Текст книги "Журнал «Если», 1999 № 08"

Автор книги: Кир Булычев

Соавторы: Клиффорд Дональд Саймак,Фредерик Пол,Джин Родман Вулф,Андрей Синицын,Андрей Щербак-Жуков,Терри Бэллантин Биссон,Дмитрий Караваев,Владислав Гончаров,Тимофей Озеров,Александр Ройфе
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

– Возможно, это была просто системная ошибка, – рассудила доктор Сиснерос. – До завтра разберемся.

– Ну, как все прошло? – спросила мамуля.

– Прошло?

– Ну да, твоя Полинья, ваше арктическое злоключение?

– A-а, это… Отлично, – соврал я. Мамуле я всегда вру – чисто из принципа. Правда – слишком уж замысловатая штука. – Научился управлять каяком. Завтра на весь день уходим в открытое море.

– Кстати, об открытом море, – сказала мамуля. – Сегодня я распечатала те письма и кое-что для себя открыла. Люсиль пишет, чтобы ты забрал свои вещи. Клянется, что он больше не будет тебя бить.

– Барбара-Энн, мамуля, – поправил я. – И я желал бы, чтобы ты не распечатывала мои письма.

– Загадай желание, вдруг оно исполнится, – промурлыкала мамуля. ^ Я их сложила назад в том же порядке. Тебе не кажется, что надо ответить хотя бы на одно из них?

– Мне нужно отдохнуть, – сказал я. – Завтра мы идем на тюленье лежбище. Будем охотиться на льду.

– С ружьями?

– С дубинками. Ты же знаешь, как я ненавижу ружья.

– Это еще хуже.

– Мамуля, они ведь ненастоящие.

– Дубинки или тюлени?

– И те, и другие. Там все ненастоящее. Это Неопосредованный опыт.

– Что, и мои восемьсот девяносто девять долларов ненастоящие?

На следующее утро я вошел в зал Ожидания. Переодевшись, я сел на скамью и стал ждать служителя, разглядывая других клиентов. Большинство было одето в костюмы в стиле «сафари» или в пуховики. К 8:58 служители рассовали всех по ящикам.

Скрипучие-Ботинки объявился лишь в 9:14.

– Из-за чего задержка? – спросил я.

– В системе глюки, – сообщил он. – Но мы их скоро выловим, – и он начал лепить мне на лоб какие-то маленькие штуковины. – Зажмурьтесь.

Глюки? Я зажмурился. Услышал скрежет ящика; ощутил едкий запах витазина и точно пробудился от сна. Шемиз сидела на обтянутой парчой кушетке под распахнутым окном, одетая в коротенькую майку из сливово-красного стрейч-бархата с эластичной горловиной и кружевной отделкой. Также на ней были трусики-бикини того же цвета с завязками на бедрах.

– Шемиз, – произнес я. Я попытался сосредоточиться, но в голове неотвязно крутилась мысль о том, что вчера я сумел оказаться выше. Через комнату протрусила собака. За окном виднелся обычный французский парк с дугами мощеных дорожек. В голубом небе не было ни одного облачка.

Шемиз смотрела куда-то в сторону. Я сел рядом с ней, но неподвижность тяготила меня. Я уже собирался встать, когда мне послышался слабый голосок, взывающий о помощи. Опустив глаза, я увидел на плинтусе трещину. Сквозь нее не пролезла бы даже моя рука, но я смог протиснуться по-пластунски, выставив плечо вперед.

И вновь очутился в бетонном коридоре с досками у стены. Девушка в красной кепке заорала на меня:

– Из-за тебя я чуть не погибла!

– Глюки? – спросил я.

– Как ты меня назвал?

– Не Шемиз? – произнес я наудачу. Она сидела на поленнице, одетая в свою МЕРЛИН СИСТЕМС футболку и белые хлопчатобумажные трусики с большими выемками на бедрах.

– Ты назвал меня как-то иначе.

– Глюки.

– Глюкки. А неплохое имя, – глаза у нее были серые. – Но учти – больше не зевать. Нам придется ползти по мышиным норам, не через двери, а то опять встретишься сам с собой.

– Значит, я вправду увидел себя?

– И система грохнулась. А я по твоей вине чуть не погибла.

– Если система грохнется, ты умрешь?

– Думаю, да. К счастью, я себя сохранила. Потеряла только капельку памяти. Еще одну каплю памяти.

– Ах вот оно что! – сказал я.

– Ладно, поскакали. Я могу провести тебя в Верхний зал, – заявила она.

Я попытался напустить на себя невозмутимый вид.

– Я думал, это я должен тебя туда провести.

– Невелика разница. Я знаю дорогу через мышиные норы. Смотри на меня или на кепку. Пошли. Клайд скоро выпустит кота.

– Кота? Я видел собаку.

– О, черт! Выходим немедленно, – и она зашвырнула свою красную кепку куда-то мне за спину. В месте падения кепки бетонный пол расколола широкая трещина. Я лег и кое-как протиснулся через нее по-пластунски, выставив плечо вперед.

И оказался в светлой комнате с окном во всю стену. Шкафы и диван были уставлены горшками с цветами – присесть негде. Глюкки стояла у окна, одетая в лифчик светло-персикового цвета с узкими бретельками регулируемой длины и глубоким декольте и трусики-бикини того же цвета, полностью закрытые сзади. Разумеется, она была в красной кепке.

Я встал рядом с ней у окна. Ожидал увидеть верхушки деревьев, но за окном были лишь облака – и те далеко-далеко внизу. Я в жизни так высоко не забирался.

– Этот кот-собака, которого ты видел, – отладчик системы, – сказала она. – Вынюхивает мышиные норы. Если найдет меня – каюк.

Мне понравилось, как застежка лифчика врезается в ее спину.

– Ничего, если я буду называть тебя Глюкки?

– Я уже сказала, что это неплохое имя, – ответила она. – Тем более, что своего я не помню.

– Не помнишь своего имени?!

– Когда система грохнулась, я потеряла энную часть памяти, – сказала она, почти всхлипнув. – Это еще не считая того раза, когда Клайд меня убил.

– Кто этот Клайд? И кто ты сама такая, кстати?

– Ты слишком любишь задавать вопросы, – отрезала она. – Я Глюкки. И точка. Дева, заточенная в темнице. Твоя фантазия. Так что пошли. Трепаться можно и на ходу.

Она швырнула красную кепку в стену. Я обнаружил кепку в углу, где под отставшими обоями оказалась трещина шириной с кончик моего мизинца. Пришлось поднатужиться, но я пролез бочком. И оказался в спальне с эркером. Глюкки…

– Ничего, если я буду называть тебя Глюкки?

– Я же сказала. – Глюкки стояла у окна, одетая в жемчужно-белый узкий лифчик из жаккардового атласа, отделанный по чашечкам рюшками, и трусики-бикини, задняя часть которых представляла собой эластичную ленточку, акцентированную крохотным бантиком. Разумеется, она была в красной кепке.

– Здесь, в ТДВ, Клайд меня найдет. Рано или поздно. Тем более, что сейчас они заподозрили глюки. У меня одно спасение – Верхний зал. Через его порты я могу перекачаться в другие системы.

– Какие другие системы?

– В «Арктику», в «Амазонку», во все приключения, которые они добавят потом. Наверху переплетаются между собой все фрэнчайзы. Это будет что-то вроде жизни. Жизнь после Клайда.

– Кто же этот?..

– Черт!

Зазвонил телефон. Глюкки взяла трубку и передала ее мне. Трубка была фарфоровая с медным ободком, как шикарный унитаз. Я не успел произнести даже: «Алло!», а мой взгляд уже уперся в протечки на потолке зала Ожидания.

– Вас приглашают в отдел работы с клиентами, – процедил служитель. Я впервые обратил внимание на имя, вышитое на кармане его белого халата. КЛАЙД.

– По-прежнему складывается впечатление, что вы оказываетесь в комнатах, куда никак не могли попасть, – сказала доктор Сиснерос. – Прыгаете по кодовым цепям, которые никак не связаны между собой. Движетесь по несанкционированным магистралям. – Судя по маленькой горке костей на краю ее гроссбуха, доктор Сиснерос недавно обедала прямо за рабочим столом. – Вы абсолютно уверены, что не заметили ничего необычного?

Надо подбросить ей хоть толику. Я рассказал ей о собаке.

– A-а. Это кот Клайда. Отладчик системы. Он конфигурировал его в виде собаки. Думает, это смешно.

Иногда самое умное, что ты можешь сделать – выставить себя круглым идиотом.

– Какие, собственно, глюки вы ищете? – спросил я.

Доктор Сиснерос развернула свой монитор экраном ко мне. Нажала на клавишу – и появилась неподвижная картинка. Я ничуть не удивился, увидев Глюкки в майке с надписью МЕРЛИН СИСТЕМС и, разумеется, в красной кепке. Мешковатые джинсы дополняли ее наряд. На носу красовались очки.

– В начале года обнаружилось, что одна наша программистка вносит нелегальные изменения в фирменный софт, что, как вам известно, является преступлением. Мы были вынуждены позвонить в БАТФ. Но до суда ее освободили под залог. Воспользовавшись этим, она нелегально вошла в систему.

– В качестве клиента? – спросил я.

– В качестве злонамеренного взломщика. Вероятно, она даже замышляла саботаж. Возможно, она имела при себе ресет-редактор. Возможно. она оставила в системе циклы или подпрограммы, призванные ее дестабилизировать или вообще сделать опасной для людей. Неисполнимые операции, несанкционированные магистрали.

– Что-то не пойму, причем тут я, – пробубнил я. Мамуля всегда твердила, что врать я умею бесподобно. Кому-кому, а мамуле можно верить.

– Вам угрожает опасность, – пояснила доктор Сиснерос. – Одна из этих несанкционированных магистралей может завести вас в Верхний зал. А в Верхнем зале на данный момент выход не работает. Туда можно только войти. Вероятно, вы заметили, что «Дворец Виктории» – система с односторонним движением, из нижних залов в верхние. Типа Вселенной. Идешь, идешь, идешь, пока не наткнешься на место, где возможен выход.

– Звонит телефон, – догадался я.

– Да, – подтвердила доктор Сиснерос. – Это Клайд придумал. Прелестная деталь, верно? Но мы еще не установили в Верхнем зале выход или, как вы выражаетесь, телефон.

– А двери там разве нет?

– Дверь-вход есть. Двери-выхода нет. Куда она должна была бы выводить, по-вашему? Верхний зал находится на вершине кодовой цепи. Клиент окажется в ловушке. Возможно, навечно.

– И чего же вы хотите от меня?

– Будьте начеку. Программисты – весьма самовлюбленные люди. Они любят оставлять где попало свои инициалы. Улики. Если увидите что-то странное – ее портрет, какую-нибудь безделушку – попытайтесь запомнить комнату. Это поможет нам локализовать повреждения.

– Что-нибудь типа красной кепки.

– Правильно.

– Или ее самой.

Доктор Сиснерос покачала головой:

– Это будет лишь копия. Она мертва. Она покончила самоубийством, прежде чем мы успели вновь взять ее под стражу.

– Ронда оставила на твоем автоответчике еще одно послание, – сообщила мамуля, когда я вернулся домой.

– Барбара-Энн, – поправил я.

– Невелика разница. Сказала, что привезет твои вещи сюда и свалит прямо на газоне. Сказала, что Джерри-Льюису…

– Джерри-Ли, мамуля.

– Без разницы. Этому ее новому парню нужна твоя прежняя комната. По видимому, они тоже не спят вместе.

– Мамуля! – возмутился я.

– Сказала, если ты не приедешь за вещами, она их выбросит.

– Я бы предпочел, чтобы ты не слушала послания с моего автоответчика, – сказал я. – Зачем нам тогда второй?

– Тут я бессильна. Твой автоответчик срабатывает на мой голос.

– Только потому, что ты под меня подделываешься.

– Мне и подделываться не надо, – процедила мамуля. – Как прошел твой день? Сколько эскимо добыли на охоте?

– Очень остроумно, – сказал я. – Нет, мы добыли уйму тюленей. Мы забиваем старых тюленей, которые уже принесли потомство и заедают век молодым.

Я красноречиво уставился на нее, но встретил скептический взгляд.

На следующее утро я вошел в зал Ожидания первым. – Ну как, разобрались вы с Бонни? – спросил служитель.

– С Бонни?

– Не дергайтесь, – он начал лепить мне на лоб маленькие штуковины. – Ложитесь. – И я точно пробудился от сна. Я находился в библиотеке с арочным окном-витражом, за котором виднелись далекие холмы. Шемиз, сняв с полки книгу, листала страницы. Она была одета в комбинацию из тончайшего черного муслина, отделанную аппликациями из бархата, с узкими бретельками, глубоко декольтированными чашечками и закрытой спинкой, выкроенной из цельного куска трикотажных кружев. Я отлично видел, что все страницы в книге были чистыми.

– Шемиз, – произнес я. Мне хотелось извиниться за то, что я не уделяю ей внимания. Мне нравилось, как впиваются в ее тело чашечки, когда она наклоняется, но я должен был найти Глюкки. Я должен был предупредить ее об охоте, устроенной Клайдом и доктором Сиснерос.

Я стал осматривать плинтусы в поисках мышиных нор, пока не обнаружил кривую планку, а за ней – трещину. В эту дырку едва можно было просунуть руку, но мне удалось проползти по-пластунски, выставив вперед плечо.

Я вновь оказался в бетонном коридоре.

Глюкки стояла у штабеля досок, одетая в свою футболку МЕРЛИН СИСТЕМС и белые хлопчатобумажные трусики-бикини в французском стиле, отороченные кружевными рюшками. Разумеется, она была в красной кепке. И в очках!

– Что это за фигня с очками? – спросила она меня и попыталась их снять, но очки не поддавались.

– Они знают о тебе, – пояснил я. – Показали мне твою фотографию. В очках.

– Еще бы им не знать! Уж Клайд да не знает, черт его задери.

– Я хочу сказать: они знают, что ты здесь. Правда, думают, что ты умерла.

– Ну, я вправду умерла, но здесь надолго не задержусь. Конечно, в том случае, если мы попадем в Верхний зал. Стащив с головы свою красную кепку, она зашвырнула ее в дальний конец коридора.

Кепка упала у трещины в бетоне, где стена смыкалась с полом. Через эту щель не пробралась бы и мышь, но я все-таки протиснулся: сначала просунул кончики пальцев, потом одно плечо, затем другое. Я оказался в оранжерее с огромными эркерами, за которыми виднелись высоко стоящие, озаренные солнцем облака, похожие на разрушенные замки. Глюкки…

– Ничего, если я буду звать тебя Глюкки?

– Черт подери, я же сказала: пожалуйста, – Глюкки стояла у окна, одетая в белый муслиновый лифчик с чашечками, отделанными вышивкой «ришелье», и трусики из той же материи с кружевными вставками спереди и с боков. Разумеется, она была в красной кепке. И в очках.

– Я очень хочу помочь, – сказал я. – Но этот Верхний зал, похоже, опасное местечко.

– Опасное? Кто сказал?

– Служба работы с клиентами.

– Сиснерос? Вот дрянь!

– Я так не считаю. Она говорит, что если я войду в Верхний зал, то уже не выйду. Как из «Тараканьего Мотеля». Там нет телефона.

– Х-м-м-м, – Глюкки пристально уставилась на меня. Ее серые глаза глядели встревоженно. – Я об этом не подумала. Пойдем повыше, чтобы можно было поговорить.

Она швырнула красную кепку, и та опустилась около крохотной клинообразной дырки, через которую я еле прополз по-пластунски, выставив вперед плечо. И оказался в темной комнате с плотными шторами, без мебели, если не считать персидского ковра на полу. Глюкки…

– Ничего, если я буду называть тебя Глюкки?

– Перестань, а? Почему от «Эн-О» люди так тупеют?

– Ума не приложу, – проговорил я.

Глюкки сидела на полу, одетая в белый лифчик из синтетического атласа, окаймленный расшитой тесьмой, и крохотные трусики-бикини из той же материи.

– На самом деле меня зовут не Глюкки, – произнесла она. – То ли Элеонор, то ли Кэтрин – я забыла. Когда тебя убивают, такие вещи как-то улетучиваются из памяти.

– Они сказали, это было самоубийство.

– Ага. Самоубийство при помощи молотка! – Мне понравился ее смех. Мне понравилось, как врезались в ее тело тесемки бикини. Они были миниатюрными копиями витых шнуров, которые можно встретить в театре. – Меня арестовали – в этом Бонни не соврала. Я составляла нелегальные подпрограммы, мышиные норы, для передвижения по ТДВ. Это тоже правда. Только об одном она умолчала – мы с Клайдом были соучастниками. Ну да откуда ей знать, этой мерзавке? Я прогрызла мышиные норы, закопала их в основной кодовой цепи, чтобы мы с Клайдом потом могли ходить во дворец сами. Клайд был дизайнером дворца, но мышиные норы поручил мне. Вот только я не знала, что он уже завел шашни с Сиснерос.

– Что такое «шашни»?

Глюкки пояснила свое определение вульгарным жестом. Я отвел глаза.

– Сиснерос владеет 55 процентами акций. Что, понятно, сделало ее неотразимой в глазах бедного Клайда. Чуть ли не год они играли в Бонни и Клайда у меня за спиной, пока я работала, не разгибая спины. Короче, когда ТДВ принимали в «Пути вглубь», какой-то проверялыцик заметил мышиные норы – я их не особенно старалась спрятать – и сказал Сиснерос, а та сделала выговор Клайду, но он прикинулся шокированным и возмущенным. Он меня подставил. Как только меня выпустили под залог, я пришла за своим барахлом…

– Барахлом?

– Подпрограммами, фирменными макросами, графикой… Я хотела все убрать. И, может быть, устроить небольшой тарарамчик. Я взяла с собой ресет-редактор, чтобы переписывать код, не выходя из системы. Но Клайд заподозрил неладное. И убил меня.

– Маленьким молоточком.

– Соображаешь. Просто выдвинул ящик и – бэмс по переносице. Но Клайд не знал, что я могу себя сохранить. Я всегда хожу на маленьком макросе автосохранения, который написала еще в колледже, так что потеряла всего минут десять, не больше, и чуть-чуть памяти. И свою жизнь, разумеется. Я ушла в мышиные норы, но кто хочет жить, как крыса? И я стала ждать своего принца, который отведет меня в Верхний зал.

– Принца?

– Контур речи.

– Фигура речи, – поправил я.

– Без разницы. Короче, чего Сиснерос не знает – и Клайд тоже, – что Верхний зал связан интерфейсами с другими сферами «Пути вглубь» – Арктической и Амазонской. Я смогу выбраться из дворца. И с каждым добавочным модулем моя вселенная будет расти. Если я не стану лезть на рожон, то смогу прожить хоть вечность. Ты разве еще не заметил, что в «Эн-О» смерти нет?

Она встала. Сняла кепку и швырнула в стену. Кепка упала у маленькой щели под плинтусом. Отверстие было узким, но я умудрился проползти, выставив вперед плечо. Я оказался в комнате с каменными стенами, крохотным окошком-амбразурой и складным стулом. Глюкки…

– Ничего, если я буду называть тебя Глюкки?

– Слушай, ты мне надоел. Иди сюда.

Глюкки была одета в черный кружевной лифчик с глубоко вырезанными чашечками и широко расставленными бретелями, а также черные кружевные ажурные трусики в том же стиле, украшенные бантиками по бокам. И, разумеется, она была в красной кепке. И в очках. Она потеснилась, чтобы я смог встать рядом с нею на стул и выглянуть в амбразуру. Я удостоверился воочию, что Земля круглая: я увидел изгибающуюся линию горизонта. Я почти ощутил своим бедром изгиб бедра Глюкки, хоть и понимал, что последнее – лишь моя фантазия. В «Эн-О» что ни возьми – все фантазия.

– До Верхнего зала уже недалеко, – сообщила она. – Гляди, как высоко ты меня уже вывел. Но в одном Сиснерос права.

– В чем же?

– Не води меня в Верхний зал. Застрянешь. Оттуда обратной дороги нет.

– А ты?

Мне нравились маленькие бантики на ее трусиках.

– Я уже застряла. Мне некуда возвращаться – я теперь без тела. А этой оболочкой я, вероятно, обязана тебе, – она заглянула через очки за пазуху своего лифчика, под резинку трусов. – И потому, полагаю, я все еще в очках.

– Я охотно помог бы тебе попасть в Верхний зал, – сказал я. – Но почему ты не можешь сама туда добраться?

– Мне позволено лишь спускаться – но не подниматься, – пояснила Глюкки. – Я ведь мертва, помнишь? Будь у меня ресет-редактор… Черт! – Зазвонил телефон. Мы даже не заметили, что он есть в комнате. – Тебя, – сказала она, передавая мне трубку.

Не успев сказать: «Алло!», я уже уперся взглядом в протечки на потолке зала Ожидания. Послышался скрип ботинок. Служитель помог мне выбраться из ящика. Это был Клайд.

– Уже 16:55? – спросил я.

– Когда развлекаешься, время летит стрелой, – заметил он.

– Угадай с трех раз, кто здесь? – пропела мамуля.

Я услышал из туалета злобный рокот спускаемой воды.

– Не хочу ее видеть, – заявил я.

– Она приехала из самого Салема, – возразила мамуля. – Привезла твои вещи.

– Да? И где же они?

– Все еще в машине. Я не разрешила ей вносить их в дом, – пояснила мамуля. – Вот почему она плачет.

– Она не плачет! – раздался из туалета звучный бас.

– О Боже, – встревожился я. – Он что, там вместе с ней?

– Она их назад не повезет! – раздался тот же бас.

– Я уехал в отпуск, – объявил я. Ручка на двери туалета начала поворачиваться, и я пошел прогуляться. Когда я вернулся, они уже уехали, а мои вещи были свалены на газоне.

– Хочешь, вырой яму и закопай их, – предложила мамуля.

На следующее утро я вошел в зал Ожидания первым. Но вместо того чтобы выдвинуть для меня ящик, Скрипучие Ботинки – Клайд – попросил меня подписать какую-то бумажку.

– Я уже дал расписку, – напомнил я.

– Да все это ерунда, только для нашего собственного спокойствия, – возразил Клайд.

Я расписался.

– Хорошо, – улыбнулся он какой-то скользкой улыбкой. – А теперь прилягте. Сделайте глубокий вдох.

Ящик задвинулся. Вдохнув запах витазина, я точно пробудился ото сна.

И оказался в чопорной гостиной. Все здесь было кремовых тонов: ковер, диван, кресло. Шемиз стояла у окна, одетая в лифчик на проволочном каркасе, сшитый из жаккардового атласа цвета слоновой кости, с очень глубоким вырезом в центре и широко расставленными бретельками, а также в трусики-бикини того же цвета с эластичной вставкой спереди. Она держала в руках чайную чашку и блюдце, подобранные по цвету к белью. За окном виднелась цепочка холмов, уходящая к самому горизонту. По комнате протрусила собака.

– Шемиз, – произнес я. Мне было очень жаль, что я не успеваю объяснить ей ситуацию, но я знал, что должен найти Глюкки.

Я начал высматривать мышиную нору. В темном углу за торшером обнаружилась низенькая арка, похожая на вход в миниатюрную пещеру. Я лишь чудом пробрался через узкий ход, протискиваясь бочком.

– Где тебя носило? – Глюкки сидела в бетонном коридоре на штабеле гладко обструганных досок, уткнувшись подбородком в колени. Она была одета в свою футболку МЕРЛИН СИСТЕМС и крохотные трусики-бикини из шнурочков. Разумеется, она была в красной кепке и в очках.

– Меня заставили дать еще одну расписку.

– И ты дал?

Я кивнул. Мне понравились шнурочки бикини: они образовывали маленькую букву «V» и затем скрывались из виду.

– Дубина! Ты что, не понял, что эта расписка дает Клайду право тебя убить?

– Я не хочу, чтобы ты называла меня такими словами, – сказал я.

– Хреновы Бонни и Клайд! Теперь мне Верхнего зала не видать!

Я испугался, что сейчас она расплачется. Вместо этого она со злостью швырнула красную кепку на пол. Нагнувшись за кепкой, я увидел трещинку, в которую можно было просунуть не более трех пальцев, но мне удалось пролезть через нее по-пластунски, выставив одно плечо вперед. Я оказался в пустой комнате с дощатым полом и новехонькими пластиковыми окнами, с которых еще не были сняты фирменные наклейки. Глюкки была одета в лифчик с экстремальным декольте, сшитый из стрейч-кружев кораллового оттенка, и в трусики-бикини во французском стиле. Сзади они были сплошные, а спереди представляли собой всего лишь крохотный треугольный лоскутик розовых кружев. И, разумеется, она была в красной кепке.

Я прошел вслед за ней к окну. Внизу расстилались морские просторы и облака. Все здесь было нестерпимо ярким: и небо, и вода.

– Верхний зал уже недалеко, это ясно! – воскликнул я. – У тебя все получится! – мне хотелось ее ободрить. Мне понравилось, как лифчик облегает ее груди.

– Не говори чепухи. Слышишь этот лай?

Я кивнул. Казалось, к нам приближается свора гончих.

– Это кот. Найти и уничтожить. Отыскать и стереть! – Ее била дрожь.

– Но ты можешь себя сохранить!

– Это непросто. Я и так – резервная копия.

Мне показалось, что она расплачется.

– Тогда поскакали! – скомандовал я. – Я отведу тебя в Верхний зал. Плевать на риск!

– Не ерунди, – возразила Глюкки. – Ты навечно окажешься в ловушке, если Клайд тебя прежде не убьет. Будь только у меня ресет-редактор, я бы сама туда добралась.

– А где же он?

– Потеряла, когда Клайд меня убил. С тех самых пор все ищу и никак не нахожу.

– Как он выглядит?

– Это такие большие ножницы.

– Я видел большие ножницы в руках у Шемиз, – сообщил я.

– Вот стерва!

– Не надо называть ее так, – начал я.

Но тут зазвонил телефон. Мы даже не заметили, что он есть в комнате.

– Не подходи! – вскрикнула Глюкки, но сама же подняла трубку и Передала мне. Разве она могла что-то сделать? Я ведь дал расписку. Разумеется, спрашивали меня. Не успев опомниться, я уперся взглядом в протечки на потолке и в маленький серебряный молоточек, опускающийся на мою переносицу.

И в улыбку Клайда. Скользкую улыбку.

Вначале было очень темно. Потом вновь стало светло. Я словно пробудился от сна.

Я находился в круглой белой комнате. Со всех сторон – овальные окна. Голова у меня болела. За стеклом виднелось молочно-белое небо с серыми звездами. Глюкки…

– Здесь я, – произнесла она. Она стояла у окна, одетая в трусики цвета одуванчиков из переливающегося искусственного атласа, с высокими выемками на бедрах, полностью закрытые сзади. Лифчика на ней не было. Ни тебе бретелей, ни чашечек, ни отделки, ни кружев.

Голова у меня трещала. Но я не мог не обрадоваться этой новой высоте. – Это… это Верхний зал? – спросил я, едва дыша от благоговения.

– Не совсем, – отозвалась она. Она по-прежнему была в красной Кепке и в очках. – И полоса везения для нас кончилась. Не знаю уж, заметил ты или нет, но Клайд тебя убил. Только что.

– О нет, – я не мог вообразить такой поворот.

– О да, – возразила она. Она положила руку мне на лоб, и я почувствовал, как ее пальцы нащупали мелкую вмятинку.

– Что ты со мной сделала, скопировала?

– Выдернула из кэша. Еле успела. – За окном, далеко-далеко внизу, висел голубовато-зеленый шарик с белыми прожилками. – Слышишь лай? Это клайдов кот прочесывает дворец зал за залом.

Меня пробил озноб. Мне нравилось, как облегают ее тело трусики.

– Ладно, что нам терять? – сказал я, сам удивляясь, что больше не огорчаюсь по поводу собственной смерти. – Пошли в Верхний зал.

– Не ерунди, – рявкнула она. – Если ты тоже мертв, ты не можешь меня протащить. – Лай становился все громче. – Теперь придется искать ресет-редактор. Где ты видел эту-как-там-ее-зовут с большими ножницами? В какой комнате?

– Шемиз? – проговорил я. – Не помню.

– Что было за окном?

– Не помню?

– Какая мебель в комнате?

– Не помню.

– Во что она была одета?

– Облегающий, сильно декольтированный лифчик без лямок, с чашечками на проволочном каркасе и легкой подкладке, сшитый из стрейч-атласа и кружев. Также на ней были трусики с выемками на бедрах, широкой резинкой и ажурной кружевной вставкой спереди. И лифчик, и трусики белые, – сообщил я.

– Тогда пошли, – распорядилась Глюкки. – Я знаю это место.

– Я думал, что мы никуда не можем попасть без этого… рес…

– Вниз – можем, – пояснила Глюкки. Швырнув красную кепку, она сама устремилась за ней. Кепка упала у крохотной дырки, в которую даже Глюкки еле смогла засунуть свои тонкие пальцы. Я пролез вслед за ней. Трусики великолепно облегали бедра. Мы оказались на старомодной кухне, где Шемиз помешивала в горшке огромными ножницами. Она была одета в сильно декольтированный лифчик без лямок, с чашечками на проволочном каркасе и легкой подкладке, сшитый из стрейч-атласа и кружев. Также на ней были трусики с выемками на бедрах, широкой резинкой и ажурной кружевной вставкой спереди. И лифчик, и трусики были белые.

– А ну отдай! – вскричала Глюкки, вцепившись в ножницы. Она тоже была одета в сильно декольтированный лифчик без лямок, с чашечками на проволочном каркасе и легкой подкладке, сшитый из стрейч-атласа и кружев. Также на ней были трусики с выемками на бедрах, широкой резинкой и ажурной кружевной вставкой спереди. И лифчик, и трусики были белые. И, разумеется, она была в красной кепке. Но куда же исчезли ее очки?

– Мерзавка, – мягко произнесла Шемиз. Я был шокирован. Я не знал, что она умеет говорить.

– Дрянь, – парировала Глюкки.

И тут – в буквальном смысле слова ниоткуда – в комнате возникла собака.

– Кот! – выдохнула Глюкки. Она как раз пыталась взломать дверь в кладовую, действуя своими огромными ножницами, словно ломиком.

Собака-кот зашипел на нее.

– Сюда! – вскрикнула Глюкки. Втолкнув меня в кладовую, она, сделав выпад снизу вверх, воткнула ножницы в брюхо собаки. В брюхо кота. Разница невелика. Кровь брызнула во все стороны. Я оказался в просторной пустой комнате пирамидальной формы с белым полом и белыми стенами, которые вверху сходились в одной точке. В каждой из стен имелось по одному крохотному иллюминатору. Глюкки…

Глюкки нигде не было видно.

За иллюминаторами расстилалась белая пустота. Звезд – и тех не было. Дверей в комнате – тоже. Снизу доносились рычание и лай.

– Глюкки! Кот тебя стер! – взвыл я. Я понял, что ей конец. Испугался, что сейчас расплачусь. Но тут в полу комнаты распахнулся люк, и из него ногами вперед вылетела Глюкки. Со стороны это выглядело Странновато. Ее рука была забрызгана кровью. Она держала ножницы. Она была…

Она была нагая. Абсолютно.

– Я кота стерла! – торжествующе завопила Глюкки.

– Он все равно гонится за нами, – сказал я, так как снизу по-прежнему слышался отчаянный лай.

– Тьфу ты! Автодублируемый цикл, наверное, – пробурчала она.

Она была голая. Нагая. Раздетая. В чем мать родила. Совершенно обнаженная.

– Хватит на меня пялиться, – рявкнула Глюкки.

– Я над собой не властен, – ответил я.

Даже красная кепка – и та исчезла.

Она была нагая. Голая. На ней ровно ничего не было, ровно ничего. Подбежав к одному из четырех иллюминаторов, она начала поддевать раму кончиком ножниц.

– Там снаружи ничего нет, – сказал я.

Лай раздавался все громче. Люк был закрыт, но меня не оставляло предчувствие, что он распахнется, и из него полезут собаки. Или коты. И случится это очень скоро.

– Здесь оставаться нельзя! – отозвалась Глюкки и вновь положила руку мне на лоб. Ее прикосновение освежало. Мне оно понравилось. – Вмятина глубокая, но не слишком. Вполне возможно, что ты не убит. Просто оглушен.

– Он меня сильно стукнул! И вообще, я здесь заперт!

– Если ты еще жив, то надежда есть. Как только я уйду, они перезагрузят систему. И, скорее всего, ты просто проснешься с больной головой. И сможешь вернуться домой.

Лай слышался все ближе.

– Не хочу я домой.

– А как же твоя мать?

– Я оставил ей записку, – солгал я.

– А твои вещи?

– Закопал на газоне.

Она была нагая. Голая, если не считать прелестных очков. Ничем не прикрытые ягодицы, ничем не прикрытые груди. Даже красная кепка исчезла. В дырку едва влезала моя рука, но я протиснулся вслед за Глюкки, выставив вперед плечо. Лай больше не слышался, зато раздавались звуки, похожие на свист ветра. Я взял Глюкки за руку, и мы покатились. Мы катились. Я держал ее за руку, и мы катились по теплому, совершенно чистому снегу.

Я точно пробудился от сна. Я был закутан в вонючие шкуры. Мой взгляд уперся в прозрачный потолок крохотной хижины, выстроенной из веток и льда. Рядом со мной, закутанная в такую же вонючую шкуру, лежала Глюкки.

– Где мы? – спросил я. – Я слышу лай котов.

– Это наши собаки, – ответила она.

– Собаки? – я встал, подошел к двери. Она была завешена колючим шерстяным одеялом. Отодвинув завесу, я увидел простирающуюся на много миль, засыпанную свежим снегом равнину, на дальнем краю которой виднелся ряд оплетенных лианами деревьев. Несколько собак серебристой масти справляли нужду у угла нашей хижины. Еще одна пыталась загрызть змею. Змея была длиннющая.

– Здесь все сходится в одной точке, – пояснила Глюкки. – Верхний зал, Северный Полюс, верхушки Амазонки.