начала ее карьеры мы условились с ней, что я займусь финансовой стороной ее работы. Наш союз работал без сучка и задоринки. Марию часто обвиняли в скупости. Это были несправедливые обвинения…»

Титта, как мы видим, весьма галантно старался «реабилитировать» свою жену. Однако, по свидетельством многочисленных очевидцев, Мария была прекрасно осведомлена о «рыночной стоимости» своего «товара» и вовсе не собиралась продавать его по бросовой цене. Вот что по этому поводу говорил Менегини: «Моя жена была самой высокооплачиваемой певицей в истории оперного театра. Никто из выдающихся певцов, даже Карузо, не зарабатывал столько, сколько она. С того момента, как я познакомился с Марией, я понял, что в мои руки попал исключительный по качеству артистический товар. Для меня Мария-певица была товаром. После того как долгие годы я с успехом торговал кирпичами, я взялся за продажу ее голоса. Главное, что этот товар был высшего качества…»

Повторение слова «товар» проливает свет на то, как Менегини относился к искусству, сравнивая самый знаменитый в мире голос с кирпичами… И все же будем к нему справедливы. Он очень выгодно продавал свой товар. Если Мария получала огромные по тем временам гонорары, то этим она в первую очередь была обязана такому талантливому продавцу, каким был ее муж. Впрочем, последнему удалось воспользоваться результатами своего труда, когда Мария ушла из жизни.

А в настоящий момент певицу уже ждали другие контракты: концерт в Мадриде, «Травиата» в Лиссабоне, затем, в апреле 1958 года, последовало возвращение на сцену «Ла Скала» в опере «Анна Болейн».

Нельзя сказать, что Мария без опасения возвращалась в Милан. Еще не был забыт скандал 2 января. Не прошло и четырех месяцев с тех пор, как в Риме некоторые горячие головы едва не предали певицу суду Линча! Сможет ли она еще раз противостоять разгневанной толпе? Сможет ли вновь выслушивать грязные оскорбления в свой адрес? Хотела ли Мария силой своего таланта обезоружить врагов?

Испытывала ли она желание доказать всем, что она – единственная звезда на небосклоне оперного искусства? Богиня бельканто? Как бы там ни было, но в конце первого представления гром аплодисментов и восторженные возгласы публики стали доказательством того, что она вновь покорила сердца зрителей.

Однако, как мы уже отмечали, певице никогда не удавалось до конца испытать радость: возвратившись на улицу Буонарроти, супруги Менегини увидели, что их дом был разукрашен непристойными рисунками и надписями. Кроме того, и в самом театре «Ла Скала» была не самая теплая атмосфера. Гирингелли даже не пытался скрывать свою неприязнь, которую с давних времен испытывал к Каллас. Теперь же директор театра никогда не заглядывал в ее гримерную, а когда встречал ее в коридоре, то делал вид, что знать ее не знает. Прошло немного времени, и наша тигрица выпустила когти. «Я не буду петь в «Ла Скала» до тех пор, пока театром руководит Гирингелли», – заявила Мария.

А пока, чтобы немного передохнуть в покое и тишине, прежде чем выступить на той же сцене в опере «Пират», Мария вместе с мужем укрылись от посторонних глаз в Сирмионе, где годом раньше супруги приобрели дом.

Сирмион… На самом краю полуострова, старый город отражается в водах озера Гарда, навевая воспоминания о прошедших днях. Приезжий сразу почувствует себя на краю света… при условии, что он выберет для приезда в здешние края любое время года, кроме лета, когда тихий Сирмион превращается в шумную ярмарку, где дым стоит коромыслом. Однако в ту весну 1958-го город еще предоставлял возможность передохнуть усталым путникам. Здесь Мария получила целых две недели полноценного отдыха. И эти полмесяца она провела в обществе Баттисты… Супруги еще не догадывались, что дни их совместной жизни уже сочтены. Не пройдет и года, как в их жизнь ворвется торнадо по имени Онассис. Он перевернет их судьбы. Слушая, как Мария ради собственного удовольствия играет на пианино или же работает над партитурой оперы «Пират», предчувствовал ли Баттиста, что вот-вот закончатся мгновения спокойного и тихого счастья? Мог ли он предположить, что этот единственный в мире голос навсегда умолкнет для него? Он уже заметил, что Мария больше нисколько не похожа на ту застенчивую девушку, которую однажды вечером он встретил в Вероне. Вместо того чтобы насторожиться, Баттиста упорно не желал замечать перемен.

Могла ли Мария, осваивая сложнейшую роль Имоджене с той легкостью и скоростью, которые вызывали оторопь у всех, кто видел, как она разучивала партитуру, предположить, что это был пик ее славы? Что не пройдет и нескольких месяцев, как все в ее жизни покатится в тартарары? Когда голос Каллас не сможет воспроизводить божественные звуки, потрясавшие весь оперный мир, жизнь потеряет для нее всякий смысл, а адские муки станут ее постоянными спутниками.

Однако в то время Мария еще находилась на пике своей карьеры. 19 мая на премьере оперы «Пират» она вышла на сцену «Ла Скала», настроенная как никогда по-боевому. Для этого ей пришлось мобилизовать все свои силы, поскольку Гирингелли продолжал портить ей нервы. Да и в самой труппе атмосфера была откровенно враждебной. Но мы уже знаем, что неприятности только побуждали певицу на поступки. Так, 31 мая на последнем представлении произведения Беллини в заключительной сцене, где ее героине надлежало продемонстрировать ненависть, Каллас со святым гневом, выразившимся на ее лице, устремила взгляд на директорскую ложу. Зрители, знавшие о конфликте между оперной дивой и директором «Ла Скала», вскочили со своих мест. Певица ушла за кулисы под гром оваций и приветственные возгласы, что было похоже на всенародное голосование. Аплодисменты не затихали на протяжении целых тридцати минут! Такого Гирингелли не смог снести. Он приказал опустить занавес, а его подручные стали выпроваживать зрителей из зала. Толпа восторженных поклонников Марии собралась на улице перед театром и громко приветствовала примадонну. Каллас расточала улыбки направо и налево, но всплеск народной любви не помог развеять ее сомнения. Она знала, что с каждым шагом удаляется от этого престижного театра, где получила всемирное признание. В глубине души Каллас чувствовала, что это был ее прощальный спектакль. Мария еще дважды будет выступать в «Ла Скала», но уже не в качестве примадонны. В тот раз Мария уходила из театра с камнем на сердце: с «Ла Скала» нелегко прощаться. Однако, для того чтобы остаться, ей надо было поступиться своей гордостью и согнуть спину… Можно ли представить Каллас в такой позе?

Позднее Мария так прокомментировала журналу «Лайф» причину своего отказа сотрудничать с «Ла Скала»: «Если в принимающем вас театре к напряжению от спектакля добавляются мелкие дрязги, то искусство физически и морально изживает себя. Для сохранения моего достоинства и здоровья мне не оставалось ничего другого, как покинуть «Ла Скала»».

Что же касается Гирингелли, то, не желая прослыть руководителем театра, от которого бегут актрисы, он небрежно заметил: «Примадонны приходят и уходят, а «Ла Скала» остается».

В смысле будущего он был прав, но в тот момент театр «Ла Скала» потерял больше, чем Каллас.

Итак, за исключением двух спектаклей, в которых Мария будет участвовать в «Ла Скала» в 1959 и 1962 годах, в ее жизни закончилась глава, связанная с этим театром, так же как вскоре закончится другая – с «Метрополитен-оперой» в Нью-Йорке. Пройдет несколько лет, и певицу с радостью будут встречать только в двух городах: Париже и Лондоне. Именно в Лондон и отправилась Мария после размолвки с руководством «Ла Скала». «Ковент-Гарден» праздновал свой столетний юбилей, и по этому случаю вокруг Каллас собралось целое созвездие оперных исполнителей.

В зале находились два особых зрителя: королева Елизавета и принц Филипп. Встреча двух королев, английской и оперной, прошла за кулисами в самой теплой атмосфере, несмотря на то, что Мария, скорее всего от волнения, забыла сделать обязательный реверанс.

Прошло несколько дней, и Каллас снова потрясла публику исполнением своей роли в «Травиате». Возможно, из-за того, что певица очень устала и находилась почти на грани нервного срыва, ее Виолетта никогда еще не была настолько живой и трогательной. Ни в какой другой роли Мария не выглядела столь правдиво и достоверно… И, несмотря на все изменения в распорядке дня, посещение увеселительных заведений, светских приемов и праздников, у Марии еще было впереди множество прекрасных вечеров на сценах мировых оперных театров, а армия ее поклонников продолжала прирастать новыми батальонами.

После лондонских триумфов певица наконец согласилась устроить себе отдых, в котором остро нуждалась. И вот супруги Менегини прибыли в свой дом в Сирмионе, где им предстояло провести вместе два месяца. Однако Марию уже больше не вдохновляла перспектива целыми днями играть на пианино, созерцать навевавшие меланхолию окрестности озера Гарда и наслаждаться обществом супруга. Она начала скучать. У нее из головы не выходили приятные воспоминания о веселых нью-йоркских вечеринках, когда она была в центре всеобщего внимания и ее встречали повсюду, как королеву. Ей захотелось перемен.

Подтверждение этому мы нашли в еще не опубликованном нигде письме Марии, адресованном одной приятельнице: «Я принесла столько жертв своему искусству и, безусловно, столько же еще придется принести, поскольку я не достигла того качества, к которому стремлюсь. И все же я задаю себе вопрос: стоило ли мне идти на эти жертвы? Не испортила ли я себе жизнь, всегда желая идти вперед, не останавливаться на достигнутом? Я всегда была настолько требовательной к самой себе и к моим партнерам, что некоторые из них обижались на меня. Журналисты писали, что у меня вздорный характер. Меня толкали, ранили и оскорбляли. Положа руку на сердце, я спрашиваю себя: стоило ли все это таких жертв?..»

Вопросы, которые задавала себе Мария, говорят о многом. Певица не осталась равнодушной к радостям жизни. В то же время она уже сомневалась относительно своих вокальных возможностей. Соглашение, которое она заключила несколько месяцев назад с «Метрополитен-оперой», внушало ей некоторые опасения. В чем они заключались? В расхождении взглядов Марии и руководства театра на выбор произведений, где должна петь Каллас, а также на количество представлений. Рудольф Бинг, директор «Метрополитен-оперы», хотел, чтобы Мария выступала в «Макбете», а также в какой-нибудь другой опере, вклинившейся между «Тоской», «Травиатой» или «Лючией ди Ламмермур». Мария пребывала в полной нерешительности относительно выбора оперы. Кроме того, ей вовсе не улыбалась перспектива петь в «Макбете», а затем в другой опере. Всего только несколько лет назад благодаря своей исключительной вокальной одаренности она могла играючи переходить с одной тесситуры на другую. Один вечер она пела в опере Вагнера, а уже на следующий день перевоплощалась в героиню произведений Верди или Пуччини. Однако все это было хоть в недалеком, но прошлом. Теперь же Мария чувствовала: у нее уже не те силы и не те возможности. Она решила, что отныне будет бережно относиться к своему голосу, который нещадно эксплуатировала с самого начала своей карьеры. Не стоит упрекать певицу за подобное решение. Напротив, она должна была намного раньше подумать о себе и замедлить бешеный ритм своей исполнительской деятельности. И все же в тот момент на ее решение повлияли не только некоторые технические сложности исполнения, но и нечто другое: ей захотелось найти время, чтобы пожить в свое удовольствие. Она больше не желала бесконечно расширять границы возможного.

В таком настроении Мария отправилась в турне по Канаде и Соединенным Штатам. Конечным пунктом ее гастролей был Даллас, где она чувствовала себя совсем как дома. И все же, несмотря на настойчивые напоминания Рудольфа Бинга, она не изменила своего отношения к «Метрополитен-опере». Как помним, Менегини утверждал, что гонорары этого театра были не столь значительными, чтобы пренебрегать другими контрактами. Если верить его воспоминаниям, супруги решили найти вескую отговорку, однако вынуждены были соблюдать осторожность. Вспомним, как по причине нездоровья Мария отказалась от выступления в Сан-Франциско. Тогда она еле унесла ноги. К тому же ей не следовало бы дразнить «AGMNA», весьма влиятельную среди артистов организацию в Соединенных Штатах. И тут Менегини проявил поистине лисью хитрость, о чем признался в своих воспоминаниях:

«– Мы должны во что бы то ни стало освободиться от «Метрополитен-оперы», – сказал я.

– Если это удастся тебе, то я сниму перед тобой шляпу! – ответила, засмеявшись, Мария. Ее рассмешила мысль о том, какой коварный план я разработаю, чтобы достигнуть своей цели…

Бинг испытывал ко мне лютую ненависть. Он обвинял меня в скупости и говорил, что я думаю только о деньгах. Он рассказывал всем, что я провожаю жену в театр, а затем держу ее под ключом в гримерной до тех пор, пока он не расплатится со мной наличными…»

Менегини решил во что бы то ни стало освободить Марию от обязательств, уже не представлявших в тот момент большого интереса. Супруги встретились в Нью-Йорке с Рудольфом Бингом на совместном обеде. Они начали с того, что в пух и прах раскритиковали его театр. Некоторые из этих критических замечаний были справедливыми. Многие спектакли, которые шли в «Метрополитен-опере», безнадежно устарели.

Встреча с супругами Менегини-Каллас заставила директора театра крепко задуматься. «Я вышел после этого обеда с ощущением: что-то тут не так. Но я еще не знал что, – писал он некоторое время спустя. – Я всегда думал, что наши разногласия возникли из-за турне, когда Марии пришлось петь в городах, выступления в которых не находили отражения в таблоидах, и не в самых лучших условиях. Во время обеда супруги без конца жаловались на сопровождавшие гастроли неурядицы: неудобные гостиницы, запрет проносить собачку Той в салон самолета, вонючие вагоны поездов, перегруженную программу выступлений…»

Менегини избрал свою излюбленную тактику: он тянул время.

«В начале ноября, – писал он, – Бинг позвонил в Даллас, чтобы сообщить о том, что выслал нам контракт. Он просил подписать его и отослать обратно.

– Я должен сначала изучить его, а затем Мария поставит свою подпись, – ответил я.

Мои слова тотчас вызвали у него раздражение.

– Там нечего изучать, – сказал он. – Контракт включает только те условия, которые уже были согласованы и подписаны.

– Посмотрим, – ответил я и положил трубку».

На протяжении нескольких дней Менегини продолжал играть в кошки-мышки с директором театра. Когда Бинг звонил ему по телефону, Баттиста был либо крайне немногословен, либо просил ответить, что его нет. Бинг начал все больше и больше волноваться. Это было именно то, чего хотел добиться коварный сын Вероны. И, наконец, письмо Марии, написанное на итальянском языке – почему бы не написать его на английском? – окончательно добило директора «Метрополитен-оперы»:

«Вы говорили, что Тебальди в прошлый сезон потребовала, чтобы я не пела в ее «Травиате», и она пригрозила, что ее ноги больше не будет в «Метрополитен-опере», если вы не выполните этого требования. Вы также сказали мне, что ответили на ее абсурдную просьбу со всей твердостью и не в самой любезной форме и что Тебальди не посмеет больше перечить вам. Между тем несколько дней назад вы сообщили, что Тебальди отказалась петь в этом сезоне в «Травиате», несмотря на то, что у нее ангажемент, и что вы, чтобы сохранить отношения с ней, не стали возражать ей. Вполне логично, что и я не буду играть эту роль, поскольку Тебальди посчитала возможным аннулировать свое выступление. Я хотела бы сказать еще об одном: я говорила вам, что к тем ролям, которые вы мне предлагали, мне бы хотелось добавить Баттерфляй. Почему вы не сделали это? Может быть, потому, что моя Баттерфляй могла бы смутить Тебальди, которая и в самом деле показала себя перед вами не с лучшей стороны в прошлом сезоне? Вполне возможно, что она еще раз навяжет вам свою волю, как это сделала в случае с «Травиатой»».

«Игра» продолжалась еще некоторое время. 6 ноября Бинг отправил Марии срочную телеграмму с требованием, чтобы она немедленно согласилась выступить в трех представлениях «Лючии ди Ламмермур», предназначенных для замены трех спектаклей «Травиаты», в которых Мария отказывалась петь. Свой ультиматум директор дополнил звонком Менегини. Последний по-прежнему отделался ничего не значившими фразами.

«Мария, слушавшая наш разговор по параллельной трубке, хохотала до слез, – поведал весьма довольный собой Баттиста.

– Наш план удался, – сказал я. – Он будет еще долго ждать от меня ответа.

Я знал, что выиграл. Этот упрямец решил продемонстрировать свою несговорчивость и таким путем включился в мою игру».

Никогда еще злая воля не была предметом такой высокой гордости. Газеты и в самом деле вышли с крупными заголовками: «Бинг выгоняет Каллас за дверь!»

Оперная дива, в глубине души весьма довольная подобным ходом событий, охотно отвечала на вопросы журналистов во время интервью и ссылалась на плачевное состояние, в которое привел театр Рудольф Бинг: «Он хотел, чтобы я пела в этих ужасных постановках «Травиаты»! Они чудовищны, действительно чудовищны!.. Мы живем на земле, чтобы дарить людям искусство; за это нас любит публика. Бинг не захотел сотрудничать с нами. Тем хуже для него!»

Со своей стороны, чтобы не оставаться в долгу, Рудольф Бинг не скрывал от общественности своего мнения: «Каллас не способна влиться в какую-либо систему, где она не станет для окружающих центром вселенной… Я не собираюсь вступать в публичную дискуссию с певицей, поскольку мне хорошо известно, что в этих делах она имеет намного больше опыта, чем я. Если артистические заслуги Каллас являются предметом ожесточенных споров между ее друзьями и врагами, то разногласий относительно ее деловой репутации ни у кого не возникает. Она давно присвоила себе право изменять или аннулировать контракты в зависимости от настроения или какой-либо прихоти, что и привело к настоящему положению вещей. И это только повторение печального опыта почти всех оперных театров, где выступала эта певица».

Далее Бинг напомнил истории с «Ла Скала», Венским оперным театром и совсем недавний случай, произошедший в Риме.

Само собой разумеется, что нью-йоркская пресса не могла пройти мимо этого инцидента. «Необузданная дива бросает вызов директору «Метрополитен»», «Циклон Каллас», «Ураган Каллас» – вот только некоторые заголовки газет, появившиеся после разрыва контракта Каллас с «Метрополитен-оперой». И только одна Максвелл примчалась на помощь своей подопечной и предала анафеме злого директора театра.

Возникает вопрос: действовал ли Менегини, как он утверждал в воспоминаниях, в соответствии с пожеланиями самой Марии? Конечно, певице пришлась не по душе перспектива петь, не переводя дыхание, в опере «Макбет» вслед за «Травиатой». И все же, когда 7 ноября она узнала новость о разрыве контракта с «Метрополитен-оперой» и затем сгоряча выступила с заявлением по этому поводу, было видно, что Мария не особенно обрадовалась этому событию. Могло ли случиться, что Менегини в погоне за деньгами и, как ему казалось, действовавший в интересах своей жены, спровоцировал этот достойный сожаления инцидент? Достойный сожаления еще и потому, что после Милана, Вены и Рима для Марии закрылась еще одна, и не самая узкая, дверь. Драматический парадокс: самой знаменитой певице в мире запрещено появление на некоторых из самых престижных оперных сцен.

Бурные овации, которые сопровождали выступления певицы в «Травиате» и «Медее» в Далласе, а также откровенная лесть некоторых партнеров по сцене помешали Марии оценить масштабы последствий этих повторявшихся досадных событий. Каллас, она ведь такая великая! Богиня, недосягаемая на вершине Олимпа! Казалось, между певицей и ее недругами яростные поклонники таланта Каллас возвели непреодолимый ров. Стоило ли тогда чрезмерно волноваться из-за того инцидента, который представлял, в сущности, такой пустяк по сравнению со всем остальным? И все же остается только сожалеть, что многие знаменитые оперные сцены оказались отныне закрытыми для Каллас. Кроме того, освободившись от некоторой опеки и покровительства, оперная дива, не отдавая себе отчет в том, что стала отдаляться от своего искусства и не соблюдать правила, которыми ранее неукоснительно руководствовалась, начала думать, что могла бы жить не только пением и для пения. Смертельная ошибка, последствия которой она осознает слишком поздно.

Что же до Менегини, то он совершил ошибку, которая впоследствии ему дорого обошлась. Он убедил Марию в том, что она может позволить себе делать все, что ей хочется.

Надо сказать, что ответственность за разрыв отношений с «Метрополитен-оперой» лежала не только на супругах Менегини. Если бы Рудольф Бинг оказался не таким упрямым, а более сговорчивым, он, безусловно, смог бы убедить певицу вернуться в театр. Он и сам это понимал, судя по его воспоминаниям: «Каллас и Караян были самыми аншлаговыми артистами за все время, пока я находился в «Метрополитен-опере». И за то, что с ними было поставлено так мало спектаклей, винить, кроме меня, некого. Каллас участвовала только в двадцать одном представлении».

Запоздалое раскаяние, высказанное, похоже, для того, чтобы почтить память ушедших.

История ссоры с Рудольфом Бингом все же имела счастливый эпилог. Несколько лет спустя – Менегини к тому времени уже получил отставку – Мишелю Глотцу, другу и советнику Марии, пришла в голову прекрасная мысль посадить за один стол певицу и директора «Метрополитен-оперы». В конце встречи они обменялись поцелуями. Эта история имела продолжение. Однажды вечером в 1968 году, когда Рената Тебальди готовилась к выступлению в «Метрополитен-опере» как исполнительница главной роли в «Адриенне Лекуврер», певица услышала стук в дверь и увидела на пороге своей гримерной Рудольфа Бинга, объявившего, что с ней хотела бы повидаться ее старая подруга. Тут вошла и сама «старая подруга»: это была Мария. Рената раскрыла ей свои объятия. Обе дамы стояли, крепко обнявшись, и не скрывали своих слез…

В заключение истории с «Метрополитен-оперой» следует заметить, что на этой сцене Мария еще два раза исполнит «Тоску» в марте 1965 года. К тому времени голосу оперной дивы уже не хватало былого мощного звучания. И все же никакая другая певица в мире не смогла бы создать столь неповторимый образ Тоски, как это сумела в то время сделать Мария.

Однако вернемся в 1958 год. Несмотря на все неудобства и разочарования, американское турне Марии продолжалось с огромным успехом. 8 ноября именно в Далласе, когда она исполняла партию Медеи, можно было сказать, что разрыв с «Метрополитен-оперой» удвоил ее силы и возможности. Никогда еще певица не пела с таким подъемом, никогда еще ее талант драматической актрисы не проявлялся с таким блеском. Упорное желание бросить вызов всему миру было отличительной чертой ее характера. Нам уже известно, как превратности судьбы подготавливали почву для ее будущих головокружительных успехов. Когда 29 ноября Мария закрывала гастроли по Соединенным Штатам концертом в Лос-Анджелесе, ей устроили грандиозный прием, свидетельствовавший о том, что легенду оперной сцены по-прежнему боготворила американская публика и оперная дива не понесла никакого урона от бурь, встречавшихся время от времени на ее пути.