355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Клаус Хагерюп » Маркус и Сигмунд » Текст книги (страница 1)
Маркус и Сигмунд
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 21:29

Текст книги "Маркус и Сигмунд"


Автор книги: Клаус Хагерюп



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Клаус Хагерюп
МАРКУС И СИГМУНД

ГЛАВА ПЕРВАЯ

– Мне четырнадцать лет, Сигмунд, а что я сделал в этой жизни? Ничего!

Маркус лежал на диване в гостиной. Сигмунд сидел рядом в кресле. На улице шел дождь, и так уже целую неделю. Серые нити осени делали грустный октябрьский день еще грустнее. Маркус жил в коричневом деревянном доме на Рюдосен вместе с отцом, правда Монс теперь в больнице. У него немного болело горло, но когда перестало болеть горло, ужасно ослабело все тело. Сначала он подумал: это после простуды. Монс избавился от нее и так расслабился, что еле мог стоять на ногах. Но поскольку расслабленность эта не проходила, доктор Фьелль велел положить отца в больницу на обследование. Маркус, как только узнал об этом, сам ослабел настолько, что Монсу пришлось успокаивать и себя, и сына. Как он объяснил, доктор Фьелль полагал, что у Монса синдром хронической усталости. Когда Маркус спросил, что это, отец ответил с легким смешком, что это своего рода хроническая усталость.

– Ничего страшного, но обследовать надо.

– Зачем? – спросил Маркус.

– Чтобы врачи убедились, что это оно и есть.

– А если они не убедятся, тогда что?

Тогда Монс еще раз издал свой легкий смешок и объяснил, что доктор Фьелль почти совершенно уверен, что это оно и есть.

Маркус больше ни о чем не спрашивал, потому что смешок Монса становился с каждым разом все легче и легче, но ему было любопытно, насколько хроническим может быть синдром хронической усталости. Будет ли отец хронически уставшим на всю жизнь или только на небольшую ее часть?

– Замечательно, – сказал он вслух, – это скоро пройдет. Ты выглядишь почти совсем не усталым.

Тогда Монс издал смешок, самый легкий из тех, что когда-либо слышал Маркус, и сказал, что на самом деле зверски устал, именно как человек, страдающий синдромом хронической усталости, а он практически уверен, что он и есть тот самый человек.

На следующий день Монса положили в больницу, там он до сих пор и находился. На обследовании Маркус навещал отца каждый день, а сегодня тот произнес неприятную фразу, заставившую Маркуса улечься дома на диван:

– Ты уже большой мальчик, Маркус.

Ничего больше, но и этого было довольно.

«Большой мальчик». Именно так. Он стал большим мальчиком, который может сам о себе позаботиться, пока папа лежит в больнице. Он был большим мальчиком, который сам может намазать масло себе на бутерброд. Он был большим мальчиком, который скоро превратится в маленького мужчину. Но Маркус вовсе не ощущал себя большим мальчиком. Он чувствовал себя невероятно маленьким. Да, как правило, он казался себе самым маленьким мальчиком на свете, а сейчас он и того не ощущал.

Маркус был самым маленьким мальчиком в классе. У него были светлые, тонкие и непослушные волосы, большие очки и маленькие ручки со сгрызенными почти под корень ногтями. Он не очень хорошо учился в школе. В сущности, только одно он делал действительно хорошо. Маркус отлично краснел. Он был уверен: если кто-нибудь организует чемпионат мира по краснению, Маркус выиграет, не имея равных соперников. Он мог краснеть по команде, но еще лучше – без команды. Да-да, он удивлял и себя самого, и других, краснея в самых странных ситуациях. В магазине, на катке, собираясь в кино, и когда его вызывали в классе. Это было несколько мучительно, и, хотя Сигмунд говорил, что, если Маркус перестанет все время бояться покраснеть, оно пройдет само по себе, ничего не помогало. Легко сказать! Маркус даже пробовал не думать о том, что может покраснеть. «Я больше не думаю, что покраснею, совсем не думаю, – говорил он про себя, – я напрочь забываю это дурацкое краснение, и все, хватит». И тут же краснел. Но в данную минуту его занимало вовсе не это. А нечто совсем другое.

Когда Монса положили в больницу, Сигмунд переехал к Маркусу.

– Кто-то же должен следить за мальчиком, – объявил он растроганному Монсу.

– Всего на пару недель. Я скоро буду здоров, как бык, – ответил Монс со своим легоньким смешком.

Сигмунд угостился гроздью винограда, лежавшей на ночном столике, и с благодарностью посмотрел на Монса.

– Будем надеяться, господин Симонсен, – сказал он.

Прошла уже неделя, как Сигмунд въехал в дом, и, хотя они были лучшими друзьями, Маркус не был уверен, что это так здорово. Постепенно у него появилось легкое и неприятное чувство, что Сигмунд стал его новым отцом.

Сигмунд был на полгода старше. Он был высоким, темноволосым и делал все очень хорошо, за исключением одного: не краснел. У него не получалось, как бы он ни пробовал. Дело в том, что Сигмунда просто невозможно было смутить. «Увы, Маркус, – говорил он, – я лишен этой способности. Мне очень неприятно, и, если бы я умел смущаться, я бы обязательно смутился от этого. Можешь мне не верить, но я очень ценю скромность и застенчивость и частенько хочу, чтобы у меня были эти качества. По-моему, они бы мне пошли».

С этим Маркус был согласен. Но именно в эту секунду он думал не о покраснении. Он думал о любви.

Он не влюблялся уже больше двух месяцев. Что-то явно было не в порядке. Обычно Маркус влюблялся с ходу и постоянно. По меньшей мере три-четыре раза в неделю, а сейчас он чувствовал какое-то опустошение.

Он пытался думать обо всех красивых девчонках, существующих на белом свете и в его школе, но казалось, ему уже все равно. Девчонки могут быть сколь угодно красивыми. Они могут ходить и красоваться перед ним хоть весь день, если им так этого хочется. Маркус Симонсен не встанет у них на пути. Он влюблялся так часто, что это стало привычкой. Утомительной привычкой. Ему просто-напросто надоело. Он перестал интересоваться женщинами в четырнадцать лет? Явно ненормально, но факт оставался фактом.

Он никогда не найдет ту самую. Не потому, что ее не существует. Наверняка найдется сто миллионов девушек, которые ему подойдут, если бы только у него была способность хоть что-то чувствовать, но ее не было. И теперь он делился проблемой со своим лучшим другом.

– Понимаю, – дружелюбно откликнулся Сигмунд, – ты потерял способность любить.

– Да, я выгорел.

Сигмунд кивнул:

– Как старик в молодом теле?

– Именно! Как ты думаешь почему?

– А сам ты как думаешь? – спросил Сигмунд, заложил руки за голову и с удовольствием откинулся на стуле.

– Я думаю, я ее всю уже истратил.

– Кого «ее»?

– Свою способность любить! За последний год я влюблялся раз сто или больше. По-моему, мое сердце просто уже больше не может. Наверно, для него слишком утомительно так сильно биться все время.

Сигмунд покачал головой:

– Не сердце, Маркус, управляет любовью. А мозг.

– Да хоть селезенка, – сказал рассеянно Маркус.

– Селезенка?

– Неважно что. В любом случае все кончено.

Маркус чувствовал, что голос становится гуще, будто рот полон постепенно поднимающегося теста. Он с сомнением посмотрел на Сигмунда, но, похоже, тот не собирался помогать. Казалось, друг не особенно заинтересован. Он слушал и кивал, как обычно, но в то же время будто бы думал о чем-то другом. И пока Маркус говорил, Сигмунд странно улыбался, словно где-то внутри ему было безумно весело.

– Ну да, смейся-смейся, – пробормотал Маркус. Теперь тесто во рту превратилось в кашу. – Смейся, если тебе так весело оттого, что я потерял смысл жизни.

– Я не смеюсь, – ответил Сигмунд, – я радуюсь.

– Радуешься! Чему же?

– Всему понемногу. В том числе возможности вернуть ее тебе.

– Кого?

– Да твою способность любить!

– Думаешь, ее можно вернуть?

Сигмунд кивнул и на секунду стал совершенно серьезен.

– Я почти в этом уверен. Вообще-то, мне кажется, что ты страдаешь от симптома хронической любовной опустошенности.

Маркус вздрогнул:

– И насколько это хронически?

– Время покажет.

Сигмунд посмотрел на часы. Потом быстро встал:

– Ну вот, пора переместиться на кухню и приготовить обед. Я сочинил невероятно увлекательное меню. Кроме того, у меня для тебя небольшой сюрприз.

Он подмигнул Маркусу, который попытался подмигнуть в ответ, но веки не поддавались. Он начал опасаться сюрпризов от Сигмунда. Как правило, это были экзотические блюда, им самим изобретенные.

Сигмунд фактически не только заменил ему отца, но и стал его поваром. Приготовление пищи стало его новым хобби, и он предложил Монсу профинансировать значительный продуктовый бюджет на то время, что Монс проведет в больнице.

– Восхитительное жаркое из ягненка в соусе кантарелли, возможно, на несколько минут отвлечет вашего сына от острой тоски по папе. Вы со мной согласны, господин Симонсен?

Монс, мучимый угрызениями совести оттого, что лежит в больнице по какому-то почти наверняка неопасному поводу, раскошелился на то, чтобы у мальчиков каждый день был настоящий обед гурманов.

Маркуса, в сущности, еда не очень-то и занимала. Как правило, в школу он брал яблоко и пару бутербродов – один с сыром и один с печеночным паштетом. Этого было достаточно, такая еда казалась намного вкуснее, чем маленькие бутербродики с лососем, яйцом и петрушкой или гусиным паштетом и апельсиновой цедрой, которые клал ему с собой Сигмунд. Маркус отдавал канапе Эллен Кристине или Муне. Тайком, чтобы не обидеть усердного повара. В результате к обеду он все время был очень голодным и проглатывал всю еду, приготовленную Сигмундом и поставленную на стол им самим. Потому что дома у Маркуса и Сигмунда было четкое распределение обязанностей: Сигмунд готовил, Маркус делал все остальное.

– Я – художник, – пояснял Сигмунд, – а ты – чернорабочий. И это так же важно. Как ты думаешь, Генри Мур [1]1
  Генри Мур (1898–1986) – английский скульптор, известен как создатель замысловатых женских фигур, высеченных из камня.


[Закрыть]
создал бы все свои фантастические мраморные скульптуры, если бы старый верный Альфредо не высекал куски мрамора из белых склонов Каррары?

Маркус, который понятия не имел, кто такой Генри Мур или Альфредо, думал, что, в сущности, ему все равно, кто и что делает. Единственное, что имело значение, – это то, что, пока Монс лежит в больнице, ему придется мыть всю посуду, которой с каждым разом становилось все больше и больше.

Маркус полежал на диване еще пару минут, потом вздохнул, встал и пошел на кухню, где юный шеф-повар уже вовсю трудился. Сигмунд был самым высоким мальчиком в классе. А в новом поварском колпаке он, вероятно, становился самым высоким мальчиком в мире. Казалось, его друг оснащен белой печной трубой, и Маркус думал, не пойдет ли из нее пар, когда повар с головой уйдет в готовку. Кроме колпака на Сигмунде был бордовый передник. У него было много передников, и по тому, какой передник Сигмунд выбирал, Маркус мог догадаться, какая страна вдохновляла в этот день художника на приготовление обеда.

Сегодня передник Сигмунда был украшен итальянским флагом и надписью: «La bella Italia». [2]2
  Прекрасная Италия.


[Закрыть]
Когда Маркус зашел на кухню, повар стоял у плиты и пел «Сердце красавицы». [3]3
  Ария герцога из итальянской оперы Дж. Верди «Риголетто».


[Закрыть]

– У нас сегодня итальянский обед? – спросил Маркус.

Сигмунд обернулся и посмотрел на него с удивлением:

– Как ты догадался?

– Повезло.

– Однако ты прав. Сегодня будет итальянская еда. По полной программе! Сначала будет брускетта.

– А-а, – сказал Маркус, – значит, будет брускетта.

– Только не говори, что ты не знаешь, что это такое.

– Нет, а что?

– Брускетта, – протянул Сигмунд с итальянским акцентом, более итальянским, чем у настоящего итальянца, – брускетта – это маленькие кусочки пожаренного на гриле белого хлеба, опущенного в растительное масло, посыпанного мелко порубленным чесноком и смазанного, например, томатной пастой. Просто, скромно и вкусно. Брускетта. Можешь это произнести?

– Зачем мне это произносить? – слегка удивившись, спросил Маркус, – по-моему, хватит того, что я это съем.

Сигмунд покачал головой:

– Нет, очень важно, чтобы ты правильно произносил итальянские названия. Ты же будешь подавать.

– Я знаю, – сказал Маркус, – но ведь необязательно тебе сообщать, что ты будешь есть. Тем более что ты уже сам мне рассказал.

Сигмунд был неплохим парнем, о котором говорили много хорошего, но очень жестким работодателем. Называя себя поваром, а Маркуса чернорабочим, он не шутил. В обязанности чернорабочего входило накрывать на стол, подавать еду, убирать со стола и мыть посуду. Никогда в жизни Маркус не выполнял столько работы по дому, зато он никогда не ел столько полных фантазии блюд, изготовленных Сигмундом при помощи сковородок и кастрюль на кухне. Еще повар требовал отдельной тарелки для каждого блюда. В результате Маркус проводил у раковины по часу кряду. Монс не считал нужным покупать посудомоечную машину, поскольку они жили с сыном вдвоем. Теперь Маркус жил вдвоем с Сигмундом, и тем не менее приходилось ежедневно мыть посуду как будто после десяти-двенадцати человек.

К тому же много сил отнимали походы по магазинам. Правда, за это отвечал Сигмунд, но продукты нес домой Маркус. В дом он затаскивал много тяжелых мешков. Маркусу казалось, что с появлением Сигмунда в его доме руки стали вдвое длиннее. К тому же под тяжестью покупок Маркус горбился, когда тащился по улице. Он сказал Сигмунду, что начинает напоминать обезьяну, Сигмунд же ободряюще похлопал его по плечу и заявил, что обезьяна – это не самое худшее, что он может напоминать, и что одно из самых популярных в стране созданий – шимпанзе по имени Юлиус.

По дороге домой из магазина Сигмунд, как правило, шел впереди, легким шагом и в хорошем настроении. Иногда он оборачивался и дружелюбно замечал, что Маркусу не стоит перенапрягаться. Маркус обещал, что будет стараться. Он терпел очень многое, но подавать Сигмунду его собственную итальянскую стряпню, произнося название на языке оригинала, было уже чересчур.

– Ты будешь объявлять названия не мне, – сказал Сигмунд и почесал нос, – у нас будут гости.

– Сколько?

– Только один.

Маркус занялся подсчетом. Хотя Сигмунд и пригласил только одного гостя, это все равно означает массу дополнительной работы. Новоиспеченный шеф-повар наверняка не ограничится одной только брускеттой. Очевидно, он выдаст полноценный обед из семи блюд, по крайней мере из пяти. Значит, по оптимистическим подсчетам, придется мыть двенадцать тарелок, три десертных блюдца, двенадцать ножей, двенадцать вилок и три десертных ложки. Не говоря уже обо всех кастрюлях, в которых еда будет готовиться, и всех блюдах и салатниках, в которых она будет подаваться. Ему придется простоять на кухне до глубокой ночи, а он еще не сделал домашнее задание. В результате под одеялом он проведет не больше часа, как настанет утро. Остается надеяться, что гость худеет и ограничится одной маленькой брускеттой.

– А кто придет? – спросил он.

Сигмунд продолжал почесывать нос.

– Да так, знакомый, – равнодушно бросил он.

– Парень или девчонка?

– По-моему, парень.

– Ты что, не знаешь?

– Знаю, все-таки парень.

Маркус был слегка сбит с толку, но он чувствовал, что Сигмунд сбит с толку еще больше.

– У тебя кровь идет из носа, – сказал он.

Сигмунд посмотрел на палец.

– Я его поцарапал, – объяснил он.

– Ты же должен знать, парень это или девчонка.

– Откуда?

Теперь Маркус был уверен, что Сигмунд не совсем здоров. Он решил обращаться с другом осторожнее.

– Когда приглашают кого-то в гости, – медленно произнес он, – как правило, знают, кто придет, – парень или девушка. Обычно такие вещи быстро распознают при знакомстве.

– Если только знакомство не произошло в Интернете.

– В Интернете?

– Да, это человек, с которым я чатюсь. Я почти уверен, что это парень. Он только что переехал сюда, на Рюдосен. Невероятно интересный собеседник.

Маркус почувствовал легкую резь в животе. У двух интернет-приятелей наверняка много общего, во всяком случае больше, чем у него самого и Сигмунда, с которым у Маркуса почти ничего общего не было. Сигмунд был высоким, Маркус – низким. Сигмунд был красивым, Маркус – не очень. Сигмунд хорошо готовил, Маркус хорошо мыл посуду. Они были настолько не похожи, насколько это вообще возможно, но Сигмунд говорил, что именно это и замечательно, потому что они друг друга дополняют.

– Если бы не было таких, как ты, то не было бы и таких, как я, – сказал он однажды, когда Маркус чувствовал себя совсем не на высоте. Когда Маркус спросил, что друг хочет этим сказать, Сигмунд объяснил, что, если бы не было теней, никто бы не заметил света.

– И как зовут твоего интернет-друга? – поинтересовался Маркус.

– Он называет себя Робин.

– Называет себя?

– Да, мы не пользуемся настоящими именами в сети. Так удобнее.

– Почему?

– Потому что можно сказать все, что думаешь.

– А ты как себя называешь?

– Я – Эйвинд Хелльстрём.

– Эйвинд Хелльстрём?

– Да.

– Почему это?

– Просто так.

– Никто не зовется «Эйвинд Хелльстрём» просто так.

– Это мой любимый повар, – пояснил Сигмунд, – он управляет рестораном «Багателль» в Осло и может зажарить цыпленка, сохранив вкус цыпленка.

– А он симпатичный?

– Эйвинд Хелльстрём?

– Нет, Робин, – сказал Маркус, чтобы избежать дальнейшего обсуждения цыплят. Сам он предпочитал обычную курицу-гриль.

Сигмунд охотно кивнул:

– Он самый увлекательный собеседник в жизни. Мы можем обсуждать все, что угодно: литературу, психологию, искусство, музыку, еду. Робин очень интересуется кулинарией.

Маркус кивнул. Ничего хорошего это не обещало.

– И какая еда ему больше всего нравится? – спросил он и получил ответ, которого больше всего боялся:

– Всякая! Он рассказал мне, что может есть часами, особенно итальянскую кухню. Поэтому я и приготовил обед из девяти блюд.

– Девяти?!

– Да, – ответил Сигмунд с восторгом, – предполагаю, что мы с Робином просидим за столом полночи. Ничего?

Маркус покачал головой:

– Ничего. Надеюсь, ничего страшного, если я уйду из-за стола чуть раньше?

– Конечно, – отозвался Сигмунд. – Вообще-то, я хотел спросить, не мог бы ты поесть сегодня на кухне?

Маркус кивнул. Его это вполне устраивало, потому что он мог мыть посуду постепенно, как только Сигмунд и Робин закончат одно блюдо и перейдут к следующему. Ему бы все равно пришлось мыть тарелки по ходу обеда, поскольку тарелок в доме было всего двадцать семь.

– И еще одно, – заметил Сигмунд, – не мог бы ты надеть передник и колпак, когда я закончу готовить?

Маркус заметил, что покраснел. Похоже, Сигмунд ставил дружбу на карту. Он что, хочет, чтобы Маркус развлекал их с Робином за обедом? Пел бы итальянские песни, облаченный в передник и печную трубу? Или он хочет, чтобы Маркус просто стоял с дурацким видом, тогда им с новым приятелем будет над чем посмеяться?

– Зачем, – процедил он сквозь зубы, – зачем ты хочешь, чтобы я надел передник и колпак?

Сигмунд подмигнул:

– Затем, что я рассказал ему, что ты – итальянский поваренок.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Рот у Маркуса открылся. Потом закрылся. Потом снова открылся.

– Ты что, рассказал Робину, что я – итальянский поваренок?

Сигмунд кивнул:

– Я сказал, что ты гений.

Маркус хотел было ответить, но не нашелся что сказать. Сигмунд продолжал:

– Послушай.

Маркус не отозвался. Он думал, как будет выглядеть в этом белом колпаке на голове. Труба была примерно высотой с Маркуса. Скорее всего он будет похож на маленькую обезьянку, пытающуюся выглядеть выше, чем на самом деле.

– Маркус!

– Да?

Он посмотрел на Сигмунда. Поварской колпак сиял белизной на голове приятеля. До верхушки было очень далеко.

– Ты здесь?

– Увы, да.

Одним из качеств Сигмунда было то, что он слышал исключительно то, что хотел. Сейчас он услышал «да» от Маркуса, но не услышал «увы».

– Отлично, – сказал Сигмунд и потер руки, – дело в том, что я долго обсуждал с Робином итальянскую кухню и сказал, что если ему интересно, я могу угостить его идеальным итальянским обедом. И вот тут появляешься ты.

Маркус уставился на него, пытаясь разжать губы, потому что рот сам собой открываться отказывался.

– Послушай, – продолжил Сигмунд, но это было излишним. Слушатель его был и так крайне заинтересован. – Я рассказал Робину, что мой друг – сын лучшего на свете итальянского повара и что твой отец научил тебя всему, что может сам.

Маркус кивнул. Все, что он знал о еде, он знал от Монса. Не так-то много, но достаточно, чтобы приготовить две порции яичницы с беконом и удивить отца настоящим воскресным завтраком.

– Сейчас твой отец в Риме, где он отмечает полученные его рестораном три звезды в путеводителе «Мишелин».

– А это многозвезд? – спросил Маркус, удивившись, что еще в состоянии говорить.

– Больше не бывает.

– Повезло папе, – сказал Маркус и подумал о Монсе, который лежал, хронически усталый, на обследовании в Центральной больнице.

Сигмунд воспринял это как знак, что маленький помощник уже сживается с новой ролью.

– Да, в самом деле. И теперь ты пригласил меня к себе в гости пожить, пока отец не вернется. Чтобы мы могли…

– Оторваться? – уточнил Маркус.

– Да, именно! Чтобы мы могли оторваться, поедая все блюда, которые ты можешь приготовить. Ты куда лучший повар, чем твой отец. Несмотря на твой юный возраст, тебя уже считают гением кулинарии.

Здесь у Маркуса что-то не сходилось. Скромность не была добродетелью Сигмунда. Если он хотел поразить кого-нибудь итальянской едой, было невозможно представить, чтобы он добровольно отказался от лавров.

– Почему я? – спросил Маркус.

– Почему что?

– Почему гений – я, а не ты?

Сигмунд улыбнулся:

– Хороший вопрос. Просто потому, что я не хочу хвастаться.

– Да что ты?

– Да, ты меня плохо знаешь.

– Нет, очень хорошо.

– Если я скажу, что еду приготовил я, у Робина возникнут предубеждения. Если он скажет, что ему понравилось, я не могу быть уверен, что он скажет это не из вежливости, а если он скажет, что не понравилось, как я пойму, что он не хочет просто произвести на меня впечатление? Но если я скажу, что еду приготовил ты…

– …Тогда он скажет, что думает, без всяких предубеждений?

– Вот именно.

– Хитро.

– Ага.

Сигмунд выглядел очень довольным собой. Маркус заметил жирный блеск на его левой щеке. Как долго, в сущности, они уже дружат? Восемь лет. Если он продержатся еще семнадцать лет, можно будет праздновать серебряную дружбу. Но время покажет. Семнадцать лет – это очень долго.

– Тебе надо помыться до обеда, а то Робин увидит, что готовил еду ты.

Через два часа обед был готов. Маркус помыл пол и протер скамейку на кухне, пока Сигмунд готовил еду и учил его итальянскому произношению различных блюд. Все шло совсем неплохо, но Маркус не был уверен, что запомнит, что как называется, когда начнет подавать на стол. Проблема тут же решилась благодаря тому, что Сигмунд написал последовательность блюд на бумажке.

– На всякий случай я написал названия блюд и транскрипцию, – сказал он, – тогда ты не забудешь, как произносится «брускетта».

– Этого я уж точно никогда не забуду, – отозвался Маркус и медленно натянул на себя бордовый передник с надписью: «La bella Italia».

– Ну вот, – сказал он.

– Не совсем, – возразил Сигмунд, – еще колпак.

– А я не могу обойтись без колпака? – поинтересовался Маркус. – Я буду так по-дурацки выглядеть.

– Обойтись без колпака? Ты рехнулся! Колпак – это точка над «i». – Сигмунд водрузил его на голову другу. – Как ты себя чувствуешь?

– Как точка под вопросительным знаком.

Сигмунд засмеялся:

– Расслабься. Ты выглядишь очень по-итальянски. Так не видно твоих светлых волос.

Маркус сделал последнюю попытку.

– У многих итальянцев светлые волосы, – заметил он, – разве я не могу быть таким итальянцем?

– Нет, – ответил Сигмунд, – не можешь. И, Маркус, не забудь, что ты не говоришь по-норвежски.

– Не говорю по-норвежски?

– Нет, только по-итальянски. Ты только что приехал из Италии.

– Это еще почему?

– Тогда Робин свободно сможет сказать, понравилась ему еда или нет.

– Брускетта, – сказал Маркус.

– Вот-вот, – одобрил Сигмунд, пошел в гостиную и поставил диск с музыкой из оперы «Тоска».

Маркус не знал, что Сигмунду нравится опера. Подумать хорошенько, так он совсем и не знает, какая музыка нравится другу. Единственное он знал точно: Сигмунду не нравился рэп. Маркус считал, что иногда рэп бывает очень хорошим, но Сигмунд утверждал, что это лишь искусственный способ говорить и все, читающие рэп, совершенно немузыкальны и не в состоянии издать ни одного чистого звука. Опера, во всяком случае, ему нравилась, если он только не делал вид. С Сигмундом этого никогда нельзя было знать наверняка. Ему нравилось производить впечатление. И чтобы произвести впечатление на Робина, он вполне мог делать вид, что фанатеет от оперы. Иногда Маркус спрашивал себя, почему ему нравится Сигмунд. Сказать, что его приятель был очень приятным человеком, значило бы сильно преувеличить. Он был самоуверен, высокомерен и довольно много хвастался, но, удивительным образом, Маркусу нравились именно эти качества. Ему казалось, что Сигмунд старается так сильно выставиться, чтобы на самом деле спрятаться. Он знал, что это звучит странно, но в жизни было много чего странного, и Маркус заметил, что если ему кто-то нравится, то вовсе не только из-за достоинств. Совсем наоборот. Папа, например, был труслив, забывчив и не очень-то удачлив в жизни. И это Маркусу нравилось куда больше, чем если бы у папы все шло как по маслу. Он смотрел на жизнь, как на знак вопроса, и везунчики не вызвали у него восторга. Но Сигмунд был другим. Он производил впечатление настолько удачливого человека, что у Маркуса на этот счет возникли подозрения. Он был практически уверен, что Сигмунд только делает вид, что все у него как по маслу, но, будь так на самом деле, все выглядело бы по-другому. «Я знаю о нем очень мало, – думал Маркус, – и именно это самое замечательное».

Кроме того, он знал, что, когда дело доходило до дела, он мог положиться на Сигмунда. Когда ему действительно нужен был друг, Сигмунд оказывался рядом. Он мог оказаться рядом самоуверенным и высокомерным, но он был рядом и пытался помочь, чем мог. Чем больше Маркус думал о Сигмунде, тем больше он радовался, что тот его друг. И теперь он даже смутился, потому что чуть было не отказал лучшему другу в такой маленькой услуге – несколько часов побыть в роли маленького итальянского шеф-повара.

В дверь позвонили. Маркус оставался на кухне, считая, что Сигмунд сам откроет, ведь хозяином был в этот момент он, но когда позвонили второй раз, Маркус зашел в гостиную. Она была пустой. Звонок раздался в третий раз, и он вышел в коридор.

– Я на горшке! – крикнул Сигмунд из ванной комнаты. – Открой дверь.

– А что мне сказать?

– Buona sera! – опять крикнул Сигмунд. – Это значит «Добрый вечер».

Маркус пошел к входной двери и открыл.

– Buona, – начал он.

Больше он ничего не говорил. От вида Робин он потерял голос. Она была маленького роста, худенькая, с высокими скулами, длинными черным волосами, в черных брюках, черном свитере и черной куртке. В одной брови у нее был пирсинг. Еще до того, как она улыбнулась, он знал, насколько белыми окажутся ее зубы.

– Это ты – гений? – спросила она.

– Sera, – закончил Маркус и уставился на пирсинг.

Когда он встречал людей с кольцом в носу или в брови, он часто испытывал необъяснимое желание потянуть за колечко. Но сейчас такого желания не возникло. Он только таращился на кольцо и пытался понять, где видел его раньше.

– Ну да, – сказала она, – Эйвинд Хелльстрём рассказывал, что ты не говоришь по-норвежски.

– Mamma mia! – сказал Маркус и помог ей снять куртку. Он уже заранее знал, что на левом плече у нее татуировка в виде бабочки.

Он повесил куртку на крючок.

– Mamma mia! – повторил он.

– Мамма мия тоже! – ответила Робин и улыбнулась ему.

Маркус чувствовал, что сейчас больше нечего сказать. Тем более что он не говорил по-норвежски. Интересно, как долго Сигмунд собирается сидеть на горшке? У него, что, разболелся живот как раз перед обедом из девяти блюд? По крайней мере будет меньше посуды. Только он собрался сказать «Mamma mia» в третий раз, из ванной вышел Сигмунд.

– Привет, – сказал он, – я… – Он остановился посреди предложения.

– Я – Робин, – сказала Робин, – а ты?

– Эйвинд, – ответил Сигмунд, – Хелльстрём. Я думал, ты – парень.

– А я думала, ты – девушка, – сказала Робин.

– Так и есть, – заметил Сигмунд, – только наоборот.

Робин засмеялась.

– А этот милый маленький мальчик в большом колпаке и есть повар? – поинтересовалась она.

– Да, – ответил Сигмунд, – это Джулио Иглесиас.

– Шутишь, – сказала Робин.

– Я никогда не шучу, – возразил Сигмунд.

– Иглесиас – это испанская фамилия.

Сигмунд кивнул:

– Его дедушка из Барселоны.

– Buona sera, – сказал Маркус и пошел на кухню.

Сигмунд поставил еду в ряд на скамейке в кухне. На всякий случай он пронумеровал разные блюда и положил дополнительную записку с названием у каждого блюда. Маркус быстро нашел брускетту, взял один кусочек хлеба, положил себе на тарелку, сел у стола и начал есть. Он обещал Сигмунду подождать подавать первое блюдо, чтобы они с Робином могли друг друга слегка пощупать, как выразился Сигмунд. Маркус ничего не имел против. В сущности, ему нравилось побыть немного одному и расслабиться. Сигмунд говорил очень много, и Маркусу было приятно бывать иногда в покое.

Он попробовал кусочек брускетты. Вполне съедобно, только что-то не так… Нет, наверно, ему просто показалось. В Италии, вероятно, любили брускетту, именно такую… как бы сказать… особенную. Он запил ее стаканом воды из-под крана. Помогло. Потом он откинулся на стуле и попытался вспомнить, где видел Робин раньше. Конечно, на самом деле ее зовут вовсе не Робин. Может, он вспомнит, когда узнает, как ее зовут по-настоящему. Но по большому счету, это не имело значения. Важно было то, и это мучило его, что он даже не подумал – красивая она или нет. Еще три месяца назад он бы влюбился с первого взгляда. В этом он был уверен. Маркус даже подозревал, что он и былв нее влюблен, когда видел ее прошлый раз, а теперь даже не мог вспомнить, кто она. Ужасно. Маркус твердо считал, что вовсю входит в период полового созревания. Обычно мальчишки в этот период влюбляются очень часто. Так с ним и было поначалу, но теперь все поменялось. Чем больше он созревал, тем меньше влюблялся. Да еще и память начала отказывать. Он даже не мог вспомнить имени девчонки, в которую когда-то был влюблен. «Синдром хронической любовной опустошенности», как сказал Сигмунд. О нет! Все было гораздо хуже. Он не входил в период полового созревания. И даже не выходил из него. Он просто-напросто старел. Он вовсю входил в период старения. В возрасте четырнадцати лет! Он встал и налил еще воды из-под крана. «Одиночество мне не на пользу, – подумал Маркус. – Я не могу управлять собственными мыслями». Он сел и попытался думать о чем-нибудь другом. «Интересно, как там папа? Когда он вернется домой, я приготовлю ему яичницу с беконом, поджарю хлеб, мы будем играть в шашки и…»

– Джулио!

Сигмунд стоял в дверях и строго на него смотрел.

– Ты не собираешься подавать обед? – прошептал он и опять исчез в гостиной.

Там настроение достигло вершины. Сигмунд, очевидно, пережил первое потрясение от того, что Робин оказался девчонкой, и теперь беседовал с присущей ему элегантностью.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю