355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Кира Шарм » Цена его любви (СИ) » Текст книги (страница 8)
Цена его любви (СИ)
  • Текст добавлен: 30 сентября 2021, 23:30

Текст книги "Цена его любви (СИ)"


Автор книги: Кира Шарм



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

Глава 18

И как безумный на губы ее набрасываюсь.

Рву мокрый потяжелевший свитер.

Сжимаю грудь, раздавливаю соски под пальцами.

Не целую, не ласкаю, – жру ее, зубами ударяюсь о зубы.

И трясет всего. Жаркая вода не помогает. Блядь, если бы я ее потерял… Чуть не потерял!

– Дурочка моя сумасшедшая, – жадно распахиваю ноги, дергаю вверх, на плечо себе закидываю.

– Девочка моя невозможная, – дергаюсь, вбиваюсь, в волосы впиваюсь. На кулак наматываю.

Дико. Озверело. Без тормозов и планок. Задыхаясь.

– Я тебя разодрать за это готов, Даааша!

Цепляется ногтями за плечи.

А я мну тело, вколачиваясь, вбиваясь.

Сжимаю нежную кожу – до отметин, до синяков, – и разжать не могу. Никак не могу.

Только дергаю на себя ее бедра, пульсируя в узком жарком теле. Дергаясь в ней как в агонии.

И марево перед глазами.

Пью ее, беру, вталкиваюсь, стоны ее в ушах выстрелами взрываются и лепет ее слышу, чтоб простил, что не могла так просто в стороне стоять, что не подумала.

– О тебе только думала, Влад. Как с ума сошла, когда увидела. Прости… Но… Не могла… не могла по-другому… Бросилась. И еще раз сто бы бросилась, если бы…

– Молчи, – дергаю за волосы, до крови прикусываю шею.

– Молчи, Даша, – вколачиваюсь в нее, а перед глазами – другое. Перед глазами она – распростертая, блядь, на снегу этом под черным небом. С глазами неживыми, стеклянными. С волосами своими золотыми, разметавшимися. Только глаза стеклянные и из губ струйка крови течет.

– Молчииии, – рычу, лицо сжимаю.

Вталкивая язык в рот, так, чтобы до горла, до внутренностей ей достать.

Чтобы не только губами, чтобы, блядь, и внутри себя замолчала. Чтобы думать о таком больше не смела никогда. Даже во сне.

До вспышек из глаз луплю бедрами о ее бедра. Так, что кости наши ударяются. Захлебываюсь хлипким звуком наших тел.

Реву прямо ей в рот, – и сгребаю. Снова всем телом к себе прижимаю.

Чувствовать, что живая должен. Должен. Пока образ этот ее на снегу лежащую на хрен не вытравится, не раскрошиться, как наркоманский бред.

Но не выходит.

Живая, горячая.

А та, – не исчезает, не пропадает никуда.

Потому что знаю, – в любой миг такое случится может. В этом гребаном мире секунда все может решить. Тем более, – теперь…

Рычу, когда она судорожно сжимается, – крупными волнами, жадными тисками меня внутри обхватывая.

Рычу и дергаю на себя так, что у самого, на хрен, искры из глаз.

Заливаю своей спермой.

Судорожно изливаюсь.

И не отпускаю. Прижимаю сильней.

Не выходя, впечатав в стену.

– Даша, – тяжело дыша, ловлю пальцем лицо, заставляю снова поднять глаза.

– Ты понимаешь, где ты? Понимаешь, – война! Я не могу тебя потерять! Не могу, понимаешь. Даааша!

– И я тебя, Влад, – так же впивается руками в плечи. До мяса ногтями рвет. – И я тебя не могу. Не могу, понимаешь…

– Потерпи, – подхватываю на руки, полотенцем укутывая.

Целую все лицо болезненными, горько-тягучими поцелуями. – Потерпи, маленькая. Надо просто переждать. Переждать и не высовываться. Быть осторожной. Все закончится, Даша. Вся эта война когда-нибудь закончится. И тогда все у нас будет. Будет, как тебе надо. Как ты хочешь. С прогулками, разговорами. Голубей будем кормить и разговаривать обо всем на свете. Будет. Но пойми, маленькая, – доношу до постели, укладываю, откидывая одеяло.

– Сейчас нельзя… Сейчас только так… Надо только потерпеть. Переждать, милая, – глажу ее лицо, целую уже по-другому. С щемящей нежностью.

– Знаю, ты не привыкла. Знаю, что страшно, маленькая, – глажу по волосам, нежно к себе прижимаю. – Все знаю, Даша. Будет время. Сможешь свободно гулять. Сможешь ждать меня у ворот нашего дома. Все будет. И разговоры у камина. Только потом. Потерпи немного. Потерпи.

– Я так боюсь, Влад. Так боюсь тебя потерять…

– Тсссссс…. Я никуда не денусь, Даша. За сто лет пуля меня не взяла – и теперь не возьмет. Не денусь, но если тебя потеряю… Тогда я сдохну, Даша. Просто сдохну. Ты понимаешь?

Кивает, а я вижу, по глазам вижу – ни хрена не понимает.

Не понимает, что мне эти вопросы надо решать, а ей – сидеть в сторонке и не вмешиваться.

По дыханию, по тому, как сердце ее бьется понимаю. Сто раз еще так бросится, если увидит. Хоть что бы сейчас пообещала.

– Девочка моя, – глажу по волосам, нависнув над ней так, что наши волосы переплетаются. Глаза в глаза. Совсем рядом. – Не делай больше глупостей. Никогда. Ты же меня хуже пули так убьешь. Обещай.

– Обещаю, – шепчет, кивая. Проводя пальцами по моим губам. Обещает, и знаю, что врет. Врет, и я поделать ничего не могу.

– Отдыхай, маленькая, – накрываю ее пальцы губами. – Отдыхай. Мне еще разобраться там нужно. Спи. Не дожидайся. Я, может, долго.

Провожу пальцами по глазам, по векам.

И отрываюсь – резко. Потому что невыносимо отрываться от нее.

Слышу, как тихо плачет. Беззвучно. Как капельки по глазам бегут.

– Все закончится, – наклоняюсь, стирая пальцами ее слезы. – Закончится, Даша. Все будет хорошо.

– Иди, Влад, Иди. Тебя надо, – кивает, а сама пальцы мои к щеке прижимает, и они от этого просто горят. – Теперь ведь риска нет?

– Нет, маленькая. Я буду в доме. Если уеду, обязательно скажу. Но это был просто показательный выстрел. Не бойся. Никакой опасности на самом деле нет. Просто Регину нужно найти.

Кивает, и снова вижу – ни слову не верит.

Сжимает в кулаках простыню. А руки белеют от напряжения.

И оставлять ее сейчас, вот так, – немыслимо!

И ведь остаться не могу!

Отстранился – резко, отворачиваясь.

Не от нее, – от реальности этой блядской. Такой, какой она в нашем мире и есть на самом деле. В которой кровью вся жизнь, все, чем дорожишь, по снегу стечь в любой момент может.

Рывком дернул брюки из шкафа, на ходу надевая. Коньяк вытащил.

– Держи, Даша, – приподнимаю ее голову, держу, поднося рюмку, – не успокоилась до сих пор, зубы пусть мелко, а о хрусталь стучат.

– Пей. Тебе надо выпить. Согреться. И успокоиться.

Послушно глотает, закрывая глаза. И все равно – мертвой хваткой в руку мою вцепляется. Будто боится, что выйду за эту дверь и больше не вернусь.

– Вот так, девочка, – выливаю в нее все до капли. – Ложись. Ты переволновалась, – снова глажу по лицу, по волосам. – Все хорошо будет, ну? Я ведь обещал.

Выхожу, тихо прикрывая за собой дверь, когда вижу, что расслабилась, что тело, до сих пор скорченное, наконец обмякло.

Глава 19

– Василий, – быстро проходу в кабинет, тут же плескаю полный стакан вискаря.

К херам – отшвыриваю, глотая прямо из бутылки.

До сих пор трясет, впервые в жизни. По-настоящему, блядь, просто лихорадкой пробирает.

Совсем себя не узнаю.

Кулаки до хруста сжимаю. Так, что суставы на хрен сейчас выверну.

– Она во дворе была, босс. Все же спокойно было. Кто ж знал. Погнала. Тут не успеть уже было.

– Без претензий, – киваю, понимая, что все это на самом деле так.

Никакая охрана не всемогуща. Секунда, просто одно моргание глаза, – и все сойдется в точку, после которой останется только ледяное тело на снегу. Она почти умудрилась впрыгнуть в эту долбанную секунду, в которой ничто уже не помогает.

– Что там?

– Намертво, шеф. Вы каждого с первого выстрела намертво.

Блядь, – обтираю лицо руками, усаживаясь.

Впрочем, мелкая сошка, конечно. Исполнители. Имен не знают наверняка. А все равно – спокойнее было бы, если б допросить смог. Если б была возможность.

Но рядом с Дашей я вылетаю на хрен. Один инстинкт – бешеный. Звериный. Уничтожить. Любую опасность убрать. Шанса не оставить, чтобы ствол хоть в одной руке смог дернуться.

– В остальном?

– Все чисто, шеф. Больше никого не было. Только эти трое. Документов, записок и прочего нет. Пустые карманы. Пробиваем по фото. Чужих в округе сейчас нет. Эти как пробрались, выясняем. Через пост не проходили.

Ну, кто бы сомневался. Что они еще и через пост бы шли и паспорта показывали. При умении в любое закрытое место, если очень надо, проникнуть можно. Мне ли не знать.

– Все равно людей проверить отправь. Может, они у кого-то из соседей наших были. Может, оттуда просочились.

Все дома вокруг принадлежат шоу-бизнесу. Практически все, даже бизнесменов тут довольно мало. Специально так выбирал. А этот народ в серьезные расклады никогда не лезет, да и не взял бы их туда никто. Безнадежный народ, пустышки, славой и истериками живущий. И мужики, словно бабы истеричные, внимания жаждущие и ломкой без него исходящие и бабы – непонятно что вообще на хрен.

Шансов среди них кого-то с этим связанного – по нулям. Но хрен его знает, бывает слишком много неожиданностей иногда в жизни. И проколы всегда там, где никогда бы подозрения не ощутил. Самые страшные проколы.

Может, и Регина знала того, через кого ее похитили? Она с этой богемой шоу-бизнеской прям как рыба в воде была. О песнях своих все мечтала. Чтобы певицей стать. Или актрисой. Вечно с ними зависала. Научиться чему-то доброму и вечному в этом гадюшнике пыталась.

– Проверь все дома, Василий. Кто к кому и когда приходил.

Отпускаю его коротким кивком.

Понимая, что снова так и стою у той самой глухой стены. В очередном тупике. Ни хрена его проверка не даст. Ни хрена.

Но привет неспроста передавали. А, значит, стеночка становится поближе.

Допиваю залпом из бутылки остатки, швыряя через весь кабинет в корзину.

И даже не дергаюсь, когда раздается трель звонка моего личного номера.

– Что ж ты, Север, совсем хватку потерял? – голос металлический, искаженный. Интонации – не узнать. Нет их. – Не оставил себе даже шанса что-то выпытать у моего привета… А ведь так старался. Так меня искал. И что? Сам всех и уничтожил? Неужели нервным стал? Так я тебя расстроил, да?

И хохот. Странно. Не психопат же должен быть. Психопат так бы не подобрался и схему такую бы не выстроил.

Но в наших делах все без эмоций всю жизнь решается. Эмоции, чувства – они все на хрен губят, на хрен палят. Тут спокойнее стали быть нужно.

– Дай мне Регину, – закуриваю, глядя в окно.

Мои люди рыщут по округе до сих пор, но я уже знаю, что нету смысла.

– Не ты устанавливаешь правила, Север. Не ты раздаешь приказы. Непривычно, да? Когда тебя самого за яйца держат? Смотрю, ты к этой роли еще не привык. Распоряжаться чем-то еще пытаешься. Привыкай, Север. Я теперь команды отдаю. Ты подчиняешься.

– Регину мне дай, – цежу, пропуская сквозь уши весь этот бред.

– Так и быть – и снова хохот. Словно железом ржавым по стеклу. – Сделаю тебе такое огромное одолжение.

– Влад…

Тихий голос. Ослабленный. Совсем будто издалека.

Сжимаю трубку так, что кажется, сейчас раскрошится.

– Ты как, малышка, – ни каплей в голосе себя не выдаю.

– Со мной обращаются хорошо, – тихо всхлипывает. – Но… Я так хочу домой! Влад! Когда ты меня заберешь?

– Тебе ничего не кололи? Не подмешивали? Не трогали? – поневоле начинаю рычать. – Регина!

Будто за воздух руками цепляюсь. И за голос ее. Такой тихий и слабый, каким никогда не слышал.

– Нет. Все хорошо. Правда. Кормят и держат тут. Тут тепло. Влад! Я домой хочу. Забери меня!

– Хватит, – ее голос обрывается, возвращая снова искаженный металл. – Я по правилам иду, Север. Девку твою не трогаю. Сам слышал. Наркотой не накачиваю, кормлю, отморозкам не отдаю на забаву. Пальцем ее не тронули. Жива. И жива будет, если ты разумно поступать станешь.

– Счет тебе за постой, что ли, оплатить теперь? – блядь, и снова чуть не срываюсь. Невозможно быть стальным, когда твоим опасность угрожает. Невозможно, как бы ни хотел. – Я у тебя для сестры гостиницу не заказывал.

– Не заказывал, а я вот поднапрягся, – и опять хохочет. – И счет, конечно, очень жду, чтобы ты оплатил.

– Чего ты хочешь? – сжимаю руки в кулак.

В жизни переговоров таких не вел. Силой привык. Хитростью. Но тут напролом никак.

– Документы хочу, Влад. По алмазным добычам Лютого и Морока. Он же наверняка их не в сейфе у себя в Лондоне оставил. С собой привез. Такое всегда при себе держат. И на их заводы по яхтам. Для начала.

Снова закуриваю, сжимая пальцами переносицу.

Вот, почему тишина была так долго.

Он Лютого выманивал. Чтобы сюда приехал с документами.

– Что молчишь, Север? Тяжело своих предавать? Тяжелооо, понимаю тебя. Только тут расклад такой, – или работаешь на меня и сестру свою сбережешь, а после с ней, живой-здоровой, со мной рядом встанешь, когда я место Грача займу, или выбирай, кто тебе больше свой. Лютый с Мороком или сестренка твоя. И еще одна девочка. Слааадкая такая по виду. Смотри, а то и ее не убережешь, а, Влад?

Глава 20

– Куда тебе документы? Место и время? – затягиваюсь на максимум, с шумом выдыхая едкий дым.

– Не так просто, Север. Не так быстро. Ты их возьми вначале. Так, чтобы дружки твои не узнали. Потом скажу, что да как. Думаешь, я так просто поведусь на любую липу? Я буду знать, если ты им скажешь. И если документы подложные будут, тоже узнаю. Тогда без шейки нежной тебе сестру твою вернут. Без позвоночника. Без лица, потому что от него живого места еще при жизни не останется. И видео смотреть ты будешь, как ее на толпу пускают. Как обрабатывают с утра до ночи. Хочешь такие картинки смотреть, а, Север? Они по ночам тебе, пока не сдохнешь, сниться потом будут. И не одной девочки. Не одной. У тебя вторая есть. Тоже на удавку эту бабью попался, а, Север? Самые сильные попадаются, на глаза невинные, нежные. На мягкость эту бабью… Только, блядь, вот никогда не думал, что тебя, Севера, именно бабы способны сгубить!

– Давай без лирики, – цежу сквозь сжатые зубы. – Ты вроде говорил, не беспредельщик. А через девчонку продавить пытаешься.

– Аааа, Север! Слабым себя почувствовал? Знаю. На хрен послать меня хочешь. Все знаю. Как тебе в глаза хочется мне сейчас ножичком своим вколоться. Провернуть до самого мозга, да? Только ты у меня на цепи, не я у тебя. На той цепи, что даже ты не прошибешь.

– Хрен знает, кто ты, сука. Но я найду. Ты понимать должен, время твое – минута. И ты на свете белом не один. Никто не один. Я ведь найду. И потроха выкручу. Если хоть пальцем сестру заденешь. Ты даже не представляешь, какие картинки я после устрою. Не во сне. Наяву их видеть и проживать будешь. Я же тебе быстро сдохнуть после не дам.

– Знаю, Север. Знаю. Но что-то пока ты меня не нашел? Такой могучий. Придет время, встретимся. Тогда решишь, убивать меня будешь или со мной рядом встанешь. И, Север. Кончай по схронам шариться. Все равно ни хера не найдешь. А на войну нарываешься. Уже нарвался. Ты мне еще живой нужен. Я всю империю с тобой к рукам приберу. А там решишь, когда дружки твои уже в земле гнить будут, с кем тебе по дороге. Или сестренкой и красавицей своей все-таки пожертвуешь? Гордо останешься на стороне друзей? Решай. И имей в виду. Я рядом. Я, считай, каждое слово твое слышу. Брякнешь что-нибудь о документах пока своим, – от сестры части получать начнешь. Все. Наслаждайся последними днями, в которых тебе кажется, что у тебя есть выбор. Отбой. Я наберу, когда документы будут у тебя.

Стакан сам лопается в руке, когда вплескиваю в него из новой отвороченой бутылки.

Херачу кулаком по столу, впечатываясь кожей в осколки, – и не перешибает.

Сбрасываю штаны, отправляюсь под ледяной душ, а жар, что в крови бурлит – ни хрена не проходит. Выжигает на хрен. Все легкие выжигает.

Я действовать привык.

Прогибать и смотреть врагу в глаза.

Идти всю жизнь нахрапом и заливаться хохотом в ответ на все угрозы. На пули, которые в тебя летят. На рваные раны, которые в животе твоем оставляют.

Всему в глаза привык смотреть. Первым вызов бросать и брать свое.

Всю жизнь.

И теперь, блядь, – будто марионеткой на ниточках долбанных себя ощущаю.

Пыльным мешком, который и может только валяться в углу и ждать, пока что-то случиться.

А я все шаги на десять вперед привык рассчитывать.

Сам схемы строить.

Действовать, блядь!

Ледяные струи только больше жара, больше ярости подливают. Будто котел переполняет. Еще немного и взорвет.

– Лютый, – набираю сразу же, как выходу из душа. – Хватит, отсиделись уже, пока я под подозрением был и полную власть принять не мог. Действовать пора. Уже.

Глава 21

Дан Лютый сжал зубы и, как бы ему не хотелось держаться всю собственную дальнейшую жизнь в стороне от всего того дерьма, с которого мы начинали, все-таки начал действовать.

Правильно и жестко. Так, как поступил бы сразу я или любой другой на нашем месте, если бы меня не подставили с этим ножевым Грача. Если бы не тень подозрения, которую на меня кинули, вполне сознательно, все так бы и было с самого начала.

Открытой войны не начали. Да и смысла нет.

Но хватали людей.

Не главных, не тех, кто возглавляет определенную часть того, что под собой уверенно держал Назар.

Подручных. Приближенных.

Тех, кто мог дать ниточку. Помочь дать выход.

Других вариантов нет. Нужно только так. Жестко. И уверенно.

Без беспредела. Без пальбы налево и направо, – это, без доказательств, было бы уже просто чистым мародерством и просто тупой бойней, которая ни хрена бы не дала, кроме того, что и нас бы завалили на один щелчок. И все, что годами выстроено и налажено вышло, вместе с нами бы рухнуло на хрен. Тогда никто бы больше не поднялся. Такие руины восстановлению не подлежат.

Да и целью у нас было другое.

Первым взяли, конечно, человека Грека.

Допрашивали у меня, в таком тайном месте, которого и на картах Грача не было. А сколько их еще, таких мест?

Ни хрена не выпытали. Ни хера не добились.

И о том, куда Грек уходил той самой проклятой ночью, тоже.

Но у себя оставили, в подвале, даже почти не на последнем издыхании.

Если за этим реально стоит Грек, пусть понимает, просто так не обойдется. Пусть чувствует, – пусть все ощутят, не только он. Мы дышим в спину. И мы – ни хера не расслабились. Ударим в любой момент. На максимум ударим.

После – очередной схрон.

С новой пальбой. С новыми, блядь, ранами и кровью, которую опять, как в юности дурной, хмельной и нарванной вместе смешиваем. На четверых уже. Тигр хоть и не с нами поднимался, у него путь другой, далеко от нас всех был, а идеально вдруг встал в нашу тройку. Не промахнулся Морок. Ни с другом, ни с партнером. Ни разу не промахнулся. А мне казалось, с таким вырасти вместе надо. Но нет. Как-то настолько сплоченно и слаженно все получилось, как будто Тигр всю жизнь был одним из нас. Без слов все понимаем. С полужеста друг друга подхватываем.

Только вот снова – одна пустота.

Ни хера не нашли, ничего не услышали, не выяснили.

– Влад! – рука Лютого перехватывает мою, летящую в косяк очередного подвала, в котором снова нет ни Регины, ни каких-то, хоть малейших следов или наметок.

– Найдем. Землю на хрен, перероем, а найдем.

– Херня, что время другое, Влад, – к нему присоединяется Морок.

Встает рядом, тяжело опуская руку на мое плечо.

– Херня, брат. Мы, если надо, и правда все кровью зальем. Всех схватим. Этикет, цивилизация, бизнес, – блядь, мы за это держаться не будем, если так карта выпадет. Не будем этикетами баловаться. Поверь, я знаю, что это такое – терять своих. Знаю, брат. Никакой бизнес, никакие бабло и власть этого не стоят. Ничего на хрен ценности не имеет, когда своих теряешь.

– Мы люди в первую очередь, Север, – Тигр опускает руку на второе плечо. – Люди, пусть и за всеми этими костюмами и бабками. И именно того, когда человека своего теряешь, никогда себе не простишь. Я в деле. Я если надо, вторую бойню прямо здесь, в столице устрою.

– Мы не остановимся, брат, – кивает Лютый, откупоривая флягу, передавая мне. – Мы тут на хрен все с землей сравняем. Все потеряем, то Регинку твою найдем. Слово мое.

И мы снова на самом деле ничем не изменились.

В пыли и гари. В запахе пороха горьком.

В оборванных, пусть и запредельно дорогих шмотках.

И знаем, – только собственная сила – одна она лишь в нас и есть.

И как в юности оборванной и лихой, злой, – вот снова по схронам, под пулями ползаем. И хрен знает, как и тогда – выгребем или нет.

Ничего на самом деле почти-то и не изменилось. Дороже только стало. Да масштабнее. А по факту – все тоже самое. Уровень другой, людей больше. Но таких, настоящих, которые рядом и на все с тобой пойдут, до самого конца – таких единицы. Практически и нет.

И только вот это важно. Все остальное – чертова проклятая мишура. Которой хоть и владеешь, да как бы она тебя и не сгубила.

И чем бы не владел, – а все богатство наше, блядь, одно. Люди, которые рядом. И ни хера на самом деле больше.

Только ни хрена эта сила может и не помочь.

Можем все с землей сравнять – и труп Регинкин получить в пакете мусорном.

Тот, кто решился, готовился явно давно и очень старательно. Ему империя нужна, а не развал и война с взрывами и крахом по всей столице.

Шатаюсь, как пьяный, возвращаясь домой. Еще затемно.

Где эта сука? Из каких углов следит, за нами смотрит?

Да и я хорош.

Девочку свою тоже напоказ выставил. Нельзя было иначе. Тогда – нельзя.

Но урод тот, что Регину выкрал, ее хорошо рассмотрел. Прекрасно заметил.

Я ведь и для него тем, что с ней все это время рядом, что у себя поселил – тоже будто на блюдце поднес.

И вроде под охраной. Надежнее некуда.

И в доме собственном моем, куда не пробраться.

А все равно, Даша сейчас – чистая мишень.

И я сам будто для урода этого, что как невидимка, как сквозь землю провалился, ее сейчас на самое видное место собственными же руками и выставляю!

Швыряю изгвозданную одежду прямо на пол кабинета.

Смываю кровь с лица, обтираю гарь.

Привычно.

Так привычно, будто и годы не пролетели.

О тихой, блядь, спокойной жизни мечтали мы когда-то, лихие пацаны. Что всех нагнем и заживем по-человечески!

Зло берет. Судорогой лицо искривляет.

Много счастья Назар с Диной наелись? А сейчас она, без него – сколько счастья этого гребаного горстями жрет?

Столько, что горлом счастье это из нее так и хлещет!

Нельзя.

Не созданы мы ни хрена для этого.

Не в нашей жизни, – то, что было. Миг. Один-единый запредельный миг под звездным небом на краю неба. Не для нас.

Наша судьба уже тогда была расписана. Пусть даже ни хрена не нами. Тогда все решилось, когда решили терпилами не быть. Когда на улицы вышли, уверенно решив, что встанем насмерть. Против всех. Против всего мира. Сдохнем или вынырнем, другого не дано.

Но не для счастья мы. И не для тихой жизни. Не для тишины, в которой пьешь дыхание любимой, – спокойное, расслабленное и негой тихой наполняешься. Нет.

Ни хера добра из этого не выйдет.

Не зря придумано, что таким, как мы слабостей иметь нельзя. Не зря.

Каждый, кто на этом погорел, каждый знает.

Меня ведь девочкой этой в фарш перемолоть можно.

И тот, кто звонил, кто Регину держит, это прекрасно понял.

А ее… А ее я потерять не могу!

Херачу по зеркалу, – с ненавистью, в ожесточением немыслимым.

Сам подставил ее. Практически сам.

Не для того она, – такая нежная, воздушная. Не для того, чтобы узнать, чего стоит один миг счастья за всю жизнь.

Она всю ее должна проживать иначе. Не глотать один глоток – жадно. Потому что второго может и не быть. Эта девочка по-другому совсем жить должна. И от меня совсем подальше.

Но – как оторвать? И как оторваться?

Хоть слабость она моя безумная, и разрубить надо, сейчас, – а вены корежит, выламывает. От мысли об этом только одной.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю