Текст книги "Золото и кокаин"
Автор книги: Кирилл Бенедиктов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)
– Я бы предпочел забрать его сам, – ревниво возразил я. Терпеть не могу, когда на Мавра садится кто-нибудь другой, пусть даже и мой брат.
Педро вздохнул и легко вскочил в седло своего коня (что касается меня, то мне помог сесть Антонио).
– Боюсь, Яго, ты долго не увидишь Мавра.
– Почему же? Если инквизиторы поверят в то, что я умер…
– То ты будешь в безопасности, только пока кто-нибудь не узнает тебя на улице. А это рано или поздно произойдет.
– Ну, какое-то время я посижу в замке, – проворчал я, пытаясь поудобнее пристроить больную ногу. Щиколотка терлась о бок скакуна, причиняя мне если не страдания, то, во всяком случае, крайне неприятные ощущения. О том, чтобы сжимать бока коня бедрами, не могло быть и речи. После долгих попыток приспособиться я был вынужден усесться в седле по-дамски, хотя со стороны это и выглядело весьма комично. – А потом все уляжется…
– Не уляжется, – сурово ответил Педро. – Трибунал Священной Канцелярии никогда ничего не забывает. И очень не любит тех, кто пытается обвести его вокруг пальца. Через год или через два правда выплывет наружу, и тебя вновь арестуют. Ты же не сможешь безвылазно сидеть в замке до самой старости!
Мне пришлось признать, что доля истины в его словах присутствовала.
– И что же ты предлагаешь, Пейо?
– Сейчас мы поедем в Кадис, – заявил мой брат. – Поедем вчетвером, Антонио останется в Саламанке, чтобы наблюдать за развитием событий на месте. Нам важно знать, поверят ли инквизиторы в легенду дона Матео, будут ли тебя разыскивать, сообщат ли алькальдам других городов и поднимут ли на ноги Святую Эрмандаду. Надеюсь, у нас будет достаточно времени, чтобы добраться до Кадиса, не опасаясь быть схваченными.
– Почему в Кадис? Там тоже есть агенты трибунала и фамильяры!
– Кроме того, там есть Луис, – напомнил мне Педро.
– Да, Луис… я, конечно, должен извиниться перед ним…
– Не мели чушь, – перебил меня брат. – Дело не в извинениях. Просто Луис – единственный, кто может по-настоящему помочь тебе.
– Чем отсиживаться на складе с пенькой, я предпочел бы вернуться в наш замок!
Педро усмехнулся и надвинул на лицо капюшон.
– А я и не предлагаю тебе сидеть на складе, Яго. Ты, похоже, не понимаешь, в какой заднице оказался. Если трибунал узнает, что ты жив и оставил его с носом, тебе не удастся спрятаться даже в самой укромной мышиной норе. Единственный выход для тебя, братец, – покинуть Испанию.
Я не стану воспроизводить здесь весь последовавший за этим спор. Скажу лишь, что длился он несколько часов, в течение которых мы резвой рысью двигались на юго-запад, в направлении далекого побережья. Уже давно рассвело, и мы ехали через живописные, поросшие дикими маками и дроком пустоши. Один из крепких молодцев, по имени Мигель, скакал впереди, зорко оглядывая окрестности в поисках патрулей Эрмандады. Второй здоровяк, которого звали Серхио, замыкал нашу маленькую кавалькаду и следил за тем, что происходит у нас за спиной. Мы с Педро держались посередине между ними и, пользуясь тем, что можем не слишком внимательно смотреть по сторонам, ожесточенно спорили. Брат доказывал, что, оставаясь в Испании, я подвергаю опасности не только свою жизнь, но и жизнь своих родных. В этом он был, несомненно, прав, потому что если бы инквизиторам удалось узнать, каким образом я покинул тюрьму Саламанки, трибунал принялся бы жестоко мстить всем, кто был к этому причастен, – и мои братья, а также мой отец свели бы тесное знакомство с дыбой, потро и трампой.
– Сейчас ты мертвец, – повторял Педро, – а мертвые не интересуют святую инквизицию. Таким и оставайся. За пределами королевства тебя никто искать не будет, особенно если ты возьмешь себе другое имя…
– Ни за что, – возмутился я. – Я был рожден Диего Гарсия де Алькорон, с этим именем буду жить, с ним и умру!
– Ты уже мертв.
Тон, которым мой брат произнес эти слова, покоробил меня. Но я вовремя вспомнил, на какие жертвы пошла моя семья, чтобы вытащить меня из темницы.
– Имя ты, конечно, можешь оставить, – смягчился он, явно стараясь избежать ссоры, – но прошу тебя, Диего, ради своей жизни, ради семьи Алькорон – уезжай из Испании!
Некоторое время мы ехали молча, потому что я не знал, что ответить брату, а он не настаивал, понимая, что и без того поставил меня в трудное положение.
– И куда же я уеду, Педро? – спросил я, усмирив готовый вырваться наружу гнев. – По твоему примеру – в Италию, воевать за одно из их бесчисленных княжеств? В Нидерланды, в качестве торгового агента Луиса? Или, может быть, мне стоит предложить свои услуги турецкому султану и стать янычаром?
Педро расхохотался.
– Ох, Яго, ты не смог бы стать янычаром, даже если бы захотел, ибо турки набирают янычар из свирепых и диких детей, взятых в плен в землях Великой Тартарии, и с раннего возраста обучают в специальных военных школах. Кроме того, все они поганые магометане. Что же касается Нидерландов, то если магометанин из тебя еще мог бы получиться, то торговый агент – никогда.
– Остается Италия, – сказал я хмуро.
– Где инквизиторов не меньше, чем в Кастилии. А шпионов и доносчиков в два раза больше.
– Так что же ты предлагаешь? – вскипел я.
Педро ответил не сразу. Я уже было решил, что он и сам не знает, куда бы меня отправить, но тут он показал рукой куда-то на запад и спросил:
– Знаешь, что находится там, куда заходит солнце, братец?
– Эстремадура, – ответил я, пожав плечами. – А за нею – Португалия.
– А еще дальше к закату?
– Море-Океан…
– А за ним?
– Индии… Постой, на что это ты намекаешь?
Конечно, как и многие молодые люди того времени, я слышал об Индиях, открытых генуэзским мореплавателем Кристобалем Колоном, поступившим на службу к Католическим королям. Моряки в тавернах охотно рассказывали о зеленых островах под ярким южным солнцем, о меднокожих дикарях, поклонявшихся обмазанным кровью идолам, о золотых россыпях и жемчужных отмелях, якобы встречавшихся в Индиях на каждом шагу. Но мало кто возвращался из-за моря разбогатевшим – по правде сказать, я не встречал ни одного такого счастливчика. Впрочем, могло быть и так, что те, кому там действительно повезло, просто не хотели возвращаться в Испанию.
– Через десять дней из Кадиса уходит в Индии каравелла «Эсмеральда». Она плывет на Кубу – слышал о таком острове?
– Название вроде бы знакомое…
– Это самое сердце Индий. Там живет несколько тысяч кастильцев, многие из них владеют богатыми поместьями и сотнями рабов. Человек предприимчивый легко может сколотить там состояние…
– Ты же знаешь, Педро, я не из тех, кому по душе копаться в земле.
– Знаю, – усмехнулся брат, – но и для таких, как ты, в Индиях найдется дело по душе. Ведь Колон открыл не остров и не архипелаг, а целый огромный континент, простирающийся на многие тысячи лиг на север и на юг. Никто не знает, что таится в его глубинах. Там могут прятаться богатейшие туземные королевства, населенные неведомыми нам народами. Неужели тебе не хотелось бы своими глазами увидеть все эти чудеса?
От его напора я даже растерялся.
– Конечно, хотелось бы! Но такие дела не делаются наспех. Эти Индии черт знает как далеко! А у меня, между прочим, в Саламанке осталась девушка, на которой я собирался жениться!
– Отец которой передал тебя в руки инквизиции, – перебил меня Педро. – Забудь о своей возлюбленной, Яго, если хочешь вообще остаться жив. Да, ты прав, отправляясь за море, надо хорошенько все взвесить и продумать… вот только у тебя нет на это времени, поэтому взвешивать и думать тебе придется уже на борту каравеллы.
Он помолчал, оглядывая далекий холмистый горизонт.
– Луис получил указание купить тебе место на «Эсмеральде». Теперь все зависит от нас и наших коней – мы должны успеть добраться до Кадиса до ее отплытия.
– Так вы уже все устроили? – спросил я, чувствуя, как во мне опять закипает гнев.
– Я не знаю, удалось ли Луису договориться с капитаном каравеллы. Отец отправил почтового голубя только два дня назад, когда стало известно, что ты попал в беду.
– Да, кстати, – спохватился я, – ты упоминал о каком-то таинственном друге… Это он сообщил вам, что я в тюрьме?
– Он или она – этого я не знаю, – ответил брат. – Нуньес (так звали нашего старого управляющего) услышал, как кто-то стучит во входную дверь, но, пока он доковылял до крыльца, там уже никого не было. Лежало только свернутое в трубку письмо.
– И что же там было написано?
– Что тебя по ложному навету арестовал в Саламанке сам Эль Тенебреро. Что тебе грозит костер, и единственная возможность тебя спасти – это подкупить начальника охраны тюрьмы, пока тебя не перевели в Вальядолид.
– Так ты еще и начальника охраны подкупил?
Педро покачал головой.
– Нет, я решил, что надежнее будет с ним не связываться. Сначала договорился с доном Матео, а потом заплатил часовым, чтобы не совали нос не в свое дело.
В эту минуту мы въехали на вершину невысокого холма. Отсюда открывался прекрасный вид на залитые солнцем луга, тянувшиеся к востоку, и на охристо-желтое плато Эстремадуры, лежавшее между нами и благословенной Андалусией.
Педро обернулся и из-под ладони посмотрел на оставленную нами холмистую местность.
– Погони за нами нет. Надеюсь, инквизиторы поверили в сказку дона Матео и не будут разыскивать тебя по всему королевству.
– Да, это было бы неплохо. Если только какой-нибудь очередной невидимка не шепнет им, что я жив и здоров…
– Невидимка? По-моему, тот, кто подкинул нам письмо, пытался тебе помочь.
– Видишь ли, братец, – вздохнул я, – у меня есть не только таинственные друзья, но и не менее загадочные враги…
И я рассказал Педро обо всех событиях последних дней, начиная с нападения наемных убийц на мельнице старого Хорхе.
– Да, Яго, – протянул он, когда я закончил рассказ, – похоже, ты действительно крупно кому-то насолил…
– Не кому-то, а молодому графу де ла Торре, – я сплюнул прямо на сиреневый цветок чертополоха, – который положил глаз на мою Лауру.
– Ты это знаешь наверняка? У тебя есть доказательства?
– Прямых нет, но масса косвенных улик свидетельствуют против него…
– Только избавь меня от своих крючкотворских замашек! – рассвирепел Педро. – Я не собираюсь вызывать этого надутого павлина в суд. Если ты уверен, что донос на тебя действительно написал он, то я просто встречу его в темном переулке и насажу на шпагу. Но если у тебя нет ничего, кроме «косвенных улик», – прости, Яго, но я не стану брать грех на душу.
Я был вынужден согласиться с тем, что по крайней мере в этом мой брат прав.
– И все равно, мне трудно избавиться от ощущения, что я попал в какую-то омерзительную паучью сеть. Барахтаюсь в ней, но только запутываюсь еще больше! Как будто кто-то, скрываясь в тени, наблюдает за мной…
– Не преувеличивай, – махнул рукой Педро. – Письмо могла написать твоя девушка, эта самая Лаура. А подбросить мог кто-нибудь из ее слуг…
– Почерк был женский? – спросил я.
– Не разберешь. Буквы специально были выписаны очень вычурно, так, знаешь, чтобы вообще невозможно было определить, чья рука их выводила. Но доставил письмо мужчина.
– Откуда ты это знаешь?
– Крестьяне, возвращавшиеся из лесу, видели всадника, скакавшего по дороге на Компостелью. Лица они в сумерках не разглядели, но то, что это был мужчина, совершенно точно.
Это показалось мне очень странным – ведь у Лауры, насколько я знал, не было доверенных слуг-мужчин. Да и старая жадная дуэнья Антонилла не стала бы подыскивать для своей подопечной курьера, который мог бы доставить письмо в наш дом, расположенный довольно далеко от Саламанки.
– Так или иначе, – заключил Педро, – вдалеке от Испании ты окажешься в безопасности – хотя бы потому, что тебя потеряют из виду и святые отцы, и все эти загадочные невидимки…
Он внезапно замолчал – мне показалось, что в голову ему пришла какая-то неожиданная и не слишком приятная мысль.
– Погоди-ка, – медленно проговорил он, – так, значит, инквизиторы обвинили тебя в том, что ты пользовался больса де ман динга?
– Они еще называли это «амулетом дьявола». Хотя по мне ничего дьявольского в этой штуке не было. Обычная фигурка дельфина, сделанная, кажется, из серебра…
Педро помрачнел еще больше.
– А эта фигурка… этот амулет… он что, висел на цепочке? – спросил он через минуту.
– Нет, он лежал в кожаном мешочке, в каких носят ладанки, – ответил я. – Брат Алонсо еще сказал, что негры делают мешочки для этих амулетов из кожи, которую сдирают с грудей своих мертвых женщин.
Некоторое время мы ехали молча.
– Это правда, – сказал наконец мой брат. – Я видел такой мешочек своими глазами. И похоже, насчет амулета тоже не совсем выдумки. Мне доводилось встречаться с такими колдовскими вещицами в Италии… одной из них владел мой командир, гран-капитан Гонсало Фернандес. Солдаты болтали, что он продал дьяволу душу в обмен на талисман, дававший ему нечеловеческую храбрость в бою.
– По-моему, это басни, – сказал я. – В Кастилии хватает храбрецов, которые не нуждаются ни в каких талисманах.
– Ты прав, Яго. Но нельзя отрицать, что гран-капитан был невероятным храбрецом. Он словно летел вперед на крыльях богини Победы, клянусь всеми святыми! И, знаешь, все солдаты и офицеры нашего отряда, если в бой вел их Гонсало Фернандес, глядя на него, волей-неволей становились прямо-таки неудержимыми львами.
– И какой же талисман был у твоего командира? – полюбопытствовал я. – Неужто лев?
Педро хмуро кивнул.
– Из-за него все и случилось… Гран-капитан всегда носил льва в кожаном мешочке на шее – ну, ты и сам теперь понимаешь, из чего был сделан этот мешочек… Но как-то его ранили, и, пока он лежал без сознания, талисман кто-то украл. Вора быстро нашли – им оказался один наемник из итальяшек, Джованни. По правде сказать, его даже искать не пришлось – он был туп, как пробка, и к тому же очень любил выпить. Напился и поставил льва на кон, играя в кости… А был у нас один лейтенант, некто Писарро, мрачный малый родом из Эстремадуры. Гран-капитан ему доверял, хотя я бы к такому головорезу спиной поворачиваться не стал. Ну, одним словом, Писарро увидел, что Джованни выложил на бочку льва, и тут же, без долгих разговоров, отсек ему правую руку. Отнес льва командиру, отдал, все честь по чести… На том бы все и закончилось, но кто-то, видимо, проболтался об этом случае фамильярам. И не успели раны Гонсало Фернандеса затянуться, как его вызвали в Рим – вроде бы для встречи с каким-то кардиналом. Только вот обратно он уже не вернулся.
– Его арестовала инквизиция? – догадался я.
– Да, его заточили в замок Святого Ангела – самую страшную тюрьму в Италии. Писарро поклялся отомстить за своего командира, но потом куда-то исчез – может быть, инквизиция и до него добралась, не знаю.
– Так его схватили только из-за талисмана?
– О чем я тебе и толкую. Видно, святые отцы действительно до смерти боятся этих кусочков серебра. И если уж они, не задумываясь, бросили в темницу такого прославленного и благородного кабальеро, как Гонсало Фернандес де Кордоба-и – Агилар, то тебе, братец, точно не стоило рассчитывать на оправдательный приговор.
Педро снова обернулся и посмотрел туда, где за зелеными холмами и апельсиновыми рощами осталась Саламанка.
– И тот, кто подкинул дельфина в твою комнату в гостинице, прекрасно об этом знал.
Глава тринадцатая
Первый рейс
На следующее утро мы вылетели в Колумбию.
Мне, разумеется, не терпелось взглянуть на Южную Америку из кабины пилотов, но Кэп строго-настрого запретил мне покидать грузовой отсек. В результате я провел три часа в полном одиночестве, бесцельно шатаясь между ящиками с разноцветной маркировкой и ругая себя за то, что не захватил в дорогу Кинга. Я представлял себе расстилающуюся под стальным брюхом «Кита» непроходимую сельву, широкие медленные реки, кишащие пираньями и аллигаторами, затерянные под кровом дождевого леса индейские деревушки, и сердце мое билось все сильнее и тревожней. То, о чем я мечтал в детстве, о чем я столько читал в книгах, было совсем рядом, а я, как нарочно, был заперт в этом металлическом гробу. В грузовом отсеке «Кита» имелись иллюминаторы, но в них я видел только белую пелену облаков, сквозь которую кое-где просвечивали зеленые и голубые пятна. В конце концов я нашел слабое утешение в мысли, что из кабины пилотов видны, вероятно, все те же облака.
Потом «Кит» пошел на посадку – довольно резко, будто провалившись сразу на несколько километров. Иллюминаторы заволокло седым туманом.
Самолет начало ощутимо трясти – ящики, опутанные крупноячеистыми сетями из крепких канатов, беспокойно заерзали по полу. Я живо представил себе, что произойдет, если одна из сетей порвется и гора ящиков прижмет меня к переборке. «Может, это и случилось с прежним переводчиком? – мелькнула у меня безумная мысль. – Расплющило грузом?»
«Кит» выровнялся, тряска прекратилась. За иллюминатором вновь засияло солнце. Внизу расстилалось сплошное зеленое покрывало лесов без малейшего намека на город или хотя бы поселок.
«Доставка гуманитарных грузов в труднодоступные районы», – вспомнил я слова Рикардо. Интересно, для кого предназначены эти ящики? Для индейцев, не имеющих никаких контактов с цивилизацией?
Дверь кабины пилотов приоткрылась, показалась голова Трофимова.
– Ты пристегнись, что ли, – озабоченно сказал он, – сейчас садиться будем.
И, прежде чем я успел ответить, он нырнул обратно.
Предупреждал он меня зря – посадка оказалась на удивление мягкой. «Кит» коснулся земли, чуть заметно подпрыгнул и покатился по полосе так гладко, словно мы были не в глухой колумбийской сельве, а в аэропорту Шереметьево.
Спустя несколько минут из кабины вышли Кэп и Харитонов. Я шагнул было к ним, но Кэп выставил вперед широкую ладонь.
– Не мельтеши!
Харитонов едва заметно пожал плечами и заговорщически мне подмигнул – мол, сам видишь, шеф не в духе. Про себя я подумал, что, хотя наше знакомство с Дементьевым трудно было назвать долгим, я еще ни разу не видел его в другом настроении.
Кэп и радист прошли на середину отсека, Харитонов повозился с замками и открыл люк. Влажный, полный незнакомых ароматов воздух проник в самолет. Там, за бортом «Кита», кто-то кричал, верещал, щелкал, ухал на сотни ладов. Мне ужасно хотелось подойти и выглянуть наружу, но нарываться на очередную грубость со стороны Кэпа я желания не испытывал.
Кто-то хлопнул меня по плечу. Я обернулся – это был, конечно, Трофимов.
– Готовы, сэр?
Я заметил, что при других членах экипажа Петя никогда не называл меня «Диней». Видимо, понимал, что я и без того чувствую себя не слишком комфортно.
– Как пионер, – отозвался я. – Вот только мне было приказано не мельтешить.
– Погоди, – загадочно усмехнулся Петя. – Сейчас они там выяснят, кто сегодня на раздаче, тут-то твой выход и объявят.
– А как они выясняют? – удивился я. – Без переводчика-то?
– На языке жестов, – хмыкнул Трофимов. – Да не переживай ты так, все равно без тебя ничего не начнется…
В люк просунулась чья-то черноволосая голова. Петя сразу же замолчал.
– Где переводчик? – резко спросил черноволосый по-испански.
– Я переводчик, – ответил я, делая шаг вперед.
В следующую секунду он уже стоял рядом со мной. Как у него это получилось – я не понял. Он был маленького роста, худой и жилистый, с резкими, рублеными чертами лица и коричневой кожей. «Индеец», – подумал я.
– Меня звать Хуан, – сказал он отрывисто. – Я буду говорить, ты будешь переводить. Слово в слово, никаких ошибок. Esta claro? [33]33
Ясно? (исп.)
[Закрыть]
Я молча кивнул. Только сейчас я обратил внимание на две вещи, почему-то ускользнувшие от меня в первое мгновение: Хуан был одет в зеленовато-коричневую камуфлированную форму и за спиной у него висел автомат Калашникова.
Старый добрый АКМ, из которого мне не раз доводилось стрелять и в учебке, и на заставе.
– Ты хорошо знаешь испанский? – подозрительно спросил он. Видимо, его насторожило мое молчание. У него был какой-то странный акцент, но слова он произносил четко, фразы строил простые и короткие.
– Да, Хуан, – смиренно ответил я. – А что, у вас раньше были проблемы с русским переводчиком?
Не знаю, зачем я это спросил. Возможно, потому, что понял: никто из экипажа «Кита» правды мне не расскажет. А из нашего разговора с Хуаном никто ничего не поймет.
Маленький индеец уставился на меня своими пронзительными черными глазками.
– Не у меня, – сказал он, криво усмехнувшись. – У него были проблемы. И не со мной. А с твоими друзьями.
Потом резко повернулся к штабелям ящиков и, потеряв ко мне всякий интерес, принялся их считать. Никаких пометок он не делал, просто шевелил губами и водил по воздуху коричневым пальцем.
– Ну что, – спросил шепотом Трофимов, – познакомились?
– Во всяком случае, его имя я теперь знаю. А как меня зовут, ему, по-моему, неинтересно.
– Сколько всего зеленых ящиков? – спросил Хуан, не оборачиваясь.
Он, видимо, имел в виду цвет маркировки – так-то все ящики были одного цвета.
– Кажется, сорок, – сказал я, не подумав.
Индеец повернул голову.
– Кажется? – переспросил он с неприятной интонацией.
– Видите ли, Хуан, я же переводчик, а не суперкарго…
– Так какого дьявола ты отвечаешь, если ты не суперкарго?
Возразить было, по сути, нечего. Я дернул Трофимова за рукав.
– Он хочет, чтобы ему доложили, сколько ящиков на борту. Кто этим занимается?
– Пжзедомский. Позвать его?
– Да уж, будь добр. А то, по-моему, наш гость сейчас рассердится.
Второй пилот не заставил себя долго ждать. Повел он себя неожиданно дружелюбно – пожал Хуану руку, а мне даже улыбнулся, хотя и несколько напряженно.
– Ну, юноша, – сказал он, – какие у вас возникли вопросы?
Я объяснил. Пжзедомский извлек из кармана сложенный листок, распечатанный на матричном принтере.
– Так, переведите ему, юноша: контейнеров с маркировкой «эм-зеленый» – сорок штук.
«Я же говорил», – подумал я мстительно.
– А с желтой? – спросил Хуан.
– «Зет-желтых» – двадцать пять.
– Почему так мало?
Это прозвучало так, что по спине у меня пробежали мурашки.
Я перевел, стараясь смягчить агрессивную интонацию Хуана.
– Не ко мне вопрос, – развел руками Пжзедомский. – Это компетенция господина Дементьева.
– Петя, – сказал я, – позови, пожалуйста, Кэпа.
Но Трофимов уже и сам понял, что разговор принимает нежелательный оборот. Он, как спринтер, метнулся к люку и исчез в проеме.
– Ты не понял вопрос? – прищурившись, спросил Хуан. – Я спросил – почему так мало желтых ящиков?
– Наш второй пилот не знает. А я не суперкарго, а переводчик. Я позвал Кэпа.
Это почему-то развеселило индейца. Правда, ухмылка у него была тоже довольно зловещая.
– Хорошо, – сказал он. – Подождем Кэпа.
Наконец Кэп явился, и начался длинный и, на мой взгляд, почти бессодержательный спор. Хуан был явно недоволен тем, что каких-то контейнеров было меньше, чем в прошлый раз; Кэп, как механический органчик, твердил, что все было обговорено с каким-то доном Эстебаном и что если у Хуана и его товарищей есть претензии по существу, то ему нужно заявлять эти претензии непосредственно дону Эстебану, а вовсе не Кэпу, который, как всем хорошо известно, не более чем рабочая лошадка с крыльями.
В конце концов упрямство Кэпа пересилило. Хуан забористо выругался и сплюнул коричневой слюной прямо на пол отсека.
– В следующий раз, – сказал он, – я поеду в Боготу и отрежу дону Эстебану яйца. Так ему и передай.
Кэп серьезно кивнул. Хуан подошел к люку, высунулся и что-то крикнул на незнакомом мне языке.
– Крутой, – сказал Дементьев неодобрительно. – Яйца он Эстебану отрежет… Это он у себя в джунглях такой смелый…
Хуан, словно поняв, о чем идет речь, обернулся и бросил на Кэпа пронзительный взгляд.
– Скажи, пусть откроют грузовой люк, – крикнул он мне.
Я перевел. Кэп кивнул Трофимову, тот рысцой побежал в кабину. Все происходило в каком-то нервном темпе, и трудно было отделаться от ощущения, что вся команда, включая и самого Дементьева, хочет поскорее убраться отсюда.
Со скрипом раскрылись створки грузового люка. Внезапно весь отсек оказался заполнен маленькими смуглыми людьми в такой же пятнистой форме, как у Хуана. Почти все были вооружены «калашниковыми», у одного я заметил израильский «узи». На нас они не обращали внимания. Быстро и сноровисто, словно муравьи, они освободили контейнеры от удерживавших их сеток и поволокли вниз по выпавшему из люка языку грузового трапа.
– Перекур, – сказал Трофимов, вытаскивая пачку «Житан». – Ближайший час, а то и два работы у тебя будет не много.
Он протянул мне сигарету. Я покачал головой.
– Я лучше выгляну, посмотрю, что снаружи творится.
Петя воровато огляделся.
– А чего там смотреть? Джунгли и джунгли, тоска зеленая. Ну, глянь, конечно, если уж так невтерпеж…
Снаружи было жарко и влажно. Сплошная стена сельвы высилась метрах в тридцати от самолета – переплетение ветвей, лиан, тонких стволов, высоких трав, усеянных крупными цветами кустов. А вдоль этой зеленой стены тянулась темно-серая бетонная взлетно-посадочная полоса, на которую и приземлился наш «Кит».
Она тянулась прямо посреди сельвы, прямая и ровная, как немецкий автобан. Ничего удивительного в этом не было бы (в конце концов, взлетно-посадочные полосы и должны быть прямыми и ровными), если бы не окружавшие ее джунгли. По обе стороны от полосы вся растительность была выкорчевана и выжжена. Земля там была почти черной и плотно утрамбованной какой-то тяжелой строительной техникой.
Зрелище это производило сильное впечатление. Чтобы сделать такую первоклассную полосу, нужны были бульдозеры, экскаваторы и асфальтоукладчики. Нужны были грузовики с гравием. Каким образом все это появилось посреди глухих южноамериканских джунглей, было совершенно непонятно.
Впрочем, если здешние жители нуждались в гуманитарной помощи, которую можно было доставить лишь самолетом… Нет, ерунда получается. Выходит, правительство смогло выделить немалые средства на то, чтобы построить в самом сердце сельвы первоклассный аэродром, но не сумело помочь своим собственным гражданам, чья жизнь зависит от таких компаний, как «El Jardin Magico», поставляющих им продукты и медикаменты?
Было во всем этом что-то неправильное, какая-то нестыковка, порождающая множество вопросов. Но меня волновала не столько явная алогичность всего происходящего, сколько бросающаяся в глаза нервозность Кэпа и всего экипажа. Внезапно я понял, что мне напоминало их поведение: пару раз я по просьбе Руслана ездил с ним и его товарищами на бандитские «стрелки». Ничего особенного от меня не требовалось, просто своим присутствием обеспечивать массовку, да и до стрельбы или поножовщины на этих разборках ни разу не дошло, но ощущение электрического напряжения, буквально потрескивавшего в воздухе, я запомнил очень хорошо. И вот теперь Кэп, Пжзедомский и даже Петя вели себя так, как будто приехали не к нуждающимся в гуманитарной помощи индейцам, а на «стрелку» к бандитским авторитетам…
Я прошел немного по полосе. Рядом, не обращая на меня никакого внимания, сновали маленькие и деловитые смуглые люди. Вовсю жарило солнце, дальний конец полосы был окутан колеблющимся сизым маревом. Туда, в это марево, уползали желтые электрокары, нагруженные привезенными нами ящиками, словно огромные муравьи, бредущие с добычей в свой муравейник.
Электрокары, как я успел увидеть, были новенькие, японские. Куда они везли наш «гуманитарный груз», я так и не узнал, потому что шагах в пятидесяти от самолета меня остановили два довольно свирепого вида охранника, направившие на меня стволы своих «калашей».
– Стоп, гринго, – сказал один из них, скорчив презрительную гримасу. – Стоп, стоп! Atras! [34]34
Назад! (исп.)
[Закрыть]
Я остановился и поднял руки на уровень груди, выставив вперед ладони.
– Я только хотел прогуляться, – сказал я миролюбиво. – Хотел посмотреть на сельву.
– Нечего смотреть, – огрызнулся один из охранников. – Иди назад, быстро. Не то… – И он угрожающе повел стволом автомата.
Спорить с ним я не стал. Повернулся и пошел обратно к «Киту».
– Ну, нагляделся? – спросил меня Трофимов, когда я вернулся в самолет. – Как впечатления?
– Какие-то они здесь недружелюбные, – сказал я. – Вот и вози таким гуманитарную помощь…
Петя криво усмехнулся.
– Ничего, со временем привыкнешь. Их главное не злить, а так они по-своему нормальные парни. Во всяком случае, честные.
К нам подошел жующий Харитонов. В руке у него был надкушенный бутерброд.
– Что, молодежь, скучаем? А ну-ка, помогите там с разгрузкой, а то обезьянки медленно работают.
При этих словах он бросил на меня быстрый лукавый взгляд – видно, не забыл, как я вчера среагировал на «обезьянок».
Петя театрально вздохнул и сделал шаг по направлению к грузовому отсеку, но я не двинулся с места.
– Я неясно выразился? – удивился радист. – Повторить?
– Вчера вечером, – сказал я вежливо, – я имел разговор с Кэпом. И Кэп очень доходчиво объяснил мне, что я должен только переводить, а не заниматься логистикой, погрузкой и так далее. А также рассказал, как мне следует реагировать, если кто-то из экипажа, за исключением его самого, попробует заставить меня делать что-то помимо моих должностных обязанностей. Процитировать?
Лицо Харитонова приобрело оттенок вареной свеклы.
– Вот, значит, как ты заговорил? Думаешь, побежал к Кэпу, пожаловался, и все сразу тебя полюбили? Ошибаешься, Денис Батькович, очень ошибаешься!
– Я Денис Владимирович, – подсказал я. – Запомнить несложно – у нас с вами отчества одинаковые.
Радист не удостоил меня ответом, резко повернулся и направился в грузовой отсек.
– Круто ты с ним, – задумчиво проговорил Трофимов. – Теперь жди какой-нибудь подлянки… А ты что, действительно к Кэпу ходил?
– Ага, – хмыкнул я. – Знаешь, армянское радио спрашивают: правда ли, что Рабинович выиграл в лотерею «Волгу»? Армянское радио отвечает: правда, только не Рабинович, а Иванов, не в лотерею, а в карты, не «Волгу», а «Запорожец», и не выиграл, а проиграл. – И я кратко пересказал Трофимову суть своей беседы с Кэпом.
– Слушай, старик, – сказал Петя, – мне как бы неудобно… это ж я тебя вчера с толку сбил с этими контейнерами… надеюсь, ты не думаешь, что я это сделал специально?
– Не думаю. А вот в том, что сейчас Харитонов собирался повторить этот фокус еще раз, не сомневаюсь.
– Чем-то ты ему не нравишься.
– А предыдущий переводчик ему тоже не нравился?
– Опять ты о своем, – сокрушенно вздохнул Трофимов. – Нет, если хочешь знать, твой предшественник как раз был в прекрасных отношениях с нашим радистом. – И, не желая больше продолжать этот разговор, ушел в кабину пилотов.
Я остался один. Солнце быстро спускалось к западу. Подлесок окутал туман, звуки стали приглушеннее, будто тонули в плотной вате. Грузовой отсек почти опустел; несколько колумбийцев сгружали на платформу электрокара последние контейнеры.
