Текст книги "Мир приключений 1977 г."

Автор книги: Кир Булычев

Соавторы: Сергей Абрамов,Владимир Санин,Дмитрий Биленкин,Николай Коротеев,Всеволод Ревич,Владимир Малов,Евгений Брандис,Альберт Валентинов,Нинель Максименко,Лев Лукьянов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 47 страниц)

У меня был растерянный и, наверное, глуповатый вид. Но это не развеселило моего собеседника. Он нахмурился.

– А с гранатами больше никогда не балуйся. Не советую, если не хочешь болтаться на виселице или получить от фашистов пулю. Нам с тобой умирать нет никакой надобности, – услышал я.

...Минувшей осенью, в сентябре, когда противник внезапно прорвал фронт и на раскисших после дождей, расквашенных копытами, колесами и гусеницами дорогах ревели немецкие танки, буксовали машины и ползли обозы, как-то под вечер мы увидели в селе наших красноармейцев. Люди потом говорили, что где-то под Оржицей они попали в «котел» и фашисты захватили их в плен. Советские бойцы и командиры, многие в окровавленных повязках, полураздетые, месили босыми ногами разжиженную черную грязь. Шли, поддерживая под руки раненых. Нескольких, совсем обессилевших, бойцов конвоиры пристрелили на шоссе посреди села. А один из пленных спасся в реке: бросился с деревянного моста головой вниз и поплыл быстрыми саженками. По нему били из винтовок, но он, часто ныряя, преодолел плес и исчез в камышах. Там его, раненного в голову, подобрал ночью колхозный пасечник Данила Резниченко, хатенка которого прилепилась к краю обрыва на самом берегу.

Месяца через два пасечник стал поговаривать, что вроде бы к нему из Киева пришел племянник. Хотя полсела догадывалось, кто он, этот «племянник», однако люди делали вид, что верят словам Данилы. Однажды зимой сельский полицай, пьянчужка, по прозвищу «Тады» (его прозвали так потому, что он говорил: «Тады я подумал, тады я поехал...»), приплелся к пасечнику и стал выспрашивать, имеются ли у племянника документы, да как его зовут, да отчего голова в бинтах. Резниченко молча поставил перед полицаем миску меда и глечик самогонки. «Тады» вылакал полглечика, закусил медом, вышел на мороз, запел, потом стал стрелять грачей на тополях и потерял затвор от карабина. Долго ползал по снегу, искал. Так и не найдя затвор, ушел, грозя кому-то кулаком и икая. Утром мертвого полицая нашли на льду промерзшей речки. Смерть «Тады» никого не удивила и не опечалила. Набрался до чертиков, поперся с пьяных глаз напрямик, загремел с обрыва вниз, а потом и замерз ночью... Правда, после пронесся слушок, что не так все оно было, что захмелевшему полицаю подмогнул «спуститься» на лед сам пасечник. Рука у него была тяжелая, страсть как не любил дядька Данила, если кто-либо без спросу совал нос в его дом и в его дела. Односельчане сошлись на том, что собаке-де и собачья смерть. Разговоры прекратились, и про тот случай старались больше не вспоминать. Должность «Тады» каким-то непонятным образом занял почти глухой смирный дед Самийло. Но и этому не повезло на новом месте – запалом от гранаты, из которого дед хотел смастерить мундштук, ему напрочь оторвало три пальца и едва не вышибло глаз. После этого случая новый полицай как огня стал бояться винтовки, выданной ему в районе, и даже смятые консервные банки, валявшиеся на земле, дед обходил стороной. «Время военное, – говаривал он. – Заприметил где-либо что-то железное, руками не хапай. Где хронт прошел, там амуниция всякая разбросана, то исть супризы».

Так вот тот самый «племянник» пасечника и стоял нынче в двух шагах от меня, положив ладони на странный деревянный ящичек.

Итикава наблюдал за происходившим с холодным любопытством. В конце того же 1943 года его привезли на полигон отряда №731, расположенный на станции Аньда.

Предстоял опыт с бактериями сибирской язвы. Брат Исии, который был начальником внутренней тюрьмы отряда, выделил десять «бревен», которых доставили на полигон.

Глядя на лица заключенных, Итикава пытался представить, о чем они думают, понимают ли, что обречены на смерть? Но он ничего не смог прочитать в глазах этих людей. Они шли, устало переставляя ноги, не оглядываясь и не разговаривая друг с другом.

Итикава прислушался к себе: не шевельнется ли в нем жалость? И с облегчением убедился в собственной твердости.

Перед смертью Итикава-старший продиктовал женщине, которая ухаживала за ним в последние месяцы его болезни, письмо-завещание сыну.

Итикава перечитывал письмо несколько раз. Он был поражен ясностью мыслей старика, который дал ему несколько дельных советов на будущее и потребовал только одного: никогда не отступать от принципа гири.

Пока «бревна» привязывали к столбам на расстоянии пяти метров друг от друга, Итикава вспоминал давнюю беседу с отцом. Они гуляли около императорского дворца в Токио в солнечный осенний день. Итикава внимательно слушал тихий голос отца. Его слова врезались Итикава в память. Японец не знает чувства внутренней вины, вины перед самим собой, которую переживают, забыв о других. Для японца осознание собственной вины неотделимо от чувства стыда перед окружающими, от ощущения позора. Эти чувства особенно болезненны для японца, если он совершил нечто расходящееся с интересами его группы – в широком смысле этого слова. Японец всю свою жизнь должен руководствоваться принципом гири – чувством долга перед своей группой. Исполнение долга и есть единственный нормальный критерий. Все, что делается во имя долга, – морально, оправданно, справедливо. Вину японец может испытывать только за то, что не выполнил свой долг.

Сотрудник особого отряда №731, руководивший испытаниями на полигоне, предложил Итикава спуститься в укрытие.

– Сейчас начнем, – сказал он.

Итикава последовал за офицером.

– Заряд с бактериями сибирской язвы установлен на расстоянии пятидесяти метров от «бревен», – давал пояснения офицер. – Собственно говоря, это обыкновенная бомба, которую мы взрываем с помощью электрического запала.

После взрыва бомбы раненные осколками «бревна» были отправлены назад в городок. Позднее Итикава сказали, что опыт прошел успешно: заражены были все десять человек, не выжил никто. Следовательно, бактерии, которые выращивались во втором отделе отряда №731, были достаточно активны.

Через несколько лет, уже в конце войны, Итикава опять возили на полигон возле станции Аньда. Начальник второго отдела проводил серию опытов по заражению газовой гангреной в условиях сильного мороза. Методика была все та же. «Бревна» привязывали лицом к столбам. Головы закрывали металлическими шлемами, тело – щитками и толстыми ватными одеялами. Оголенными оставались конечности. Взрывали осколочную бомбу. И на сей раз сотрудники второго отдела похвастались перед Итикава: все десять человек умерли.

Итикава не был кровожадным человеком, не радовался зрелищу чужой смерти. Но умерщвление людей, превращенных в отряде №731 в подопытных кроликов, он считал необходимым. Погибая, эти люди спасали в будущем жизнь японцев. А сохранение расы Ямато было куда важнее для истории, чем судьба китайцев или русских. Итикава с интересом рассматривал русых, светлоглазых людей, которым суждено было умереть во имя жизни японцев. Ни на секунду в нем не заговорило чувство жалости. Жалость была бы предательством по отношению ко всей нации, забвением принципа гири.

В конце войны Итикава получил от своих хозяев из Токио секретное поручение: подготовить подробную справку об исследованиях особого отряда №731. Этот документ следовало составить в одном экземпляре, за которым в столицу Маньчжоу-го должен был прибыть специальный курьер.

Итикава выполнил поручение. Но секретная справка была изготовлена в двух экземплярах. Один из них Итикава оставил себе. В июне 1945 года он попросил своего приятеля из министерства по делам Великой Восточной Азии, возвращавшегося в Токио, передать небольшую посылку сестре. В письме Итикава просил ее сохранить посылку до его возвращения.

За быстро и умело выполненное поручение Итикава получил благодарность.

На двадцати страницах он сжато изложил все, что знал о работах Сиро Исии.

Предметом гордости генерала Исии были изобретенные им керамические бомбы. Использование обычных авиационных бомб для распыления бактерий на больших пространствах оказалось неэффективным. В момент разрыва бомбы абсолютное большинство бактерий гибло.

Керамический корпус требовал небольшого взрывного заряда, поэтому взрыв получался небольшой силы, а смертоносная начинка сохраняла свои боевые качества.

Исии создал мощную производственную базу, которая позволяла в сжатые сроки выращивать гигантские количества смертоносных бактерий. В особом отряде №731 предпочитали выращивать возбудителей сибирской язвы, чумы, холеры, брюшного тифа. Эти бактерии, считал Исии, будут наиболее устойчивы в суровых климатических условиях Сибири.

По подсчетам руководителей четвертого отдела, особый отряд №731 мог бы ежемесячно производить до 300 килограммов бактерий чумы, 800-900 килограммов бактерий брюшного тифа, около 600 – сибирской язвы, примерно тонну бактерий холеры, чуть меньше – паратифа и дизентерии. Исии считал, что создание таких мощностей позволило бы вывести из строя вражескую армию любой численности. Хуже обстояло дело со средствами доставки. В распоряжении отряда было несколько самолетов, приспособленных для распыления с воздуха бактерий или блох, зараженных чумой, и сбрасывания бомб. Однако при распылении с большой высоты бактерии гибли практически полностью, с малой высоты удавалось заразить небольшую площадь, к тому же самолет попадал под губительный огонь противовоздушной обороны. Исии считал перспективным сбрасывать с самолетов чумных блох, заражать овощи, фрукты. Во втором отделе имелись помещения, где выращивались блохи будущие переносчики чумы. За несколько месяцев – около полусотни килограммов блох. На полигоне возле станции Аньда проводились эксперименты и с чумными блохами. В качестве «бревен» использовались заключенные из концентрационного лагеря «Хогоин», где держали попавших в руки японской жандармерии советских людей. Их привязывали к столбам, затем самолет, взлетавший с отрядного аэродрома, пролетал над полигоном и сбрасывал десятка два бомб. Это был очень длительный эксперимент, жаловались сотрудники отряда, поскольку приходилось долго ждать, пока чумные блохи доберутся до «бревен». Однако результаты экспериментов не оправдали надежд Исии. Чумные блохи оказались неактивными. То ли погибли в результате взрыва бомбы, то ли в жару потеряли боевые качества. Сотрудники отряда огорченно обсуждали свою неудачу.

Особые старания Итикава приложил к тому, чтобы получить доступ к обобщенным данным, касающимся применения бактериологического оружия не в лабораторных, а в боевых условиях.

Сотрудники особого отряда №731 совершили три экспедиции на территорию Китая, чтобы опробовать продукцию «культиваторов Исии».

Первую экспедицию возглавлял сам Исии. Бактериями брюшного тифа и холеры заражались водоемы. Чумные блохи сбрасывались с самолета на город Нинбо, близ Шанхая. Китайская пресса сообщила, что в Нинбо неожиданно появилось множество блох и 99 человек заболели бубонной чумой (все, кроме одного, умерли). Китайцы были удивлены эпидемией, поскольку крысы в городе чумой не болели, а обычно вспышки чумы следовали за эпизоотией среди крыс.

Итикава удалось увидеть и документальный фильм о применении бактериологического оружия, снятый во время экспедиции. Кинооператоры запечатлели распыление чумных блох над районом города Нинбо, довольные лица Исии и его сотрудников.

Вторая экспедиция также проверяла эффективность заражения с помощью чумных блох. Объектом нападения был избран город Чандэ, в провинции Хунань. В экспедиции принимало участие более ста человек. Японский самолет сбросил над китайским городом зерна пшеницы и риса, обрывки бумаги и хлопчатобумажной ткани. Зараженные чумой блохи были завернуты в ткань и бумагу, зерно же сбрасывали в надежде, что оно привлечет крыс, на них набросятся блохи, и начнется эпидемия.

Экспедиция 1942 года в Центральный Китай проводилась по приказу генерального штаба армии. Цель – изучить так называемый наземный способ использования бактериологического оружия. По приказу Исии производственный отдел подготовил примерно 130 килограммов бактерий паратифа и сибирской язвы, холеры и, разумеется, чумы. Заражались водоемы, колодцы, реки, продукты питания. Бактерии тифа и паратифа содержались в разбрасываемых повсюду обычных металлических флягах – люди Исии надеялись, что фляги будут подобраны местными жителями. Три тысячи булочек, зараженных тифом и паратифом, были розданы в лагерях для китайских военнопленных, которых затем освободили, чтобы они вызвали у себя дома эпидемию. Таким же образом приготовленное печенье разбрасывали в деревнях.

Внимание Итикава привлекли и опыты по обмораживанию людей. Это были перспективные исследования в плане конфронтации с Советским Союзом. Во внутренней тюрьме отряда Итикава видел несколько китайцев, у которых либо вообще отсутствовали пальцы рук, либо остались одни кости. У одного китайца была отморожена нога, которую не лечили – наблюдали за ходом болезни.

Через окошко «холодильной камеры» Итикава наблюдал за «бревнами», подвергавшимися действию низких температур. Зимой заключенных в кандалах просто выводили на улицу в сильный мороз, оголяли руки, и с помощью вентилятора ускоряли процесс обморожения. Когда при постукивании палочкой обмороженные руки издавали деревянный звук, «бревна» вели назад в тюрьму и пытались найти способ бороться с обморожением. Исии деятельно готовился к будущей кампании Квантунской армии против Советского Союза. Он опасался, что непривычные к сильным морозам японские солдаты окажутся небоеспособными.

Отметил Итикава и исследования особенностей иммунитета англосаксов. В Мукдене в концентрационном лагере сотрудники особого отряда №731 отбирали американских и английских военнопленных, которым прививали различные бактерии с целью выяснения их сопротивляемости болезням. Однако об этих экспериментах Итикава упомянул вскользь. Он полагал, что опыты, ставившиеся на англо-американских военнопленных, не интересуют его токийских хозяев. В экземпляре отчета, который он оставил для себя и тайком передал матери на хранение, Итикава вообще убрал все, что относилось к подготовке бактериологической войны против союзников. Несмотря на победные реляции генерального штаба, он хорошо разбирался в ситуаций и понимал, что в самом скором будущем его доклад о деятельности особого отряда №731 приобретет определенную ценность. Его можно будет уступить в обмен на жизненно важные услуги. Но покупателей доклада о деятельности генерала Исии вряд ли обрадует описание экспериментов над американскими и английскими летчиками. Зато все, что касалось подготовки бактериологической войны против Советского Союза, окажется для них полезным.

Итикава покинул Китай за три дня до вступления в войну СССР. Своим коллегам он сказал, что едет в Токио на несколько дней. На самом деле он не собирался возвращаться.

События следовали одно за другим. Японская империя, сеявшая смерть на Дальнем Востоке и в Юго-Восточной Азии, рушилась. Никакие усилия, предпринимавшиеся верховным командованием, никакие бессмысленные жертвы отрядов смертников не могли ее спасти.

Итикава с железным спокойствием наблюдал за агонией империи. Происходившее не было для него неожиданностью. Худшим недостатком человека он считал слепоту и с презрением думал о своих сверстниках, в 1945 году продолжавших надеяться на победу Японии. В Токио переоценили собственные силы, рассуждал он. Нельзя сражаться со всем миром. Политики неправильно выбрали ориентиры, привели страну к поражению. Надо учесть эти уроки. Молодость прошла незаметно. Она осталась там, в Маньчжурии, в кабинетах прекратившего свое существование правления Южно-Маньчжурской железной дороги. Правда, он добился многого за эти годы и не мог пожаловаться на судьбу. Нажитое состояние, конечно, из-за поражения пойдет прахом. Но есть недвижимость, акции металлургических предприятий, тесные связи с крупнейшими промышленниками. В старой Японии ему не было ходу – слишком молодой. Теперь, наоборот, потребуются молодые, динамичные люди, способные все начать заново. Итикава был уверен в своем будущем. Он ничем не запятнал себя перед победителями. Он никогда не носил военного мундира, не принимал участия в экзекуциях.

Последние дни перед капитуляцией Японии Итикава провел в Киото у сестры, которая была уже тяжело больна и через несколько месяцев умерла. Запершись в доме, Итикава учил английский. Он проклинал школу, где его не научили этому языку, от которого зависела теперь сама его жизнь.

Он не покидал свой дом и в первые месяцы оккупации. Больше всего он боялся, как бы в Японии не высадились русские войска. С американцами, Итикава был уверен, он сумеет договориться. Он внимательно прислушивался ко всем известиям из Токио. Союзники собирались наказать японских военных преступников, арестовали нескольких видных военных.

В один из дней Итикава увидел в очереди за рисом знакомое лицо. Мучительно долго вспоминал, где мог видеть этого человека. Когда тот получал свою порцию, Итикава сообразил: перед ним стоял сотрудник отряда №731.

Итикава нагнал его на улице, остановил. Человек побелел от испуга, чуть не выронил узелок с рисом. Итикава успокаивающе похлопал его по плечу.

– Меня вам нечего бояться, – сказал он. – Как ваше имя?

Это был Ямакава, который рассказал ему, что произошло с особым отрядом №731.

Когда из штаба Квантунской армии сообщили о наступлении Советской Армии, генерал Исии приказал уничтожить все оставшиеся в живых «бревна» и разрушить отрядный городок.

Сотрудники отряда крушили запас керамических бомб, другие таскали из камер трупы заключенных, сваливали их в большие ямы, вырытые во внутреннем дворе, поливали нефтью и поджигали. Трупов оказалось слишком много, они не успевали сгорать полностью. К концу дня решили вытаскивать непрогоревшие трупы из ям. Нашли дробилки для костей. Сорванное с костей человеческое мясо бросали назад в яму и опять поджигали. Так работа пошла быстрее. Раздробленные кости вывозили за пределы лагеря. Здание тюрьмы подорвали мощными авиабомбами. В лабораториях разбивали оборудование, сжигали в печах все, что могло бы навести на след истинной деятельности особого отряда №731. Однако крысы, блохи и вши, зараженные опасными болезнями, уцелели и стали причиной гибели населения целой деревни. Крысы бешено размножались и атаковали Харбин, где начались эпидемии. Это был прощальный «подарок» генерала Исии.

Большая часть личного состава отряда успела эвакуироваться в Японию. Дав друг другу клятву никогда не вспоминать о прошлом, они рассеялись по стране. Ямакава тупо смотрел в землю. На его лице были написаны только страх и усталость.

Когда Итикава увидел, что американские оккупационные власти готовы к диалогу, он приехал в Токио. Его ожидания оправдались. Итикава хорошо приняли и в консервативных политических кругах, и в среде высших промышленников. Освоившись в сложной политической ситуации послевоенного Токио, Итикава встретился с офицерами американской разведки...

Имаи громко крикнул:

– Профессор Ямакава, откройте. Полиция!

Синяя «королла» стояла сбоку от домика Ямакава. Имаи взглянул на номер, дабы убедиться, что на сей раз они не ошиблись, и бросился к дому.

Он крикнул и почти сразу же рванул дверь – там, внутри дома, раздался подозрительный грохот.

Уже в прихожей он услышал звон разбиваемого стекла и чей-то стон.

Вытаскивая на ходу пистолет, Имаи влетел в комнату – там было пусто. Бросился в другую. Раздвинул жалобно завизжавшие фусума, увидел профессора Ямакава, лежавшего на татами лицом вниз. Имаи одним взглядом охватил комнату. Ямакава убили выстрелом в затылок, когда он стоял около небольшого сейфа. Столик с чайным сервизом опрокинут. Оконное стекло разбито. Имаи сделал первый шаг, чтобы подойти к окну, и в этот момент его сзади сильно ударили по голове.

Морита второй час торчал на шоссе неподалеку от моста через узкую речушку. Он съехал с обочины вниз, так что в наступившем сумраке машину не было видно с дороги, и ждал. Курил. Прогуливался.

Промчавшаяся минут двадцать назад машина не понравилась Морита. Он не знал полицейских номеров на Хоккайдо, но за два часа по шоссе прошло всего несколько автомобилей, а этот так торопился.

Повинуясь неясному инстинкту, он включил зажигание и с погашенными огнями выехал на шоссе.

Имаи рухнул на пол. Но он был тренированным человеком и, падая, откатился в сторону, избежав второго удара. Он хотел встать, но на него бросился человек, от одного вида которого Имаи стало жутко. Огромное до неестественности лицо с низким лбом, мясистым носом, челюстью бульдога и маленькими глазками, упрятанными под массивные надбровные дуги. Если бы на человеке не было одежды, Имаи принял бы его за какое-то хищное животное. Он бросился на Имаи, хрипя и брызгая слюной и придавил его своей огромной массой, стараясь задушить.

Имаи, изловчившись, ударил его коленом в низ живота. Руки, тянувшиеся к его горлу, ослабели. Имаи уже напрягся, чтобы сбросить противника, но краем глаза заметил, как кто-то схватил пистолет, валявшийся на полу.

Через мгновение на него смотрел черный зрачок пистолета. Теперь Имаи увидел второго. Высокий, худой. Лицо бесцветное и тупое. И руки неестественно длинные, тонкие. Он держал пистолет обеими руками. И целился Имаи в голову.

Имаи изо всех сил рванул гиганта на себя. Прозвучал выстрел – мощная туша, навалившаяся на инспектора, обмякла. Имаи бросился на второго, выхватил пистолет из его руки, которая оказалась какой-то бескостной. Пальцы, как с омерзением убедился Имаи, гнулись во все стороны.

Он защелкнул наручники на втором, перевернул гиганта на спину – тот был мертв. Увидев это лицо, страшное и после смерти, Имаи содрогнулся. Что это за люди? Почему они так выглядят? Почему бросились на него?

Его взгляд упал на разбитое окно. Где же человек, приехавший на «королле»?

Он вышел в сад, немного прихрамывая. Правая нога ныла – что-то он там повредил, падая.

Имаи быстро установил, что тот, кого он преследовал, выскочил из окна, пробежал через сад и исчез, пока он дрался в доме. «Королла» тоже исчезла. Но в темноте Имаи увидел яркие вспышки сигнальных огней полицейской машины. Приехал инспектор Касуга, которого он не видел с того злосчастного дня.

– Что с вами? – спросил инспектор.

– Профессор Ямакава убит, – тяжело дыша, заговорил Имаи, – в домике человек с наручниками. Заберите его. И труп. Надо вызвать спецмашину.

Увидев недоуменное лицо Касуга, Имаи развел руками.

– Я и сам не знаю, что это за люди. Они напали на меня.

– А где же тот, кого мы ищем?

– Убежал.

Имаи двинулся к своей машине.

– Надо попробовать догнать. Далеко он не мог уехать.

– Я с вами, – решил Касуга, на ходу отдавая приказания своим людям.

Имаи рванул с места.

– Опять мы с вами вдвоем, – сказал Касуга. У него была странная интонация. Не то грустная, не то насмешливая. – Только на сей раз вы за рулем. Будьте осторожны.

– Я не суеверен, – отрезал Имаи.

Он чувствовал себя плохо, но не хотел в этом признаваться.

... – Ты?

В его голосе было изумление.

– Ну а кто же еще? Засунь хлопушку в карман. Нервы у тебя, надо сказать, сильно не в порядке. Я думал, ты меня тут пристрелишь, Ватанабэ. Бумаги с собой?

– Да, в кармане. Но я должен вручить лично.

– Никто и не отнимает у тебя этого права. Я просто хочу проводить тебя и помочь в случае чего.

– Спасибо, Морита-кун. Надо торопиться, полиция на хвосте. Они уже в доме Ямакава. Я только что чуть не столкнулся с полицейским автомобилем. Хорошо, свернул вовремя.

Таксист согласно кивнул.

– Поедем на моей машине. А твою сбросим под откос.

Они разговаривали почти в полной темноте, с трудом различая лица друг друга.

Ватанабэ сел за руль; не захлопывая дверцу, завел мотор. Осторожно подвел машину к откосу. Таксист, стоя на шоссе, наблюдал за его манипуляциями. Вдруг он махнул рукой. Ватанабэ повернул к нему голову, думая, что таксист что-то забыл сказать. Морита подошел к машине, нагнулся к водителю и вдруг быстрым движением ткнул что-то острое ему в ухо. Голова Ватанабэ безжизненно откинулась назад.

Морита быстро вытащил из его кармана пачку бумаг. Рукой в перчатке нажал педаль газа и подтолкнул «короллу» к откосу. Машина нехотя перевалилась через край дороги, повисла над пустотой и наконец рухнула. Морита, на ходу стаскивая перчатки, побежал к своей машине.

«Ну вот и все», – подумал он, перебирая вытащенные из кармана Ватанабэ бумаги. Он быстро просматривал лист за листом, посвечивая себе карманным фонариком. Да, это то, что надо. Ватанабэ поработал на славу.

Секретарь заглянул в комнату. Итикава вроде бы спал. Секунду он раздумывал, как быть, но Итикава, не открывая глаз, спросил:

– В чем дело?

– Звонили от Кубота-сан. У себя дома убиты профессор Ямакава и один из его людей. Второго арестовали.

Секретарь подождал, не скажет ли чего Итикава, но тот молчал.

– Полиция оказалась там раньше, чем сотрудники бюро расследований. Кубота-сан полагает, что похищены бумаги, которые Ямакава хранил дома.

– Кто взял бумаги?

– Он не знает.

Итикава подумал, как он был прав, когда с самого начала настаивал на необходимости строгой охраны клиники и самого Ямакава. Но к нему прислушались, только когда бежал этот Осима – наркоман, на котором Ямакава ставил опыты, и в результате полиция обратила внимание на клинику и на самого профессора.

Да еще двое уродов, которых держал Ямакава, по своей инициативе украли у полицейского записную книжку, чтобы узнать, как далеко продвинулось следствие. Ямакава очень гордился «подвигом» своих подопечных. Похоже, он питал любовь к уродцам, которые слушались его беспрекословно.

Один раз Итикава ездил на Хоккайдо и долго не мог забыть слуг профессора. На ранней стадии работы над препаратом они тоже служили подопытными кроликами. Потом Ямакава проникся к ним странной симпатией и поселил у себя дома. Весь день держал взаперти в комнате без окон, на ночь выпускал, объясняя, что с такой охраной ему никто не страшен. Итикава считал, что последние годы Ямакава был немного не в себе. Нормальный человек не смог бы общаться с этими уродами.

– Прикажете что-нибудь передать Кубота-сан? – не выдержал секретарь.

– Нет. Идите.

Что передать? Что надо выяснить, кто и зачем украл бумаги? Так это Кубота понимает и сам. От этого зависит его благополучие. Ему не простят неудачи с «Храмом утренней зари». Раздавят, как червяка. Итикава укутался пледом. Прохладно. Он даже на ночь не разрешал закрывать сёдзи. Свежий воздух полезен.

Имаи и Касуга наблюдали, как из «короллы» вытаскивали труп.

Сюда подогнали несколько полицейских машин, карету «скорой помощи», подъемный кран и тягач. В мощном свете прожекторов было видно, как суетились внизу люди.

Один из полицейских подошел к ним, протянул бумажник погибшего.

Имаи тщательно просмотрел содержимое. Документы на имя Есинори Ватанабэ. Внимательно поглядел на фотографию. Тот самый, кого они искали. Пачка денег. Больше ничего. «Скорая помощь» уехала.

– Почти на том же самом месте, – сказал Касуга.

Имаи вздрогнул. Они думали об одном и том же.

– Ни одна машина здесь не падала под откос. Никогда. Можно поднять полицейские отчеты, проверить. Но я не припомню ни одного такого случая.

Имаи махнул рукой.

– Нам с вами везет на нетипичные случаи.

– Он убил Ямакава?

– Я полагаю, что да, – ответил Имаи. – Машина, которая стояла у дома Ямакава, принадлежит этому Ватанабэ. Вот зачем он убил и зачем убили его это вопрос.

– Да, непонятно. Ничего не взял.

«Короллу» подняли и погрузили на платформу, прицепленную к тягачу.

– Поедем?

Имаи кивнул.

– Надо допросить этого длинного парня, которого арестовали в доме Ямакава. У него и документов даже не оказалось.

Но допрос не состоялся.

В полицейском участке их дожидались начальник отделения и патологоанатом, который должен был произвести вскрытие человека, найденного в свалившейся под откос «королле».

– И арестованного, и машину, и труп приказали срочно отправить в Саппоро. Звонил сам начальник префектурального штаба полиции.

Начальник отделения, впервые удостоившийся такой чести, был почти в невменяемом состоянии.

– Почему? – спросил Имаи.

– Приказ. Вам тоже приказано немедленно прибыть в Саппоро. Начальник штаба хорошо отозвался о вас. Позвольте поздравить.

Патологоанатом с интересом спросил Имаи:

– Это вы арестовали симпатичного молодого человека, которого только что увезли?

Имаи передернуло.

– Мерзкий тип. На паука смахивает.

Врач захохотал:

– Угадали. Я тут с ним успел немного побеседовать. Довольно редкий образчик. Я такого первый раз вижу. У него арахнодактилия – болезнь, встречающаяся очень редко. Например, я читал о ней только в учебнике. Характерный признак – пальцы паучьей формы, гнутся в любую сторону. Личность действительно малоприятная. Ваш профессор Ямакава был, видно, большой оригинал, раз держал у себя в доме таких людей. Второй-то не лучше.

– Да уж, до смерти сниться будет.

– Еще бы! – Молодой врач был рад показать свою осведомленность. Неестественно крупные черты лица, надбровные дуги, челюсть, конечности бьюсь об заклад, у него акромегалия.

– Я и слов таких никогда не слышал, – заинтересовался инспектор Касуга. – Это еще что такое?

– Опухоль передней доли гипофиза. Выделяется слишком много гормона роста. Отсюда и гигантизм. Крайне опасные люди, возможны внезапные вспышки ярости.

– Зачем они были нужны Ямакава? Опыты на них ставил?

– Возможно, – пожал плечами врач. – Это ведь люди умственно неполноценные, но не до такой степени, чтобы не чувствовать своей ущербности. Если ваш Ямакава к ним хорошо относился, могли привязаться, верно служить. По-собачьи.

Только потом Имаи вспомнил: когда он ночевал в деревне и к нему ночью пытались залезть, он видел страшную маску за окном, длинную руку, которая вытащила из кармана пиджака записную книжку. Уж не эти ли ребята навестили его ночью?

В таком случае фигура профессора Ямакава приобретает новые краски. Если они действовали по его приказу, значит, профессор имел отношение к гибели того молодого человека на дороге.

Агенты бюро расследований общественной безопасности через своих людей в полиции довольно быстро выяснили, что произошло в доме Ямакава. На исходе дня Итикава доложили, что бумаги, относящиеся к «Храму утренней зари», предположительно находятся у некоего Морита. Агенты бюро расследований проследили его путь из Саппоро в Токио.

«Найкаку тёсасицу» – исследовательское бюро при кабинете министров. Таинственная организация, сфера деятельности которой известна немногим. Имаи, во всяком случае, не принадлежал к их числу. В полицейской академии им дали понять, что бюро создавалось по типу американского ЦРУ, только обладает более скромными ассигнованиями, а следовательно, и штатом. В основном оно занималось внешнеполитической разведкой, концентрируя у себя всю информацию, получаемую разведывательными органами Японии, и готовила информационные сводки для правительства. Штат бюро был небольшим примерно полторы сотни человек. Но особенность японской разведывательной системы состояла в том, что к этой деятельности привлекались все, кто имел отношение к загранице. Ученые, которые получали от бюро немалые «гонорары» перед поездкой в социалистические страны – аванс за представление затем подробных отчетов, заграничные представители торговых фирм, занимающиеся сбором информации «на постоянной основе», – все работали на разведку. Особое значение имели данные, поставляемые Японской ассоциацией развития внешней торговли (Джэтро): разведкой занимались 270 ее сотрудников в 59 странах. Некоторые специалисты даже считали крупные торговые фирмы главным звеном разведывательной системы Японии. На бюро работали также информационные агентства, служба радиоперехвата, научно-исследовательские учреждения, поставлявшие по заказам разведки аналитические доклады. Разведкой занимались и другие ведомства: разведывательные отделы управления национальной обороны и родов войск, МИД, иммиграционный департамент министерства юстиции, отдел по делам иностранцев главного политического управления. И вся добытая ими информация опять-таки передавалась бюро. Имаи никогда не приходилось сталкиваться с людьми из исследовательского бюро. Поэтому он был удивлен, когда в штабе полиции в Саппоро с ним захотел побеседовать сотрудник бюро, который интересовался странным убийством профессора Ямакава.