Текст книги "Гражданская война в США 1861–1865 (Развитие военного искусства и военной техники)"

Автор книги: Кирилл Маль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 37 страниц)

Во время атаки орудия поддерживали пехоту своим огнем по батареям и пехоте противника, а нередко и следовали за наступающими линиями, останавливаясь время от времени, чтобы дать залп. В обороне артиллерия вела огонь сначала [127] по батареям противника, а затем по его пехоте, и случалось, что стрельба нескольких удачно расположенных орудий останавливала или даже отражала атаки целых дивизий (позже мы расскажем об этих эпизодах). Но все же такого значения, как в наполеоновских войнах, где артиллерия часто становилась решающим фактором победы, в гражданской войне она не имела никогда.

Отдельно надо отметить попытки использование привязных аэростатов для корректировки артиллерийского огня, делавшиеся как федералами, так и конфедератами.

Например, федералы перестроили в 1861 году угольную баржу в речную плавбазу для аэростата-корректировщика. Это судно, получившее наименование «Джордж Вашингтон Парк Кастис», имело длину 24,3 метра, ширину 4,4 метра и осадку 1,7 метра. Его водоизмещение составляло 122 тонны. Газ для наполнения баллона вырабатывался в специальном генераторе путем взаимодействия серной кислоты с железными опилками. Насос под давлением нагнетал газ в аэростат.

Обычно аэростат поднимали на высоту около 300 метров, недосягаемую для ружей и пушек противника. С такой [128] высоты наблюдатель мог осуществлять корректировку артогня на дистанции до 4,8 километров.

Впервые этот аэростат был использован в ноябре 1861 года на реке Маттавумен, притоке Потомака. В дальнейшем он успешно применялся вплоть до самого конца войны.

Отметим в данной связи, что знаменитый граф Фердинанд фон Цеппелин (1838–1917) во время гражданской воины в Америке состоял военным наблюдателем при армии федералов. Впервые Цеппелин поднялся на аэростате 19 августа 1863 года на реке Миссисипи в районе города Сент-Пол (штат Миннесота). Достоинства привязного аэростата в качестве высотного наблюдательного пункта были ему очевидны. Но изобретательному графу захотелось, чтобы воздушный аппарат мог свободно перемещаться в желаемом направлении и сбрасывать бомбы на головы противника. Так он пришел к идее создания дирижаблей жесткой конструкции, широко применявшихся в ходе Первой мировой воины.

Таким образом, война Севера и Юга была в первую очередь борьбой пехоты и стрелкового оружия, и тактические уроки этой войны касаются в основном инфантерии. Но боевые порядки и методика ведения боя пехоты не были неизменными с 1861 по 1865 год и совершили за эти четыре года сложную эволюцию.

В своем развитии они прошли через три последовательные стадии, которые мы и намерены рассмотреть в трех следующих главах. Первая стадия относится, как не трудно догадаться, к самому началу войны, и характеризуется всеобщей неопытностью обеих армий, в результате чего почти все сражения этого этапа превращались в драку неорганизованных толп. Мы отобрали два наиболее крупных сражения начального периода гражданской войны, на примере которых можно проследить общую тенденцию развития военного дела в 1861–1862 годах. [129]

Часть III
Так сражались дилетанты

Глава 1
«Посмотрите на бригаду Джексона. Она стоит, как каменная стена!»
1-е сражение при Бул-Ране

Удача свалилась на Ирвина Мак-Дауэла неожиданно, как наследство от неизвестного дядюшки-миллионера. Во всяком случае, получив такое наследство он, вероятно, был бы удивлен не меньше. Вплоть до весны 1861 года карьера Мак-Дауэла напоминала пологий склон невысокого холма, вершиной которого мог бы стать чин полковника армии США, не более. В 1838 году этот уроженец Огайо закончил академию Вест-Пойнт, 23-м из группы в 45 кадетов, т. е. не в первых рядах, но и не в последних. В качестве штабного офицера он участвовал в Мексиканской кампании, был замечен главнокомандующим американской армии вторжения Уинфилдом Скоттом и по окончании боевых действий продолжал оставаться членом его штаба. К началу гражданской войны он был 42-летним майором, одним из многих офицеров своего возраста, носивших это звание.

Но весна 1861 года круто изменила многие судьбы, и в числе прочих судьбу майора Ирвина Мак-Дауэла. В середине [131] мая он, к своему удивлению, узнал, что его произвели, минуя подполковника и полковника, сразу в бригадные генералы. Не успел он придти в себя от этого «сюрприза», как спустя две недели получил новое назначение: Авраам Линкольн поставил его во главе Округа Северовосточной Вирджинии, а это значило, что новая армия – самая большая в истории Соединенных Штатов, формировавшаяся в то время в Вашингтоне и его окрестностях – переходит теперь в его непосредственное подчинение. Мак-Дауэл не мог не знать также, что эта армия предназначена для нанесения давно планируемого главного удара по столице мятежной Конфедерации Ричмонду и что теперь именно ему, Ирвину Мак-Дауэлу, предстоит нанести этот главный удар.

Однако если Мак-Дауэл полагал, что этим назначением он обязан своему командиру и старому другу Уинфилду Скотту, теперь главнокомандующему всеми вооруженными силами Союза, то он ошибался. Скотт, по-видимому, не одобрял столь стремительного карьерного роста своего питомца, и на этой почве их отношения несколько испортились. Недовольство старого генерала разделяли и многие другие офицеры армии США, может быть, не без оснований считавшие, что они не меньше Мак-Дауэла заслужили право возглавить победоносные легионы Союза.

В глубине души Мак-Дауэл не мог не признавать, что он и впрямь не самый подходящий кандидат на эту должность. До сих пор ему ни разу не приходилось командовать даже ротой. Он был штабным офицером, спокойным, уравновешенным, хладнокровным, но начисто лишенным воображения и творческой жилки. Мак-Дауэл мало походил на настоящего боевого генерала, способного увлечь своих людей в атаку на укрепленную позицию врага.

Подчиненные, конечно, относились с уважением к его знаниям и интеллекту, но не могли не поражаться его странностям, а Мак-Дауэл был действительно странным человеком даже для Америки, где всегда полно чудаков. Например, он питал такое отвращение к горячительным напиткам, что не пил даже чая и кофе, и гордился этим. Он любил рассказывать, что как-то раз свалился с лошади и ударился так, что потерял сознание, и военный врач не смог разжать [132] его челюсти, чтобы влить ему в рот несколько капель виски. Зато Мак-Дауэл любил хорошо покушать. Чуть ли не каждый его обед превращался в настоящий праздник чревоугодия, и к своим 42 годам офицер уже обзавелся внушительным брюшком.

Одним словом, Мак-Дауэл не был ни военным гением, ни прирожденным вождем, что, однако, не помешало ему принять предложенный пост и деятельно взяться за работу. А поработать было над чем: армия, предложенная Мак-Дауэлу, пока еще не являлась армией в полном смысле этого слова. В основном она состояла из трехмесячных добровольцев, которые набирались из праздного городского населения Севера и поступали на военную службу, чтобы поискать там развлечений и острых ощущений. Немало было среди них и разного рода криминальных элементов, надевших военный мундир, чтобы избежать наказания за старые грехи. Из таких уголовников состояли целые полки, как, например, 6-й Нью-йоркский, о котором говорили, что туда невозможно попасть, не отсидев предварительно срок в тюрьме, или «Зуавы» Билли Уилсона: когда они, закончив формирование, выступили из Нью-Йорка, было замечено, что количество преступлений, совершаемых ежедневно в городе, сократилось вдвое.

Вдобавок ко всему эти рекруты не имели ни малейшего понятия о военной службе. Многие из них даже не умели обращаться со своими винтовками, не говоря уже о более сложных строевых маневрах. Мак-Дауэлу предстояло обучить эту толпу и придать ей хотя бы видимость военной организации. И дело было не только в индивидуальном обучении солдат. В конце концов при известном терпении строевому шагу и приемам обращения с оружием можно научить даже обезьяну.

Значительно сложнее было создание слаженного армейского механизма, обучение всей этой массы необстрелянных людей совместным действиям. Пехотная тактика 19-го века была сложной наукой и требовала от войск определенных навыков. В случае необходимости они должны были быстро и без суеты строиться в колонну, разворачиваться из колонны в боевую линию, снова сворачивать линию в колонну, словом, уметь совершать хитроумные строевые маневры, [133] предписанные тогдашней военной наукой. Чтобы обучить всему этому людей, впервые надевших военную форму, требовалось много времени, по крайней мере несколько месяцев, а то и больше.

Но именно этих нескольких месяцев у Мак-Дауэла и не было. Общественность Союза, а на демократическом Севере она нередко влияла не только на политические, но и на военные решения, требовала немедленно покончить с мятежным Югом. Редактор «Нью-Йорк Трибьюн», пылкий аболиционист Хорас Грили уже бросил свой знаменитый клич: «Вперед на Ричмонд!», который был тут же подхвачен решительно всеми патриотами Союза. Они были уверены, что победоносным войскам Севера понадобится нанести всего один удар, чтобы раздавить «гидру мятежа», и лишь немногие, очень немногие профессиональные военные, такие, как, например, Уильям Т. Шерман, утверждали, что война продлится долго и потребует многих жертв.

В числе пессимистов был и верховный главнокомандующий Уинфилд Скотт, самый опытный из военачальников не только на Севере, но и на Юге. К тому времени он, правда, уже очень стар и дряхл, многие считали его несоответствующим высокому посту, который он занимал, но ум старого [134] воина оставался по-прежнему живым и острым. Именно он предложил президенту знаменитый план «Анаконда» – план стратегических операций, который впоследствии и привел к разгрому Юга, Но «Анаконда» была рассчитана на длительное время и не могла устроить Линкольна и его администрацию, ощущавших на себе тяжесть общественного мнения, и они потребовали от Мак-Дауэла немедленных действий. Последний тоже, как и его старый друг Уинфилд Скотт, предпочел бы не торопиться и хотя бы закончить обучение солдат.

«У меня нет возможности проверить свой механизм, – жаловался Мак-Дауэл. – А ведь стоило бы запустить его и посмотреть, будет ли он работать гладко». Но Линкольн не мог предоставить ему такую возможность. «Вы зелены, это правда, – сказал он на очередное заявление Мак-Дауэла о неопытности своих войск, – но они (т. е. южане – К.М.) зелены тоже». Мак-Дауэлу пришлось смириться. Публика требовала начала спектакля, и именно ему со своей полуобученной армией предстояло сыграть главную роль в первом акте захватывающей драмы под названием «Гражданская война».

К тому времени сцена для этого первого акта была готова, и партнеры Мак-Дауэла по пьесе заняли на ней свои места. Из Вашингтона, вокруг которого была собрана Вирджинская армия северян, в Ричмонд, который был теперь главным объектом в их стратегических планах, вело несколько дорог. Наиболее удобными из них были две: одна шла через реку Потомак, Сентервилл, железнодорожный узел Манассас и Фредригсберг и выводила прямо к столице Конфедерации. Другая проходила несколько западнее, через долину реки Шенандоа и позади гор Блю Ридж. Двигаясь по ней, можно было обойти Ричмонд с запада и отрезать его от остальной Конфедерации.

Южане позаботились о том, чтобы перекрыть оба этих коридора. В районе Манассаса занимала позиции недавно сформированная конфедеративная армия под командованием «героя» форта Самтер Пьера Густава Тутана Борегара. По странному совпадению, какими богата история этой войны, он был ровесником Мак-Дауэла и его однокашником по Вест-Пойнту. На этом, впрочем, сходство между двумя генералами [135] заканчивалось. Борегар был выходцем из семьи луизианских плантаторов смешанного, валийско-французского происхождения.

Его военные способности были рано замечены: он закончил Вест-Пойнт 2-м из группы, в которой Мак-Дауэл был лишь 23-м, и подобно Наполеону, был единственным молодым офицером, приглашенным своим учителем для участия в артиллерийской комиссии. Учителя звали Андерсон, и позже, 22 года спустя, он командовал гарнизоном форта Самтер, того самого форта, который Борегар бомбардировкой принудил к капитуляции (еще одно странное совпадение).

Впрочем, Борегар никогда не делал секрета из своих сецессионистских симпатий, и как только Луизиана примкнула к Конфедерации, он немедленно покинул ряды армии США и предложил свои услуги Югу, поступив в милицию своего штата простым солдатом. Этот драматический жест был вполне в характере Борегара, который, в отличие от своего однокурсника Мак-Дауэла, был склонен к позерству, громкой фразе и даже некоторой истеричности. В рядах луизианской милиции он, разумеется, не задержался. У Юга было не так уж много офицеров с боевым опытом, а Борегар участвовал в Мексиканской войне в штабе Уинфилда Скотта. 1 марта 1861 года его произвели в бригадные генералы, а в конце мая он получил назначение на пост командира армии, собранной в окрестностях Манассаса.

Эта армия была так же неорганизованна и неопытна, как армия Мак-Дауэла, но все же у нее было несколько важных преимуществ. Во-первых, Борегара никто не подталкивал в спину, заставляя немедленно идти в наступление, и он мог [136] пока спокойно заняться обучением своих рекрутов. Во-вторых, его позиция была оборонительной, что всегда удобней для молодых необстрелянных войск. Наконец, в-третьих, эти войска готовились дать бой на территории южного штата, Вирджинии, бывшей частью их новой большой родины.

Они воевали против армии янки, которых считали захватчиками. Борегар всячески раздувал и поддерживал эти настроения, выпуская прокламации, обвинявшие северян во всех смертных грехах. «Авраам Линкольн, преступив все моральные, законные и конституционные границы, – говорилось в одной из них, – бросил на вас свои аболюционистские полчища, которые убивают и берут в плен ваших граждан, конфискуют и разрушают вашу собственность и совершают другие акты насилия и жестокости, слишком шокирующие и отвратительные для человеческой природы, чтобы их перечислять». Борегар еще не успел возглавить свою армию под Манассасом, когда на севере долины Шенандоа, в Харперс-Ферри, в конце апреля начала формироваться другая армия конфедератов. Поначалу собранными здесь небольшими силами вирджинских добровольцев командовал еще один необычный и, безусловно, выдающийся человек – Томас Джонатан Джексон. Этот вирджинец, недавно перешагнувший середину четвертого десятка, явно родился не в свое время. Суровый протестант Джексон, который, как сказал кто-то из современников, «жил по Новому Завету и сражался по Ветхому», был бы вполне уместен в пуританской армии Кромвеля, да и в армии Джорджа Вашингтона он вполне пришелся бы ко двору.

Но в век пара, железных дорог и электрического телеграфа его религиозный фанатизм выглядел несколько необычно. К месту и не к месту он сыпал цитатами из Библии и решительно во всем видел Божественное провидение. «Глубоко укоренившаяся вера в Бога, в Его меч и Его провидение были под ним, над ним и внутри него, наполняя все фибры его души, поглощая все его мысли, руководя каждым его поступком, – писал о Джексоне хорошо знавший его генерал Джон Б. Гордон. – Куда бы он ни направлялся и что бы он ни делал… – Джексон Каменная Стена был преданным учеником Господа Бога». [137]

Солдаты сначала не взлюбили Томаса Джексона за излишнюю суровость и полное равнодушие к смерти – своей или чьей бы то ни было. Но его военные таланты с лихвой искупали эти недостатки, и конфедераты охотно шли за своим вождем, зная, что он приведет их к победе. Джексон был одним из самых боеспособных генералов Конфедерации, и ему еще предстояло занять подобающее место в верхних эшелонах командования, покрыть себя славой во многих сражениях и пасть нелепой смертью от шальной пули, выпущенной по ошибке солдатами его же корпуса. Но тогда, весной 1861 года, час Джексона еще не пробил. Когда силы, сформированные в долине Шенандоа, насчитывали уже 9 тысяч человек, а они постоянно пополнялись за счет новых партий добровольцев, Джексон уступил пост командующего другому и стал во главе бригады вирджинцев.

Новым командиром конфедератов в Харперс-Ферри был назначен еще один уроженец Старого Доминиона (т. е. Вирджинии) – генерал-майор Джозеф Эггелстон Джонстон. Как и большинство выдающихся полководцев гражданской войны, он был выпускником Вест-Пойнта и участником Мексиканской войны, где сражался в качестве офицера инженерных войск. До раскола Союза Джонстон преданно служил звездно-полосатому знамени и подобно многим из своих коллег-офицеров выступал против отделения южных штатов. Но стоило его родной Вирджинии выйти из состава Союза, как он немедленно уволился из рядов вооруженных сил США, чтобы сменить синий мундир на серый, т. е. чтобы поступить на военную службу Конфедерации.

Как показал дальнейший ход боевых действий, южные штаты сделали в его лице весьма ценное приобретение. Джонстон был не очень удобным подчиненным, но зато прекрасным командиром, который пользовался любовью и уважением своих солдат. Они сразу же окрестили его «бойцовым петухом» за военную выправку и бойкость. Джонстон и впрямь был бойцом, правда, бойцом, предпочитавшим оборонительную, а не наступательную тактику, но в предстоявшей войне это было скорее достоинством, чем недостатком.

Приняв на себя командование в Харперс-Ферри, Джонстон немедленно принялся за обучение своих неопытных [138] рекрутов. В отличие от многих, как на Севере, так и на Юге, он понимал, что война продлится дольше, чем предполагается, и что для ее успешного окончания понадобится хорошо обученная армия.

Федералы особенно не мешали ему заниматься этим нужным делом. Против армии Джонстона была двинута несколько большая по размерам армия старого Роберта Паттерсона, малоопытного и крайне осторожного генерала. В отличие от большинства командиров, занявших в начале войны высокие командные посты, Паттерсон не имел специального военного образования. Его армейская служба ограничилась участием в англо-американской войне 1812–1815 годов в качестве полковника милиции и в Мексиканской кампании, где он был заместителем Уинфилда Скотта. Никогда за свою долгую жизнь он не имел самостоятельного командования и не был подготовлен к отведенной для него роли.

На посту командующего армией Паттерсон чувствовал себя крайне неуверенно. Когда в начале июня Джонстон решил очистить Харперс-Ферри и отступить в долину Шенандоа – не потому, что его вынудили к этому северяне, а потому, что он счел эту позицию неудобной для обороны, Паттерсон двинулся за ним так медленно и осторожно, что можно было подумать, будто он со своей армией идет по узкой тропинке через коварную трясину. Впрочем, надо быть справедливым к престарелому генералу. Его армия, состоявшая из неопытных волонтеров, которые, как и он сам, поступили на военную службу на три месяца, мало подходила для активных наступательных операций. Когда срок службы этих горе-вояк подходил к концу, они стали дружно собираться домой, заявив, что не могут оставаться в армии, где им дают такую свинину, что ее невозможно есть, и где им часто приходится довольствоваться двумя-тремя сухариками за целый день.

Уинфилд Скотт, хорошо знавший цену солдатам Паттерсона, настоятельно советовал своему другу и соратнику не рисковать и действовать только наверняка. Кроме того, он вдруг, не вдаваясь в объяснения, забрал у Паттерсона его единственные надежные части – регулярные формирования – Паттерсон, естественно, не испытал прилива энергии и [139] продолжил свое медленное продвижение вслед за Джонстоном вглубь долины Шенандоа, на каждом шагу ожидая подвоха. Впрочем, по плану, разработанному северным командованием, от Паттерсона и не требовалось нечего особенного. Он должен был только наблюдать за армией Джонстона и помешать ей выступить к Манассасу на помощь Борегару. Основная же роль в «игре» отводилась армии Мак-Дауэла.

О том, как именно он собирается справиться с поставленной перед ним задачей, Мак-Дауэл сообщил руководству Союза и лично Аврааму Линкольну 29 июня на заседании кабинета министров в Белом Доме. Его план был прост, разумен и не вызывал никаких возражений. С армией в 30 тысяч человек Мак-Дауэл намеревался обойти позиции Борегара с юго-востока, отрезать его от Ричмонда и разгромить в решающем сражении. На вопрос президента, когда именно будет исполнен этот замысел, Уинфилд Скотт, не советуясь с Мак-Дауэлом, ответил: «Через неделю».

Срок, однако, оказался нереальным. Чтобы завершить хотя бы подобие подготовки армии к походу, потребовалось еще почти три недели, и лишь 15 июля Мак-Дауэл доложил Линкольну, что он может выступить. На следующий день, когда командиры получили последние инструкции, главная [140] армия Союза покинула Арлингтонские высоты и, словно огромная пестрая змея, поползла по пыльной дороге на юг. «Зрелище с холмов было великолепным, – писал репортер вашингтонской «Стар». – …Было видно, как полк за полком, сверкая в лучах солнца стволами своих ружей, двигается по дороге к Лонг-Бриджу… Когда один полк приветствовал другой, раздавалось громкое «ура», сопровождаемое воинственной музыкой и четкими и ясными командами офицеров, что создавало очень приятную для уха каждого северянина комбинацию звуков».

Борегар узнал об этом торжественном выступлении сразу же, как оно только произошло. Еще 14 июля его люди взяли в плен солдата регулярной армии США, оказавшегося на поверку клерком из оффиса генерал-адъютанта, собиравшего вблизи вражеских позиций разведывательные данные. Информация, полученная от него, лишь подтвердила то, о чем уже давно громогласно трубила северная пресса, подробно обсуждавшая планы командования Союза.

День спустя курьер доставил Борегару еще более надежные сведения – записку от мисс Розы Гринхау, которая, вращаясь в высших кругах вашингтонского общества, преданно служила делу Юга как добровольная шпионка. «Мак-Дауэл получил приказ выступать завтра вечером», – гласила эта записка. [141]

Полученное известие не было неожиданным. Борегар уже давно готовился к наступлению северян и даже успел предложить руководству Конфедерации свой план действий. План этот был, конечно же, наступательным, ибо амбициозный Борегар, считавший, что в нем возродился один из маршалов Наполеона, не мог спокойно сидеть на месте и ждать врага. Он предложил Девису сконцентрировать под его, Борегара, началом большую часть армии Джонстона, обойти Мак-Дауэла, перерезать его сообщения с Арлингтоном и разгромить в решительном сражении. Затем он намеревался покончить с Паттерсоном, двинуться походом на Вашингтон и завершить войну в считанные недели.

К счастью для Конфедерации, этот план был отвергнут. Генерал Роберт Ли, тогда главный военный советник президента, счел его «блестящим и обстоятельным», но, по сути, невыполнимым. В задачу Борегара, как верно заметил Ли, входила оборона Ричмонда, и он лишний раз попросил не в меру энергичного генерала не забывать об этом. Решение было верным. Неопытные, кое-как обученные войска южан пока что не годились для сложных стратегических маневров, и простая оборона была для них наилучшим образом действий.

Борегар, однако, на этом не успокоился. Когда между 8-ю и 9-ю часами вечера 15 июня он узнал о выступлении армии Мак-Дауэла, то немедленно обратился к Девису с просьбой перебросить к нему на помощь армию Джонстона из долины Шенандоа и бригаду Холмса, стоявшую несколько западнее у Аквиа-Крик. Против этого предложения возразить было нечего: у Борегара было всего 21923 человека всех родов войск при 29 орудиях, в то время как у Мак-Дауэла, по словам того же Борегара, не менее 50 тысяч (в действительности 34127 человек). После непродолжительных переговоров Девис дал свое согласие на объединение армий. 17 июля Борегар телеграфировал Джонстону: «Военный департамент приказал вам соединиться со мной. Если возможно, выполните приказ немедленно, и вместе мы сокрушим врага».

Армия же Борегара уже была вполне готова к приему «дорогих гостей» с Севера. Железнодорожный мост через Бул-Ран был взорван, пикеты, расположенные близ Сентервилла, получили приказ отходить, не вступая в перестрелку с [142] врагом, и лишь по возможности затруднять его продвижение поваленными деревьями и прочими препятствиями. Основные силы Борегара заняли позиции позади реки Бул-Ран, причем каждая из его бригад прикрывала один из многочисленных мостов или бродов. Сама эта река не была ни слишком широкой, ни глубокой, но все же могла представлять из себя препятствие для наступающей армии и была хорошей оборонительной позицией.

18 июля вблизи Сентервилла появилась, наконец, давно ожидаемая армия Мак-Дауэла, и ее передовые части немедленно двинулись к Бул-Рану. Издалека, как писал очевидец, она напоминала «колючее чудовище, медленно и старательно поднимавшееся в гору», но столь грозно эта армия могла выглядеть разве что с большого расстояния. Вблизи же она походила на цыганский табор или на торговый караван, или на процессию кающихся грешников, словом, на что угодно, но только не на наступающую армию. Тот четкий порядок, который так восхитил корреспондента «Стар», сохранялся недолго.

Уже на первых милях пути, ломая походный строй, солдаты-северяне начали разбредаться по окрестностям в поисках воды, ягод и съестных припасов, и офицеры оказались совершенно бессильны что-либо сделать. Кроме того, как выяснилось, трехмесячные вояки были малоподготовлены даже к коротким пешим переходам. Вскоре многие из них не могли продолжать путь из-за больных ног и общего истощения. Другие поспешно выбрасывали из ранцев все, что казалось им излишней тяжестью, в том числе и заготовленные заранее трехдневные рационы. Изнурительная удушливая жара, конечно, не облегчала тягот этого короткого похода, и несколько человек даже умерло от солнечного удара. В результате к Сентервиллу армия северян подошла измученной, беспорядочной и голодной: имевшиеся в ранцах припасы были съедены или выброшены.

Но Мак-Дауэл не стал дожидаться, пока его армия переведет дух и придет в себя. У многих из солдат заканчивался срок службы, и, если он хотел, чтобы они приняли участие в сражении, ему следовало поторопиться. Поэтому Мак-Дауэл сразу направил к Бул-Рану самую большую из своих дивизий [143] под командованием Тайлера с тем, чтобы она «пощупала» оборону мятежников на их правом фланге и выяснила возможности его охвата.

Выбор был неудачным. Тайлер, который, хотя и командовал крупнейшей из дивизий Мак-Дауэла, был неопытным командиром, никогда не принимавшим участия в сражениях, это не мешало ему, однако, считать себя несправедливо обойденным назначением Мак-Дауэла на пост командующего армией, и теперь он решил доказать правительству и президенту, что это назначение было ошибкой. Правда, Мак-Дауэл строго приказал ему не ввязываться в серьезное дело, но что значил приказ какого-то бригадного генерала, когда представлялась такая блестящая возможность себя показать! И Тайлер решил рискнуть.

Пройдя со своей дивизией через Сентервилл, он двинулся по дороге на юго-восток, к броду Блэкберн, который был объектом его рекогносцировки. Установив на вершине холма батарею нарезных 20-фунтовых пушек Паррота, Тайлер приказал открыть огонь. Конфедераты немедленно ответили ему из своих гладкоствольных «Наполеонов», но их снаряды [144] не доставали до позиций северян и лишь бесполезно вспахивали землю в нескольких сотнях метров перед фронтом врага. Тайлер счел это обстоятельство благоприятным и послал в атаку две роты 1-го Массачусетского полка. Неопытные волонтеры спокойно пошли вперед, не подозревая, что за деревьями, которыми густо порос противоположный берег, их поджидает целая вражеская бригада.

Командовал ею Джеймс Питер Лонгстрит – опытный и хладнокровный офицер. Подпустив противника поближе, он приказал открыть огонь. По неопытности его люди взяли прицел слишком высоко, но психологический эффект от залпа целой бригады был впечатляющим. «Пули гудели, как пчелиный рой, – вспоминал полковник северян, участвовавший в этом деле. – Парни из Массачусетса остановились и открыли ответный огонь, но не могли удержаться долго. Вскоре они поспешно, почти бегом отступили вверх по холму, а вслед им звучали выстрелы и доносилось издевательское улюлюканье».

Эта неудача, однако, не отрезвила Тайлера, и он решил пробить оборону противника большими силами. На этот раз в атаку пошел 12-й Нью-йоркский полк из бригады полковника Ричардсона, но южане уже поняли, что надо делать. К тому же к ним подошли подкрепления – несколько рот из бригады Эрли, так что Нью-йоркцев ждала та же участь, что и массачусетцев. Встреченные еще более плотным огнем, чем их соратники, они продержались на берегу Бул-Рана целых полчаса и обратились в бегство. Южане, переправившись через реку, ударили затем по 1-му Массачусетскому полку, который был назначен в качестве поддержки этой атаки, и отправили его вслед за 12-м Нью-йоркским.

Атака Тайлера таким образом полностью провалилась, и он сам не мог этого не признать. Напрасно пылкий полковник Ричардсон, названный солдатами Драчливым Диком, настаивал еще на одном ударе. Тайлер совсем упал духом и отказал ему в возобновлении атаки. К тому же в этот момент Мак-Дауэл, встревоженный тем, что дела у брода Блек-Берн принимают ненужный ему оборот, послал к Тайлеру своего офицера со строгим приказом прекратить самодеятельность. Тот не стал спорить и ограничился артиллерийской дуэлью, которая не нанесла обеим враждующим сторонам [145] особого урона. «Этот артиллерийский бой имел комический эффект, когда федеральный снаряд угодил в дом Мак-Лина, где размещалась моя главная квартира, и уничтожил ужин, который готовился для меня и моего штаба», – вспоминал Борегар.

Дело у Блек-Берн Форд, ничтожное по своим размерам, имело тем не менее далеко идущие последствия. Оно было хорошим началом для конфедератов, поднявшим их боевой дух, и плохим для юнионистов, боевой дух которых, напротив, снизился. Вдобавок Мак-Дауэл обнаружил у некоторых своих генералов опасное стремление к независимости и нежелание следовать его инструкциям и приказам. Пока что это стремление не имело катастрофических последствий, но в генеральном сражении оно могло обернуться полным разгромом федеральной армии.

Хуже же всего было то, что после дела у Блек-Берн Форд тщательно продуманный и взвешенный до последней унции план Мак-Дауэла пошел насмарку. Тайлер своей безуспешной атакой на правый фланг мятежной армии наглядно продемонстрировал, насколько сильна в этом месте их оборона. Военные топографы и инженеры, посланные на разведку в район бродов Мак-Лин и Юнион Милз, вскоре доложили лсомандующему, что охват правого крыла конфедератов невозможен. Дороги, проходившие здесь, были слишком узкими и извилистыми для такой большой и неорганизованньй армии, как армия Мак-Дауэла. Налицо была необходимость составления нового плана, а на это требовалось время, и командующий северян был поневоле вынужден отложить атаку на несколько дней.