Текст книги "Золото и кокаин"
Автор книги: Кирилл Бенедиктов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)
Глава седьмая
Paraiso terrenal
Первое, что я почувствовал, спустившись по трапу самолета в аэропорту Ла Чинита в Маракайбо, – это запах тропиков. Жаркий, влажный воздух, напоминающий атмосферу турецкой бани, был пропитан невероятными, ни на что не похожими ароматами. В неправдоподобно синем небе ярко сияло полуденное солнце. Контраст с холодной, заснеженной Москвой, которую я покинул двенадцать часов назад, был так велик, что я даже засомневался, не снится ли мне все это.
Кто-то нетерпеливо подтолкнул меня в спину, и я поспешил к автобусу. Автобус был ярко-желтым, очень нарядным; у передней дверцы стояла невысокая смуглая девушка в красивой кремовой униформе и улыбалась пассажирам, демонстрируя крупные белые зубы.
– Bienvenido a Venezuela! [11]11
Добро пожаловать в Венесуэлу! (исп.)
[Закрыть]– сказала она мне.
– Muchas gracias, senorita hermosa! [12]12
Благодарю, прекрасная сеньорита! (исп.)
[Закрыть]– улыбнулся я в ответ.
Ее улыбка на мгновение стала еще шире; удивленно взлетели тонкие черные брови, в глазах мелькнули веселые искорки. В следующую секунду она уже переключилась на идущего за мной пассажира:
– Bienvenido a Venezuela!
– Thanks, – буркнул пассажир по-английски. Это был высокий желчный голландец, сидевший рядом со мной в самолете. Испанского он почти не знал и очень возмущался тем, что таможенные декларации, которые нам раздали в полете, были составлены не на английском.
– Черт знает что, – ворчал он, разглядывая свою декларацию. – Вот что такое «maletas»? Здесь спрашивают: есть ли у меня с собой maletas? Это что, дети? Они хотят знать, путешествую ли я с детьми?
Я объяснил ему, что maletas – это вовсе не дети, а чемоданы, то есть багаж, но после этого он стал смотреть на меня как-то косо.
– Проклятая жара, – прошипел он, протискиваясь в дальний угол автобуса. Он был в длинном черном пальто, вполне пригодном для зимнего Амстердама, но в тропиках смотревшемся дико. Я мысленно похвалил себя за то, что избавился от зимних вещей еще в Шереметьево. Пришлось чуть померзнуть в очереди у трапа, зато теперь в футболке и легких джинсах я чувствовал себя комфортно.
Я путешествовал налегке: в сумке у меня была смена белья, свитер, который я снял еще в самолете, зубная щетка, бритва, фотоаппарат и роман Стивена Кинга «Томминокеры». В багаж я сдал рюкзак с курткой и зимними ботинками, а также спальный мешок. Я не был уверен в том, что он мне понадобится, но наличие спального мешка придавало собранным мною вещам необходимую солидность и основательность.
Паспортный контроль я прошел на удивление быстро, а таможенного не заметил вовсе. Взяв с крутящейся черной ленты свой рюкзак, я вышел через «зеленый коридор» в шумный, заполненный веселой толпой зал и огляделся.
Человека с табличкой «Денис Каронин» я заметил сразу же. На фоне черноволосых, смуглых венесуэльцев он выделялся, как чайка среди ворон. Человек был высок, худощав и голубоглаз. Его длинные светлые волосы, падавшие на плечи, обхватывал тонкий разноцветный поясок, придавая ему сходство не то с хиппи, не то с героем фильма-сказки «Садко».
Я подошел к нему и протянул руку.
– Денис.
– Ну, привет, Денис, – сказал Садко, опустив табличку. – Так вот, значит, ты какой, северный олень. А я Петр Игоревич Трофимов, эсквайр.
– Почему «эсквайр»? – спросил я.
Он пожал худыми плечами.
– Нравится. Но ты можешь звать меня просто Петя. Как говорится, «сall me Ishmael» [13]13
«Зовите меня Исмаил», – первая фраза знаменитого романа Г. Меллвила «Моби Дик, или Белый Кит».
[Закрыть].
На вид эсквайру было лет двадцать пять, и я решил, что воспользуюсь его предложением.
– МГИМО заканчивал, Петя?
– Обижаешь, – скривился Садко. – МАИ. С красным дипломом, между прочим. Я бортинженер нашего богоспасаемого судна. Вообще-то оно называется «Ил-76», но все наши зовут его «Китом».
– МАИ – фирма, – сказал я искренне. – Я пять лет там в клубе «Волна» отзанимался.
Эсквайр Трофимов взглянул на меня с некоторым интересом.
– Аквалангист, что ли? У меня в «Волне» девчонка была, мы с ней гуляли на третьем курсе. Вика Славникова, может, знаешь ее?
Я напряг память.
– Черненькая такая? С короткой стрижкой?
– Ну да! И с вот такими сиськами, – он показал, с какими именно. Проходивший мимо усатый уборщик покосился на нас и одобрительно поднял большой палец. – Ну, тесен мир.
Петя хлопнул меня по плечу и забрал сумку.
– Ты попал в правильное место, Денис! Держись старика Трофимова, и не пожалеешь о том, что приехал в Венесуэлу.
Я и так не думал ни о чем жалеть. Вокруг бурлила незнакомая, немного загадочная жизнь; слышалась торопливая креольская речь, я ловил обрывки разговоров: «К сожалению, сеньора Маркос не смогла приехать, но просила передать донье Имельде свои самые искренние поздравления»; «Кретин Ампаро продал свои акции в тот самый момент, когда они наконец-то начали расти, и теперь рвет на себе волосы»; «Я же говорила тебе, что дон Симон ни за что не уступит этот виноградник Маурицио, он ведь терпеть не может всю их семью»; «Ловцы жемчуга опять бастуют, требуя повышения платы, – долго еще мы будем терпеть это безобразие?». С огромных телеэкранов ослепительно улыбались черноволосые красотки, рекламирующие дорогие автомобили и белоснежные яхты. А за прозрачными стенами аэровокзала плавился под беспощадным карибским солнцем таинственный город Маракайбо.
Мы вышли из стеклянных дверей на раскаленную площадку, забитую разномастными такси. К нам тут же бросились несколько водителей, наперебой предлагая свои услуги. Петя, руководствуясь непонятными мне мотивами, ткнул пальцем в толстого мужичка с круглыми, как у совы, глазами.
– Отель «Эксельсиор», десять баксов.
– Veinte, senor! [14]14
Двадцать, сеньор! (исп.)
[Закрыть]– завопил мужичок радостно. – Двадцать, и я довезу вас и вашего друга до «Эксельсиора» с максимальным комфортом. Вы увидите фантастические виды нашего великолепного города!
Видно было, что из всего сказанного Трофимов уловил только числительное «двадцать».
– Ты чего, с дуба рухнул? – спросил он по-русски. – За двадцать я и сам тебя куда хочешь довезу. Десять и то много.
На этот раз ничего не понял водитель. Радостно повторяя «Veinte, senor, veinte!», он сделал попытку отобрать у Пети мою сумку. Петя сумку отдавать не торопился, и у меня возникло нехорошее предчувствие, что первой жертвой их языкового барьера падет мой багаж.
– Прошу прощения, сеньор, – сказал я таксисту вежливо, – боюсь, мы не готовы заплатить ту сумму, которую вы просите. К моему величайшему сожалению, мы вынуждены отказаться от услуг вашего прекрасного такси и поискать более дешевый вариант.
У мужичка отвалилась челюсть.
– Так сеньор испанец? – спросил он озадаченно. – Тысяча извинений, я принял вас за гринго.
Я не стал его разубеждать и потянулся за своей сумкой. Но таксист упрямо замотал головой.
– Раз вы не гринго, я, конечно, отвезу вас в «Эксельсиор» за десять долларов. Двадцать – цена для богатых американцев, вы понимаете? А если вы из Испании, то это совсем другое дело. Я хочу сказать, мы здесь совсем иначе относимся к своим испанским родственникам, чем к американцам. Мы здесь, в Венесуэле, не очень-то любим гринго, но испанцы нам почти родня…
Не переставая болтать, он подвел нас к видавшему виды «Фольксвагену Гольф» и с большими предосторожностями погрузил мой рюкзак и сумку в багажник.
– Ну ты и чешешь, – с уважением протянул Трофимов. – Где так наблатыкался?
Я едва не ответил – «в институте военных переводчиков», – но тут вспомнил, что такой же вопрос мне неделю назад задавал Рикардо.
– У меня мама – преподаватель испанского, – сказал я. – Сколько себя помню, со мной только на нем и разговаривала.
– Везет. – Петя, сложившись почти пополам, втиснулся в тесный салон «Гольфа». – А у меня маман стюардессой работала, пока меня не родила. А потом уже только киндер, кюхен, кирхе. Так что все, что я от нее унаследовал, – это страсть к небу…
– А ваш друг – он откуда? – обернулся ко мне таксист. Одновременно он выруливал со стоянки, так что мне даже стало не по себе – смотрел-то он в это время на меня.
– Он из России, – сказал я. – Русский летчик.
– О, Руссья! – Шофер поднял к потолку большой палец. – Руссья! Mucho frio! [15]15
Очень холодно! (исп.)
[Закрыть]Мы в Венесуэле очень любим Руссью. Русские – наши друзья. Они продают нам много оружия, чтобы Лос Эстадос Унидос, американцы, не могли на нас напасть и захватить нашу нефть.
Я перевел его слова Трофимову. Он как-то странно усмехнулся.
– Ну да, можно подумать, отбиваться они от америкосов «калашами» будут…
– Сеньор тоже знает русский? – уважительно спросил таксист, прислушиваясь к нашему разговору.
– Честно говоря, я и сам русский, – ответил я. – Только что из Москвы. И там действительно очень холодно.
Я ожидал, что он разозлится – ведь, в конце концов, он согласился везти нас за десять долларов, потому что принял меня за испанца, – но таксист и не подумал обижаться. Он просто не поверил мне.
– Не может быть! Я никогда не видел русских, которые бы так хорошо говорили по-испански, а я вожу такси уже двадцать пять лет. Вы, конечно, шутите!
– Я могу показать вам свой паспорт, – сказал я. – Вот, смотрите. Это я, Денис Каронин, гражданин Российской Федерации…
– Де-нис, – по слогам повторил таксист и вдруг протянул мне маленькую коричневую ладонь. – Я Виктор. Виктор Виллануэво. Рад познакомиться с тобой, Денис. Вот моя карточка, держи. – Он сунул мне в руку прямоугольный кусочек картона. – Можешь звонить мне в любое время, Денис. В Маракайбо есть разные люди… и таксисты тоже разные. К некоторым в машину лучше не садиться, ну, ты понимаешь, что я хочу сказать. Но с Виктором Виллануэво всегда безопасно. Смотри, Денис, это моя семья!
В его руке, как по волшебству, появилась фотография – пять или шесть детей под усыпанным крупными розовыми цветами деревом. С краю стоял сам таксист, одетый в светлый костюм и большую соломенную шляпу. Он бережно держал за руку круглую сеньору с добрым лицом.
– Это я, моя жена Сильвия и наши дети – Паскуаль, Мария, Эрнандо, Лусия и Пепе. И еще наш племянник Хоакин. Видишь, какая у нас большая и дружная семья?
В данный момент меня больше всего волновало то, что таксист совершенно не смотрит на дорогу, и я поспешил заверить его, что семья у него просто чудесная.
– А теперь спроси себя, Денис: может ли Виктор Виллануэво, имеющий такую замечательную семью, быть плохим? Может ли он обманывать своих клиентов? К тому же я очень религиозный человек, я все время вожу с собой в машине изображение святой Марии Гваделупской, и она оберегает меня от аварий!
«Не до такой же степени!»– едва не закричал я. Виктор по – прежнему сидел вполоборота ко мне и был явно увлечен нашим разговором. Как раз в этот момент ехавший перед нами зеленый пикап неизвестной мне марки резко затормозил, и мы едва не въехали ему в зад. Все, однако, обошлось самым чудесным образом – Виктор, видимо, заметив боковым зрением маневр передней машины, небрежно крутанул руль, и мы вылетели на соседнюю полосу, проскочив в сантиметре от борта зеленого пикапа.
– Не беспокойся, Денис, – ухмыльнулся таксист, – со мной вы – ты и твой друг – в полной безопасности. Спасибо тебе, святая Мария! – Он извлек из-за зеркальца маленькую иконку и поцеловал ее. – Ты впервые в Венесуэле?
– Да, – лаконично ответил я. После того как мы чудом избежали столкновения, я решил, что не позволю словоохотливому водителю втягивать меня в долгие разговоры.
– Я могу устроить тебе экскурсию по нашему прекрасному городу! Показать всякие достопримечательности и красоты! И стоить это будет совсем недорого. За двадцать долларов я буду возить тебя от рассвета до заката, и ты увидишь Маракайбо таким, каким его никогда не видят иностранные туристы…
– Спасибо, Виктор, – сказал я. – Но я не турист. Я приехал сюда работать.
– Тем более! – обрадовался он. – Тебе очень повезло, что ты встретил Виктора Виллануэво! Если тебе нужно будет куда-то поехать по работе, только позвони, и в твоем распоряжении тут же окажется самое быстрое и безопасное такси в городе!
– Хорошо, – сдался я, – я обязательно позвоню, если мне потребуется куда-то поехать.
– Грузил? – спросил Трофимов, когда Виктор высадил нас у отеля «Эксельсиор» и его старенький «Фольксваген» растворился в бесконечном потоке машин, ползущем по Авенида Сентраль. – Уговаривал пользоваться услугами только его такси?
– Ну да. Прикольный такой мужичок.
– Да клоуны они тут все. Трюк с пикапом заметил?
– Сложно было не заметить. Думаешь, это специально?
– Ну конечно. Надо же ему было продемонстрировать, какой он офигенный водитель. У них тут конкуренция знаешь какая! На ходу подметки режут…
Он вдруг посерьезнел.
– А вот паспорт ты ему зря показывал. Ну, этому-то, допустим, можно, все равно он нас из аэропорта вез, ясно, что у нас документы с собой, но вообще ты поосторожнее. Таксистам, особенно частным, никогда деньги и документы не показывай. Поездка по городу стоит от пяти до десяти баксов, вот их держи где-нибудь отдельно, например в верхнем кармане. Так, чтобы вытащить – и сразу отдать.
– А что, ограбить могут? – спросил я.
Петя вздохнул.
– Не то слово. Здесь-то еще ничего, можно сказать, цивилизация, а вот в соседней Колумбии – там вообще беда. Есть у них такая разводка – поездка на миллион называется.
– Это как?
– А так. Садишься в такси, с виду все прилично, рация там, лицензия, все дела. Потом где-нибудь в узком переулке машина неожиданно останавливается, и к тебе с обеих сторон подсаживаются громилы. Возят тебя по городу и начинают с тобой разговаривать. И так, знаешь, убедительно разговаривают, что к концу поездки ты отдаешь им все деньги, документы, кредитки и пин-коды к ним, и еще радуешься, что жив остался. Если, конечно, остаешься…
Видимо, лицо мое приобрело несколько задумчивое выражение, потому что Петя хмыкнул и ткнул меня кулаком в плечо.
– Ладно, расслабься, мы же не в Колумбии! Пойдем, заселим тебя в этот постоялый двор, у тебя сегодня по расписанию еще знакомство с экипажем.
Несправедливо названный «постоялым двором» «Эксельсиор» оказался вполне приличным четырехзвездочным отелем, выстроенным в колониальном стиле. Ресепшен располагался в крытой галерее обширного внутреннего двора-патио, в центре которого осыпал прохладной водяной пылью мраморные плиты небольшой фонтан. Услужливый молодой администратор поинтересовался, какой номер желает сеньор – с окнами, выходящими в патио или на живописную улочку старого города.
– На улочку, конечно, – не раздумывая, сказал я. Мне хотелось узнать о Венесуэле как можно больше, пусть даже наблюдая за городской жизнью из окна отеля.
Администратор протянул мне тяжелую деревянную грушу, к которой на металлической цепочке был подвешен массивный ключ. На боку груши были вырезаны цифры «34».
– Три и четыре в сумме дают семерку, – улыбнулся администратор. – А семерка – счастливое число. Так что у вас счастливый номер, сеньор.
Как из-под земли появился маленький портье, схватил рюкзак и сумку и понес их к лифту.
– Придется давать чаевые, – сказал Трофимов по-русски. – Привыкай, товарищ. Звериный оскал капитализма.
– Много давать? – поинтересовался я.
– Да нет. Двух боливаров за глаза хватит.
– У меня только баксы. – Мысленно я отругал себя за то, что не поменял деньги в аэропорту. – Два боливара – это сколько?
– Что-то около пятидесяти центов. Да не напрягайся, я расплачусь. Ты, я так понимаю, первый раз в Латинской Америке?
Отпираться смысла не было.
– Я вообще за границей впервые. Так получилось.
Я чуть было не рассказал ему, что меня три с половиной года готовили к работе в испаноязычных странах и что не случись той дурацкой драки на пороге деканата, я был бы уже матерым профессионалом, знающим толк в заграничной жизни, но вовремя прикусил язык. Пете Трофимову этого знать не следовало. По крайней мере, пока.
– Ничего, все в жизни когда-то случается в первый раз, как говорила одна монашка… Короче, Диня, беру над тобой шефство. Ты как, не против?
Вообще-то из всех уменьшительных форм моего имени я признаю только сдержанно-мужественное «Дэн», но у Трофимова это прозвучало весело и необидно. К тому же он первым предложил называть его Петей.
– Договорились, – сказал я.
Номер 34 оказался не только счастливым, но и очень большим – вся моя московская квартира уместилась бы в нем целиком, может быть, даже с балконом. Окно, выходившее на живописную улочку, было задернуто тяжелой бордовой портьерой, и в номере царил приятный полумрак. На потолке вместо люстры висело нечто, напоминавшее лопасти вертолетного винта.
– Вентилятор, – объяснил Петя. – Понты. На самом деле здесь и кондиционер есть. Но это типа дизайн под старину.
Под старину была сработана и массивная кровать под балдахином, стоявшая в глубине комнаты. Трофимов подошел к ней и придирчиво ощупал балдахин.
– А вот это уже не понты. Москитная сетка. Если спать с открытым окном, москиты тучами налетают – не заснешь. Впрочем, если закрывать окно, они все равно откуда-то появляются. Поэтому сетка в хозяйстве нужна. Смотри, чтобы в ней дыр не было. Если заметишь – звони на ресепшен, они обязаны заменить.
Он по-хозяйски обошел номер, открыл холодильник, заглянул внутрь.
– Мини-бар в стоимость номера не входит, имей в виду. А наша бухгалтерия счета за алкоголь не оплачивает. В бодегах [16]16
Bodega – в Испании и некоторых странах Латинской Америки – винная лавка. В Эквадоре, как правило, просто сарай.
[Закрыть]бухло стоит в несколько раз дешевле, чем тут. Если вдруг что-то случайно выпьешь – ну, с похмелья там или забудешься просто, – бутылку не выбрасывай. Купишь в лавке такую же, марочку с названием отеля на нее переклеишь, и обратно в холодильник.
Я вдруг почувствовал зверскую жажду. Достал из мини-бара бутылку пива с профилем индейца на этикетке и, прежде чем Трофимов успел меня остановить, отбил пробку о краешек письменного стола.
– Минус три бакса, – сказал Петя, наблюдая за моими манипуляциями. – На углу тот же самый «Касик» обошелся бы тебе в три боливара.
– Наплевать. – Я сделал большой глоток и протянул бутылку ему: – Хочешь?
– На работе не пью, – ухмыльнулся Трофимов. – А я в данный момент работаю. Выполняю ответственное задание. Встреча и размещение нового переводчика Каронина Д. В. – сделано, инструктаж и предполетная подготовка – так, это нам еще предстоит…
– Стоп, – сказал я, – что значит «нового переводчика»? А что, был старый?
Улыбка сползла с лица Трофимова.
– Ну, был какое-то время. Не очень долго.
Мне показалось, что разговор на эту тема ему неприятен.
– Ладно, – я допил пиво и швырнул бутылку в мусорную корзину, – потом расскажешь. Я в душ.
– Даю тебе полчаса, – крикнул он мне вслед. – А я тут пока покемарю…
Позже я узнал, что Петя Трофимов совершил своего рода подвиг. Накануне весь экипаж «Кита» отмечал Новый год – самозабвенно и от души, как и положено русским людям, заброшенным жестокой судьбой тридцать первого декабря в тропики. Сами венесуэльцы относятся к этой дате спокойно – они широко празднуют католическое Рождество, а в новогоднюю ночь просто выпивают бокал вина и съедают двенадцать виноградин – по одной на каждый удар часов. Но нашим соотечественникам глотать виноградины под бой курантов кажется издевательством над самой идеей Нового года, поэтому немногочисленная русская община Венесуэлы сняла вскладчину ресторан на побережье и до рассвета гуляла там с песнями, плясками, фейерверками и купанием в теплых водах Карибского моря. Утром, когда все участники праздника расползались по своим отелям и пансионам, самый молодой член экипажа «Ил-76» бортинженер Петя Трофимов вместо того, чтобы идти спать, поехал в аэропорт встречать нового переводчика. К счастью, он приехал заранее и успел привести себя в порядок, умывшись холодной водой и выпив в баре две огромные чашки крепкого кофе. Привел он себя в порядок столь искусно, что новый переводчик, то есть я, так ничего и не заподозрил.
Но обо всем этом Петя рассказал мне спустя несколько недель, уже в Санта-Фе-де-Богота. А в тот день в Маракайбо я очень удивился, выйдя из ванной (она, кстати, была роскошной – мраморная купальня, медные краны, высокое, до потолка, зеркало в золоченой раме) и обнаружив бортинженера, мирно посапывающего на мягком диванчике.
Будить Трофимова я не стал. Вместо этого я вернулся в ванную, набрал воду и простирнул свою футболку, успевшую во время поездки из аэропорта в отель промокнуть насквозь – в такси Виллануэвы не было предусмотрено такой роскоши, как кондиционер.
За бордовой портьерой обнаружилось не только окно, но и стеклянная дверь, ведущая на крохотный балкончик. Я вытащил на балкон плетеный стул и повесил на него выстиранную футболку. Солнце уже начинало спускаться за крыши многоэтажных домов, но при такой жаре все должно было высохнуть за полчаса.
Улочка, на которую выходил балкон, действительно оказалась живописной. Она была довольно узкой, с односторонним движением, но движение это было чрезвычайно оживленным. Внизу толкались, гудели, дымили и дребезжали разномастные автомобили, странные экипажи, напоминавшие гибрид мотоцикла с тележкой рикши, мотороллеры (позже я узнал, что здесь их называют «скутеры») и велосипеды. На нижних этажах дома напротив располагались магазинчики и открытые кафе, прямо на тротуарах стояли прилавки с разноцветными пирамидами фруктов, жаровни, на которых готовили еду, лотки торговцев специями и экзотическими цветами. Запахи пряностей, жареного мяса, морепродуктов, плодов и тропических растений, смешиваясь с бензиновой вонью улицы, превращались в удивительный коктейль, от которого сразу начинала кружиться голова.
Я захлопнул балконную дверь и задернул портьеры. После минутного пребывания на улице воздух в номере показался мне прохладным, хотя огромные лопасти под потолком по-прежнему оставались неподвижны.
– Ну что, освоился? – зевая, спросил Петя. Видимо, его разбудили звуки, доносившиеся с улицы. – Тут вообще-то неплохо. Вечером покажу тебе пару злачных мест, будет весело.
Он протер глаза, помассировал пальцами виски.
– Днем здесь обычно сиеста, народ отдыхает. А вечером, когда солнце садится, начинается самая движуха. Но у нас сегодня день особый, отдыхать некогда. Поэтому начнем, помолясь.
Молиться он, однако, не стал, а извлек из кармана небольшую записную книжку, открыл ее и некоторое время водил взглядом по развороту. Потом с досадой захлопнул блокнот и спрятал его обратно.
– В общем, так. Работать ты, дорогой товарищ, будешь у нас переводчиком. Мы – это команда самолета «Ил-76». Представляешь себе примерно, что это за зверь?
– Грузовой самолет, – сказал я, пожав плечами. – Большой.
– Не просто большой, а очень большой! – Петя наставительно поднял палец. – Один из самых больших грузовых самолетов в мире. Работает на нем экипаж из пяти человек. Одного ты уже знаешь – это бортинженер экстра-класса Трофимов Петр Игоревич, эсквайр. Но есть и другие. Во – первых, Дементьев Леонид Иванович, командир экипажа. Он у нас царь и бог в одном флаконе. Характер крутой. Под горячую руку ему попадаться не советую. Он еще в Афгане на военных транспортниках летал. С ним так: что скажет, тут же выполняешь. То есть буквально. Скажет лезть на пальму – лезь. И не спрашивай, зачем. Понял?
– У нас начальник заставы такой был, – сказал я. – Майор Бродов. Только вот пальм у нас там не было.
– Номер три, – продолжал Петя, загибая пальцы. – Второй пилот Пжзедомский Болеслав Казимирович. Как следует из его ФИО, поляк. А из этого факта, в свою очередь, следует, что характер у него тоже не марципановый. Гордый до идиотизма. Ненавидит, когда неправильно произносят его фамилию. Советую потренироваться.
– Пжездомский, – послушно повторил я. – Нет, Пжзездомский… тьфу, язык сломаешь!
– Да, и еще очень не любит, если кто-нибудь путает его имя и отчество. Я как-то его случайно Брониславом обозвал, так он потом со мной месяц не разговаривал.
– А потом? – с интересом спросил я.
– Потом еще не наступило, – ответил Трофимов. – Это было как раз месяц назад.
– Остальные двое тоже с прибабахом?
– В каком-то смысле. Штурман у нас параноик. Ему все время кажется, что за нами следят. Поэтому первое время он будет относиться к тебе с подозрением. Не обижайся, он поначалу со всеми так. Зовут его Лучников Олег Борисович, но мы зовем его просто Лоб. Тебе, конечно, лучше пока так его не звать – он может обидеться. Нет, он точно обидится. И возненавидит тебя на всю жизнь.
– Петя, – спросил я с надеждой, – ты же сейчас шутишь? Ну, что все они такие? Или, во всяком случае, утрируешь?
Трофимов мрачно посмотрел на меня.
– Если бы. Напротив, я честно стараюсь предупредить тебя обо всех подводных камнях. Мне вот в свое время никто ничего не объяснил – так знаешь, сколько я себе шишек набил?
Он поднялся с дивана, с хрустом потянулся и прошелся по номеру.
– Ты пойми, Динь. Здесь у нас работа довольно нервная. Это тебе в Москве могли на уши лапшу навешать – мол, ничего сложного, там потрындишь, здесь потрындишь, и спи-отдыхай. На самом деле все гораздо серьезнее.
Петя на мгновение замялся – мне показалось, что он хочет что-то мне рассказать, но никак не может подобрать подходящих слов.
– Рейсы у нас… небезопасные. Летаем иногда в такую глушь, где белого человека-то сто лет не видели. А там, знаешь, народ всякий встречается. Иной раз наставят на тебя автомат, по-своему что-то лопочут – а ты стоишь и гадаешь, сразу тебе пулю в башку засадят или чуть погодя. А на такие стрессы все реагируют по-разному.
– Погоди, – перебил я, – вы же вроде гуманитарные грузы возите? Вас же, по идее, на руках должны носить. При чем здесь автомат?
Трофимов вздохнул.
– Знаешь анекдот про поручика Ржевского и охоту на страусов?
Я кивнул:
– Это там, где Ржевского спрашивали, зачем австралийские аборигены себе голову бреют?
– Вот-вот. Помнишь, что он отвечал? Дикари-с, мадам.
Мы помолчали.
– Ладно, едем дальше. Крайний член экипажа – радист Харитонов Владимир Владимирович. С этим на первый взгляд все в порядке. Душа нараспашку, вроде меня. Только со мной откровенничать можно, а с ним – не советую.
– Почему?
Вместо ответа Петя выразительно постучал костяшками пальцев по краю стола.
– Такие в каждом экипаже имеются. Надо же начальству знать, что творится в коллективе.
– А ты не думаешь, что я тоже могу быть?… – Я повторил его жест.
– Не, – отмахнулся Трофимов, – зачем им сразу два барабанщика на борту. В общем, я тебя предупредил. Ты ж у нас на испытательном сроке?
– Ну да, до пятнадцатого января.
– Вот эти две недели будь особенно внимателен. Харитонов будет тебя прощупывать, может, даже провоцировать. Если хочешь остаться на этой работе, не давай ему поводов накапать на тебя в Первый отдел.
– Спасибо, Петя, – искренне сказал я. – Я постараюсь.
– Так, – он озабоченно взглянул на часы, – инструктаж вроде закончен. Через полчаса у нас встреча с Кэпом, то бишь с Леонидом Ивановичем Дементьевым. Я бы посоветовал тебе постараться ему понравиться, но это бессмысленно: ты ему все равно не понравишься.
– Почему это?
– Ему никто не нравится. Впрочем, он не девушка, а ты не червонец.
