Текст книги "Отрада округлых вещей"

Автор книги: Клеменс Й. Зетц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

– Окей, Томми, – сказала фрау Триглер и мягким движением отняла у него телефон. – Я не хочу ни с того ни с сего устанавливать правила или отдавать приказы в кризисной ситуации, но давай только не за столом, не во время завтрака, окей? Пожалуйста. Эти крохотные экраны мобильных виноваты в том, что у миллионов людей во всем мире испортилась осанка. Все постоянно наклоняются вперед, скрючиваются и водят по экрану большими пальцами. По крайней мере, за завтраком мобильный стоит отложить. Я понимаю, что это чрезвычайная ситуация, но, честно говоря, Томми, я почти уверена, что сейчас ты до мамы не дозвонишься. Она бы уже ответила, если бы могла. Если бы это было в ее силах, Томми.

Но в настоящий момент это, к сожалению, невозможно. И, как я уже сказала, по-моему, скверно, что все подростки на свете, судорожно скрючившись, сгорбившись…

Она показала, какую именно вредную и неправильную позу принимают подростки.

– Поэтому шея испытывает постоянное чрезмерное напряжение. Особенно это опасно для растущего организма. Дело даже не в том, что страдает конкретная область тела, а в том, что подростки постоянно зациклены на одном. Тебе нравится сок? Я его только что выжала.

И словно в доказательство своих слов она высоко подняла целый и невредимый, еще не выжатый апельсин. Когда Томас не отреагировал и на это, а продолжал безмолвно глядеть на нее умоляющим взглядом, она притворилась, будто бросает в него апельсин. И тотчас же рассмеялась, чтобы он понял, что это всего-навсего шутка, детская игра, но он вздрогнул и закрыл лицо руками. Батюшки мои.

– Ах, прости, – сказала она. – Но рефлексы у тебя феноменальные, Томми. Тебе кто-нибудь уже об этом говорил?

Мальчик бросил недоверчивый, но все-таки уже не столь несчастный взгляд на свои собственные руки. Фрау Триглер ободряюще кивнула.

Она подала ему тост с ветчиной и сыром.

– Можешь не доедать, если не захочешь. Я вполне это понимаю. Ранним утром мне тоже не съесть много. А потом, если переешь, только лишишь тело необходимой крови, она тогда вся устремляется в область живота, помогать пищеварению, а мозгу достается совсем мало. Не критически мало, но все-таки. Это заметно прежде всего по тому, что после еды всегда ощущаешь усталость. А вот без этого лучше обойтись. Сегодня утром нам это совершенно ни к чему. В конце концов, твои домашние задания ведь сами себя не выполнят. Кстати, а как с ними? Много задали? Я с удовольствием тебе помогу, но должна признаться, мои школьные годы миновали давным-давно, куда быстрее, чем мне хотелось бы. Хочешь скажу, сколько мне лет?

Томас медленно-медленно жевал тост.

Фрау Триглер показала на него своим мобильным и повторила вопрос, по-прежнему веселым тоном.

Он пожал плечами.

Фрау Триглер опустила руки, глубоко вздохнула и двумя пальцами взяла себя за переносицу.

– Окей, – сказала она, – окей, послушай, Томми. Я понимаю, что тебе сейчас очень-очень тяжело. Мне тоже очень-очень тяжело, можешь мне поверить. Для меня это столь же новая, непредвиденная ситуация, как и для тебя, понимаешь? Но ты время от времени должен со мной разговаривать, иначе… Иначе мне начинает казаться, что на самом деле ты меня не слушаешь. Понимаешь? Что мои слова ты вообще никак не воспринимаешь. Что я, так сказать, говорю со стенкой. Поверь, я понимаю твое состояние, честно, мне тоже больше всего хочется, чтобы все снова наладилось и стало таким, как было до звонка в учительскую. Но, поскольку колдовать мы, к сожалению, не умеем, нам, то есть тебе и мне, остается только сообща упорно работать, ведь правда же? Ты можешь это для меня сделать?

Мальчик с измученным видом смотрел в пустоту. Он перестал есть, да и к апельсиновому соку не прикоснулся. Он просто сидел и глядел в одну точку. Фрау Триглер сунула мобильный в карман и подошла к Томасу.

– Томми, – произнесла она, – я должна тебе что-то сказать. Я вчера не сказала тебе всей правды, потому что… потому что мне это тоже было тяжело, понимаешь? То есть вся эта непредвиденная ситуация угнетает и меня тоже. Однако может случиться так, что некоторое время тебе нельзя будет вернуться домой. Понимаешь, что я хочу сказать? Как долго это продлится, я тоже не знаю, речь может идти о нескольких неделях или, в самом благополучном случае, о нескольких днях. Но я не могу обещать тебе, что этот кризис минует быстро.

Мальчик по-прежнему молчал. Новая информация изо всех сил пыталась пробиться в его сознание. На пальцах и на ладонях у него выступили красные пятна. Лицо приобрело оттенок белой старательной резинки.

– Это не значит то, что ты сейчас наверное думаешь, – поспешно добавила фрау Триглер, – то есть не значит, что твоей маме на самом деле плохо, то есть по-настоящему плохо, так плохо, что она, возможно, больше не выздоровеет. Нет. Она в любом случае поправится, слышишь?

Томас кивнул. Он держался за эти уверения.

– Хорошо, – подытожила фрау Триглер. – Ведь такие недоразумения, возникающие в самом начале отношений, часто трудно бывает потом устранить, если не искоренить их сразу.

Дополуденные часы они провели за вырезанием узоров. Томас, который уже немножко вырос из таких развлечений, проявил себя в них вполне достойно. В конце концов он вырезал весьма сложный узор, основанный на регулярных повторах и чем-то напоминающий церковные витражи. Круглые элементы чередовались в нем с изящными остроконечными. Фрау Триглер похвалила его за это. Она взяла узор и повесила на свою доску-ежедневник.

– Вот, пусть он всегда будет у меня перед глазами! – сказала она.

Томас тем временем снова и снова пытался дозвониться до кого-то из домашних. Фрау Триглер показала ему, какую клавишу быстрого набора нужно для этого нажать на ее мобильном. Он раз за разом подолгу держал на ней большой палец, словно надеясь тем самым усилить посылаемый сигнал. В какой-то момент он попросил у нее телефонную книгу – ему пришло в голову еще что-то. Фрау Триглер посмотрела на него, опустила глаза, глубоко вздохнула и прижала руку к груди, будто он задал ей очень неприятный, слишком личный вопрос, а потом сказала:

– У меня нет телефонной книги. К сожалению, Томми.

Томас окинул комнату взглядом. Его мозг лихорадочно работал над решением этой проблемы. По лицу было заметно, что он напряженно думает. Но не успел он спросить фрау Триглер, не может ли она достать для него телефонную книгу или попросить у соседей, как она встала, отобрала у него телефон и жестом велела следовать за собой.

– Томми, полагаю, нам надо немного поговорить, – сказала она. – Я тебе уже говорила, нельзя исключать, что ты довольно долго не сможешь вернуться домой, потому что твоя мама… Видишь ли, дело в том, что немного раньше, пока ты был в туалете, я быстро поговорила по телефону с людьми оттуда. Да, прошу прощения, я должна была поделиться с тобой сразу же, но была не совсем уверена, что они мне скажут. Итак. Твоей маме хорошо. То есть, разумеется, хорошо, насколько это возможно, учитывая все обстоятельства. В ее состоянии наблюдается прогресс, сказали они. Но она еще не может о тебе… Она еще не в силах, Томми, ты должен понять…

Она подождала какое-то мгновение, давая ему возможность усвоить информацию. Потом положила мальчику руку на плечо и сказала:

– Томми, не знаю, может быть, ты делаешь это специально, но… То есть, когда ты вот так смотришь в пустоту… Окей, я понимаю, что тебе сейчас трудно, и ты вообще не замечаешь, что происходит вокруг, но… Боже мой, уделяй мне хотя бы изредка немножко внимания, Томми, мне кажется, это же не очень утомительно, ведь правда?

Готовя обед, фрау Триглер включила музыку. Она выбрала диск с увертюрами к знаменитым операм. Вполголоса подпевая, она время от времени сетовала, что так и не научилась петь по-настоящему, и только спустя целую минуту заметила, что Томас опять плачет. Сейчас он действительно был похож на маленького ребенка – испуганный, совершенно потерянный, пальцы у него были сплошь в красных пятнах и слиплись от соплей, по щекам сбегали слезы, воротник рубашки промок.

– Ах, – выдохнула фрау Триглер, отставив мерный стакан.

Она подошла к Томасу и села рядом.

– Томми, я точно знаю, как все это расстраивает. Но пожалуйста, посмотри на меня, хотя бы на минутку! Я тебя прошу! Не плачь, все будет в порядке, только не пытайся все время замыкаться в себе. От этого любые отношения только страдают. Лучше, если ты всегда будешь рядом со мной, здесь и сейчас, понимаешь?

Мальчик ее словно бы не замечал. Размазывая слезы по запачканному лицу, он снова и снова повторял одни и те же слова:

– Хочу к маме! Хочу домой!

Фрау Триглер на секунду закрыла глаза, собралась с силами и произнесла:

– Окей, знаешь что? Я тебе кое-что расскажу. Это случилось со мной несколько лет назад. Знаешь, очень похоже на то, что происходит сейчас с тобой. Тогда я, ну, скажем, потеряла кого-то, кто был мне очень дорог. Кто играл важную роль в моей жизни. А после того, как он ушел, в моей жизни начался очень трудный период, я не могла выйти из дома или общаться с другими людьми. И тут одна подруга подарила мне книгу. Эту книгу написал тибетский монах, который подробно изучал феномен расставания и скорби. Он читал лекции в разных университетах, и вот, Томми, в своей книге он пишет, что мы, западные люди, в тяжелые моменты сосредоточиваемся только на том, что они тяжелые. И оттого наши проблемы становятся неразрешимыми. Они становятся все более и более трудными, и в конце концов подавляют нас. А он советует людям, напротив, мыслить позитивно и превращать любой момент жизни, даже тяжелый, в некий вызов. Томми, пожалуйста, посмотри на меня!

– Хочу домой! – рыдал мальчик.

– Ах, Томми, Томми, – вздохнула фрау Триглер, – знаешь, говорить с тобой нелегко. Но я готова это понять. В общении это тоже важно, ты согласен? Важно стараться понять другого. Проявлять терпение. Ты же видишь, я делаю для тебя все. Но мне хотелось бы, чтобы ты тоже хотя бы немного постарался не уходить в себя. Ну, хотя бы попробуй! Я не хочу раз за разом разговаривать со стенкой, у меня уже сил нет.

На протяжении оставшихся выходных она снова и снова упрекала его в том, что он ее не слушает и не желает воспринимать то, что она говорит. Иногда она хватала его за руку и просила не замыкаться в себе, впустить ее в его жизнь, она ведь так старается, она заботится о нем, а что делает он, он отгораживается от нее, уходит в себя. Она переоделась в более облегающую одежду и каждые несколько часов заново красила глаза. За ужином, который они ели в более или менее полном молчании перед телевизором (воскресным вечером повторяли фильм «Тихушники» с Робертом Редфордом), фрау Триглер внезапно сказала ему, сколько ей лет: сорок три года. И тотчас же спросила, верит ли он в это. Когда он всего-навсего пожал плечами, она схватила пульт дистанционного управления и выключила звук. Не отключив динамики сразу, а несколько раз быстро понижая громкость кнопкой с изображением минуса, пока телевизор не умолк совершенно, а актеры не стали исполнять жутковатые пантомимы. Она положила пульт на диван.

– Мне сорок пять, – сказала она ему. – Ну что, доволен?

А через некоторое время произнесла:

– Смотри свой фильм.

– Простите, – выдавил из себя Томас.

Казалось, он вот-вот опять расплачется. Тут фрау Триглер обняла его за плечи и сказала, что гордится им. Да, действительно гордится. Просто невероятно гордится. Он не только обнаруживает удивительное самообладание перед лицом всей этой трагедии, кардинальным образом меняющей его жизнь, но и по-настоящему активно работает над собой. Он-де стал более открытым, готовым идти ей навстречу. Она снова может преисполниться надежды и поверить в будущее. В данной ситуации может показаться, что это чрезмерная роскошь, но она не может позволить себе жить без надежды, какой бы ненужной роскошью эта надежда ни казалась. Она спросила, понимает ли он, что она имеет в виду. Томас искоса взглянул на нее.

В понедельник утром, когда Томас собрался было в школу (демонстрируя при этом особое усердие), она мягко остановила его и спросила, неужели он не слушал. Томас со слегка удивленным, но настороженным выражением лица замер на пороге спальни.

– Разве я не говорила тебе, что тебе не надо в школу? – спросила она.

Он покачал головой. Щеки у него покраснели. Он сжал кулаки. Подошел ближе к ней.

– Странно. Я уверена, что я тебе говорила. Мы как раз тогда ужинали. Я рассказала тебе о звонке в учительскую, неужели ты забыл? Гм, я совершенно уверена, что об этом упоминала. Как сейчас помню, при каких именно обстоятельствах я тебе об этом рассказывала. Вероятно, ты опять все прослушал, Томми.

Последовала пауза. Потом Томас произнес:

– Ты сказала, что мне можно домой.

– Томми, – терпеливо принялась втолковывать фрау Триглер, – я уже пыталась тебе это объяснить. К сожалению, не все так просто, не все такое черно-белое, каким тебе представляется. Не всегда все проходит гладко. У меня тоже есть чувства. У меня тоже есть своя внутренняя жизнь, понимаешь? Я что-то тебе объясняю – а ты через пять минут снова все забываешь. У тебя просто в одно ухо влетает, а из другого вылетает. Тихо и таинственно изглаживается из памяти. Томми, мы же все это уже обсуждали.

– Но я, – начал было мальчик, – я…

Он не знал, какие еще аргументы привести.

– Я знаю, что сегодня понедельник, знаю, что ты хочешь в школу. Да-да, да-да. Но поверь мне, не все происходит так, как тебе кажется, Томми. Боже мой…

Она отвернулась и, словно обняв, обхватила себя руками. Потом стянула на груди полы тонкого, как паутинка, кимоно, в которое облачилась сегодня утром. Она попыталась сдержаться, чтобы не разреветься, но потом ожесточение взяло верх, и она тихо заплакала. Не говоря больше ни слова Томасу, она подошла к кожаному креслу у стеклянного столика и села. Она плакала, тихо кивая головой и время от времени с шумом втягивая воздух.

Томас подошел к ней и остановился рядом.

– Пожалуйста, – произнесла она, – оставь меня. Я тебе потом приготовлю поесть, ладно? А сейчас оставь меня, пожалуйста.

– Но я же, – начал было мальчик, протягивая к ней руку.

Она отпрянула.

– Пожалуйста, дай мне посидеть спокойно.

– Эвелин, – взмолился Томас.

– Пожалуйста, – произнесла фрау Триглер голосом, словно вставшим на цыпочки.

Она прикрыла глаза. По ее телу пробегали едва заметные волны. Томас, словно для того, чтобы переключить на другой канал, прикоснулся к ее плечу, к голове, даже к уху, он явно не знал, что делать, не существовало никого, кроме этой женщины, и она у него на глазах точно таяла, растекаясь.

– Я же только, – сказал он.

– Ну, хорошо, – кое-как сумела выдавить из себя фрау Триглер. – Это не твоя вина. Я должна была прилагать больше усилий. Я была слишком нетерпелива, Томми. – Ее оцепенение прошло, по крайней мере, отчасти, и она положила руку на руку мальчика. – Ничего, пустяки, все окей. Ты же знаешь, как это бывает.

Она продолжала бороться и на сей раз овладела собой.

– Я уже успокоилась, все хорошо, – заверила она. – Мы добились немалого прогресса.

Она улыбнулась.

– Можно мне завтра в школу? – спросил Томас.

Осторожный тон, которым была произнесена эта фраза, пожалуй, мог снова привести ее в отчаяние, однако она сохраняла спокойствие. Она сказала:

– Может быть. Завтра посмотрим. А сейчас мне надо позвонить. Позже поговорим. Окей?

– Окей, – согласился мальчик.

– Можешь пойти поиграть, если хочешь, – предложила она.

Она отерла слезы. Потом встала, прошла в угол, где лежал ее телефон. После уединилась в ванной, чтобы поговорить без помех. Но не дозвонилась.

– Ты говоришь, что слушаешь, но я-то знаю, что это не так и что ты на самом деле витаешь в облаках.

Они снова вырезали узоры из бумаги, но Томас явно думал о чем-то своем. Эвелин уже успела пожаловаться на своего нового партнера своему психотерапевту. А чем занимается ее новый спутник жизни, спросил психотерапевт. Производством бумаги, сказала фрау Триглер. А потом уточнила, что даже это он, мол, делает без всякого увлечения. Она серьезно подумывает от него уйти. Не стоит так быстро терять терпение, полагал психотерапевт.

Придя домой, она обнаружила, что Томми подавлен и расстроен. Пока ее не было, он открыл несколько шкафов, и теперь почти без перерыва спрашивал ее, нельзя ли на минутку заехать к нему домой, ему нужны разные вещи, в том числе для школы. А еще спросил, не могут ли они навестить маму в больнице.

Фрау Триглер только молча покачала головой.

– Томми, – сказала она, – Томми, я уже пребываю в растерянности. То есть я… Знаешь, я постоянно вспоминаю тот день, когда зашивала тебе губу. Когда ты…

Она закрыла лицо рукой, испустив приглушенный вздох. За окном зазвонили колокола, невнятно, неритмично перешептываясь.

Томас встал. По нему было видно, что здесь, в ее квартире, ему уже невыносимо. Он стал покусывать себя за запястье. Это зрелище вернуло фрау Триглер на твердую почву реальности.

– Окей, Томми, до сих пор я не хотела верить, что это, возможно, проблема твоего поколения. Я имею в виду способность концентрироваться максимум в течение семи секунд, а все, что длится дольше – для вас белый шум. Но теперь я думаю, что это хотя бы отчасти верно. Вам в школе нужно больше мастерить, заниматься ручным трудом. Учиться совершать точную, требующую детальной координации последовательность действий. Вот это реальная, всеобъемлющая стимуляция работы мозга. Вместо того, чтобы постоянно сидеть перед телевизором или писать друг другу эсэмэски. Ведь если так долго сидеть, подавшись вперед, от такой позы страдает позвоночник и портится осанка.

Была среда, начало седьмого. Колокольный звон смолк. Вместо него в комнату теперь долетал тихий шум дождя. В спальне было открыто окно.

– Окей, – сказала фрау Триглер. – Знаешь, что, Томми? Я не думала, что когда-нибудь дойдет до этого, но…

Пальцы у нее задрожали. Она встала и сходила за кофтой. При этом она что-то бормотала себе под нос. Томас сказал, что хочет домой. Всего на несколько часов. Домой.

– О Боже, – тихо простонала фрау Триглер, прижав кулак ко рту, чтобы не потерять самообладания. – Почему ты это делаешь? Ну, почему ты такой?

Шнурки мальчику она завязала холодными, как лед, пальцами. Она сама это заметила и подышала на них, чтобы хоть немного согреть. Шапки у него с собой не было, и она надела на него ту, что осталась у нее от прежних времен. Это была серая вязаная шапка с тонким, напоминающим фитиль, шнурком, торчащим на макушке и то и дело падавшим Томасу на лицо. Он помог ей перенести несколько картонных коробок из квартиры вниз, в машину, и загрузить в багажник. Наконец, фрау Триглер заперла входную дверь на два оборота и сунула связку ключей в наружный карман плаща. В тот раз, когда они ехали со школьной парковки к ней домой, она посадила его сзади, а теперь – рядом с собой, спереди, на пассажирское сиденье. Радио, которое, не успела она завести машину, разразилось каким-то песнями, она тотчас же выключила, раз провела рукой по шапке, плотно облегавшей голову мальчика, и сказала ему, что, как бы там ни было, она попытается увидеть во всем, что случилось, положительный смысл. Потом они тронулись с места.

Дождь вскоре перестал, стеклоочистители улеглись, а когда отопление понемногу нагрело салон, пропали и облачка пара, которые выдыхали они оба.

– Я понимаю тебя, – произнесла фрау Триглер, – я правда тебя понимаю.

Они остановились на парковке позади какого-то давно закрытого супермаркета. Поблизости никого не было, только два человека стояли в некотором отдалении на автобусной остановке, держа над головами разноцветные зонтики. Фрау Триглер выключила зажигание и сказала Томасу, что скоро вернется. Она просто немного пройдется. А потом они наконец поедут к нему домой. Пусть пока послушает радио, если хочет.

Когда она распахнула дверь, в салон хлынула вечерняя прохлада. Она вновь захлопнула дверь, и мир снова обрел расплывчатые очертания, как за стеной воды. Теперь по почти совершенно безмолвному пространству двигалась слегка склоненная, женственная фигура Эвелин Триглер, руки ее были плотно прижаты к груди, пальцы сжимали висящий на шее шарф. Рядом с несколькими белыми контейнерами, назначение которых угадать было трудно, стояло маленькое строение, кирпичная башня, похожая на дымовую трубу, однако возвышавшуюся не на крыше другого здания, а прямо на земле. Фрау Триглер подошла к этой башне, в передней стене которой угадывалась узенькая, словно нарисованная, дверь. Она нажала на крохотный звонок и подождала. Поднесла к губам холодные, как лед, пальцы и подышала на них. Изо рта у нее вырвалось облачко пара. Спустя некоторое время какой-то человек открыл дверь и вышел к ней. Они подали друг другу руки. Человек спросил, не хочет ли она войти, сопроводив свое предложение соответствующим жестом, но фрау Триглер махнула рукой, мол, нет, не стоит. Потом она что-то вынула из кармана и протянула своему знакомцу. Тот поначалу воззрился на нее с удивлением, его озадачил искусственный лисий хвост, потом вгляделся, заслоняя глаза от света, в припаркованную машину и едва заметно кивнул.

– Опять не удалось? – тихо спросил он.

– К сожалению, – ответила фрау Триглер.

– Вот на сей раз не могу, – сказал он. – Сожалею.

Фрау Триглер опустила глаза.

– Я так и думала, – проговорила она.

Когда она передавала ему ключи от квартиры, они выскользнули у нее из рук, а когда он нагнулся за ними, стало понятно, что на нем форма санитара. В складках засученных рукавов виднелся красный крест. Он сунул ключи в карман, поблагодарил, отвесив едва заметный поклон, в котором можно было различить что-то похожее на грусть или даже сострадание, и хотел было на прощание обнять ее, но фрау Триглер ограничилась тем, что протянула ему руку. Мужчина отступил на шаг, взял ее ладонь в свою и пожал. И скрылся в своем маленьком, напоминающем башню, строении возле контейнеров.

Фрау Триглер вернулась с серьезным, невозмутимым лицом. Прежде чем повернуть ключ зажигания, она еще раз подышала на пальцы, и машина двинулась дальше.

Она попросила Томаса назвать ей точный адрес. Хотя он не смог описать дорогу, он упомянул расположенный неподалеку магазин игрушек, у входа в который стояли несколько аркадных игровых автоматов, и фрау Триглер поняла, куда ехать. В пути Томас вел себя совершенно спокойно. Время от времени, сворачивая на ту или иную улицу, фрау Триглер повторяла: «Да-да» или «Да-да, вот именно».

Они остановились там, где было нужно. Фрау Триглер поставила машину на ручной тормоз и вытащила ключ. В машине было тихо. Томас держал портфель на коленях.

– Окей, Томми, – сказала фрау Триглер. – Знаешь, я хотела бы сказать тебе, что я действительно немного, ну, немного удивлена. И разочарована. То есть я не думала, что этим все кончится. Честно. Но хорошо, окей. Я хочу сказать, вероятно, всегда нужно поступать, как считаешь правильным. А ты… сделал свой выбор. Сделал выбор за нас обоих, так сказать. И я действительно не могла себе представить, что этим кончится.

Она покачала головой и провела рукой по шее и левой груди.

– Ты не зайдешь ко мне домой? – спросил Томас.

Судя по его взгляду, он боялся того, что, возможно, ожидает его в ярко освещенных комнатах родительского дома. Его испуганный вид порадовал ее, но и это сейчас уже не играло роли.

– Нет, Томми, – сказала фрау Триглер. – Я не могу. Я уже и так вложила слишком много сил и эмоций. Во всё это. В нас. Понимаешь?

Томас неотрывно смотрел на светлые окна. В них не было заметно никакого движения, никаких теней или очертаний предметов. Только свет. Потом он отстегнул ремень безопасности и взялся за ручку двери.

– Еще секунду, пожалуйста, – попросила фрау Триглер, мягко удержав его за плечо. – Я хотела сказать тебе еще кое-что. Твоя мама… знаешь, ей наверняка стало лучше. Я в этом почти уверена. Она ведь очень сильная, правда же? То есть по своей сути, ведь так?

Томас ничего не ответил на это. Он только посмотрел на руку, лежавшую у него на плече. Фрау Триглер отпустила его.

– Окей, иди, – произнесла она. – Я тебя не задерживаю. Я хотела сказать тебе еще только одно, Томми. Я действительно очень старалась. Я пыталась полностью забыть о самой себе, о своих желаниях и ожиданиях…. А ты. А что делаешь ты.

– Простите, – сказал Томас.

Эвелин молча кивнула и печально опустила глаза долу. Потом втянула нижнюю губу, немного покачала головой и сказала:

– К сожалению, просить прощения уже поздно.

Томас выбрался из машины. На ходу он закинул на плечо портфель, как будто хотел сделать вид, что только что пришел из школы.

Фрау Триглер не стала дожидаться мгновения, когда откроется дверь и Томаса поглотит чужой, зловещий дом. Она завела мотор и поехала по вечерним улицам, вдоль огней магазинов и беззвучной сутолоки городского центра. Ее руки спокойно и уверенно лежали на руле, и только когда автомобиль слегка подпрыгивал на неровностях, она слышала, как тихо шуршат, сталкиваясь в багажнике, картонные коробки, в которых были сложены ее вещи.