Текст книги "Красивый. Наглый. Бессердечный - 2 (СИ)"
Автор книги: Кира Туманова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)
Взгляд Льва, как сверло, буравит насквозь. И эта ладонь, скользящая по столу, накрывающая мою руку, сжимающая запястье… Нож со скрежетом падает на тарелку.
Лев привстает, не отрывая глаз, подносит мою руку к лицу, и вот уже его губы обжигают кожу. Целует каждый палец, медленно, демонстративно, словно репетирует страсть для сцены. А меня передергивает, хочется вырваться.
Неприятно. Неудобно. Никаких бабочек, только тяжесть. И стыдно, оттого, что он, черт возьми, это чувствует.
Звонок телефона звучит, как спасение! Выдергиваю руку и хватаю трубку, не глядя.
– Извини, – кривлюсь в подобии улыбки и отвечаю.
– Арина, привет. Нам нужно поговорить… – Хриплый, сорванный голос, от которого сердце кувыркается в пропасть, обрывается и снова взлетает к горлу, заставляя задыхаться.
Лев хмурится, прожигая меня взглядом. Нужно встать, уйти, чтобы говорить спокойно. Но я не могу.
Я не в силах одновременно выдержать этот голос, вызвавший бурю внутри, и тяжелый взгляд напротив.
– Привет, – шепчу в ответ. – Я слушаю.
– Арина, понимаю, как это прозвучит, но… ты не моя сестра.
Внутри меня – хаос. Что-то болезненно бьется, колотится, ломая ребра изнутри.
– Кто это? – Лев вскидывает бровь, в глазах – любопытство и… подозрение?
Пересыхает в горле, слова застревают, как ком.
– Откуда такая информация? – Стараюсь говорить ровно, сухо, официально, но голос дрожит.
– Мне бабушка сказала… Вернее, я нашел свою бабушку. Она говорит, что моя мать родила меня от другого. То есть, ты как бы дочь моего отца, а я – нет. То есть, я не сын, а ты – дочь. – Кир тяжело вздыхает. – Прошу тебя, давай сделаем тест ДНК. Это важно!
Я жмурюсь, впиваясь ногтями в телефонную трубку. Бабушка ему сказала?! Звучит, как полный бред.
– Ты пьян? – выдыхаю в трубку.
Взгляд Льва становится тяжелее, давит, требует. Он молчит, но я чувствую его напряжение.
– Арина, это важно, – голос в трубке звучит отчаянно.
– Да, конечно, очень важно, что ты решил мне позвонить и сказать эту чушь именно сейчас! – Огрызаюсь, чувствуя, как предательски дрожит подбородок.
– Я могу перезвонить позже…
– Не нужно! – выпаливаю резко.
Лев берет со стола мою руку. Не целует, просто держит. Крепко. Так, что кости ноют. Смотрит прямо в глаза, и в этом взгляде – смесь злости и ревности.
– Кто это, Арина? – вкрадчивый вопрос режет, как бритва.
– Ошиблись номером, – вру, глядя ему в глаза.
– Да? – Он не верит. Я это знаю.
Лев чуть наклоняется вперед, и его дыхание опаляет мое лицо.
– Положи трубку, Арина. Сейчас же.
Внутри все протестует. Хочется кричать, убежать, рассказать… Но я боюсь. Боюсь этого взгляда.
– Хорошо, – шепчу я, сломленная.
Сбрасываю звонок. Экран гаснет. В тишине слышно только мое сбивчивое дыхание и тихое, торжествующее дыхание Льва. Я чувствую, как он расслабляется.
– Кто это был? – Повторяет он, уже мягче.
Я молчу.
Лев берет мой телефон, легко, непринужденно. Пролистывает журнал вызовов, останавливается на номере, который только что видела я.
– Кир Рейгис, – читает имя контакта. – Твой брат? Что ты так разволновалась?
– Да так, просто... – пожимаю плечами. – Кажется, он напился. Нёс какую-то чушь. – Вздыхаю. – Про бабушку.
Да, именно так. Мне позвонил брат и говорил про бабушку, ничего особенного.
– Он тебя раздражает? Мне не нравится, когда тебя кто-то раздражает.
– Нет, всё в порядке. – Стараюсь улыбнуться, хотя мне не нравится, что Лев держит в руках мой телефон.
– Пожалуй, я его удалю. Нечего тебя расстраивать, на тебе лица нет.
– Нет! – вскидываюсь.
Но, мило улыбаясь, Лев нажимает кнопку. И Кир исчезает, словно ничего и не было. Словно не было этой новости, этого голоса.
Лев кладет телефон обратно на стол. Его пальцы гладят мое запястье, там, где он только что сжимал его до боли.
– Все хорошо, Ариночка.
Внутри – пустота, и только на дне этой пустоты медленно зреет страх.
Вновь склоняюсь над бифштексом, а глаза щиплет от глупой обиды. Ничего ведь не случилось. Лев всё сделал правильно – давно пора было удалить Кира. Как наркоманка я несколько раз в день заходила, чтобы проверить, когда в последний раз он был в сети. Пора заканчивать с этим!
Хорошо, что он удалил контакт, сама бы я не решилась. Но почему-то неприятно, будто без моего согласия удалили часть меня.
Тоскливо так, словно внутри меня выцвели все чувства. Как на старом негативе. Даже плакать хочется. Ещё не хватало при нём разрыдаться!
– Давай музыку включим? – А вот Лев сидит расслабленный, даже умиротворенный.
– Не надо, – слова даются с трудом. – У меня голова болит… – Прикусываю губу, собираясь с силами, словно перед прыжком в бездну. – Ты… Ты спрашивал, стоит ли тебе уйти? – Поднимаю на него глаза.
Лев вытягивается, как струна, смотрит в упор, изучающе, словно видит меня впервые.
– Да? – в его голосе – ледяная сталь.
– Да, – кладу нож на стол, и звук этот кажется оглушительным. Выпрямляюсь, насколько это возможно. – Я хочу побыть одна. Пожалуйста…
Лев резко хватается за нож и вилку, крепко зажимает их в кулаках. Потом аккуратно укладывает их на салфетку, будто нет ничего важнее порядка в столовых приборах.
– Не подумай ничего плохого, – торопливой скороговоркой добавляю, боясь его обидеть. – Правда, это всего лишь мигрень.
– Без проблем, – произносит медленно. – Я же сказал, буду ждать сколько угодно. Только дело не во мне, правда? – В его голубых глазах едва уловимая насмешка. – Твой братец расстроил тебя. Хорошо, что я его удалил, правда?
– Всё, нормально, – пытаюсь улыбнуться, а внутри все дрожит, вот-вот разлетится на осколки. – Завтра увидимся, правда?
Что я делаю? Наверное, я мазохистка?
Провожая Льва, получаю сухой поцелуй в щёку. Смотрю, как он садится в машину, и наблюдаю, как на тёмной дороге исчезают красные огоньки габаритных огней.
Кутаюсь в шарф, наброшенный на плечи и грустно поворачиваю обратно к дому. Вот я опять одна...
Что со мной происходит? Почему Кир всегда врывается в мою жизнь и переворачивает всё с ног на голову? Почему бы ему не позвонить сейчас?
За спиной шорох шин по гравийной дороге. Схожу на обочину и, обернувшись, прикрываю глаза от яркого света фар.
Машина притормаживает рядом со мной и я невольно шарахаюсь. Окошко водителя приоткрывается.
– Девушка, это дом Рейгиса? – не вижу лица, только мужской голос.
– Да... – блею испуганно. Господи, кого это ещё принесло?
– Кириллу Станиславовичу, передайте, пожалуйста. Дозвониться не можем никак.
Не успеваю ничего сказать, как мне протягивают коробку. Обычную, пластиковую. Я в таких на работе когда-то хранила сменную обувь.
Инстинктивно вытягиваю руки и с удивлением наблюдаю, как ещё одни кроваво-красные огоньки исчезают вдали.
Глава 32.
Ночь кажется бесконечной, когда сердце живёт новым днём
Дома я бросаю коробку на банкетку в прихожей. Стараюсь не смотреть в её сторону. Вряд ли там что-то полезное. Скорее всего какая-нибудь дребедень от бывших дружков Кира.
Заглянуть ужасно хочется, но чуть ли не бью себя по рукам. Не моё дело!
Достаю стыдливо спрятанные за рядами модельной обуви тапочки с заячьими ушками и с наслаждением опускаю в них ноги.
Шлёпаю на кухню и грустно смотрю на неубранный стол. Завтра уже ничего не будет мне напоминать о неудачном ужине, прислуга всё вычистит. Жаль, что горничная не может так же качественно убрать у меня в голове.
Проснуться бы завтра в своей кровати, в нашей старенькой квартире, где пахнет пылью и деревом. И чтобы мама жарила пирожки на кухне, а в телефоне уже ждало сообщение от верной Таньки: «Ну что, какие планы на сегодня?»
Шесть лет назад казалось, что вся жизнь впереди. Что я стану красивой, богатой, и у меня будет тридцать пар дорогой обуви. У меня всё это есть, но я одинока, как никогда прежде!
Долго ворочаюсь, пытаясь свить комфортный кокон из одеяла, но не могу уснуть. По привычке рука тянется к телефону, хочется проверить, в сети ли Кир. Меня этот нехитрый ритуал как-то поддерживал на плаву. Иногда тыкала в контакт брата и смотрела время его захода в мессенджер. Он где-то есть, я не одна. И меня это успокаивало.
Вспомнив, что Лев лишил меня и этого, опять злюсь. Мозгами понимаю, что давно нужно отвыкнуть от наркотика по имени Кир, но гадко от того, что позволила Льву распоряжаться своим телефоном.
Почему я такая бесхребетная и пугливая? От того, что одна? От того что так отчаянно хочу кому-то поверить и довериться?
Нет, так больше нельзя! Нужно что-то делать. Иначе я просто сойду с ума.
Крадусь вниз тихо, будто я не в своём доме, а пробралась в чужой. Мне хочется подышать свежим воздухом.
В прихожей, в полумраке, ждёт коробка. Остановившись у дверей, смотрю на неё, как на змею, свернувшуюся кольцами. Последняя весточка моей первой запретной любви. Ужасно хочется посмотреть!
Рука сама тянется к крышке, но я отдёргиваю её. Нет! От Кира не стоит ждать приятных сюрпризов. Только всё равно смотрю на коробку, как завороженная. Сквозь полупрозрачные стенки рассматриваю острые бумажные уголки.
Так это документы! Наверное, юрист передал. Явно, меня это тоже касается.
Руки всё равно дрожат, когда я снимаю крышку. С удивлением кручу в руках квадратик пожелтевшей фотографии, с которой на меня смотрит грустная женщина. Совсем юная.
– Красивая... – задумчиво шепчу, откладывая портрет в сторону.
Поверх пожелтевших бумаг лежит свежий листочек, выдранный из простой школьной тетрадки в клетку. Свернут пополам.
Неспешно беру листок в руки и разворачиваю.
«Дорогой сын. Думаю, я имею право так тебя называть. Надеюсь, ты тоже сможешь говорить обо мне «отец». Я знаю, что мне осталось недолго, и хотел кое-что тебе рассказать...»
Чуть не роняю бумагу из рук, прочитав начало. Что это? Наш отец?
Во рту пересыхает, и я впиваюсь взглядом в расплывающиеся перед глазами строчки. Пропускаю все о душевных терзаниях Станислава Эдуардовича, который переживал, что не может поговорить с сыном лично, пытаясь скорее перейти к сути.
«…Правда в том, что… я не твой родной отец. Я уже перестал обвинять твою мать... Хотя было время...»
О господи!
Прижимаю к губам ледяные пальцы. Несколько раз бегаю глазами по тексту, пытаясь осознать смысл. Как не отец? Но этого же быть не может!
Глаза заволакивает пеленой, но я всё равно боюсь отвести взгляд от письма, словно буквы могут исчезнуть, раствориться в воздухе.
«Не отец» – перечитываю снова и снова. И маленькая чёрточка поверх прописной буквы «т», словно кирпичик – надежный, четкий и понятный.
Зажав письмо между коленями сижу какое-то время крепко зажмурившись, боясь поверить в то, что увидела.
Не может быть! Это какая-то ошибка!
Моргаю несколько раз и вновь впиваюсь взглядом в строчки. Бегаю пальцем по ним, стараясь не умереть от волнения. Сердце сейчас разорвёт грудную клетку.
«... Ты родился семимесячным... Очень переживал потерю Лизы... Тебе было три года, ты сильно болел, и знакомый врач сказал... Тогда у меня и появились подозрения... Я и подумать не мог, ты не представляешь, что со мной творилось!..»
Переживаю боль своего отца, как свою. Он получил огромную порцию шока, обиды и недоверия от новости, что любимая женщина его обманула. Уж я-то знаю, что такие сюрпризы бьют по голове крепче обуха топора. Всю жизнь его грызли внутренние демоны, разрывался между ненавистью, обидой, любовью и долгом.
«...В тот день всё и случилось. Я был сильно пьян... Я даже не помнил, как зовут ту девушку... Меня отмазали высокопоставленные друзья и мне стыдно до си пор... Я не знал, что у нашей связи были последствия... Не перестаю корить себя за это...»
Не выдержав, вскакиваю. Перед глазами бледное лицо матери. Кто бы мог подумать, что она стала случайной пешкой на доске, где разыгрывалась семейная трагедия. Она просто оказалась не в том месте и не в то время.
Стыдно, больно, грязно...
Следующие абзацы мне немного знакомы, они о том, как моя мать узнала Станислава Эдуардовича и пришла в больницу. Перескакиваю эти строчки.
«Кир, я не хотел, чтобы ты знал о том, что я сделал с матерью Арины. Я всегда хотел быть примером для тебя. Если бы вы общались с Ариной, правда выплыла бы наружу»
Зажав письмо в руке, встаю и вжимаюсь мокрой от слёз щекой в своё кашемировое пальто.
Мне всегда казалось, что Станислав Эдуардович отлит из стали. Не могла представить, что под каменной маской бушуют настоящие страсти. Человек любящий и ненавидящий своего сына одновременно, сломал наши жизни, чтобы не посадить пятно на свою репутацию.
Усилием воли заставляю себя сесть и дочитать. Мир и так порядком пошатнулся, я уже не боюсь погибнуть под его руинами.
И предчувствие не обманывает меня. Станислав Эдуардович считал меня рохлей и неудачницей, настолько неприспособленной, что готов был отдать мне всё, лишь бы я как-то выжила.
Переписать на меня наследство – отличный ход, чтобы заглушить чувство вины перед моей матерью и потешить самолюбие.
«...Кир, я дал тебе образование, связи и дорогу в жизни. Ты сильный, она – слаба. Ты справишься, она – вряд ли. Пропустим вперед девочек, правда?»
Возможно, мне было бы обидно. Но сейчас не тот момент.
Внутри меня происходит настоящая генеральная уборка. Все грязные и запретные чувства, которыми я тяготилась, словно смываются мощной волной откровений. Пелена спадает с глаз, и мир вокруг обретает новые краски – такие, какими они были на самом деле.
Я мечусь по прихожей с письмом в руках, лихорадочно размышляя, что же теперь делать.
Боже мой, я бы отдала сейчас целую декаду своей жизни ради одного лишь номера телефона Кира.
Позвонить ему – вот единственное, что важно. Рассказать всё, как есть. Кажется, если не услышу его голос прямо сейчас, если не почувствую тепло его объятий, я просто перестану существовать.
Натягиваю пальто на дрожащие плечи, вызываю такси, и, как автомат, диктую мамин адрес. Если сейчас же не увижу её, если не выговорюсь хотя бы ей… я точно не доживу до утра.
Глава 33.
Делай, что должен, и будь что будет, даже если это кажется безумием
Кир
– Кирюша, ты куда? – дребезжит бабуля, вытирая руки полотенцем.
– Я быстро, скоро вернусь.
Срываю куртку с вешалки так резко, что слышен треск разрываемой ткани. Кажется, оторвал петельку.
Не важно! Прыгаю в одном кроссовке, пытаясь нацепить второй на ходу.
Я должен что-то делать. Я не смогу теперь спать, есть жить. Я вообще ничего не смогу!
Арина где-то с другим мужиком, а я здесь. Я знаю всё, но как ей сказать?
– А я ещё чай заварила, может будешь? На дорожку... – Бабка хитро прищуривается.
– Некогда! А, стой, подожди...
Как был, в одном кроссовке лечу на кухню и перекрываю газ. Ну его на хрен, ещё взорвет нас.
В прихожей щелкаю предохранителями. Вдруг начнет гладить что-нибудь, с неё станется. Вон какая активная!
Бабуля смотрит на меня, поворачивая голову влево и вправо, как флюгер. Обиженно поджимает губы.
– Думаешь, я совсем чокнутая? Хоть свет мне оставь.
Словно очнувшись, смотрю на неё. Чёрт! Так нельзя!
Наклонив голову, жестко потираю руками лоб. Чего с ней делать-то? Она же как ребёнок!
Задумавшись смотрю на бабулю. С собой взять?
– Все, собирайся. Вместе поедем? – хватаю её плащ, перекидываю его через плечо. Подойдя к ней сзади, развязываю фартук.
– Куда? – оборачивается и хлопает глазами.
– Потом узнаешь.
Пока Зоя Михайловна неторопясь продевает руки в рукава, я переминаюсь за ее спиной.
У меня внутри целая смесь эмоций, от ужаса до надежды. Быстрее! Чего она еле-еле тянет. Еще вниз будет спускаться целую вечность.
Мне кажется, если остановлюсь, то сердце не выдержит – порвётся, как та петелька от переполняющих его чувств.
Сейчас меня гонит вперед адреналин и желание рассказать всем о том, что я узнал пару часов назад. Тайна распирает меня, желает вырваться наружу.
Арина сейчас с каким-то мужиком, я это четко понял. И нет ничего тупее, чем заявиться к ней и орать под окнами «я твой брат, мне бабушка сказала».
При мысли о том, что она в обнимку с этим гондоном будет стоять у окошка и смеяться, внутренности перекручиваются, как белье в центрифуге.
У неё там романтик, а я... Что ж. Посмешищем я точно для них не стану! Единственный выход – ехать к Светлане Сидоровне. То есть Светлане Сергеевне.
Сидя в такси пропускаю мимо ушей жалобы на то, что так нельзя, что в гости так не ездят, нужно купить торт и цветы.
А у меня внутри всё горит, пожар настоящий! Какой на хрен торт!
Может и лучше, если Зоя Михайловна поедет со мной. Мать Арины больше поверит свидетелю, чем мне.
Я помню дом и обосанный кошками подъезд, и дверь квартиры. Так, будто это было вчера.
– Зоя Михайловна, поторопись!
– Нас ждут что ли ко времени?
– Да, ко времени! Я так потерял шесть лет. Давай, каждая секунда на счету.
Почему-то мне кажется, стоит рассказать всё матери Арины, как всё встанет на свои места. И молюсь всем богам, чтобы она не переехала. Чтобы она была дома.
О Светлане Сергеевне воспоминания у меня не самые лучшие. Нашу перепалку в больнице, когда она готова была задушить меня капельницей, мне не забыть.
Интересно, Светлана Сергеевна узнала моего отца? Не хотела наших отношений с Ариной потому что считала нас родней? Или я ей просто неприятен?
Обгоняю Зою Михайловну на пару пролетов. Сердце колотится так, что дышать трудно, и это не из-за того, что я прыгал через ступеньку.
Делаю глубокий вдох перед дверью, чтобы успокоиться.
И помню, как Арина стояла около этой двери – маленькая, взъерошенная в огромных очках с толстыми линзами. Тряслась, но гордо расправляла плечи, готовая сражаться до последнего за правду, в которую она верит. Я её ненавидел тогда, и восхищался одновременно. Надо же, такая хрупкая физически и такая несгибаемая! Как Жанна Д`Арк.
Какой я был идиот тогда! Какая она дура сейчас! Почему не могла меня выслушать? Сейчас все было бы по-другому.
А если нет? Меня обдаёт холодом при мысли, что, возможно, Арине всё равно. Брат-не брат... У нее новая жизнь, поклонники, деньги...
Слышу, как шаркает Зоя Михайловна, тихо ругается на вонь и ступеньки. И это немного приводит меня в чувство. Отступать некуда. Не сделаю сейчас, буду жалеть об этом всю жизнь!
Дрожащим пальцем слегка нажимаю на кнопку звонка. Тишина.
Жму сильнее, раздаётся гадкий трезвон, от которой у меня желудок подскакивает к горлу от волнения. За дверью тяжёлая поступь мужских шагов.
Дверь распахивается. На пороге мужик. Здоровый и мощный. В трениках и белой майке, резиновых сланцах на босу ногу.
Смотрит на меня, с хрустом почёсывает щетину.
Я не ожидал, что здесь живёт какой-то хрен. У Арины не было отчима, насколько я знаю. Мать ее одна воспитывала.
Схватившись за дверное полотно прикрываю дверь, смотрю на номер. Снова распахиваю. Вроде не ошибся.
– Э-э-э, – тяну растеряно. – Светлану Семёновну... То есть, Сергеевну бы мне.
Вытягиваю шею, стараясь разглядеть, что у мужика за спиной. А он с таким же удивлением смотрит на Зою Михайловну, которая запыхавшись, становится рядом со мной.
– Она дома?
– Да, проходи. – Мужик подвигается, освобождая мне проход.
– Я с бабушкой.
– Вижу уж, – хмыкает. – Заходи с бабушкой. До утра не ждёт, видимо.
– Данечка, кто там так поздно? – Светлана Сергеевна выходит в прихожую, запахивает на груди халат. И замирает, как вкопанная, увидев меня.
– Здрасть, – бормочу, опустив голову.
– Что ты здесь делаешь? – шипит Светлана Сергеевна. Поднимает голову, смотрит мужику в лицо. – Даня, помнишь я тебе рассказывала про семью, которая испортила нам жизнь. Это он, младшенький...
И столько яда в её голосе, что странно, как она сама не захлебнулась в своей желчи.
Мужчина теперь смотрит на меня с интересом, но молчит.
– Я пришёл поговорить, есть кое-что, что вам стоит узнать. Познакомьтесь, – выталкиваю вперед Зою Михайловну, – это моя бабушка.
Светлана Сергеевна в недоумении вскидывает бровь. Смотрит на меня теперь не только, как на вселенское зло, но и как на конченого придурка.
– Вам стоит кое-что узнать, – продолжаю уверенно. – И, после того, как вы всё узнаете, я очень прошу вас поговорить со своей дочерью.
Светлана Сергеевна сверлит меня взглядом, в глазах тень недоверия и любопытства. Наконец, кивает, но лицо остается напряжённым.
Под тяжёлым взглядом мужчины, которого она называла «Данечкой», прохожу в комнату. И понимаю, что самое сложное ещё впереди.
Она меня ненавидит! И вряд ли что-то сможет изменить её мнение!
Глава 34.
Без любви любая истина превращается в ложь
Кир
– ...В общем, так получается, что Арина мне не сестра... – Заканчиваю свой путанный и сбивчивый рассказ.
Сердце колотится в ожидании вердикта Светланы Сергеевны.
Всё это время старался говорить тихо, почти без эмоций, чтобы не спровоцировать бабулю на приступ. А то Светлана Сергеевна этого не переживёт, её и так колотит кондратий – невооружённым глазом видно.
Светлана Сергеевна молчит. Смотрит на меня так, будто я совершил преступление против человечества.
Утыкаюсь взглядом в сложенные на коленях руки. Что ей опять не так?
Почему-то вспоминается Мымра из Универа, та была цветочком по сравнению с мамой Арины. Кстати, мужик в майке тактично удалился сразу же, за что ему отдельное спасибо. Хотя, возможно, он знает секрет укрощения этой мегеры. Мне бы пригодился.
Бабулька с интересом оглядывается, сидя в кресле. Кажется, ей нравятся вязаные салфетки на книжной полке.
– Она мне не сестра. – Повторяю еще раз. Пока бабулька не попросила схему вязания или что-то в этом роде.
Поднимаю голову и смотрю на Светлану Сергеевну с надеждой. Она стоит у серванта, облокотившись спиной о стеклянную дверцу и сверлит меня злым взглядом.
– Мне очень важно, чтобы вы сказали...
– Что с того? – Перебивает меня и скрещивает руки на груди. – Что с того, что она тебе не сестра? Твой папаша был выродком. То, что ты не носишь его гены ничего не меняет.
– Стас был хорошим человеком, – вдруг бубнит бабуля и глаза Светланы Сергеевны тут же темнеют от гнева.
Вот сейчас её заступничество вообще не в тему. Я на взводе, как туго натянутая тетива лука. Не дай бог, мама Арины сейчас вступить в полемику. Тогда начнется...
Но у Светланы Сергеевны хватает ума. Слегка покачнувшись, отходит от серванта и подходит к Зое Михайловне. Кладёт руку ей на плечо, старается говорить спокойно:
– Простите, не стоит при вас это обсуждать. – И тут же кричит в сторону. – Данил, предложи чай нашей гостье.
Надо же, высокие манеры и уважение к старшим. Прямо, герцогиня.
– Я сама уйду! – Бабушка встаёт и выпрямляется. Смотрит на Светлану Сергеевну своим фирменным взглядом, от которого здоровых мужиков озноб прошибает и добавляет. – Порой люди бывают удивительно слепы!
Вот так завернула! Ещё одна герцогиня в старом бараке. Не тесновато им здесь вместе?
Бабуля гордо удаляется по коридору. И мне чудится во взгляде, брошенном на меня, сочувствие.
Оставшись вдвоём, мы молчим. Как только хлопает дверь на кухню, взгляд Светланы Сергеевны становится прежним.
– Что ты хочешь от меня? – Едко интересуется. – Чтобы я свела тебя с Ариной?
Когда она спрашивает вот так – с ледяной язвительностью, ничего не хочу!
Пока ехал, так много хотел сказать. О том, как меня тянуло к Арине все эти годы, как тосковал, переживал. О попытках забыть, выкинуть из сердца. О том, как мне это почти удалось и о встрече, которая всколыхнула все.
И о тайне, которая размазала меня! И о том, как после слов бабульки мозг чуть не разорвался. И сердце.
А потом всё встало на свои места, будто собирал паззл, вертел кусочки и так, и эдтак. А потом нашёлся один элемент, встал по центру, и всё сложилось внятно и органично.
Как объяснить этой женщине, что я чувствовал себя живым только рядом с её дочерью? Да и нужно ли это? Не знаю... Я ехал, не понимая сам, что творю. Нужно было что-то делать, иначе не мог.
И вот сейчас, когда все происходит, все что я хотел сказать, кажется глупым и напыщенным. Слова застревают в горле.
– Я не прошу свести, я прошу помочь. Рассказать ей....
– Я не буду ничего ей говорить. – Режет слова, как ножом. – Арина пережила свою боль, и я не хочу портить ей жизнь.
Что делать? Чего она хочет? Чтобы я просил прощения за своего отца?
– Ты – мальчишка! Ты привык получать любую игрушку. Щелкал пальцами и тебе всё приносили на блюдечке.. Ты не знаешь жизни, не знаешь ничего! Тебя воспитал конченный ублюдок, и я пальцем не пошевелю, чтобы содействовать сближению моей единственной дочерью с тобой.
В груди закипает. Я не в восторге от Станислава Эдуардовича. Я сам ещё не понял, как к нему относиться, но эта дама переходит все границы.
– Ты знаешь, чего мне стоило прийти к нему и не выцарапать глаза, когда Арине понадобилась помощь? – Сжимает кулаки и цедит сквозь зубы. – Ты даже представить этого не сможешь! – И добавляет, подумав. – Любовь даётся, как награда. А ты её заслужил? ***
Какое-то время я молчу. Мысленно вращаю её слова так и эдак. Сказанное просто не укладывается в моей голове.
– Мне жаль вас, если вы считаете, что любовь нужно заслуживать! Люди – не собаки, и...
Но Светлана Сергеевна грубо обрывает:
– Замолчи! Что ты знаешь о жизни, сын своего папаши? Я люблю Арину, и оберегаю её. Моя дочь уже прошла через многое, и я не собираюсь, – презрительно фыркает, – подносить её на блюдечке тебе.
Очень хочется холодно заметить, что, если бы сердце выбирало по родителям, я бы в последнюю очередь посмотрел на Арину. Если я – сын своего отца, то уж с такой матерью у Арины почти не было шансов вырасти нормальным человеком. Если что и помогло её вытащить, то гены Станислава Эдуардовича.
Проглатываю язвительный комментарий, который чуть не слетает с моих губ.
Этой женщине нужен психолог! Арина не зря побаивалась матери, но я – не Арина!
Меня всегда возмущали категоричные люди, у которых в голове есть устоявшаяся картина мира. Есть чёрное, есть белое, и только попробуйте в этом усомниться.
– Светлана Сергеевна, я не понимаю, в чём сложность... Мир не станет хуже, если Арина узнает правду.
– Ты бросишь её, когда наиграешься!
– Предоставьте решать это мне! Арина – уже взрослая, ей выбирать. У меня ощущение, что вы не заботитесь о дочери, а пытаетесь старые обиды переложить на меня.
Моя реплика ей неприятна. Она нервно дергает плечами, но ничего не говорит.
– Неужели вы только и делаете, что защищаете её? Или деле боитесь, что она может быть счастливой? Без вас!
Светлана Сергеевна с шипением выпускает воздух, словно пар выходит из котла. Кажется, мои слова попадают чётко в цель.
– Мне неприятно тебя видеть. – Как ни в чем ни бывало поправляет прядь волос, заправляя их за ухо. – Я ещё помню, что ты сделал с ней из-за глупой шалости! Девочку по кускам собирали.
Тяжело вздыхаю. Зря я сюда пришёл. Её ненависть пропитала каждый угол этой комнаты.
Встаю с продавленного дивана, отвешиваю церемонный поклон.
– Не буду отнимать ваше время, Светлана Сергеевна. Я справлюсь без вас.
Направляюсь к выходу, в маленькой комнате тесно, она опять вжимается в сервант, чтобы пропустить меня.
Слегка поворачиваюсь к ней, стараюсь, чтобы мои слова звучали искренне:
– Подумайте, кого вы защищаете. Себя или Арину? Я никогда не причиню ей боль. – Но не заставляйте и её угождать вам. Дайте своей дочери шанс, а не тюрьму, основанную на ваших страхах.
– Она все равно меня не послушает, – выпаливает в ответ.
Грустно усмехаюсь. Вон что, оказывается...
Это не только броня материнской защиты, но и жуткий эгоизм. Ей страшно, что она останется одна. Женщина, которая, видимо всё-таки «заслужила» любовь, боится одиночества. Настолько, что готова на всё, чтобы удерживать дочь.
Даже жаль этого мужика в майке. Мне он показался неплохим.
– Вы ходите в своём прошлом, как в старом костюме. И не замечаете, что он вам давно мал и трещит по швам. Со стороны это выглядит так смешно, что клоуны в цирке отдыхают. Расслабьтесь уже, Светлана Сергеевна! Положите прошлое в шкаф на дальнюю полку. Когда захотите, открывайте створку и любуйтесь! Но не ходите в нем! Это мешает и вам и окружающим. – Мужик в майке по имени «Данечка» открывает дверь и с удивлением прислушивается. Киваю головой в его сторону. – Вот у него спросите, если не верите... Вы же себе уже приобрели обновку, так на хрена таскаетесь со своим прошлым?
Светлана Сергеевна хлопает глазами, слушая мою отповедь. И я понимаю, что теперь я в её глазах конченный человек.
Она же костьми ляжет, но будет строить козни. Хотя, мне вообще начихать на её мнение. Что я, не найду другого способа достучаться до Арины?
– Сидите и жалейте себя дальше. Бойтесь... Вам нужно смириться с тем, что меня будет тянуть к вашей дочери, как к магниту – всегда!
Да пошло оно всё!
– Зоя Михайловна, пойдёмте, нам пора! – злобно рву входную дверь на себя. – Нам нечего здесь де...
Давлюсь фразой, потому что на пороге стоит Арина. Бледная, притихшая и, кажется, заплаканная.
Слышала всё, что злобно орал её матери – единственному родному человеку в её жизни.
Глава 35.
Там, где заканчиваются слова, поцелуй становится началом
Арина
Стою, запрокинув голову. Стена холодит затылок и лопатки, и это ощущение приятно контрастирует с жаром, который разгорается внутри.
Старая дранка между деревянных досок – фиговый шумоизолятор. От голоса Кира дрожу, словно от ветра, а на глаза наворачиваются слезы.
Сколько я не разговаривала с ним? Девяносто семь дней, не считая телефонного звонка.
Почему я не слушала его, когда он звонил? Мне было так важно, что обо мне подумает Лев? Нет! Наверное, боялась поверить Киру и вновь разочароваться.
А он – не побоялся. Хотя, знал, что мама его выставит. Всё равно пришёл, и это для меня значит так много, что не передать словами.
Бросаю взгляд на коробку, которую держу в руках. Мне стыдно за своё малодушие. Мы могли разбирать её вместе.
– Вы ходите в своём прошлом, как в старом костюме... – Кричит Кир.
Просто скажи ей, что любишь меня. И всё...
Но нет! Кир мужественно заканчивает свою отповедь.
Скажи, что будешь беречь меня!..
– Сидите и жалейте себя!.. – доносится из-за двери.
Да сколько можно!
Отрываюсь от стенки и не успеваю схватиться за ручку двери. Кир дёргает её на себя.
Сердце дёргается, а потом начинает метаться в груди, как безумное. Он слегка улыбается мне, а я себя чувствую, как муха в паутине – не могу пошевелиться. В полумраке подъезда его глаза почти чёрные, затягивают, лишают воли, заставляют колени подкашиваться.
Сглотнув, пытаюсь что-то сказать, но издаю слабый всхлип. Неловко протягиваю ему коробку, она мешает мне. Стоит между нами, как щит.
– Держи, здесь всё. – Лицо Кира расплывается, и я моргаю, чтобы прогнать слезинки. – Я прочитала немного, ничего?
Не отрывая взгляда Кир перехватывает ящик с секретами нашего отца. Теперь я могу смахнуть рукой слёзы, которые предательски катятся по щекам. Он смотрит на меня, неловко удерживая всученную ему коробку, и я слегка киваю ему. Мол, всё в порядке, это я так...
