Текст книги "Обреченная"
Автор книги: Клаудия Грэй
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)
И он так виновато оправдывался насчет разбитого сердца!
Смятый обрывок газеты выпал из моих пальцев и медленно полетел на пол, но я поймала его, прежде чем он упал. Не знаю, что я рассчитывала в нем прочитать, но уж точно не то, что прочитала.
Это была вырезка из «Таймс», сообщавшая об ужасной гибели актрисы Габриэль Дюмон две недели назад в Париже.
Самая жуткая деталь заключалась в том, как она умерла. «Ее разорвала на части стая собак» на улице перед собственным домом, хотя жила она в самом центре Парижа. Никто не видел нападения, но ошибиться в том, что с ней произошло, было невозможно.
Ее разорвала на части стая собак.
Или волков.
Алек говорил, что из Парижа они уезжали в спешке. Он сказал, что теперь ему придется жить в лесу, как можно дальше от людей. Он несет бремя вины, которое в любой миг может разрастись и захлестнуть его. Только сейчас я поняла почему.
Он убил Габриэль.
Глава 14
– Ты уверена, что с тобой все хорошо? – спросил Нед, набив рот цыпленком.
– Все прекрасно.
– Что-то непохоже. Ты говоришь, как ходячий мертвец.
– А как они говорят? – вмешалась Мириам. – Ты же знать не знаешь.
– Ладно-ладно, только не откусывай мне голову.
Шум, стоявший в третьем классе, почти целиком заглушил ее слова. Или это только мне так кажется? Мир вокруг стал очень далеким.
Вырезка из газеты и открытка по-прежнему лежали в кармане пиджака, а пиджак оставался у меня на плечах. Я все еще чувствовала на себе руки Алека, но теперь это казалось не объятием, а хваткой.
Ее разорвала на части стая собак.
Рыжий и черный волки, грызущие друг друга в стремлении добраться до меня.
Несколько человек сзади запели «Сияй, луна урожая» скорее для собственного удовольствия, чем для развлечения попутчиков. Нед нахмурился и сделал еще одну попытку. Я понимаю, он хотел как лучше, просто не знал, когда нужно остановиться.
– Ты волнуешься из-за леди Регины? Конечно, утром она будет злющая, как медведица, но если честно, то хуже она уже ничего не сделает. Ты выдержишь – всегда выдерживаешь.
– Вовсе я не волнуюсь из-за леди Регины.
Раньше я и представить себе не могла, что она окажется самой пустяковой из всех моих проблем.
Нед спросил:
– Так, может, у тебя морская болезнь?
– Может быть. – Я готова была согласиться с чем угодно, лишь бы Нед перестал задавать вопросы.
Я понимала, что у него самые лучшие намерения, но мне хотелось отгородиться от всех и попытаться примириться с тем, что я только что узнала.
Мириам начала расспрашивать Неда про жизнь в услужении, и я даже вовремя смеялась над его лучшими историями про пьяные выходки Лейтона, но при этом толком их не слышала. И Мириам тоже, она просто отвлекала Неда ради меня. Весь ужин я ощущала на себе ее внимательный взгляд.
Когда все поели, мы с Мириам отказались остаться на танцы, и, когда шли обратно в каюту, Мириам только спросила:
– Алек тебя как-то обидел? Мне он показался приятным, но… твое лицо сегодня вечером…
– Нет. Я не хочу об этом говорить. – Я взяла Мириам за руку. Мне вовсе не хотелось, чтобы она решила, будто я просто отталкиваю ее. – Только… не оставляй меня одну, ладно?
Она медленно кивнула:
– Как хочешь.
И мы провели остаток вечера в каюте. Мириам рассказывала мне про свою жизнь в Ливане. Кое-что казалось мне восхитительно-экзотическим – оливковые деревья, морское побережье, – но в основном все было достаточно знакомым. Люди везде стригут овец и прядут шерсть. Матери везде готовят большие кастрюли супа, а потом зовут детей обедать. Дети везде не хотят уходить из дому, но знают, что придется.
Старушки-норвежки (мы решили, что их зовут Инга и Ильза, но не знали, кто есть кто) вернулись с танцев очень поздно и долго хихикали. Я предположила, что они хлебнули пива. Я обменяла их серьги на свой кошелек с благодарными улыбками, но больше всего мне хотелось скорее положить кошелек на место. Тяжесть монет в руке или толстый сверток под подушкой для меня как залог новой жизни.
Я старалась не смотреть на дверь и не думать, не стоит ли с другой стороны Михаил. В основном мне это удавалось. Я старалась не думать о том, через что сейчас проходит Алек, и о том, что он наделал. Это удавалось хуже. Но этой ночью, в первый раз, как я ступила на борт «Титаника», мне удалось уснуть крепким, глубоким сном.
13 апреля 1912 г.
Следующим утром я надела свою униформу, чувствуя свинцовую тяжесть в желудке. Я убеждала себя, что Нед прав, хуже быть не может: Лайлы урезали мне жалованье, а все остальное не имеет никакого значения. Все равно я собираюсь через несколько дней уволиться, так какая мне разница, если леди Регина будет злиться из-за моих вчерашних приключений с Алеком? И почему я должна беспокоиться, если она меня уволит?
Кроме того, она уже сказала, что не уволит, а я твердо решила доработать до конца плавания, потому что не хочу, чтобы жалованье урезали еще сильнее. А это значит, что мне придется смириться с ее злобой и язвительностью, но прямо сейчас, пока мое сердце ныло из-за того, что Алек оказался убийцей, я не знала, сумею ли это выдержать.
«Выдержу, – сказала я себе. – Должна выдержать».
Однако леди Регина – это не самое страшное.
Я буквально на цыпочках вошла в каюту Лайлов, но семья еще толком не проснулась. Впрочем, Беатрис уже завывала, а Хорн пыталась ее успокоить. Держа сложенное розовое платье под мышкой, я вошла в комнату Ирен.
Ирен уже встала. Как обычно, она сидела в ночной рубашке, а ее волосы висели вдоль лица. Под глазами лежали темные круги, и в первый раз за все время она не улыбнулась мне.
– Доброе утро, Тесс, – произнесла Ирен вежливо, как всегда, но выглядела при этом так, словно собиралась разразиться слезами.
Вот оно, самое страшное, – понимать, что ты обидела единственного члена семейства Лайл, всегда бывшего к тебе добрым.
– Мисс Ирен, мне так жаль, – начала я. – Я вовсе не собиралась вас конфузить. Вы ведь это знаете, правда?
– Мы с мистером Марлоу не интересуем друг друга. – Ее губы изогнулись в некоем подобии улыбки. – Я не смогла убедить в этом маму, поэтому решила, что лучше это сделать тебе.
– Между мной и мистером Марлоу ничего нет! Вы же понимаете, что это невозможно. Для меня это была всего лишь возможность провести день на шлюпочной палубе и для разнообразия надеть что-нибудь красивое. А для него… думаю, просто небольшое развлечение богатого мужчины. И больше ничего.
За вчерашним приключением скрывалось куда большее, но я твердо решила, что буду все отрицать, как ради нее, так и ради себя самой.
Ирен положила ладонь мне на руку. У нее по-настоящему красивые руки – узкие, с длинными пальцами, жемчужно-белые, с такой нежной кожей, какой может позавидовать любая аристократка.
– Только не позволяй ему воспользоваться тобой, Тесс. Ты заслуживаешь большего.
Я едва не расплакалась:
– Не нужно быть ко мне такой доброй! Из-за меня ваша мать на вас рассердилась.
– Мама всегда на меня сердится и всегда будет сердиться. – Ирен откинулась к стене головой, словно та вдруг стала чересчур тяжелой.
И до меня дошло: ее западня намного прочнее моей. Во всяком случае, я могу в любой момент уволиться и перестать быть их прислугой, а Ирен даже не может уйти из дому и найти себе работу, потому что они как следует постарались и добились того, что она абсолютно беспомощна. За всю свою жизнь она ни разу не вымыла за собой тарелку и не зашила распоровшийся шов. Могу поспорить, она даже волосы сама себе никогда не расчесывала. Она играет на пианино, рисует расплывчатые акварели, немного говорит по-французски, но сама признается, что очень плохо. Ей остается только одно – выйти за кого-нибудь замуж, но даже мужа она себе выбрать не может.
Я протянула ей розовое платье. Ирен бросила его себе на колени:
– Пусть побудет у меня. Я подозреваю, что мама непременно про него спросит. Но когда мы доплывем до Нью-Йорка… Тесс, я собираюсь вернуть его тебе.
– Нет, мисс. Вы не должны так рисковать.
– Оно твое, – настойчиво повторила Ирен. – И ты не должна его лишаться только потому, что мама повела себя низко, а ты всего лишь захотела провести день на палубе.
Мы посмотрели друг на друга, и дистанция между аристократкой и прислугой вдруг заметно сократилась. В эту минуту я почти поверила, что мы друзья.
– Я знаю, что это такое – мечтать хотя бы об одном дне свободы.
Я кивнула, давая Ирен знать, что все понимаю. Она снова похлопала меня по руке, и мне показалось, что она готова меня обнять. Я бы не возражала.
Но тут вошла леди Регина.
– Ты, – бросила она, – приступай к работе. Что это ты себе позволяешь – явиться утром после такого возмутительного представления да еще и бездельничать?
Я потянулась за серебряной щеткой для волос, лежавшей на туалетном столике, и начала причесывать мисс Ирен.
Слова леди Регины словно хлестали меня по спине:
– Ты такая же, как твоя сестра, верно? Потаскушка без нравственности и приличий. Смотри, как бы тебе не оказаться в той же ловушке, моя дорогая. Или тебя уже поздно предупреждать, как и многих других?
Моя сестра, мать ее внука! Во мне вскипал жаркий гнев, и я чувствовала, что сейчас не выдержу и закричу.
Но закричала Ирен.
– Ирен?! – Леди Регина уставилась на нее. Должно быть, так громко Ирен не кричала с тех пор, как родилась. – Что это на тебя нашло?
– Оставь Тесс в покое! Оставь меня в покое! Убирайся из моей комнаты! Я тебя видеть не могу!
Ирен походила на сумасшедшую. Она схватила небольшой кувшин с водой, стоявший на тумбочке у кровати, и швырнула его в леди Регину. Кувшин ударился в стену, вода выплеснулась из него и примяла пышную прическу матери. Не будь я настолько поражена, начала бы аплодировать.
Леди Регина даже глазом не моргнула.
– Тесс, оставь нас одних! – скомандовала она. – Иди помоги Хорн. От нее сегодня нет никакого толку, она не справляется с Беатрис.
Я повиновалась, хотя предпочла бы остаться, чтобы не пропустить ни словечка.
Дверь комнаты Ирен закрылась, я направилась в детскую, но мне перегородили дорогу. Лейтон.
Он выглядел хуже, чем обычно. Светлые волосы были зализаны назад, и теперь стало особенно заметно, как сильно он похудел. Должно быть, Нед причесал его так специально. Но больше всего меня поразили бледность и одутловатость его лица. Он всегда пил много, но, похоже, последние два дня буквально не просыхал. Благодаря Михаилу, сообразила я. Не я одна пешка в играх богатых людей.
Лейтон смотрел мимо меня на закрытую дверь спальни Ирен. Скандал между матерью и дочерью слышался оттуда приглушенно, но, когда они начинали кричать, он мог разобрать каждое слово. Я сообразила, что он чем-то сильно расстроен, и, думаю, поняла, чем именно. Я застала его в минуту слабости, а через несколько дней я просто уйду и больше никогда не увижу Лейтона Лайла, и если я хочу ему что-нибудь сказать, то это был самый подходящий момент.
– Значит, мою сестру уже поздно предупреждать, да? – спросила я. – Сэр.
Он мог бы начать надо мной презрительно насмехаться, или сказать, что я все придумала, или просто уволить меня. Я до такой степени разозлилась, что мне было плевать на все.
Он придвинулся ко мне – от него ощутимо несло спиртным. Или еще не выветрились следы ночной попойки, или он начал пить уже за завтраком. Думаю, скорее, последнее.
– Я не собирался… не думал… э-э-э… что все так обернется.
Он не собирался? Еще как, черт побери, собирался сделать то, от чего моя сестра забеременела!
– Могли бы заступиться за нее.
– Что? И повести ее к алтарю? Устроить большую церемонию с епископом в Солсберийском соборе? – Вот теперь Лейтон насмехался, но запавшие бледные глаза его выдавали. Он не получал удовольствия от своих колкостей. – Неужели ты такая простота, что думаешь, будто это возможно?
– Я знаю, как устроен мир, сэр. Но вы могли бы о ней позаботиться. Могли бы повести себя порядочно, а не заставлять ее голодать.
Он побелел так внезапно, что я поспешно вытянула вперед руки, не сомневаясь, что он рухнет на пол, и собираясь его подхватить.
– Дейзи… она… она не могла голодать.
Боже милостивый! В некотором смысле он и вправду за нее переживает, просто недостаточно.
– Нет, она не голодает, но не благодаря вам. Она вышла замуж за хорошего человека, и он о ней заботится.
Лейтон облегченно выдохнул. Уж не знаю, насколько он о ней беспокоился, но ревновать Дейзи к ее новой любви не собирался; то, что она вышла замуж, для него означало только, что можно больше не терзаться чувством вины.
– Значит, все устроилось, так?
– Она голодала. Мерзла, осталась одна и очень боялась. Люди в деревне над ней смеялись и всячески обзывали ее. Мой отец никогда больше слова ей не скажет. И все это сделали вы и ваш эгоизм.
– Забыла, где твое место, Тесс?
– А вы забыли, где ваше!
Гнев исказил его черты, и все-таки он выглядел более привлекательным, более похожим на юного Лейтона, чем за все последние годы. Я увидела, что его могут сотрясать истинные чувства, в первый раз с тех пор, как… с тех пор, как уволили Дейзи.
– Не начинай еще ты. Я достаточно наслушался от отца и матери, чтобы хватило на всю жизнь. Я бы… а, ты все равно не поймешь, что это такое – иметь ответственность перед семьей.
Это я-то, делившая постель со своей сестрой, помогавшая кормить больную бабушку, сделавшая для своей семьи больше, чем когда-нибудь сделает Лейтон! Но я услышала то, о чем он не сказал вслух.
– Вы хотели поступить с ней порядочно. Вы хотели дать ей денег и помогать растить ребенка. Но леди Регина вам запретила, и вы, как комнатная собачка, ее послушались.
Послушание дорого ему стоило, теперь я это видела. Понимала ли леди Регина, что, победив своего сына, она навсегда сломала его? Даже если и понимала, могу биться об заклад, что она об этом не сожалеет.
Мысль о Дейзи, беременной и одинокой, с единственной золотой булавкой, отданной ей на жизнь, и Лейтоне, из трусости ее бросившем, наполнила меня яростью, выплеснувшейся за все разумные рамки. И, не успев остановиться, я влепила ему пощечину. Боже милостивый, я ударила Лайла! Казалось, что сейчас земной шар расколется на две половины. Удар получился несильный, но лишил пьяного Лейтона равновесия, и, чтобы не упасть, он схватился за мою юбку.
Я услышала, как трещит ткань, и подумала, что плевать, пусть форма рвется. Меня переполняло презрение к жалкому виду Лейтона.
И тут мой фетровый кошелек выпал на пол, зазвенев монетами, и Лейтон схватил его:
– А это что такое? – Он вытряхнул деньги в руку, несколько монет упало на пол. Я хотела их подобрать, но он загородил мне путь другой рукой. – Целое состояние для простой горничной. Ты не могла столько накопить.
– Накопила. Это мои деньги.
Вообще-то, я сказала правду, но сразу вспомнила про фунтовую банкноту, которую нашла на лестнице. Должно быть, смятение отразилось у меня на лице, потому что Лейтон торжествующе заулыбался.
– Не думаю. Мы платим тебе не так много, чтобы ты могла столько откладывать. Меня называешь комнатной собачкой, но уж лучше это, чем быть воровкой. – Злость превратила его из вечно пьяного слабака в весьма неприятного типа. Она сделала его жестоким. Он сгреб все монеты и купюры, сунул обратно в кошелек и запихал его в свой карман. – Воруем в доме, Тесс. Тц-тц-тц. Это уже преступление.
– Это мои деньги! Верните их мне!
– Давай спросим мать, чьи это деньги, а? Я не сомневаюсь, кому она поверит.
Лейтон украл мои деньги. Все мои сбережения, каждый цент, который я скопила, чтобы начать новую жизнь в Америке. И если я уволюсь, когда мы доберемся до Нью-Йорка, тех жалких грошей, которые выплатит мне леди Регина, не хватит даже на то, чтобы снять на неделю комнату. И что мне теперь делать?
И я знала – и Лейтон знал, – что мне никто не поверит, даже если я решусь рассказать.
Еще вчера я могла попросить помочь Алека, но сегодня ни за что. Можно попросить Мириам поговорить с Джорджем, но он влюблен в нее, а не в меня, а я никогда не показывала Мириам этих денег, значит, она даже не сможет поклясться, что они мои.
Это было так несправедливо, что я едва не разрыдалась. Но, в конце концов, это и значит жить в услужении. Тобой командуют люди, которых общество считает выше тебя.
Лейтон пьяно пошатнулся.
На этот раз я влепила ему пощечину с такой силой, что заныла ладонь. Голова его дернулась, и я подумала, что он все-таки упадет. Но он удержался на ногах, сжав мою руку.
– Я слышал, ты умудрилась не поладить с моим новым другом, Михаилом Калашниковым. – Лейтон низко навис надо мной; Михаил определенно научил его пугать меня. – Он говорит, что ты ему нравишься, но не хочешь одарить его своим вниманием. Дура ты, отказывать богатому мужчине… или, как я слышал, бегаешь за одним, когда другой сам ищет твоего общества.
– Граф Калашников… он использует вас, – начала я, но Лейтон меня не слушал:
– В Нью-Йорке он остановится в том же отеле, что и наша семья, и я хотел бы проявить по отношению к нему истинное гостеприимство. Посмотри на это вот как, Тесс, – ты можешь получить свои монеты обратно, так или иначе. С ним или со мной?
Я вырвала руку и кинулась к двери. Мне было плевать, что я бросаю работу. Плевать, как поступит леди Регина. Ни под каким видом я не собиралась оставаться рядом с Лейтоном ни одной лишней минуты.
– И куда ты идешь? – Лейтон расхохотался и тут же закашлялся. Он выглядел таким жалким, что это было почти смешно. – На этом корабле, моя дорогая, тебе некуда деться.
Глава 15
Что же мне делать?
Я должна уйти от Лайлов, но я потеряла все свои деньги и теперь уйти не могу.
Возможно, Лейтон не имел в виду и половины того, что мне наговорил, Я здорово его разозлила, но на самом деле он слишком слаб, чтобы выполнить подобную угрозу. Остатки хорошего умерли в нем, когда он бросил Дейзи, и даже если он помнит, что такое быть порядочным, то наверняка топит это знание в вине. Нет, его бояться не приходится. Но Михаил… вот от него я себя защитить не могу. Может быть, он сказал Лейтону, что вожделеет меня, пытаясь заставить того оставить нас наедине. И если такое случится, он убьет меня просто ради забавы.
Моя единственная защита – это Алек, но теперь нужно остерегаться и его. К кому же мне обратиться? Если бы на этом корабле был хоть один человек, знающий правду и не представляющий для меня опасность…
Стоп! Такой человек есть. Тот самый человек, который знает об этом все.
Не знаю, согласится ли он меня выслушать, но попытаться стоит. Кроме того, у меня появился повод попасть в его каюту.
О моем появлении известил стюард:
– Сэр, горничная Лайлов хочет с вами увидеться. Что-то насчет пиджака, забытого вашим сыном.
– Проводите ее сюда, – ответил Говард Марлоу.
Я вошла и увидела, что мистер Марлоу, в костюме в тонкую полоску и голубом галстуке, сидит перед камином. Это больше походило на то, что он вот-вот отправится в зал заседаний совета директоров, чем на отдых на море. Такой же крупный мужчина, как и его сын, чуть менее красивый только из-за прожитых лет. Глаза у него по-прежнему ярко-зеленые, волевой подбородок. Он не растолстел и не отупел от спиртного, как многие мужчины в его возрасте. Если бы не блестящая лысая голова, его вполне можно принять за старшего брата Алека, а не за его отца.
Я решила пока ничего не говорить об основной цели своего появления, а для начала разобраться в его настроении, так что просто положила пиджак Алека на ближайший столик:
– Алек оставил это у меня вчера вечером, сэр. Я подумала, что нужно поскорее вернуть.
– Спасибо. – Ни дружелюбно, ни враждебно. Скорее, я назвала бы его настроение… осторожным. – Алек, к сожалению, не может поблагодарить вас сам. Он все еще спит,
Сразу после завтрака. Собственно, так я и думала. Должно быть, Алек еле притащился из турецких бань, измученный и ослабший, каким я видела его в прошлый раз, и теперь пытается отдохнуть. Стараясь говорить уверенно, я сказала:
– Должно быть, это самая подходящая для него возможность выспаться.
Мистер Марлоу не воспринял мои слова ни как оскорбление, ни как угрозу, чего я боялась. Судя по выражению его лица, он испытывал только облегчение.
– Мой сын сказал, что вы знаете правду.
– Я никому не расскажу. – Что бы там с Алеком ни случилось в прошлом, это я ему обещала и слово свое сдержу. – Можете на меня положиться.
– Спасибо. Это для него очень много значит, и для меня тоже.
– Мне нужно с кем-нибудь об этом поговорить, – сказала я. – Михаил… в смысле, граф Калашников… он устраивает мне неприятности, а я не знаю, кому можно доверять и что вообще правда. Вы единственный человек, к кому я могу обратиться.
Он стремительно встал, и я подумала, что позволила себе лишнего. Но вместо того, чтобы указать мне на дверь, мистер Марлоу предложил мне выйти на их личную прогулочную палубу.
– Нас могут подслушать из коридора, – пробормотал он, пока мы усаживались в плетеные кресла. – И я не хочу будить Алека, пока возможно. Он очень нуждается в отдыхе. Хотите кофе? А, вы же англичанка! Вы предпочитаете чай.
– Ничего не надо, сэр.
Мистер Марлоу вел себя так же просто, как и его сын. С учетом того, о чем я пришла поговорить, не могу сказать, что чувствовала себя рядом с ним легко, и все же он мне нравился. Это помогало.
Мистер Марлоу произнес:
– Вы должны быть очень осторожны с графом Калашниковым. Братство не нуждается в женщинах.
– Алек говорил мне, сэр. Да я уже и сама поняла, что граф – человек опасный. Он пытается подружиться с моими хозяевами, чтобы обвести их вокруг пальца.
– Он убьет вас, если сможет. – Мистер Марлоу произнес это так просто, будто говорил о погоде. Дело не в том, что он не относился к этому несерьезно, просто факты были слишком очевидны. – Вы должны оставить работу у них, если это возможно. Вам нужна рекомендация для Соединенных Штатов? Я могу написать.
Рекомендация от одного из самых состоятельных и могущественных людей в стране наверняка поможет мне найти работу в лучшем из всех возможных семейств. Я облегченно откинулась на спинку кресла:
– Я была бы вам очень благодарна, сэр. Спасибо.
Он всматривался в мое лицо. Не враждебно, но все же я отметила, что он не просто дружелюбный практичный американец, но бизнесмен, умеющий быстро оценить человека, сидящего с ним за столом переговоров.
– Вы могли бы шантажировать нас. Потребовать денег за то, что сохраните тайну Алека.
– Мне это даже в голову не приходило, сэр.
Что за мерзость! На такое способен, к примеру, Михаил.
– Вы славная девушка, Тесс. Я знаю, у моего сына не было выбора, кроме как довериться вам, но… он не смог бы найти более подходящего человека, которому можно поведать свой секрет.
Мистер Марлоу говорил о своем сыне с такой любовью! Вдруг он сможет сказать мне, что самые мои ужасные опасения насчет Алека ничем не оправданы?
– Простите, сэр, что упоминаю об этом, но… я нашла это в кармане Алека. – Я вытащила газетную вырезку и открытку с изображением Габриэль Дюмон. – Это… скажите мне, что это не то, чем кажется.
Плечи мистера Марлоу поникли, и что-то в моей душе заныло.
– Вы спрашиваете, не убийца ли мой сын. Хотел бы я знать ответ.
– Что случилось с мисс Дюмон?
Он ответил не сразу. Молча смотрел на океан, щурясь от яркого утреннего солнца. Подобное состояние я не раз замечала у Ирен. Хотя она уж точно последний человек на земле, у которого могло быть что-то общее с Говардом Марлоу. Он хотел рассказать, но боялся.
– Странно, правда? – сказал он в конце концов. – Что происходит с твоим сознанием, когда ты обнаруживаешь, что сверхъестественное существует? Ты подвергаешь сомнению абсолютно все, даже собственные воспоминания.
– Это действительно делает все вокруг очень странным, сэр.
Мистер Марлоу кивнул, вытащил из кармана пиджака сигару и покатал ее между пальцами.
– Насколько мне известно, Алек и Габриэль были просто друзьями. Мы с моим мальчиком всегда были достаточно близки, но я когда-то тоже был юным и не рассказывал своему папе о каждой девушке, которую… – Он осекся. – О каждой знакомой молодой леди. Но у меня сложилось впечатление, что Габриэль требовала от Алека больше, чем он мог дать.
Я не могла ликовать по этому поводу. Эта женщина погибла, возможно от руки Алека, и то, какие чувства он к ней испытывал, не могло повлиять на мое мнение о нем.
– Вервольф стал добрым другом актрисы. Оба они были каждую ночь заняты своими делами, но с радостью встречались днем. Оба восторгались жизнью богемы. – Судя по голосу мистера Марлоу, он этим не восторгался. – Встречались с художниками и композиторами, посещали эти странные клубы, где развешены плакаты с чудовищного вида женщинами, зелеными с головы до пят. Сам я никогда не видел в этом ничего привлекательного, но хотел, чтобы Алек получал столько удовольствия, сколько сможет. Слишком много у него в жизни отнято, пусть порадуется хотя бы этому.
Богемный Париж казался мне чарующим. Я представляла женщин в таких же сексуальных костюмах, в какой была одета Габриэль Дюмон на фотографии, хотя это нелепо; на самом деле я уверена, что это все иностранщина, зато теперь понятны длинные кудри Алека.
– Мне следовало предупредить его, сказать, чтобы он не проводил с ней столько времени, – произнес мистер Марлоу. Он вытащил небольшие серебряные щипчики и отрезал конец сигары. В воздухе повис сладкий табачный запах. – Пусть не ради него самого, но ради нее. Не сомневаюсь, что ее убили их отношения.
Во рту у меня пересохло, я вцепилась в подлокотники кресла:
– Вы хотите сказать… вы думаете, это сделал он? Алек убил Габриэль?
– Ее убил вервольф. Иногда я говорю себе, что это мог сделать любой из Братства, – к тому времени они давили не только на моего сына, но на нас обоих и не желали, чтобы у него возникали дружеские отношения с кем-либо. И, как я говорил раньше, женщины им не нужны. Они получают удовольствие, убивая их. Неужели у них нет матерей? Сестер, возлюбленных? Я этого не понимаю. Впрочем, я никогда не понимал Братство. – Он тяжело вздохнул. – В Париже у нас был подвал. Именно в нем Алек превращался каждую ночь, и я запирал его там ради его собственной безопасности, уж не говоря об остальных людях. Но в ночь гибели Габриэль замок оказался сломан. Я вернулся на рассвете и обнаружил, что дверь открыта, а Алека нет. Он очнулся чуть не на другом конце Парижа, ничего не помня о прошедшей ночи. То есть той ночью он был на свободе. И знал, где живет Габриэль. Алек вполне мог быть тем вервольфом, что ее убил.
– Но… ведь это не обязательно он.
– О, я пытался убедить себя в этом. Думаю, у меня бы получилось, если бы не одно «но»: Алек сам в этом уверен.
Это правда; зная его всего несколько дней, я уже не могла отрицать слов мистера Марлоу. Все, что сказал мне вчера днем Алек об ошибках, совершенных им в Париже; давившее на него чувство вины, тяжелое и мрачное, как саван, – все это про Габриэль. О гибели Габриэль.
Мистер Марлоу добавил:
– Алек носит с собой эту открытку как напоминание самому себе об опасности, которую он представляет для всех, кого любит.
Я посмотрела на изображение Габриэль Дюмон. Если Алек с ней дружил, возможно, она бы мне понравилась. Но она прошла по той дорожке, на которую ступила и я, – той, что ведет в сумрачный мир оборотней. А теперь она мертва.
– Мой вам совет: держитесь от всего этого как можно дальше, – сказал мистер Марлоу. – Мне тяжело лишать своего сына такого преданного друга, но ради вашей собственной безопасности уходите, пока это еще возможно. – Он чиркнул спичкой, чтобы прикурить сигару. Она вспыхнула голубым, потом оранжевым, я учуяла запах дыма. – Возьмите мою визитную карточку. Я пришлю в вашу каюту рекомендательное письмо до того, как мы придем в порт, чтобы вы смогли найти работу сразу же, как окажетесь в Нью-Йорке.
– Спасибо, сэр. Вы очень добры. – Я замялась. – Алеку с вами повезло.
– Повезло. Ах, если бы!
Выражение лица мистера Марлоу сделалось отстраненным. Его печалили болезненные воспоминания о прошлом.
Я быстро встала и извинилась. Чем скорее я уйду, тем лучше.
Но двигалась я недостаточно быстро.
Я не успела покинуть гостиную, когда открылась дверь и из своей спальни вышел Алек, завязывая пояс темного шелкового халата. Его неукротимые каштановые кудри были взъерошены после сна, а лицо измучено, как у человека, перенесшего сильную боль. Он увидел меня, глаза его широко распахнулись, появилась неуверенная улыбка.
– Тесс?
– Я уже ухожу. – Неужели только вчера вечером мы целовались так страстно, что у меня подкашивались ноги? Я взглянула на него, и сердце заколотилось быстро-быстро, но я больше не понимала, от желания или от страха. – Я не собиралась вас будить.
– Все в порядке. Я рад, что ты здесь.
Алек так счастлив! Почему он стал так уверен во мне именно тогда, когда я начала бояться его еще сильнее? Снова бодрый, он вышел к отцу на прогулочную палубу:
– Папа, вы с Тесс…
Голос его оборвался, и я сообразила, что Алек увидел на столике открытку с изображением Габриэль Дюмон. Когда он повернулся ко мне, у меня чуть сердце не разорвалось – лицо его исказилось от стыда. Я узнала, что он совершил, и это его убивает. Он стиснул кулаки, прищурился, и я не понимала, от боли это или от гнева. Знала только, что вижу волка.
– Тесс, уходите, – сказал мистер Марлоу. – Быстро.
Кого он оберегает – своего сына или меня? Что так, что этак, но я почувствовала, что волосы у меня на затылке встали дыбом, повернулась и выскочила в коридор. Дверь за мной захлопнулась. Не знаю, кто ее захлопнул, и оборачиваться я не стала.
Пробродив около часа по пароходу, не зная толком, чем заняться и куда повернуть, я вышла на шлюпочную палубу. Свежий ветер трепал мои золотистые кудри, выбившиеся из-под льняного чепца. Я стояла, опершись о поручни, и смотрела на воду далеко внизу. «Титаник» был настолько громадным, что я смотрела вниз, будто с церковной колокольни. Океан вокруг меня простирался во всех направлениях до самого горизонта. Даже на таком огромном корабле я была всего лишь крохотной точкой в бесконечности и совершенно одинокой.
Я оглянулась, думая о Михаиле, но его тут не было. Да ему не хватит смелости убивать меня на палубе, куда в любой момент может выйти Джон Джекоб Астор, богатейший человек в мире.
Но он все равно появится. Ему необходимо разобраться с Лайлами. И Алек… не знаю, что может произойти с нами дальше, но одно я знаю точно: мы с ним еще встретимся.
Я искала кого-нибудь, кто спасет меня, с той минуты, как взошла на корабль и в первый раз ощутила спиной взгляд охотника. До того мне казалось, что я такая сильная и умная со своим фетровым кошельком в кармане, а теперь я чувствую, что вообще ничего не понимаю в этом мире, ничего не знаю о его истинных ужасах, кроме одного, но это одно стало намного более правдивым, чем раньше: никто никогда меня не спасет, если я не буду изо всех сил сражаться за собственную жизнь.