Текст книги "Гражданская война в США 1861–1865 (Развитие военного искусства и военной техники)"

Автор книги: Кирилл Маль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 37 страниц)

Глава 2
«Испытание мужества»
Сражение у Шайло (Питтсбург-Лендинга)

Весна 1862 года в Теннесси выдалась необыкновенно ранней и теплой. Днем солнце пригревало почти по-летнему, а ночью шел дождь. Утром над хлопковыми и табачными плантациями повисала плотная завеса тумана. Но вскоре он рассеивался, и взору открывалась чудесная картина: живописные холмы утопали в буйной зелени, густые рощи и перелески уже покрылись маленькими зелеными листьями, и персиковые сады окутались пышной розовой пеной распустившихся цветов.

Солдаты федеральной Теннессийской армии наслаждались этой красотой в полной мере. Вот уже несколько недель стояли они лагерем у старой пароходной пристани Питтсбург-Лендинг на реке Теннесси, дожидаясь, пока к ним присоединится Огайская армия. Это ожидание, проходившее в полной праздности и дуракавалянии, было с точки зрения солдата, самым лучшим времяпрепровождением. Жаркое южное солнце, свежий воздух, теплые ласковые волны старой Теннесси, в которой они ежедневно купались, и полное изобилие провианта превратили этот полевой лагерь в настоящий курорт [181]. Правда, жизнь несколько отравляла диарея – этот неизменный спутник всех воюющих армий, но солдаты-северяне относились к ней с юмором и называли ее «теннессийским тустепом». В общем, как вспоминал позже один из новобранцев Теннессийской армии, «мы были так счастливы, как только может быть счастлив смертный».

У их командира генерала Улисса Симпсона Гранта также были все основания наслаждаться жизнью. Впервые с тех пор, как он уволился из регулярной армии – это было в начале 50-х (как поговаривали злые языки, из-за чрезмерного пристрастия к горячительным напиткам), он почувствовал себя на коне. Позади остались горькие, полные разочарований годы жизни в Иллинойсе, где Грант без особого успеха занимался торговлей конской упряжью и по привычке то и дело прикладывался к бутылке. Война вернула его в строй, и вскоре отставной капитан-неудачник превратился в подающего надежды генерала Союза.

С самого начала войны Грант прочно обосновался на Западе, где в отличие от восточного театра боевых действий дела северян шли неплохо. Вытеснив повстанцев из нейтрального штата Кентукки, они медленно, но уверенно продвигались вверх по течению рек Теннесси и Камберленд прямо в центр штата Теннесси – самое сердце Конфедерации. Улисс Грант сыграл в этих первых успехах федерального оружия далеко не последнюю роль. Именно он командовал армией, овладевшей фортом Донелсон – важной базой южан на реке Камберленд, – принудив ее гарнизон к безоговорочной капитуляции[7]7
  Термин «безоговорочная капитуляция» был впервые применен в мировой практике Улиссом Грантом в ходе операции по овладению Донелсоном. Поскольку начальные буквы этого словосочетания U.S. (unconditional surrunder) совпадали с инициалами генерала, то Гранта получил прозвище Безоговорочная Капитуляция.


[Закрыть].

После этой оглушительной победы Грант был уверен, что конец войны уже не за горами. «Вплоть до сражения у Шайло, – напишет он годы спустя в своих мемуарах, – я, как и тысячи других граждан, считал, что мятеж против правительства вскоре постигнет скоропостижный конец». Еще один удар, полагал Грант, и война будет окончена после Донелсона [182], где конфедераты уже получили свое, их оставалось только добить. Самым же приятным было то, что добить их предстояло именно ему, Улиссу Гранту. Его непосредственный начальник – командир Миссурийского округа генерал Генри Хэллек – разработал план концентрических ударов по важному железнодорожному узлу Коринф, захватив который, северяне могли продолжить свое триумфальное шествие вглубь Теннесси.

Эти удары предполагалось нанести силами двух армий – Огайской под командованием Дона Карлоса Бьюэлла и Теннессийской армии Улисса Симпсона Гранта. Грант, располагавший пароходами, прибыл на место рандеву первым и теперь стоял со своими 42 тысячами солдат у Питтсбург-Лендинга. Он поджидал, пока Бьюэлл приведет под его начало еще 50 тысяч солдат и вместе они окончательно сокрушат ослабленного и деморализованного врага.

А в том, что враг ослаблен и деморализован, Грант уже не сомневался. Он был настолько в этом уверен, что даже не посчитал нужным принять элементарных мер безопасности. Правда, позиция, занятая его армией у Питтсбург-Лендинга, была довольно сильной. Несмотря на то, что северяне стояли спиной к реке, их очень трудно было в нее сбросить, поскольку фланги надежно прикрывались естественными препятствиями. С севера армию защищала река Оул-Крик, впадавшая затем в более полноводный Снейк-Крик, а тот нес свои воды непосредственно в Теннесси. Левый фланг армии был хорошо прикрыт рекой Лик-Крик, исток которой находился неподалеку от истока Оул-Крика и которая тоже впадала в Теннесси. Все три речки были болотистыми и труднопроходимыми, а, следовательно, Теннессийской армии можно было не опасаться фланговых ударов.

Да и сама местность препятствовала наступательным боевым действиям. Это был глухой малозаселенный уголок Теннесси, покрытый непролазными густыми зарослями, которые лишь кое-где уступали место небольшим полям, засаженным хлопком и табаком. Строений здесь и вовсе было немного. Самое заметное из них – бревенчатая, кое-как побеленная протестантская церковь Шайло – стояла у западной оконечности федерального лагеря. Она была воздвигнута [183] немецкими колонистами в честь Князя Мира (мира – в смысле отсутствия войны) и названа так по имени места, где находился священный храм, в котором Самуил услышал голос Всевышнего и увидел божественное видение. Окрестности этой церкви представляли собой плоскую равнину, усеянную небольшими холмами, которые могли бы стать узлами обороны, и перерезанную глубокими оврагами, представлявшими из себя дополнительные препятствия для атакующих войск.

Иными словами, федеральная армия могла чувствовать себя в своем лагере достаточно уверенно. «Это великолепная равнина, как бы созданная для разбивки лагеря и строевого учения, и в то же время пункт чрезвычайно сильный в военном отношении… Местность, легко обороняемая небольшой воинской частью», – докладывал в своем рапорте генерал Уильям Шерман.

Однако для того, чтобы эта позиция действительно стала сильной, ей, по свидетельству того же Шермана, не хватало Одного маленького штриха – полевых укреплений, которые прикрывали бы подступы с фронта. Но этот маленький штрих так и не был сделан. Грант не позаботился не только о том, чтобы возвести редуты или вырыть траншеи, но даже и о том, чтобы образовать засеки – самые примитивные из фортификационных сооружений. Сам он объяснял эту беспечность необходимостью обучения молодых солдат, но, конечно, лукавил.

Правда, его армия действительно состояла из неопытных новобранцев, мало отличавшихся от тех, которых повел в бой генерал Мак-Дауэл. В большинстве своем они не были обучены маневрам даже в составе роты и не умели обращаться со своими винтовками, которые многие из них получили лишь по дороге в Питтсбург-Лендинг. Однако этих зеленых рекрутов никто и не думал обучать.

Как писал участник сражения полковник федеральной армии Уилз Де Хасс, «фактически люди устали от безделья и переедания. Несколько часов активных упражнений с топором и лопатой только пошли бы на пользу их здоровью и могли бы уберечь лагерь и множество человеческих жизней от уничтожения». [184]

Но незащищенность лагеря с фронта была лишь частью проблемы. Само расположение армии, беспорядочное и бессистемное, делало ее легкой добычей для противника. Из шести дивизий Гранта впереди в импровизированной линии стояли наименее опытные – дивизия Шермана на правом фланге и дивизия Прентиса на левом. Вдобавок ко всему дивизия Шермана была разбросана. Бригада Смита почему-то занимала крайнюю левую оконечность первой линии (т. е. левее Прентиса), в то время как остальные три бригады стояли справа от церкви Шайло до Оул-Крика.

«Ветеранская» дивизия Мак-Клернанда (она уже успела поучаствовать в одном бою у форта Донелсон) стояла чуть позади и правее Шермана. Однако левый фланг Мак-Клернанда не доставал до правого фланга Прентиса, и в линии зияла довольно значительная брешь – открытые ворота для атакующего неприятеля. Грант, конечно, знал о ее существовании, но не хотел закрывать этот коридор, по которому, как он полагал, должны были пройти части Огайской армии для соединения с его частями.

Вторую линию обороны, если ее можно так называть, составляли дивизии Херлбута и В. Уоллеса, стоявшие биваком примерно в миле от пристани. Дивизии же Лью Уоллеса вообще не было на месте. Грант отослал ее несколькими милями ниже по течению на прикрытие другой пароходной пристани – Крампс-Лендинг, против которой, как он считал, неприятель мог совершить вылазку.

Самого Гранта тоже не было в лагере у Шайло. Его главная квартира находилась в девяти милях от Питтсбург-Лендинга в Саванне, где он залечивал свою ногу, поврежденную недавним падением с лошади, и поджидал армию Бьюэлла, которая должна была подойти именно к этому месту. Ее передовая дивизия под командованием Нельсона была уже неподалеку, но Грант был настолько уверен в безопасности армии, что в своем письме 4 апреля, за два дня до битвы, советовал Нельсону не торопиться.

Понтоны, которые должны были доставить дивизию последнего в Питтсбург-Лендинг, планировалось приготовить лишь к 8-му числу, а значит, и торопиться не стоило. К счастью для Теннессийской армии, Нельсон не послушал этого [185] совета и уже 5 апреля прибыл в Саванну, чем впоследствии спас Гранта от разгрома.

Беспечность командующего невольно передалась и его армии. Ни опытный Шерман, уже побывавший в огне Бул-ранского сражения, ни другие дивизионные командиры не думали о возможной атаке на свои позиции. Их части стояли на берегу Теннесси на вражеской территории так, словно это был учебный лагерь где-нибудь в Мэне или Мериленде. «Мы обнаружили армию у Шайло безразличной к опасности и в наихудшем состоянии для обороны, – писал полковник Де Хасс. – Дивизии были разбросаны на обширном пространстве с большими интервалами и с опасной брешью в одном пункте. Не было даже видимости укреплений, и вся боевая линия находилась в самом открытом для нападения положении. Одно или два отделения батарей были на удаленных пунктах; не было ни разведчиков, ни кавалерийских пикетов, и в миле от лагеря расположились лишь легкие пехотные пикеты».

Но напрасно северяне относились к своему противнику столь легкомысленно. Конфедераты, которых Грант, объединившись с Бьюэллом, намеревался разбить, не были деморализованы. Их армия, стоявшая у Коринфа в 20 милях от Питтсбург-Лендинга, пока что не знала ни горечи поражений, ни радости побед. Она попросту вообще не участвовала в боевых действиях и в отношении зелености и необученности превосходила не только своих коллег на востоке, но и своих оппонентов, собранных теперь у Шайло.

В конфедеративной Миссисипской армии были артиллеристы, не сделавшие из своих орудий ни одного выстрела, пехотинцы, не знавшие ружейных приемов и азов пехотной тактики, и даже командиры бригад, никогда не участвовавшие ни в одном сражении и не читавшие книг, где бы эти сражения описывались.

Некоторым опытом обладал только 15-тысячный корпус, переведенный на запад с восточного театра – ветераны Бул-ранского сражения. Первоначально корпусом командовал генерал Пьер Густав Тутан Борегар, также переброшенный из Вирджинии в Теннесси. Однако вскоре его части соединились с отступившими из Кентукки более крупными формированиями [186] южан. Их командир как старший по званию принял командование на себя, а Борегар оказался в привычной для себя роли заместителя. Нового командующего по странному совпадению, придававшему всей операции еще большее сходство с Бул-Раном, также звали Джонстон.

Правда, это уже был другой генерал – Альберт Сидни Джонстон, не уступавший, однако, своему однофамильцу ни в знаниях, ни в военных талантах. Несмотря на то, что ему так и не довелось участвовать в Мексиканской войне, он все же сумел отличиться в другой военной кампании – в походе против мормонов, которые в определенной степени были более серьезными противниками, чем мексиканцы. В военной иерархии Конфедерации Альберт Джонстон занимал одно из главных мест, и многие, в том числе и президент Девис, прочили ему славу лучшего генерала Юга.

Когда Джонстон принял командование, у Борегара уже был готов план наступательных действий. Стратегически он мало отличался от того замысла, который северяне столь безуспешно пытались осуществить в Вирджинии летом 1861 года. Как и Мак-Дауэл, Борегар хотел разбить неприятельскую армию до того, как к ней присоединятся подкрепления, т. е. он предлагал ударить по Гранту прежде, чем к Питтсбург-Лендингу подойдет Бьюэлл. Поначалу Джонстон отнесся к плану настороженно и не изъявил желания очертя голову бросаться на врага. Но на сей раз Борегар был настойчив – он снова увидел блестящую возможность стяжать громкую славу – и Джонстон дал себя убедить. Были отданы соответствующие распоряжения, и 3 апреля Миссисипская армия выступила в поход.

По плану Борегара войска конфедератов должны были за один день преодолеть расстояние от Коринфа до Питтсбург-Лендинга и уже утром 4 апреля атаковать неприятеля. Но в действительности все сразу пошло наперекосяк. Дороги были размыты непрестанными ночными дождями и превратились в непролазную трясину, в которой пушки и фургоны увязали по самые ступицы своих колес. Кроме того, неопытные волонтеры оказались плохими ходоками, и Бул-ранская история повторилась на этом коротком переходе с точностью до наоборот. Предметы амуниции и снаряжения, [187] которые молодые солдаты сочли ненужной обузой, были бездумно выброшены ими в грязь. Туда же отправились или же были съедены заготовленные ранее рационы, так что к началу сражения желудки большинства конфедератов оказались пустыми. К тому же Миссиссипская армия не меньше, чем Теннессийская армия Гранта, страдала от диареи, хотя здесь ее называли по-другому – «эвакуацией Коринфа». Конечно, все это не ускоряло движения вперед.

В результате конфедераты прибыли на рубеж атаки со значительным опозданием – лишь вечером 5 апреля, и Борегар, опасаясь, что Грант уже успел соединиться с Бьюэллом, предложил командующему Миссисипской армией отложить нападение. Но Джонстон не привык отступать от раз принятого решения. «Я буду драться с ними даже если их там миллион», – заявил он и велел готовить войска к атаке.

План нападения на федеральный лагерь был разработан самим генералом Джонстоном и в общих чертах он снова сильно напоминал план Мак-Дауэла, который тот старался применить при Бул-Ране. Джонстон тоже намеревался обрушить свой главный удар на левый фланг федералов с тем, чтобы отрезать их от пароходной пристани, через которую проходили пути отступления и сообщения с Огайской армией.

Имелось, правда, и одно, но весьма существенное отличие: в силу того, что фланги федералов были надежно прикрыты болотистыми ручьями, эта атака волей-неволей должна была стать фронтальной. Однако Джонстон решил облегчить задачу своим войскам и произвести нападение поэшелонно. Первый удар он намеревался нанести по правому флангу федералов, заставив их стянуть туда свои силы, а затем, когда противник будет занят перегруппировкой и переброской войск, обрушить всю массу своих резервов на левый фланг и сломить там оборону северян.

План был хорош и вполне мог бы сработать, если бы этому не помешали некоторые обстоятельства. Наиболее важным из них была совершенная неподготовленность войск и командного состава, что делало столь необходимое взаимодействие частей армии весьма затруднительным. Кроме того, при организации боевого порядка Джонстон допустил одну [188] грубую ошибку, почти сводившую его блестящий замысел на нет. Вместо того чтобы распределить четыре корпуса своей 40-тысячной армии по всему фронту, создав из 1-го – левый фланг, из 2-го – центр, из 3-го – правый фланг, а из 4-го – резерв, он приказал развернуть их в четыре последовательные линии так, чтобы каждый корпус представлял из себя отдельную волну атаки. Подобный боевой порядок сильно затруднял как общее командование войсками, так и координацию действий отдельных корпусов, которая и без того была проблематичной.

По плану Джонстона первым в наступление со своим корпусом шел генерал-майор Харди. Ему было приказано растянуть свою линию от Уол-Крика до Лик-Крика, а также иметь на флангах кавалерию. Артиллерия должна была идти за пехотой в интервалах между дивизиями. Касательно этого последнего рода войск командующий дал Харди особые указания. Нарезные орудия были хороши на больших расстояниях, и Джонстон рекомендовал ставить их на высотах позади пехотных линий и вести огонь по резервам и второй линии неприятеля.

Вслед за Харди на северян должен был обрушиться генерал Брэгг и, поймав их в момент перегруппировки, проломить оборону на левом крыле. Его поддерживал Леонидас Полк, корпус которого составлял 3-ю линию. Наконец, 4-я линия – корпус генерала Брекенриджа – образовывала общеармейский резерв и приходила на выручку первым трем в решающий момент сражения.

Этот замысел был во всех подробностях изложен корпусным командирам в ночь перед сражением. Они собрались у походного костра – единственного костра, разложенного в ту ночь в лагере конфедератов, чтобы обсудить детали предстоящей операции. Кроме Джонстона и Борегара, здесь были генерал-майор Харди, один из лучших боевых командиров Конфедерации на Западе, талантливый Бракстон Брэгг, которому предстояло через несколько месяцев занять место Джонстона во главе Миссисипской армии, профессиональный политик Брекенридж, ставший после войны вице-президентом США, и генерал Леонидас Полк, который, несмотря на свое военное образование, избрал мирное поприще евангельского [189] священника и к началу гражданской войны уже был епископом. Он и теперь, заняв пост командира корпуса, носил поверх шитого золотом генеральского мундира скромное одеяние служителя божьего и время от времени читал проповеди и совершал церковные таинства.

К сожалению, история не сохранила для нас содержание их беседы. Известно только, что она продолжалась несколько часов, и достоянием гласности стали слова Борегара, сказавшего на прощание одну из своих крылатых фраз: «Джентльмены, завтра мы будем спать во вражеском лагере».

Солдаты и офицеры Миссисипской армии, которым в целях маскировки не разрешали разводить огонь, с завистью смотрели на своих командиров, гревшихся у яркого костра. Ночи стояли еще довольно холодными и сырыми, не говоря уже о том, что конфедераты были лишены возможности приготовить себе горячий ужин. Однако от имени командующего им был обещан обильный завтрак и настоящий кофе за счет гостеприимства северян, и, затянув пояса потуже, они устроились на ночлег. Вскоре вся армия, кроме часовых, окружавших их бивак плотным кольцом, погрузилась в глубокий сон.

В ту ночь безмятежным сном спали в своих палатках и северяне, которые не подозревали, что они находятся на пороховой бочке с горящим фитилем. Приготовления южан не прошли для них совсем незаметно. Некоторые признаки близости неприятеля были налицо, но на свою беду федералы не приняли их всерьез. Еще в пятницу 4 апреля их небольшая разведывательная партия, состоявшая из 5-го Огайского кавалерийского полка и нескольких рот 70-го Огайского полка, наткнулась на авангард неприятельской армии и после короткой перестрелки, стоившей ей нескольких раненых, захватила дюжину пленных.

Но командиры северян не обратили на этот эпизод должного внимания, приняв вражеский авангард за рекогносцировочный отряд. Даже Шерман оценивал ситуацию весьма легкомысленно и на военном совете 5 апреля, т. е. за день до битвы, убеждал своих бригадных и полковых командиров, Что они находятся в полной безопасности. Его доводы возымели действие, и большинство офицеров дивизии вернулось [190] к себе вполне успокоенными. Лишь некоторые из них скорее интуитивно, чем разумом, ощущали опасность. Ночь с 5-го на 6-е апреля была для них бессонной, и они провели ее, составляя тревожные письма родным и друзьям.

Меж тем большинство рядовых и командиров Теннессийской армии не чувствовали приближающейся бури и спали как убитые. «В полночь, – вспоминал полковник Де Хасс, – выйдя из своей палатки, стоявшей в тени этой тихой церкви (Шайло), я прислушивался к малейшему шуму, предвещавшему надвигающуюся бурю. Но кругом царила тишина, нарушаемая лишь размеренной поступью часовых и нежным шепотом ночного ветерка. Ни единого звука не доносилось из дальнего леса. Лагерные костры освещали зеленую стену зарослей мрачным светом; в лагере мятежников не было слышно ни барабанного боя, ни сигналов горна, поскольку строгим приказом им было предписано соблюдать полную тишину».

Воскресный день б апреля выдался на редкость теплым и солнечным даже для ранней теннессийской весны. «Это было самое прелестное утро, – писал рядовой 10-го Индианского полка Линдер Стилуэл. – Оно действительно походило на воскресное утро в родной деревне. Ребята разбрелись по лагерю, натирая до блеска стволы своих ружей и вычищая свою обувь, мундиры и штаны». Вдруг в лесу, к востоку от лагеря дивизии Прентиса, где располагалась редкая цепь федеральных пикетов, раздались звуки пальбы. Сначала на них не обратили внимания, решив, что неопытные солдаты проверяют сухость пороха, разряжая винтовки – обычная практика в молодых федеральных войсках. Однако пальба все усиливалась, и многие офицеры, все еще не подозревая действительного положения дел, отправили на линию аванпостов посыльных. Вскоре те вернулись бегом с бледными лицами и вытаращенными глазами. «В лесу полно джонни, – сообщили они, – больше, чем испанских колючек в углу изгороди».

Прентис приказал трубить тревогу и строиться для отражения атаки, но было уже поздно. Его солдаты не успели схватиться за оружие, а многие офицеры вылезти из своих теплых постелей, когда густая линия пехоты конфедератов вышла прямо к их незащищенному лагерю. [192]

Миссисипская армия выступила в поход еще до рассвета, после того как Джонстон пообещал своим штабным офицерам: «Сегодня вечером мы напоим своих лошадей в Теннесси». Он приказал первой линии Харди наступать по плато, где проходила дорога на Коринф. Этот путь, позволявший конфедератам обойти глубокие овраги, спускавшиеся к Лик-Крику и Уол-Крику, выводил их прямо в стык дивизий Шермана и Прентиса. Дорогу южанам преграждала правофланговая бригада последнего под командованием полковника Пибоди. В районе половины седьмого утра восемь конфедеративных бригад вышли к ее расположению, застигнув северян врасплох. В одно мгновение они опрокинули и рассеяли злополучную бригаду по всему полю боя.

Вторая из бригад Прентиса худо-бедно успела построиться и встретила наступающих беспорядочным огнем, но не долго продержалась на месте. Вскоре вся дивизия нестройной толпой устремилась вглубь федерального расположения, сея вокруг себя суматоху и панику. Один из немногих опытных солдат Теннессийской армии вспоминал, как новичок из дивизии Прентиса бежал по лагерю и кричал: «Задайте им жару, ребята! Я уже дал им жару столько, сколько смог!». «Не могу сказать, правда ли он дал им хоть немного адского огня, – заметил на это ветеран, – но он точно отдал им все, что у него было, включая ружье, патронную сумку, шинель и шляпу».

Тем временем дивизия Шермана уже была поднята по тревоге. В сущности, никакой тревоги и не требовалось: ожесточенная пальба, доносившаяся из расположения дивизии Пренгиса, переполошила всех не хуже, чем бой барабанов и звуки горна. 5-я дивизия тоже была молода и неопытна, но, как писал Улисс Грант, «…этот недостаток с лихвой возмещался качествами командира». Шерман, который вплоть до самого начала боя был уверен, что атаки не последует, мгновенно понял свою ошибку и приготовился встретить врага во всеоружии. Позиция его дивизии была хорошо защищена естественными препятствиями. Правый фланг упирался и Оул-Крик, фронт был прикрыт глубоким оврагом, и лишь левофланговая бригада у церкви Шайло повисала в воздухе, т. е. была открыта для обходных ударов. [193]

По приказу Шермана дивизия развернулась на этих позициях, и он сам лично объехал каждый полк, давая наставления командирам.

Это было сделано как раз вовремя: южане были уже близко. Центр левого фланга корпуса Харди вышел к расположению 5-й дивизии и немедленно бросился в атаку.

«Глядя от церкви Шайло на темный лес, из которого раздавался глухой рев орудий и резкая трескотня винтовок, нельзя было разглядеть ни одного человека, – писал полковник Де Хасс. – Но когда солнце, сиявшее на безоблачном небе, заиграло на начищенном до блеска оружии, вся сцена осветилась, представив панораму, незабываемую для всех, кто ее видел. Линии методично двигались прямо на нас, враг наступал на всех пунктах. Эскадроны кавалерии были брошены вперед, чтобы отодвинуть федеральные пикеты.

Харди развернул свои силы в бригадных линиях, имея за ними артиллерийские батареи. И этим хорошо дисциплинированным войскам противостояли наши неопытные полки». За линией Харди, растянувшейся на три мили от Оул-Крика до Лик-Крика, отставая от нее на 500–800 ярдов, шла линия Брэгга, а за Брэггом на том же расстоянии следовал со своим корпусом Полк.

Это было впечатляющее и грозное зрелище, способное нагнать страха даже на отчаянных храбрецов, и многие северяне не выдержали. Командир 53-го Огайского полка, только что получивший наставления от Шермана, упал на землю, [194] спрятавшись от свистевших над головой пуль за ствол поваленного дерева. Через минуту он снова вскочил на ноги и, крикнув: «Бегите и спасайтесь», немедленно выполнил собственную команду. Однако многие остались на месте и ответили на огонь конфедератов дружными залпами. Они получили неожиданную помощь от солдата-ветерана 17-го Иллинойсского полка, который обходил линию, давая советы, как стрелять из винтовки, и при этом приговаривал: «Спокойно, это все равно что палить по белкам. Только у этих белок есть ружья».

Большая часть дивизии Шермана также не поддалась панике. Как заметил один из участников боя у Шайло, молодые солдаты либо сразу убегали с поля боя, либо дрались так же отчаянно и стойко, как ветераны. Левофланговым частям Харди не посчастливилось нарваться именно на вторую категорию новобранцев, и, встреченные убийственным огнем, его солдаты были отброшены за овраг с тяжелыми потерями. Один 6-й Миссисипский полк, который почти добрался до линии северян, оставил на крутых склонах возвышенности больше ⅔ своего состава. К основным силам Харди присоединилось лишь 100 из 425 человек, отправившихся в то утро в бой.

Таким образом, Шерман сыграл в бою у Шайло ту же роль, что и полковник Эванс в первом сражении у Бул-Рана, где он сдержал натиск врага. А на подходе с подкреплениями уже был «Би» Теннессийской армии. Генерал Мак-Клернанд, извещенный Шерманом о грозящей опасности, прибыл на место действий со своей дивизией и развернулся слева и чуть позади от позиции 5-й дивизии. На помощь сражающимся спешили также дивизии второй линии во главе с Уоллесом и Херлбутом, но они пока еще были далеко.

Конфедераты тоже ввели в дело свежие части – войска Бракстона Брэгга. Пять бригад из дивизий Раглеса и Уайтера снова обрушились на дивизию Шермана, и на этот раз они действовали более удачно. Вместо того чтобы предпринимать безрассудную атаку через овраг, уже заваленный убитыми и ранеными из корпуса Харди, южане охватили Шермана слева, через ту самую брешь, которая была между его дивизией и дивизией Прентиса еще до начала сражения. [195]

Бригады Гибсона, Андерсона и Понда вышли на незащищенную южную оконечность дивизии и убийственным огнем рассеяли стоявшую здесь федеральную бригаду. Шерман, увидев, что его обходят с фланга, приказал двум оставшимся у него бригадам (о судьбе бригады Смита, стоявшей на левом фланге армии, ему ничего не было известно) отступать, этот маневр был выполнен в полном порядке под огнем противника, и 5-я дивизия вскоре спокойно заняла место справа от дивизии Мак-Лернанда.

Конфедераты, впрочем, особенно ее и не преследовали. Ворвавшись в лагерь Шермана, они обнаружили давно обещанный им завтрак и с жадностью набросились на еду. Офицерам стоило большого труда напомнить им, что битва еще не закончена и что надо вернуться в строй. Когда наконец, вняв голосу своих командиров, повстанцы построились в линии и двинулись вперед, за ними остался разоренный федеральный лагерь, где среди палаток по ветру летали какие-то зеленые бумажки. То были доллары США, бывшие для конфедератов иностранными деньгами и не имевшие в их глазах ни малейшей цены.

В то время, когда люди Раглеса опустошали запасы провианта, доставшиеся им от федералов, Джонстон, увидев, что его правому флангу угрожает свежая неприятельская часть, бросил против нее бригады Чалмера и Джексона. Этой «свежей» частью была бригада Смита, крайняя на левом крыле федералов. Южане в горячке боя и преследования сначала не заметили ее и вспомнили о существовании бригады только теперь, в районе 11 часов утра.

Смит имел достаточно времени, чтобы подготовить свою бригаду для отражения атаки. Его солдаты были так же неопытны, как и вся остальная дивизия Шермана, но так же, как и бойцы прочих бригад этой дивизии, они относились к тому типу новобранцев, которые сразу начинают сражаться как ветераны. Когда плотные линии неприятельской пехоты двинулись на их лагерь, лишь небольшая часть бригады обратилась в бегство. В основном это были солдаты 71-го Огайского полка, командир которого, выехав на передовую позицию и увидев катившуюся на него серую лавину, развернул коня и ускакал в тыл. [196]

Но опять, как и в случае с 53-м Огайским, большая часть полка осталась на месте и позже полегла почти вся под ударом одного из Алабамских полков бригады Джексона (не пугать с Томасом Джексоном Каменной Стеной).

Остальные полки Смита сражались не хуже, и первая атака южан был отбита. Однако Смит не мог не видеть, что он попал в безнадежное положение. Его бригада, единственная из всей линии федералов, все еще оставалась на прежних позициях, правее же не было никого. Прентис, а за ним и Шерман отступили, оголив правое крыло Смита, которому теперь противостояли превосходящие силы противника. Правда Хёрлбут послал ему на выручку бригаду Мак-Алистера, но до места назначения она так и не добралась. В районе персикового сада на нее обрушилась одна из бригад дивизии Уайтера, и на этом участке сразу разгорелся ожесточенный бой Хёрлбут бросился на выручку Мак-Алистеру с остальными бригадами своей дивизии, а Уайтер двинул в бои свои части, открывшие по северянам смертоносный огонь.

Их пули, жужжа, словно пчелиный рои, срезали с цветущих деревьев нежные лепестки, которые, как розовый снег, покрывали залегших на земле федералов. Попадали они впрочем не только в деревья и цветы, но и с замечательной меткостью накрывали солдат противника, порой не давая им поднять головы. Один из солдат 15-го Иллинойсского полка вспоминал, как первая пуля разбила ложе его винтовки, другая тут же пробила флягу, а третья срезала, словно бритвой, ремни ранца, так что сам ранец свалился на землю. Но, несмотря на эту убийственную точность, люди Хёрбута не впали в панику, удержались на месте и тем несколько отвлекли внимание конфедератов от бригады Смита.