Текст книги "Мир приключений 1977 г."

Автор книги: Кир Булычев

Соавторы: Сергей Абрамов,Владимир Санин,Дмитрий Биленкин,Николай Коротеев,Всеволод Ревич,Владимир Малов,Евгений Брандис,Альберт Валентинов,Нинель Максименко,Лев Лукьянов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 47 страниц)

– Какое же? – отчужденно полюбопытствовал Смит.

– Припомните-ка учение «Калачакры». – Профессор довольно потер руки. – Истинно сказано: «Знаками семи звезд отворятся врата...» Вот, извольте... – Он ловко развернул свиток. – Эта река, – показал лазуритовую жилку, тянущуюся среди зеленых горбов, – течет на юг...

– На юго-восток, – уточнил Макдональд.

– А вы откуда знаете? – изумился Валенти.

– Знаю, – мягко, но с той неподражаемой властной интонацией, которая обычно отбивает охоту к дальнейшим вопросам, констатировал Макдональд. – Мы пойдем туда, если, конечно, сумеем, – уверенно добавил он и, спохватившись, предупредительно улыбнулся. – Вы, кажется, что-то хотели сказать, профессор?

– Я? – Валенти сдвинул брови. – Ах да, в самом деле!.. – Мгновенно восстановив мысль, он прояснел взором. – Просто я хотел поздравить всех нас, джентльмены, с прибытием в Шамбалу. Ты слышишь, Джой? – Найдя взглядом жену, стоявшую у воды, тут же успокоился и забыл о ней.

– Куда? – недоверчиво прищурился Макдональд.

– В Шамбалу. В Беловодье. В Калану! Итак, джентльмены – это Калагия! Мы пришли в Шамбалу! Был явлен последний знак, еще раз поздравляю. Надеюсь, после всего, что с нами случилось, вы не станете сомневаться?

– Я лично не стану, – уныло поморщился Смит, поправляя очки.

– А я тем более, – ободряюще подмигнул ему Макдональд. – Благо вообще первый раз слышу о Шамбале.

– Честно говоря, я до последнего момента не верил, – признался Валенти. – Полагая, что Шамбала – это искаженное Чампа-ла, то есть перевал Майтреи, я считал ее своего рода метафорой.

– А ваша экспедиция? – напомнил Смит. – Стоило ли переться в такую даль ради метафоры?

– Должен же я был убедиться в своей правоте! – Валенти недоуменно развел руками. – Игра, поверьте, стоила свеч. Теперь я знаю, что Шамбала – это не только духовное возвышение, но и...

– Что? – с нескрываемой горечью прервал его Смит. – Что «и»?

– ...некий комплекс феноменов, которые предстоит исследовать, – как ни в чем не бывало докончил Валенти.

– Браво, профессор! – Макдональд изобразил аплодисменты. – Я целиком на вашей стороне.

– Ничего себе феномены! Значит, все, что с нами случилось, было обманом чувств? – то ли с вызовом, то ли с обидой спросил Смит.

– А вы как думаете? – весело ушел от ответа профессор.

– Я так не думаю, но и за обратное поручиться не могу.

– Вполне разумно. Целиком солидарен.

– Если все обман, наваждение, – Смит, безнадежно махнул рукой, – то должны допустить, что и «последний знак», как вы поэтично выразились, мог нам просто привидеться. Или нет?

– Вы правы, мистер Смит, – выдержав долгую паузу, признал Валенти. – Недаром в двойственности проявляется иллюзорность мира, как учат толкователи «Махаяны». – Он коротко усмехнулся, давая понять, что шутит. – Собственно, и в лхасском монастыре Морулинг, и в Ташилхуньпо, где хранится труд Третьего панчен-ламы [34]34
  Упомянутый манускрипт был впервые издан в Мюнхене в 1915 г. под заглавием «Путь в Шамбалу».


[Закрыть], давно пришли к тому, что есть две Шамбалы: небесная и земная...

– Простите, джентльмены, но мне бы хотелось знать более точно, в какой из них мы находимся. – Макдональд с улыбкой прервал ученый монолог. – Я еще жив или уже умер?

– Остроумно! – Валенти одобрительно похлопал австралийца по плечу. – Тогда по коням, друзья, и не будем строить скороспелых гипотез.

Необычайное явление встряхнуло воображение и развеяло на время гнет отчуждения. Отбросив опасения, люди готовы были вновь и вновь обсуждать увиденное. Хотелось верить, что во тьме, где каждый блуждал в одиночку, обозначился спасительный луч. Но только кратким и неуверенным было его обманчивое мерцание.

– Погодите, – встрепенулся внезапно Смит и показал глазами на Джой. Она тихо плакала, стоя возле резиновой лодки, неведомо как оказавшейся на пустом берегу.

– Не может быть! – невольно схватился за сердце профессор.

– Увы, – возразил американец. – К сожалению...

– Вы этогохотели, Бобби? – резко спросил Макдональд.

– Сомневаюсь, – отрицательно мотнул головой Смит.

– Значит, вы? – Повернувшись к итальянцу, Макдональд, как пистолет, нацелил указательный палец.

– Кажется, хотя точно не поручусь...

– Трехсекционная шестиместная лодка типа «Форель», – определил Смит. – Специально предназначенная для горных рек. – Вы видели прежде что-нибудь подобное?

– Да, – кивнул Валенти, машинально обкусывая ногти. – У меня была точно такая же, когда мы исследовали истоки Меконга.

– Развитое воображение, – оценил Макдональд.

– Остается испытать, какова она на плаву, – усмехнулся Смит. – Экипаж подан.

– Все-таки это ужасно! – всхлипнула Джой.

– Или прекрасно, – успокоительно попенял Валенти. – Как не стыдно, ай-ай, милочка!

– Я ни за что не сяду в эту лодку. – Джой нервно закурила. – Хватит с меня...

– Но почему? – огорчился Валенти.

– Так. – Смяв недокуренную сигарету, она присела на гладкий валун и принялась наблюдать за оживившимся с восходом движением по муравьиной тропе.

– Возможно, миссис Валенти будет удобнее остаться с Ангом? – попытался разрядить возникшую напряженность Смит. – Они смогут подобраться к пещерам по карнизу.

– Полагаете, лошади пройдут? – Внимательно оглядев в бинокль крутой склон со свежими следами обрушений, Макдональд недоверчиво покачал головой.

– Кто-то ведь забрался туда, чтобы высечь коня с чандамани! – деликатно возразил Смит. – Конечно, идти кружным путем много дольше, но мы их подождем.

– Если все равно придется ждать, то зачем разлучаться? – Макдональд одарил профессора сочувственной улыбкой. – Или резиновая галоша задела вас за живое?

– Вы правы, – подумав, согласился профессор. – Задела... Мне кажется, мы не должны уклоняться от подобного приглашения, если хотим что-то понять.

– И я так считаю, – горячо поддержал его Смит. – Это как обряд инициации, который необходимо пройти, чтобы получить доступ к тайнам.

– Или тест, – одобрительно кивнул Валенти.

– Обряд! Тест! Не можете ли вы изъясняться понятнее? – нарочито возмутился Макдональд. – Я не против такой игры, но, прежде чем ввязаться, предпочитаю усвоить правила и оценить степень риска.

– Боюсь, что это игра без правил, – со скрытой горечью заметил Смит.

– Почему? – не согласился итальянец. – У меня, скорее, создалось впечатление, что мы ведем диалог с неким компьютером, который пытается оценить нас по всем параметрам.

– И даже позволяет корректировать техническое задание на дисплее? – поддразнил Макдональд.

– И превосходно! – Валенти благодарно сложил ладони. – Это лишний раз доказывает, что перед нами не всезнающий бог. Онтоже учится, совершенствуется...

– А жаль! – процедил сквозь зубы Смит. – Я бы предпочел бога... Будду, Христа, даже Люцифера, но только чтоб кто-то был!

– Зачем вам это? – Валенти сочувственно взглянул на американца.

– Иначе все бессмысленно: мы, наши метания, вся эта дикая кутерьма, которую именуют жизнью.

– Ну и что? – по слогам отчеканил профессор. – Природе не присущи ни смысл, ни цель. Будьте благодарны за то, что именно вам выпал проблеск во мраке, и не бунтуйте против нерушимых законов бытия. Ведь вы редкий счастливец, Роберто, несмотря на все ваши горести.

– Я? Счастливец?! – возмутился американец.

– Ти-ти-ти! – осадил его профессор. – Вы, я, мистер Макдональд, моя жена. Во-первых, все мы могли вообще не родиться, а во-вторых, нам выпало счастье столкнуться с непостижимым. Будем же радоваться. Вы согласны со мной, мистер Макдональд?

– Допустим, хотя и точка зрения Бобби мне чем-то близка. Я бы тоже с радостью уверовал в Будду, если бы он был.

– Что касается Будды, я имею в виду Гаутаму, отшельника из рода Шакьев, то он действительно был и благополучно скончался в свой срок. Но едва ли вам подойдет его вера.

– Почему? – с вялым интересом осведомился Макдональд.

– Хотя бы потому, что не обещает личного бессмертия. Философский буддизм, к вашему сведению, куда безутешнее атеизма. Он отнимает у человека не только надежды на будущее, но даже эту единственно реальную жизнь. Согласно доктрине дхарм, мы лишь пузыри, случайно промелькнувшие в быстро текущих водах.

– Так оно и есть, – с полной убежденностью заявил Смит.

– Тогда против чего вы восстаете?

– Мне дано было осознать себя, Вселенную, тех, кто мне дорог, и я не могу смириться с беспощадным уничтожением всего... И вы не можете, Том, и вы, Чарли... Я не верю в спокойную мудрость. Даже звери не хотят умирать.

– Вот именно, звери! – многозначительно подчеркнул Валенти. – Будем же выше зверей, ибо нам дан высший разум... Я полагаю, мы возьмем с собой лишь самое необходимое?

– Если только эта посудина вообще способна плавать. – Макдональд небрежно дал понять, что присоединяется к большинству. – У меня тоже создалось впечатление, что еговсемогущество весьма ограниченно. Онспособен создать только то, что хорошо знает сам.

– Или то, что по-настоящему знаем мы? – уточнил Валенти.

– В том-то и загвоздка, что мыпо-настоящему не знаем почти ничего... Поэтому я предлагаю сперва хорошенько испытать галошу.

– Принято! – Валенти удовлетворенно взмахнул рукой. – Ты слышала наш разговор, дорогая? – наклонившись к жене, тихо спросил он по-итальянски.

– Слышала, – хмуро кивнула Джой, убирая былинку, перегородившую муравьиную трассу. – Только я хочу домой, Томазо. Ты не вправе удерживать меня против воли.

– Но я не могу отпустить тебя одну!

– А я и не поеду одна, Мы возвратимся вместе. Проводи меня хотя бы до перевала, а там поступай, как знаешь.

– Теперь? Когда до разгадки остался последний шаг?! Это жестоко, девочка!

– Жестоко доводить меня до умопомешательства! – крикнула она шепотом. – Как ты не понимаешь?

– Хорошо, – Валенти обреченно склонил голову. – Дай мне еще пять, от силы шесть дней, и мы вернемся.

– Ты хочешь обследовать пещеры?

– Там обязательно должен быть проход.

– И ты уйдешь, даже не попытавшись заглянуть? Не верю!

– Я дал слово и сдержу его. Только шесть дней, от силы неделя...

– Ведь все равно мы ничего не поймем, только еще больше запутаемся в кошмарах! – Она отвернулась, скрывая вновь переполнившиеся слезами глаза. – Это так жутко – ощущать себя муравьем!

– Муравьем? Почему муравьем, дорогая?

– А разве мы не муравьи для них, Томазо? Не подопытные букашки?

– Ты думаешь...

– Да, да! – она всхлипнула, сжав кулачки. – Ты сам знаешь, кто это...

– В том-то и дело, что не знаю. Могу лишь догадываться.

– Знаешь. – Джой указала на сверкающую под солнцем вершину. – Ты же видел их там.

– Положим, я-то как раз и не видел...

– Не надоело притворяться? – Она раздраженно повела плечом. – Нет, мой дорогой, ты прекрасно все понимаешь.

4

Пороки конструкции и скрытые в материале дефекты обнаружились слишком поздно, когда ничего уже нельзя было изменить. Сначала не выдержало весло и, едва Макдональд попытался миновать скалу, на которую их неудержимо несло, алюминиевая лопасть, чиркнув о камень, отвалившись, пошла на дно. Некоторое время почти неуправляемая лодка сравнительно благополучно влеклась по течению, натыкаясь на валуны и царапая надувные борта о всевозможные шероховатости и острые кромки.

Когда же, получив рваную рану, суденышко накренилось и приняло сотню литров ледниковой воды, выяснилось, что резина не держит давления и драгоценный воздух невозвратимо улетучивается сквозь микроскопические поры.

– Вы имеете хоть малейшее представление о корде, о структуре эластомеров? – не удержался от упрека Макдональд, чувствуя, что безнадежно промок.

– А вы? – стуча зубами, огрызнулся Валенти.

– Черт бы побрал вашу выдумку! – Вконец продрогший австралиец налег грудью на приспущенный борт, отчего лодка качнулась в другую сторону и, заполоскав на стремнине днищем, вдруг легла набок. В мгновение ока люди и груз были смыты могучей струей. Их завертело в неистовом водокруте, ударило о скальный створ, где кипела нечистая пена, и понесло, понесло, то затягивая в бездонные омуты, то выталкивая на поверхность.

Первым очнулся Макдональд. Отодвигаясь от огня, порядком подкоптившего ему правый бок, он со стоном перевернулся. Едва понимая, что с ним, уставился на озаренный багровыми отсветами каменный свод, откуда срывались, падая в гулкую пустоту, тяжелые, как стальные шарики, капли. Затем он увидел костер и два распростертых тела поодаль, над которыми клубился пар. До рези в глазах пахло пометом летучих мышей. С трудом совладав с рвотной спазмой, австралиец подполз к лежавшему ничком Валенти и попытался его перевернуть. Истратив в бесплодных попытках остаток сил, оставил грузного итальянца в покое. Отлежавшись немного, он с радостью обнаружил, что избитое тело перестало болеть, дыхание восстановилось, а сердце обрело привычный ритм.

Вскоре он смог без особого труда встать и оглядеться. Оба его спутника были по-видимому живы, потому что, переменив положение, сумели самостоятельно отодвинуться от костра. Они либо пребывали в глубоком обмороке, либо беспамятство незаметно перешло в сон.

Часы, побывав в ледяной купели, стали, несмотря на гарантированную водонепроницаемость. В далеком проломе входа подрагивали чуть различимые звезды.

«Сколько же времени прошло?» – спросил себя Макдональд и по тому, как засосало под ложечкой, понял, что много. Уловив дразнящий аромат поджариваемого мяса, одолев мышиное зловоние, он нашел сложенный из закопченных камней грубый очаг, где томилась, истекая шипящим соком, здоровенная баранья нога. Немного поодаль доходило до нужной кондиции сакэ, разлитое, по японскому обычаю, в оловянные кувшины, а в глиняном горшке лоснился обильно политый оливковым маслом рис, перемешанный с мидиями.

Таким же ризотто, экзотическим блюдом из риса, Макдональду довелось однажды полакомиться в Фамагусте.

Припомнив дурацкую песенку Смита, он крепко задумался. Здоровый инстинкт подсказывал, что нужно как можно быстрее сматывать удочки.

«Если только не поздно. – Он с отстраненной проницательностью оценил положение. – И не было поздно вчера, позавчера и еще тогда, на римской вилле...»

Нудно царапнуло сожаление о контейнерах, оставленных на попечение шерпа, и почти сразу же болезненно затрепетала надежда.

Мысленно повторив параметры алмазной решетки, Макдональд сосредоточился на огранке и, как там, на вилле, зримо представил себе мерцающие груды, и голубые искры, и радужный нестерпимый муар.

Но ничего не произошло на сей раз. Они– теперь Макдональд думал во множественном числе – явно пресытились однообразной забавой.

Непрошеная, совершенно дикая мысль ожгла лицо перегретым паром.

« Пожелал, – просочились в душу слова, как болотная жижа сквозь щели прогнившего пола, – и продал душу, и больше нет дороги назад. Какая, однако, чепуха лезет в голову... Прочь глупости! Спокойно поесть, стараясь получить удовольствие, просушить на огне одежду и спать, спать...»

Пробудился он поздно, когда в кипящем солнечном жерле мелькали упоенные безграничной свободой стрижи, а порождения мрака – нетопыри, – сложив костлявые крылья, висели вниз головой в темных дырах.

Смит и Валенти уже поднялись и что-то нехотя ели у остывшего очага. Вчерашний всплеск оптимизма, когда так хотелось выговориться, до чего-то совместно дойти и ощущение общности кружило головы непривычным хмелем, испарился, оставив лишь сожаления об излишней откровенности, будто тягостное похмелье. Словно боясь неосторожно проговориться о чем-то бесконечно постыдном, люди спрятались под привычными масками и замкнулись в себе.

Дальний рассеянный ореол явно указывал на сквозной проход, но никто не проявлял вчерашней лихорадочной спешки, сменившейся внезапным оцепенением, заторможенностью души.

Туманные мечты, непроизвольные надежды, неконтролируемые разумом желания – все стало безмерно опасным. Привычная, протекающая как бы вне нашего «я» работа разума уподобилась слепому блужданию по минным полям. Каждую минуту мог произойти роковой взрыв. Опасность таилась в соседе, в себе самом, а больше всего – в откровенности, когда спадали оковы и усыпали невидимые сторожа.

– Как вы себя чувствуете, Чарли? – с великосветской предупредительностью осведомился Смит, заметив, что компаньон не спит.

– Благодарю вас, а вы?

– Отлично, Чарли, как всегда... Вы не голодны?

– Нет. – Все сразу припомнив, Макдональд решил, что не стоит тянуть с развязкой. – Я, знаете ли, решил выйти из игры, джентльмены. Поворачиваю назад.

– Возможно, вы и правы. – В голосе итальянца проскользнуло облегчение. – По-своему, разумеется. А вы, Роберто, не изменили решения?

– Я пойду с вами, Том.

– Тогда прошу вас, дружище, позаботьтесь о Джой! – Валенти порывисто наклонился к австралийцу, собиравшему разложенную на камнях одежду. – Если я... Если мы, – поправился он, – не возвратимся, скажем, через неделю, помогите ей, ради бога, вернуться в цивилизованный мир.

– Сделаю все, что смогу, профессор, – пообещал Макдональд. – Можете на меня положиться, хотя я уверен, что мы вскоре увидимся.

– Мы не увидимся, – как бы про себя, но достаточно громко промолвил Смит.

Очнувшись прежде других, он почти ощупью обследовал туннель и обнаружил площадку, откуда начинался не слишком удобный, но вполне приемлемый спуск в зеленую благоухающую долину. С высоты птичьего полета отчетливо были видны дикие мускатные рощи, фисташковые леса с чуткими оленями и необъятный луг, перерезанный извилистой лентой реки. А дальше, слепя радугой, шумели голубоватые водопады, и белые лотосы в заросших прудах счастливо трепетали под ветром, и капли, вспыхивая звездой, перекатывались в чашах восковых совершенных листьев. Прямо из вод, где жадно сновали пестрые рыбы и стрекозы, распластав слюдяные крылья, дремали на всплывших с рассветом кувшинках, поднимались изъеденные веками ступени. Бесконечная лестница с драконами вместо перил вела в гору, теряясь в зарослях буйно цветущей чампы.

Вдохнув прохладный, напитанный сумасшедшим благоуханием ветер, Смит упал на колени и, сложив ладони, как когда-то учила мать, пробормотал благодарственную молитву. Забытые с детства слова сами собой пробудились в мозгу и наполнились обновленным, неосознанным прежде смыслом.

Он уже знал, что там, на вершине, в непроницаемой тени старого баньяна, его ждут и взволнованно готовятся к скорой встрече. И лишь чувство долга заставило его вернуться в сырость и смрад пещеры, чтобы навсегда попрощаться со спутниками.

Проводив Макдональда, Смит и Валенти начали деловито собираться в дорогу. Оказавшись вскоре на площадке, профессор закрылся от солнца рукой. За мускатными рощами, за рекой с ее водопадами и лотосовыми старицами, за горой, накрытой одиноким баньяном, многоствольным, как лес, Валенти увидел пять заснеженных пиков.

Это была великая Канченджунга [35]35
  Канченджунга – Канг-чен-цзод-мга, или Пять сокровищ великих снегов.


[Закрыть], и где-то там, у подошвы, окутанной клубами желто-зеленых паров, скрывался тайный вход в заповедную страну. Серебристо-серый титановый шар с неуловимым голубоватым отливом бесшумно скользил в завороженной тишине.

– Это сур, – с мимолетной улыбкой пояснил Валенти, направив бинокль на ядовитое облако. – Он охраняет Шамбалу.

– Вот как! – безучастно ответил Смит.

Еще совсем недавно одно лишь упоминание о таинственной стране ввергало его в лихорадку догадок, но теперь он и так знал все, что должен был знать, не испытывая потребности делиться с другими. Прежняя жизнь окончательно померкла, а вместе с нею умерло любопытство.

– Я уверен, что мы сумеем одолеть эту последнюю преграду! – Сдерживая радость, профессор с нарочитой медлительностью убрал бинокль.

– Да сопутствует вам удача, Том. – Смит ободряюще сомкнул пальцы кольцом. – Уверен, что все будет о'кей.

– Разве вы меня покидаете? – Валенти разом увял. – Но почему, Роберто?

– Так надо, мой добрый учитель. Мы расстанемся с вами вон у той лесенки... Видите? Она вся усыпана белым цветом.

– Я найду вас там на обратном пути? – с нажимом спросил Валенти, заглянув Смиту в глаза.

– Не знаю. – Американец отвел взгляд. – Попробуйте...

– Что ж, пойду один. Я должен узнать, что там, и я узнаю.

– Меня тоже постоянно подгоняло беспокойное чувство долга. Но теперь, Том, я окончательно понял, что никому ничего не должен. Даже себе самому.

– И не почувствовали себя беднее?

– Беднее? Вы шутите, Том! Я сделался нищим, обобранным до последней нитки!.. Но это подарило мне удивительную свободу.

– Тогда прощайте, дружище. Мне нечего вам больше сказать.

– Прощайте, синьор!

Они обнялись, постояли, приникнув друг к другу, с минуту и разошлись, ибо для каждого нашлась своя ниспадающая тропа.

Часть вторая

1

Джой уже не хотела этих ночных встреч, с их надрывом и горькой, изнурительной нежностью, не достигавшей зенита. Но Гвидо всякий раз заставал ее врасплох, возникая в глухой предрассветный час, когда явь безнадежно отравлена свежей памятью сновидений. И она не находила в себе силы прогнать его.

Ощутив чужое присутствие, Джой с тихим стоном разлепила припухшие веки и включила фонарь. Гвидо сидел у изголовья, пристально разглядывая ее всю, еще не совсем проснувшуюся с розовой отметиной на виске и спутанными волосами.

Его тонкие пунцовые, как у девушки, губы были слегка раздвинуты в той неуловимо ироничной, чуточку грустной улыбке, которая так волновала когда-то Джой. Как всегда, на нем были белые вельветовые джинсы и черная, с закатанными до локтей рукавами, плохо выглаженная сорочка.

Таким он запомнился ей в их последний вечер на улице Кандотти. Можно было подумать, что с тех пор прошли не годы, а считанные часы... Натянув на себя плед, Джой краем глаза глянула на его смуглые, волосатые руки. Нет, он явно не страдал от холода и, невзирая на ночные заморозки, продолжал разгуливать налегке. Очевидно, делал это сознательно, чтобы лишний раз уязвить напоминанием.

Глупый... Разве сможет она позабыть о том, как зашаталась под ней земля? Как почернело, съежившись, небо и все наполнилось такой до тошноты безысходной болью, что даже на плач не хватало дыхания? Если бы разреветься тогда и поползти по полу, разбивая в смертной тоске костяшки сведенных судорогой пальцев. Если бы выорать ему прямо в лицо все то, что рвало ее на части! Но не получилось. Очень уж он был бледен, и жалко подрагивала пушистая родинка на его подлой щеке. Он ведь спешил поскорее закончить дело, волновался бедняжка...

Да залей она слезами фаянсовый умывальник или в кровь размажься по потолку и стенам, он все равно бы ушел от нее. Ничего нельзя было изменить ни тогда, ни потом. Едва он, давясь, покончил с каштанами, купленными на площади Испании, и забарабанил пальцами по клеенке стола, Джой уже знала, что ей предстоит услышать, и даже догадывалась, в каких словах. По какому же праву смеет он о чем-то напоминать, лезть с упреками, требованиями? И знала: смеет. И с замиранием ждала, чувствуя, как от пальцев на ногах поднимается наркотический холодок. Ей не было неприятно, скорее, наоборот, она испытывала отрадное забытье. Страдал один только мозг, проигрывая в который раз заезженную пластинку, а остальное, в чем еще держалась душа, онемело под местной анестезией.

При свете дня Джой отдавала себе отчет в том, что ее преследует наваждение, и здесь, в неизведанных дебрях, нет и не может быть никакого Гвидо. Успокаивая себя, она даже пыталась вообразить его таким, каким он стал, наверное, в действительности: слегка полысевшим, обрюзгшим, с округлым брюшком.

Но жизненная реальность видения, его полная осязаемость и достоверность были сильнее доводов рассудка. Тем более что в краткие минуты свиданий критическое начало как бы оставляло Джой, отступая в сумерки подсознания. И все же она решилась на небольшой опыт, украдкой испачкав белые джинсы губной помадой. Когда на другую ночь Гвидо явился с красной полоской на заднем кармане джинсов, простроченном узорным швом, она прекратила сопротивление. Признать себя сумасшедшей Джой, разумеется, не хотела. Против этого явно свидетельствовали как собственные ощущения, так и те странные происшествия, о которых она сумела кое-что узнать от других.

Для верующей, хоть и не слишком набожной католички куда проще было смириться с существованием рая, где исполняются мечты, чем с умопомешательством. Вопрос о том, почему даже в стране блаженных люди продолжают страдать и мучить друг друга, не слишком долго занимал синьору Валенти. Во-первых, это был чужой рай, созданный для существ, лишенных благодати искупления, во-вторых, она, Джой, находилась в самом расцвете лет и не достигла той грани, за которой для человека уже не остается никаких тайн.

– Скажи мне правду, – взмолилась она, кое-как причесавшись и приведя в порядок глаза. – Ты жив или же умер и теперь преследуешь меня неизвестно за что?

– Я жив, и ты это знаешь, – глухо ответил Гвидо, осторожно беря ее руки в свои. – Озябла как! – Он попытался согреть ей пальцы дыханием.

И это тепло, и пар из его рта убеждали сильнее любых слов. Тем более что и слова звучали как-то особенно. Да и не звучали они вовсе, а словно бы, минуя слух, под действием одного лишь взгляда всплывали в мозгу.

Как можно было не поверить таким   словам!

– Зачем же ты мучаешь меня? – простонала Джой, касаясь губами его вьющихся жестких волос. – Что я тебе сделала, Гвидо?

– Ты не мне, ты себе сделала, – вновь отозвался в ней его голос. – Зачем, ну зачем ты вышла замуж за старика?!

– Ах, опять ты об этом...

– Да, опять и опять!

– Но он вовсе не старик!

– Пройдет пять, от силы десять лет, и он превратится в развалину.

– А разве я останусь на месте? Разве я не состарюсь с ним рядом, глупыш? Такова судьба человека.

– Нет, тебе еще долго быть молодой, – убеждал Гвидо, и все в ней вторило: «Правда! Правда!» – Ты подумала, что станешь делать тогда? Как жить? Как справляться с собой, еще молодой, неостывшей, ты задумывалась об этом? Отвечай!

«Как он прав! – обмирала внутренне Джой. – Он словно читает мои мысли!»

– По какому праву ты требуешь от меня ответа? – пыталась она противостоять на словах. – Кто ты такой, наконец?!

– Ты знаешь, – глухо отвечал он.

– Знаю, – тихо смирялась она, ибо была перед богом женой этого человека и совершила непростительный грех, дав обеты другому.

– Вот видишь!.. Что же ты сотворила с собой, Джозефина?

«Но разве ты не покинул меня? – хотела спросить она в свою очередь. – Разве не бросил, как старую тряпку, ради первой попавшейся?..»

И как тогда, в их мансарде на улице Кандотти, язык не повиновался Джой. Взметенные горестной вспышкой расхожие понятия «тряпка», «бросил» и то омерзительное, обидное, что вовсе не отлилось в слово, – все это было чужим, посторонним. Пошлость не смела касаться ее безмерной потери, пятнать грязью ее безжалостно раздавленную мечту. И немота, и подкативший к горлу прилив.

– Что ж ты молчишь, моя родненькая? – всхлипывал он у нее на груди. – Я же так любил тебя!

– Ты? Любил?!

– Если ты видела, что я ошибаюсь, то почему не остановила, почему не вернула меня?

– Почему?

– Да, почему?

– Разве можно хоть что-то вернуть? Или ты не переступил через меня мертвую?

– И ты поверила!

– Как не поверить своим глазам!

– Лучше бы выколола мои! Отчего ты не дождалась меня? Зачем так непоправимо поспешила?

– Я не знаю, как отвечать тебе! – прокричала она сквозь слезы, растопившие смерзшийся в горле ком. – Пожалей меня хоть немножко...

– А ты меня пожалела? Я вернулся и не нашел тебя в нашем доме... Ты думаешь, мне было легко?

– Бедненький...

– Это все, что ты можешь!

– Чего же ты хочешь, скажи?

– Пойдем домой.

– Но у нас с тобой нет больше дома.

– Если есть мы, значит, будет и крыша.

– Но я не одна... теперь, милый.

– Разве ты любишь его?

– Он мой лучший, единственный друг.

– Это только слова. Ты его никогда не любила.

– Что же нам делать, когда все так безнадежно запуталось?.. Ты ведь тоже женат, мой родной?

– Это теперь не имеет значения... Важно только одно: хочешь ли ты, чтоб мы опять были вместе?

– Разве можно зачеркнуть прожитые годы? Вернуться в прошлое, словно в оставленный дом? В нем живут чужие люди. Для нас не осталось там места.

– Наш дом ожидает нас, Джозефина.

– Какой дом, мой бедный Гвидо? Нашу квартирку под крышей заняли другие жильцы. Я видела их однажды.

– Где?

– У самых ворот. Они вышли гулять вместе с детишками.

– Значит, ты приходила на нашу улицу?

– И не раз.

– Я тоже часто приходил туда, надеясь увидеть тебя, Джозефина. И ждал на площади, сидя на ступеньках, где молодые художники рисуют портреты туристов.

– И я там сидела, знаешь, возле того вазона с померанцем, но ни разу не повстречала тебя... Как ты не побоялся прийти сюда, прямо в палатку, мой Гвидо?

– Я знал, что твой муж оставил тебя.

– Он скоро вернется, самое позднее на третий день.

– Не обманывай себя: он никогда не вернется. Дай мне руку, и я уведу тебя отсюда, потому что одна ты погибнешь. Ты не можешь остаться одна, Джозефина.

– Куда ты тянешь меня? Пусти! Мне страшно...

– В наш дом, дорогая, где я так долго томился в одиночестве, поджидая тебя... Но ты не узнала его.

– Ты говоришь о «доме образов»?

– Не знаю, что это значит.

– Но так назвал Томазо амарантовое палаццо, где я нашла... Это правда, что ты ждал меня там, Гвидо?

– Я знал, что ты вернешься в наш дом, Джозефина.

Утром Джой отыскала шерпа, успевшего опустошить четыре деревяшки чанга.

– Я собираюсь проведать тот дом, мистер Темба. Мне надоело целыми днями ждать и томиться от безделья. Хочу немного проветриться.

– Возьмете яков, мадам?

– Предпочитаю оставить их на ваше попечение. Когда вернется мистер Валенти, скажете, где я, договорились?

– Но я не ожидаю мистера Валенти, мадам, я обязан ждать мистера Смита. – Анг Темба включил дисплей времени на калькуляторе. – Еще четыре дня, мадам. На пятое утро я свободен.

– Это все равно, ведь они ушли вместе... Словом, вы знаете, где меня найти.

– Понятно, мадам. При любых обстоятельствах я зайду за вами на обратном пути. Прикажете принести седло?

– Будьте настолько любезны, мистер Темба, – кивнула Джой, погладив подошедшего пегого мула. – А я пойду собираться.

Она сумела выехать часов около десяти и к полудню пересекла границу пустыни, где негде было укрыться и переждать зной. Безоблачное небо и отраженный от покрытого марганцевым загаром щебня жесткий металлический свет сыграли с неопытной наездницей привычную шутку. Несмотря на широкополый «стетсон» и солнцезащитные очки, темнеющие с увеличением освещенности, она еле держалась в седле. Отяжелевшие веки неудержимо слипались, в висках и затылке ощущалась свинцовая ломота.

Заметив одинокую фигуру, отбрасывавшую густую длинную тень, Джой сперва подумала, что это ей только кажется. Зажмурив измученные глаза, она подождала, пока немного померкнут багровые пляшущие круги, и осторожно приоткрыла трепещущие ресницы. Тень не исчезла. Подхлестнув мула, Джой вскоре поравнялась с изможденной старухой, бредущей неведомо куда по раскаленному камню.