Текст книги "Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.6"

Автор книги: Кир Булычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 51 страниц)

Это сообщение огорчило Рахмана.

– Ай! – сказал он. – Как плохо! Неужели это исчадие ада возвратилось в наше море?!

– Вы слышали о нем?

– Он ограбил один из моих кораблей и повесил на рее его капитана за то, что тот посмел перечить этому негодяю! Но продолжайте свой рассказ, госпожа. Неужели вы единственная спаслись от ужасной участи?

– Наш корабль «Глория», который следовал в Калькутту, а оттуда в Рангун, подвергся нападению Сюркуфа и после боя был захвачен им. Меня и офицеров корабля перевели на борт его «Клариссы». – Регина говорила осторожно, медленно, словно ожидала, пока переводчик передаст ее слова господину. На самом деле, как понимала Дороти, госпоже надо было уже сейчас точно выразить свою версию событий. – Однако с помощью человека, который сочувствовал мне, я смогла… – Регина искала правильное слово, – я смогла получить шлюпку и убежать.

Все это звучало не очень убедительно, но ни господин Рахман, ни его сын ничем не выразили удивления. Господин Рахман сокрушенно качал головой и потом сказал:

– Я поражен отвагой слабой женщины, которая решилась на такое путешествие.

– У меня не было выбора, – ответила Регина. – Речь шла о моей чести.

Сын с отцом некоторое время спорили о переводе последней фразы, и Дороти поняла, что они никак не сойдутся в понимании женской чести. Не договорившись, они прекратили спор и предпочли слушать.

– Сколько же времени уважаемая госпожа пробыла в открытом море?

– Больше недели. Точнее – восемь дней.

– Удивительная отвага и большое везение, – сказал господин Рахман. – Что же вы намерены делать дальше?

– Я хотела бы узнать, куда направляется ваш корабль, – произнесла миссис Уиттли.

– Мы идем с грузом муската и ванили с острова Тидоре, а также погрузили в Малакке несколько ящиков хорошей китайской посуды, – откровенно ответил Рахман. – И держим путь в порт Оман, где мы разгрузимся и, возможно, некоторое время будем отдыхать от трудов.

– О! – произнесла разочарованно Регина. Она знала географию. Дороти была не настолько образованна, но по тону госпожи поняла, что судно господина Рахмана плывет вовсе не туда, куда следует.

– А где мы сейчас находимся? – спросила Регина.

– Сейчас мы находимся в двух днях пути от южного берега Цейлона.

– А есть ли там английский порт?

– Еще два дня пути до Коломбо. Но мне говорили, что тамошняя фактория захвачена французами. Это слух не проверенный, но упорный.

– А сколько отсюда пути до Рангуна? – спросила миссис Уиттли.

– Пять дней. При хорошем ветре. Может, немного меньше или немного больше.

– Вот туда мне и надо. Мой муж ждет меня, – сообщила Регина господину Рахману.

– Наверное, – сказал господин Рахман, – мы встретим в Омане суда, направляющиеся в Ост-Индию.

– В Омане?

– При благоприятном ветре уже в этом году вы счастливо воссоединитесь со своим мужем.

Регина медленно моргала большими светлыми прозрачными глазами, словно птица, залетевшая по неосторожности в собачью конуру. Потом смысл слов Рахмана дошел до нее и вызвал гневную реакцию.

– Вы издеваетесь надо мной? – спросила она тихо. – Или просто несете чепуху?

По мере того как она говорила, ее голос все поднимался, пока не превратился в визг. Груди ее совершили привычный фокус, разорвав спереди платье, но никто и бровью не повел при виде этого представления.

– Несете что? – вежливо спросил горбатый Камар.

– Че-пу-ху, – по складам ответила Регина.

Камар перевел. Его отец задумался, почесывая небольшую, аккуратно подстриженную бороду.

– Я не хочу обижать госпожу и не хочу обижаться на гостью, – ответил он. – Хотя мне глубоко прискорбно слушать оскорбления, которых я не заслужил. Но войдите в мое положение, госпожа Уиттли. Я плыву по морю, потому что этим я зарабатываю деньги. Я не последний человек в этом мире. В море я вижу ничтожную лодочку и в ней четырех человек, англичан. Одна из спасенных мною особ объявляет без всяких на то доказательств, что она – знатная дама и жена английского фактора в Рангуне. Правильно ли я понял?

– Как вы еще могли понять? – раздраженно ответила Регина, которая с трудом сдерживалась, выслушивая ответ господина ар-Рахмана. – И я не вижу основания ставить под сомнение мои слова. В крайнем случае вы можете допросить моих спутников.

– Но вы же сами утверждаете, что они лица низшего звания, ваши рабы.

– У нас в Англии нет рабов, и показания матросов и Дороти могут быть приняты во внимание любым судом.

– Мы не на суде, госпожа Уиттли. Я просто рассказываю вам, какими представляются со стороны ваши обстоятельства.

– Зачем я должна это слушать? – Щеки Регины раскраснелись, как всегда бывало, когда она возбуждалась. Но здесь ее никто не боялся.

– Затем, что мне нет никакого смысла губить свое путешествие, отказываться от большой прибыли только ради того, чтобы отвезти неизвестную женщину неизвестно куда.

– Но я – миссис Уиттли!

– Может быть, это и правда, – кивнул достопочтимый Рахман. – Я даже знаю, что с недавних пор именно господин Джулиан Уиттли и в самом деле стоит во главе фактории в Рангуне. Море – это большая дорога. Путники встречаются и обмениваются сведениями.

– Тогда вы должны были слышать о нападении Сюркуфа на «Глорию»!

– Я плыву с востока и неделю никого не встречал.

– Так что вы хотите получить за то, что отвезете меня в Рангун?

– Ничего, – вежливо улыбнулся Рахман. – Ровным счетом ничего. Но я обещаю вам бесплатный кров и постель на борту моего корабля на все время путешествия до Омана.

– Я его готова убить, – прошептала Регина.

Дороти поглядела украдкой на свое колечко. Камешек был розовым, никакой угрозы Дороти от арабов или хозяйки не исходило.

Дороти понимала, что разум здесь на стороне арабского купца. Она будто была знакома с ним, потому что в детстве сосед сверху рассказывал ей сказки про Синдбада-морехода. Вот она и сидит сейчас перед Синдбадом, который постарел, растолстел, обзавелся несчастным сыном, но, в общем, не очень изменился. И если раньше она плыла по океану на английской шлюпке, и потому ей не могла встретиться птица Рок или кит размером с остров, то теперь любое чудо могло стать явью.

– Я полагаю, что моя гостья устала, – произнес ар-Рахман. – Вам принесут пищу в каюту. Простите, что не могу разделить трапезу с вами, но нам не разрешает этого наш закон.

Регина была мрачнее тучи. Она не поднималась с места.

– Сколько будет стоить, – упрямо спросила она, – если ваше судно… – Последнее слово она произнесла, вложив в него все возможное презрение, но Камар или не понял, или не захотел понять интонацию миссис Уиттли. – …если ваше судно отвезет меня в Рангун?

– Это очень дорого стоит, – ответил Рахман и поднял руку, прекращая разговор. А так как Регина упорствовала, не поднимаясь, поднялся он и, кинув взгляд на Дороти, причем той показалось, что глаза его из-под нависших век улыбаются ей, последовал прочь из каюты, пройдя совсем близко от Регины, но не взглянув в ее сторону.

И тогда миссис Уиттли не оставалось ничего иного, как последовать за хозяином судна. Замыкал шествие Камар, и Дороти чувствовала всей спиной, как он ее рассматривает. Но когда она обернулась и поймала его взгляд, Камар виновато отвел глаза. Может быть, он жалел женщин и хотел бы им помочь, да был бессилен…

В каюте Регина рухнула на диван и залилась слезами.

– Ты видишь, – повторяла она, – ты видишь, какое это злобное животное? Он готов нас выбросить за борт.

– А мне так не показалось, – ответила Дороти.

– Что ты понимаешь! Тебе ведь все равно, куда плыть. Ты готова провести здесь месяц, год, попасть в гарем к его недоноску, только чтобы не помогать хозяйке, которая ради тебя бежала от пиратов.

– Ради меня? – искренне удивилась Дороти.

И Регина не менее искренне – она в тот момент верила собственным словам – ответила:

– Разумеется, они бы надругались над тобой, а потом выбросили бы тебя за борт, чтобы замести следы.

Но тут двое мальчиков принесли подносы с пловом и отдельно тушеную курицу, сладости и крепкий чай.

Блюда были наперченными, острыми, но вкусными, и женщины, истосковавшиеся, оказывается, по горячей, настоящей пище, приготовленной на плите, в две минуты смолотили плов и курицу, опились чаю и объелись сладостями так, что потом обе заснули и проспали до следующего утра, причем ночью у обеих стало неладно с животами, и они, перешептываясь, долго бродили по палубе, стараясь понять, где расположен гальюн на баггале, и спас их Дейвис, куривший на палубе, который объяснил, что в каюте должны быть ночные посудины для знатных пассажирок.

* * *

Утром Регина проснулась мрачной, больной, с красного лица лоскутами слезала обгоревшая в шлюпке кожа. Даже пират Сюркуф вряд ли полюбил бы ее в тот момент.

– Мы погибли, – сказала она. – Я всю ночь не спала и поняла – мы погибли. Мы закончим жизнь в арабском гареме – нас продадут на рынке в Омане. Теперь ты понимаешь, почему я не спала всю ночь?

Дороти знала, что хозяйка ночью спала, потому что у той заложило нос и она сопела и храпела. Но храпящий человек не знает, как он ужасен для окружающих.

– Тебе все равно, – сказала хозяйка. – Тебе и в гареме будет лучше, чем в твоем вонючем нищенском доме.

– Мой дом не вонючий и не нищенский, – обиделась Дороти, но хозяйка даже не слышала ее. Она была поглощена своим горем. – И вообще мне показалось, что господин Рахман согласен нас доставить в Рангун.

– Что ты говоришь! – возмутилась Регина, но тут же спросила: – А почему ты так думаешь? Что за глупость?

– Он не был сердитый, – ответила Дороти. – Он – торгаш. Он думал, как бы нас… использовать.

– Ты в самом деле так подумала? Нет, чепуха! Бред твоего жалкого мозга.

Но мысль Дороти, несмотря на отрицание ее Региной, запала той в сознание. Она подошла к окну каюты и, глядя на птиц, летящих за кормой баггалы, шептала, рассуждая:

– Но что он хочет? Сколько ему обещать…

Принесли воду для омовения, потом чай и сладости. «Я растолстею, – подумала Дороти, – и стану такой же соблазнительной, как Регина. Правда, сладостей много не съешь».

Потом Дороти попросила разрешения у госпожи выйти на палубу. Сама Регина на палубу не пошла, потому что плохо выглядела, но Дороти отпустила и велела ей внимательно прислушиваться и приглядываться. Как будто Дороти была арабкой.

На палубе было прохладно. Моросил дождик, но ветер дул ровно, и судно неслось быстро… К Оману? Где это – Оман?

– Доброе утро, – сказал горбун.

Он неслышно подошел к Дороти. Глаза его опухли и поблескивали где-то глубоко, обведенные почти черными кругами.

– Вы плохо себя чувствуете? – спросила Дороти.

– У меня внутри есть болезнь, – сказал Камар. – Но в Каире живет один доктор, знаменитый на весь мир. Он обещал вылечить меня травами.

Дороти чувствовала к молодому человеку жалость. Ей хотелось что-нибудь сделать для него.

– Вы хорошо говорите по-английски, – сказала она. – Просто замечательно.

– Я хочу поехать в Англию, – ответил молодой человек, – я буду учиться в университете в Оксфорде. Я несколько лет готовился. У меня был учитель, отец купил его у пиратов. Но потом он умер. Сейчас я хочу найти другого. Не хотите ли стать моим учителем?

Молодой человек робко улыбнулся, и вдруг Дороти увидела, что камешек в кольце немного потемнел. Осторожно!

Дороти было странно сознавать, что Камар может ей чем-нибудь угрожать. Слишком безобиден и робок был его черный взгляд. Но камешку она уже верила.

– Разве женщина может быть учителем по вашему закону? – спросила Дороти.

– В некоторых обстоятельствах может, – туманно ответил Камар.

Они замолчали.

– Ваш отец, – спросила тогда Дороти, чтобы переменить тему разговора, – ваш отец в самом деле не изменит курса вашего корабля? – спросила она.

– Это очень дорого стоит, – ответил Камар.

– Но с каждым часом мы уносимся прочь от Рангуна? – спросила Дороти, глядя, как легко судно разрезает волны.

– Может быть, – странно ответил Камар.

– Моя госпожа готова дорого заплатить.

– Каждый день стоит много золотых монет. Нас ждут в Омане перекупщики. Вы просто не представляете, сколько мешков с пряностями лежит у нас под ногами.

– Я думаю, что муж миссис Уиттли оплатит вам ваши расходы.

Камар вдруг улыбнулся.

– Мы привыкли, – сказал он искренне, – не доверять неверным. Вы, христиане, не держите своего слова. Вы – обманщики.

– Далеко не все!

– Бывают, наверное, исключения.

– Среди ваших людей тоже много обманщиков.

– Разумеется. Но у нас другая хитрость и другая ложь.

– А сколько стоит изменить курс?

– Спросите у моего отца, – сказал горбун. – Я бы сделал это бесплатно.

«Он слишком пристально смотрит на меня, от него исходят горячие волны… Мне становится сладко и страшно. Но и жалко его».

– Лучше за все платить, – сказала Дороти, отворачиваясь от Камара.

– Тогда платите вперед, – сказал Камар.

Дороти бросила взгляд на камешек. Он еще более потемнел.

Она уже понимала, какого рода опасность исходила от Камара и почему камешек как бы остановился, темнея, на полдороге. Он не мог понять своим каменным компьютером, насколько была опасна для Дороти страсть, охватившая молодого горбуна.

– Я не знаю, как моя госпожа решит уговаривать вашего отца, – сказала Дороти. – Она умная, она сообразит. Например, она может написать расписку…

– А когда мы привезем вас, – печально ответил горбун, – то английский фактор скажет, что нас не знает, а его жена сумасшедшая, подпись которой недействительна. Так было с одним другом моего отца. Он был разорен и повесился.

– Значит, нас ждет дорога в Оман? Откуда, вернее всего, мы уже никогда не вернемся домой…

– Но в Омане бывают европейцы. Туда заходят португальцы, там бывают голландцы…

– Это все наши враги. Нам нечего ждать пощады…

– Зачем вы согласились пойти в услужение к такой неприятной женщине? – спросил Камар.

У него был смешной акцент. Будто ему было трудно выплевывать английские слова, поэтому он предварительно очищал их от мяса и выговаривал лишь кости слов.

– Чего еще я могла ждать? – ответила Дороти. Следует сказать, что слова молодого араба были ей приятны.

– Я вижу, что вы принадлежите к высокому роду, – продолжал Камар. – Я узнаю сиамскую княжну, когда я вижу одну из них.

– Сиамскую княжну? – Эти слова ничего ей не говорили. Она не была уверена, что слышала когда-нибудь это слово – Сиам. Наверное, это арабское государство. И вдруг ей стало неловко признаться в том, что ее мать – лигонка из Авского королевства. Она испугалась разочаровать молодого горбуна.

– Вы схожи с тростинкой, с гибким побегом розы, и губы ваши подобны розовым лепесткам.

– Не надо, – улыбнулась Дороти, – если вы будете продолжать сравнения, вы скоро наверняка меня смутите.

Камар замолчал. Дороти смотрела прямо перед собой, склонив голову за борт и глядя, как бежит волна, но чувствовала неотрывный взгляд Камара.

– А вы живете в Лондоне? – спросил он через некоторое время.

– Да, у нас там есть дом, он остался от моего отца.

– Вы не бедствуете?

– О нет! – возмутилась Дороти. Она искренне не считала, что семья Форестов бедствует.

– Так почему вы пошли в услужение?

– Мне трудно и долго объяснять вам причины, побудившие меня отправиться в плавание.

– Вы скрываете свое истинное лицо?

Дороти не ответила. Потому что не знала, скрывает ли она что-либо, ибо ее никто, даже Блекберри, об этом не спрашивал.

– Вы мне не доверяете? – спросил Камар.

– Я думаю, как нам добраться до Рангуна, – сказала Дороти.

– У меня есть одна мысль…

– Скажите!

– Рано. Сначала посмотрим, к какому решению придет мой отец.

– А он может изменить решение? – обрадовалась Дороти.

– Каждый человек может изменить свое решение. Даже вы, Дороти.

Он совсем иначе, чем англичане, произносил букву «р», и потому имя Дороти в его устах звучало почти незнакомо.

Из двери каюты выглянула Регина. Она быстро углядела, где и с кем стоит Дороти, и закричала:

– А ну, сейчас же домой! Я с утра непричесанная!

Регина кричала нарочно громко и грубо. Видно, ей хотелось напомнить Дороти, что та – ее вещь.

Дороти не стала обижаться, она понимала, что хозяйка сейчас расстроена и испугана. Она ее жалела.

Но Камар повел себя неожиданно.

– Если вы только прикажете мне, – сказал он решительно, – я скажу миссис Уиттли все, что я о ней думаю. И о том, на кого можно кричать, а на кого нельзя.

– Не обращайте внимания, госпожа расстроена.

– Она должна знать, что вы находитесь под моим покровительством.

– Вот этого она знать не должна. И я тоже…

Камар потупился. И Дороти вдруг поняла, насколько этот немощный человек упрям и упорен. Его уродство послужило ему на пользу, потому что у него не было основания любить здоровых, красивых и стройных людей, ведь не любит же жаба лебедей! Но она может не любить и прочих жаб, потому что в ее глазах они выглядят уродливыми.

Дороти быстро пошла к каюте.

Регина велела ей причесывать себя и особенно проверять, нет ли в волосах вшей или гнид – госпожа была чистоплотна и боялась этих насекомых, бывших самыми обыкновенными жителями большинства париков и причесок того времени. К счастью, на этот раз обошлось, но туалет Регины занял много времени, тем более что потом Дороти пришлось штопать и зашивать платья, наконец – стирать нижнее белье. Дел хватило до обеда.

– Зачем ты стоишь с этим уродцем! – выговаривала между тем Регина своей служанке. – У них, арабов, ничего случайно не бывает. Они страшно коварны.

Интересно, Камар считает коварными европейцев, а Регина – арабов. И обе стороны искренни в своих мыслях и подозрениях.

– Он собирается ехать в Оксфорд, – сказала Дороти. – Он выучил английский, чтобы его туда пустили.

– Надеюсь, этого никогда не случится! – фыркнула Регина.

– А может быть, именно в этом и есть наш шанс? – произнесла Дороти.

– Говори, что ты имеешь в виду. – Регина подняла голову, обернулась. Ее глаза настороженно округлились.

– Англия – наша страна. И как бы много денег ни было у арабского торговца, я думаю, его сыну очень трудно поступить в английский университет без протекции.

– Я иногда удивляюсь, – сказала Регина, – где ты научилась так говорить.

– Из книг, – честно ответила Дороти. – У меня хорошая память, и я помню мои любимые книги целыми страницами.

– Какие же у тебя любимые книги? – спросила Регина, не скрывая презрения перед любимым занятием Дороти, которым ей заниматься не положено.

– Разумеется, «Приключения Тома Джонса – найденыша»! – воскликнула Дороти. – И еще я люблю «Приключения Гулливера».

– Ах да, – отмахнулась Регина. – Только голову зря забиваешь.

Но слова Дороти запали ей в голову.

– Вы говорили о его желании ехать в Англию?

– Он сказал мне, что господин Рахман не доверяет европейцам. Он говорит, что европейцы обещают заплатить за наше возвращение, а потом забудут о своих обещаниях, – ответила Дороти.

– А что ты сказала?

– Я сказала, что вы можете дать ему расписку.

– А он?

– Он считает, что этого недостаточно.

– Сегодня я снова буду разговаривать с Рахманом, – сказала Регина, – потому что больше терпеть нельзя. С каждым часом мы удаляемся. Я не могу ждать оказии в Омане, потому что должна попасть в Рангун, к Джулиану, первой и не допустить, чтобы сплетни о моем поведении, о том, как я купила себе билет домой, оказались в Рангуне раньше меня. Ты это понимаешь?

– Разумеется, – ответила Дороти.

– Сегодня я буду предлагать ему все, что возможно, абсолютно все! Я должна купить, выпросить, вымолить…

После обеда Регина одна пошла на переговоры с Рахманом. Дороти осталась в каюте. Там ей не сиделось, и она вышла на палубу. Она хотела, чтобы вышел Камар, пускай он расскажет, как там идут дела. Как бы Регина в своем неуемном желании попасть в Рангун не наобещала лишнего.

Но Камар не выходил. Уже темнело.

Дороти увидела Дейвиса. Оказывается, англичане жили на нижней палубе, вместе с матросами. Дейвис жаловался, что кормят плохо, но, правда, не обижают.

И не заставляют работать.

Уже было совсем темно, на теплом небе высыпали яркие тропические звезды, над палубой босые матросы зажгли фонари, засветились и окошки в каютах. Дороти стало зябко и неуютно. Она вернулась в каюту.

Вскоре пришла Регина. Она была взбешена. Она прижимала к животу коробку со своими драгоценностями, на которые делала основную ставку. Но Рахман отказался от драгоценностей, правда, предварительно ощупав и обнюхав их. Они показались ему недостаточной платой. Регина предлагала выписать вексель, и это не помогло.

– А как вел себя Камар?

Дороти хотелось, чтобы он вел себя как друг.

– Он молчал, но я поняла, что он на стороне отца. Он – подлец!

– Почему вы так думаете?

– Я знаю людей. И я сама не святая, мне легче разбираться в людях, чем тебе, потому что ты еще наивная дурочка!

Почему-то Регина сердилась на Дороти.

– А что будет дальше? – спросила служанка.

– Дальше? Он сказал… Я сказала, что согласна на любые его условия. Пускай он их мне предложит.

– А он?

– Он сказал, что они посоветуются с Камаром и сегодня же он скажет мне свои предложения.

В этот момент в каюту заглянул мальчик и сказал по-арабски, что было понято одинаково женщинами как приглашение Регине возвратиться к Рахману.

– Я буду молиться за вас, госпожа, – сказала Дороти.

– Ну что ж, твои молитвы мне могут пригодиться, – рассеянно ответила Регина, думая совсем о другом.

Дороти взглянула на камешек – просто так, почти нечаянно. Камешек был темен. Странный камень – он темнеет и рядом с деликатным Камаром, и рядом с испуганной Региной, которой и дела нет сейчас до своей служанки.

Пока хозяйки не было, Дороти пыталась шить, но руки плохо слушались – чувство тревоги не отпускало ее.

Окончательно миссис Уиттли возвратилась примерно через час.

Слабый свет двух фонарей все же позволил Дороти увидеть, что хозяйка возбуждена и скорее расстроена, чем рада, хотя от дверей она громко сказала:

– Все в порядке. Мы договорились.

– Но как? – Дороти вскочила и стояла у стола, прижав к груди рукоделие.

– Ужасно! Просто ужасно. Я отдала ему драгоценности. Затем я выписала на его имя вексель на десять тысяч рупий. Я не представляю, сможет ли мой муж собрать такую сумму. Просто не представляю…

– И это все?

Регина ответила не сразу. Она прошла к своему дивану и села на него, подогнув под себя ноги.

– Я ужасно устала, голова разламывается!

– И больше ничего не было? – повторила Дороти вопрос, потому что хозяйка чего-то недоговаривала.

– Практически все. Да… Практически…

– Что это значит – практически? – спросила Дороти.

– Не считая пустяков! – сердито ответила Регина. – Ты что, спать не собираешься?

– Нет, мы же не ужинали.

– Ах да! Но меня покормили у Рахмана.

Как будто после этого вопрос об ужине отпадал. Дороти могла потерпеть.

– Госпожа!

– Не мешай мне спать! Я устала и плохо себя чувствую.

– Но вы не разделись… давайте я помогу вам…

– Отойди! Не смей ко мне прикасаться!

– Вы сердитесь?

– Разумеется, я сержусь! – Неожиданно миссис Уиттли вскочила с дивана и уткнула перст в грудь Дороти. – Я сержусь на тебя за предательство, за измену! Я тебе этого никогда не прощу!

– Я не понимаю вас, мэм.

– Еще бы! Тебе невыгодно меня понимать. А сама за моей спиной крутит амуры с горбатым наследником! Я все знаю, вы обо всем сговорились. И я не удивлюсь, если потеряю служанку, которая бросит меня в тяжелый момент и перебежит к грязным мусульманам.

– Что вы говорите?

Регина не ответила, потому что в дверь постучали, вошел мальчик и сказал что-то по-арабски, обращаясь к Дороти.

– Что он говорит? – спросила Дороти.

– Зовет тебя на свидание к твоему ублюдку! – прошипела Регина, но негромко, чтобы не было слышно вне каюты.

– Мне нужно идти? Так поздно? – удивилась Дороти. – Скажите им, что я приду завтра.

Мальчик потянул Дороти за рукав платья.

– Иди, иди, – куда мягче произнесла госпожа. – Только не задерживайся. Мне трудно без тебя раздеться.

Подчиняясь требованиям посланца, Дороти сделала шаг к двери.

Настроение у нее было отвратительное, она чувствовала, что происходит нечто страшное и угрожающее, но еще не понимала – что же именно.

* * *

Мальчик проводил Дороти в каюту, расположенную этажом выше, чем каюта женщин.

Он постучал три раза в дверь, изнутри донесся знакомый голос.

Мальчик открыл дверь, пропустил Дороти и ушел. За спиной туго хлопнула дверь.

– Добрый вечер, – сказал узкоплечий Камар. Вместо тюрбана на его голове была лишь зеленая повязка, струящийся шелковый халат доставал до пола и даже волочился сзади, шурша по коврам.

Он протянул к Дороти руки, и та только сейчас как следует рассмотрела, какие у него бледные и длинные пальцы.

– Добрый вечер, – настороженно произнесла Дороти. – Почему вы позвали меня? Ведь сейчас очень поздно.

– Потому что Аллах откликнулся на мои молитвы, – хрипло проговорил молодой человек. – Он даровал мне счастье.

– Какое? – решила уточнить Дороти.

– Тебя, – ответил Камар.

– Я вас не понимаю, – сказала Дороти.

– Ты отдана мне. Твоя хозяйка отдала тебя, и поэтому наша баггала уже изменила курс. Если ты выйдешь на палубу и посмотришь, ты увидишь, что звезды расположены на небе иначе, чем прошлой ночью. Мы держим теперь путь не на Южный крест, а на Полярную звезду в созвездии Малой Медведицы.

Сообщив эти навигационные сведения, Камар замолк, и так как Дороти все еще не могла найти слов и сил, чтобы ответить ему, он сам продолжил:

– Судя по выражению твоего лица, я могу предположить, что для тебя мои слова – новость.

– Да. – Дороти удивилась, услышав совершенно чужой низкий голос.

– Она тебе ничего не сказала? Ай-ай-ай! Я-то думал, что вы обо всем договорились. Я так надеялся, что ты добровольно решила соединить свою судьбу с моей.

– Судьбу… – Дороти ничего не могла понять.

– Ты станешь цветком моего гарема, – сообщил молодой горбун, – ты станешь моей любимой женой.

Он говорил, словно умолял, не смея поднять робкие глаза на свою избранницу.

– Как же госпожа мне ничего не сказала?

– Наверное, она думала, что для тебя это будет приятным сюрпризом. Отныне ты будешь жить в роскоши и довольствии. Сними это жалкое колечко…

Он снял с мизинца и протянул ей пышный золотой перстень с изумрудом.

Упоминание о колечке заставило ее посмотреть на камешек. Тот вел себя странно, он как бы подмигивал ей, часто меняя цвет – от розового до черного. И Дороти догадалась, что в том вина не камешка, а Камара, так как у того в голове тоже не было порядка.

– Но как она могла? – спросила Дороти.

– Могла?

– В нашей стране нельзя продавать людей. Я – свободная девушка. Мой отец был королевским служащим. Как такое могло прийти ей в мысли?!

– Дорогая моя голубка, цвет очей моих, – сказал горбун, приближаясь к ней и протягивая золотой перстень. – Мы же не в Англии, мы с тобой в Азии, посреди океана. Здесь мало кто знает об английском короле и тем более о ваших порядках.

– Но об этом узнают – ее же будут судить!

– Твоя хозяйка договорилась, что никто и никогда больше не увидит тебя. Ты утонула в пути. Утонула. А в моем гареме тебя будут звать Фатимой, моя драгоценность. Возьми перстень, возьми, пусть он соединит нас…

Молодой человек уже приблизился настолько, что смог схватить холодными влажными пальцами Дороти за руку, и попытался надеть на ее руку перстень. Дороти вырвалась и отступила назад.

– Не смейте ко мне приближаться! Я вам голову оторву!

– Ах, какая страстная! – воскликнул в радости Камар. – Какие чувства! Как я мечтал о такой красавице, а не об этих коровах, которых мне подсовывали бедные родственники или корыстолюбивый папа!

– Она у меня попрыгает! – пригрозила Дороти. – Она еще пожалеет о дне, когда родилась на свет! Торговать живым товаром!.. Да даже неграми теперь запрещено торговать! Я до короля дойду.

– Вай, вай, – умиленно качал головой ее жених.

– Ее сразу разоблачат, – сказала Дороти. – У меня есть свидетели, матросы, которые были с нами в шлюпке.

– Матросов она тоже продала моему папе, и совсем дешево, – сообщил Камар.

– Матросов?

– Заход нашего корабля в Рангун дорого обойдется моему папе. Он показал госпоже Уиттли все расчеты, и она согласилась на них. Поэтому она отдала моему папе все свои драгоценности, которые ты унаследуешь, как только станешь моей женой, она выписала вексель на десять тысяч серебряных рупий. Она дала мне рекомендательное письмо в Оксфорд. И все равно бы мой отец не согласился, если бы не моя настойчивая просьба. Из любви ко мне он решил свернуть с пути!

– То есть я была последней гирей на этих весах? – спросила Дороти.

– Мне трудно ответить тебе отрицательно, – сказал Камар. – Возьми перстень.

– И не подумаю. Ни на что не рассчитывай. И если посмеешь дотронуться до меня пальцем, пеняй на себя!

– Я не так слаб, как тебе кажется, – рассердился жених. – Но дело не в этом. Ты должна понять, что отныне для тебя нет пути назад. Проведя ночь в моей спальне, ты опозорена для всего мира. Ты – моя наложница и, если будешь хорошо вести себя, станешь женой. Но если будешь непокорной, я тебя сломаю!

И тут Дороти поняла, что молодой узкоплечий горбун вовсе не такой человек, которым кажется с первого взгляда. И все его милые беседы у борта лишь призваны были скрыть расчетливую интригу. Теперь Дороти убедилась в том, что не только ее горькая судьба, но и судьба самой миссис Уиттли решалась не столько старым Рахманом, как его стеснительным и вкрадчивым сыном.

– Ты должна простить мне мою слабость, – изменил тон Камар. – При виде тебя, гурия, я теряю рассудок. Я не знаю, что со мной творится… Такого не было никогда.

Он оттеснял ее к дивану, и маневр был очевиден для Дороти, но она отступала, будто не догадывалась. Она знала, что успеет нырнуть в сторону.

Когда она почувствовала, что до дивана остался один шаг, она спросила:

– Значит, вы все еще собираетесь поступать в Оксфорд?

От неожиданности горбун остановился.

– Почему ты спрашиваешь?

– А другие ваши жены не знают английского?

– Почему ты это спрашиваешь?

– А вам хочется получить учительницу? Ведь вы говорите с акцентом, господин Камар. Любой догадается в Оксфорде, что вы не настоящий джентльмен.

– Я поступлю, потому что миссис Уиттли написала рекомендательное письмо, – ответил Камар. – Это была самая важная статья нашего договора.

– А это значит, – постаралась улыбнуться Дороти, – что вам не видать Оксфорда как своих ушей! Она не пустит вас в Англию!

Камар разгадал смысл слов Дороти. Он даже не стал спрашивать почему, а улыбнулся, показав коричневые зубы.

– Наоборот, моя драгоценная жемчужина, – сообщил он. – Пока ты у меня, пока ты поешь в моей золотой клетке, я в полной безопасности. Миссис Уиттли в порошок расшибется, только чтобы добыть мне место в Оксфорде. Меня объявят сыном магараджи Майсура, а может, и наследником престола Великих Моголов. Ты не знаешь, моя драгоценная, с какой легкостью и даже облегчением твоя госпожа продала тебя мне. И я думаю, что вся история с пиратами, вашим бегством в шлюпке – выдумка миссис Уиттли. Ты знаешь правду. И ты ей опасна.