Текст книги "Гражданская война в США 1861–1865 (Развитие военного искусства и военной техники)"

Автор книги: Кирилл Маль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 37 страниц)

А пехота северян меж тем двинулась в наступление. Поначалу она представляла собой единую компактную линию из 40 тысяч человек, но по мере развития атаки эта линия стала разваливаться на отдельные элементы – дивизии, бригады и полки. На левом фланге атакующих со своими обычными отвагой и азартом на южан обрушились две дивизии 2-го федерального корпуса (третью Хенкок оставил в резерве). [421]

Одна из них во главе с адвокатом Берлоу развернула в первой линии две бригады, которые вопреки вражескому огню легко преодолели рубеж «утопленной» дороги, отбросили пикеты конфедератов и даже ворвались в передовые траншеи. После ожесточенного сопротивления федералам удалось вытеснить части дивизии Бекенриджа, а также захватить несколько сот пленных и несколько полевых орудий, что давало им основание считать совершенный прорыв невероятным успехом.

Увы, конфедераты быстро убедили северян в обратном. Их артиллерия со своих удачных позиций накрыла всю местность позади захваченного участка траншей перекрестным огнем, напрочь отсекая подкрепления. В то же время другие батареи конфедератов принялись навесом посылать людям Берлоу одну гранату за другой, а поскольку орудия были хорошо пристреляны, то очень немногие из этих снарядов пролетали мимо цели. Когда же в бой включилась пехота второй линии обороны, открывшая по захваченным батареям огонь с трех сторон (свою роль сыграли заранее подготовленные фланкирующие траншеи и брустверы), положение федералов стало и вовсе несладким.

Какое-то, видимо, очень недолгое время, две бригады адвоката Берлоу еще просидели во временно завоеванных укреплениях, а затем, убедившись, что эти укрепления оказались мышеловкой, оставили их и бегом бросились назад. Впрочем, бежали северяне недалеко: всего в 15–20 метрах от окопов они упали на землю, штыками и жестяными кружками принялись лихорадочно закладывать собственную цепочку стрелковых ячеек. Однако их достойная восхищения отвага оказалась в итоге бесполезной и лишь добавила новые имена в списки убитых и раненых. Сумев закрепиться вблизи вражеского бруствера, они все равно не могли пробиться сквозь стену шквального огня.

Второй из атакующих дивизий корпуса Хенкока пришлось еще хуже. Она также двинулась вперед, имея в первой линии бригады Тайлера и Смита. За ними в качестве поддержки двигались бригады Мак-Кина и Оуэна. В таком боевом порядке дивизия стремительно бросилась в атаку. Ветераны, из которых она в основном состояла, конечно, знали, что ждет [422] их впереди, но все равно считали для себя делом чести участие в штурме вражеских окопов. Правда, один из них, капрал 19-го Массачусетского полка, отклонил просьбу своего полковника поднять выпавшее из рук убитого знамя. «Слишком много капралов было убито в тот момент, когда они несли знамена», – сказал он. «Когда мы доберемся, куда надо, я произведу тебя в сержанты», – ответил на это полковник. «Вот это дело, – сразу согласился капрал. – Я понесу знамя».

Ярдов за 200 до позиций конфедератов, когда огонь их винтовок достиг смертоносного накала, дивизия внезапно наткнулась на непроходимое болото, о существовании которого никто не подозревал. Лезть в трясину под огнем не отважился бы и самый безумный храбрец, и линия Гиббона раскололась на две половины. Бригада. Тайлера попыталась обойти болото справа, а бригады Смита и Мак-Кина совершили похожий маневр по другому берегу топи. Поначалу все шло прекрасно, но вдруг болото стало расширяться, а конфедеративные снайперы, гнездившиеся в трясине, точно змеиный выводок, принялись пребольно жалить оба обходящих отряда. Их огонь был таким метким, что ряды северян расстроились и поредели как хорошо прополотые грядки.

То, что произошло потом, нетрудно предугадать, хотя и трудно вообразить. Засевшие в своих окопах пехотинцы-южане начали расстреливать бригады Гиббона почти в упор. Они буквально растворили их ураганным огнем. Генерал Тайлер, командир правофланговой бригады, был тяжело ранен и вынесен с поля боя. Принявший у него командование Хаскелл попытался увлечь за собой залегшие синие шеренги, но почти сразу же получил смертельное ранение.

Левее болота на траншеи бросился 164-й Нью-йоркский полк во главе с полковником Мак-Магоном. Этот отважный офицер с обнаженной шпагой в руках добежал до самого бруствера и остановился на краю, размахивая бесполезным оружием и призывая своих людей последовать за ним. Однако те, кто отозвался на этот призыв, были срезаны пулями южан, как колосья серпом. Сам Мак-Магон, естественно, тоже погиб: в него попало столько пуль, что тело потом опознали только по пуговицам на рукавах мундира. [423]

Увидев судьбу своих передовых частей, Гиббон попытался выслать им подкрепления, но те попали под перекрестный огонь и, сильно потрепанные, откатились назад. Многие из них в ходе короткого броска понесли страшные потери, а одна из бригад вернулась на исходные рубежи без единого офицера старше капитана.

В результате в течение 20 минут дивизия Гиббона была остановлена и отброшена назад, но, как и дивизия Берлоу, она не обратилась в паническое бегство. Отступив от огнедышащей расщелины, в которую превратилась траншея южан, солдаты этой дивизии также стали окапываться прямо под винтовочным огнем и отвечать на выстрелы противника. В такой манере люди Гиббона вели бой до глубокой ночи, но не добились сколько-нибудь заметных результатов и потерпели значительный урон. В сражении при Колд-Харборе 3 июня 1864 рода дивизия потеряла 65 офицеров и 1032 солдата убитыми и раненными, большая часть которых пострадала за первые 20 минут боя.

Корпус Райта, наступавший в центре боевых порядков федеральной армии, добился еще менее значительных успехов, чем корпус Хенкока. Во время атаки он попал под огонь орудий с фланга. Пули пехотинцев летели в северян с такой частотой и кучностью, словно у противника на вооружении стояли пулеметы. «Все время из невидимых для нас траншей мятежников на нас обрушивались залпы свистящей смерти», – вспоминал один солдат-северянин. К тому же местность оказалась крайне плохой для проведения атаки, и всю дорогу до неприятельских позиций солдаты Райта то выбирались из болота, то выпутывались из колючего кустарника. Все эти факторы очень быстро привели 6-й корпус в состояние полного замешательства и разбили его на мелкие осколки. Одни полки и бригады все же попытались продвинуться вперед, но обнаружив, что с флангов их никто не поддерживает, быстро повернули вспять. Другие и вовсе благоразумно отказались от участия в бессмысленной бойне, и не двинулись с места. Так поступил, например, бесстрашный Антон, известный прерыватель неприятельской обороны. На сей раз он не счел для себя возможным вести людей на убой и позже докладывал в своем рапорте: «Был получен приказ о проведении [424] еще одной атаки, но, поскольку было решено, что она нецелесообразна, приказ не был выполнен».

Из всех частей Райта лишь один полк, составлявший правую оконечность линии, атаковал неприступные окопы на вершине высот с совершенно неуместным в такой ситуации энтузиазмом. Он приблизился к ним на 50 ярдов, но, обнаружив, что корпус Смита, с которым он должен был держать связь, не двигается вперед, тоже отказался от атаки.

Полковые и бригадные командиры 18-го корпуса также объясняли свое бездействие отсутствием поддержки слева, где находились части Райта, хотя причина была, конечно, в другом. Как и солдаты других корпусов, люди Смита хорошо понимали, что выбить врага с укрепленных позиций невозможно, и просто не хотели гибнуть понапрасну. Кроме того, некоторые из дивизий 18-го корпуса все еще не пришли в себя после марша и по-прежнему недосчитывали в своих рядах четвертой и даже третьей части бойцов.

Еще одним поводом для неучастия в атаке многих подразделений Смита Плешивого было то, что на их долю выпал самый трудный участок местности, настолько неровный и непроходимый, что наступать там было практически невозможно. И лишь в центре линии корпуса, перед которым находился неглубокий овраг, тянувшийся в сторону позиций конфедератов, атакующие могли бы рассчитывать на некоторое укрытие от перекрестного огня. Именно здесь Смит решил нанести главный удар и двинул по дну оврага дивизию Мартиндейла. По его приказу она построилась длинной колонной, состоявшей из более мелких полковых колонн, расположенных в затылок друг к другу. В результате дивизия Мартиндейла превратилась в огромный живой таран, вроде тех, что использовались в старину для штурма ворот замков и крепостей. Подобно гигантской толстой змее, он медленно пополз по оврагу прямо на позиции конфедератов.

Последние, разумеется, учитывали возможность использования этого оврага неприятелем – в обороне генерала Ли не было непродуманных и слабых мест, и приготовились встретить каждого, кто попытается добраться до них по балке, во всеоружии. Для этого серые солдаты установили напротив выхода из «полуподземного» коридора несколько своих батарей [425], которые запросто могли вымести почти всю балку картечью. Помимо артиллерии, там расположились также лучшие пехотные части 1-го корпуса Северовирджинской армии – дивизия Лоу; среди прочих ее бригад была и Техасская бригада Грега, всегда наводившая на врагов неописуемый ужас.

Но северяне не догадывались об этих приготовлениях, и организованная южанами встреча была для них полнейшим сюрпризом. Первым был ошарашен 12-й Нью-гемпширский полк, составлявший ударный наконечник дивизионного тарана. Он бесстрашно шел вперед во главе со своим отважным командиром, который за неимением шпаги, вел людей в атаку с шомполом в руке. Размахивая им, как дирижер палочкой, он вывел полк из оврага, и тут, как показалось многим нью-гемпширцам, разверзлась преисподняя, и их охватило адское пламя.

«Просто невозможно описать этот ужасный залп, и вряд ли кто-нибудь из тех, кто был в рядах 12-го, когда-нибудь почувствует себя в состоянии сделать это, – вспоминал капитан Нью-гемпширского полка. – Тем, кто подвергся воздействию всей мощи и ярости того шторма свинца и железа, который встретил атакующую колонну, он показался скорее извержением вулкана, чем огнем сражения, и был почти настолько же разрушительным». Другой участник атаки, сержант того же полка, вспоминал, что когда конфедераты открыли огонь, наступавшие северяне невольно наклонились вперед, словно они шли навстречу штормовому ветру, и чувствовали себя при этом, «как кубики или кирпичи, выставленные в ряд и опрокинутые одним ударом, подсекая всех задних по цепочке».

Рядовые солдаты также дали описание весьма «живописных» эпизодов атаки Мартиндейла. Один из них писал, что все его товарищи вдруг упали на землю, словно получили приказ залечь. Решив, что так оно и есть, а сам он просто не расслышал слов команды, этот солдат также лег на землю. Тут к нему и к остальным распростертым на земле бойцам подбежал их командир и обнаженной шпагой пошевелил нескольких, пытаясь поднять людей для финального броска. Но никто даже не дернулся от прикосновения холодной стали, потому что все они были мертвы. [426]

Другой рядовой вспоминал, как во время атаки он внезапно обнаружил, что продолжает идти вперед в одиночку, а справа и слева от него нет ни одного человека. Тогда он подумал, что просто отстал от своей роты и ускорил шаг, но, догнав шедшую впереди часть, увидел, что это другая рота, и понял, что все его сослуживцы остались позади – убитые или раненные.

Подобных самых разнообразных воспоминаний об атаке дивизии Мартиндейла осталось довольно много, но ее участники в один голос говорят об одной и той же особенности: в ходе всего боя никому из них не удалось даже увидеть неприятельских солдат. Сплошная линия огненных вспышек, вырывавшаяся из стволов винтовок и жерл артиллерийских орудий, – вот и все, что они разглядели сквозь пыль и дым. Эти вспышки сопровождались непрерывным грохотом и треском, напоминавшим, по словам очевидцев, один продолжительный раскат грома.

Конфедераты, напротив, видели атакующих очень хорошо и умело пользовались своим преимуществом. «Неприятель, наступая в четырех линиях с интервалом в 50 ярдов, представлял собой прекрасную мишень для техасских и арканзасских стрелков, – вспоминал солдат из бригады Грега. – Их попытка пробиться была невозможной – человек не мог выжить в огне, который обрушивался с фронта и с флангов. И хотя первым броском некоторым из них удалось приблизиться к нашим линиями на 70 ярдов, они все равно остановились, повернулись кругом и бросились бежать так быстро, как только могли их нести ноги. Бойня была ужасной».

Бойня действительно была ужасной, и после сражения только перед фронтом дивизии Лоу оказалось более 1000 убитых и раненных федералов. Такое огромное количество врагов южане смогли уложить всего за 15 минут, в течение которых продолжалась отчаянная атака Мартиндейла. Их собственные потери за тот же промежуток времени не превышали 20 человек. Подобное соотношение было невероятным (даже для Фредериксберга) и произвело глубокое впечатление на всех участников боя. Наиболее сжато и лаконично его выразил командир дивизии генерал Лоу: «Это была не война. Это было убийство». [427]

Однако даже после такого провала битва еще не окончилась. Федералы не могли больше идти вперед, но не хотели и отходить назад. Практически вдоль всей линии обороны конфедератов возникла другая, параллельная ей линия из лежащих на земле солдат в пыльных синих мундирах, усиленно работавших всем, что попадалось им под руки, чтобы выкопать индивидуальные стрелковые ячейки. Иногда эта другая линия сближалась с неприступными траншеями южан на расстояние 40 ярдов, иногда удалялась от них, но нигде дистанция не превышала 200 ярдов. Позади же пехоты, поливавшей друг друга беглым огнем, на батарейных позициях стояли орудия, также вносившие свою лепту в достигшее кульминации смертоубийство. Их канонада была несмолкаемой с раннего утра, когда началась безрезультатная атака северян, до темноты, когда сражение наконец утихло.

Впрочем, исход битвы у Колд-Харбора стал ясен уже после полудня, и генерал Грант, прибывший в то время на позиции, с досадой констатировал, что его замысел провалился. Выслушав доклады корпусных командиров, ни один из которых не выразил оптимизма, он отдал генералу Миду следующий приказ: «Точка зрения командующих корпусами такова: они не уверены в успехе в том случае, если будет отдан приказ о возобновлении атаки. Вы можете ограничить дальнейшее наступление его теперешним рубежом. Удерживайте наиболее выдвинутые вперед позиции и укрепляйте их».

Позже в своих мемуарах незадолго до скоропостижной кончины от рака горла Грант сознался, что эта атака была ошибкой, хотя и не выразил особенного раскаяния в ее совершении. «Я всегда жалел, что последняя атака при Колд-Харборе вообще была предпринята… – писал он. – При Колд-Харборе не удалось добиться никаких преимуществ, чтобы компенсировать наши тяжелые потери. В действительности все преимущества, кроме соотношения потерь, принадлежали конфедератам».

Солдаты и офицеры, перестреливавшиеся с врагом, поняли это еще раньше (в сущности, еще до битвы), но продолжали честно выполнять свой долг. Когда же у одной из федеральных батарей появился офицер из штаба Гранта и принялся разглядывать позиции южан в подзорную трубу, офицер-артиллерист [428] с сарказмом поинтересовался, видит ли он Ричмонд. Штабист ответил, что пока не видит, но надеется вскоре увидеть. «Тогда лучше сделайте на этой трубе винтовую нарезку, чтобы она брала расстояние подальше», – заметил артиллерист.

Итак, битва при Колд-Харборе была сочетанием безумных, заранее обреченных на поражение лобовых атак и ожесточенной, но бесполезной перестрелки окопавшейся пехоты. Сам по себе подобный образ ведения боя не был новинкой, ибо и фронтальное наступление, и массовое огневое противостояние уже неоднократно применялись в гражданской войне и всегда приводили к одному и тому же нулевому результату. Но никогда ранее лобовые атаки не захлебывались так быстро – а ни одна из них не продолжалась более получаса – и никогда такое количество людей не погибало и не получало ранений за столь короткий промежуток времени. В этом бою федералы потеряли 7 тысяч человек за полчаса, и это число могло быть еще большим, если бы у генералов Севера хватило сумасшедшего упрямства предпринять повторный штурм. К счастью для солдат-янки, такая идея не пришла в голову ни Миду, ни Гранту, и все ограничилось утренней атакой и последующей перестрелкой.

Ночью, когда пальба в основном прекратилась и вдоль всей линии установилось затишье, солдаты-федералы смогли наконец отправиться в тыл (во время боя подобные походы были смертельно опасными), чтобы перевязать раны, наполнить фляги и, главное, вооружиться топорами и лопатами. При помощи последних они расширили и углубили свои импровизированные траншеи, превратив их в целостную оборонительную систему. Она была, конечно, не такой сложной и хорошо продуманной, как линия укреплений конфедератов, но все же достаточно надежной, чтобы выдержать контратаки противника. Одновременно были сделаны глубокие траншейные коридоры, ведущие в тыл, так что теперь передовые линии могли безопасно сообщаться со штабами и обозами.

В результате история противостояния у Спотселвейни повторялась. Обе армии засели в долговременных полевых укреплениях и приступили к ведению некого подобия позиционной войны. Главным образом она заключалась в спорадических [429] перестрелках и предпринимаемых лишь время от времени демонстрациях. Исключение составили два дня – 4 и 5 июня, когда между Грантом и Ли было заключено перемирие, чтобы собрать раненых и похоронить убитых. По обычаю гражданской войны это перемирие было использовано солдатами и офицерами для традиционного братания, обмена новостями и бартерной торговли. Однако, когда срок соглашения истек, они вернулись в свои глубокие траншеи и снова взялись за винтовки.

Это соседство двух враждебных армий продолжалось до 14 июня, когда Грант решился наконец на очередной обходной маневр. Но отчаянное сопротивление Ли у Колд-Харбора вынудило его отказаться от наступления на Ричмонд – все дороги к столице Конфедерации были по-прежнему перекрыты Северовирджинской армией – и выбрать для своего маневра другую цель. Ею стал город Питтерсберг, находившийся южнее Ричмонда. С его захватом все дороги, которые связывали столицу с остальным Югом, были бы в руках северян. Иными словами, овладев Питтерсбергом, федералы решили бы как судьбу Ричмонда, так и судьбу всей Конфедерации.

Но воплощению этой действительно гениальной идеи в жизнь снова помешала медлительность и неповоротливость федеральных генералов. Смит Плешивый, возглавивший со своим 18-м корпусом марш Потомакской армии, потратил на преодоление 10-мильного пути целых 7 часов, а, дойдя до места назначения, не произвел штурма с надлежащей настойчивостью и упорством.

Ли был поначалу обманут неожиданным маневром Гранта (возможно, впервые за всю войну противнику удалось ввести его в заблуждение), но, разгадав замысел главнокомандующего северян, сам поспешил к Питтерсбергу. Ему удалось привести туда свои войска прежде, чем северяне смогли предпринять решительный штурм, и Гранту, и Миду не оставалось ничего другого, как только приступить к правильней осаде.

Эта осада заняла у них почти год и продолжалась без перерыва вплоть до апреля 1865 года, оправдав таким образом опасения Мида. Но мы не станем подробно останавливаться [430] на этом эпизоде войны. Питтерсберг был ее отдельным этапом и заслуживает особого изучения. Здесь же достаточно сказать, что падение этого города было неизбежным, и вместе с ним, по сути, закончилась история славной Северовирджинской армии. Правда, генералу Ли удалось вырваться из осады с остатками своих сил и несколько оттянуть неизбежный финал. Но спустя неделю Грант все же настиг его у местечка Аппоматокс и принудил к капитуляции. 9 апреля марш некогда грозных серых легионов наконец окончился, а вместе с ним рухнуло и одно из самых недолговечных и самых необычных государственных образований – Конфедеративные Штаты Америки. Гражданская война завершилась.

На этом завершается наш короткий и далеко не полный рассказ о развитии сухопутной тактики в ходе гражданской войны. Мы не случайно остановили его на июне 1864 года и не затрагивали последующих событий. Сражения у Спотсилвейни и при Колд-Харборе, конечно, не были последними в гражданской войне, но, безусловно, стали конечной точкой тактической эволюции, проделанной военным искусством в ходе этого конфликта. В 1864–1865 годах произошло еще немало кровавых битв, но почти все они, с точки зрения тактики были похожи друг на друга. Их всех объединяло широкое использование траншеи как средства обороны, всякий раз подтверждавшее свою огромную эффективность. Несмотря на уроки Фредериксберга, Спотсилвейни, Колд-Харбора, Кенессоу и целого ряда других битв, многие генералы все еще пытались взять позиции окопавшейся пехоты лобовым ударом, за что всякий раз расплачивались их обреченные на гибель солдаты.

Так было, например, в ходе битвы у Франклина, когда генерал конфедератов Джон Белл Худ попытался прорвать траншейную линию, обороняемую втрое уступавшими его войскам по численности солдатами федеральной армии Томаса. Тринадцать раз измотанные боями и голодом серые солдаты бросались по приказу своего командира на укрепления врага и тринадцать раз откатывались назад, оставляя на поле боя тысячи убитых и раненых. В результате армия Худа [431] понесла страшные потери, была морально сломлена и позже, в бою у Нэшвила, стала легкой добычей федералов, окончательно ее разгромивших.

Подобных примеров можно было бы привести немало, но и без них понятно, какой характер приобрел ход боевых действий в самом конце гражданской войны. Окоп, воцарившийся спустя 50 лет на кровавых полях I мировой войны, впервые властно заявил о себе в густых лесах северной Вирджинии и на красных холмах Джорджии. Его явление поставило перед теоретиками и практиками военного искусства важную проблему прорыва укрепленных линий, обороняемых пехотой с нарезным стрелковым оружием.

Гражданская война в США наглядно продемонстрировала, что решить эту проблему обычными средствами, т. е. фронтальными атаками, не удастся и что необходимо принципиально новое радикальное средство. Такое средство было найдено уже в начале следующего века, когда на фронтах I мировой войны появились первые танки. Лишь эти закованные в броню неповоротливые чудовища смогли, наконец, справиться с мощью неприступных траншей. Впрочем, это уже совсем другая история. [432]