Текст книги "Маркус и Сигмунд"

Автор книги: Клаус Хагерюп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

– Да.

– Если не хочешь, то не надо.

– Хочу, – сказал Маркус.

– Правда?

– Да.

– Верю, – сказал Сигмунд. – Я знаю, что ты мне никогда не врешь.

– Сигмунд?

– Да?

– А ты можешь сделать еще фруктового салата?

– Сделаю столько, сколько в тебя влезет, и знаешь почему?

– Нет.

– Потому что ты его заслужил, – сказал Сигмунд и пошел на кухню.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Маркус спал совсем мало и, входя вместе с Сигмундом в школьные ворота, чувствовал себя зябко. Сигмунда же встречали с восхищением и уважением. Ученики стайками собирались вокруг. Многие ехали домой последним поездом и заметили, что он сидит вдвоем с Бентой. В тихом вагоне. Очевидно, многие подумали, что они теперь парочка, а Петтер Фредриксен напрямую об этом спросил. На это Сигмунд только улыбнулся и толкнул Маркуса, который тоже улыбнулся и толкнул Сигмунда в ответ так, что Петтер Фредриксен тут же помчался оповещать всю школу о радостном событии. Бенты не было видно, и когда Маркус спросил Эллен Аронсен, не видела ли та Бенту, она сказала, что Бента не пришла сегодня в школу.

– Ее отпустили, потому что ей надо в студию писать новый альбом, – объяснила она. – Поговори с ней, когда она вернется.

– О чем это тебе надо поговорить с Бентой? – полюбопытствовал Сигмунд.

– Да так, ни о чем особенном, – ответил Маркус.

В этот момент раздался звонок, и, хотя он здорово устал после бессонной ночи, он первым вошел в дверь.

Сигмунд был королем школьного двора. В классе это уже не было так однозначно. Учитель Воге сперва его не узнал, а когда узнал, улыбнулся как-то необычно весело.

– Ну и ну, что это у нас тут такое?

– И я об этом же думаю, господин Воге, – сказал Райдар. – По-моему, это – девчонка.

– И мне так кажется, – встрял Пер Эспен. – По-моему, ее зовут Сигрюнн. Да, Райдар?

– Будь я на твоем месте, Пер Эспен, – ласково проговорила Эллен Кристина, – я бы уже давно перестала каждый раз переспрашивать Райдара.

– Да, – подтвердила Муна, – потому что рано или поздно каждый из вас пойдет своей дорогой и тебе придется полагаться только на себя.

– Сигрюнн, – пробормотал Пер Эспен. – По-моему, ее зовут Сигрюнн.

– Вот как, – сказал Воге и медленно направился к Сигмунду, сидевшему рядом с Маркусом за последней партой. – Значит, у нас здесь появилась маленькая Сигрюнн.

– Честно говоря, учитель, – отозвался Сигмунд, – не кажется ли вам, что Сигрюнн очень даже большая?

– Да что ты, – сказал Воге. – А может, тебя зовут Рэпмунд, а?

– Нет, – ответил Сигмунд. – Меня, вообще-то, зовут Сигмунд.

– Ах, у нас еще и серьга в брови, – продолжал учитель. – Настоящее серебро?

– Нет, – вмешался Маркус, – хирургическая сталь.

Воге удивленно на него посмотрел:

– Ах так, Маркус. Хирургическая сталь. А ты откуда знаешь?

– Я был с ним, когда он…

– Вам тоже стоит что-нибудь красивое прицепить на лицо, господин Воге, – сказал Сигмунд. – Вас бы это украсило.

– Мы не сидим в шапках на уроках, Рэпмунд! – сказал Воге, один из немногих, кто не засмеялся над репликой Сигмунда.

– Нет, здесь в шапке сижу я один, – ответил Сигмунд.

Воге стукнул кулаком по парте.

– Снять шапку! – рявкнул он.

Сигмунд снял. Секунду Воге стоял и смотрел на него, потом запрокинул голову.

– Кукарекууууууу! – залился он.

– Именно, учитель, – сказал Райдар, – кукареку!

– Согласен! – крикнул Пер Эспен в восторге. – Кукареку!

Тут поднял руку Петтер Фредриксен. Воге, все еще забавляющийся своим петушиным криком, кивнул ему.

Петтер Фредриксен не был самой видной фигурой в классе. Он был тихим, спокойным мальчиком, каждый день выполнявшим домашнее задание и получавшим лучшие оценки за поведение. Воге часто ставил его в пример другим ученикам.

– Да, Петтер, – сказал он. – В чем дело?

– Так нельзя, учитель.

– Что?

– Нельзя кукарекать на ученика только из-за того, что у него такая прическа, как у Сигмунда.

В классе воцарилась тишина. Петтер Фредриксен встал. Он не был взбудораженным, даже злым не был, просто серьезным. Воге одернул рукава пиджака, как всегда, когда не знал, что сказать.

– Я… – начал он, – я ведь не совсем кукарекал, можно сказать…

– Да, – встрял Пер Эспен в восторге. – Вы кукарекали так: «кукареку»! И мы с Гайдаром совершенно согласны, да, Райдар?

– Тихо! – сказал Воге.

– Хорошо, – пробормотал Пер Эспен. – Но вы сказали «кукареку».

– Вы издевались, – продолжал Петтер Фредриксен.

Воге все одергивал и одергивал рукава. Маркус почувствовал, что почти проснулся. Воге откашлялся:

– Ладно, ладно. Я ведь не совсем…

– Совсем, – спокойно сказал Петтер Фредриксен. – Вы отлично знаете, что Сигмунд не девчонка. И его зовут не Рэпмунд. Мне кажется, не стоит пытаться удачно шутить за его счет. Учитывая, какой серьезной проблемой на сегодняшний день является издевательство в школах, вы, как учитель, должны являть положительный образец для подражания. В конце концов, вы же задаете нам тон. Вы не согласны, господин Воге?

Воге прочистил горло:

– Да, но…

– Это все, что я хотел сказать, – закончил Петтер Фредриксен и сел.

Воге застыл на месте. Он вдруг показался Маркусу каким-то крошечным. Как это папа однажды сказал? Всем нужно утешение. Он поднял руку.

– Да, Маркус, – сказал Воге. Рукава пиджака он натянул почти до пальцев.

– Это не страшно.

– Что?

– Что вы кукарекали.

Сигмунд встал и вытянул руку.

– По-моему, это было очень даже весело, – сказал он. – Вы удачно изобразили петуха, учитель.

Воге отдернул рукава обратно и взял его за руку:

– Ты так думаешь?

– Да, – серьезно ответил Сигмунд. – Вы даже были похожи на петуха.

– Правда? – спросил Воге.

– Да! – выкрикнули двадцать четыре ученика.

– А вы можете повторить? – попросил Сигмунд.

Маркус уже не понимал, кто над кем издевается.

Воге, похоже, тоже не понимал, потому что он растерянно огляделся. В конце концов он нашел самый простой выход. Он отпустил руку Сигмунда и похлопал его по плечу.

– О'кей, Сигмунд, – сказал он. – Скажем так: было весело, но нам надо заниматься. Садись и надевай шапку. Иначе все девочки в классе будут вести себя как в курятнике. Нет, Петтер, сейчас я не издеваюсь!

* * *

Остальные уроки прошли как обычно, только Сигмунду все время приходилось отвечать на вопросы о его отношениях с Бентой. Он говорил недомолвками и очень таинственно, не рассказывая толком ничего. Маркус не знал, чему верить, но он и не хотел спрашивать. Он знал, как Сигмунд относится к Бенте. Если она вдруг заинтересовалась им, то это только к лучшему, потому что тогда он может не переживать, что она влюблена в него. Они больше не говорили о рэп-группе, и Маркус слабо надеялся, что фронтмен уже оставил эту идею.

Когда они собрались идти домой после уроков, Сигмунд оттащил его к велосипедной стойке.

– Подождем здесь, – сказал он.

– Кого?

– Муну и Эллен Кристину.

Сигмунд договорился встретиться с девчонками? Замечательно. Интересно, что они сегодня придумают.

– Вот как, – сказал Маркус вслух. – Что-то особенное сегодня?

– Да, они помогут мне подобрать одежду.

– Какую еще одежду? – спросил Маркус и изо всех сил попытался не понять, куда клонит его друг.

– Новую одежду, – пояснил Сигмунд. – Ты же не сможешь носить эту, когда будешь играть.

Маркус не хотел сдаваться. Он согласился играть на ударных, но он не соглашался ходить в новой одежде. Ему было очень уютно и в старой, и он совершенно не собирался менять ее раньше срока.

– Я же буду за барабанами.

– А когда ты будешь выходить на сцену?

– Какую еще сцену?

– Сцену, на которой мы будем играть наш презентационный концерт.

– Что еще за «презентационный концерт»?

– Концерт, о котором я договорился с директором. Он будет через две недели, – сказал Сигмунд.

Маркус почувствовал, что все начинает рушиться. Он не рассчитывал ни на какой презентационный концерт. Он рассчитывал, что, как только они порепетируют пару раз, Сигмунд поймет, что «Мэкакус М» не пробьется и группа умрет, так и не родившись. А теперь, оказывается, он уже получил разрешение директора сыграть презентационный концерт в школе. Одно это уже плохо. Мысль о публике радости не добавляла. Маркус представил себе, как сидит скрючившись, напуганный до смерти, за гигантской ударной установкой и в смятении колотит вокруг, пытаясь заглушить раскаты смеха Райдара и Пера Эспена, стоящих вплотную к сцене с огромным плакатом в руках:

«КЕМ ТЫ СЕБЯ ВОЗОМНИЛ, МЭКАКУС?»

– Но мы даже не начали репетировать, – сказал он.

– Именно, – ответил Сигмунд. – Можем начать вечером.

– Но нам же нечего еще репетировать.

– Я состряпал пару песенок.

Маркус попытался думать. Должен же быть какой-то способ остановить это безумие. Хорошо, у Сигмунда есть уверенность в себе, но ведь это рискованней, чем отправиться на Северный полюс на роликах. Что ему сказать? Вот, он придумал:

– Чур, чур, чур, – сказал он.

– «Чур» что? – спросил Сигмунд.

– У меня нет барабана, – сказал Маркус и развел руками.

– Ничего страшного. Можешь одолжить установку у моего двоюродного брата.

Маркус обернулся. Эллен Кристина улыбалась ему. Прямо за ней стояла Муна. То же чувство Маркус испытывал в Тиволи в Копенгагене, когда впервые катался на «американских горках».

* * *

Придя в пять часов вечера, девчонки принесли тот же чемодан, что и прошлый раз. Кроме того, у них был сверток, который Муна вручила Маркусу, как только он открыл дверь.

– Поздравляю, – сказала она.

– С чем?

– С сегодняшним днем, – сказала Муна.

– А что, сегодня какой-то особенный день? – спросил Маркус и взял сверток.

– Да, – ответил Сигмунд за его спиной. – Сегодня первый день всей твоей оставшейся жизни. Ты не развернешь сверток? Он и от меня тоже.

– Большое спасибо, – сказал Маркус. – Мне уже интересно.

– И нам тоже, – сказала Эллен Кристина.

Маркус развернул сверток.

– Нет, спасибо, – сказал он.

– «Нет, спасибо» что? – поинтересовался Сигмунд.

– Я не хочу.

– Тебе не нравится? – спросила Эллен Кристина.

– Нет.

– По-моему, это черная неблагодарность, – возмутилась Муна.

– Они мне не нужны, – сказал Маркус.

– Они не такие, как обычно, – встрял Сигмунд. – Они особенные.

– Вижу, – заметил Маркус.

– Может, примеришь сразу же? – спросила Эллен Кристина.

– Нам так интересно, как ты будешь выглядеть, – сказала Муна.

– Я не хочу, – отрезал Маркус.

– Большое спасибо, – сказал Сигмунд. – Я знал, что на тебя можно положиться.

– Ну ладно, – сдался Маркус и пошел в комнату.

Когда он вернулся, остальные сидели на диване. Они выглядели публикой и чувствовали себя, очевидно, так же, потому что Эллен Кристина захлопала.

– Какой ты классный, – сказала Муна.

– Вовсе нет, – возразил Маркус.

Ему казалось, что нижняя часть туловища отделилась от верхней и начала жить собственной жизнью. Новые штаны были особенными не просто потому, что были рэперскими. Они были особенными рэперскими штанами. Они были из шотландки, и рядом с собственным задом Маркуса можно было в них разместить еще два зада. «Я выгляжу как не до конца надутый воздушный шар», – подумал он и повернулся, чтобы идти в комнату переодеться.

– Отлично, – сказал Сигмунд.

Маркус снова повернулся:

– Что?

– То, как ты повернулся. Повтори-ка.

Маркус повернулся.

Остальные захлопали.

– Походи взад-вперед, – сказал Сигмунд.

Маркус сделал пару осторожных шагов по комнате.

– Я похож на клоуна, – сказал он.

– Нет, – возразила Эллен Кристина. – Ты очень милый.

Иногда люди могут сказать нужное слово, не отдавая себя в этом отчета. Эллен Кристина могла сказать что угодно, и это бы не произвело на Маркуса ни малейшего впечатления. Был только один способ заставить его остаться в штанах, а именно сказать, что он в них «очень милый».

Маркус вынужден был признаться, что пару раз за день испытывал уколы ревности. Он был не железным, и хотя он знал, что его любовь к Бенте невозможна, все-таки не хотел, чтобы она его совсем забыла. Он понял, что она хорошо провела время с Сигмундом накануне. Ладно. Если все шло по плану, они должны потом оказаться вместе. Ладно, ладно. Тогда он послушно будет стоять в тени. Ладно, ладно, ладно, но по крайней мере ему хотелось бы, чтобы она и на него обращала внимание. Хотя бы немного. Она говорила, что считает его очень милым. Уже что-то. Не счастье, конечно, но хоть слабое утешение знать, что иногда она посылает ему мысль: «Вот идет Маркус Симонсен. Я была как-то в него влюблена. Теперь все прошло, но мне по-прежнему кажется, что он очень милый». Не так-то плохо с его стороны на это надеяться. Он никому ничего не портит.

– Ну ладно, – сказал он. – Могу их оставить, если вы так хотите.

– Большое спасибо, – сказал Сигмунд. – Я знал, что могу на тебя положиться.

Уже не первый раз Сигмунд говорил, что может на него положиться, и Маркус считал, что вовсе не обязательно это так в него вколачивать. Он немного подтянул штаны, чтобы почувствовать, насколько они свисали. Свисали они прилично.

– Мне все равно, какие носить штаны, – сказал он. – Меня одежда вообще не интересует.

– Да, – подтвердил Сигмунд. – И, кроме того, их никто не увидит, когда ты будешь сидеть за установкой.

Следующие два часа они примеряли разную одежду, чтобы подобрать что-то подходящее к штанам. Показ мод был довольно-таки вялым. Маркус отказывался читать рэп и не хотел петь. Он быстро и угрюмо выходил из комнаты, один раз поворачивался и так же быстро и угрюмо возвращался. И Сигмунд, и девчонки хлопали и подбадривали его, как могли, но ничто не помогало. Маркусу не нравилась роль модели, и он очень хотел поскорее покончить с показом. Поэтому он сразу же на все согласился, как только Эллен Кристина сказала, что он хорошо выглядит. Белые кроссовки и «кенгурушка» – именно об этом он и думал, к тому же он согласился, что они хорошо подходят к рэперским штанам из шотландки. Поскольку все остались довольны, Сигмунд предложил сделать небольшой перерыв, а Маркус пошел на кухню варить какао. Тем временем в дверь позвонили, и он пошел открывать.

На улице стоял зеленый фургон и двоюродный брат Муны. Его звали Рогер Уле, и ему было двадцать пять лет. Маркус знал его не очень хорошо, только видел пару раз в музыкальном магазине, где Рогер работал. Теперь он с удивлением посмотрел на Маркуса и сказал:

– Привет, крутой пацан! Ты кто?

– Я – Маркус. Я только что переоделся, – ответил Маркус.

– Надеюсь, – сказал Рогер Уле. – Это ты собираешься играть на ударных?

– Да.

– О'кей, но только не говори никому, что одолжил их у меня.

– Почему?

Рогер Уле покачал головой:

– Думаю, ты не будешь возражать, если мы сделаем вид, что незнакомы.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Было восемь часов вечера, и «Мэкакус М» начала свою первую репетицию. Они сдвинули мебель в гостиной, чтобы у фронтмена было достаточно места для перемещения. Сигмунд свободно читал рэп, Муна и Эллен Кристина сидели на диване под окном, а Маркус за ударными в противоположной стороне комнаты. Выяснилось, что на ударных играть не так уж сложно. Конечно, он не был супербарабанщиком, но он стучал, как мог, и помогал Сигмунду держать ритм. Тем более, как оказалось, у вокалиста возникли куда более серьезные проблемы с музыкой, чем можно было бы ожидать после его импровизированного показа мод несколько дней назад. Сейчас он исполнял собственный текст, и Маркус подумал, что Сигмунд поет, может быть, не очень хорошо, зато очень громко. Оба были в новой одежде. Маркус чувствовал себя совсем неплохо. Все-таки он не стал фронтменом и, довольный этим обстоятельством, сидел, спрятавшись за ударными. Иногда его даже настолько захватывала репетиция, что он выкрикивал коротенькое «Yo», когда чувствовал, что это подходит к тексту Сигмунда.

 
– Я теперь рэпер, веселый и легкий.
Послушайте, что говорю я вам, лохи, —
 

проговорил Сигмунд.

– Yo, – сказал Маркус.

– Настоящий рэп – это, в общем, культура, – продолжал Сигмунд.

– У меня ведь к музыке губа не дура.

– Yo, – сказал Маркус.

– Мне нравится музыка, но она не свободна, – вопил Сигмунд.

 
– Поэтому рэп я читаю охотно.
Моцарт, Бетховен, Шуберт и Бах
Рэп не читали, и мне жаль их, чувак.
Музыка их была слабоватой:
Рэпа писали они маловато!
Yo.
 

Маркус закончил номер маленьким соло, а Сигмунд поклонился девушкам.

– Ну и как вам? – спросил он и вытер пот со лба.

– Отлично, – похвалила Эллен Кристина.

– Да, у тебя хорошо получается, – согласилась Муна.

– А текст вам понравился? – поинтересовался Сигмунд.

– Да, – сказала Эллен Кристина.

– Отличный текст, – согласилась Муна.

– А тебе как, Маркус? – спросил Сигмунд, заподозрив, что не все идет так гладко.

– Я не очень-то слушал, – сказал Маркус. – Барабаны немного меня оглушили, но сзади все выглядело хорошо.

– Сзади?

– Да, я же видел тебя только сзади. И выглядел ты отлично, – сказал Маркус и, почувствовав, что звучит не слишком убедительно, добавил: – Просто супер, вообще-то.

– О'кей, – сказал Сигмунд. – Что-то не так.

Все трое покачали головой.

– Нет, – сказала Муна.

– Все будет очень хорошо, – подбодрила Эллен Кристина.

– Уже хорошо, – заметил Маркус, – сзади.

– Нет, – сказал Сигмунд. – Что-то совсем не так. Ты можешь звучать мощнее, Маркус.

– Я?

– Да, как-то хило получалось.

– Что «хило получалось»?

– Партия ударных.

– Я не совсем понимаю, о чем… – начал Маркус, но Эллен Кристина прервала:

– Сигмунд совершенно прав, – сказала она. – Ты должен его заглушать.

– Зачем это?

– Чтобы не было слишком хило.

– Да, – с жаром согласилась Муна. – Тебе надо просто греметь.

– Да, но тогда никто не услышит, что поет Сигмунд, – возразил Маркус.

– Ничего страшного, – сказала Эллен Кристина.

– Да, совсем не страшно, – подтвердила Муна.

– Просто расслабься, – посоветовал Сигмунд. – Я уж как-нибудь донесу свое послание до публики. Повторим. Let's kill them, Мэкакус.

– Что?

– Играй как можно громче, – объяснила Эллен Кристина.

– И даже еще громче, – добавила Муна.

– Хорошо, – сказал Маркус.

Он натянул капюшон как следует и снова уселся за барабаны.

– One, two, three! – выкрикнул Сигмунд.

– Yo! – крикнул Маркус и начал.

Он никогда раньше не играл на ударных и не думал, что ему понравится, но он решил уйти в это с головой. Когда его попросили играть как можно громче, он постарался выполнить просьбу.

Маркус Симонсен не считал себя смелым юношей. Ему лучше удавалось ужасаться, чем радоваться, ему больше нравилось прятаться, чем навязываться, он не был спонтанным, часто пять-шесть раз менял решение, прежде чем приняться за дело, и, как правило, было уже поздно. Теперь вдруг что-то произошло.

Он барабанил палочками и руками, и, пока он стучал, весь его страх и застенчивость ушли и растворились в звуке. Он отбарабанивал себя прочь от всего мучительного к свободе, до того ему неведомой. Он не слышал голоса Сигмунда, он не видел лиц Эллен Кристины и Муны, он просто бил и бил все более дикие ритмы и в этот момент услышал собственный голос:

 
– Я сижу перед вами, мне четырнадцать лет.
Сердце стучит барабанам в ответ.
Думаешь, жизнь – хорошая штука?
А я отвечу: жизнь – это скука.
Я не маленький мальчик, и не большой,
Мне бы родиться на планете иной.
Если б я только мог быть не собой,
Легко читал бы рэп я с тобой.
А так я толком, кто я, не знаю,
И я ли здесь рэп перед вами читаю.
Возраст мой не подвластен тик-такам,
Вот вам мое сердце, вот! Мазафака!
 

И тут все кончилось. Маркус закрыл рот с небольшим хлопком. В комнате воцарилась полная тишина. Сигмунд уже давно перестал петь. Он стоял посреди гостиной, уставившись раскрыв рот на Маркуса. Эллен Кристина и Муна встали с дивана. Казалось, они собираются что-то сказать, но обе молчали. Маркус тоже молчал. Он был в полуобмороке, опустошенный, словно катался на карусели и еще не привык стоять на земле. Единственный, кто что-то сказал, был мужчина, появившийся в гостиной. Он стоял в дверях и только что перестал протирать очки. Теперь он очки надел и обескураженно щурился на Маркуса.

– Мазафака? – прошептал Монс.

Маркус растерянно покачал головой и огляделся. В комнате произошло не так уж много изменений. Вот сидят Эллен Кристина и Муна. Вот – Сигмунд, а в дверях стоит папа. Он не должен там стоять. Маркус почесал затылок. Капюшон явно мешался.

– Привет, папа, – сказал он. – Как ты здесь оказался?

– Взял такси, – ответил Монс. – Это ты меня звал?

– Звал когда?

– Когда крикнул «мазафака», – сказал Монс так тихо, что Маркус едва расслышал.

– Я так крикнул?

– Да, насколько я мог расслышать. Ты смотрел на меня и кричал.

– Мазафака?

Монс кивнул:

– Мне так послышалось.

– Это просто выражение, господин Симонсен, – сказал Сигмунд, который уже начал овладевать ситуацией.

– Выражение?

– Да, – сказала Эллен Кристина. – Маркус читал рэп, понимаете?

Монс снял очки и опять начал их протирать, все еще щурясь на сына.

– Ты читал рэп?

– Да, – ответил Маркус. – Немного.

Монс снова надел очки.

– У тебя джемпер с капюшоном, – сказал он.

– Да, – подтвердила Эллен Кристина, – это «кенгурушка».

Монс все еще смотрел на Маркуса.

– У тебя новые брюки?

– Да, – сказала Муна. – Правда, классные?

Монс покачал головой:

– По-моему, нет.

– Он будет их надевать только на выступления нашей группы, – пояснил Сигмунд.

– Какой еще группы?

– «Мэкакус М», – ответил Маркус.

– Мэкакус?

– Да, господин Симонсен, – сказал Сигмунд. – Наша группа называется в честь вашего сына.

– Его зовут Маркус.

– Я знаю, но мы называем его Мэкакусом.

– Почему это?

– Так круче.

– Не знал, – сказал Монс и начал стягивать пальто.

– Папа? – сказал Маркус.

– Да.

– Ты выздоровел?

– Да.

Сигмунд с сомнением на него посмотрел:

– Это значит, у вас больше нет синдрома хронической усталости, господин Симонсен?

Монс кивнул:

– Да, Сигмунд. Теперь я устаю только иногда, так что, если вы не против, я сяду в кресло и немного отдохну.

И тут Маркус побежал. Со всех ног. Через комнату к дверям. Добравшись до дверей, он кинулся Монсу на шею, обнял его изо всех сил и произнес счастливым, сдавленным от слез и одновременно ликующим голосом:

– Папа, папа! Я так по тебе скучал. Я просто ужасно по тебе скучал.

Если бы не было Сигмунда, Муны и Эллен Кристины, он бы всерьез расплакался, но пришлось сдержаться. Вместо этого он рассмеялся, скомканно и невнятно, но главным образом счастливо. А Монс, все еще не понимавший, что происходит, обнял сына и неуверенно, но радостно произнес:

– Ну, ну, Маркус. Ну, ну, мой рэпер.

Сигмунд захлопал:

– О'кей, народ. Я предлагаю сделать перерыв. Кто-нибудь хочет ужинать?

– Да, спасибо, – хором отозвались девчонки.

– Ужин вот-вот прибудет, – сказал Сигмунд. – А вы, господин Симонсен? Хотите слегка перекусить?

– Да, спасибо, – ответил Монс. – Маркус рассказывал, что ты настоящий шеф-повар.

– Когда-то им был. Теперь я больше интересуюсь музыкой, – коротко ответил Сигмунд.

– Жаль, – сказал Монс. – Я надеялся попробовать что-нибудь из твоих фирменных блюд.

Сигмунд слабо улыбнулся:

– Правда? Хорошо, уж какое-нибудь сырное суфле я всегда смогу состряпать.

Он исчез на кухне. Монс сел в кресло. Маркус сел рядом с девочками на диван. Секунду было тихо. Все ждали, что кто-то другой что-нибудь скажет. В конце концов сказал Монс:

– Тихий ангел пролетел.

Эллен Кристина огляделась:

– Где?

Все засмеялись. Потом опять стало тихо.

– Хорошо было в больнице? – спросила Муна.

Монс кивнул.

– А медсестры были симпатичными? – спросила Эллен Кристина.

– Да, – ответил Монс. – И врачи тоже.

Снова стало тихо. Маркус сглотнул.

– Да, видишь, мы тут основали рэп-группу, – сказал он.

– Вижу и слышу, – заметил Монс.

– Да, – согласился Маркус. – И слышишь.

– Монс, а вы знали, что Маркус умеет читать рэп? – спросила Муна.

– Нет, – ответил Монс. – А ты, Муна, знала?

– Нет, – призналась она. – Понятия не имела. А ты знала, Эллен Кристина?

Эллен Кристина покачала головой:

– По-моему, никто этого не знал. Правда, он очень здорово читал?

– Я не очень хорошо разбираюсь в рэпе, – начал Монс. – Но, по крайней мере, было очень громко и внятно.

Он ободряюще кивнул Маркусу, который чесал голову под капюшоном.

– Было просто очень круто! – сказала Эллен Кристина.

– У тебя суперталант, – сказала Муна.

Маркус попытался почесать спину, но чесалось, конечно, именно там, куда он не доставал. Когда у тебя чешется спина, она всегда чешется в недоступном месте. Двенадцатый закон Маркуса Симонсена.О чем это, собственно, они говорили? Смеялись над ним?

– Да нет у меня таланта, – начал оправдываться он.

– Есть, – настаивала Эллен Кристина.

– Не знала, что ты – король, – сказала Муна.

– И я не знал, – сказал Монс.

– И текст просто шедевр!

Сигмунд стоял в дверях, облаченный во французский передник и шапочку.

– Какой текст? – спросил Маркус.

– Твой текст.

– Гениальный текст, – сказала Эллен Кристина.

– Офигительный, – подтвердила Муна.

– И до ужаса искренний, – сказал Сигмунд.

Маркус не понимал, о чем он.

– До ужаса искренний?

– Да, – повторил Сигмунд. – Невероятно искренний. Кто его написал?

Маркус задумался. Он не мог вспомнить никакого текста. Просто он выкрикивал какие-то слова, рождавшиеся где-то внутри него. Как только он их использовал, они тут же исчезали. Никто, вообще-то, его не писал. Он как бы возникал сам по себе.

Он заметил, как остальные уставились на него.

– Я не специально, – объяснил он. – Просто… мне казалось, это подходит… К музыке, я имею в виду.

– Ты написал его сам? – спросил Монс.

– Нет, – ответил Маркус. – Я ничего не писал. Он пришел в голову на ходу.

Монс обеспокоенно посмотрел на сына:

– И последнее слово тоже?

– Какое слово?

– Не имеет значения.

– Мазафака, – сказала Эллен Кристина.

Монс покраснел:

– Что ты сказала?

– Мазафака, – повторила Муна. – Мазафака – это было последнее слово.

– Ну хорошо, – прервал их Монс. – Как там поживает суфле?

– Суфле поживает превосходно, господин Симонсен. Забавно, что ты, Маркус, тоже сочиняешь тексты. Тогда нас уже двое, – сказал Сигмунд и исчез на кухне.

– Я не сочиняю тексты! – крикнул Маркус ему в спину.

– Сочиняешь, – настаивала Эллен Кристина. – И очень хорошие тексты.

– Куда лучше, чем у Сигмунда, – сказала Муна.

– Вот как! – удивился Монс. – А он тоже пишет тексты? И что за тексты пишет он?

– Это был никакой не текст! – пытался возражать Маркус. – Просто какие-то слова в голову пришли.

Эллен Кристина посмотрела на него и улыбнулась. Не очень широко, но достаточно, чтобы он почувствовал себя лучше.

– Я знаю, – сказала она. – Именно поэтому они и были такие хорошие.

Маркус закрыл глаза и в темноте увидел очертания какого-то лица. Он не мог разглядеть, кто это, но знал, что это – девушка. Он открыл глаза и понял, что ему нравится жить.

* * *

Закончив суфле, которое всем показалось очень вкусным, а Сигмунду – идеальным, девочки пожелали всем спокойной ночи.

Когда они ушли, Сигмунд сказал, что и ему пора идти домой. Он собирался только забрать пижаму и поменять белье на кровати Монса.

– У вас хорошая кровать, господин Симонсен, – сказал он. – Мне в ней очень сладко спалось, но пора двигаться дальше.

– Можешь воспользоваться ей еще на одну ночь, – предложил Монс. – Я появился неожиданно. Хотел вас немного удивить.

– Вам это удалось, – сказал Сигмунд. – Да ведь, Маркус?

– Да, – согласился Маркус. – Я, папа, очень даже удивился.

– И я тоже, – сказал Монс. – Но я спокойно могу поспать на диване сегодня.

– Вы серьезно, господин Симонсен? – с благодарностью переспросил Сигмунд.

– Да, если ты перестанешь меня называть господин Симонсен.

– А как мне вас тогда называть?

– Монс. Именно так меня зовут.

– Но вас зовут и господин Симонсен.

– Только ты меня так называешь.

– Тогда буду говорить «Монс», – сказал Сигмунд, немного подумав. – Это звучит менее формально, тем более что мы спали на одной кровати.

– Можешь, конечно, называть меня господин Симонсен, если хочешь, – разрешил Монс.

– Вы поможете мне помыть посуду, господин Бастиансен Вик? – спросил Маркус.

Сигмунд развел руками:

– Вот так, Монс. Он, наверно, думает, что я его прислуга.

– Постараюсь привыкнуть к этой мысли, – сказал Монс и пошел в коридор распаковывать вещи.

Маркус и Сигмунд отправились на кухню. Оба мыли посуду молча, и Маркус начал подумывать, не обиделся ли на него Сигмунд за то, что он перетянул одеяло на себя во время репетиции. Сигмунд повернулся вполоборота и рассеянно уставился на воду в раковине, будто старательно размышлял о чем-то, что ему очень не нравилось.

– Маркус! – позвал он.

– Да?

– Помнишь, я говорил, что у меня ум логический, а у тебя эмоциональный?

– Да, Сигмунд. Очень хорошо помню.

– Когда читаешь рэп, лучше, чтобы ум был эмоциональным.

– Правда? – удивился Маркус. – Почему?

– Тогда тексты выходят более спонтанными.

Маркус собирался что-то сказать, но Сигмунд поднял руку:

– Я знаю, что ты хочешь сказать. Что мои тексты более продуманны, чем твои.

– Нет, я хотел сказать, что не пишу текстов.

– А я пишу.

– Да.

– Ты же говоришь то, что чувствуешь, так?

– Не все время.

– Нет. Только когда читаешь рэп.

– Это просто из-за музыки.

– Вот именно.

– Я даже не помню, что я говорил.

– А что, если я запишу?

– Теперь уже слишком поздно. Я же сказал, что не…

– Я имею в виду в следующий раз.

– Когда в следующий раз?

– Когда мы будем репетировать.

– Я не собирался петь в следующий раз…

– Придется, – сказал Сигмунд. – Выкрикивай все, что приходит тебе в голову, пока ты стучишь по барабанам, а я буду записывать. Понимаешь, что это значит?

– Да, это значит, ты будешь записывать все, что я говорю.

– Это значит, что твои слова будут текстом, который я буду исполнять на концерте.

– Я не знаю, получится ли у меня еще.

– Просто оторвись, как сегодня, а я разберусь с остальным.

– Тогда это будут и твои тексты, – медленно сказал Маркус.

– Наши тексты, – поправил его Сигмунд.

Маркус вытащил пробку из раковины.

– А мы не можем сказать, что это твои тексты?

– Зачем?

– Потому что мне как-то неудобно, – сказал Маркус и уставился на пену, оставшуюся в раковине после мытья.

Сигмунд положил руку ему на плечо.

– Мне так не кажется, – сказал он.