Текст книги "Маркус и Сигмунд"

Автор книги: Клаус Хагерюп

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Перед входом в школу стояла громадная очередь, когда Монс остановил машину перед воротами. До начала концерта оставался еще час, и звукооператоры уже были на месте в спортзале. Когда участники «Мэкакуса М» прошли через школьный двор, все обернулись. Кто-то ликовал, кто-то кричал «ура», а кто-то пел: «Да, мы любим эту группу». [10]10
  «Да, мы любим эту страну» – первая строка норвежского гимна.


[Закрыть]

Сигмунд шел первым. Поверх футболки он надел большую «кенгурушку» и выглядел как боксер, шагающий на ринг драться за звание чемпиона мира. На ногах были новые кроссовки. Лицо его было наполовину скрыто капюшоном, и он смотрел под ноги, пробираясь через ликующую и поющую толпу.

Монс шел следом. Он надел белую рубашку и серые брюки, в которых собирался выступать. На ногах у него были поношенные кроссовки, а на спине рюкзачок с изображением лисицы. Над левой бровью был приклеен пластырь. А на щеках горели два больших красных пятна. Он вежливо всем махал и поздоровался за руку с парой учителей, когда прошел мимо.

Маркус шел последним. На нем была обычная одежда, только пирсинг он больше не пытался спрятать. Костюм он нес в мешке. Он уперся взглядом в спину Монсу, но иногда поглядывал вокруг. Он попытался помахать паре ликующих восьмиклассников, но махание получилось каким-то вялым.

Воге стоял на входе вместе с Петтером Фредриксеном. Зал разрешили использовать при условии, что доход от билетов пойдет на покупку новой аппаратуры, которая была очень нужна школе. Воге открыл им дверь. Казалось, он собирался что-то сказать Сигмунду, но покосился на Петтера и передумал.

Когда они вошли в спортзал, девчонки сидели на краю сцены и пили колу. Они уже подключили магнитофон к аппаратуре.

– Все работает великолепно, – доложила Эллен Кристина и пошла за кулисы. – Послушайте!

Маркус слегка вздрогнул от звука собственного голоса, загремевшего в зале. По счастью, он был настолько невнятным, что он сам его не узнал и надеялся, что и остальные не узнают.

– Отличная работа, девчонки, – сказал Сигмунд и получил заслуженные аплодисменты за смешной голос.

– Только одно маленькое переключение, и все будет идеально, – сказал Монс и пошел за кулисы.

– У нас есть радиомикрофон для Сигмунда, и еще два мы повесили под потолком, чтобы звук шел отовсюду.

– Великолепно! – зачирикал Сигмунд.

Эллен Кристина с беспокойством взглянула на него:

– Ты уверен, что сможешь промолчать?

– Не волнуйтесь, – прошептал он.

– Что?

Сигмунд кивнул.

– Так-то лучше, – сказала Эллен Кристина. – Только не забывай держать микрофон выключенным.

– Теперь звук идеальный, – объявил Монс, возвращаясь на сцену.

До входа публики оставалось еще полчаса. Монс настраивал гитару, Маркус немного порепетировал на ударных, девочки настроили свет, а Сигмунд прыгал по сцене и делал вид, что поет.

Когда полчаса прошло, заглянул Воге.

– Можно впускать публику? – крикнул он.

Сигмунд поднял большой палец.

– Надо же, ты даже знаешь язык жестов, Сигмунд, – сказал Воге.

– Учитель! – громкий голос раздался за его спиной.

Воге быстро закрыл за собой дверь.

Маркус пошел в раздевалку, Сигмунд отправился в туалет, Монс – в коридор за сценой собраться с мыслями, а девчонки заняли женскую раздевалку, чтобы никому не мешать.

Маркус открыл сумку и достал костюм. Ему понадобилось много времени, чтобы решиться, но в конце концов он нашел единственный верный выход. Хотя папа и старался, как мог, быть самим собой на репетициях, он все равно чувствовал себя немного в стороне, не одним из ребят. «Но ведь якак раз и есть один из ребят, – подумал Маркус. – Если я оденусь, как папа, тогда мы будем очень похожи и он будет вроде как одним из ребят».

Маркус редко считал себя хорошим человеком, но, когда прицепил подтяжки к серым брюкам и натянул их на белую рубашку, он не так уж плохо себя почувствовал.

До начала концерта оставалось пять минут, когда Маркус появился за кулисами. Эллен Кристина сидела у магнитофона, Сигмунд ходил взад-вперед и делал вид, что поет, Муна была готова выключить свет в зале, а Монс вышел одновременно с Маркусом.

– Привет, – сказал он. – Мы готовы…

Он остановился. Эллен Кристина подняла взгляд, Муна повернулась, а Сигмунд перестал кривляться. Все уставились на Маркуса и Монса, которые тоже таращились друг на друга.

– У меня только один вопрос, – прошептал Сигмунд. – Кто здесь кто?

Монс снял пластырь с пирсинга и надел новый костюм. Вместо серых брюк, белой рубашки и коричневых туфель он надел рэперские штаны, «кенгурушку» и белые кроссовки. Вязаную шапочку он держал в руках, как напоминание о старом образе.

– Но, Маркус, – сказал он, – почему ты…

– Я просто подумал… чтобы ты не чувствовал себя в стороне, – сказал Маркус. – Я не знал, что ты…

– А я подумал, мне это пойдет к пирсингу, – сказал Монс. – И еще я очень хотел… быть как ты.

– Вам это удалось, – сказала Муна.

– А ты похож на Монса, – заметила Эллен Кристина.

– Я так и хотел, – признался Маркус.

Кто-то в зале закричал:

– «Мэкакус М»! «Мэкакус М»!

– Осталась одна минута, – объявила Муна.

– Вы готовы? – спросила Эллен Кристина.

Сигмунд поднял большой палец.

– Спасибо, Маркус, – сказал Монс.

– Не за что, – ответил Маркус.

Монс отдал ему вязаную шапочку:

– Это тебе.

Маркус надел ее.

– Спасибо.

– Не за что, – сказал Монс.

– «Мэкакус М»! «Мэкакус М»! «Мэкакус М»! – кричали зрители.

– Ну, вам пора, – сказала Эллен Кристина.

– Yo! – произнес Сигмунд.

– Заткнись, – сказала Муна и выключила свет.

Сигмунд первым вышел на сцену, потом вышли Монс и Маркус друг за дружкой. Публика вопила и хлопала, хотя было не совсем понятно, кто играет на ударных, а кто на басе.

Зал был набит битком, и Маркус заметил, что Бента стоит прямо перед сценой вместе с Беатой и ее парнем. Тут же стояли Воге и Петтер Фредриксен. Пер Эспен и Райдар забрались на шведскую стенку в самом конце зала. Маркус сел за ударные, а Воге крикнул ему:

– Удачи, господин Симонсен!

Но когда Петтер Фредриксен уколол его в плечо, он замолчал. Монс взял аккорд, Маркус ударил в большой барабан, Сигмунд открыл рот. Эллен Кристина включила магнитофон. Но было тихо.

Монс взял еще пару аккордов. Маркус начал отбивать ритм. Симунд открыл и закрыл рот, сделал пару шагов, но звука не было. Зрители начали беспокойно перетаптываться. Сигмунд начал отплясывать степ на авансцене, а за его спиной вверх-вниз запрыгал Монс. Эллен Кристина в растерянности увеличила громкость. Ничего не помогало. Со сцены доносились только мощные гитарные аккорды и парочка осторожных ударов по барабанам. Маркус оторвал взгляд от барабанов и посмотрел на публику, которая волновалась все больше и больше. Воге попробовал коротко похлопать, но его остановил Петтер Фредриксен. Эллен Кристина все стояла и крутила громкость. Муна высунула голову из-за кулис и что-то прокричала. Монс изо всех сил гремел на гитаре, а Пер Эспен и Райдар затеяли в задних рядах целый концерт художественного свиста. Сигмунд обернулся и слабо улыбнулся Маркусу, крутя перед зрителями задом. Свист распространялся по залу. Пер Эспен и Райдар сидели на шведской стенке и вопили от восторга. Сигмунд все еще смотрел на Маркуса. Он перестал плясать, а лицо его побагровело. Рот открывался и закрывался, как у аквариумной рыбки. Теперь Эллен Кристина тоже вышла на сцену. Она что-то прокричала. Зрители свистели и топали. Эллен Кристина растерянно посмотрела на Маркуса и показала на свой рот. Он понял, что она имеет в виду, но не хотел. Ни за что в жизни, подумал он и закрыл глаза. В этот момент он услышал сиплый, чуть испуганный голос с другой стороны сцены:

– Well, there's one for the money! Two for the show!

Маркус открыл глаза и встал из-за барабанов. Потом вздохнул и вышел вперед. Монс перестал петь. Маркус взял у Сигмунда микрофон, включил звук и открыл рот. Он не смог издать ни звука. Ему было нечего сказать. Он закрыл рот, потом снова открыл. Ничего не происходило. В конце зала кто-то засмеялся. Он не видел никого, кроме маленькой девчонки с черными волосами, пирсингом в одной брови и татуировкой в виде бабочки на левом плече, которая вышла на сцену, взяла микрофон и посмотрела ему в глаза. Потом начала читать:

 
– Если вышел выступать, нельзя молчать. Надо скакать,
И искать, и кричать. Всем говори – ты свободен внутри,
Но помни, что больно, уж Бента знает довольно.
Не один ты грустишь, ты это знаешь, малыш.
Улыбнись, и вперед! Теперь твой черед.
 

В зале было триста шестьдесят два человека. Они сильно шумели. Теперь все замерли. Бента передала Маркусу микрофон и улыбнулась. В зале кто-то захлопал. Маркус открыл рот. Наконец-то слова появились:

 
– Я мал и глуп вполне, ноша не по мне, сижу, как в дерьме.
Не могу говорить, когда хочется ныть, когда хочется выть.
Не могу мечтать, не могу бежать, не могу плыть.
Один в глубине… Не могу ползти, не могу идти.
Что делать мне?
 

Он отдал микрофон Бенте. Она все еще смотрела ему в глаза, но больше не улыбалась.

 
– Ты там, где ты есть, ты там, а я – здесь.
Нам дается с трудом жизнь, которой живем.
Мы не снаружи и не внутри, в этой жизни с тобой мы не победим.
И вряд ли найдем в ней прямые пути.
Под одним дождем мы стоим, не вдвоем.
 

Она передала микрофон Маркусу, и, хотя взгляд ее был направлен на него, он понял, что она больше его не видит, а видит что-то другое, где-то очень-очень далеко. Он понятия не имел, что сказать, но знал, что почти понял то, чего раньше никогда не понимал. Он услышал собственные слова, которые шли совершенно непонятно откуда:

 
– Под одним дождем, и стоим мы вдвоем.
Постарайся понять: червяк может летать!
Туча может быть синей, дождь и солнце – красиво,
Видел на картине.
Все не так тоскливо, когда-нибудь будет терпимо.
Помни об этом, и зима станет летом.
 

Она взяла микрофон, но уже не смотрела на Маркуса. Она смотрела в потолок, как будто могла разглядеть сквозь него небо. И хотя то, что она читала, звучало как рэп, Маркус знал, что она кричит:

 
– Не могу ждать – надо торопиться.
Я всего лишь Бента, и, увы, девица.
Не знаю, где нет, не знаю, где да,
Не знаю зачем и не знаю когда.
И скоро меня здесь не будет. Да,
Я уже в пути, мне не долго идти.
Мне больше уже не снести,
Мне не остаться, и мне не уйти.
Я даже не знаю, кто я такая.
Скоро уеду – прощайте, все беды.
Ну вот, я пошла, прощайте, пока!
 

Потом она отдала ему микрофон и спустилась со сцены, а Маркус кричал ей:

 
– Помни, сгорая, здесь друзья, здесь тебя понимают.
И вот я кричу, сказать тебе хочу:
Тебя люблю я, дай, тебя обниму я.
Я тебя не забуду, лицо и голос со мной будут повсюду.
И хотя я юнец, но скоро конец.
Мне не расстаться, хочу с тобой остаться.
Побудь со мной, иначе не с тобой…
Не быть нам вдвоем под одним дождем.
 

И все кончилось. Маркус не слышал восторга зрителей. Он не видел Сигмунда, севшего за ударные и, по его собственному мнению, сыгравшего очень удачно. Он не видел Монса, потного и счастливого, спокойно стоявшего сзади и ритмично ударявшего по струнам. Он не видел Пера Эспена, который упал со шведской стенки. Он не видел Муну и Эллен Кристину, ликовавших за кулисами. Все, что он видел, – это лицо, которое стало неразличимым среди зрителей, но он знал, что она в зале и улыбается ему самой грустной на свете улыбкой.

* * *

Остальная часть концерта была уже не такой, хотя участники «Мэкакуса М» старались, как могли. Маркус читал тексты, правда они уже не рождались сами собой, но они по крайней мере звучали. Сигмунд сидел за ударными и держал ритм, если только не вставал, чтобы зрители могли его заметить. Монс, все больше устававший, стоял в конце сцены и играл на гитаре.

После четырех номеров «Мэкакус М», точнее Сигмунд, откланялись. Ни одна из песен не могла сравниться с первой, но зрители были настроены по-доброму, и Монс был очень доволен, когда Петтер Фредриксен попросил у него автограф. Маркус оглядывал зал в поисках Бенты, но не мог ее найти.

По дороге из спортзала Монс попросил прощения за то, что неправильно что-то подключил, когда хотел улучшить звук. Но Эллен Кристина и Муна заверили его, что все было в порядке, иначе концерт не вышел бы таким удачным. Маркус поглядывал на Сигмунда, но его мысли угадать было невозможно.

Когда они вышли, было темно и по-осеннему холодно. Девчонки собрались ехать домой на велосипедах, а Маркуса и Сигмунда должен был подвезти на машине Монс. Маркус немного отстал, потому что Эллен Кристина захотела его обнять. Выходя из школьных ворот, он почувствовал, как кто-то сжал его руку.

– Мэкакус!

Она спряталась за воротами и ждала его.

– Привет, Бента, – сказал он. – Большое спасибо за помощь.

Он не видел ее лица.

– Я не влюблена в Сигмунда, – прошептала она.

– Я знаю, – ответил он.

– И в тебя я не влюблена.

– Да?

– Я влюблена в другого.

Маркус кивнул:

– И как его зовут?

Бента откинула волосы со лба.

– Его зовут Беате, – ответила она. Потом она повернулась и побежала в темноту, туда, где ее подруга шла рука об руку со своим парнем.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Маркус шел в школу вместе с Сигмундом. Утро оказалось не таким ужасающим, как он боялся. День «К» закончился, и жизнь продолжалась. Он вынул серьгу и надеялся, что бровь сама заживет. Сигмунд был в старой одежде, но серьгу и шапку оставил.

– Пускай волосы отрастут, – сказал он. – А пирсинг я оставлю как память.

Он догадался, что с Бентой у него нет никаких шансов, и согласился с Маркусом, что «Мэкакус М» свою роль отыграл.

– Было весело, – сказал он.

Его голос был таким же странным, как накануне, но Маркус уже начал к нему привыкать.

– И к тому же все прошло по плану.

– А по-моему, нет, – возразил Маркус. – Все пошло кувырком.

Сигмунд подмигнул:

– Ты разве не влюбился?

– Я же рассказал. Я ничего с собой не мог поделать. Я не виноват.

– Нет, виноват был я.

– Что?

– Это был мой план.

– Какой?

– Вернуть тебе способность любить.

Маркус остановился. В этот момент он не мог идти и думать одновременно.

– Правда, что ли?

– Ты понимаешь, о чем я? – спросил Сигмунд.

Маркус покачал головой. Сигмунд развел руками:

– Ведь все очень просто. То же самое – когда не можешь заснуть. Если ты изо всех сил стараешься заснуть, ты сто процентов пролежишь всю ночь без сна, а вот если ты боишься заснуть, твои шансы погрузиться в сон резко увеличиваются. Поэтому мне пришлось создать ситуацию, в которой ты бы боялся влюбиться. Для этого мне пришлось сделать вид, будто я сам влюбился в девчонку в твоем вкусе.

– Ты хочешь сказать…

– Именно.

– …что ты просто…

– Вот-вот.

– …делал вид…

– Да, и ты влюбился, – сказал Сигмунд. – Прямо как я и планировал, правда тут возникла новая проблема, так?

– Возникло очень много проблем, – пробормотал Маркус.

Он начал понимать, куда клонит Сигмунд, но он не был уверен, что ему нравится такой поворот событий.

– Ты влюбился, но не смел этого показать, – продолжал Сигмунд. – А этого нам было не надо, так?

– Ты же мог просто сказать, что не влюблен.

– Нет, нет, твоя любовь только-только загорелась. Я не мог рисковать и дать ей погаснуть, прежде чем она запылает во всю мощь.

– Прежде, чем она начнет…

– Иначе ты бы мог остыть, – объяснил Сигмунд. – Поэтому я создал ситуацию, в которой тебе пришлось скрывать свои чувства. Идея мне пришла в голову, когда я прочитал Сирано де Бержерака. Если бы Роксана обнаружила его за кустами, он бы уже больше не смог скрывать свою любовь.

– И поэтому ты…

– Я попросил тебя прочитать пьесу, чтобы ты пожалел его и понял, как важно открыть свои чувства. Когда подвела аппаратура, ты сделал то, что желал Сирано. Ты ведь сам маленький Сирано.

– Нет, – возразил Маркус. – У меня самый обычный нос.

– Мы говорим не о носах, – сказал Сигмунд. – Мы говорим о мужестве быть самим собой целиком и полностью.

– Имеешь ли ты в виду, что история со звуком была… – начал Маркус.

– Скажем так, это не было для меня сюрпризом, – сказал Сигмунд.

Маркус покачал головой.

– Правда? – спросил он.

– Что?

– Все это?

– Да, – сказал Сигмунд. – Хочется думать.

– Сигмунд?

– Да.

– А ты– ты сам целиком и полностью?

Сигмунд почесал проколотую бровь:

– Немного трудно ответить.

– Попробуй.

– О'кей, тогда я отвечу так: я – это я целиком, но, может быть, не полностью.

– Ничего не понимаю.

– И я тоже, – признался Сигмунд. – Но какая разница?

Маркус задумался. Что-то не сходилось. Сигмунд, конечно, мог легко притвориться влюбленным, чтобы заставить его ревновать. Но ведь он буквально был болен от любви. Ведь необязательно было так притворяться. И пирсинг – тоже странно. Очевидно же, Сигмунду все это показалось ужасным. Он ведь мог обойтись без этого. Совершенно необязательно было ходить с кольцом в брови только ради небольшого выступления. Но самым странным был голос. Несомненно, он ломался на самом деле. Откуда Сигмунд мог знать, что это начнется ровно за день до концерта? Маркус снова покосился на друга. Очень непросто быть влюбленным в четырнадцать лет. Сигмунду скоро пятнадцать. И он так хочет все держать под контролем. Почему бы не предоставить ему эту возможность?

– Да нет, – согласился Маркус. – Никакой разницы.

– Я предлагаю все, забыть, – сказал Сигмунд. – Нам надо двигаться вперед.

Маркус кивнул.

– Я хотел узнать одну только вещь, – сказал он.

– Какую?

– Что значит «М»?

– Какая «М»?

– «М» в «Мэкакус М». Меня зовут Маркус, папу зовут Монс, а тебя зовут Сигмунд. Что значит твоя «М»?

– Она и значит МОЯ М, – ответил Сигмунд. – Но нам надо поторопиться, а то Воге снимет с меня скальп.

Когда они подошли к школе, у ворот их поджидали Эллен Кристина и Муна. Вместе они пошли через двор. Сигмунд дал три автографа. Маркус дал пять. Когда они добрались до входа, Эллен Кристина взяла его за руку. Он остановился и посмотрел на нее. Она, кажется, была смущена.

– Я видела твое лицо, когда ты читал рэп, – тихо сказала она.

– Да?

– Да. И я видела его, хотя ты стоял ко мне спиной. Я видела его, когда закрывала глаза.

– Понимаю, – сказал Маркус Симонсен и покраснел.