Текст книги "Красивый. Наглый. Бессердечный - 2 (СИ)"
Автор книги: Кира Туманова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)
Мне хочется прижаться к нему, вдохнуть запах и расплакаться на плече от облегчения. Потому что это всё реально! Только, когда он меня обнимет, я поверю, что это всё не сон.
Мы просто стоим и смотрим друг на друга. Кажется, целую вечность.
– Тебя тянет к ней, потому что ты не можешь её получить. – Доносится комариным писком возмущённый мамин вопль.
И Кир слегка поворачивается к ней. У него очень красивый профиль. Точёный, будто взятый с древнеримской монеты. Высокий лоб, прямой нос, чёткий подбородок. Только губы слишком чувственные.
Так долго наши поцелуи казались мне порочными. И теперь, у меня к щекам приливает кровь, потому что я позволяю себе вспомнить, какие они мягкие. Иногда нежные, порой – напористые.
Я слегка напрягаюсь, не хочу, чтобы он разрывал наш зрительный контакт, вступал в какие-то споры. Зачем? Это всё не важно! И Кир будто слышит. Тут же поворачивается ко мне обратно, гладит меня взглядом. И баланс моей личной вселенной восстанавливается.
– Светочка, – на фоне ещё один женский голос, чуть дребезжащий, но еще сильный и звучный. – Светочка Сергеевна, угомонитесь уже. Пойдёмте чай попьем, я вам расскажу кое-что.
Кир перехватывает коробку под мышку, и берёт меня за руку. Бережно, будто боится, что я – туман, и уплыву между пальцев.
– Пойдём отсюда. – Его голос снижается до шёпота. И тут же вздрагивает, будто вспоминает что-то. – Бабушку только нужно...
– Я присмотрю. Идите. – Узнаю голос будущего отчима.
Я его раньше слышать не могла. Мне казалось, что он не говорит, а нос прочищает. а сейчас у него очень даже приятный густой баритон.
Здоровая лапа Данила перехватывает коробку у Кира.
– За этим тоже присмотрю, не переживай. Арина, будь на связи. – Это уже мне.
Киваю, как робот.
Хлопает дверь за нашей спиной. И какое-то время мы спускаемся по ступенькам держась за руки. Медленно, будто не доверяя собственным ногам.
С каждым этажом уходит напряжение. И вскоре мне кажется, что нет ничего естественнее, чем идти вот так, переплетя пальцы.
Когда заканчиваются ступеньки, Кир резко останавливается. Заправляет мне локон за ухо, подушечками пальцев мягко очерчивает контур лица.
– Ты не представляешь, какой это был ад, когда я бросил тебя там... В Испании. Я чувствовал твоё горе. Проще было самому сдохнуть... Прости меня, что сделал тебе больно...
Хочу сказать, что не надо извиняться, но горло схватывает спазмом.
– Я люблю тебя... – произносит одними губами, но я явственно слышу каждое слово.
Я забываюсь, млею от его прикосновений, от его взгляда и от этого признания. А он смотрит на меня с такой невыразимой нежностью, что дыхание перехватывает.
Порывисто прижимает меня к своей груди, и я чувствую, как тяжело он дышит. Тихо охнув замираю. Рука Кира ложится мне на затылок, и он медленно наклоняется к моему лицу.
Я знаю, что сейчас произойдёт, шею, руки и плечи мгновенно осыпает мурашками. С тихим стоном прикрываю глаза, когда его губы впиваются в мои.
Глава 36.
Ты – это все, что мне когда-либо понадобится
Арина
Осыпающаяся штукатурка и стёртые ступени нашего подъезда никогда не видели таких страстей. Чтобы на разрыв, на самом острие эмоций.
Я погружаюсь в свои чувства, как в омут. Будто прыгаю в бездну.
Столько сдерживаться, запрещать себе даже думать, а тут можно всё! Это не передать словами.
Боже, я и не припомню, каково это – ощущать что-то так полноценно и живо, что захватывает дыхание. Так, что остаётся только удивляться, что сердце способно выдержать это всё и не вырваться наружу от волнения.
Поцелуи Кира сводят меня с ума и распаляют. Я будто умираю от жажды и мне достаются лишь жалкие капли. А хочется окунуть голову в источник и пить жадно и долго. Я сама тянусь к нему, сама целую.
Он, кажется, не в силах себя сдержать – с жаром вбирает меня, захватывая одновременно верхнюю и нижнюю губы, целует горячо и иступлено, почти до боли. Кир крепко вжимает меня в себя, его руки беспокойно исследуют моё тело. Цепляюсь за его плечи, чтобы удержаться на ослабевших ногах. И кажется, что он падает в бездну вместе со мной.
Наши языки сталкиваются, мы задыхаемся от страсти и нет силы, способной разорвать эту связь...
Скрип двери и глухое ворчание доносится, как сквозь вату.
С трудом отлипаю от Кира и, будто пьяная, смотрю на Марью Степановну – злобную горластую фурию с первого этажа. Если есть сила, способная нас с Киром заставить оторваться друг от друга, то это только она.
– Совсем стыд потеряла, я вот матери скажу! – Разоряется Марья Степановна.
Она кричит, а у меня улыбка на лице, а в груди – огненный вихрь и губы горят огнём.
– Марья Степановна, – говорю ей, пытаясь не рассмеяться, – говорите, кому хотите! Мне всё равно!
И это правда! Мне абсолютно наплевать, что думает по поводу моего поведения мама, соседка, депутаты гордумы, космонавты на орбите. Вообще мне плевать!
Я свободна! У меня ощущение, словно я сильно и долго болела. И наконец-то мне дали лекарство. По моим венам сейчас бежит шампанское, внутри такая лёгкость, что вот-вот взлечу.
– Ты погляди, – голос соседки переходит в истеричный визг. – Только наркоманов отвадила, теперь тебя гонять и мужиков твоих!
Внушительная грудь Марьи Степановны наступает и Кир преграждает ей путь.
– У вас очень романтичный подъезд. Не сомневайтесь, больше вы нас здесь не увидите. – Тянет меня на улицу. – Пойдём.
Мы выбегаем на улицу, держась за руки. Будто вернулась в прошлое, словно я подросток. И Мария Семёновна воспринимается не как злыдня, а как часть юношеского антуража.
И да, мы не вернемся в этот подъезд, потому что прошлое с нами сегодня только на эту ночь. Я не знаю, откуда это ощущение. Но чётко понимаю, что этот подъезд, Мария Семёновна и запах кошек скоро канут в прошлое навсегда.
Меня покачивает, ноги словно ватные, но я бегу.
Куда?
– Сейчас уедем, подожди.
И я сама удивляюсь тому, что Кир слышит мой вопрос. Или я задаю его вслух?
Он на минуту расплетает наши руки, чтобы открыть приложение с такси, и за эту минуту я успеваю замёрзнуть без его ладони.
Я не спрашиваю, куда мы едем и зачем. Я просто живу, здесь и сейчас.
Мне хочется отпустить тормоза и расслабиться. Дышать его запахом, ловить на себе его взгляд и ощущать, как он нежно сжимает мои пальцы.
В такси из динамиков негромко льется музыка, что-то незнакомое и мелодичное. В салоне пахнет кожей, ароматизатором и Киром. Я чувствую его, и украдкой втягиваю запах, от которого млею.
Наверное, окрик Марии Степановны заставляет нас немного повзрослеть, потому что в такси мы сидим прилично. Или нам просто нравится это томительное ожидание. Мы только оглаживаем друг друга взглядами и улыбаемся краешками губ, но не расцепляем руки.
Ехать бы и ехать так... С ним... Вдвоем... Бесконечно долго!
Я понимаю, куда мы едем задолго до того, как такси останавливается. Мы едем в музей, где были когда-то. Прошло шесть лет, но ощущение такое, словно это происходило в прошлой жизни.
А когда подъезжаем и останавливаемся неподалёку, то меня окончательно захлёстывает чувство, что мы вернулись в эту самую прошлую жизнь.
Мы идём к воротам, и я прижимаюсь лицом к чугунной ограде. Тот день воскресает в памяти так ярко, словно время и вновь повернулось вспять. Только сейчас тепло, а тогда у меня зубы стучали. И он дал мне свою куртку. А еще, сейчас я могу ходить.... Я помню, о чем мы говорили, над чем смеялись. И, как я боялась и нервничала, когда он вёз меня с повязкой на глазах.
А ещё я помню свой восторг, который охватил меня в зале. И стыд за то, что мне потребовалась помощь Кира, чтобы прийти в музей. Будто за годы до этого момента я не могла сходить самостоятельно.
И сейчас мне снова неловко за себя. Я ведь так любила искусство и живопись, а сейчас, глядя на ворота музея, чувствую себя так, словно предала старого и хорошего друга. И понимаю, как я соскучилась. До щемящей тоски.
По эху, которое гуляет в залах музея, по огромным окнам, высоким потолкам и умиротворяющей обстановке. По теням, спрятанным в углах и пятнам света на стенах, по запаху лака, дерева и растворителя. По шёпоткам посетителей и гулу экскурсий...
– Я проведу тебя, подожди! – Кир бросается в сторону. Наверное, всё понимает, по моему отрешённому лицу.
И я понимаю, да проведёт! Всё сделает, но уговорит, подкупит, нарушит... Но проведёт меня внутрь, чтобы было уж точно так, как раньше! Он просто сделает!
– Стой, не надо! – Успеваю схватить его за рукав. – Не надо! – Прикрываю глаза, делаю глубокий вдох и на выдохе продолжаю. – Ты и так достаточно сделал.
– Хочу поразить тебя, как и шесть лет назад, – Обхватив мои щёки ладонями, заставляет поднять лицо и, наклонившись, целует меня в нос.
– Ты уже поразил. Вернул мне меня. – Мягко улыбаюсь и обхватываю его руками за талию. – Спасибо. Кажется, я знаю, что должна делать дальше.
– В следующий раз я подготовлюсь лучше.
– Шесть лет назад наш совместный поход в музей закончился мужиками в балаклавах и нашим расставанием. Я так больше не хочу. – Отстранившись, заглядываю ему в глаза.
– Мы больше не расстанемся, я обещаю! – Порывисто привлекает меня к себе и повторяет. – Обещаю!
– Поехали в наш дом, – шепчу, уткнувшись ему в грудь.
Удивительно, но он слышит мои слова. А я чувствую, как его сердце стучит часто и резко.
Глава 37.
Любовь – это когда запретное становится необходимым
Кир
Мне кажется, Арина будто сдувается, когда заходит в дом. А я, наоборот, словно обретаю второе дыхание. Это же мой дом, моя территория. Дом, где я вырос, пахнет Ариной и это будоражит, срывает тормоза.
Привлекаю Арину к себе прямо у входа. Но она, неожиданно, вырывается.
– Я сейчас, – смущённо шепчет и исчезает в комнате.
Иду следом, замечая мелкие изменения. Пушистые тапочки, брошенный у входа пёстрый коврик. Картина на стене.
Останавливаюсь, всматриваясь. Через серые мазки ливня проступает мокрая крыша, и дрожит прилипший к окну кленовый лист. Таким одиночеством веет, что не по себе становится.
Захожу в гостиную. Привалившись плечом к откосу, с улыбкой наблюдаю, как Арина, сосредоточенно поджав губы, хлопает дверцами шкафчиков.
– Прости, у меня с едой не очень... – виновато сообщает, обернувшись ко мне.
– У нас горничная была...
– Она осталась, но мне одной неловко её напрягать. Рабовладелицей себя чувствовала. Яичницу будешь?
– Конечно!
Я сейчас всё готов съесть. А её саму – в первую очередь! У меня живот скоро такие рулады будет выводить, что неловко.
Смотрю, как Арина разбивает яйца в шкворчащую сковородку. И не понимаю, что не так. Будто ей неловко или вдруг застеснялась.
– Всё хорошо? – Спрашиваю на всякий случай.
Она выдаёт милую улыбку и отворачивается. Опять рыщет в шкафчике. Оттолкнувшись от стены иду к ней и беру со стола солонку – Арина стоит к ней спиной и не видит. Синяя солонка с серебряной крышкой. Была ещё такая же перечница, но её грохнул кто-то из моих друзей по пьяни лет десять назад. Отец так орал, когда вернулся с работы. Чихал от рассыпанного перца и орал!
Ловлю приятный когнитивный диссонанс. Это блин неописуемо! Прийти в свой дом, где ты вырос, где не был уйму лет и застать те же самые вещи. Но хозяйничает здесь она.
Странно и удивительно. Если так сходят с ума, то я не против.
Арина перехватывает солонку. Поднимает на меня глаза и у меня опять дыхание перехватывает.
– Спасибо. Это же твой дом...
Наши пальцы опять переплетаются, держим эту солонку. Вцепились в неё!
Наши руки нам не принадлежат, ведут себя, как дикие зверьки, тянущиеся друг к другу. И что бы там у Арины в голове не происходило, её ладони ей не подчиняются, так же, как и мои мне.
Смотрю в её глаза – зелёные, огромные, как два озера. И меня прошибает! Ей, и правда, неудобно. Стыдно хозяйничать в доме, который она до сих пор считает моим. И сейчас я ощущаю это одиночество, которое давило на неё несколько месяцев.
Ей же было плохо так, что хоть вой! И она жила здесь. В доме, где всё напоминало обо мне, о её прошлом ужасе, о трагедии, о моём отце. Да, наверное, пыталась сбросить с себя это одиночество, радовалась любой возможности выбраться в люди. Шаталась по интервью, заводила знакомства, улыбалась. А потом опять приходила сюда.
– Эта картина... – хриплю и веду шеей, – она твоя?
– Да, давно написала её. Когда жила с мамой.
Чувствую тепло её пальцев, сжимающих белый фарфор. И становится её отчаянно жаль, так что спазмом схватывает горло. Бедная моя гордая девочка, застряла между молотом и наковальней. Связанная обязательствами, обещаниями и детской попыткой мне досадить.
– Если тебя смущает, что лишила меня наследства, я только рад. Мне нравится приходить к тебе домой.
Арина вспыхивает, нижняя губа предательски дрожит. Она покачивает головой и в волосах опять вспыхивают золотистые блики. Так хочется провести ладонью по её голове, но я держу дурацкую солонку. Точнее, сжимаю пальцы Арины.
– Я гадко себя вела... Прости!
У меня внутри всё мертвеет. Почему-то я сразу думаю про парня, который за ней ухлёстывал. Гадкий белобрысый дятел. Неужели добрался до моей золотой девочки?
– Гадко вела себя? – Переспрашиваю, подняв бровь. Хмыкаю и бурчу отворачиваясь. – Я ему ноги сломаю... Подонок!
– Нет, что ты! Лев здесь не при чем! Я перед тобой виновата. – Опускает глаза.
– Ты только что спасла этому придурку ноги. – Выдыхаю и, немного стыдясь своей паники, пытаюсь обратить всё в шутку. – Я просто хочу быть с тобой. Здесь. Всегда.
Замолкаю. Боже, что я сейчас сказал? Будто я имел в виду, что мне нужен этот дом, а Арина, как довесок.
Арина собирается что-то сказать, но, сглотнув, не произносит ни слова. Смотрит на меня немигающим взглядом. А у меня под этим взглядом стремительно разгоняется сердце до бешеного ритма. Сейчас она что-нибудь скажет, в своём стиле. Типо, мне не нужен этот дом, не думай, что я здесь останусь...
И она, действительно, кричит:
– Яичница!
И я, разжав, наконец, пальцы, толкаю ручку сковородки, сдвигая её с конфорки. Арина припадает головой мне на грудь, сцепляет руки на моей талии, а я глажу золотистые блики. Я чувствую, как она вздрагивает у меня на груди – не пойму, плачет или смеётся. Но чувствую, как уходит напряжение между нами и начинается что-то новое, хрупкое и невероятно важное.
Её руки слегка дрожат, вцепившись в мою футболку:
– Ты знаешь, – наконец выдыхает Арина, её голос приглушён моей грудью, – я тоже хочу. Здесь. Всегда.
Эти простые слова, как контрольный в голову. Сметают всё.
Арина отрывается от меня, её глаза блестят:
– Ты же есть хотел, – дрожащим полушёпотом спрашивает.
– Передумал, – рвано выдохнув, впиваюсь в её губы и понимаю, что никакая сила меня сейчас не остановит.
Она цепляется за мои плечи и пах стремительно наливается тяжестью. Ловлю её стон, задыхаюсь и вжимаю в себя.
Она пропускает мне руки под футболку, скользит ладонями по спине, лаская кожу.
– Что ты делаешь со мной? – спрашиваю, наклоняясь к ней – мы сталкиваемся лбами и тяжело дышим друг другу в губы. – Я не смогу остановиться!
– И не надо, – она крепче вжимается в меня, выбивая из моей груди рык.
Я подхватываю её на руки. Маленькую, лёгкую, почти невесомую. Мы так и поднимаемся в спальню, стараясь не размыкать губ. Я знаю здесь каждую ступеньку, и только это спасает нас от травмы.
Мы оба сошли с ума!
Арина источает чувственность – оголённую, терпкую, грешную. Ставлю её на ноги перед кроватью, будто даю последний шанс – оттолкнуть, убежать.
Но нет! Она с вызовом поднимает подбородок и кладёт мои ладони себе на талию. Её взгляд – испуганный, шальной, зовущий – срывает у меня все клеммы. Шёлковая ткань скользит под моими пальцами, когда я медленно обвожу ладонями её бёдра, талию, грудь. Арина замирает, губы чуть приоткрыты.
– Ты уверена? – цепляю бретельку.
– Да, – выдыхает она.
Сдвигаю ткань с плеча, прижимаю губы к обнажённой ключице. Она вздрагивает, но не сопротивляется. Мои пальцы находят молнию на спине – металл холодный, но кожа под ним пылает. Медленно, мучительно медленно стягиваю платье вниз. Я, как долбанный мазохист пытаюсь продлить эту пытку. Платье ползёт по её телу, сбегает с плеч, с груди, с узких бёдер… Падает на пол бесшумным облаком.
Под ним – только шёлк нижнего белья и дрожь.
Я кладу её на кровать, придерживая за шею, будто она хрустальная, но в следующее мгновение уже не могу сдерживаться. Придавливаю весом, чувствуя, как она податливо прогибается в талии, раздвигает ноги, подпуская ближе, теснее, вплотную. Отстраняюсь лишь на секунду – срываю с себя футболку, расстёгиваю ремень. Руки скользят под тонкие кружева, срывают их одним движением.
– Хочу видеть тебя всю… – голос хриплый, будто простуженный.
Дышу тяжело, как подросток, впервые увидевший голую женщину. Глажу её плоский живот, маленькую грудь, розовые соски. Она стыдливо прикрывает лобок, но я отодвигаю её руку.
Она открывается, и я вижу, как её колотит. От страха? От желания? Не бойся, моя маленькая! Снова склоняюсь к ней, целую губы, шею, впадинку над ключицей. Приникаю к груди, обвожу языком сосок, втягиваю его в рот – слышу тихий стон. Вторую грудь ласкаю пальцами, сжимаю, играю, пока он не становится твёрдым.
Арина была запретом – недосягаемым, греховным. Я даже фантазировать боялся, а теперь... Теперь она моя.
Это осознание рвёт мне крышу.
Я должен быть нежным, но внутри бушует шторм. Каждое прикосновение к ней, как удар током. Она вся передо мной: беззащитная, раскрытая. Её кожа – шелк, нежнее простыней под нами. Рисую узоры на плечах, спускаюсь ниже, чувствуя, как её тело отзывается на каждое прикосновение.
– Я верю тебе. Навсегда... – Её голос срывается.
– Моя, – сжимаю её запястья. – Только моя.
Кровь бьёт в висках, член пульсирует от напряжения. Никогда не тратил столько времени на прелюдию – обычно мне хватает приказа, позы, быстрого обладания. Но сейчас… Сейчас всё иначе.
Особая ночь. Особая женщина.
Рисуя цепочку поцелуев на её теле и чувствую, как напрягаются мышцы под моими губами. Ещё ниже – провожу языком по внутренней стороне бедра, медленно, почти до колена и обратно. Арина задерживает дыхание, когда я наконец касаюсь её клитора – сначала лёгким движением, затем вбираю губами полностью.
– Не надо… – она ахает, дёргается, но её протест тут же растворяется в тихом стоне.
Я не останавливаюсь.
Её дыхание становится чаще, прерывистее. Руки то сжимаются в кулаки, то впиваются в простыни. Потом пальцы запутываются в моих волосах, притягивая ближе. Чувствую, как её тело содрогается – сначала лёгкая дрожь, потом судороги, и наконец её выгибает дугой. Со сдавленным стоном она до боли стискивает прядь моих волос, а затем обессиленно опускается на кровать.
Глаза Арины подёрнуты поволокой, на губах – лёгкая, чуть смущённая улыбка. Видеть её такой – чистый, ни с чем не сравнимый кайф.
Меня накрывает волной нежности. Целую её лицо, скулы, губы, продолжаю ласкать пальцами, чувствуя, как она снова отзывается на прикосновения. Но терпение уже на нуле – в паху всё гудит, пульсирует, требует её.
Приподнимаюсь, сбрасываю брюки, стягиваю боксёры. Член твёрдый, будто налитый свинцом, аж подрагивает от напряжения. Ловлю её взгляд – всё ещё мутный, беззащитный.
– Пожалуйста, будь нежным… – шепчет Арина, когда я упираюсь в неё головкой.
Чёрт.
Так и рвусь войти сразу, до упора, но сдерживаюсь. Вхожу медленно, чувствуя лёгкое сопротивление. Она вздрагивает, глаза мгновенно проясняются, но я уже не могу остановиться. Только замедляюсь, двигаюсь плавно, пока она не расслабляется.
А потом… потом срываюсь.
Теряю контроль, вгоняю в неё глубже, быстрее. Её стоны сливаются с моим хриплым дыханием. Руки впиваются в её бёдра, оставляя следы. Всё плывёт – комната, мысли, время.
И когда она внезапно сжимается вокруг меня, крича в подушку, я окончательно теряю голову.
– Арина… – рычу, в последний раз дёргаясь в ней, и мир взрывается белыми искрами.
Глава 38.
Утро после – тишина вместо диалога, простыни вместо партнёра, вопросы вместо реплик
Арина
Просыпаюсь от яркого света. Он слепит даже сквозь прикрытые веки, греет щёку.
Потягиваюсь на кровати. В груди ноет сладкое томление, к щекам приливает жар при воспоминании о том, что было ночью. И неловко, и хорошо... Не открывая глаз забрасываю руку на соседнюю подушку и ловлю только прохладную ткань.
Еще не понимая ничего, спросоня еложу рукой, словно надеюсь зацепить тёплое тело. В недоумении распахиваю глаза и привстаю на локти. Кира нет!
Отбросив с лица спутанные волосы оглядываюсь по сторонам. Не могло же это мне присниться! Хватаю телефон – пусто, ни сообщения, ни пропущенных звонков.
Я разочарована. По-другому представляла себе своё пробуждение. И хотелось бы мягкой нежности, шепотков в ухо и признаний. Ночью Кир рухнул, как подкошенный и сразу заснул. Точнее, не сразу.
Обнял меня одной рукой, прижал к ещё влажной груди и коротко выдохнул в висок:
– Я не верю!
И застыл с пьяно блуждающей по лицу улыбкой.
Я так и заснула, слушая, как постепенно выравнивается его дыхание и успокаивается бешено колотящееся сердце. И мне было хорошо и уютно в кольце из его рук. А теперь чувствую себя, словно голая. И почему-то становится холодно. Очень.
А ещё обидно.
Придерживая простынь на груди и путаясь в складках ткани, бреду в ванную.
Смотрю на себя в зеркало – губы искусаны, Глаза опухли и покраснели – я забыла вчера снять линзы. Осматриваю себя – на бедрах несколько смазаных следов крови. Не привиделось...
Стоя под упругими струями воды опять вспоминаю поцелуи, прикосновения. Жар опять обхватывает тело, даже воздуха в душевой кабине становится мало.
Кир, куда же ты делся?
Нарочито долго привожу себя в порядок, в надежде, что когда выйду – он будет ждать меня с булочками и кофе. Или букетом цветов. Или просто будет ждать. Без всего! Но будет!
Выхожу, поправляя на груди халатик с буквой R. Я и для Кира такой видела, наверное, он носил его когда-то... Это же и его дом.
Но только в спальне тихо. Только шорох листьев по стеклу и... Звук отдвигаемой мебели на первом этаже.
Забыв обо всем, птицей лечу на лестницу. Босиком прыгаю по ступеням.
Горько вздыхаю, когда на меня, подняв голову, удивлённо смотрит приходящая горничная со шваброй в руках.
– Доброе утро, – улыбается она мне. – Если хотите, я завтрак приготовлю.
– Не надо, – запахиваю халатик поглубже. Я кофе попью.
Понуро тащусь к кофеварке с трудом сдерживая слёзы. Последняя надежда рассеялась, как дым. Кир меня бросил. И не будет мне совместного пробуждения, милого завтрака и других составляющих одуряющего утра моей новой жизни.
– Там записка на столе... – сдавленно говорит горничная, ныряя шваброй под пузатый деревянный комод.
– Что?
Я оживаю за долю секунды. Будто черно-белая картина вмиг расцветает разными красками.
Бросаюсь к столу. И хватаю клочок бумаги.
Не хотел тебя будить. Нужно позаботиться о бабушке.
Оседаю на стул и, немного стыдясь своего жеста, прикладываю к губам записку. Какая я эгоистка. Забыла о маме, о бабушке Кира. Свихнулась со своими дурацкими представлениями. И Кир даже сообщением меня тревожить не стал.
Интересно, он спал сегодня? Может быть сразу и уехал, чтобы не напрягать мою маму?
Бегу обратно в спальню, где бросила свой телефон и только слышу, как горничная кричит мне в спину.
– Вы же кофе хотели?
Да плевать мне на кофе! Я умру, если не услышу сейчас его голос.
Только вместо родного «привет», я слышу механическое «абонент временно недоступен или находится вне зоны действия сети».
О господи! Что же произошло? В груди свербит плохое предчувствие.
Мне страшно звонить маме – она-то явно в курсе. Долго собираюсь с духом, прежде чем снова взять в руки телефон. Не хочу слушать нотации. Уже представляю, как она заведётся!
Выдыхаю несколько раз. И... Набираю Данила.
– Арина, – хриплый удивлённый голос в трубке. Наверное, я его разбудила. – Все хорошо?
– Данил, скажите, скажи... – Я до сих пор не знаю, как обращаться к практически своему отчиму. Вообще, я ему первый раз в жизни звоню. И телефон его у меня сохранился только потому, что год назад он поздравлял меня с днем рождения. Занесла на всякий случай. – Кирилл был у вас?
– А... – шорох ткани, скрип. Точно разбудила, он встает с кровати. – Сейчас подожди.
Бесконечно долго слушаю, как он идёт на кухню. Там идти два метра, но это кажется вечностью. Стук – наверное, прикрыл дверь, чтобы не будить мать.
– Слушай, Арина... – шепчет в трубку. – Тут такое было.
Охаю, сердце падает в пятки.
– В общем, Зое Михайловне плохо стало, я скорую вызвал. Светлану валерианкой всю ночь отпаивал...
– Почему ты мне не позвонил? Мне? – чуть не кричу в трубку.
– Ну дак, врачи позаботятся. У тебя свои дела... – понимающе хмыкает. – Не хотел бы я, чтоб мне мешали.
– Кир-то был?
– Конечно. – Так и вижу, как он с недоумением пожимает плечами. – Приехал ещё ночью, хотел бабулю домой отвезти. Но как раз скорая приехала, он с ними...
Устало потираю свободной рукой висок. Почему у нас с Киром не всё, как у людей? Всё через какое-то корявое место, которое и называть-то нельзя!
– Данил! – слышу на фоне голос матери. – С кем ты? Это она? Ну-ка дай мне трубку!
– Света, перестань...
– Совсем обнаглела, со своим хахалем еще и свою обузу на нас складывать! Если бы эта старуха у нас умерла?
– Ничего не случилось ведь. Парень с ней уехал, не начинай!
Нажимаю отбой и невидяще смотрю в одну точку. Мама умеет испортить настроение даже на расстоянии. Я понимаю, она думала, что я её не слышу, но от этого не менее больно. Дожила до того, что с ненавидимым мной прежде Данилом мне проще общаться.
В какой она больнице? Не успела спросить у отчима... А перезванивать сейчас – плохая идея.
Сама найду!
Быстро открываю шкаф, щелкаю плечиками с одеждой и переодеваюсь в джинсы с футболкой.
Несусь вниз, нужно ещё вызвать такси. Только куда? Целый автопарк под окнами, а я так и не научилась водить! Бездарно тратила время... Опять становится стыдно за себя, но сейчас не время предаваться сожалениям.
Выбегаю на дорогу, чтобы вышло быстрее. На ходу открываю приложение для вызова такси.
– Арина!
Оборачиваюсь. Упершись взглядом в телефон, не замечаю, что у ворот стоит машина Льва. Он сам, открыв водительскую дверь смотрит на меня с изумлением.
– Что с тобой? Чем-то помочь?
– Да, пожалуйста, – лепечу. – Мне нужно в больницу. Только я не знаю в какую...
Глава 39.
Остерегайся тех, чья ярость холодна, как лёд. Они не прощают – они рассчитывают
Арина
– Не паникуй, найдём. – Выслушав мой сбивчивый рассказ, Лев произносит фразу с той ледяной уверенностью, которая мне всегда в нём нравилась.
Спокойствие Льва, которым он всегда будто нашпигован, передаётся и мне. Бегать, как безголовая курица, конечно, глупо. Я прямо нуждалась в чётком контроле и холодном человеке рядом.
Лев выворачивает на трассу. Машина послушно вливается в поток.
– Пока едем, открывай контакты и обзванивай, спрашивай, поступала ли Ромашина...
Машинально киваю, доставая телефон.
– Она не Ромашина. Чёрт, фамилию не знаю ведь. – Бормочу еле слышно.
– Оу, – удивлённое. – Фамилию бабушки не знаешь?
– Она не моя, – замолкаю и невидяще смотрю в экран смартфона.
Как ему сказать-то? В суете не подумала о том, что на самом деле я некрасиво поступаю с человеком. Он ухаживал за мной, надеялся на что-то, а я... Заставляю его везти себя к своему любовнику. Дичь какая-то!
Нервно потираю экран смартфона о джинсы, будто это поможет мне собраться с мыслями.
– Лев, в общем... Это бабушка моего брата, который Кирилл... Он мне не брат, и так вышло, что... В общем, он в больнице со своей бабушкой, а я должна быть рядом...
Окончательно путаюсь в своих речевых конструкциях. Они звучат фальшиво и глупо. Лев молчит, и эта тишина давит сильнее любых слов.
Набираю воздух в лёгкие и произношу уверенно и резко, будто прыгаю в холодную воду.
– Мы с Киром вместе теперь. Прости.
– Чего? – от неожиданности Лев выкручивает руль, и где-то сзади раздаётся визг тормозов и громкий взбешённый сигнал.
– Лев, ты очень хороший и обязательно встретишь...
– Ты охренела?
От неожиданности захлопываю рот и испуганно моргаю. Это что-то новенькое. Лев всегда такой воспитанный и тактичный.
– Блядь!
Никогда я не слышала, чтобы он орал и матерился. Никогда!
Я пытаюсь сказать что-то, что смягчит удар, но Лев уже бьёт кулаком по рулю, резко прижимаясь к обочине. Пыль поднимается облаком, оседая на стёклах.
Звук включенной аварийки тикает, как бомба с часовым механизмом. Я сижу ни жива, ни мертва. Боюсь сказать хоть слово. Я таким его никогда не видела.
Лев, наклонив голову, зло ерошит волосы и поворачивается ко мне.
– Ну-ка повтори, что ты сказала?
– Мы с Киром... – блею робко.
– Сука! – обрывает меня и опять обхватывает голову.
Ошалело смотрю на него. Ну да, можно расстроиться, но не так же! От его отчаяния чувствую себя виноватой, будто жестоко обманула человека. Безжалостно растоптала его мечты в клочья. Я ведь дала ему повод надеяться на что-то. Мы даже целовались.
– Прости...
– Заткнись, дура! – наставляет на меня палец. Я вижу, как трепещут от гнева ноздри. – Ты хоть понимаешь, что ты творишь? Ты с моей жизнью играешь!
– Я не думала, что тебе это доставит такую боль.
Прикрыв глаза с шумом выдыхает, чтобы успокоиться.
– Прости, детка... Прости. – Хватает меня за руку. – Я переживаю за тебя. Это же блажь какая-то. То он тебе брат, то не брат... Ты сама говорила, что он бабник и непоследовательный.
Мучительно пытаюсь вспомнить, когда я обсуждала со Львом моральные качества своих якобы родственников и не могу.
– Я не...
– Мы же с тобой идеальная пара, понимаешь? Я тебя давно заприметил, обхаживал. Думал, вот она – настоящая, скромная, идеальная...
– Лев, так вышло. Я не могу себе приказать. – Силюсь выдернуть руку из его цепких пальцев, но он прикладывает мою ладонь к губам.
– Арина, ты должна быть моей. Я не смогу без тебя! – Шепчет горько.
У меня внутри все переворачивается от жалости. Какая же я дрянь! Мерзкая, пакостная эгоистка. Использовала парня, чтобы прикрыть дыру в груди, через которую со свистом уходил воздух. А, как только он стал мне не нужен, тут же дала от ворот поворот. А он всегда был рядом, всегда помогал. Даже сейчас везёт в больницу, хотя не должен этого делать.
– Лев, мне так жаль. – На глаза наворачиваются слёзы. – А я не смогу без него...
Лев отрывается от моей ладони и смотрит меня с таким выражением, будто я только что ударила его ножом в спину. Отпускает мою руку.
– Было у вас с ним что-то… пока ты мне улыбалась? – голос у него низкий, хриплый, будто сдавленный.
Я медленно киваю.
– Да…
Тишина.
Лев замирает на секунду, его пальцы сжимаются на руле так, что костяшки белеют. Он резко выдыхает, будто пытаясь сдержать вспышку ярости, включает поворотник, снова выезжая на трассу.
