Текст книги "Футарк. Третий атт (СИ)"
Автор книги: Кира Измайлова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
– Ну, мне не в параде участвовать, – хмыкнул я и потрепал серого мерина по шее. – Едем! Не то возвращаться будем по самой жаре…
До бывшей асьенды Смитессона мы добрались довольно быстро: этот ушлый тип устроился совсем рядом с Кампочитой.
Оставив Диего с животными, я отправился бродить по когда-то роскошному, а теперь совсем выгоревшему саду. Должно быть, тут цвели розы, георгины и бархатцы, радовали взгляд яркими красками пуансеттия и космея, особенно красивые на фоне самшитовой живой изгороди… Увы, выжили лишь опунции! Декоративный прудик высох, только емкости на дне говорили о том, что когда-то в нем обитали водные растения. Может быть, кувшинки, может, что-то еще…
Печальное это было зрелище! При виде же того, что осталось от теплиц, сердце мое буквально облилось кровью.
Еще недавно прекрасные сооружения – Смитессон отстроил оранжереи с размахом, который мне и не снился, – превратились в обломки рам и каркасов, перемешанных с грудами битого стекла, которые нестерпимо сверкали на солнце. Я прошелся по тропинке, что шла посредине самой большой оранжереи – стекло хрустело под ногами, – но не нашел ничего, только расшвырянные битые горшки и мумифицированные растения. Даже стойкие суккуленты не выдержали долгой засухи. Вдобавок зимой тут довольно холодно, а не все из них переносят перепады температур… Одним словом, это было гигантское кладбище, и мне оставалось только снять шляпу и вознести молитву священному солнечному кактусу и прочим богам-кактусам, чтобы позаботились о погибших и поместили их в небесный сад, где всем достанет и света, и тени, и тепла, и влаги, каждому по потребностям…
Поняв, что замечтался, а солнце пригревает мне макушку, я нахлобучил сомбреро и поплелся обратно, отшвыривая мыском сапога крупные осколки стекла. Вдруг один из них блеснул на солнце особенно ярко, чуть не ослепив меня. Я проморгался, присмотрелся – мне почудилось что-то красное в куче черепков.
Я не поленился подойти поближе и…
– Вот ты какой, цветочек аленький! – выговорил я с искренним восторгом и принялся разбрасывать мусор.
Чудо, но под завалами черепков маленький кактус – это была Parodia nivosa, вся в нежных белых колючках, правда что «снежная»! – не только выжил, он расцвел из последних сил. Спасло его, по всей видимости, то, что горшочек упал набок, но не разбился совсем, а сверху его засыпало черепками, которые худо-бедно прикрывали несчастное растение от палящего солнца.
– Ну, будем считать, что я проехался не зря, – сказал я вслух, осторожно поднимая добычу. Красный цветок согласно покивал в ответ.
Я на всякий случай еще прошелся вокруг, вороша осколки и прочий мусор, но ничего больше не нашел. Пародия снежная оказалась единственной выжившей…
В гостиницу я возвращался с триумфом и кактусом, прижатым к груди. (От горшка пришлось избавиться: под ним оказался муравейник, в грунте кусачих злющих муравьев тоже было предостаточно. Чудо, что они не уничтожили несчастную малютку Николь – так я решил назвать новообретенный кактус.)
Теперь меня провожали еще более долгими взглядами и, по-моему, шушукались у меня за спиной: мол, и кактус этого гринго не колет, и видит он невидимое, и умеет разговаривать с растениями и животными. Чувствую, еще немного, и окажется, что я – это бог-кактус во плоти. Я ничего не имел против.
По пути я купил у горшечника подходящую тару, послал Диего набрать земли с клумбы во внутреннем дворике гостиницы и обустроил Николь со всем возможным комфортом. Конечно, это была далеко не оранжерея, но мне показалось, что кактус заметно воспрянул духом. Теперь нужно доставить Николь домой в целости и сохранности – не уверен, что морской воздух и сквозняки полезны для такого нежного, пусть и стойкого создания. Бедняжка истощена до предела, а еще этакая встряска… Будем надеяться, обойдется!
Не знаю, что уж там наплел Диего хозяину гостиницы: тот смотрел на меня с некоторой опаской (и уважением тоже), вечером самолично принес мне ужин и как бы между делом, поглядывая на Николь, осведомился, правду ли говорят, будто сеньор, то есть я – шаман. «В некотором роде», – расплывчато ответил я и погладил кактус.
Видя, что он в самом деле меня не колет, хозяин уважительно вздохнул. Потом перевел взгляд на горшок, на котором я нарисовал руну тейваз, чтобы придать Николь сил в борьбе за жизнь, и непроизвольно перекрестился. Затем посмотрел мне в глаза, один из которых с утра был карим, а теперь сделался зеленым, снова перекрестился и улетучился, бормоча что-то о Деве Марии, заступнице…
«Интересный эффект! – подумал я. – Главное, чтобы меня считали добрым шаманом, а не вредителем каким-нибудь, не то еще устроят аутодафе. Привяжут к цереусу побольше да запалят…»
Поскольку свести подобного рода знакомство с кактусом выдающихся размеров мне уже довелось, повторения мне не хотелось, поэтому я решил вести себя скромнее. Вернее, попытался.
Этим же вечером Диего постучался ко мне (я как раз изучал карту округи) и пристыженным шепотом сообщил, что обо мне говорит весь город… Словом, одна несчастная вдова хочет получить от белого шамана благословение. Я схватился за голову, однако деваться мне было некуда…
Вдова, против ожидания, оказалась не сморщенной старухой – миловидной женщиной не старше тридцати. Беда у нее была обычная для здешних мест: буквально две недели назад ее муж погиб в шахте под обвалом. Женаты они были уже несколько лет, но прижили только дочку, та все время болела. Так вот, бедная Карменсита заклинала меня святым Христофором, чтобы я даровал ей сына. Что тут такого, муж был дома аккурат перед несчастьем… «Чудеса ведь случаются!» – горячо произнесла она и покосилась на кактус.
Я тяжело вздохнул, налил Карменсите глоток кактусовки и запер дверь. Чего от меня ожидают, было ясно как день, поэтому… пришлось соответствовать почетному званию шамана. А мальчик или девочка… это как получится.
8.
По счастью, прелестная вдовица улетучилась еще до рассвета, никто ее не заметил. Да и мне пора было вставать, чтобы вовремя присоединиться к обозу.
Я нагнал его уже за пределами Кампочиты. Обоз двигался небыстро: мулы с трудом тянули нагруженные провиантом и крепежными бревнами повозки.
– Я уж решил, что вы передумали, – встретил меня Гонсалес. Он был без формы, в такой же одежде, как у прочих охранников, верхом на невзрачном гнедом коньке.
– Ну что вы, просто отвык вставать в такую рань, – ответил я, отчаянно зевая (поспать мне не удалось). – Вижу, вы изменили вашему вороному красавцу, сеньор?
– Слишком приметен, его вся округа знает, – усмехнулся он. – Если Стрелок заметит его, то сразу смекнет, что всадник – это я собственной персоной, и тогда вся охота насмарку. Ну да ничего, этот малыш, хоть и невзрачен, но даст фору и породистому коню! А уж вынослив – другим и не снилось.
– Местная порода? – решил я поддержать разговор, рассудив, что могу пересказывать какие-нибудь байки лорда Блумберри.
– Да о чем вы, – вздохнул Гонсалес. – Помесь невесть кого неведомо с кем. Для местной лошадки великоват, хотя следы породы вроде прослеживаются, но в нем явно больше от мустанга. А вы разбираетесь в лошадях?
– Немного, – сказал я и мысленно добавил «вынужденно». – Один мой знакомый – заядлый лошадник, от него я узнал много интересного. Сам-то я живу в городе, коня держать нет смысла. У меня другое увлечение, сеньор.
– Да-да, я уже наслышан о вашем интересе к кактусам, – хмыкнул он. – Каюсь, сперва я решил, что это выдумка, но мне уже в красках описали, как вчера вы триумфально въехали в Кампочиту с кактусом в руках.
– Джентльмен имеет право на скромное хобби, – улыбнулся я в ответ, – даже если он служит… вы понимаете, где. Этот экземпляр я взял в оранжерее Смитессона – он единственный выжил из всей коллекции, как это ни печально.
– Понятно. Боюсь, в наших краях вы и впрямь не найдете ничего интересного, – сказал Гонсалес. – Опунции, опунции, кругом опунции…
– Кто-то упомянул при мне про кактусовый лес, в котором якобы скрывается Стрелок, – припомнил я.
– А! Это там, – он махнул рукой в сторону гор. – На одном плато просто заросли этих опунций, агавы и еще каких-то колючек. Пройти можно, но зачем? Агавы на текилу и поближе к городу предостаточно.
– То есть Стрелок может там прятаться?
– Думаете, мы не проверяли? Заросли густые, и если бы он протиснулся туда вместе с конем, это было бы заметно – там сломанная ветка, тут конский волос на колючке… А в волшебное слово, открывающее путь, я не верю, – серьезно ответил Гонсалес. – Мои люди прочесали эти заросли. Да, там есть заброшенные штольни, куда человек может зайти, не пригибаясь, но лошадь не поместится. Вдобавок конь всегда может выдать хозяина звуком: даже если он приучен вести себя тихо, не фыркать и не ржать, ему достаточно звякнуть удилами или, скажем, зацепить копытом камень.
– Ясно… – кивнул я и замолчал.
До рудников было трое суток пути, прибыть мы должны были послезавтра на закате или, если не станем торопиться, утром четвертого дня. Торопиться явно не входило в планы Гонсалеса, поэтому сегодня лагерь разбили, едва только начало смеркаться, развели костры и принялись стряпать ужин. Воду для мулов и лошадей везли с собой в бочках – тут ее попросту не было, кругом расстилалась ровная, как стол, выжженная солнцем прерия. Ехали мы вдоль русла бывшей реки: от Инстабля остался едва заметный ручеек да несколько луж. Еще неделя жары – высохнут и они.
Ночь прошла спокойно, хотя наутро караульные доложили, что вроде бы заметили всадника в отдалении. Он, впрочем, не приближался и не делал попыток атаковать, а следов не нашли. Очень может быть, нашим сторожам это привиделось.
Я поглядывал по сторонам, но, поскольку не отдалялся от обоза, ничего интересного увидеть не мог. Только и оставалось, что разговаривать с Гонсалесом, с которым мы уже отбросили «сеньоров», начали называть друг друга по имени и распили по стаканчику текилы за ужином.
– Как любопытно, – говорил он, раскуривая сигару, – вы любите кактусы, я – лошадей. Ваш английский знакомый тоже любит лошадей, и оба мы связаны с вами в том или ином роде… Кстати, кактусы тоже связаны с лошадьми, вы знали?
– Нет, как это? – удивился я.
– О! Есть такая легенда, – Гонсалес с удовольствием затянулся и выдохнул ароматный дым. – Не местная, но я слыхал ее от человека из Аргентины, с которым имел дело по поводу серебряных рудников…
– Хм?
– У меня доля в этом предприятии, и немалая, – правильно истолковал это междометие мой собеседник. – В старых рудниках, я имею в виду, с новыми я связываться не стал, как чувствовал, да и Рикардо отсоветовал. Правильно сделал, что послушал сына и Атля, не то сам оказался бы виноват в этом безобразии.
– А исправить его вы никак не можете? – спросил я.
– Кто же мне позволит? Мне что-то не хочется стравливать своих полицейских с губернаторской охраной – у него и людей, и оружия больше, чем во всем моем управлении! Это не считая охраны рудников… Если вы предложите прихватить крестьян, то это, уж простите, курам на смех. Они не знают, как за револьвер-то взяться, да и где я найду столько оружия? Купить могу, но об этом живо пронюхают губернаторские соглядатаи… А я намерен еще пожить, – серьезно сказал Гонсалес. – Мой сын женился совсем недавно, и я хочу увидеть внуков.
– Почему вы так спокойно мне об этом рассказываете? Не боитесь, что я выдам вас губернатору?
– Не боюсь, – фыркнул он, – у меня чутье на людей. Вдобавок вы даже не сделали попытки встретиться с Санчесом, хотя узнали много интересного за ужином, не так ли? Этого ему было бы вполне достаточно… У вас явно другое задание, какое, спрашивать не буду, вы все равно не ответите. Но если вы сумеете сделать хоть что-то, чтобы вернуть реку в прежнее русло – и я говорю не столько об Инестабле, сколько о жизни в этих краях, – я сниму перед вами шляпу.
– Я постараюсь, Орландо, – кивнул я. – Хотя бы поставить в известность заинтересованных лиц я могу. Давайте не будем о грустном! Вы, кажется, начали рассказывать о связи лошадей с кактусами?
– Ах да, – вспомнил он. – Тот мой деловой партнер рассказал мне одну легенду. Вы, быть может, слыхали, что в Аргентине разводят лошадей породы фалабелла?
– Не слыхал, – качнул я головой. – А чем они знамениты?
– Размерами, – ухмыльнулся Гонсалес. – Самый большой жеребец ростом не больше полутора футов в холке, а весит едва ли двадцать фунтов.
– А при чем тут кактусы? – заинтересовался я, представив лошадку размером с собаку. Главное, не проговориться о них лорду Блумберри: с него станется ввести новую моду в наших краях.
– Легенда гласит, что когда-то давным давно табун диких лошадей угодил под обвал в горах и остался заперт в глубоком каньоне, из которого не было выхода, – зловещим тоном произнес Гонсалес. – Единственной их пищей были кактусы, но такой еды не хватало, и лошади всё мельчали и мельчали. Спустя много лет в этот каньон каким-то образом забрел фермер, обнаружил это диво и увел к себе, оттуда и пошла эта порода. Даже на нормальной пище лошадки не росли, так и рождались крохотными. Такая вот шутка природы.
– Как интересно! – воскликнул я, порадовавшись тому, что мои любимые кактусы помогли сохранить жизнь ни в чем не повинным животным. – Поразительная легенда, и я…
– Эт-то что еще такое? – перебил он меня, нахмурившись, и, пришпорив коня, подъехал к горстке крестьян с мотыгами. – Эй! Чем это вы заняты? Перепутали пустыню со своими полями?
– Нет, сеньор, – отозвался один из них, сняв шляпу. – Мы копаем канавы.
– Зачем?
– Сеньор Атль сказал, что если пойдет вода, то Инстабль выйдет из берегов и зальет все вокруг. А потом эта земля умрет от подземной соли. Надо будет отвести воду в стороны, тогда она спокойно напитает землю, а соль ничего не отравит, – пояснил пожилой пеон. – После мы засыплем канавы и снова сможем выращивать овощи, как прежде.
– А почему вы так уверены, что вода появится? – нахмурился Гонсалес.
– Так сказал сеньору Атлю белый шаман, а тому поведал об этом дух священного солнечного кактуса, – выдал пеон. Я поглубже надвинул шляпу, чтобы они не разглядели моей физиономии. – Простите, сеньор, нужно копать. На полях дела нет – всё сгорело, но мы еще надеемся на лучшее! До вечера нам надо встретиться с теми, кто копает от плато.
– Ну что ж, копайте, дело ваше, – несколько растерянно ответил тот и повернул коня. – Слыхали, Виктор?
– Да, – кивнул я, – но я ничего подобного не говорил.
– Значит, сказал сам Атль и свалил на вас, – хмыкнул Гонсалес. – Это очень в его духе! Ну что ж, посмотрим, что из этого выйдет.
Я обернулся, посмотрел на голых по пояс, мокрых от пота пеонов, упорно долбивших мотыгами иссохшую землю, и мысленно пожелал им удачи. Что, интересно, затеял инженер? Неужто впрямь хочет тайком пробить тоннель в старые штольни и спустить воду из водохранилища? Как знать…
День прошел спокойно, но сегодня всадника видели и мы с Гонсалесом. Правда, этот неизвестный маячил в отдалении, появлялся то справа, то слева, и разглядеть его не было никакой возможности: мы видели лишь черный силуэт, и Орландо ругательски ругался – мол, нужно было взять с собой бинокль! С такого расстояния неизвестного не подстрелишь, да еще и неясно, Стрелок это или какой-нибудь случайный охотник.
– Если он собирается напасть, значит, наверняка сделает это завтра, незадолго до заката, как за ним водится, – сказал мне Орландо, когда вечером мы расположились у костра. – Плато с кактусами совсем недалеко. Если у Стрелка там убежище…
– Все же хотите поймать его на живца?
– Конечно… – Гонсалес закурил. В отсветах костра его лицо казалось бронзовым и неподвижным, как у древних индейских истуканов. – Я могу понять и принять его мотивы. Неважно, движет им месть за обиженную девушку или обида на несправедливость… могу, в самом деле. Но, Иисус, до чего же бездарно он действует!
– Вы еще скажите, что научите его уму-разуму, – поддел я.
– Может, и научу, – пробормотал он и умолк.
Утро выдалось ветреным. «Не к добру, – сказал мне шепотом Диего, – и вчера солнце в тучу садилось». Мой серый мерин прядал ушами и фыркал – ему не нравились клубы пыли, поднятые ветром. За повозками тоже тянулся пыльный след. Я предпочел ехать чуть поодаль, да еще и платок на нос натянул, чтобы не вдыхать пыль и песок. Эти платки вовсе не для красоты, как думают многие, у них чисто утилитарная цель – защищать лицо владельца. Ну или не давать опознать его, чем частенько пользуются грабители.
– Сеньоры, надо ехать! – крикнул нам старший возничий. – Никак, гроза собирается! Впереди каньон, надо бы пройти его поскорее!
– Какая гроза, побойся бога! – поморщился Гонсалес. – Разве что снова сухая…
Я взглянул на небо – в самом деле, сгущались тучи, и я даже расслышал далекий сдержанный рокот. В обозе кто-то негромко начал молиться богу огня и грозы Уракану, чтобы не прошел мимо и одарил землю дождем. Это, я знал, палка о двух концах: мимо он, быть может, и не пройдет, но если ветер усилится…
– Повозки в круг! – приказал Гонсалес, явно подумав о том же. – Лошадей и мулов в центр! Укрыться всем!
Началась организованная суета, а я отъехал немного в сторону, чтобы не мешать.
– Глядите, сеньор! – воскликнул Диего, следовавший за мной по пятам. – Вон там! Смотрите же!
Я пригляделся – солнце очень удачно зашло за тучу – и разглядел силуэт всадника. Тот, будто почувствовав мой взгляд, вздыбил коня и помчался к обозу.
– Орландо! – крикнул я, почуяв азарт. – Он здесь!
– Вижу! – отозвался Гонсалес, укрывшись за повозкой. – Не стреляйте, он нужен мне живым!
– Понял! – отозвался я, сделал вид, будто не вижу никакого всадника, а жестом приказал Диего убраться подальше.
Выстрел, прозвучавший с противоположной стороны, заставил меня вздрогнуть.
– Стрелок! – закричал кто-то из обозников. – Вон он, сеньоры, глядите!
Я развернулся: в самом деле, на фоне сумрачного неба на плато, поросшем опунциями, гарцевал еще один всадник на точно таком же вороном коне.
– Выходит, их двое… – пробормотал я, удерживая своего серого на месте. – Вот откуда сказки о том, что у Стрелка волшебный конь, мгновенно переносящий седока с одного места на другое… Но тут ты выдал себя, приятель! Диего, будь здесь!
– Понял, сеньор, – ответил тот.
– Орландо! – я махнул рукой. – Я за тем, а вы…
– За другим! – азартно откликнулся Гонсалес, тоже понявший, в чем причина неуловимости Стрелка. Ясно: пока один отвлекал внимание, подельник успевал подобраться вплотную к обозу. – Н-но!..
Его гнедой взял с места в карьер. Да, конек был невзрачен с виду, но сейчас он, летящий во весь опор по прерии, напоминал охотничью собаку, выкладывающуюся изо всех сил, чтобы нагнать дичь.
Я тоже пришпорил серого: он разгонялся медленно, это я уже понял, но был на редкость неутомим, как большинство местных лошадей. Стрелок (или его копия) мелькал впереди, вороной конь мчался что есть духу, и мне почудилось что-то удивительно знакомое в его аллюре. Я не лошадник, но я достаточно наблюдателен, чтобы подметить подобное.
– Стой! – крикнул я, перекрывая посвист ветра, и выпалил в воздух. – Стой, именем закона!
Не знаю, откуда я это взял, но прозвучало грозно.
Будто в ответ на мои слова гром грянул над самой головой, и мой конь шарахнулся от неожиданности, правда, сразу же выправился. Стрелку не повезло больше – его вороной заартачился, явно испугавшись, но потом снова помчался вперед. Однако разрыв между нами значительно сократился, и я уже различал спину Стрелка и его развевающийся плащ.
– Стой, кому говорят! – повторил я, правда, стрелять не стал, поскольку мрак так сгустился, что я запросто мог попасть во всадника, а не в белый свет…
Вместо меня выстрелили сами небеса: новый оглушительный раскат грома заставил моего серого осадить на полном скаку, вороной же Стрелка, истошно заржав, встал на дыбы. Мне прекрасно было видно, как тот пытается усмирить перепуганного коня: молния подпалила высохший цереус, и факел пустыни осветил всё чуть не на милю вокруг.
Я пришпорил мерина – тот двинулся вперед, пусть и без особой охоты. Стрелку повезло меньше: еще один раскат грома, и вроде бы успокоившийся вороной скинул всадника и умчался прочь – я хорошо это видел, кактус пылал, будто путеводная звезда.
Тут уж я не упустил своего и в мгновение ока оказался возле Стрелка, который, кажется, запутался в собственном плаще.
– Вот ты и попался! – воскликнул я в духе дешевых романов, соскочил с коня и схватил беглеца за плечо, разворачивая к себе.
Стрелок слабо вскрикнул и попытался закрыться руками, но тщетно: шляпа свалилась с его головы, по плечам рассыпались густые кудри, а эти глаза я видел совсем недавно!
– Сеньора? – выговорил я, сдернув с ее лица эту тряпку. – Вы?! Но как…
Вместо ответа невестка Гонсалеса поступила, как большинство женщин в сложной ситуации – разрыдалась, пряча лицо в ладонях. Я вздохнул и прислушался – кажется, в отдалении раздавались выстрелы. Я искренне надеялся, что Гонсалес сдержит свое слово и постарается взять Стрелка живым, иначе…
– Второй Стрелок – это ваш муж, верно? – спросил я, когда всхлипы Алехандры сделались пореже. Она кивнула. – Бог мой, как вы додумались до подобного?
– Это всё Рикардо… – судорожно вздохнула она, утерев слезы платком, который я машинально ей подал, а дальше слова полились рекой. – Он сильный и храбрый, но он очень молод и никак не мог убедить отца и прочих, что нужно действовать, что мы должны защитить людей! Никакое серебро не стоит стольких жизней! Его не хотели слушать, и тогда я вспомнила легенду о мстителе, мне рассказывала ее кормилица.
– Вот как Рикардо сделался Стрелком…
– Да. Сперва в одиночку. Ну а потом мы решили – лучше, если все поверят в потустороннюю природу Стрелка… Рикардо появлялся с одной стороны, я с другой… – Алехандра снова всхлипнула. – Я хорошо езжу верхом, а со стороны могу показаться юношей, и нам удавалось морочить людей…
– Однако эти ваши грабежи и поджоги…
– Я не хотела, клянусь! – она прижала руки к груди. – Но как иначе было привлечь внимание властей? Грабежи – это чушь, мы же никого не убили, зато крестьяне заговорили о беде! Губернатор богател, а простые люди только голодали и болели! Разве это справедливо? Мы должны были что-то сделать, чтобы их защитить!
– Ясно… – Я помолчал. – А кони? Одинаковые вороные кони?
– У сеньора Гонсалеса их несколько, – Алехандра шмыгнула носом. – Мы с Рикардо просто говорили, что едем на конную прогулку, вот и все! Обычно я ездила на Кальме, но она захромала. Мы уж думали, что ничего не выйдет, что Рикардо придется ехать одному, однако сеньор Родригес оставил своего Ниньо на конюшне, и я подумала, что совладаю с ним, он хорошо вышколен. А он молнии испугался…
– То есть вы знали, что ваш свекор будет в обозе?
– Конечно. Мы оба знали, ведь он обсуждал дела при Рикардо, меня тоже не стеснялся – что может понимать в подобном девушка моих лет!
Алехандра сверкнула глазами, и я тяжело вздохнул.
– Едем обратно, – сказал я и поднял ее на ноги. – Мой серый свезет двоих, а Ниньо, думаю, вернется сам, когда поутихнет буря.
– Ах! – воскликнула она.
– Что такое?
– Глядите, сеньор! – Алехандра показывала мне ладонь. – Глядите, это же… это же дождь, вы что, не видите?! Дождь пошел! Значит, вы и вправду шаман и наколдовали его?! Ах, сеньор!..
С этими словами она кинулась мне на шею, а я тяжело вздохнул. И зачем мне такая слава?
Будто в ответ на мои мысли высоко в темных тучах грянул гром, а ближние горы отозвались тяжелым гулом.
– Едем скорее, – сказал я, заподозрив неладное, и закинул девушку в седло серого.
К лагерю мы добрались уже под проливным дождем, не спасали ни шляпы, ни плащи.
– С добычей, Виктор? – прокричал сквозь шум дождя Гонсалес. Он держал за шиворот мокрого насквозь и порядком исцарапанного сына. Должно быть, тот пытался укрыться в кактусовом лесу, а может, просто столкнулся с опунцией.
– Да, получите, – ответил я и ссадил Алехандру наземь. Она сразу кинулась к мужу. – Ниньо удрал, ну да вернется, я думаю.
– Куда он денется… – проворчал он и встряхнул Рикардо. – У, щенок! Я с тобой еще побеседую, дай только до дому добраться!
– Сеньор, лучше бы нам подняться повыше, – встрял кто-то из обоза. – Слышите?
Далекий гул нарастал, его было слышно даже за шумом дождя.
– Это же у плотины! – очнулся вдруг Рикардо. – Дождь идет из-за гор, река переполнится, и если прорвет плотину… Отец, бросайте повозки, уводите людей на плато! Я покажу, где проход через заросли!
– Э, нет, – остановил я, поняв замысел инженера Атля. – Туда нельзя. Там ведь старые штольни, верно? Вот оттуда вода и хлынет, нечего там делать! Давайте просто поднимемся на тот холм, там вода нас не достанет…
«Точно, шаман», – услышал я шепотки, когда возницы погнали мулов на возвышенность. Повозки, ясно дело, не бросили, все-таки вода и провизия лишними не бывают.
– Два идиота! Говорил же, выбирай жену по уму, а не по сердцу, – отчитывал сына Гонсалес.
– Отец, я и выбрал по уму, – оправдывался тот. Алехандра истово кивала, – ну а сердцу не прикажешь. Прости, я не мог поступить иначе… Я должен был что-то сделать, я на все был готов, лишь бы спасти людей, а вы притворялись, будто ничего не замечаете, и… Ах, как же вам объяснить?
– Ну почему у меня только один сын? – вопросил Гонсалес у темных туч. – Было бы хоть двое, этого я мог бы убить… Нет, мучайся теперь с таким наследничком!
– Орландо, они ведь в самом деле болели душой за людей, которым нечего есть, – напомнил я. – Полно вам злиться.
– Я не злюсь, – шепотом ответил он, – это для публики. А так… я думал, сын у меня вовсе размазня, а он – ишь ты! – народным мстителем сделался. С женушкой на пару…
– Муж и жена – одна сатана, так у нас говорят, – ввернул я.
– Вот-вот, очень им подходит! А еще…
Договорить он не успел: откуда-то спереди раздался странный звук, будто треснул глиняный горшок в печи у великана, потом послышался сдержанный гул.
– Водохранилище… – проговорил Гонсалес и сглотнул. – Должно быть, с гор пошла вода, и плотина все-таки не выдержала…
– Может, часть сойдет через штольни, – сказал я. – Я слышал отдаленный грохот, может, это взрывали перемычки? Атль говорил об этом.
– Не знаю, но лучше нам никуда отсюда не трогаться, пока не станет ясно, в чем дело. – Он посмотрел на сына и мрачно произнес: – Поди переодень жену, пока не простыла! Живо, в фургон оба!
Я подождал, пока они не отойдут, посмотрел на Гонсалеса (под полями сомбреро удобно курить даже под проливным дождем) и спросил:
– Вы же догадывались, кто таков Стрелок, верно?
– Конечно, – ответил он. – Это было легко проверить, я ведь частенько говорю за столом о делах, а Рикардо все слышит и запоминает… Я не ожидал лишь участия Алехандры! Ну да что ж, два сапога – пара… Я горжусь сыном, Виктор. Пусть он еще наивен, пусть думает о глупых идеалах и порой делает ошибки, но в его груди бьется горячее сердце настоящего мужчины!
– Он сделал, что хотел, – улыбнулся я. – Все заметили проблему, не так ли? Даже те, кто об этом и думать не хотел. Вот только как быть с нанесенным ущербом? Сгоревшая мануфактура, разграбленные обозы… Обозы еще ладно, в конце концов, провиант достался людям, а вот пожар…
– Я компенсирую убытки, – сказал Гонсалес, нахмурившись, и пожевал сигару. – Вернее, сын с женой компенсируют. У нее есть приданое, он тоже не безрукий, да и один из дядьев завещал ему капиталец. Хотел стать инженером – пускай помогает строить новую мануфактуру. Сразу все вернуть не выйдет, слишком уж будет бросаться в глаза, но участие в восстановлении уничтоженного мы примем, и самое деятельное, обещаю! Что до провианта… Ну, пусть это будет гуманитарной помощью голодающим.
– Понятно, – кивнул я. – А как быть со Стрелком? Вообще-то его нужно судить.
– Вы всерьез полагаете, что я отдам единственного сына под суд? – вскинул бровь Гонсалес. – Это не Европа, Виктор. Такие дела решаются… хм… в узком кругу.
– Полагаете, никто из очевидцев не проговорится? – усмехнулся я.
– Конечно, нет, – фыркнул он. – За своих людей я ручаюсь. Возницы тоже промолчат, я им хорошо заплачу. А если кто-то что-то и сболтнет, то… Сын решил пошутить надо мной и едва не поплатился жизнью – я метко стреляю. Только и всего. Ну а настоящий Стрелок растворился в дожде, он все-таки не человек, как вы помните.
– Интересные у вас понятия о правосудии, – пробормотал я.
– Да. Могу еще выпороть Рикардо на конюшне, да только он для этого уже слишком взрослый.
Тяжелый удар, от которого содрогнулась земля, заставил нас вздрогнуть.
– Плотина… – пробормотал Гонсалес, чуть не проглотив сигару. – Не выдержала…
Я же смотрел вдаль, туда, где с кактусового плато изливались водопады мутной грязной воды – уже завтра она уйдет в землю, грязь с тиной станут питательной почвой для новых поколений кактусов… Большая часть утечет по канавам, прорытым пеонами, остатки уйдут через развалины плотины – разрозненные, одинокие струи, которые снова сольются в Инстабль, каким он был прежде. Лишь бы обошлось без человеческих жертв!
10.
О том, что погиб только один человек – новый управляющий, – мы узнали только на третьи сутки непрекращающегося дождя, когда рискнули все же поехать на разведку. Обоз оставили на холме: припасов было полно, воды тоже, двигаться с места не имело смысла.
Инженер Атль сидел на громадном валуне, курил и с огромным удовольствием глядел, как вода обтекает камни.
– Все живы, – проинформировал он. – Я услышал неладное и отвел людей подальше. Только Мигель, ну, управляющий, заартачился. Не силой же я его потащу? – Атль затянулся неизменной трубкой и добавил: – Инстабль принял его жертву.
– Уго, сознайтесь, взрывы в заброшенных штольнях – ваших рук дело? – спросил Гонсалес, оглядываясь по сторонам.
Долина представляла собой удручающее зрелище: залитая жидкой грязью и глиной, из которой лишь кое-где виднелись останки домов, черно-бурая, размокшая, блестящая от влаги, а уж какой тут стоял запах… Воды Инстабля постепенно пробивали себе новое русло в этой клоаке и уносили на равнину грязь и тину, и даже камни, что помельче. Дождь прекращаться не собирался, то приостанавливался, то припускал с новой силой, и с гор то и дело накатывались новые водяные валы. По моим прикидкам, еще два-три дня, и долина очистится если не полностью, так наполовину уж точно. Потом зарастет зеленью, в здешних краях это недолго, если есть вода.
– Конечно, чьих же еще? – невозмутимо ответил тот. – Я давно заложил там заряды, еще когда плотину только начали строить. Главное было следить, чтобы порох не отсырел, ну да это несложно. Потом оставалось только увести людей да подпалить шнур.
– Где же вы взяли столько динамита и пороха? – допытывался Гонсалес.
