Текст книги "Игра в прятки"

Автор книги: Клэр Сэмбрук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

3

Дэниэл утверждал, что они с Салли (это его друг) могут общаться через кроссовки. Я уставился на свои кеды.

«Гарри вызывает Дэниэла. Гарри вызывает Дэниэла. Отзовись. Как понял? Прием. Дэн, вернись к нам, пожалуйста».

Папа подтолкнул меня вперед, чтобы та девушка могла рассмотреть как следует.

– Точно такой же, только поменьше, – сказал он. – Подними голову, Гарри. – Это уже мне.

Я поднял голову.

– Гарри, не дури.

Я открыл глаза. Девушку звали Лорен. Так было написано ярко-красными буквами на карточке, которая висела у нее на белом фартуке. Папа стоял неподвижно, крепко прижав руки к бокам. В ладони, словно кинжал, он сжимал шариковую ручку.

– Я сейчас позову шефа, сэр, – сказала Лорен.

Люди вокруг были явно недовольны тем, что Лорен их не обслуживает. Кто-то раздраженно стучал ногой, кто-то барабанил пальцами по столу. Я смотрел на обувь и пытался представить людей, которые ее носят.

Вот черные, потертые «Док Мартены», один из которых нетерпеливо постукивает по полу. Рядом белые босоножки на высоких каблуках и с завязками. Потом туфли-тапочки, вроде тех, что носят старушки с распухшими суставами.

– Мы уже видели вашего директора. Подними голову, Гарри. Пожалуйста, мисс.

Папа порылся в кармане, выудил свой бумажник, достал фотографию Дэна. Мамин читательский билет упал на пол. Я смотрел на него. Не хватало только, чтобы мы здесь еще что-нибудь потеряли.

– Подними голову, Гарри, – сказал папа. – Лорен, если вы позволите вас так называть, Лорен, посмотрите на него хорошенько.

Он дал ей карточку. Лорен посмотрела на улыбающегося во весь рот Дэниэла, потом перевела глаза на меня, мрачного, как ночь, потом опять посмотрела на Дэниэла.

«Мы всегда рады помочь вам», – гласила надпись над стойкой.

Рады помочь – так помогайте! Чего уставилась?

Все люди вокруг таращились на меня так, как будто спрашивали: «Так это ты тот мальчик, который не уследил за своим младшим братом?»

– Может быть, это тот самый мальчик. По крайней мере, очень похож… Он болтал на кухне с шеф-поваром, – после долгой паузы сказала Лорен.

Очень в духе Дэна. Он везде сует свой нос. Ему непременно нужно знать, как работает овощерезка, как устроена фритюрница, привозят помидоры уже порезанными или целиком. И если целиком, то где хранятся ножи. И что бывает, если одна из поварих порежет палец, – отпустят ее домой или заставят работать?

Заболтавшись, Дэн вполне мог забыть про автобус.

– А вы у проезжающих спрашивали? Малышей часто увозят.

Она прямо так и сказала.

Ручка в папиной руке щелкнула и разломилась пополам.

– Мой сын потерялся ровно три часа сорок пять минут назад! – выкрикнул отец.

Лорен моргала секунд двадцать, а потом до нее, видно, дошло, она аж с лица спала. Я наклонился и поднял мамин читательский билет.

Кто-то засмеялся: «Ха-ха-ха! Ах ты негодник!»

Оказалось, старушенция в тапочках кудахчет в свой мобильник. Точно такой я ее себе и представлял.

Дама на высоких каблуках заявила:

– Вообще-то у меня чай остывает, если это кого-нибудь волнует.

Лорен высунулась из-за прилавка и сказала:

– У этого малыша… извините, сэр… У этого мужчины сынишка пропал, вот уже часа три, как не могут найти. Так что помолчите, мадам, и будьте добры подождать.

«Док Мартены» перестал тарабанить ногой по полу, «Босоножки на завязках» прихлопнула ладонью рот, вроде язык откусила. А «Тапочки» взяла поднос и ушла, не заплатив.

Лорен вернула отцу фотографию Дэна.

– Простите. Боюсь, я не в силах помочь. Спросите у парня с автозаправки, у него хорошая память на лица.

– Мы уже тут всех расспросили, – обреченно вздохнул отец.

Я вспомнил ту ночь прошлым летом, когда мы плыли на пароме и нам с Дэном было так весело, что мы спать не могли. Вместе с мамой мы поднялись на палубу и стали смотреть на темное небо. В лицо дул влажный соленый ветер, а ноги то и дело скользили по мокрым доскам.

Паром скрипел и стонал.

Я боялся смотреть вниз, в море, потому что казалось, будто меня вот-вот смоет волной.

– Земля! Земля! Впереди земля! – закричал Дэниэл.

Он запрыгал, захлопал в ладоши.

Мама схватила его и строго сказала:

– Успокойся сейчас же!

А потом уже мягко добавила:

– Моя родина.

Я искал глазами Ирландию, но видел только что-то большое, неровное, темное, в гирляндах огоньков. Ирландию я увидел позже, утром, когда, обгоняя двоюродных братьев и сестер, мчался по песчаному берегу, искал выброшенных на берег медуз, шумел что есть мочи, надеясь перекричать море. Та темная штуковина была лишь обещанием того, что ждало меня с утра. Так и на этот раз. Когда раньше я слышал, что кто-то пропал или потерялся, мне становилось страшно, но оказалось, что этот страх ничто по сравнению с тем, что я чувствовал сейчас.

Полисмен с фонариком в руке бежал к нам по дорожке и кричал: «Нашли, нашли!»

Папа остановился как вкопанный, рот у него открылся, раньше я такое только в мультиках видел.

– Так вы сами нашли его?! – заорал полисмен, подбегая.

Папа вновь осунулся. Сглотнул.

– Это его брат. Всего лишь брат.

– Простите, сэр.

Полисмен готов был сквозь землю провалиться.

Вы, может, думаете, в небе кружили вертолеты, освещая дороги на многие километры вокруг, а по земле, выискивая след, рыскали служебные собаки, а за ними пробирались широкоплечие мужчины с автоматами наготове?

Может, вы думаете, что движение перекрыли, все машины проверяли, а водителей обыскивали и допрашивали?

Как бы не так.

Я смотрел кругом и не верил своим глазам. Я видел, как машины, заправившись, выезжали на шоссе и мчались прочь. И может быть, увозили с собой Дэниэла.

Помню, как-то раз в школе, когда Джошуа Бернштейн потерял очки, в третий раз за одно утро, мисс Супер настоящий обыск устроила, но их нигде не было.

Прозвенел звонок на перемену.

И мисс Супер сказала, что все мы закроем глаза и будем сидеть так до тех пор, пока кто-нибудь не вернет их.

Есть хотелось до ужаса, а тут еще мисс Супер сообщила, что на обед дают куриные котлеты.

Весь класс недовольно ерзал на стульях.

Я приоткрыл глаза и увидел, как Бернард копается в сумке.

А мисс Супер продолжала:

– А на сладкое сегодня пирожки с яблоками.

Бернард достал футляр с очками Джошуа и подбросил их на стол к Май Сисей. Чтобы все подумали на нее. Знаете, что потом было? Хотя какая разница.

Я что хочу сказать. Ведь там были какие-то очки.

А тут человек! И не просто человек, а наш Дэниэл!

Мне хотелось, чтобы папа схватил полисмена и тряс его до тех пор, пока они не вернут нам Дэниэла.

Почему они ничего не делают?

Вместо того чтобы действовать, они все допытываются, выискивают всякие детали, хотя все уже давно и так известно. И толку от этого никакого нет.

Я им сразу же все рассказал. Надеялся, что они немедленно начнут действовать. А они все ждут и ждут. И все новые и новые машины уносятся безвозвратно в ночь.

На грузовике перед нами – три разрезанные пополам лодки. Интересно, как их будут склеивать? На машине рядом надпись: «Яхт-клуб Кембриджского университета».

Где-то плакал ребенок. Кто-то откашлялся и сплюнул. Недалеко тарахтели моторы мотоциклов. Я смотрел на небо и не видел звезд. Во рту стоял привкус ржавого металла. Да что же они все копаются? Какие еще улики им нужны?

– Мальчик, мальчик! – Полицейский смотрел прямо на меня. – Значит, когда вы сели в автобус, ты Дэниэла не видел?

Будто я ему не повторял это тыщу раз.

– Он не дурак. Он бы не пошел никуда один.

И тут меня осенило. Да ведь Дэниэл и не был один! Он же повсюду ходил с Биффо. У меня в глазах потемнело. Земля понеслась мне навстречу, но, когда я коснулся ее, она была нежной, мягкой и пахла папой.

Что было потом, не помню, но, когда я открыл глаза, мы уже ехали по какой-то очень широкой улице, тихой и почти совсем пустой. Только черный микроавтобус, похожий на те, в которых гробы возят, не включая верхних фар, промчался мимо и скрылся за углом.

Мы тоже свернули – на улицу вроде нашей. Я зевнул, потер глаза и увидел бар, магазинчик секонд-хенд, ресторан «Алястер» – все как на нашей улице. Я ничего не соображал. Похоже, утро наступило, а я еще спать не ложился. Пока я думал об этом, еще одна мысль прокралась в мое сознание: «Дэниэла не было уже целую ночь!»

Мама выбежала из дома в темных брюках и туфлях из крокодиловой кожи. Ее плащ соскользнул с плеч и накрыл розовый куст.

Мама сразу заглянула в машину.

Мы с папой вышли и захлопнули двери. Мама сразу как-то постарела. Никто не произнес ни слова. Мама развернулась и поплелась к дому, папа пошел следом.

Мне показалось, что розовый куст тянет меня за штанину.

– Ш-ш-ш! Гарри, а я-то думал, ты с Дэном приедешь.

– Угу. Чья бы корова мычала.

– Ладно, не время цапаться. Я пришел, чтобы помочь.

Опять за свое. Когда же он уймется-то наконец.

– Нет, правда, друг, хватит витать в облаках. Защита тебе не помешает.

– Я уже большой, мне почти десять. Не верю я во всяких там невидимок. А если б верил…

– С кем это ты там разговариваешь? – послышался папин голос.

Я сказал ему, что Биффо пришел. Он даже вздрогнул:

– Сынок, да ты спишь на ходу. Ну-ка, пойдем домой. Это всего лишь сон.

Хорошо бы, если так. Хватит уже с меня.

4

Я проснулся и увидел Дэниэла.

– Мам, пап! – закричал я, но никто не откликнулся.

Я огляделся. Мы были в какой-то машине. Дэн, поджав ноги, сидел рядом со мной на разложенном заднем сиденье.

Остальная часть машины была отгорожена решеткой, вроде тех, что ставят в тюремных автомобилях.

– Твой ход, братишка.

Ненавижу, когда он так говорит!

Оба мы были в пижамных куртках, но без штанов. Сидеть было жутко неудобно, в зад впивались какие-то крошки, руки и ноги так и зудели от желания что-то предпринять.

Только я забыл, что именно я должен сделать. Чтобы вспомнить, я стал мысленно перебирать все, что накопилось у меня в голове. Я всегда так делаю. Но на этот раз в голове была сплошная пустота. Мрачная, холодная и глухая.

– Я жду-у! – протянул Дэн противным голосом.

В руках у меня были игральные карты. Все, это точно сон. Будь я в своем уме, никогда бы не сел играть с Дэном в карты. С ним играть – себе дороже, все нервы истреплет.

– Так, это тебе, Гарри. А это мне. Ой, подожди. Отдай мне ту карту, а?.. Ну пожалуйста…

Так бы и треснул его.

– А у тебя какие карты? – продолжал Дэн.

Ну как ему втолковать, что карты нужно держать в секрете? Он бросил свои карты и карты Биффо рубашками вниз и принялся раскладывать их по масти.

– Мне так больше нравится, – заявил он.

– Может, начнем наконец?

Мне казалось, что если я буду хотя бы играть, то зуд у меня в руках и ногах исчезнет.

– Биффо и тот играет лучше тебя! – рассердился я.

– Биффо не умеет играть, – прошептал Дэниэл и оглянулся на шофера – у того голова прыгала в такт машине.

Освещая нас фарами, мимо проносились встречные автомобили. Вдали, на синих холмах, светились желтые огоньки. Наверное, это какой-нибудь город. Мне бы выглянуть из окна и попытаться понять, где мы есть. А я вместо этого уставился в карты и думал, чем бить.

– Тебе все обязательно делать по правилам, красавец? – раздался резкий пронзительный голос, у меня по спине даже мурашки побежали.

– Странно…

В руках у меня было двенадцать карт.

– А сам-то ты их не очень соблюдаешь.

Как-то раз мы играли в карты на деньги, на настоящие деньги. Потом еще однажды мы со Свинкой порнушку смотрели, пока никого дома не было. Да мало ли всего было, о чем потом и вспоминать стыдно. Все верно, сам я правила не очень-то соблюдаю.

– Надо бы сказать твоим родителям.

Ясное дело, сплю. У нас в семье главное правило – не причинять вред людям.

– Что ты там бормочешь себе под нос?

Я почувствовал, как Дэниэл вздрогнул. Нельзя, чтобы этот человек, шофер, услышал нас, увидел, дотронулся. Мы не должны с ним разговаривать. Не должны. Ни в коем случае.

– Пусть это будет нашим секретом, – прозвенел леденящий голос.

Я прикусил губу и ощутил во рту вкус крови.

– Вот и ладно. Вот и хорошо. Значит, договорились. Пусть это будет нашим секретом. Значит, теперь это наш секрет.

Я хотел обнять Дэна, согреть его немного. Что же я все-таки забыл? Не могу вспомнить. И почему так страшно, так страшно? Сначала мне стало тепло. Потом сыро и холодно. По полу расползлась темная лужица.

Все идет не так. Во рту сухо. Язык словно ватный. Зубы тоже. Подушка почему-то мокрая, от простыней воняет, и я лежу в одежде. Ногам стало тепло, потом мокро, потом холодно. На груди что-то невидимое, но очень тяжелое. И это что-то давит на грудь, и я не могу освободиться.

Что-то случилось. Мы с папой попали в аварию?

Нет, что-то очень-очень плохое.

Так ведь Дэниэл… Дэниэл пропал!

Кто-то не позаботился посмотреть, в автобусе он или нет.

И этот кто-то – я.

Я.

Я.

Я сбрасываю одежду. Тужусь на унитазе что есть сил. Ничего не выходит. Драю щеткой зубы, язык. Встаю под обжигающую струю. Еще горячее! Еще! Выдавливаю лимонный гель на скребок для пяток. И тру, тру все тело. Больно, но я не чувствую боли. Царапаю уши ногтями. Втягиваю горячую воду носом. Плюю. Тру себя мылом. Сжимаю зубы. Напрягаю живот. Теплая струя вырывается между ног. Напрягаюсь сильнее. Пусть выйдет все, все до последней капли. Пусть ничего не останется от Гарри, от прежнего Гарри.

Мальчишка в зеркале вытирается полотенцем и не желает смотреть мне в глаза. Но я-то его вижу, и я кое-что о нем знаю.

Жалкий.

Напуганный.

Ему впору заплакать.

А он не может.

– Попался! – Он повисает у меня на спине. Липкими пальцами закрывает глаза. Сопит прямо в ухо. – Угадай кто?

А чего тут угадывать. Дэн, кто ж еще. Залезет на лестницу, сожмется в комок и как прыгнет на тебя, когда проходишь мимо. Каждый раз одно и то же.

Бывало, заметив Дэна, я спокойно отходил в сторону, и этот дурень врезался прямо в стену. Иногда я ему подыгрывал, если было настроение. А чаще просто сбрасывал его на пол.

– Ты видел? Угадай, что я видел?

Ни минуты помолчать не может.

– Вертолеты! Только что пролетали, видел? А знаешь, где я прятался?

Эх, Дэн! Как бы я хотел знать это сейчас.

Все идет не так. В гостиной чужие люди. Мужчина и женщина. На обеденном столе пепельница. И утро такое темное. Темное, будто и оно знает…

Мама с папой на кухне. Серые и неподвижные. Настоящие статуи. Я их сразу и не заметил.

На маме темные брюки, туфли из крокодиловой кожи, черный плащ. И волосы у нее все спутанные.

Папа небрит. На нем домашние фланелевые брюки, футболка, халат.

Папа:

– Сынок, что у тебя с кожей?

Звонит телефон.

Оба вздрагивают одновременно.

Телефон звонит. Мама – папе, с трудом шевеля губами:

– Ты.

Телефон все звонит. Папа встает и берет трубку. Чужая женщина из гостиной заглядывает в дверь:

– Вы взяли? Положите, пожалуйста. Мы сами ответим.

– Ты простудишься.

Папа снимает халат и укутывает меня. От халата как-то странно пахнет.

– Так темно, пап.

– Да нет, как обычно.

– Раньше утром никогда не было так темно.

– Уже вечер, Гарри.

– Как вечер?

– Мы не хотели тебя будить, милый.

– А день какой?

– Понедельник.

В субботу была свадьба. В воскресенье мы ездили в Леголенд.

– Понедельник?

– Понедельник, родной.

Понедельник. И уже вечер.

Папа:

– Ты должен поесть.

Понедельник. В субботу была свадьба. В воскресенье мы ездили в Леголенд.

На часах половина восьмого. Как громко они тикают. Никогда не замечал.

И снова папин голос:

– Тебе надо поесть.

Я смотрю на длинную стрелку. Без четверти девять.

В девять папа берет яйцо, смотрит на него. Разбивает его в тарелку, еще одно, еще. Всего шесть. Мешает вилкой. Берет сковородку, наливает масло, затем яйца.

Тик-так. Тик-так.

Через пятнадцать минут папа открывает окно. Чтобы выпустить дым. Выбрасывает сгоревший омлет. Утирается рукавом. Плачет.

– Пап, не надо, пап, это всего лишь яйца.

В девять тридцать папа достает пачку хлопьев, насыпает в три миски, открывает холодильник…

– Нет молока.

– Я принесу.

На крыльце две бутылки молока и сливки для Дэна.

Я беру молоко. Оно теплое.

– Эй, послушай. Ты обдумал мое предложение? Нет? Да что с тобой? Выслушаешь ты меня или нет? Думаешь, если я невидимый, то и пользы от меня никакой?

«Ты не проверил! – хочется мне крикнуть. – Не проверил! Не проверил! Не поднял шум».

Но вместо этого я говорю:

– А чем ты можешь помочь?

– Дружок, ты недооцениваешь меня. Еще бы, ты всегда считал меня всего лишь плодом его воображения.

Я вхожу в дом и захлопываю дверь.

– Эй, подожди, – несется мне в спину. – Я не собираюсь с тобой спорить, дружок. Я не затем пришел. Пойми, я ведь тоже за него беспокоюсь.

«Плевать я хотел на твое беспокойство! Ты должен был проверить, поднять тревогу!» – хочу крикнуть я, но молчу и иду на кухню.

– Эй, дружок. Мыдолжны были проверить, понял? Вернись. Я должен тебе кое-что показать. Вот.

Бутылочка со сливками Дэна все еще стоит на ступеньках.

– Видишь?

Бутылочка качается, падает и разбивается.

– Видел?

Я видел.

– Я могу помочь, дружок.

– Не переживай, сынок. Все равно нам три не выпить.

Папа стал как-то меньше, чем обычно.

Жуем.

Мы с папой жуем хлопья.

Жуем.

А мама водит ложкой по тарелке.

Дэн так делал.

Та женщина, Венди, из полиции, говорит, что нам нужно побеседовать.

Папа спрашивает меня, не хочу ли я сначала одеться. Не хочу. Зачем? На мне папин халат и полотенце, этого пока довольно.

Я сижу в гостиной на диване рядом с Венди. На коленях у нее раскрытая тетрадь, в руках чашка горячего чая.

Она без формы. И кажется, у нее нет наручников. Да они и ни к чему. Я сам пойду.

Рядом с Венди в черном кожаном кресле – высокий мужчина с худыми ногами. Не помню, как его зовут. У него тоже тетрадь и ручка. У него нет ни формы, ни наручников, ни чая. Мне даже кажется, что и лица у него нет. По крайней мере, у меня в памяти от его лица ничего не осталось.

Мама с папой сидят на другом диване, далеко друг от друга. Между ними – гора подушек. У папы в руках чашка чая. А у мамы руки трясутся. Она смотрит куда-то поверх голов. И глаза у нее странные.

Венди все твердит, кто она такая и почему мы все здесь, а потом вдруг спрашивает меня:

– Если я разобью эту чашку и скажу твоей маме, что это ты сделал, Харри, что это будет?

– Не надо, это моя кружка.

Она смотрит на кружку и на меня.

– Моя любимая.

– Харри, я не собираюсь ее разбивать.

Как странно она произносит мое имя.

Она быстро глотает чай, обжигается, но пытается сделать вид, что ей не больно, и осторожно ставит мою кружку на пол.

– Забудем о чашке, Харри. Попробуем по-другому. Ты знаешь, что значит говорить правду?

Понятно, знаю.

– Харри, что такое правда? Можешь мне объяснить?

Приходит к нам в дом, обещает разбить мою кружку, обзывает лжецом. Явно из тех взрослых, которые детей и за людей-то не считают. Я молчу. Пусть подождет.

Венди жует губу.

– Итак, Харри, можешь сказать мне, что такое говорить правду?

– Говорить правду – значит говорить все как было и не врать.

Как ты, например, врешь про мою кружку.

– Очень хорошо. А теперь, Харри, скажи мне своими словами так, как понимаешь, зачем мы здесь собрались.

И на лице у нее это дурацкое выражение: «Верь мне, я же большая, взрослая».

– Мы ищем Дэниэла Пиклза, мисс.

– Правильно, – говорит она. – Вижу, ты храбрый парень.

Врет.

– Что ж, начнем. Расскажи мне, Харри, своими словами все, что случилось, с самого начала.

Я рассказал ей все. Даже как мы сбросили бомбочки на Дэна и Стэнли, как нашли презерватив, как сожрали печенье Стэна. Рассказал, как сначала потерялся, а потом нашелся Адриан Махуни. И как Кайли стошнило и она облевала Бернарда. Все.

Длинный дядька строчил в своем блокноте, все за мной записывал. Когда я закончил, Венди сказала:

– Прекрасно.

Снова врет. Я знаю, что совсем не то рассказал.

– Ответь мне, Харри. А на заправочной станции ты видел Дэна, не помнишь?

Я смотрел на ее грудь. Интересно, женщинам-полицейским выдают специальные полицейские лифчики или они пользуются обычными?

– Харри!

Может, они темно-синие, с широкими бретельками? Суперплотные, вроде бронежилета?

– На заправочной станции ты видел Дэниэла?

– Я же сказал, что нет.

– А когда вернулся в автобус, подумай хорошенько, в автобусе ты его не видел?

– Не помню, мы презерватив надували.

Мама два раза моргнула. И я понял, что не так с ее глазами. Они теперь не светились. Вот что.

– Харри, расскажи мне про шофера.

Я смотрел вниз, на кожаную обивку дивана. Она была вся покрыта мелкими морщинками, и я представил, что я пилот самолета, пытающийся различить почти невидимые тропинки.

– Так что ты можешь рассказать о шофере, Харри?

Я все смотрел на диван. Как легко запутаться в этих бесчисленных тропинках.

– Не спеши, вспомни как следует.

А сама, наверное, думает: «Давай быстрее».

За окном грустный женский голос произнес:

– Сэб, милый, не стоит играть сегодня. Иди домой.

– Белый медведь.

– Что?

– В зоопарке, мисс. Вы видели, как белые медведи… Ладно, неважно.

– Важно, важно, Харри. Так что ты хотел сказать про белых медведей?

– Ну, знаете, у них спина такая широкая, когда они наклоняются. Вот и он такой широкий. И сильный.

Она закивала, как будто поняла.

– Что-нибудь еще?

– Ему нравится «Молодость».

– Что-что?

– Ему нравится «Молодость». Ну, это песня.

Она опять закивала, прямо как китайский болванчик.

– Уже лучше.

Мама сглотнула так громко, словно что-то упало в пустой колодец.

– Он ее в наушниках слушает. Я имею в виду песню.

– Ты что-нибудь говорил ему, Харри?

– Гип-гип-ура. Когда мы его благодарили.

– А он тебе что-нибудь говорил?

– Нет, он говорил с Дэном.

Не помню, упоминал ли я об этом раньше.

– Поэтому Дэниэл и отстал от нас в Леголенде.

Высокий мужчина перестал писать и поднял голову. Они с Венди обменялись взглядами.

– Так, Харри, давай сосредоточимся на водителе. С самого начала.

Я начинаю рассказывать. Длинный пишет, старается вовсю. Когда я заканчиваю, Венди говорит:

– Харри, ты хочешь что-нибудь добавить? Что-нибудь спросить?

Я смотрю на кожаную обивку дивана. На ней столько морщинок.

– Ну так что?

– Простите.

– За что?

– Я должен был уследить, проверить, сел он в автобус или нет.

Тишина.

– Я хочу лишь сказать, Харри, у нас у всех есть свои обязанности. Я, например, полицейский. Твой папа – доктор. Мама… э-э, – она подглядывает в тетрадь, – мама – журналист. А ты просто мальчик. Хороший мальчик, добрый, умный, но все же просто мальчик, ребенок. И ты не можешь отвечать за жизнь других людей.

– Она права, Гарри, – раздается папин голос.

А маме нечего на это сказать.

Я не поверил Венди ни на мгновение. Много ли она понимает? Все врет и врет. Может быть, она совсем даже и не Венди. Может быть, это и не ее настоящее имя.