Текст книги "Торлон. Война разгорается. Трилогия"

Автор книги: Кирилл Шатилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

– Ты знаешь другой способ?

– Наверняка – нет. Но предполагаю, что можно побеждать, например, духом?

– Интересно, – Гийс прищурился, – и чем же дух, по-твоему, отличается от души?

– Душа – это то, что дает нам жизнь, – начал Хейзит, не уверенный в том, что знает, как закончить, – а дух… а дух не дает нам умереть.

Гийс промолчал. Ему вспомнился давнишний разговор с Ворденом. Они стояли на стене замка, разглядывали с высоты противоположный берег Бехемы, и Ворден пытался вдолбить в голову юного ученика, почему герои стали тем, кем стали. Он тогда произнес фразу, которая показалась Гийсу странной:

– Герой не знает, что он герой. Об этом узнают лишь его потомки.

Теперешнее упоминание Хейзитом смерти натолкнуло Гийса на новое понимание слов Вордена.

– Ты имеешь в виду, что дух – это храбрость, которая помогает нам вершить то, благодаря чему нас потом помнят?

Их прервали громкие голоса снаружи. Хейзит не заметил, как вскочил и взял топор наперевес. Гийс уже выскользнул за полог шатра. Бросившись следом, Хейзит оторопело замер на пороге, обнаружив, будто вернулось теплое лето: повсюду в черном воздухе порхали огненные светлячки. От неожиданности у него подкосились ноги. Началось! Снова привиделся ночной штурм заставы, когда дикари окатили их градом зажигательных стрел и в два счета решили исход боя, превратив его в жестокое побоище. Хейзит по привычке, о которой даже не догадывался, перевел падение в прыжок в сторону, откатился в тень и… наткнулся на Гийса, стоявшего здесь же.

– Ты чего это вытворяешь? – поинтересовался тот, протягивая другу руку. – Но смотрелось красиво!

Суть происходящего дошла до Хейзита сразу, как только он стряхнул с себя навязчивый поток страшных воспоминаний и пригляделся к «светлячкам». Это были не вражеские стрелы, а факелы, сновавшие повсюду. И носили их обычные вабоны, его соплеменники, причем в большинстве своем женщины, рыдающие, завывающие и не желающие обращать внимания на уговоры мечущихся следом за ними мужчин. То были вдовы и матери павших воинов. Хейзит без помощи притихшего в тени Гийса сообразил, как и почему все это произошло. Исли с повозками и ранеными вернулся в Вайла’тун. Сразу прошел слух о битве. Примчались те, чьи дети и мужья могли быть среди пострадавших. Не найдя любимых среди выживших, женщины не придумали ничего лучше, как прямо в ночь отправиться к карьеру. Успокаивающие их мужчины не были воинами из долгожданного подкрепления. Это были отцы и братья погибших. Теперь все они плакали, кричали друг на друга, пели заупокойные песни – одним словом, привлекали как можно больше внимания со стороны шеважа и новых врагов.

Хейзит заметил в мелькании факелов знакомую ладную фигурку. Ее он рассчитывал увидеть здесь меньше всего. Ругнувшись для порядка и пытаясь всячески скрыть охватившую его радость, вышел из укрытия и поймал девушку за тонкую руку.

– Тэвил, какого рожна ты тут потеряла?

Признав брата, Велла бросилась ему на шею, прижалась всем телом, но сразу же отпрянула, изловчилась и больно саданула кулачком под ребра.

– Почему ты не вернулся домой? А? Мать чуть с ума не сошла. Почему, я тебя спрашиваю? – Теперь она дубасила его в грудь обеими руками, судя по всему, и за себя, и за мать.

– Эй, эй, эй, сестричка! – Хейзит, виновато улыбаясь, даже отступил под ее напором. – Еще немного, и тебе все-таки придется меня хоронить.

В объятиях брата Велла наконец обмякла и прошептала:

– Мы очень испугались, что ты ранен. Ты цел?

– Я не ранен. – Он чмокнул ее в лоб и вдохнул чистый запах волос. – А теперь вытирай слезы и топай домой, красавица.

– Нет!

– У нас тут и в самом деле бывает опасно. Ну зачем вы все сюда понабежали? Ты же понимаешь, что сейчас я не могу вернуться. Как бы ни хотел. Мне нужно во что бы то ни стало довести до ума печь. Жаль, сейчас темно и ты не видишь, какая она получается.

– Утром покажешь…

– Велла!

– Да, Велла. – Она смерила его смеющимся сквозь слезы взглядом с головы до ног. – Ты ведь не хочешь, чтобы я одна ночью шла домой. Потому что больше никто обратно не пойдет. Посмотри, что творится.

Хейзиту не нужно было смотреть. Он слышал. И понимал, что сестра, разумеется, права. Если не себя, то ее он наверняка сможет защитить. Она у него единственная. И какая же красавица стала!

Велла взяла брата за руку.

– Давай уйдем отсюда. Мне больно за них. Вон женщина, видишь? Она всю дорогу надеялась, что найдет мужа живым и здоровым. А теперь рвет на себе волосы.

– Если и мне уготовано погибнуть, – сказал Хейзит, гладя сестру по волосам, – обещай, что ни ты, ни мать не будете так жутко голосить. Ты ведь понимаешь, что это бессмысленно. А если он еще слышит ее, то ему во много раз тяжелее покидать этот мир.

– Если тебя убьют, мы должны что, радоваться? – Она зло стряхнула его руку с головы.

– Уж лучше радоваться, чем горевать. Воины гибнут, защищая вас, и вовсе не хотят, чтобы вам их гибель причиняла еще больше мук. Последнее время я, как ты знаешь, много разговаривал с виггерами. Они не боятся смерти, они по-своему уважают, но не боятся Квалу. Наверное, им это понимание передается от тех, кто ушел туда, за Пограничье, откуда нет возврата. Думаю, что, если воин, вставая на этот путь, боится погибнуть, он плохой воин.

– Плохому воину я предпочту живого воина, – всхлипнула Велла. – К тому же ты не воин. Ты гончар. Строитель. У тебя другой путь. Поэтому давай не городи всякую чушь про свою любимую Квалу, а веди меня спать. Или я не вынесу этих воплей.

Обнявшись, они зашли в шатер Гийса. Внутри было пусто. Костер почти прогорел. Хейзит осторожно сложил над едва теплящимися углями маленький шалаш, опустился на колени и стал раздувать пламя. Когда он вернул огню его былую силу и почти с удовольствием ощутил наполняющий помещение жар, оказалось, что Велла уже заснула. Свернулась калачиком под ворохом шкур и тихонько посапывала. Он подумал о том, что вот так же безмятежно сейчас могла спать жена того воина, если бы он и вправду выжил, а он, Хейзит, наоборот, погиб под копытами коня с рогатым всадником, и Велла рыдала бы над его растоптанным телом. Никому нет дела до другого. Каждого интересует только собственное благополучие. Никто не смотрит дальше собственного носа. Не видит, что есть на свете вещи, которые рано или поздно коснутся всех. Он рад за сестру, рад, что она умеет сосредотачиваться на своих горестях, заботиться о близких, искренне переживать за него, за мать, но в конечном счете замкнутость на себе оборачивается равнодушием к другим, которое чревато не меньшими бедами. Вабонам не хватает единения. Быть может, в Большом Вайла’туне, в тунах [8]8
  Тун– обособленное поселение, деревня.


[Закрыть]еще не разучились жить по родовым канонам, когда всем есть дело до всех, когда все готовы прийти на помощь одному, а один – отдать за всех жизнь. Чем ближе жили к замку, тем чаще эти заповеди предков, о которых в далеком детстве Хейзиту рассказывал отец, забывались, стирались, заменялись новыми, более рассудительными и безопасными, следование которым продлевало жизнь, жизнь в достатке и радости, а не обещало спокойствия совести после скоротечной гибели.

На плечо Хейзита легла тяжелая рука. Он встрепенулся и сообразил, что сам невзначай заснул.

– Кто это там спит в моей постели? – негромко поинтересовался над ухом голос Гийса.

– Почему это в твоей? В моей.

– Хочешь поспорить?

– В твоей? Извини. Это я в темноте перепутал. Не буди ее. Пускай себе отоспится.

– Кто она? – Гийс обошел костер и склонился над Beллой, рассматривая ее спокойное лицо. – Ты мне не говорил, что у тебя есть девушка. Да к тому же симпатичная.

– Это не моя девушка. Ее зовут Велла. Она моя сестра. И говори тише, чтобы не разбудить.

– Если ее не будил весь этот шум снаружи, то мой голос должен быть для нее колыбельной песней. Что она тут делает?

– Спит, как видишь.

– Вижу. А до этого?

– Пришла вместе с остальными справиться обо мне. Послушай, Гийс, хоть ты мой друг, мне не нравится, как ты ее разглядываешь.

– А ты, Хейзит, хоть тоже мой друг, мог бы сделать вид, что не замечаешь моего интереса. Должен же я знать, кто поселился у меня в шатре.

– Она здесь не поселилась. Завтра я отправлю ее к матери вместе с остальными с хорошими новостями, что я жив-здоров.

– До завтра еще дожить надо, приятель. Да и куда так спешить. Покажи ей свою гордость – печь. Своди на карьер. А хочешь, я ее свожу…

– Потише говори!

– Сам не ори!

– Я не ору…

– Вы так всю ночь будете болтать? – послышался полусонный голос Веллы.

– Нет, нет! Спи! Не обращай внимания. – Хейзит поймал удивленный взгляд Гийса и скорчил злобную гримасу. – Никто тебя не тронет.

– А я и не боюсь. – Она пошевелилась под шкурами и резко села. «На меня похожа, – не без гордости отметил Хейзит. – Я тоже не люблю разлеживаться». – Я, случаем, не ваше место заняла, хелет? [9]9
  Хелет– вежливое обращение, когда говорящий хочет подчеркнуть героические заслуги собеседника.


[Закрыть]

– Ну что вы, какой там «хелет»! Просто Гийс. А вы, миси… [10]10
  Миси– вежливое обращение к девушке.


[Закрыть]

– Просто Велла. – Она потянулась и перевела хитрый взгляд с собеседника на брата. – Уже можно говорить доброе утро?

– Еще даже рано желать спокойной ночи, соня.

– Это точно, – хмыкнул Гийс. – Пойду-ка я в караул.

– Куда же вы? – Велла выбралась из-под шкур и трогательно застыла на коленях. Коса распустилась. Русые волосы лежали на плечах как продолжение короткой шубки, которую она, разумеется, даже не думала снимать. Губы обиженно подрагивали.

Гийс остановился. Глянул через плечо на Хейзита, который в этот момент изображал само равнодушие. И молча вышел.

– Кто это был? Твой приятель?

– Единственный здесь человек, на которого я могу положиться.

– А я? На меня ты не можешь положиться?

– Могу. Только ответь на один простенький вопрос. Как ты можешь спокойно спать, когда твои подруги убиваются над трупами?

Велла растерялась и в первое мгновение не знала, что сказать. Они оба прислушались. Словно опровергая слова Хейзита, на улице воцарилась тишина.

– Так ты бы хотел, чтобы я сейчас была не с тобой, а с ними? – Сестра встала с колен. – Пожалуйста. Я уйду.

– Да погоди ты! Я не просил тебя делать глупости. Просто я тут кое о чем подумал… Это касается всех нас. Постой, говорю! – Он поймал ее за руку и остановил уже на пороге. – Никуда ты не пойдешь!

– Пойду! Пусти!

– Тогда я пойду с тобой.

Они вышли на ночной холод. Решимость Веллы резко поубавилась, и она охотно позволила обнять себя за плечи. Повсюду горели факелы. Часть из них тоненькой змейкой извивалась в сторону далекого замка. Это те, кто не выдержал бездействия, стремились вернуться домой вместе с телами своих родных. «Следовательно, – подумал Хейзит, насчитав десяток факелов, – ночью нас будет еще меньше, чем я предполагал. Покойников несут мужчины. Сегодня их руки гораздо больше пригодились бы нам здесь…»

Велла смотрела туда же, куда и брат, но думала о своем. Укладываясь спать, она сразу почувствовала, что это не его постель. Пахло от шкур иначе. Тогда она не придала этому значения, однако, разбуженная жарким спором и поначалу не признавшаяся в этом, невольно принюхалась и пришла к выводу, что запах ей нравится. Он был мужским, но каким-то мягким и чистым, вовсе не таким, какой она привыкла с неприязнью ощущать, снуя между столами в таверне. А потом она открыла один глаз, второй, заметила в полумраке шатра собеседника брата… и с тех пор думала только о нем. Нет, влюбиться она, конечно, не влюбилась. Любовь – это когда тебе горько и сладко одновременно, когда ты ищешь встречи и боишься ее, когда мечты о будущем влекут и пугают. Мысль о том, в чьей постели она нечаянно заснула, была лишена горечи и страха. В этой неожиданной встрече скрывался какой-то невнятный для нее пока смысл. Но смысл гораздо более важный, чем поиск брата, к счастью увенчавшийся успехом. Такого не могло быть, но она именно так выразила бы свое ощущение, если бы, скажем, держала сейчас отчет перед матерью. Гверна наверняка подсказала бы, что с ней творится. И откуда взялась эта несуразная радость, придавшая ночи яркость и уют.

– Откуда пришли те люди? – Она не поворачивала головы, но знала, что брат смотрит на нее, быть может, даже любуется.

– Те, что на нас напали? Вон оттуда, с реки. Их следы видели вчера утром на опушке Пограничья. Ты знаешь, а ведь я говорил с ними! – Хейзит обнял сестру сильнее. – Мы уже почти решили дело миром, когда примчались люди Ракли и заварили всю эту кашу. Если бы не они, я уверен, все обернулось бы совершенно по-другому, тихо и спокойно.

– Это были не люди Ракли, – перебила его Велла.

– Что?! В каком смысле?

– Я слышала, что Ракли еще вчера схватили и заключили под стражу.

– Ты в своем уме? – чуть не задохнулся Хейзит, а голос внутри повторял: «Я знал! Я так и знал!»

– Говорят, он собирался сбежать вместе с сыном. Испугался шеважа.

– Говорят? И ты веришь тому, что говорят? От кого ты это слышала? Перестань, Велла! Ты уже большая девочка, чтобы понимать, когда врут. Локлан сбежал как раз от него, причем уже достаточно давно. И кто теперь главный в замке?

– Почем мне знать! Ротрам сказал…

– Так это Ротрам тебе рассказал? – Хейзит вздохнул. – Жаль. Ему можно верить.

– …он сказал, что к власти пришли силфуры.

– Ротрам – мастер выражаться загадками.

– А что здесь непонятного? – Велла отстранилась от брата, будто расхотела стоять рядом с таким простаком. – Раньше, у кого была власть, тот не нуждался в силфурах. Теперь, у кого есть силфуры, у того и власть.

– Это я и сам знаю, радость моя. Вопрос в том, кто именно заплатил большую цену. – Хейзит поднял взгляд на звезды, отвлекся от навалившихся на него сомнений и наконец ухватил за хвост до сих пор ускользавшую куда-то в сторону мысль. – Велла! Послушай! Кажется, я крупно влип.

– Ты о чем? – Она снова слушала внимательно, не понимая, что случилось с лицом брата, перекошенным, словно от боли.

– Все может пойти насмарку…

– Что пойти?

– Да все это! – Хейзит ткнул пальцем поочередно в сторону печи, стены мастерской, карьера, собственной груди. – Я получил это место только потому, что рассказал о своей задумке Локлану и Ракли. Ты правильно сказала, что у них была власть, и потому им были не слишком нужны деньги. Если их сменят люди при деньгах, скажем, тот же Томлин или Скирлох, они наймут своих гончаров и вышвырнут меня со стройки как ненужную тряпку. Тэвил! А если рассуждать дальше, то после этого никто уже не будет думать о том, чтобы в первую голову спасать наши брошенные в Пограничье заставы. Все камни пойдут на продажу богатым эделям. Простой люд тоже не получит ничего. Эдели будут возводить новые замки, торгаши зарабатывать все больше силфуров, а вабоны – гибнуть. Прекрасно! Теперь ты понимаешь, о чем я?

Велла кивнула, не сводя с брата потрясенного взгляда. Она никогда прежде не предполагала, что Хейзит умеет так просто и так проницательно видеть суть вещей, суть происходящего. Это было по-настоящему страшно…

– Надо бы найти старика Харлина. Он-то наверняка знает, если подобное происходило прежде, как поступили вабоны.

– Но Харлин погиб в пожаре…

– Очень хорошо, что ты так думаешь, милая сестрица. Кстати, его дом подожгли именно из-за тебя.

– Из-за меня?!

– Это долгая история. Я не хотел тебе об этом говорить, да и сейчас жалею, что упомянул имя Харлина. Но уж раз брякнул, знай: он жив-здоров, я надеюсь, правда, неизвестно где. Когда я видел его в последний раз, он был в кругу друзей. Они бы ни за что не дали ему погибнуть. Пожалуй, если меня отсюда вышибут новые хозяева, я займусь его поисками. Изгои обычно держатся вместе.

– Не наговаривай на себя, пожалуйста! Ты не изгой. Что вы, мужчины, за народ такой! Чуть что – паника и полное разочарование в собственных силах.

– Тебе почем знать?

– Вижу. – Велла ободряюще улыбнулась. – Знаешь, мне кажется, прав был тот, кто первым сказал: «Утро вечера мудренее».

Она больше всего на свете хотела сейчас, чтобы Хейзит зевнул, как он любил делать по вечерам, особенно в ее присутствии, и отправился спать. Она-то уж видела, чего ему стоили эти дни. Держится храбрецом, но глаза ввалились, белки покраснели, сам весь дерганый какой-то, то и дело хватается за бок, будто его там муравьи кусают. Но ведь не пошлешь же его отсыпаться. Только хуже можно сделать. Уж она-то знала, помнила, как по малолетству лезла в бой и пререкалась с ним по поводу и без. Упрямый, тэвил. Молодец, конечно. Сейчас только так и нужно себя вести. Тем более когда тебе такую махину строить доверили. Мать вон как им гордится! Даже наедине с Веллой ни разу Хейзита не попрекнула. А ведь он своими успехами у многих в округе зависть вызвал. Такую, что люди шушукались между собой и норовили их таверну обходить стороной. Прибыль за последнее время страшно упала. В надежде на чудо мать продолжала закупать продукты для стряпни, но многое оставалось невостребованным, и кое-что даже приходилось выбрасывать. Толстуха Мара им больше не помогала. Хейзит что-то такое наговорил про нее Гверне, что та, воспользовавшись резким спадом посетителей, дала помощнице расчет. Не появлялся с тех пор и Диг, ее муж, который раньше исправно ездил на рынок за покупками. И ни слова упрека. Велла слышала, будто родители обычно больше любят младших детей. Хейзит был старше ее, но это не мешало ему ходить у матери в любимчиках. Что-то она скажет ему теперь, если он окажется прав в своих опасениях? Да ничего не скажет. Посмотрит разве что строго, а ей, Велле, крикнет, чтобы не ловила мух, а обслуживала голодных посетителей. Если они когда-нибудь вернутся, конечно. Люди не любят, когда кому-то из соседей слишком хорошо (а ведь про доходы Хейзита с продажи его глиняных камней не судачил в их округе только ленивый), но, когда у соседей неприятности, это тоже мало кого привлекает. Мать всегда их учила, что нужно стараться быть как все, не бросать силфуры на ветер, временами, даже когда деньги в доме есть, не бояться брать в долг, одним словом, не кичиться достатком. Эх, мама, мама… О чем ты сейчас думаешь? Ведь не спишь же. Переживаешь. Хорошо, если догадаешься выйти навстречу каравану с факелами и трупами. Велла успела шепнуть кое-кому, чтобы передали Гверне: все ничего, Хейзит даже не ранен, но остается у карьера, Велла пока с ним. Обещали весточку донести. Могут и не сдержать слово. У самих-то горе какое… Ну да Велла тоже не промах: сразу нескольких попросила. Авось кто совестливым окажется – донесет. А нет, так должна сама догадаться, что, если бы что нехорошее с сыном стряслось, дочь вместе с остальными вернулась. Раз нету, видать, не так все страшно, есть надежда. Как есть надежда и на то, что с печкой все обойдется и Хейзита никуда со стройки не попрут. Где же этот Гийс?..

– Похоже, мне сегодня сомкнуть глаз не удастся, – словно услышав ее мысли, пробормотал Хейзит. – Ты иди ложись-ка да поспи. Все лучше, чем тут мерзнуть. А я пойду Гийса поищу.

Он был так замотан, удручен и задумчив, что не обратил внимания, с какой легкостью ему удалось уговорить сестру вернуться в шатер. Когда же он сам вошел в него через некоторое время несолоно хлебавши, так и не найдя Гийса среди напряженно вглядывавшихся в обступившую их маленький лагерь тьму стражей, оказалось, что шкуры скручены валиком, а Веллы нет. Если бы шкуры не скатали, изображая спящего человека, Хейзит не на шутку разволновался бы. Но так поступить могла только сама Велла, находясь в полном здравии. С одной стороны, она пыталась отвлечь его внимание, но с другой, прекрасно зная, что он быстро заметит подвох, как бы говорила: смотри, я просто пошутила, мне нужно побыть одной, не ищи меня.

Одной ли? Хейзит почти угадал намерения Веллы. Но в последний момент его мысль сбилась на собственный вопрос, который он ей задал насчет чистой совести. Как это он сказал: «Неужто ты можешь спокойно спать, когда твои подруги убиваются над трупами мужей и отцов?» Дело ясное. Она пошла к ним. Утешать. Сочувствовать. Все-таки ее проняло! Что ж, в таком случае не стоит за нее особо переживать. Пусть исполнит свой женский долг.

Хейзит не подозревал, как близок он к правде и как далек от нее одновременно. Велла и в самом деле готовилась исполнить «женский долг», по-своему, разумеется, и вовсе не на груди зареванной подруги, а в робких объятиях удивленного Гийса.

Она нашла его у самого дальнего костра, где он сидел в обществе покалеченных, но не утративших желания попотчевать себя добрым ежевичным кроком товарищей. Подойдя, так и сказала:

– Ежевичкой балуемся?

Все головы дружно повернулись в ее сторону. Велла по привычке улыбнулась, стараясь не коситься на Гийса, который замер с кружкой у рта.

– Ну и нюх у тебя, подружка! – хрипло прошамкал один из воинов, имевший довольно свирепый вид, особенно благодаря бледному рубцу, пересекавшему левую бровь.

– Это у нее работа такая, – хохотнул другой, закрытый пламенем костра. – Я ее узнал, она в таверне прислуживает.

– Не прислуживаю, а угощаю, – поправила его Велла. – Прислуживают те, кто больше ничего не умеет.

– Может, ты и нас угостишь чем-нибудь? – поинтересовался первый. – Я бы не отказался.

– А я бы отказалась. – Она решительно приблизилась к костру. – И что бы ты тогда сделал?

– Не лезьте к ней, – встал с деревянной чурки Гийс. – Это сестра нашего Хейзита.

– Вашего, а не нашего, – поправил шепелявый с рубцом.

Однако никто не стал возражать, когда Гийс галантно протянул Велле руку и повел обратно к шатрам.

Только сейчас она заметила, какие голубые у него глаза. И белесые, будто выгоревшие на солнце, брови и ресницы. Обычно она не вдавалась в подробности внешности людей. Особенно мужчин. Она воспринимала облик человека в целом и тем ограничивалась. Она не могла бы сказать о дурном человеке: «Какие красивые у него глаза!» Потому что не обращала на глаза внимания в отдельности. Сейчас же рядом с ней шел воин, к которому она с первого взгляда стала испытывать необъяснимую расположенность, даже, можно сказать, привязанность, и которого хотела узнать и рассмотреть во всех подробностях.

– Вы почему не остались спать? – начал он, глядя себе под ноги. – Хейзит знает?

– О чем? – Она смотрела на него и едва сдерживала улыбку.

– Что вы тут бродите одна…

– А разве я одна?

Он впервые осмелился взглянуть на нее. Тоже улыбнулся.

– Теперь нет.

– Тогда какое имеет значение, что думает Хейзит?

– Он ваш брат, и я полагаю…

– А вы?

– Что?

– Не что, а кто? Вы кто?

– Я – Гийс. Фултум.

– Как?

– Помощник свера.

– Понятно. – Велла слегка сдавила пальцами его теплую ладонь. – И это все?

– Что именно?

– Что вы фултум Гийс. И что мы сейчас вдвоем. Вы не боитесь?

– Боюсь?! Кого?

– Меня. У вас рука дрожит.

– Дрожит? У меня никогда не дрожат руки.

– А сейчас дрожат. Давайте не пойдем спать. Там Хейзит, а я на него обижена.

– Обижены? За что?

– Просто так. Семейные дела. У вас есть невеста?

– Что?

– Вы не женаты?

– Нет… А почему?..

Велла остановилась, резко развернула юношу лицом к себе и, зажмурившись, прижалась губами к его не успевшему закрыться рту. Почувствовала, как едва заметная бородка приятно щекочет щеку. Он явно что-то пытался возразить, но она обхватила его голову руками и еще настойчивее приникла губами к его губам. «Попробовать языком или не надо?» – судорожно думала она, не открывая глаз и представляя себе, как все это смотрится со стороны. Он уже обнимал ее за плечи и судорожно отвечал на поцелуи, словно боясь, что она одумается и убежит. Однако Велла все не одумывалась и даже отважилась пустить в ход влажный язычок. Он ответил, и ей стало отчаянно хорошо и немножко стыдно. Она еще ни с кем так не целовалась. Ну почти ни с кем…

– Я не женат, – тяжело выдохнул Гийс, когда их объятия на мгновение разомкнулись.

– Не сомневаюсь, – шепнула она и снова с жадностью завладела его губами.

Неизвестно, сколько простояли они так посреди ночи, обнявшись и изучая друг друга на вкус. Никто им не мешал. Не окликал. Не искал. Не звал на помощь. Гийс даже успел забыться и, когда девушка первой разомкнула руки, не сразу сообразил, где находится.

– Ты куда? – спросила она, чувствуя, что он готов вот-вот уйти.

– Вернусь к своим.

– Ты хочешь оставить меня?

– Нет.

– Тогда зачем уходить? Я тебе не нравлюсь?

– Очень нравишься. И мне больше всего сейчас хочется быть с тобой. Но это было бы нечестно.

– Но почему?

– По отношению к твоему брату.

– Да почему же! У Хейзита своя жизнь, у меня – своя. Гийс, не делай глупостей. Иначе мне второй раз за сегодняшний вечер придется разочаровываться в мужчинах.

– Уже второй?!

– Ты не так меня понял! – Она расхохоталась. Оговорка и вправду получилась многозначительная. – Просто первым был мой глупый братец. Решил повесить на себя ярмо изгоя. Ждет, что его все будут обижать.

– Почему? – Гийс незаметно вытер рукавом губы и с интересом посмотрел на девушку. Когда он сказал, что она ему очень нравится, это была почти ложь: она нравилась ему безумно. И теперь он боялся за себя. – Из-за тебя?

– Да при чем тут я! Он ведь крупно влип, когда Локлан бежал и его здесь бросил.

– С чего ты взяла?

– А ты ничего не знаешь? Он тебе не рассказывал?

– Да нет, мы с ним о таких делах не разговариваем.

– Тогда я даже не хочу знать, о чем вы с ним разговариваете. Все про девушек, небось? – Она обняла его за талию и прижалась к сильному бедру. – Когда я рассказала ему про злоключения Ракли, он совсем сник и раскис. Может, ты его как-нибудь поддержишь по-свойски?

– А что с Ракли?

– Ты и этого не знаешь? Прекрасно! Вы тут что, совсем в другом мире живете? Ракли схватили и посадили под замок. В темнице он теперь.

– Кто? За что? – Гийс был потрясен и не скрывал этого.

«Зря я затеяла этот дурацкий разговор, – подумала с досадой Велла. – Сама себе удовольствие испортила».

– Говорят, за то, что хотел бежать из замка вместе с Локланом.

– Чушь! Зачем и куда ему бежать?!

– Это не нам судить. Схватили и схватили. Только Хейзит переживает теперь, что его… – Она чуть было не сболтнула «лишат денег», но вовремя спохватилась: —…тоже заодно в каркерпосадят. Он ведь печь тут городит по договоренности с Локланом и с разрешения Ракли. Дело, кажись, выгодное. Могут и отнять.

Гийс о чем-то напряженно думал.

– Послушай… – Велла снова приблизила раскрасневшееся лицо к губам Гийса. Хорошо, что в темноте он не видит, какая она сейчас пунцовая от смущения и уродливая. – Эй, я тут, с тобой! Ты меня слышишь?

– Да. – Гийс сверху вниз посмотрел на милую собеседницу и улыбнулся: – Я тебя слышу, и мне приятно.

– Если это объяснение в любви, то оно принимается, – показала белые зубки Велла. – Тебе сейчас обязательно куда-то уходить, Гийс? Гийс – это ведь значит «яркий», [11]11
  Имеется в виду древнеанглийское имя Gijs, которым называли как мальчиков, так и девочек.


[Закрыть]я правильно понимаю?

– А Велла – от «решительной» или «живущей у ручья»? [12]12
  Здесь речь идет об искаженных мужских древнеанглийских именах Will (иногда Willa) и Wells (иногда Welles).


[Закрыть]

– Ну, если Бехему называть ручьем…

– В таком случае я буду называть тебя решительной девушкой, живущей у ручья.

– А вот тебе, похоже, решительности не хватает.

– В чем?

– В том! Разве ты не хочешь меня обнять?

Он послушно обнял ее, будто только и ждал этого.

– Кажется, я знаю, о чем ты сейчас думаешь, – с неожиданной грустью заметила Велла, напрасно поискав в темноте губы Гийса. – Хочешь угадаю?

– Попробуй.

– Что тебе попалась слишком доступная девушка. Привычная к подобным обниманиям и поцелуям, потому что чем же ей еще заняться после того, как она разнесла посетителям таверны их заказы.

– Перестань…

– Вот видишь!

– Нет.

– Что «нет»?..

– Не вижу. Но чувствую.

– Да?

– Потрогай сама…

– Там?

– Больше негде.

– О-о-о!

– Вопросы остались?

– Можно я…

– Что?

Она шепнула ответ ему на ухо, словно боясь, что их кто-нибудь услышит. Он тихо рассмеялся. Сжал красивое личико девушки в ладонях и поцеловал в лоб, нос, губы, подбородок. Она торопливо высвободилась и нырнула куда-то вниз, так что он теперь мог различать и самозабвенно гладить разве что ее шелковистую макушку…

Кто-то гладил Хейзиту макушку. Было так приятно, что он не сразу решился открыть глаза. Над ним склонилась Велла. Пламя чудом не погасшего костра золотило пряди ее распущенных волос.

– Ты так сладко спал! Я не хотела тебя будить, – услышал он ее голос, хотя губ видно не было: тень скрывала лицо. – Но мне нужно тебе сказать кое-что важное.

– Ты мне снишься?

– Снюсь. – Рука опровергала слова, но хотелось верить. – Послушай, ты не будешь очень возражать, если я и Гийс… ну, понимаешь… если мы с ним… нет, не смотри на меня так… ты уже понял… да, если мы с ним поженимся… я его полюбила.

– А он тебя? – Сна как не бывало. Хейзит привстал на локтях так резко, что чуть не столкнулся с Веллой лбами. – Где он?

– Я тут.

Гийс сидел у костра и понуро, как показалось Хейзиту, ворошил палкой угли.

– Куда ты делся? Я обыскал весь лагерь… Так ты что, любишь ее? Уже любишь?

– Уже люблю, – как-то невесело усмехнулся Гийс. – И потому мы испрашиваем твоего согласия как старшего брата. Я предлагал ей дождаться утра, но…

– Но мне не терпится! – закончила за него девушка. – Да и спать мне не меньше твоего хочется. Но не могу же я спать с чужими мужчинами.

– Я тебе не чужой, – напомнил Хейзит. Он постепенно начинал сознавать, что происходит. И это сознание заливало его новой волной неразрешимых вопросов. – Я твой брат, старший, как правильно заметил Гийс. Так вы спрашиваете моего разрешения?

– Испрашиваем, – подтвердила Велла, на четвереньках отползая к костру и беря Гийса за руку. – Ты согласен?

– А если нет? – поинтересовался Хейзит. – Если я откажу, вы что, перестанете встречаться?

– Вряд ли, – признался Гийс, в котором все еще не узнавался тот прежний, молодой и задорный, помощник свера, каким знал его Хейзит.

– В таком случае… – Хейзит сделал паузу и неторопливо поднялся на ноги. Голос его зазвучал торжественно: – В таком случае, сестра моя и ты, друг мой… Я согласен!

Велла взвизгнула от радости и бросилась на шею избраннику, который чуть не упал вместе с ней в костер. «Можно подумать, – размышлял, глядя на нее с улыбкой, Хейзит, – будто она ожидала от меня чего-то иного. Маленькая хитрюга. И что только она нашла в Гийсе?»

– Как вы понимаете, – добавил он, снова укладываясь на ветки и позевывая, – я согласился только потому, чтобы теперь вы могли утихомириться и лечь спать. Спокойной ночи.

Он и в самом деле моментально заснул, а когда проснулся и обнаружил, что снова лежит в шатре один, сперва решил, будто ночной разговор ему лишь пригрезился. Слишком много всего произошло за последние дни. Бегство покровителя, потеря собственной несбыточной любви, треволнения о судьбе таверны и матери, стычка с жуткими чужеземцами, страх безвозвратной потери всего, внезапное решение сестры, новые семейные узы с недавним другом – все это сейчас навалилось на него неподъемным снежным комом и придавило бы к земле, если бы не отрезвляющее воздействие холода. Костер погас. Вероятно, уже давно. В жиденьких лучах света, пробивающегося с улицы, дыхание превращалось в густые облачка пара. Надо было брать себя в руки, выходить к людям и снова делать вид, что все знаешь и понимаешь.