Текст книги "Сталкер (ЛП)"
Автор книги: Кларисса Уайлд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)
Кларисса Уайлд
«Сталкер»
Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления! Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения. Спасибо.
Оригинальное название: Clarissa Wild «Stalker» (Stalker #1), 2015
Кларисса Уайлд «Сталкер» (Сталкер #1), 2019
Переводчик: Ирина Дмитренко
Редактор: Елена Теплоухова
Обложка: Врединка Тм
Перевод группы: http://vk.com/fashionable_library
Любое копирование и распространение ЗАПРЕЩЕНО!
Пожалуйста, уважайте чужой труд!
Глава 1
ФЕНИКС
Шесть месяцев тюрьмы позади. Осталось четыре тысячи пятьсот шестьдесят дней. Черным маркером я пишу цифры на календарной странице поверх числа, перечеркивая дату, как делаю каждый день. В углу этого листа изображен черный череп, который я повторно обводил, вырисовывал и протыкал, дабы дать волю своему гневу, когда представлял ее лицо.
Та женщина… всего лишь мысль о ней пробуждает во мне желание проделать дыру в той стене, на которую я сейчас пялюсь.
Я ненавижу ее до смерти в буквальном смысле. Я не просто хочу ее убить. Так или иначе, она заплатит за то, что сделала. Наказания и боли недостаточно… подойдет лишь смерть, и ее я собираюсь привести прямо к порогу этой девушки.
Эти стены не удержат меня. Может, в данный момент, но не навсегда, и когда я выберусь, она пострадает первой. Ей повезло, что вокруг меня стальные решетки, и меня удерживают запертым внутри, подальше от той вычурной маленькой лжи, которую она зовет жизнью. Она думает, что находится в безопасности, думает, что невиновна, но мы оба знаем, что это неправда. Она прячется за своей идеальной фальшивой маской, но все, что нужно – это щелкнуть пальцами, и маска треснет прямо посередине.
Я удостоверюсь, что это принесет ей боль, когда выберусь отсюда. Она заслуживает ее.
Вы могли бы подумать, что желание убить девушку превращает меня в подонка, но эта девушка зашла слишком далеко… Дальше, чем любая другая зашла бы, чтобы очистить свое имя. Она загнала меня в угол, чтобы указать копам на меня и посадить за решетку. Это как вырезать сердце мужчины из его груди. Если бы оно у меня было, я бы уже сдох, особенно потому что я позволил себе увлечься ею.
Признаю, что я не святой. У меня за спиной плохие вещи. Я убил ее мужа, но он заслужил каждую унцию боли, которую вынес. Он был лживым ублюдком, впрочем, как и она. Они оба заслуживают отправиться в ад.
Я гнию от злости, на которую имею право. Все, о чем я могу думать, это как заставить ее страдать таким же образом, как она вынудила мучиться меня. Запереть ее и причинить боль. Пальцы скручивает, когда хватаюсь за пустой воздух, представляя, как душу ее. Даже могу почувствовать, как хрустят ее кости.
Она, нахрен, разрушила мою жизнь, и не только потому, что бросила меня в тюрьму. Эта девушка полна секретов, спрятанных за фасадом, и я умираю от желания разрушить его. Конечно, никто мне не верит. С моими татуировками, пирсингом и темными волосами я выгляжу как типичный киллер, чьи слова ничего не значат перед угрозой предательства. Так было всегда, и я не ожидаю, что что-то изменится в скором времени. Моя жизнь всегда состояла из драк голыми руками, дабы показать власть над тем, что я заклеймил своим. Это все, что я делаю, все, что я знаю. Борьба любым способом и любыми средствами, которые я могу придумать, чтобы добраться до того, что принадлежит мне.
И самое поганое то, что однажды я уже боролся за нее.
Все верно: она не только мой ненавистный соперник, но и однажды была объектом моей любви. Я говорю «была», но не уверен, что смогу вырезать ее из сердца так быстро, когда увижу ее лицо снова. Я даже, пожалуй, сначала трахну ее, и затем убью. Бывшие… я бы отрубал их головы топором.
Если бы мог, то стер бы любое воспоминание об этой женщине, только, чтобы прекратить думать о ней. Вместо этого я заперт в камере, где каждый приходящий и уходящий день напоминает о ней… где я думаю обо всех способах, которыми собираюсь заставить ее молить меня о пощаде.
– Ты снова хандришь?
Я поворачиваю голову на звук раздражающего саркастического голоса моего сокамерника. В такие моменты, когда из его рта вырывается подобное дерьмо, мне буквально хочется снести ему голову. Хотя, пустота в моей груди оставила скромное местечко для него. Вот, что случается, когда проводишь месяцы в одной камере с другим парнем. Каким-то образом ты привыкаешь к человеку, потому что он здесь, он живой, и ты можешь поговорить с ним. Этого как раз достаточно, чтобы создать связь. По крайней мере, в этом месте достаточно.
Так что я снисхожу до него… пока.
Прищуриваюсь, глядя на него.
– Заткнись.
Он вскидывает брови, синие глаза блестят от любопытства.
– Я знаю, что ты делаешь, когда дергаешь носом, хрустишь костяшками на кулаках и прожигаешь взглядом стену. Ты каждый день этим занимаешься, – сокамерник поднимает на меня голову, садясь на краю своей койки, и болтая ногами близко у моей головы. – Ты думаешь о ней, не так ли?
– Занимайся своими делами, идет? – отвечаю я, отталкивая его ноги. – И убери эти сраные ступни подальше от моего лица. От них несет как от гниющей жрачки.
Он пытается почесать мой подбородок большим пальцем ноги, так что я дергаю его за ногу так сильно, что он летит с койки на пол.
– О! Блядь! – кричит он, потирая макушку, пока встает на корточки. Пробегает пальцами по длинным темным волосам. – Нахер ты это сделал?
– Вот, что получаешь, если дразнишь меня, – произношу я.
Он хмурится.
– Придурок.
Я ухмыляюсь.
– Каков есть. – Я переворачиваю страницы календаря назад, где им и место, и бросаю его на стол. – У тебя с этим проблемы?
Он вскидывает брови.
– Всегда.
Я улыбаюсь, как и он. Я знаю, что этот отморозок никогда не злится на меня, и поэтому он мне нравится. И именно поэтому он все еще жив. Находиться со мной в камере нелегко… если вам удается выжить. Что я могу сказать? Ублюдок пришелся мне по душе.
Внезапно кто-то ударяет по прутьям решетки, заставляя меня подорваться на месте и обернуться. Это охранник, сверкает хитрой улыбкой.
– Салливан. ДеЛука, – произносит он низким голосом, – пора подышать свежим воздухом.
Я вздыхаю, собирая свои вещи, как делаю всегда. Все должно быть оставлено аккуратно и ровно, чтобы офицеры могли проверить камеру одним махом. Когда я готов, охранник открывает дверь и сопровождает нас вниз, где собираются остальные заключенные. Мы всегда идем на улицу строем, группами, никак не контактирующими между собой. Они собираются в различные расовые банды, которые стоят за бунтами.
Я? А я не принадлежу ни к одной из них, как и ДеЛука, так что большую часть времени мы отираемся рядом. Ненавижу группировки и избегаю их как чумы. Они ничего не могут предложить нам, а у меня нет интереса корешаться с идиотами. Хотя, это также делает нас легкими мишенями.
Вот почему охрана всегда начеку, когда нас выпускают из клетки.
Мы гуляем снаружи с остальными заключенными и идем к нашему обычному месту возле столика. Он расположен в дальнем восточном углу, близко к забору, где трава все еще зеленая, а не втоптанная в грязь тяжелыми сапогами. Я опускаюсь на колени и выдергиваю траву из земли, пока ДеЛука садится на стол и опирается на локти, чтобы насладиться солнцем.
– До охренения прекрасный денек, Никс, – говорит ДеЛука, постанывая, пока потягивается.
– Мммммххмммм, – соглашаюсь я, но сейчас мне не хочется с ним разговаривать. Улица – единственное место, где я могу подумать, еще о чем-то, кроме как о ебаных женщинах, и могу послушать что-то большее, чем его голос. Заключение в маленькой камере делает кое-что с человеком. Оно делает тебя ранимым… почти слабым, а я едва могу вынести это чувство. Оно пробуждает во мне желание поднять бунт только для того, чтобы вновь вернуть себе силу воли.
Я выдергиваю еще больше травы, пока не нахожу то, что ищу – колонию муравьев, которая поселилась здесь пару месяцев назад. Передвигаю пару маленьких камешков, пока не нахожу их колонию, и просто смотрю. Они ползают везде, со своими крохотными листочками и другой едой, таская ее в муравейник точно так же, как они таскают личинки. Эта микроэкосистема напоминает людей, только в намного меньших масштабах. Мне просто нравится смотреть на них. И все. И может, помогать им время от времени веселья ради.
Внезапно чужой сапог опускается на верх гнезда, давя муравьев.
Охваченный яростью, я смотрю вверх на человека, который только что умертвил целый город насекомых.
– В песочнице играешься, да, Салливан? – рычит тот, слюна брызжет из его рта, падая на мою щеку.
Вставая на ноги, я вытираю ее и наклоняюсь, прищуривая глаза. Он окидывает меня взглядом с головы до ног, пока его дружки собираются вокруг нас, создавая ловушку для меня. Этот парень явно ищет драки… но он не на того напал.
Поднимая руку, я размазываю его плевок прямо ему по щеке, медленно ведя рукой, пока все стоят с разинутыми ртами, из которых доносятся шокированные вздохи. Я просто взял и сделал это. Дерьмо вот-вот попадет в вентилятор. Замечательно. Как раз, как мне нравится.
Когда я заканчиваю, то вытираю остатки его слюны о штаны и вскидываю голову, ожидая, когда он сделает первый шаг.
– Ты – ебанутый отморозок. Пора преподнести тебе урок, – рычит парень, поднимая кулак и заряжая им прямо мне в лицо. Я принимаю удар как мужчина, впитывая всю силу, и позволяя своему телу пошатнуться от удара. Мне нужна пара секунд, чтобы прийти в норму. Хороший удар. Хотя, недостаточно.
– Это все, на что ты способен? – произношу я, поворачиваясь лицом к нему.
Самодовольная ухмылка, с которой он смакует свое превосходство, тут же превращается в шок, когда он понимает, что не причинил мне боли. Когда я улыбаюсь, он кричит, и его лицо полностью приобретает пунцовый цвет. Прежде, чем он может выпустить свой гнев, я ударяю его в живот.
Затем ДеЛука слезает со стола и толкает одного из парней в спину, заставляя того споткнуться. После он отвешивает ему коленом в лицо и достает нож. Режет руку одного из нападающих, который умоляет о помощи. В это время я отрываюсь на своем обидчике до тех пор, пока тот не падает на землю, и я оказываюсь на нем, выбивая дерьмо.
ДеЛука пугает остальных своим ножом, делая выпады с ним на каждого, кто посмеет подойти ближе, пока я безжалостно колочу своего оппонента.
– И кто кому преподает урок, а? – кричу я, кулаками размазывая кровь по всему его лицу.
К тому времени, когда прибывает охрана, его физиономия рассечена в нескольких местах, а нос свернут. Скорее всего, я сломал пару костей. Охранники свистят, и разносится звук тревоги, пока они кричат всем лечь на землю. Я останавливаюсь в этот момент, так как предпочту не получать электрошокером в зад. Это на самом деле адски больно.
Мы ложимся, и мой нападающий стонет от боли, пока офицеры окружают нас и заковывают в наручники. Теперь меня, скорее всего, бросят в карцер, но это стоило каждого удара. Никто не переходит мне дорогу в делах. Будь это муравьи или убийства, – это мои, мать вашу, дела, и всем лучше держаться подальше… или я уложу каждого.
* * *
ВАНЕССА
– И, снято!
Когда режиссер выкрикивает эти слова, я вздыхаю с облегчением и стаскиваю ленту, что держит мои волосы.
– Боже, как же я хочу пить, – произношу я, пока моя ассистентка передает бутылку с водой, которую я с такой охотой осушаю.
– Отличная игра, Ванесса, – говорит мне режиссер, пока мы оба смотрим отснятые кадры на экране.
– Спасибо, – отвечаю я с широкой улыбкой. – Думаю, мне всего лишь нужен был финальный толчок. – После тридцати снятых дублей как раз время.
– Выглядит потрясающе, – произносит моя ассистентка. – Особенно поцелуй. Очень по-настоящему.
– Думаешь? – спрашиваю я, выуживая больше комплиментов. Я люблю слушать, как хорошо я вхожу в образ.
Девушка кивает.
– Я влюблена в него!
Она дает мне пять, когда режиссер качает головой и подмигивает.
– Увидимся завтра.
– Спасибо, Дэвид. Отличная поработали сегодня. Увидимся, – восклицаю я, уходя.
Улыбка тут же сходит с моего лица, когда я иду в свою гримерку, а моя ассистентка, Пейдж, продолжает тявкать.
– Не забудь о завтрашней встрече с местным тренером.
– Ага, я помню, – отвечаю я, открывая дверь. Вхожу и тут же снимаю серьги, от которых болят уши.
– О, и пока я не забыла… С днем рождения!
Она неожиданно обнимает меня руками за шею, застав врасплох. Я понятия не имею, что делать с этим внезапным проявлением привязанности, особенно, когда она не убирает руки от меня и спустя полминуты.
– Спасибо, – отвечаю я, отрывая ее от себя. – Но я предпочла бы не знать.
– Почему? Двадцать семь – еще не старость, – говорит Пейдж.
Я кладу палец ей на губы.
– Больше ни слова.
Он хмурится, глядя на меня.
– Ладно…
– Мне просто не нравится слышать об этом, – пожимаю я плечами.
– Ну, я и, правда, надеюсь, что у тебя будет классная вечеринка, – протягивает Пейдж.
Я одариваю ее своей обычной фальшивой улыбкой.
– Конечно. Как только доберусь до дома, открою шампанское, – подмигиваю я.
Она улыбается, словно на самом деле верит мне.
– Хорошо. Что ж, тогда увидимся завтра, – она собирается уходить, но затем снова поворачивается ко мне. Идя спиной вперед, она добавляет: – Если тебе будет что-нибудь нужно, просто позвони мне, ладно? Я всегда приеду помочь.
– Позвоню, – улыбаюсь я, и машу ей, пока она не исчезает из поля зрения, а затем закрываю дверь, вздыхая.
Быть одиноким – или самое лучшее чувство на свете, или самое страшное. Быть пойманным в ловушку тишины – хорошая вещь, особенно после насыщенного дня, но в такие дни, как сегодня, эта тишина врезается мне в душу.
Я сажусь перед зеркалом и хватаю салфетки для лица, промокая ими кожу, пока не снимаю весь макияж. Смачивая лицо водой, смотрю на маску, слои которой снимаю один за другим, пока не остается ничего, кроме одинокой жалкой суки.
Полностью сняв макияж, я остаюсь наедине со своей «наготой», которая заставляет почувствовать холодную тяжелую правду. То, что я вижу: бумажно-белая кожа, чья непорочность нарушена гадким фиолетово-синим кровоподтеком. Прошло немало времени с тех пор, как я видела на себе синяки, но сейчас их вид ударяет по мне, словно кирпич по лицу. Это ломает фасад, которым я так дорожу.
Глаза наполняются влагой, но я трясу головой, делаю глубокий вдох, отталкиваю все мысли, пока продолжаю умывать лицо.
Кто-то внезапно стучит в дверь.
Я поворачиваю голову, прикрывая синяк волосами, когда входит моя помощница.
– Прости, кто-то оставил это для тебя в приемной. Я должна передать их тебе.
Нахмурив брови и приоткрыв рот, я пялюсь на огромный букет роз, которые она держит.
– От кого они? – спрашиваю я.
Девушка смотрит на карточку и улыбается.
– От Артура.
Что-то скручивает мои внутренности.
Я сглатываю ком в горле, когда она подносит цветы ко мне.
– Я больше не буду тебя беспокоить, – произносит она после неловкого молчания.
– Спасибо, что принесла, – произношу я.
– Да, без проблем, – отвечает она, а затем снова закрывает дверь.
Розы лежат на моем столе, прямо поверх косметички, а все, что я могу делать, это откинуться назад и пялиться на них, словно они были выращены в глубоком, иссушенном колодце. Могу прочесть слова на записке издалека.
«Мне жаль, Ванесса. Я не хотел забыть о твоем дне рождения».
Злость закипает во мне, и я делаю первое, что приходит на ум: хватаю розы и швыряю их в мусорное ведро. Ему придется придумать что-то получше, чтобы загладить вину за то, что он сделал. Особенно учитывая, что он абсолютно забыл упомянуть об этом.
Встаю со стула и беру пальто. Затем надеваю большую круглую шляпу и темные очки, пряча синяк. Не идеально, но достаточно, чтобы выбраться на улицу незаметной.
Пока выхожу из здания, чтобы добраться до своей машины, фанаты толпятся сбоку от меня, желая сделать фото и требуя автограф. Конечно, я всегда поощряю их, обожая внимание. Яркие вспышки от камер очищают голову и туман из плохих мыслей, что закручивает мой разум. Я делаю это для фанатов, для тех, кто обожает меня и любит, как никто другой. Я делаю это для таких моментов счастья – моментов моего звездного часа – прежде, чем мне придется вернуться в унылый, одинокий дом.
Неведение – блаженство.
Глава 2
ФЕНИКС
В 8 лет
– Бабааах! Я – Феникс, и я собираюсь сокрушить тебя! – с громким шлепком я швыряю фигурку в изголовье кровати, притворяясь, что это гигантский инопланетный корабль, прилетевший уничтожить Землю. Герой Феникс – единственный, кто может всех спасти со своими особенными лазерами, которыми он стреляет из глаз, и суперсилой, с которой он может поднять даже Землю.
Я залезаю под простыни и поднимаю Феникса, чтобы он мог пробраться к краю, открывая смертельное оружие: гигантского робота-гуманоида, которого он использует, чтобы уничтожить вражеский корабль.
Но затем Феникса внезапно вырывают из моей руки.
– Эй! – я вылезаю из-под простыней и вижу мальчика, который убегает от меня, хихикая. – Отдай мне его! – кричу я вслед, выпрыгивая из скрипящей старой кровати.
Мальчик бежит вниз по огромной лестнице старого поместья, перескакивая через ступеньки и удерживая моего Феникса высоко в воздухе, словно гордится тем, что украл его. Он смеется и произносит:
– Подойди и возьми, дурачина!
Я хмурюсь, стискивая зубы, а затем бегу за ним. Никто не трогает моего Феникса. Он – единственная игрушка, что у меня есть. Воспитатели дают нам лишь по одной. Это дурацкое правило приюта, потому что у них не хватает денег. По крайней мере, так они мне говорят. Иногда мне хочется иметь больше игрушек, чтобы играть с ними, или больше друзей, которые не хотели бы украсть у меня все, что есть.
Я спешу за мальчиком, перепрыгивая через ступеньки, чтобы суметь догнать его. Он внизу, в столовой пытается спрятаться за другими детьми и использовать их в качестве щита.
– Отдай обратно, – рычу я.
– Нет, с чего бы это? Ты его не заслуживаешь, – отвечает он.
– Это моя игрушка. У тебя есть своя.
– Мне мало, – произносит он, удерживая Феникса обеими руками, почти отрывая его голову.
– Прекрати, ты его сломаешь!
– И что? – Он тянет сильнее. – Боишься? Майлз – трус, Майлз – трус! – теперь он напевает, выводя меня из себя так сильно, что мне хочется его ударить. Все начинают смеяться, когда видят мое злое лицо.
– Майлз – неудачник! – добавляет мальчик, и группа скандирует настолько громко, что вскоре это – все, что я слышу.
Я больше не могу это выносить. Я хочу обратно свою игрушку, и хочу, чтобы они оставили меня в покое.
Когда мое терпение лопается, я отталкиваю ребенка, за которым прячется мальчик, так сильно, что они оба спотыкаются, а затем хватаю своего обидчика и несколько раз бью его в лицо. Игрушка выпадает из его руки, когда он пытается заблокировать удары и не дать моему кулаку опуститься на его лицо, но я слишком быстр.
– Драка, драка, драка! – скандируют дети вокруг.
Я продолжаю наносить удары, позволяя всей моей ярости выплеснуться на него.
– Прекрати! – визжит мальчик, но я не придаю значения его крикам.
Все, о чем я могу думать, это кровь, вытекающая из его носа, и зубы, покатившиеся по комнате.
– Никто. Не. Трогает. Мою. Игрушку, – рычу я, ударяя его в лицо после каждого слова.
– Пожалуйста! Хватит! – умоляет мальчик, царапая мои руки.
– Я ненавижу тебя! – кричу я. – Я всех вас ненавижу!
Я бью его так сильно, что болят костяшки, и перед глазами вижу только красный цвет. Все, о чем я могу думать, это как надрать его задницу так сильно, чтобы он больше никогда не смог украсть у меня что-либо. Это был последний раз, когда он подразнил меня, последний раз, когда он погнался за мной, последний раз, когда кто-то причинил мне боль.
Через несколько минут воспитатели приходят и оттаскивают меня от него прежде, чем мне удается забрать Феникса.
– Что это такое? Как ты смеешь нападать на мальчика вот так?
– Он украл мою игрушку, – отвечаю я, скрещивая руки на груди, пока пялюсь на свою игрушку.
– Мне все равно, что он сделал. Ты поднял на него руку. Мы. Не. Бьем. Людей, – воспитательница продолжает тыкать пальцем в мой нос после каждого слова, словно это должно произвести на меня впечатление.
Но все, о чем я думаю, это как убить ребенка, лежащего на полу, истекающего кровью, умоляющего о помощи.
Воспитательница громко вздыхает.
– И вот снова.
Комната полностью погружается в тишину, и все пялятся, пока она выволакивает меня через дверь и ведет вверх по лестнице.
– Тебе нужно было снова это сделать, не так ли? Ты просто не можешь удержать свои руки от него?
– Он продолжает доставать меня.
– Что я только что сказала? – произносит она, сверля меня взглядом, которым можно убить. – Здесь не трогают других детей, Майлз. Ты уже должен был это запомнить. Думаю, тебе пора выучить жестокий урок.
Она толкает меня в мою комнату.
– Я не хочу слышать от тебя ни звука в течение следующих нескольких часов. Ты понял это?
Я сажусь на кровать.
– Но как же ужин? – Я смотрю на часы – почти шесть – и мой желудок начинает урчать.
Она кривится.
– Плохие дети не получают еду.
И затем она хлопает дверью.
Я бегу к двери, колотя в нее кулаками.
– Подождите! Вы не можете этого сделать! Я голодный!
– Может, тебе стоит для начала подружиться с детьми. Может, тогда ты не будешь таким голодным, – размышляет она по ту сторону двери.
– Они не хотят со мной дружить. Никто из них. Они хотят только дразнить меня.
– Может, дело не в них. Может, это ты, – язвит она. – Не удивительно, что родители бросили тебя здесь. – Она прочищает горло, а затем я слышу стук ее каблуков, пока она спускается вниз по лестнице, оставляя меня наверху одного.
Ногти царапают деревянную поверхность двери, пока я сползаю на пол. Я пытаюсь подумать о счастливых вещах, но ничего не приходит в голову. Нет ничего счастливого в этом месте, и я не помню ни единого радостного дня, даже когда я был не здесь.
Один в своей комнате, без игрушки, где только тикающие часы составляют мне компанию, я провожу свой день, пока не начинаю желать, что лучше бы я вовсе не рождался.
* * *
Несколько месяцев спустя…
Я сбежал. Не зная, что еще сделать после того, как дети столкнули меня с лестницы, а персонал не повел и бровью. Мне некуда идти, но я не хочу возвращаться туда. Я ненавижу то место и всех, кто живет или работает там.
Никто меня не понимает.
Накручиваю травинку на палец и выдергиваю ее, позволяя ей улететь с ветром. Здесь так мирно посреди неизвестности рядом с одинокой дорогой. Ничего нет на расстоянии нескольких миль… и мир предоставлен лишь мне. Я так люблю это.
Это место превращается в мое любимое убежище. Мне не нужно прятаться где-то в захудалом вонючем углу, чтобы меня не поймали. Я могу просто сидеть здесь, где никто меня не увидит.
На краю горизонта внезапно появляется машина, и я наблюдаю, как она приближается в поле моего зрения. Поднимаю руку над глазами, создавая «козырек» от солнца, и пытаюсь разглядеть того, кто едет внутри. Многое увидеть не получается, только двоих взрослых на передних сидениях… и маленькую девочку на заднем, которая смотрит на меня своими яркими глазами. У нее лицо ангела.
Но затем машина исчезает так же быстро, как и появилась, проехав вниз по одинокой дороге.
Лишь мгновение я наслаждаюсь бризом, задаваясь вопросом, кто были эти люди, и будут ли у меня когда-нибудь такие родители, как у нее.
Ну, в общем, скоро я это выясню. Время возвращаться. Они, скорее всего, уже перевернули все это место кверху дном в поисках меня. Или даже не заметили, что я пропал. Так или иначе, я знаю, что они буду злиться.
Так что я хватаю свой велосипед и выезжаю на длинную, одинокую дорогу, ведущую туда, откуда я приехал.
* * *
Час спустя…
Я сижу на диване в комнате для встреч, ожидая, пока кто-то подойдет ко мне, но все потенциальные родители косятся на меня. Думаю, это из-за порезов и синяков от очередной драки. У меня не получается сдержаться: дети попросту не перестают меня раздражать. Словно наслаждаются, забираясь мне под кожу или что-то в этом роде.
Воспитательница подходит ко мне и смотрит на меня искоса.
– Почему ты не разговариваешь с ними?
– Ну, я ведь не могу просто подойти к ним, так ведь? – отвечаю я.
– Нет, но ты можешь преподнести себя не так… вызывающе, – говорит она, прочищая горло. Она всегда делает это, когда недовольна мной, так что я слышу это целыми днями напролет.
– Попытайся приложить больше усилий, идет? – произносит она. – Я не хочу, чтобы ты застрял здесь навсегда.
Я киваю, когда она отходит, чтобы встретиться с потенциальными родителями с фальшивой улыбкой на лице. Но что она на самом деле имеет в виду, так это то, что хочет избавиться от меня как можно скорее, потому что я – как неприятность для этого места, но она никогда не скажет мне это в лицо. Все настолько плохо, что она даже вспомнила мне моих настоящих родителей, даже если я ничего о них не помню.
Думаю, такова жизнь. Люди всего лишь обводят тебя вокруг пальца пока ты не сделаешь то же самое в ответ.
Хотя, отныне это мой девиз.
Сложив руки на коленях, сидя на краю дивана и мотая ногами, я смотрю на других детей, которые разговаривают с потенциальными родителями, и хочу, чтобы кто-то заинтересовался мной… настолько, чтобы увидеть меня сквозь слои моей злости.
Иногда мне хочется быть одним из тех детей. Счастливым. Нормальным. Но я не такой, и не знаю почему. Каждый день все, о чем я могу думать, это как оказаться умнее, чем кто-либо. Как перехитрить их, как выиграть драку. Как найти чью-то слабость и использовать ее себе на руку. Я всегда так зол, и не знаю, почему.
Возможно, из-за того, кем были мои родители.
Или из-за того, кем они не были.
Кто знает? Никто не может сказать. Даже я.
Хотя одну вещь я сказать могу. Даже если никто не возьмет меня сейчас, однажды я выберусь отсюда и покажу всем, чего стою.
* * *
Настоящее
Дождь бьет каплями по голове, пока я загоняю лопату в землю и копаю глубже. Яма становится весьма глубокой, достаточной, чтобы поместилось все мое тело. В этом темном углу за зданием я работаю над тем, чтобы сделать ее настолько большой, чтобы поместилось несколько человек… чтобы пролезть на ту строну забора.
Уже недолго осталось, всего несколько недель. Или месяцев. Но мы выберемся. Вопрос только во времени, а у меня его навалом.
Пот скатывается каплями по моему лбу, когда я отбрасываю землю, пока ДеЛука стоит на шухере. Он чуть впереди меня, дабы убедиться, что никто не пройдет через узкий проулок за зданием. Мы подкупили одного из смотрителей, чтобы он держал свой рот на замке о том, чем мы здесь занимаемся. Может, кого-то, кто не знаком с политикой в тюрьме, это удивит, но, как и всех остальных, даже охранников можно убедить «ослепнуть». До тех пор, пока он не знает, что мы здесь делаем, и удерживает остальных подальше, он будет получать свои деньги.
Не от меня, конечно же. О, нет, если бы у меня были деньги, что очень-таки затруднительно в этом месте, я бы и тогда не отдал их этим свиньям. Нет, организация, на которую я работаю, платит ему каждую неделю, чтобы его рот был на замке, и помогает нам выбраться. Предполагаю, так они хотят убедиться, что об их «вложениях» позаботятся. Это, и тот факт, что я не могу убивать для них, пока сижу здесь, является для них хорошим стимулом, чтобы вытащить меня.
Естественно, я абсолютно согласен с таким раскладом. Я использую любую помощь, которую могу получить. Кроме того, они не оставят ДеЛуку в этом месте, ведь таким образом у них два недееспособных сотрудника… что не хорошо для бизнеса.
Правда, мне насрать. Я всего лишь хочу выбраться нахер из этого места. Мне плевать на организацию с высокой колокольни. На самом деле, все, что меня заботит, это наличка, которую они присылают мне после исполнения задания. Мне плевать на каждого из них, ну, кроме, может быть, ДеЛуки… или нет. Как будто мне есть дело.
Я даже не помню, как это – переживать о чем-то.
Все, что я знаю, это как использовать людей и причинять им боль в свое удовольствие. Это то, что я умею, то, в чем я хорош, так что так и продолжу. Это сохранит мне рассудок.
Когда я заканчиваю свою норму на сегодня, то бросаю кусок деревянного шпона на яму, и накрываю сверху травой, придавая месту вид, словно недавно здесь возделывали землю для дворика. Это хорошее прикрытие для места, в котором никто не станет искать. Плюс все остальные охранники думают, что мы убираем во дворе. Не так уж и далеко от правды.
Я не опускаю рук, чтобы выбраться отсюда и наконец-то осуществить свою месть. Никто не попытается перехитрить меня, а если попробуют, я удостоверюсь, чтобы они были наказаны за это. Эта женщина, Ванесса Старр… она думает, что может обыграть меня в моей собственной игре, но она не видела мои лучшие ходы. Она открыла свои карты, а теперь настало время открыть мои. Когда дело доходит до силы, я лидирую. Я позабочусь о том, чтобы навестить ее после того, как выберусь из этого места. Только, когда она поймет, что я иду, будет слишком поздно.
