Текст книги "Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.6"

Автор книги: Кир Булычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 51 страниц)

Бо Нурия стоял на помосте, над ним покачивались петли, шесть петель, – одна для его любимой племянницы Ма Доро. А на Востоке не прощают такого оскорбления царствующему дому. Кинув взгляд на петлю, король Лигона перевел его на толпу пленных. Даже в ней побежденные стояли по чинам, не смешиваясь. Впереди – офицеры, некоторые с женами, которые решили разделить участь своих кормильцев, среди них и полковник Блекберри, которого поддерживал доктор Стренгл, далее понуро стоял мистер Джулиан Уиттли, который лицезрел сегодня крушение всех своих жизненных планов и надежд, рядом с ним, настороженная, нахохленная, стояла Регина, вытирая локтем пот, катившийся по крутому лобику. К фактору жались служащие и клерки Компании, англичане и англоиндийцы, которым англичане всегда доверяли больше, чем туземцам. Наконец, далее, сгрудившись, но не смешиваясь, стояли английские моряки и солдаты и индийские сипаи. В отличие от командиров, ни те ни другие, раз уж бой закончился, не испытывали страха за свою судьбу и ждали, чем кончится это стояние на жаре, после чего можно будет удалиться в казарму и ждать решения своей участи.

Король поднял руку, призывая всех замолчать. Низкий неразборчивый гул постепенно прервался. Король поманил к себе молодого индуса, который служил у него переводчиком. Индус покинул группу лигонцев, стоявшую у помоста лицом к англичанам. В той группе были Бо Пиньязотта и его глухонемой сын, несколько придворных в латах и боевой одежде, с лицами, расписанными полосками – знаком войны. Раньше мужчины в Лигоне татуировали на щеках и на лбу знаки рода и знаки войны, но теперь их рисовали только во время похода, ведь татуируются лишь дикие люди гор!

Пока индус поднимался на помост, Бо Нурия отыскал глазами свою племянницу и улыбнулся ей.

Дороти и ее сотоварищи по тюрьме стояли отдельно ото всех в стороне, под навесом замолчавшей кузницы. Этим они как бы отделились от англичан, которые их хотели убить, и от лигонцев, которые все же, что ни говори, были туземцами, да и сами не звали англичан присоединиться к ним.

Бо Нурия заговорил, и индус начал переводить его речь на английский язык:

– Я, король Лигона и повелитель трех тысяч белых слонов, – произнес Бо Нурия, – пришел в Рангун взять у феринджи пушки, которые нужны мне, чтобы не пустить моего соседа короля Авы в мои земли. Я взял пушки.

Бо Нурия сделал рубящий жест правой рукой – с пушками было покончено. Хотя Дороти было ясно, что лигонцам предстоят нелегкие дни. На плац долетали шум и даже раскаты отдаленного грохота – лигонцы запрягали буйволов и слонов, чтобы тащить сорок готовых к пути пушек поперек равнины, далее в горы, за Пегу. В пути следовало отбиваться от рангунского и пегуанского гарнизонов, которые будут подняты бирманцами, чтобы остановить Бо Нурию, а также преодолевать размокшие от дождя дороги.

Но это – завтрашний день. Сегодня лигонский король – победитель. Его смелый план удался.

– Я хотел сказать, – продолжал король, – что в моем государстве хорошая жизнь. Мы много платим мушкетерам и артиллеристам, которые нам служат. Если английские артиллеристы и офицеры согласятся поехать с нами, то я обещаю, что вы будете получать жалованье вдвое большее, чем платит вам английский король. Когда же вы захотите уехать, мы не будем чинить вам препятствий…

– А может, это выход? – прошептал стоявший рядом с Дороти артиллерист.

– Вы же британский офицер! – возразил Фицпатрик.

– Мне так не нравится висеть вон так…

Король, как будто послушавшись артиллериста, тоже поднял голову, глядя на петли.

– Мы не хотели никому зла. Мы взяли пушки и уйдем, – продолжал он. – Мы даже просим прощения у тех, кому мы нанесли вред или кого убили. Но вы – плохие солдаты, раз вы пустили в крепость стадо буйволов. Так воевать нельзя.

Из цепи лигонцев, оцепивших помост, донесся смех.

– Когда вы будете воевать с Авой, запомните это.

Смех повторился.

Но среди англичан он не нашел отклика. Они хранили мрачное молчание. Даже среди сипаев и солдат, до того вполголоса обсуждавших предложение короля о поступлении к нему на службу, наступила тишина.

– Мне надо уходить, – сказал король. – Мы свое дело сделали. Нам предстоит большая дорога. Но все же мне придется еще задержаться…

Король ждал, пока индус переведет его слова, и глаза его непрестанно шарили по толпе, искали кого-то.

– Вы, оказывается, не очень дружно живете. Как скорпионы в банке, вы жалите друг друга. Вы сегодня так хотели посмотреть на смерть собственных офицеров, что забыли закрыть ворота и пустили меня к вам в гости. Если в одном войске офицеры казнят офицеров, это значит, что в нем нет согласия и оно будет побеждено даже слабейшим, но я не стал бы говорить об этом, если бы вы не решили казнить невинную девушку, почти девочку, потому что ее невзлюбил главный палач англичан. Тот самый, который устроил казнь своих же офицеров. Я думаю, что человек, который устраивает суд над своими товарищами и получает удовольствие, стараясь убить девушку, – это зверь, ядовитая змея, которой нет места на этой земле. Где он, этот убийца?

– Туда ему и дорога, – прошептал помощник капитана.

– Я давно это предлагал, но не вслух, – поддержал его артиллерист.

– Вы забываете, господа, – возразил Фицпатрик, – дело идет о жизни высокопоставленного британского офицера. Мы должны вспомнить, что мы – патриоты.

– А он вдвое больший патриот, чем вы, капитан, – заметил Алекс.

Наконец король отыскал в толпе полковника.

– Пускай он придет сюда, – сказал король, – и сам выберет себе петлю. Он хотел погубить шестерых, нам достаточно его одного.

Полковник двигался с трудом. С одной стороны его поддерживал доктор Стренгл, с другой – один из клерков. Тонкие ноги в обтягивающих панталонах и белых измазанных чулках подкашивались и заплетались…

Король ждал, толпа на площади молчала – в каждом проснулся зевака, каждому было интересно, чем же кончится представление. Благо теперь оно касалось только полковника Блекберри, и никого более. А тем временем взгляд короля встретился со взглядом Регины Уиттли.

Регина искала взгляд победителя. Самой природой она была предназначена для того, чтобы становиться добычей победителя, и, как уже известно, горе победителю, которому она решила отдать самое дорогое, что у нее было, – девичью честь.

Птичьи, прозрачные, словно наполненные голубой водой, глаза молодой женщины вцепились в зрачки короля и так потянули их к себе, что тот пошатнулся и чуть было не потерял равновесия… С громадным трудом Бо Нурия оторвал свой взгляд от Регины и обратил его к полковнику, взобравшемуся на помост.

– Я могу предоставить этому господину, – сказал король, – право выбора. Он может выбрать для себя любую из петель, которые он подготовил для других людей. Я думаю, что это справедливо. Справедливо?

Обращение короля к толпе вызвало утвердительный гул, и Дороти показалось, что голоса доносились и от английской половины аудитории.

– Я не хочу, – прохрипел полковник. – Вы не имеете права… вы будете жестоко наказаны!

– Переведи, что он сказал, что там бормочет эта гусеница? – потребовал Бо Нурия.

– Он грозит вам, – ответил индус.

– Чем грозит он мне? Именем Бога или силой людей?

– Ты будешь сам болтаться на виселице, ты никуда не уйдешь…

– Он грозит всеми именами, – не дослушав монолога полковника, сказал индус.

Индус очень плохо говорил по-английски, его трудно было понимать. Но слов он знал много.

– Я думаю, что ему лучше всего подойдет петля, которую он приготовил для принцессы, – сказал король.

И показал на крайнюю петлю. Но когда по знаку короля на помост вскочили три воина во главе с Нга Дином и, оттолкнув доктора и клерка, потащили полковника к петле, тот начал биться и визжать, как перепуганный младенец. Рана на руке, перевязанная кое-как, открылась, и кровь полилась на помост.

– Нельзя! – закричала Дороти. – Не надо!

Никто не слушал ее.

– Нельзя! Пожалуйста, пожалейте его!

– Черт с ним, – сказал ей на ухо Алекс. – Он же столько сделал дурного. Он неисправим.

– Не надо! Он думал, что так надо!

– Я лучше знаю, Ма Доро, – услышал ее наконец король. – Но правосудие должно быть свершено. Этот человек не раз пытался убить тебя. Ему нельзя оставаться в живых.

Но что-то смущало короля. Он не был до конца уверен в том, что поступил правильно, хотя королей отличает от простых смертных именно умение не сомневаться.

Взгляд короля, и не в первый раз, скользнул к несчастной миссис Уиттли. Миссис Уиттли глубоко вздохнула, и ее платье треснуло под напором изумительных по полноте и высокому сорту яблок. Видя, какое впечатление это зрелище произвело на короля, она чуть заметно кивнула, показав на полковника. Она одобрила решение короля!

Королю было невдомек, что, повесив полковника, по общему мнению, верного союзника и сторонника Регины, король исполнит ее страстное желание избавиться от всех свидетелей – от всех, и в первую очередь от самого опасного – мистера Блекберри.

А после ее жеста всякие сомнения у короля пропали. Недаром эта могучая тугая птица одобрила его решение…

Дороти зарыдала и спрятала лицо на груди у Алекса.

Он прижал ее голову к груди.

Воины отошли от виселицы, полковник схватился за петлю, стараясь растянуть ее.

Нга Дин вышиб из-под его ног ящик, но полковник все еще держался за петлю и извивался, стараясь оттянуть свою смерть.

И тогда стоявший у помоста старый воин Бо Пиньязотта поднял пистолет и выстрелил полковнику в сердце – генерал не любил, когда люди или животные мучились перед смертью.

* * *

Буйволовые упряжки бесконечной чередой выползали из ворот фактории и тянулись вдоль берега на восток, мимо пакгаузов и навесов, мимо причалов, мимо китайской улицы к дороге, которая ведет к Джогону и дальше к горам.

Впереди были слышны частые выстрелы – авангард лигонского отряда пробивал дорогу сквозь бирманские заслоны, к счастью, недостаточно плотные и организованные. Бирманцы до сих пор не смогли сообразить, с какой целью лигонцы совершали такой необдуманный набег – не намеревались же они удержать порт?

На территории фактории еще продолжалась суета – на подводы и в повозки грузили порох, ядра и иную военную добычу. Правда, народу во дворах фактории поубавилось, потому что те из солдат и служащих, кто не захотел присоединиться к отряду лигонцев, были заперты кто в тюрьме, кто в главном пороховом складе, там было тесно и душно, но король не хотел рисковать – благо что сидеть-то им оставалось часа два, не больше.

Дороти в сопровождении Алекса пошла к себе в комнату.

Разговоры закончились. Результаты их можно было предугадать, хотя недавних узников они не радовали – их разводили жизненные дороги, и настолько резко, что, вернее всего, больше им не удастся увидеться.

Разлука навечно подобна смерти, и, как ни странно, победил полковник, чье тело мерно покачивалось на виселице под ударами налетевшего с океана ветра, а сюртук блестел, разбухнув от ливня.

Когда Дороти бежала через плац к своему дому, она увидела тело полковника, и у нее сжалось сердце от чувства вины перед этим пожилым и неласковым человеком. Она подумала, что он так и не вылечил руку – и эту рану он тоже получил из-за Дороти.

Из всех узников трое уходили с отрядом Бо Нурии, а трое избрали иную долю: Фицпатрик, его помощник и старший штурман предпочли разделить участь остальных обитателей фактории. Фицпатрик был убежден, что теперь, после смерти Блекберри, их приговор будет пересмотрен, благо что Джулиана Уиттли вряд ли теперь можно рассматривать как достойного председателя суда и свидетеля обвинения, ведь Компания никому и никогда не прощала трусости и очевидной бездарности. А ведь в эйфории от ожидавшейся казни Уиттли и другие офицеры проморгали небольшой отряд дикарей, который смог обезоружить и ограбить факторию. Вся Ост-Индия теперь будет смеяться над рангунскими стратегами… В любом случае Фицпатрик предпочел риск повторного суда измене Империи и Компании, а именно так он рассматривал поступок артиллерийского офицера. Правда, как джентльмен, который не смог в свое время спасти своих подчиненных от плена и из-за которого они оказались в тюрьме и на краю гибели, он не считал себя вправе навязывать свою волю молодым офицерам. Он лишь опечалился, узнав, что артиллерист уходит в армию Бо Нурии, вступая на неверный путь белого наемника в туземной армии. Он был огорчен и тем, что Алекс согласился остаться здесь с Дороти.

– Но простите, капитан, – отвечал на его уговоры Алекс, – я допускаю, что вас, возможно, и оправдают, хотя вряд ли вам снова доверят командование компанейским судном. Но вы англичанин, из хорошей семьи, у вас есть в Англии свой дом и друзья. Я же – везде изгой. Меня из милости приняли на флот Его Величества, но, раз я эмигрант, ко мне всегда относились с недоверием. Что же будет дальше? Карьера моя погублена, мне не найти даже место сержанта… При первой же возможности меня как иностранца, уже приговоренного к смерти, будут считать преступником.

– Но Дороти…

– Ведь не Дороти остается со мной, – улыбнулся штурман, который даже в такой момент оставался разумным и рассудительным молодым человеком, начисто лишенным польской вспыльчивости и заносчивости, – а я остаюсь с Дороти. Вы забыли, что теперь для меня честь – считаться поклонником самой настоящей принцессы.

– Для меня важнее то, – откликнулась Дороти, – что ты обратил на меня внимание, когда я была всего-навсего горничной.

Алекс пожал плечами. Он не настолько знал английский язык, чтобы быть уверенным, шутит ли его возлюбленная.

– Вы останетесь… в горах? – спросил Фицпатрик, стараясь избегать выражений, которые могли бы обидеть принцессу. Капитан понимал, что никогда не сможет считать Дороти принцессой, и жалел гордого поляка, который вряд ли уживется в горном королевстве на роли принца-консорта.

– Вряд ли, – осторожно ответил штурман. И Фицпатрик понял, что ход мыслей штурмана схож с рассуждениями его капитана.

На этом разговор закончился. Но в любом случае Дороти и Алекс решили уйти из Рангуна вместе с отрядом Бо Нурии. Неизвестно, где будут искать виноватых мистер Джулиан Уиттли и его коварная супруга. Но казнь полковника Блекберри, без сомнения, припишут вредному влиянию Дороти и возвратят их с Алексом в тюрьму. Два чужестранца – чем не компания для заговора?

…Дороти первой поднялась на веранду дома фактора. Его самого Дороти встретить не боялась – она видела, как фактора провели в тюрьму, и он ничем не показал своего недовольства. Похоже было, что он даже испытывает удовлетворение от такого исхода его стояния перед эшафотом. Ему было достаточно уже того, что не пришлось составить компанию полковнику.

Уборщик, который стоял на веранде, при виде Дороти спрятался, потому что сама горничная и офицер, сопровождавший ее, бежали так быстро и были так взволнованы, что бедному китайцу лучше было к ним не соваться.

Дороти пробежала по коридору в свою комнату.

– Здесь я жила, – сказала она. – Но недолго.

Дороти открыла свой истертый сундучок и принялась кидать в него платья, юбки и иной незамысловатый скарб, которым большей частью поделилась с ней миссис Уиттли.

Зеркало должно было лежать в шанской сумке, как и мешочек с рубинами, которые ей дал дядя на дорогу до Рангуна. Конечно же, Регина не солгала – ни рубинов, ни зеркала на месте не оказалось. И понятно почему, ведь Регина и не скрывала своего убеждения в том, что паршивой служанке не положено владеть такими богатствами.

Дороти объяснила все Алексу.

– Отлично, – сказал он. – Войдем к ней, пока миссис Уиттли сидит в тюрьме, и возьмем то, что тебе принадлежит.

– Разумно, – согласилась Дороти, делая вид, что небо, а не она сама, подтолкнуло Алекса на такое смелое решение.

Дороти отдала Алексу свой сундучок, а сама первой вышла из комнаты, намереваясь посетить спальню госпожи. Она знала, где хранится шкатулка, в которую Регина складывала любимые штучки, – ее любимая птичья ухоронка.

Но, выйдя в коридор, Дороти услышала в спальне Регины шум и замерла, призывая Алекса жестом к молчанию.

– Там кто-то есть, – прошептала она.

– Еще чего не хватало! – Алекс испугался, что грабитель опередит их.

Отстранив Дороти, он первым поспешил к двери в спальню и смело раскрыл ее, потому что не сомневался, что увидит либо горца, либо кого-то из слуг.

Но взвизгнула, оборачиваясь, сама госпожа Уиттли.

Это она кидала в сундук свои платья и прочие ценности.

А у стены в ожидании, когда кончится эта процедура, возвышался скучный с виду Нга Дин.

– Ах! Я так испугалась, что это Джулиан! – вырвалось у Регины.

– Нет, это всего-навсего я, – ответила Дороти, входя в комнату вслед за Алексом.

– Ах, это ты!

Наступила неловкая пауза. Регина первой нарушила ее.

– Со мной случилась беда, – произнесла она плачущим голосом. – Я опять попала в плен…

Несмотря на удрученный тон, глазки птицы сверкали от предвкушения славного приключения. И у Дороти не было никаких сомнений в том, что ее милый наивный дядя, которому в жизни не приходилось видеть такого пышного бюста, как у Регины, покорно согласился на роль обольстителя и похитителя.

– Мне так будет не хватать твоих рук, я бы хотела, чтобы ты возвратилась ко мне… Хотя, наверное, это невозможно?

– Невозможно, – ответил за Дороти Алекс.

– Ах, да, – рассеянно произнесла Регина. – Вы, наверно, ее кавалер?

Регина не выносила чужих мужчин, она или отбирала, или уничтожала их.

– Миссис Уиттли, – официально заявила Дороти, – вы взяли у меня старое серебряное зеркало, которое ничего не отражает, и мешочек с рубинами. Возвратите их.

– У меня ничего нет! – быстро воскликнула Регина.

– Я даже знаю, где они у вас спрятаны, – сказала Дороти и сделала шаг к шкафу.

– Это грабеж! – завопила Регина, совершенно забыв, что Дороти более не ее служанка. – Немедленно уйди отсюда, а то я засажу тебя в тюрьму, паршивка! Солдат, – последнее относилось к обалдевшему от этой сцены Нга Дину, – немедленно схвати эту воровку!

Указующий перст миссис Уиттли уперся в грудь Дороти. От такого напора Алекс замер и даже отступил. Нга Дин, ничего не понимая, обернулся к Дороти. Губы глухонемого двигались в попытке произнести слова. Дороти заговорила медленно и отчетливо, чтобы Нга Дин мог разобрать слова по движениям губ.

– Не волнуйся, друг, – говорила Дороти по-лигонски. – Эта глупая женщина – моя должница. Я возьму у нее мои вещи и уйду.

Нга Дин радостно замычал – теперь ему все было понятно, и он успокоился.

– Давайте, – обернулась Дороти к миссис Уиттли. – Быстро! Доставайте шкатулку! Нга Дин не будет долго терпеть.

– Еще чего не хватало!

– Миссис Уиттли, я говорю с вами как принцесса Лигона и повелительница этого солдата и других солдат. Если вы хотите остаться в живых, то подчиняйтесь мне.

– Да не надо звать солдат, я сам ее выпорю, – сказал Алекс.

Регина только поморщилась. Она напряженно шевелила птичьими мозгами.

– Господи! – радостно закричала она. – Как же я забыла! Дороти, милая, принцессочка моя, тут у меня остались твои вещицы, я взяла их на сохранение и думала – скорее бы вернулась моя милая подружка…

Регина по пояс залезла в шкаф и с трудом вытащила шкатулку. Шкатулка была тяжелой, наполненной доверху. В ней лежали вещи ценные вперемешку с барахлом – алмазные серьги и золотые цепочки, сапфиры и рубины, стеклярусные бусы и бисер для обмена с туземцами. Регина никогда не могла отказаться от того, что блестит. Нга Дин с восхищением истинного дикаря глазел на шкатулку, поражаясь богатству этой белой госпожи.

Со вздохом Регина достала зеркало, но мешочек никак не могла отыскать.

– Скажи, пожалуйста, – спросила она, – а в государстве твоего дяди много рубинов?

– Найди мой мешочек, – сказала Дороти, – и я тебе отвечу.

– Честно?

– Между нами всегда и все было честно, правда?

Тут же Регина отыскала заветный мешочек и, пересилив себя, протянула его Дороти. Дороти передала мешочек Алексу.

– Никогда бы не доверялась мужчинам, которых только что выпустили из тюрьмы, – мстительно заметила миссис Уиттли.

– Я сама только что вышла из тюрьмы, – напомнила бывшей хозяйке Дороти.

– Ну, в отношении тебя была допущена ошибка. Я так и сказала мистеру Блекберри… – Тут Регина осеклась и замолкла.

– А что касается драгоценных камней, – сказала Дороти, – то в Лигоне есть богатейшие копи, более богатые, чем копи царя Соломона.

Дороти взяла зеркало и посмотрела в него. В зеркале клубился туман, сквозь который можно было угадать смутные черты миссис Уиттли. Как поняла Дороти подсказку зеркала, Регина рада была бы перегрызть глотку своей горничной, но никогда не посмеет этого сделать.

* * *

Пока арьергард отряда под командованием Бо Пиньязотты отбивал опоздавшие и бессильные атаки бирманцев, король Бо Нурия сделал привал у подножия первого из холмов горной гряды Пегу-Йома. Он стоял на постаменте старинной полуразрушенной статуи возлежащего в нирване Будды и с чувством землепашца, который славно вскопал свое поле, смотрел, как мимо тянутся буйволовые упряжи, везущие драгоценные пушки.

Прекрасная птица – его невольница и жертва миссис Уиттли – сидела на невысокой скамеечке у его ног. Когда король отрывал взгляд от артиллерии, он обращал его к невольнице. Невольница поглаживала короля по затянутому в кожаные латы колену.

– Мне так трудно, – сказала Регина, и индус устало перевел ее слова, – мне хочется, чтобы между мной и моим повелителем было полное понимание. Но не могу же я все время говорить через этого идиота! Пускай мистер Нурия сделает моей переводчицей милую Дороти. Тем более что она привыкла быть моей горничной и с радостью мне поможет.

Услышав перевод, король крайне удивился, но спросил у стоящей на том же постаменте Дороти:

– Это так, моя девочка?

– Мой царственный дядя, – ответила Дороти. – Я не могу вмешиваться в твою жизнь и в твои всегда мудрые решения. Но умоляю тебя, как самый близкий к тебе человек…

Индус начал переводить, но Дороти остановила его взмахом руки, и индус с облегчением подчинился ей.

– Я умоляю тебя быть осторожным с этой хищной женщиной. Насладись ею, сколько желаешь, но дай ей убежать, не обобрав и не предав тебя!

– Что ты говоришь! – обиделся король, гордый своей проницательностью. – Это же моя добыча, в любой момент, говоря поэтически, я волен кинуть ее за борт моей ладьи.

– К сожалению, я не смогу оставаться более с тобой, у меня тоже есть свои планы и своя жизнь… Рядом со мной, как ты знаешь, находится человек, которому я отдала свое сердце.

– Только не это! – воскликнул король. – Ты останешься со мной, и не будет больше никаких авантюр! Если тебе нужен этот феринджи – пускай поживет у нас. Я найду ему место!

Регина крутила головой, стараясь понять, не о ней ли речь, – она боялась мести Дороти и не могла поверить, что Дороти мстить не намерена.

Алекс, подъехавший к помосту верхом на сильной, но невысокой лошади, тоже прислушивался. Его польская гордость не позволяла ему оставаться при горном дворе в качестве принца-консорта. Тем более что он даже языка местного не знал и знать его не собирался.

– Мы договаривались с тобой, дядя, – напомнила Дороти, – что, когда все это кончится, ты отпустишь меня домой…

– Твой дом здесь!

– Ты отпустишь меня домой, к маме. И мы сделаем так, чтобы мама приехала к тебе. Она мечтает об этом. И ты мечтаешь увидеть свою сестру.

– Ты ревнуешь меня к этой белой женщине? – догадался король.

– А ты ревнуешь меня к этому белому мужчине, – в тон ему произнесла Дороти.

И тут обоим стало смешно. Они заливались хохотом, и окружающие, кто заразившись их весельем, а кто желая угодить, тоже стали смеяться. Лишь Алекс и Регина оставались серьезными – вернее, натянуто улыбались. Обоим было страшно, оба боялись потерять своих избранников.

Когда правящие особы отсмеялись, король произнес уже иным, спокойным, миролюбивым тоном:

– А я надеялся, что Алекс останется в моей армии. Он хороший парень и офицер. Спроси его, может, останется?

– В следующий раз, – ответила Дороти. – А пока мы тебе оставляем почти сорок человек. Разве мало?

– Мне всегда мало, – сказал король. – Я подумываю о походе на Аву.

– А потом на Сиам? А потом на Китай? Опомнись, дядя.

– Если ты поедешь к своей матери, – переменил тему король, – то я не могу тебя задерживать.

– Скоро вы перейдете на человеческий язык? – закапризничала Регина. – Нельзя так долго мучить несчастную женщину, разлученную с мужем.

– Мы уезжаем, дядя, – сказала Дороти, – и береги свою казну.

– Я – жадный человек, – сухо усмехнулся Бо Нурия, и тут Дороти поняла, что, несмотря на все старания Регины, птица не получит ничего более сверх того, что подарит ей повелитель. – Женщина, помолчи, когда разговаривают благородные люди! – приказал он. – Индус, переведи!

Индус перевел. Регина смолчала.

– Ты уверена, что хочешь уехать? – не сдавался король.

– Да.

– Ты вернешься?

– Не знаю.

– Мне будет горько.

– Я скажу моей матери и брату, чтобы они спешили к тебе.

– Это правильно, – сказал король. – Я вам дам отряд, который проводит вас в порт Моулмейн. Туда приходят корабли из Голландии и Португалии. Вы сможете купить себе место. Но потом вы… ты… вы приедете в Лигон.

– Я обещаю.

На следующее утро Дороти и Алекс попрощались с королем Лигона. Король чуть пошатывался после ночи любви, которою его одарила птица Регина. Сама птица еще спала – из шатра доносилось похрапывание. Король выделил для охраны Дороти небольшой отряд под командованием Бо Пиньязотты. Король хотел всем показать, что в Моулмейн едет его племянница, знатная дама королевства. Последующие три дня Дороти и Алекс путешествовали на слоне, сидя на небольшой боевой платформе. Второй слон нес старого генерала. Затем следовали полсотни всадников.

В Моулмейне Бо Пиньязотта передал принцессе тяжелую шкатулку, полную рубинов и сапфиров.

– Если бы ты знала, внучка, – сказал Бо Пиньязотта, – какой скандал ему закатила белая женщина, похожая на белую корову, когда увидела эту шкатулку. Я боюсь, что она околдует его.

– Не бойся, дедушка, – ответила Дороти. – Еще три дня, и он сам отвезет ее обратно в Рангун и сдаст на руки мужу.

Старик засмеялся. Он очень надеялся на такой исход королевского увлечения.

Затем генерал передал Дороти свернутые в свиток грамоты. Одна из них признавала наследницей престола сестру короля Ма Ин и приглашала ее вернуться в Лиджи. Дороти была убеждена, что мать согласится. Во втором документе говорилось о том, что Дороти – принцесса Лигона. Она имеет право лишь на дань с трех горных трактов и шести деревень, а также является хозяйкой рубиновых копей в Магваи. Доходы с него ей будут пересылаться.

Они сняли небольшой дом на окраине Моулмейна. За большую мзду мьоза Моулмейна сделал вид, что никаких подозрительных лигонцев в городе не водится.

Через десять дней в Моулмейне бросил якорь голландский корабль, который держал курс на Кейптаун. Алекс договорился с капитаном о каютах.

Когда он возвратился сказать, что все улажено, Бо Пиньязотта сказал, что только что прибыл гонец из Лиджи с сообщением, что после недели праздников король отослал обратно в Рангун с большими дарами ошибочно похищенную госпожу Уиттли.

– Мой дядя так никогда и не догадается, что он никого не похищал. Это была попытка его похитить, которая, к счастью, не удалась, – сказала Дороти.

Бо Пиньязотта согласился с принцессой. Он покинул Моулмейн только тогда, когда паруса голландского корабля скрылись в море.

* * *

Профессор Гродно вызвал комиссара Милодара. Срочно. Ввиду завершения эксперимента.

– Какого завершения? По моим расчетам…

– Ваши расчеты никуда не годятся, комиссар, – ответил профессор, – мы имеем дело с живыми людьми.

– Но Лицо империи Эпидавр, которое прибыло для получения ритуальных сокровищ, отправилось в Монте-Карло. Я целые сутки его уламывал, чтобы чем-то занять.

– И отлично. Зачем Лицу присутствовать при наших земных тревогах?

– Что-нибудь случилось? – быстро спросил комиссар. Любой малый провал в конце операции запоминается начальством куда болезненнее, чем катастрофа в ее начале.

– Ничего особенного, если не считать, что необходимо сегодня вывести Кору из сна. Иначе будет поздно.

– Не порите панику, профессор, Кора – наш сотрудник. Она понимает меру своей ответственности.

– Она сейчас ничего не понимает, – возразил профессор. – Она скоро полгода как спит.

– Значит, мне ехать без гостя? – уточнил Милодар.

– Вот именно!

Когда через час с небольшим Милодар прибыл в Институт номер шесть, профессор показал ему на пульт управления и контроля. Судя по его данным, мозг Коры отказывался более спать. Он полагал, что дело сделано, он спешил проснуться.

Милодар остановился у саркофага, словно Наполеон перед открытой гробницей фараона. Он скрестил руки на груди и внимательно всматривался в спокойное лицо своей сотрудницы. Он не мог отделаться от ощущения, что его дурачат.

Он подумал, что, когда он уходит, Кора вылезает из саркофага, пьет чай с профессором Ахметом Гродно, может, не отказывается и от рюмочки, и они вместе посмеиваются над руководством Галактической полиции.

– Где она сейчас? – спросил Милодар.

– Вот это вам и предстоит узнать, – ответил профессор, – ведь вам разрешено совершить последнее погружение вашей голограммы в прошлое, чтобы узнать, раздобыла ли Дороти нужные вам предметы, и если это так, то где вам их искать…

– Разрешение у меня есть… А разве кто-нибудь догадывается о разнице?

– Тогда готовьтесь!

– Догадываемся, будьте покойны, – сказала лаборантка Пегги, разочарованная в комиссаре, потому что рассчитывала выйти за него замуж, но ничего из этого не вышло. А когда ей месяца два назад удалось увлечь комиссара в комнату отдыха, обнаружилось, что она пытается лобызать голограмму. – Я различаю вас и вашу голограмму с первого взгляда.

– Говори, Пегги, говори! Ты будешь первой женщиной, которая смогла разгадать мой секрет. А это, милая, невозможно!

– Фу! – воскликнула Пегги. – Разница настолько очевидна, что заметна невооруженным глазом.

– Какая?

– Ваша голограмма никогда не просит кофе, а вы наяву первым делом просите меня сварить кофе покрепче.

Комиссар задумался.

– В этом что-то есть, – произнес он наконец. Ему хотелось кофе, но кофе он просить не стал – пускай обманываются. – А что говорит наблюдение за Корой? – спросил Милодар у профессора.

– Пик беспокойства миновал, – ответил Гродно, – я думаю, что Дороти удалось вырваться из фактории.

– Откуда вы знаете?

– У нас свои каналы, – ответил Гродно, а Пегги коварно усмехнулась.

– Говорите! – потребовал комиссар.

– Нам дали сеанс визуальной связи по каналам Академии наук.

– Та-ак… – угрожающе пропел комиссар. – И вы забыли поставить меня в известность?

– Мы не могли этого сделать. Мы пытались, – ответил Гродно. – Но ваша секретарша сказала, что вы ликвидируете наркобанду на поясе астероидов и с вами нет связи.