355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Кирилл Шатилов » Торлон. Война разгорается. Трилогия » Текст книги (страница 7)
Торлон. Война разгорается. Трилогия
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 15:21

Текст книги "Торлон. Война разгорается. Трилогия"


Автор книги: Кирилл Шатилов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

– А если начнется пожар? – резко прервал ее Тангай. – Вы будете сидеть под готовой вот-вот обрушиться крышей или все-таки выведете детей на улицу? Считайте, – продолжал он, не давая открыть рта пораженной женщине, – что дом ваш уже не просто горит, а полыхает. Всякое промедление смерти подобно. Ну так как, вы с нами?

– Хорошо, – выдохнула Гверна. – А куда?..

– Это обсудим по дороге. Никто не должен знать, куда мы направляемся. Особенно эти свиньи в доспехах. Кстати, надо бы избавиться от них.

С этими словами он взял из кучи оружия на столе кинжал, сдернул ножны, наклонился над ближайшим виггером и одним движением вонзил лезвие ему в бок по самую рукоятку. Парень попытался сделать вдох, но внутри него все уже клокотало. Видевшие это дружки бедняги заорали. Донел лежал к происходящему задом и попытался перевернуться на спину. Гийс не шевельнулся и даже не открыл глаз. Он словно спал. Велла закусила кулачок. Гверна от неожиданности присела. Хейзит бросился к старику.

– Что ты творишь?! Ты же убил его. Безоружного!

– Да.

– С пленниками так нельзя!

– Почему?

– Потому что они пленники!

Однако связываться с дровосеком в открытом противостоянии он не стал. Замер, ожидая, что тот будет делать дальше.

– Ладно, – сказал Тангай, оставив нож в боку умирающего и выпрямившись. – Давай их отпустим. Ты этого хочешь? – Теперь он сам наступал на Хейзита. – Чтобы они бросились к своим хозяевам, подняли тревогу, примчались сюда с сотней еще более отчаянных головорезов и по-свойски позабавились с тобой, с твоей матерью, с сестренкой? Этого ты хочешь, да?

– Но не убивать же их…

– Нет, конечно! Надо их накормить и обогреть. И не забудь извиниться, что слишком сильно связал их по рукам и ногам. Им сейчас больно.

– Если вы нас не тронете, мы никому ничего не скажем, – послышался срывающийся голос того, кто некогда был гордым херетогой и носил имя Донел.

– Если я вам перережу глотки, вы тоже ничего не скажете, – заверил Тангай. – Ну так что, отпускаем?

Велла, все время следившая то за стариком, то за Гийсом, подошла к матери и взяла ее за руку. Гверна словно очнулась от ее прикосновения.

– Я благодарна вам за свое спасение, – сказала она внятно и как можно спокойнее. – Но сейчас вы находитесь в моем доме, и хозяйка здесь я. Поэтому мне и решать, кому что делать или не делать.

Тангай восхищенно воззрился на нее и как будто даже поклонился.

– Как я поняла, нам нужно выиграть время, – продолжала Гверна. – Среди тех, кто мерз со мной в подвале, были откровенные паникеры. Сейчас они уже наверняка подняли вой и зовут людей либо вооружаться, либо прятаться…

– …а так как идти им некуда, то они рано или поздно обязательно припрутся с народом сюда, – закончил за нее Тангай. – Очень даже возможно. И тогда нам уж точно не уйти незамеченными.

– Велла, – повернулась Гверна к дочери, – ты ведь знаешь, где у нас лежат дорожные мешки.

– Мешки?

– Ну сумки, с которыми мы ходим на рынок. Вытряхивай из них лишнее и собирай все необходимое. Главное – еда и теплые вещи.

– Только самое необходимое, – поправил Тангай.

– Хейзит, я помогу ей, – продолжала Гверна, – а вы перетащите всех пленников в подвал. Трупы – в амбар. Чтобы духу их в доме не было! Я еще намерена вернуться.

– Мамашка-то у тебя – огонь! – вздохнул Тангай, когда они оттащили первого виггера в кладовку и там не слишком любезно столкнули по приставной лестнице в подвал. – Когда с такими знакомишься, как-то даже жалко, что прожил столько лет не в Вайла’туне. А отец у тебя есть?

– Был. – Хейзит смахнул упавшую на лоб прядь. – Погиб.

– Понятно… Эй, ты, лежи там тихо и не ори. Слушай, а давай-ка я им все-таки рты позатыкаю? Не смотри так на меня, не ножом – тряпками. Зачем нам лишний шум? А они как пить дать орать начнут.

– Делай что хочешь, – махнул рукой Хейзит и вернулся в залу.

Голоса матери и сестры раздавались на кухне. Вокруг никого постороннего не было. Только пленники корчились в проходе и тихо переругивались. Воспользовавшись тем, что Тангай замешкался позади, Хейзит наклонился над лежавшим ближе всех к входной двери Гийсом. Он ожидал, что тот скажет ему что-то такое, что в мгновение ока рассеет его самые нелицеприятные подозрения. Однако Гийс упорно молчал и даже не удосужился открыть глаза, когда Хейзит тронул его за плечо.

В это самое время под тяжелыми шагами на пороге захрустел снег, и дверь снова распахнулась, пропуская внутрь морозный воздух и нежданного гостя – седобородого мужчину с такой же седой копной вьющихся волос, на которых таял снег. Лицо вошедшего было сплошь покрыто глубокими морщинами, которые, однако, отнюдь не уродовали его, а, напротив, придавали выразительности и почтенности. Большие, слегка навыкате голубые глаза казались насмешливыми и немного грустными. Одет мужчина был с изрядным вкусом, то есть богато, если не сказать роскошно, – в тяжелую шубу из медвежьего меха, прямо поверх которой от левого плеча направо шла широкая золотистая перевязь. Заканчивалась она у пояса прекрасными ножнами из черной кожи, в которые был вставлен короткий, с загнутым лезвием меч с инкрустированной рукояткой. Ворот шубы был расстегнут, и из-под него виднелся пышный бархатный камзол густого синего цвета. По всему было видно, что человек зашел сюда отнюдь не случайно, а намереваясь остаться в тепле и уюте.

Заготовленная еще на улице улыбка как-то сама собой сползла с его мужественного лица и сменилась удивлением, так, правда, и не перешедшим в смятение. Гость громко втянул носом теплый воздух, хмыкнул и пригладил мокрую от растаявших льдинок бороду.

– Заранее извиняйте, если я не вовремя, – сказал он, явно ожидая увидеть еще кого-то. – Хейзит! Какого тэвила ты тут творишь?

– Долго объяснять, вита Ротрам. Уж входите, раз пришли. Только сперва дверь за собой заприте, чтобы сюда больше не намело посторонних.

– Вот и я теперь у тебя в посторонние попал, – в шутку обиделся гость, но повернулся и дверь за собой исправно закрыл на щеколду. Про себя же подумал, что лучше бы в такой переменчивый день уступил желаниям своей юной подружки и остался дома, а не бросил ее одну под жарким одеялом и не поперся сюда, влекомый зовом долга.

Ни для кого не было секретом, что красиво стареющий торговец оружием Ротрам еще при жизни супруга Гверны, отца Хейзита, облюбовал таверну «У старого замка» в силу трепетной привязанности к ее бессменной хозяйке. Со временем, а тем более после трагической кончины Хокана, романтическая привязанность переросла в искреннюю дружбу с гораздо более прочными узами, нежели любовные. Гверна никогда не давала Ротраму повода думать, будто он когда-нибудь сможет стать ей новым мужем, и эта ее честность и верность превратили любителя и ценителя женщин в доброго друга семьи, умевшего, как выяснилось, быть в трудную минуту и мудрым советчиком, и надежным защитником. Тайной мечты о Гверне он, правда, не бросал еще довольно долго, однако обстоятельства зачастую оказываются сильнее нас. Так произошло и с Ротрамом. Незадолго до наступления зимы он имел неосторожность промокнуть под дождем, когда самолично отправлял очередной заказ доспехов в замок, и послал, как обычно, за Закрой, которую в округе все считали сумасшедшей старухой, но которая лучше других врачевателей, включая, кстати, саму Гверну, ставила на ноги не только больных, но и раненых. Поговаривали, что ей удавалось вытаскивать с того света даже тех, кого считали покойниками. Как бы то ни было, Ротрам неоднократно доверял ей свое драгоценное здоровье и ни разу не пожалел об этом, хотя общение со старухой, наделенной ко всему прочему даром провидицы, всегда давалось ему нелегко и, чего греха таить, часто сбивало с панталыку. Какова же была нечаянная радость Ротрама, когда вместо маленькой, горбатой, с головы до ног обвязанной несуразными пестрыми платками, вероятно согревавшими ее костлявое тело, старушенции лечить его явилось улыбчивое миниатюрное создание, представившееся Кади, внучкой Закры. Ротрам недолго сопротивлялся подмене и позволил юной деве вылечить себя, о чем впоследствии не пожалел. Заодно с простудой Кади вылечила и сердце пациента, скрасив к этому моменту не одну его холостяцкую ночь. Поначалу, как водится, она посопротивлялась многообещающим предложениям не спешившего выздоравливать торговца, говорила, что ее ждут дома, в Обители Матерей, где она жила с самого детства, однако настойчивость уставшего от одиночества Ротрама возымела действие, и в один прекрасный вечер девушка уступила. Оказалась она, правда, вовсе и не девушкой, но для торговца, едва не потерявшего голову от возбуждения, это обстоятельство не сыграло той роли, которую могло бы сыграть, будь он сам юн и неопытен. Ротрам увидел в Кади не жену, а дочку, точнее, если так можно выразиться, дочкину куклу, в которую ему на старости лет разрешили некоторое время поиграть, не предупредив о сроке.

И вот теперь он со всей охотой своего немолодого организма наверстывал упущенное, хотя, надо признать, в пылу страсти не забывал и о долге. Накануне он уже заходил в таверну, разумеется, один, поскольку не был готов познакомить прежний объект поклонения с Кади, и Гверна призналась ему, что очень переживает за сына, на поиски которого вынуждена была отправить самое дорогое, что у нее оставалось, – свою дочь. Они доверительно, как водится, поговорили, вспомнили былое, и Ротрам пообещал не на шутку встревоженной женщине, что назавтра снова явится ее проведать и поддержать. И вот он здесь, в таверне, замерзший под шубой. И что же он видит? Долгожданный Хейзит наконец вернулся, как будто цел и невредим, но он явно уже успел наворотить дел: между лавками валялись, иначе и не скажешь, связанные по рукам и ногам не кто-нибудь, а грозные воины из гвардии замка вместе со своим взбешенным херетогой, Гверна и Велла отсутствовали, но их голоса доносились до чуткого слуха Ротрама с кухни, а сам Хейзит стоял на коленях в проходе и что-то втолковывал хмурому сыну всемогущего с некоторых пор Демвера, назначенного еще при Ракли командовать сверами, а теперь, после отстранения Ракли, разделившего военную власть в Вайла’туне с Тиваном, отвечавшим за мергов.

– Вижу, маго, ты зря времени не теряешь…

Тут только Ротрам заметил два трупа и осекся.

– Тащи следующих! – появился из-за двери кладовой незнакомый старик диковатого вида. – А это еще что за птица?

– Свои, Тангай, свои. – Хейзит не без сожаления глянул на пораженного торговца. – Ротрам наш друг.

«Убить их всех тут, – билась в голове Ротрама испуганная мысль, – это значит самолично подписать себе смертный приговор. Нападение на херетогу, его людей да еще на благородного отпрыска – неслыханная наглость, дерзость и вообще преступление. Не так давно некий смельчак из далекого туна отважился сцепиться с мергами, работавшими на расчистке пожара. Говорят, он просто защищался, но по неосторожности смертельно ранил нескольких. Так на его поимку отрядили целый отряд сверов. Чем дело кончилось, пока неизвестно, но тут история не менее простая и однозначная. А если не убить, если оставить свидетелей, то собственную смерть удастся разве что ненадолго оттянуть, потому что пленников рано или поздно обнаружат и те в два счета расскажут, кто причастен к сопротивлению их законным требованиям. Да уж, почему он не послушался Кади? Зачем сказал, что скоро вернется? Теперь, когда Хейзит назвал его по имени, он тоже в числе злейших врагов замка. Тэвил!»

– А Гверна где? – спросил Ротрам, отчаянно размышляя, как правильно решить столь щекотливый вопрос.

– Они с Веллой вещи в дорогу собирают. Уходим мы. Я уже решил куда, но при этих говорить не стану. Потом.

– Ты бы так же осмотрительно держал язык за зубами, когда меня с этим старым придурком знакомить вздумал. – Иногда Ротрам выражался резко и доходчиво.

– Что?! – удивленно поднял брови Хейзит, явно ничего подобного не ожидавший от всегда вежливого торговца.

– Ты знаешь, кто это? – Ротрам кивнул на притворяющегося спящим юношу.

– Это Гийс, мой др…

– Уж не знаю, какой он тебе «др», но то, что его папаша – важная шишка в замке, вероятно, тебе неизвестно. Иначе ты не возился бы тут с ним и с его подельниками, а бежал без оглядки… куда глаза глядят.

Физиономия Хейзита вытянулась.

– Мы теряем время, парень! – напомнил о себе «старый придурок», недружелюбно рассматривая Ротрама. – Если не будешь пошевеливаться, можешь оставаться. Только без меня.

– И без меня, – добавила Гверна, появляясь в проходе с двумя мешками. Один она взвалила на плечо, другой, потяжелее, волокла по полу. Следом за ней шла Велла, держа два своих мешка, поменьше, в руках. – Все готовы?

– Хозяюшка, – неожиданно для всех подал глухой голос связанный херетога, – зря вы это все затеяли. Никуда вам не нужно уходить. – Он извернулся и теперь лежал на другом боку, заискивающе глядя снизу на возвышавшуюся над ним женщину. – Дело у вас тут на хорошую ногу поставлено… как я вижу. Никто вас не тронет. Будете дальше спокойно трудиться. Если нас отпустите… Я ведь…

– Если я тебя и отпущу, то только головой в прорубь! – отрезала Гверна. – Ишь как заблеял! А вы что до сих пор стоите, рты поразевали? Я сказала – в амбар их. – Она сверкнула глазами в сторону трупов. Заметила гостя. – Здравствуй, Ротрам. Не ко времени пожаловал, как видишь. Прости, угостить, похоже, не скоро смогу. Да только теперь все путем будет: Хейзит вернулся, зря я переживала.

Ротрам решительно переступил через неподвижные тела и подошел к ней вплотную.

– И я не зря пришел, и ты не зря переживала, – жарко выдохнул он почти ей в лицо. – Дело есть. Поговорить надо.

Она тяжело поставила мешок на лавку, кивнула сыну, мол, про амбар больше напоминать не буду, и пошла обратно на кухню. Ротрам невольно залюбовался ее молодой статью, прямой спиной и уверенной неспешной походкой. Кто знает, будет ли вот так же выглядеть его Кади, когда родит двоих детей и доживет до ее зим? Закра, может, и знает, да что толку…

– Выкладывай. – Гверна повернулась к нему порозовевшим от возбуждения лицом и прислонилась спиной к остывающей печке. – У тебя такой вид, будто за тобой шеважа гнались.

Ротрам не был расположен перешучиваться.

– Совсем дела наши плохи. Тех, что связаны, нельзя ни убивать, ни в живых оставлять. Отпустишь – нагонят и обязательно схватят, где бы мы ни прятались. Убьешь – месть за них страшная будет. Того парня, которого твой Хейзит дружком своим называет, я еще с порога признал. Это Гийс – сын не кого-нибудь, а самого Демвера. Кто это, тебе, думаю, не нужно рассказывать. Я с ним с некоторых пор даже торговать перестал, настолько он последнее время звереть начал. Видно, чуял, к чему все идет. Сынка обидишь – дня не проживешь.

– Что-то странно ты говорить стал, Ротрам, – подняла бровь Гверна. – Не узнаю я тебя. Раньше ты всем нам дельные советы давал, а теперь у тебя одни вопросы неразрешимые на языке.

– Извини уж, волнуюсь я. Совсем, знаешь ли, неохота мне под старость без головы оказаться. Были у меня давеча кое-какие задумки на ближайшее будущее.

Гверна по-мужски положила ладонь ему на плечо, обрывая поток слов.

– Что бы ты сделал на моем месте?

– Я и есть на твоем месте! – Ротрам в сердцах саданул себя по колену. – Все мы на одном и том же месте. И именно поэтому я окончательно запутался…

– Знаешь, когда мне бывает трудно, я представляю себе Хокана и думаю, а что бы сделал он. – Гверна внимательно смотрела торговцу в глаза, которые тоже видели и помнили ее мужа. – Иногда его дух подсказывает мне правильный путь.

– И что он подсказывает тебе теперь? Ведь он наверняка не стал бы их убивать.

– Не стал бы, – улыбнулась она одними губами. – И мы не станем. То, что случилось здесь, очень скоро перестанет быть тайной, неважно, помилуем мы наших пленников или нет. Если тебе успели рассказать: когда они пришли, тут было достаточно народу, чтобы поднять в Вайла’туне гвалт раньше, чем мы отыщем подходящее укрытие. Я знаю, потому что сидела с ними в собственном подвале.

– Тебя держали в подвале?!

– Там, кстати, припасено немало еды, так что с голодухи не умрешь.

– Я не знал… Если так, то я, пожалуй, соглашусь с тем стариком, что размахивает своим гонором и грозится всех перерубить. Что, прямо заперли?

– Им что-то нужно было от Хейзита. Я повидала многое на своем веку и по тому, как они сюда заявились, могу сказать: ребята серьезные. Это сейчас они тихие, потому что связанные.

– Как же Хейзиту удалось их стреножить?

– Потом сам его спросишь. Мы тут, кажется, не об этом собрались поговорить.

– Да, ты права. Так значит, будем их отпускать?

– Нет, тоже запрем в подвале. И тряпками рты позакрываем. Придется уносить ноги.

– Ты понимаешь, чем все это может кончиться?

– Ты про таверну? Сдается мне, что это уже кончилось. – Она грустно вздохнула и снова улыбнулась. – Сам ведь видел: как Хейзит в свое дурацкое предприятие ввязался, посетителей поубавилось. Да и устала я на одном месте сидеть…

Ротрам видел, как непросто даются ей эти слова. Гверна успокаивала себя и пыталась найти повод, оправдывающий решение, которое она приняла. Вероятно, только что. Таверна была для нее всем. Он с трудом представил ее себе не на кухне, среди паров и запахов, и не в зале, перешучивающуюся со старыми знакомыми, которым она любила выносить кушанья сама. Когда бы он ни заходил сюда, рано утром, по пути в ближайшую оружейную лавку, или вечером, по дороге домой, она всегда была тут, радушная, гостеприимная, неунывающая, красивая. И летом, и прошлой зимой, и десять зим назад. Тэвил, сколько же они знакомы? Еще Хейзита на свете не было. Еще был жив отец Ротрама, могучий фолдит, владевший собственным большим торпом, [15]15
  Торп– хутор, крестьянское хозяйство на одну семью.


[Закрыть]
на котором разводил скот и даже лошадей. Теперь на месте их родового жилища новые хозяева засевали то овес, то пшеницу, а сараи, где в детстве Ротрама обитали красавцы-кони, перестроили в просторные амбары. А все потому, что отец, помнивший еще более древние времена славной вольницы вабонов, до последних своих дней отказывался признавать единоличное право замка на разведение и продажу верховых лошадей, частенько спускал с порога чересчур навязчивых фра’ниманов, приходивших требовать назначенный все тем же замком оброк-гафол, и предпочитал на эти деньги поддерживать собственное «игрушечное войско». Игрушечным оно, правда, только называлось, в действительности же было обученным и вполне боевым и могло неплохо постоять за себя и за тех, кто готов был платить за свою охрану. Впоследствии Ротрам, сделавшийся предводителем этой бравой дружины, вспоминал, что охранять хозяйство отца и его друзей им, собственно, приходилось от все тех же людей замка, считавших своим долгом постепенно прибирать к рукам не только близлежащие земли, но и отдаленные, никогда никому впрямую не подчинявшиеся торпы и целые туны.

Шеважа в те времена сидели где-то в Пограничье смирно, носа не показывали, и про них никто даже и не вспоминал. Зато битва за самоопределение торпов и судьбу лошадей разгоралась нешуточная. Отец Ротрама никого и ничего не боялся, на Гера Однорукого, тогдашнего правителя Вайла’туна и отца Ракли, поплевывал с самого высокого дерева, а сыновей воспитывал по совести да по чести. Это означало, что сидели они в своем торпе тихо и спокойно, никого просто так, по собственному почину, не трогали, но стоило кому-нибудь, то есть очередному отряду виггеров, пожаловать к ним под предлогом охраны особенно храброго фра’нимана, решившего доказать хозяевам свою преданность, вся дружина поднималась: вооружались кто цепами, кто кистенями, кто дубинками поувесистей, а кто и мечом острым, и прямо на открытом поле перед торном устраивалось лихое побоище. Сперва на их стороне принимали участие даже те из соседей, что были поудалей, да только со временем силы замка крепли, а молодые дружинники старели, и постепенно соседи сами собой отвалились, предпочтя на всякий случай исправно платить ненавистный гафол, – лишь бы не трогали. Потом один за другим в стычках с виггерами погибли братья Ротрама. А со смертью отца сопротивление постылой власти и вовсе сошло на нет. Ротрам к тому времени уже не то что в дружине не состоял, а занялся совершенно неугодным отцу делом: завел знакомство с некоторыми кузнецами из близлежащих тунов и стал торговать их товарами с бывшими кровными врагами – военачальниками всяких мергов и сверов, которых к тому времени тоже почти перестали занимать внутренние распри с обитателями Большого Вайла’туна. Для них теперь куда важнее стала война с поднявшими голову лесными дикарями. Война эта была более выгодна и, как ни странно, менее опасна, чем жестокие стычки с соплеменниками.

Сейчас Ротрам прекрасно понимал почему. На содержание постоянных войск, включая замковую гвардию да многочисленных линт’эльгяр, то есть защитников возводившихся чуть ли не по всему Пограничью застав, казна выделяла куда больше средств, чем на внутренние разборки. С другой стороны, шеважа оказались врагом, хотя коварным и многочисленным, зато не таким твердым и упорным, какими были собратья Ротрама по оружию. Да и оружием, собственно, они заметно уступали закованным в доспехи, хорошо обученным воинам Гера, а потом и Ракли. Тогда же Ротрам ни о чем этом не догадывался, зато он вовремя почувствовал, куда ветер дует, и тоже проявил по-своему недюжинную храбрость, пойдя против железной воли отца. В итоге он покинул отчий дом и перебрался поближе к замку, куда вскорости до него докатились слухи о безвременной кончине озлобившегося на весь свет родителя. Предателем Ротрам себя никогда не считал. Ведь не зря же на его совести была кровь не одного и даже не двух засланных на торп виггеров. О чем, правда, никто, кроме него, не знал. «Просто, – убеждал он себя впоследствии, – я вырос, перерос эти детские забавы, понял, откуда берутся силфуры, и научился их преумножать праведными трудами в общем-то на благо всех вабонов, а не пытаться сберечь нажитое ради себя».

В последнем замечании он, конечно, хитрил, поскольку прекрасно понимал, что отец старался ради них с братьями, ради продолжения рода, быть может, даже ради сохранения всего того родового строя, который был ему так дорог и понятен. Перед глазами Ротрама стоял, однако, иной пример. Его братья чтили заповеди предков, но в конце концов все до одного сложили за них головы, и никто, кроме него, больше не помнит, ни как они выглядели, ни их имен, ни славных дел. Когда Ротрам свел знакомство кое с кем из писарей, в частности, с ушедшим на покой стариком Харлином, с которым, кстати, его познакомил в свое время Хейзит, он не без грусти выяснил, что в летописях их с братьями противостояние власти нашло свое отражение в качестве незначительных бандитских выходок фолдитов-отщепенцев, не желавших работать честно. И только! Ничего героического в их стремлении отстоять свою независимость ни современники, ни тем более потомки не найдут. Спрашивается, стоило ли оно того? Будь отец жив, он бы обязательно заорал: «Стоило!» – но, увы, отец уже никогда не поднимется из-за стола и не гаркнет, как бывало, на всю избу: «А ну, мухоблуды, айда на колобродов!» Откуда только он слова-то такие чудные знал? Не раз ему приходилось сыновьям на языке вабонов то одно, то другое свое высказывание растолковывать. Все вроде знакомо звучало, да как уразуметь, почему мухоблудами он в шутку называл их с братьями и это означало «лентяи», а колобродами, то есть, выходит, бездельниками – виггеров? Что бездельники, что лентяи – для юного Ротрама было одно и то же. Ну и что, что слов – два? Смысл-то близкий.

Иногда отец, особенно к старости, заговаривался настолько, что называл замок не Вайла’туном, как обычно, и даже не Меген’тором, то есть Великой Башней, а каким-то странным пчелиным именем – Живград. Причем, разумеется, ни на какие расспросы Ротрама он не реагировал, делал вид, что тот ослышался, отшучивался, короче, принимался валять дурака, хотя случались подобные оговорки, прямо скажем, неоднократно. В детстве Ротраму представлялось, что отец с ним играет, специально заменяет одни слова другими, бормочет что-то странное и несуразное, особенно во сне, однако теперь, по прошествии стольких зим, он все чаще задумывался над истинными причинами всей этой путаницы. И не находил ответа. Особенно ему запомнился их разговор об именах. Отец тогда впервые произнес слово «вабоны» как нечто чуждое своей природе.

– У вабонов, – сказал он, – имя одно и дается на все время. Это неправильно. У человека должно быть несколько имен. На разные случаи жизни.

– Почему? – спросил Ротрам, который тогда был мал и только-только привыкал к настоящим мужским разговорам.

– Тебя вот как величают?

– Ротрам. Мне мое имя нравится.

– А мы с матерью как тебя называем?

– Ну, – задумался мальчик, – Роми… Мне тоже нравится.

– Вот видишь, у тебя уже два имени: для своих и для чужих.

– А твои папа и мама тебя как звали, когда ты был маленький? – осмелел Ротрам. – Иви?

Поскольку полное имя отца было Ивер.

– Нет, они называли меня Славкой.

– Как?!

– Мое настоящее имя, которое здесь никто не должен знать, Венцеслав.

– Вен… чего?

Отец ничего объяснять не стал, насупился, и больше Ротрам никогда это странное имя не произносил и не слышал.

Почему именно сейчас ему снова пришел на память тот давно забытый разговор, он не знал. Знал только, что слишком увлекся воспоминаниями, увлекся настолько, что не осознает того, о чем ему говорит Гверна:

– …есть у меня, правда, слабенькая надежда, что соседи в мое отсутствие нас не разграбят и другим не дадут.

– Иные соседи хуже шеважа, – пробормотал Ротрам.

– Я вот думала, ты меня на разговор вызвал, чтобы укрытие какое-нибудь надежное предложить. А ты все про то, о чем я и сама понятие имею.

– Хочешь сказать, что знала про сына Демвера?

– Да хоть бы он был сыном самого Ракли! У меня свой сын есть. Мне его спасать надо. Поможешь?

– Чем могу… Только чем? Теперь им про меня тоже все известно, так что первым делом они станут искать вас… нас, скорее всего, у меня по лавкам.

Она махнула рукой и собиралась уже покинуть озадаченного собеседника, когда в кухню вбежала заплаканная Велла.

– Мама, они хотят и Гийса в подвал затащить! Мама, давай возьмем его с собой. Он ведь на нашей стороне. Он нам поможет.

Гверна оглянулась на Ротрама. Тот утвердительно кивнул.

– Ты знаешь, за кого просишь? – прямо спросила она застывшую в ожидании Веллу.

– За Гийса. Он мой хороший друг. И Хейзиту он друг. Они на карьере вместе…

– А Гийс сказал тебе, чей он сын?

– Нет. Но, мама…

– Погоди причитать! А я вот тебе скажу, дорогая моя глупая доченька. Его родной отец – Демвер, из замка. – Поскольку упомянутое имя не подействовало, Гверна добавила: – Он еще при Ракли был поставлен над всеми сверами. Понимаешь? Главный из сверов.

– И что?..

– А теперь он один из тех, кто свергнул Ракли и завладел властью. На нас напали его люди. Те самые, которых твой брат и тот старик сейчас стаскивают в подвал. И двоих из которых они уже убили, за что им самим теперь светит казнь. Это ты хоть понимаешь?

– Понимаю…

– И при этом, как невинное дитя, просишь за сына этого человека?

– Мама, я люблю его! – на одном дыхании выпалила девушка, не обращая внимания на закатившего глаза Ротрама.

Наступила продолжительная пауза, во время которой Гверна пристально смотрела на дочь, словно не узнавала ее. Ротрам мог лишь догадываться о том, о чем она в эти мгновения думала. У него у самого никогда не было собственных детей, однако он полагал, что понимает состояние женщины, только что узнавшей, что ее единственная дочь сделала судьбоносный, причем неверный выбор. И тем не менее к последовавшему вопросу он не был готов:

– Так ты думаешь, что беременна от него?

– Мама!..

Гверна остановила вот-вот готовые политься из уст дочери словоизлияния, протестующе подняв руку.

– Если ты настолько взрослая, что сама принимаешь такие важные решения, то почему бы тебе не рассказать обо всем брату и не поискать заступничества у него? Потому что я забочусь о вас обоих, и мой тебе ответ – нет.

– Ну, мама…

– Велла, он – враг! Мне очень жаль, что мы с тобой не узнали обо всем этом раньше, чтобы упредить неприятности. Но теперь, когда знаем, я повторяю – нет. Как ты не поймешь, что сейчас нам нужно бежать и скрываться, а если я пойду на попятную, то потеряю и тебя, и Хейзита, и все… даже, может быть, твоего ребенка.

Гверна, по обыкновению, выражала мысли решительно и откровенно. Велла не разрыдалась, как ожидал от нее на время позабытый всеми Ротрам. Она закусила верхнюю губку и прикрыла глаза, пуская по щекам медленные ручейки слез.

– Я поняла, – сказала она неожиданно спокойным голосом, повернулась и вышла.

– Час от часу не легче, – вздохнула Гверна, не то обращаясь к Ротраму, не то к себе самой. – Вот ведь каша какая заваривается.

– Да уж, – напомнил он о своем присутствии. – Еще отец мой говаривал, что дети растут быстро, а умнеют – медленно.

– А, ты еще здесь! – Гверна оглянулась. В ее взгляде читалась грусть и как будто смирение перед резкими поворотами судьбы. – Тебе пора уходить.

– Нам всем пора.

– Хочешь сказать, что пойдешь с нами?

Он кивнул и развел руками.

– По-моему, в твоем случае это не лучшее решение. Зачем тебе из-за нас подвергать себя опасностям? Тем более я слышала, что ты собрался обзаводиться собственной семьей.

«Тэвил! Это-то она откуда могла узнать?» – поразился Ротрам. Однако виду не подал и ответил почти равнодушно:

– Потому что теперь у нас общие враги. – И добавил: – Которым мы сохраняем жизнь.

– Ты ведь слышал, что отныне у меня появился еще один повод не желать им всем смерти.

Гверна, как показалось Ротраму, виновато улыбнулась, а он, глядя на нее, нет, любуясь ею, подумал: она уже приняла этого бедного ребенка. Да будет благословенна Велла, что у нее такая мать!

– Вам, конечно, виднее, – сказала выглянувшая из дверного проема голова в лисьей шапке, – но сдается мне, что, пока вы тут шушукаетесь, снаружи собираются вооруженные люди. В окна они не лезут, дверь с петель не сносят, и это заставляет меня надеяться на то, что пришли наши добровольные защитники, а не подкрепление из замка. Я тут человек сторонний. Меня могут неправильно понять. Может, хозяюшка, вам с ними все же поговорить?

Голова в шапке так же внезапно скрылась.

Гверна вернулась в залу.

Ротрам замешкался, собираясь с мыслями. Мыслей было крайне мало. Гверна по-прежнему ждет от него участия и помощи. Но, похоже, не ждет жертв. С чего он взял, что обязан вместе со всем этим растущим на глазах семейством пускаться в бегство? Из страха, что его могут узнать и донести, кому следует? И что с того? Разве кто видел, как он убивает виггеров? Что смогут впоследствии рассказать свидетели его здесь появления? Что Хейзит громко назвал его своим другом? Да он и Гийса другом считает. Что еще? Что увел на кухню хозяйку и долго о чем-то с ней там говорил. После чего она приняла решение не трогать пленников. Хотя хотела и могла. Кто скажет, что в этом не его заслуга? Нет, Кади, если мы с тобой когда-нибудь расстанемся, то произойдет это явно не сегодня.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю