Текст книги "Соблазненная грехом"
Автор книги: Кимберли Логан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)
Глава 11
– Мое дорогое дитя, никак не могу понять, почему ты выглядишь так, словно тебя ведут на казнь. Безусловно, твой отъезд не видится мне таким скверным, каким кажется все случившееся.
Поправляя выбившийся локон. Эйми подняла глаза на вдовствующую герцогиню Мейтленд. Старушка смотрела на нее задумчивым взглядом, расположившись на противоположном сиденье кареты. Перья ее атласной шляпы забавно покачивались от постоянной тряски – дорога была ужасной.
В другой раз вид подпрыгивающих перьев вызвал бы у Эйми улыбку, но не теперь. Все силы она бросила на борьбу с чувством вины, жалящим ее при каждом взгляде на озабоченное лицо милой герцогини.
Эйми прекрасно знала, что попутчик из нее никудышный. Она не могла развлечь герцогиню ни занимательной беседой, ни веселыми анекдотами. Она по большей части всю дорогу молчала, погруженная в свои невеселые мысли… Ей не нравилась эта поездка. И тем более ей не нравилось, что из-за нее старая женщина вынуждена была покинуть Лондон.
Решив обратиться за помощью к леди Мейтленд, лорд Олбрайт счел, что пожилой даме лучше не знать истинной причины отъезда Эйми. Дело не в недоверии Теодосии, а в убежденности маркиза, что чем меньше людей осведомлено о произошедшем, тем лучше. Ведь всегда была вероятность, что герцогиня может случайно рассказать об этом какой-нибудь знакомой. Не говоря уже о том, что раскрытие истинных причин вызвало бы у нее лишь ненужные переживания.
Эйми внутренне съежилась. Отец заверил ее, что Теодосия узнает обо всем, как только у них будут ответы на все вопросы. Но осознание этого не способствовало облегчению ее участи, ведь нужно было молчать о случившемся. А молчание лишь превращало бремя данного обещания в дополнительный источник внутреннего напряжения. С каждым днем, проведенным ими в дороге, пока их экипаж прокладывал свой путь к Корнуоллу, обостренные чувства Эйми были так близки к тому, чтобы вырваться наружу из-за фасада обманчивой сдержанности! Неблагоприятным было и то, что лорд Стоунхерст сидел напротив, не сводя с нее настойчивого взгляда суровых глаз. И если уж Эйми была необщительной, то о нем и говорить нечего. В сущности, он не сказал ей ни слова со дня их отъезда в Стоунклифф. Эйми склонна была принимать задумчивую молчаливость лорда как свидетельство недовольства навязанной ему ситуацией. В конце концов, она вот-вот вторгнется в его убежище, и вряд ли его радует такая перспектива.
Украдкой она посмотрела на виконта и обнаружила на себе его взгляд. По взмывшему вверх уголку рта стало понятно, что лорд язвительно ухмыльнулся, ожидая ответа Эйми на заданный Теодосией вопрос. Казалось, он предвкушал возможность насладиться тем, как она будет сбивчиво объяснять свое поведение.
Видимо, заключенное между ними перемирие в стенах дома Моры прекратило свое действие.
«Едкий невежа», – со злостью подумала Эйми. Каждый раз, когда она начинала верить, что за его показной холодностью прячется человек с добрым сердцем, он доказывал обратное. Ну и пожалуйста, пусть ухмыляется, сколько ему влезет. Она не позволит ему и дальше приводить ее в замешательство.
Оторвав взгляд от лорда, Эйми повернулась к герцогине, приложив все усилия, чтобы предстать перед ее внимательным взором как можно более спокойной.
– Мне очень жаль, ваша светлость. Боюсь, я слегка скучаю по дому. Не привыкла отлучаться от родных на длительное время.
Теодосия задумчиво наклонила голову, рассматривая Эйми, и с сочувствием кивнула в ответ.
– Это понятно, – согласилась она. – Но твой отец был прав, пожелав ненадолго увезти тебя из города после пережитого той ночью. Все это так ужасно! Теперь человек не может быть в безопасности, находясь в собственном доме… Надеюсь, полиция поймает грабителя и самым строгим образом накажет его за вторжение в дом твоей сестры.
И снова укол вины, словно острый осколок, вонзился в сердце Эйми. Маркиз рассказал герцогине о ночном вторжении незнакомца в дом Моры и последующей схватке Эйми с ним. Но из его рассказа пожилая дама, в точности повторяя версию полиции, заключила, что это было не чем иным, как неудачной попыткой ограбления. Однако использование отцом подобной уловки не устраивало Эйми, особенно когда она вспоминала теплое отношение герцогини к ней в прошлом.
Прежде чем Эйми смогла подобрать подходящие слова, чтобы нарушить неловкое молчание, герцогиня опередила ее, обратившись к Стоунхерету.
– Милорд, с вашей стороны было так благородно пригласить леди Эйми к себе и дать ей возможность оправиться от случившегося в спокойной обстановке, – произнесла она одобрительно.
Виконт вяло пожал плечами.
– Лорд Олбрайт всегда был добр ко мне. Это самое малое, чем я мог ответить ему.
Смысл его фразы был более чем понятен. Способа придать ей большей ясности не существовало, хоть прокричи он во все горло. Лорд делал это ради ее отца. Не ради Эйми. И если многозначительный взгляд в ее сторону и являлся каким-то знаком, он хотел, чтобы ей стало об этом известно.
Намеренно избранный Стоунхеретом бессердечный способ заявить о своей отстраненности почему-то причинил Эйми острую боль.
Сжав губы, вдовствующая герцогиня молча смотрела то на виконта, то на Эйми, словно оценивая их реакции.
– Понятно, – пробормотала она таким тоном, что становилось ясно – на самом деле ей понятно куда больше, чем обоим молодым людям хотелось бы.
Пытаясь отрешиться от воцарившегося напряжения, Эйми уставилась в окно, разглядывая свинцовое небо, тяжело повисшее над головой. С каждой милей, приближавшей их к поместью Стоунхерста, проплывающий за окнами пейзаж становился все более непривычным глазу, изобилуя скалами и утесами. Запах дождя и близлежащего моря доносился до нее с легким ветерком. Один из охранников Толливера, отправленный охранять экипаж, скакал рядом на лошади. Он снял шляпу в знак уважения, а затем, слегка пришпорив коня, понесся вперед по пыльной дороге.
Вид всадника и остальных сопровождающих заставил Эйми с болезненной отчетливостью вспомнить об окружающей действительности. Она едва заметно вздохнула. Ей захотелось вновь очутиться дома, в кругу семьи, но, к сожалению, это было невозможно.
Несмотря на беспрестанные уговоры позволить ей остаться в Лондоне, лорд Олбрайт был непреклонен. Его занимало исключительно то, как побыстрее услать Эйми из места, таящего опасность. Больше он не мог думать ни о чем другом.
– Дорогая, это для твоего же блага, – сказал он дочери, целуя ее на прощание и усаживая в карету. – Я был беспомощен, когда на Мору и Джиллиан посыпались угрозы, вызванные интригами вокруг смерти твоей матери. Но теперь я не останусь в стороне, позволяя втянуть тебя во все это. Ты поезжай и постарайся отнестись к поездке как к отдыху. Обещаю, ты сможешь вернуться сразу, как только нам с Толливером удастся взять этого негодяя под арест.
«Но кто знает, как долго они будут разыскивать его», – уныло подумала Эйми. Хотя основным подозреваемым был Бедфорд, предстояло проработать и исключить десятки остальных версий, чтобы докопаться до истины. Со всей тщательностью будут следить за прислугой в доме Моры. Не стоило исключать причастность любого из них. Возможно, подслушав разговор Эйми и Стоунхерста, человек проболтался кому-то еще. Даже пасынок Теодосии, герцог Мейтленд, не избежит тщательного допроса. Маркиз однозначно дал понять, что не исключает никого из списка подозреваемых, пока не будет пойман истинный преступник. Отсюда следовало, что Эйми вплоть до этого момента будет находиться под охраной.
На этом мысли ее прервались. Услышав крик, Эйми выглянула в окно и увидела перед самой каретой тяжелые металлические ворота, окруженные высокими каменными стенами. Мужчина, скакавший рядом, осадил кони, спустился и открыл ворота. Вот они и добрались до места. Стоунклифф.
Карета въехала через ворота.
Дальше дорога запетляла между густыми зарослями деревьев и, выйдя на отлогий берег моря, постепенно привела их к замку.
Это было грозного вида огромное строение, словно нависшее над мысом. Суровый вид его отлично гармонировал с угрюмым пейзажем.
Эйми внутренне содрогнулась. Мрачное небо над головой, бьющиеся об утесы волны… Картина унылая и безотрадная. А замок – средневековая громадина, навсегда захлопывающая двери за вошедшим.
И это будет ее убежищем на ближайшее время? О Боже! С таким же успехом ее можно было отправить на край света!
Карета остановилась во внутреннем дворе. Со стороны конюшни пара слуг уже спешили им навстречу. Один схватил лошадей за поводья, другой же, выказывая уважение, открывал дверцу кареты.
Выбравшись из экипажа, Стоунхерст подал руку сначала Теодосии, затем – Эйми. От нее не ускользнуло, что, помогая ей выйти, Ройс старался отводить взгляд в сторону. Что заставило его так себя вести? Он тоже чувствовал неловкость? Напряжение? Тоже был взволнован не меньше ее? Если и так, то виконт не показал и виду, выпустив руку Эйми, как только гостья ступила на мощеную камнем землю.
Подобная холодность задела Эйми. Почему ей самой стоит огромных усилий скрывать свои чувства, тогда как ему это дается с такой легкостью?
– Добро пожаловать в Стоунклифф, ваша светлость, леди Эйми, – произнес лорд с вежливой улыбкой. Он указал на долговязого мужчину в очках, вышедшего из дома при виде подъехавшей кареты и теперь стоявшего рядом в ожидании указаний: – Это дворецкий, Уитсон. Он покажет вам комнаты и поможет разместиться.
Отчужденный тон виконта вызвал у Эйми волну гнева. Задрав подбородок, она с вызовом спросила:
– А где же будете вы, милорд?
– Мне очень не хотелось бы покидать вас сразу по прибытии, но, боюсь, я вынужден это сделать, – ответил Ройс. – Слишком много дел требуют моего личного участия после длительного отсутствия. Но в случае любой необходимости Уитсон в вашем распоряжении. А мы увидимся позже – за ужином. – Поспешно откланявшись, он добавил: – С вашего позволения. – С этими словами лорд Стоунхерст развернулся и зашагал в сторону конюшен, оставив Эйми кипеть от злости.
Да уж, конечно, срочные дела! Он попросту не желал дольше находиться в ее компании. И уж если бы Эйми была честна сама с собой, ей бы следовало признать, что ход мысли виконта более чем логичен. Он хотел держаться от нее, от Эйми, подальше. Ну что ж, может, это и к лучшему.
Оставив в прошлом минутный приступ гнева, Эйми повернулась к Теодосии. Старушка, вскинув брови, задумчиво наблюдала за ней. Но прежде чем пожилая дама промолвила хоть слово, Уитсон позвал их в дом:
– Ваша светлость, миледи, следуйте, пожалуйста, за мной.
Пробравшись сквозь суетливо снующих туда-сюда лакеев, разгружавших багаж, дворецкий вошел в дом.
К своему великому разочарованию, оказавшись внутри, Эйми обнаружила то же уныние красок в интерьере, что до этого наблюдала снаружи. Пол был выложен каменными плитами, стены завешаны гобеленами, а крохотные сводчатые окна едва пропускали дневной свет. И хотя соседние комнаты, отведенные Эйми и герцогине, оказались просторными и со вкусом обставленными, спертый воздух и местами лежавшая пыль свидетельствовали о том, что помещения долгое время стояли взаперти.
Было очевидно, что лорд Стоунхерст крайне редко принимал гостей.
Как только чемоданы были доставлены, а Уитсон откланялся, оставив в помощь одну из служанок, утомленная долгой дорогой Теодосия отправилась в свою комнату ненадолго прилечь. Эйми же с четверть часа проворочалась в безуспешных попытках заснуть, но так и не заснула. Не то чтобы она была менее уставшей, чем ее спутница. Все дело было в одолевавших ее мыслях. Каждый раз, закрывая глаза, она не могла избавиться от навязчивого вопроса: не приснится ли ей вновь кошмар, не в этот ли раз ей откроется тайна, с которой она пока что не в силах справиться?
В конце концов Эйми поднялась с кровати и, ополоснув лицо прохладной водой, на цыпочках вышла из своей комнаты. Она решила осмотреть замок виконта.
Не имея четкого представления, куда отправиться, Эйми какое-то время бродила по тускло освещенному лабиринту коридоров и наконец снова вышла во внутренний двор. Конюшня была сосредоточением кипучей жизни: два местных конюха и только что прибывшие всадники Толливера в спешке распрягали лошадей, чтобы успеть поставить их на постой до того, как разразится надвигающаяся гроза.
Не обнаружив Стоунхерста в поле зрения, Эйми задумалась о том, что это за срочные дела заставили его покинуть гостей при первой же возможности. Не в силах подавить любопытство, Эйми пересекла вымощенный камнем двор и прошла в конюшню.
Здесь царил не меньший хаос, чем снаружи, и Эйми на секунду остановилась, чтобы осмотреться и отыскать хозяина. Вдруг до ее слуха донеслось еле слышное сопение. Звук был где-то совсем близко, и это напугало Эйми.
Она резко повернулась и чуть не уткнулась лицом в гнедого мерина, чья морда торчала из стойла.
Эйми почти ничего не знала о лошадях, но всегда относилась к ним с особым теплом. Потянувшись, Эйми осторожно погладила морду животного и тихо рассмеялась, когда конь заржал от удовольствия, тыча носом в ее ладошку.
– Вы понравились ему.
Эйми обернулась и увидела направившегося к ней коренастого рыжего, но уже седеющего конюха с выпяченной грудью. Мужчина добродушно улыбался.
– Балтазар не каждого так принимает.
Эйми улыбнулась в ответ на замечание конюха.
– Он такой милый.
– Тсс. – Конюх приложил палец к губам, в шутку изображая ужас, охвативший его. – Балтазар не должен слышать ваших слов, миледи. В свое время он был самым смелым и лучшим из скакунов! И применительно к нему слово «милый» может задеть его самолюбие.
– Понимаю. – Всеми силами пытаясь сохранить серьезное выражение лица, с подобающей важностью покачала головой Эйми. – Прошу прощения. Безусловно, у меня и в мыслях не было задеть его мужскую гордость.
– Всё в порядке. Уверен, он простит вас, если пообещаете угостить его кусочком сахара в следующий раз.
– О! Спасибо за совет. Я постараюсь, мистер…
– Зовите меня просто О’Кифи. А вы, должно быть, леди Эйми? – Конюх прислонился спиной к стойлу и, скрестив на груди руки, вопросительно посмотрел на нее из-под густых бровей. – Я могу вам чем-то помочь? Боюсь, сейчас не самое подходящее время, чтобы выводить лошадь на прогулку. Надвигается буря, и, похоже, одна из сильнейших. Как правило, в конце сентября других и не бывает.
Эйми покачала головой:
– О нет, я и не думала кататься верхом. На самом деле я искала лорда Стоунхерста. Видела, как он входил сюда не так давно, но, похоже, его уже здесь нет.
– Он был, но совсем недавно ушел. – О’Кифи принялся чесать Балтазара за ухом. Конь вновь отозвался довольным сопением, а затем подошел чуть ближе и наклонил голову. – За последние годы дружище порядком сдал и лорд Стоунхерст крайне обеспокоен его здоровьем. Поэтому он заходил, чтобы лично убедиться, что все в порядке.
– Неужели?! – Теперь во взгляде Эйми читалось большее внимание. Обычно сдержанный Стоунхерст не производил впечатления человека, способного чересчур привязываться к животным. Эта сторона его натуры явилась для Эйми открытием, если не сказать больше.
– М-м, их связывают крепкие узы, принимая во внимание, что Балтазар был верховой лошадью, прошедшей с лордом все испытания за время его службы в кавалерии. Конечно, сейчас, после такого ранения, и речи не идет о службе.
Сначала Эйми подумала, что мужчина говорит о Стоунхерсте. Пока не увидела, как рука конюха осторожно скользнула по синевато-багровому шраму на левом боку мерина. Рубец имел форму неровного среза и, казалось, что вот-вот дойдет до кости. Вид покалеченного животного заставил Эйми лишиться дара речи.
– Были и такие, кто считал, что коня нужно убить, – продолжал конюх. – Но его сиятельство не позволил этому произойти. Он привез Балтазара в Англию и всеми силами боролся за его жизнь, даже когда сам был не в лучшей форме. – Морщинистое лицо О’Кифи омрачилось. – Даже и не знаю, что с ним будет, когда Балтазар умрет. Не сомневаюсь, что хозяин будет безутешен, хотя всеми силами станет скрывать это.
Эйми погладила коня по морде.
– Как печально, – в конце концов смогла выдавить она, чувствуя подступающий к горлу комок.
– Действительно печально. И хотя не очень хочется об этом говорить, но думаю, что рано или поздно это случится. Балтазар очень стар. Не говоря уже о его слепоте и постоянном болезненном состоянии. – Конюх покачал головой. – Так много потерь было в жизни лорда Стоунхерста. Меньше всего на свете я бы хотел видеть, как он теряет тех, кто ему дорог.
Эйми посмотрела на О’Кифи – его слова позволили ей немного изменить свое мнение о виконте. Конюха позвали, и О’Кифи, в знак уважения приподняв шляпу, оставил Эйми.
Как только он скрылся из виду, она повернулась к коню и, в замешательстве покусывая губы, снова стала гладить его морду. Так, значит, Стоунхерст очень привязан к нему. Он заботлив, он добр. А ведь после всего, что произошло между ними в прошлом году, Эйми была твердо убеждена, что того человека, с которым она когда-то дружила, никогда не существовало. Что та угрюмая доброта и понимание, за которые она полюбила виконта, были иллюзией и на самом деле он жесткий и бесчувственный мужчина. Тогда она вынуждена была поверить в это – ей нужно было как-то пережить его отказ. Поэтому-то она и наделила его чертами злодея.
Но стал бы такой человек бороться за жизнь лошади? Продолжил бы он ухаживать за животным, даже когда скептики, окружающие его, утверждали, что это бесполезно?
И что же имел в виду конюх, когда говорил о многочисленных потерях в жизни Стоунхерста?
Глава 12
Да уж, испытание не из легких.
Сидя во главе стола, Ройс наблюдал за гостями. Дамы расположились по разные стороны от него и теперь делали вид, что целиком поглощены едой. «Беседа как-то не ладится, и вряд ли женщин можно за это винить», – подумал Ройс. Атмосфера за столом была напряженная, никто из гостей не изъявлял желания общаться.
Ройс окинул взглядом привычную обстановку дома. Так же мрачно, так же безрадостно. И хотя сам он с раннего возраста привык к гнетущей ауре, царившей в отцовском доме, сейчас понимал, какое отталкивающее впечатление замок оказывает на других. Огромная столовая, в которой они теперь находились, освещалась свечами, их мерцающее пламя отбрасывало жуткий, таинственный отблеск на стены и стол. Тусклого света канделябров было недостаточно, чтобы рассеять сгустившиеся по углам сумерки. Заглушая звон посуды столовых приборов, раскатистый грохот грома за окном сотрясал весь дом. Гостьи лорда вздрагивали при каждом раскате грома, который лишь усиливал повисшее в воздухе напряжение.
Картина происходящего напомнила Ройсу семейные ужины его детства. Будучи мальчиком, он неизменно дрожал от страха. Это были часы, наполненные удушливой тишиной и ощущением застывшего напряжения. Отец сидел на том же месте, где теперь сидел Ройс, и сердито взирал на сыновей. С противоположного края стола за Ройсом с опаской наблюдал Алекс, словно ожидая, что отец и брат в любую секунду вцепятся друг другу в горло.
И совершенно другими были воспоминания об ужинах, проведенных в компании Алекса и Корделии до его отъезда из Стоунклиффа. Когда им случалось проводить вместе время, они то и дело смеялись, шутили. И все это благодаря Корделии. Она наполняла комнаты замка светом так же, как ей удавалось наполнять светом их жизнь. Ройс вспоминал о том времени как об одном из редких периодов счастья в своей жизни. Но все это быстро закончилось.
– Милорд, вы прямо-таки обязаны передать мою благодарность повару.
Звонкий голос вырвал виконта из задумчивости. Подняв глаза, он посмотрел на герцогиню.
– Ужин был восхитителен, – сказала она, промокая рот салфеткой. – Особенно удался запеченный фазан. И впрямь не могу припомнить, когда меня так вкусно угощали в последний раз. – Герцогиня повернулась к Эйми и спросила: – Как ты считаешь, дорогая?
Совершенно не ожидавшая, что ее вовлекут в беседу, Эйми удивленно заморгала. Затем отложила нож и без особого воодушевления кивнула:
– Да, ваша светлость. Было очень вкусно.
«Забавное суждение, – подумал Ройс, – особенно если принять во внимание, что она почти ничего не ела». Однако он решил не трогать Эйми, а продолжить беседу с герцогиней:
– Рад, что вам понравилось. Буду счастлив сообщить поварам, что вас впечатлили их кулинарные изыски.
– Чудесно. – Пожилая дама отложила салфетку и подозвала Уитсона, чтобы тот подал ей трость. – А теперь, боюсь, мне пора. И хотя крайне не хочется покидать вас в столь ранний час, после длительного путешествия мне необходим отдых.
Ройс с трудом удержался от смеха, заметив, с какой прытью Эйми отодвинула стул, чтобы поскорее выйти из-за стола, не дожидаясь помощи прислуги. Было очевидно, что она готова сбежать под любым предлогом.
Но герцогиня жестом остановила ее:
– Нет, Эйми, ты не должна уходить из-за меня так рано. Мы никогда не обременяли себя какими бы то ни было церемониалами, и сейчас не время это делать. Тебе лучше остаться и поболтать с лордом Стоунхерстом.
Ройс молча смотрел на герцогиню. Он не знал Теодосию Роузмонт слишком хорошо, но был наслышан от Хоксли о ее пристрастии выступать в роли свахи. Скорее всего она надеялась, что, оставив своих подопечных наедине, поспособствует соединению их душ и последующему счастливому замужеству.
Конечно, виконт мог заверить герцогиню, что в данном случае она обречена на разочарование. Даже если Эйми и простила бы ему предательство их дружбы, он не смог, да и не позволил бы симпатии, вспыхнувшей между ними, перерасти в нечто большее. Он был неподходящим кандидатом в мужья для любой девушки из хорошей семьи, и особенно для Эйми. Что еще хуже, в конечном итоге он причинит ей еще большую боль, чем уже доставил.
Заметно сникнув, Эйми опустилась на стул, однако ее упрямо поднятый подбородок свидетельствовал о том, что она не отказалась от своего намерения сбежать. Ройс едва ли не осязал, с какой неистовой скоростью работает ее ум, пытаясь найти еще одно решение.
– А вы сможете самостоятельно найти комнату, ваша светлость? – упорствовата Эйми. – Ведь когда мы спускались к ужину, вы сказали, что все коридоры в этом доме кажутся вам одинаковыми.
Герцогиня медлила. Затем, наморщив нос, проговорила:
– Должна признать, что способность ориентироваться у меня уже не та. – Она повернулась к Ройсу и, демонстрируя несвойственную ей застенчивость, попросила: – Я была бы благодарна, милорд, если бы кто-нибудь из слуг проводил меня.
– Конечно. – Дав знак Уитсону. Ройс обогнул стол, чтобы помочь герцогине встать со стула. Поднявшись, герцогиня посмотрела на Ройса многозначительным взглядом, не требующим особого усилия для понимания.
Эта женщина не из тех, кого можно запросто провести! И если она и решила довериться ему на какое-то время, то это совершенно не значило, что он априори целиком заполучил ее одобрение. Взглядом она недвусмысленно дала понять, что он пожалеет, вздумай подорвать ее доверие.
Герцогиня и не знала, что в данном случае предупреждение было излишним. Для Ройса Эйми и без того была неприкосновенна. Лорд Стоунхерст сам для себя решил – все, что касается Эйми, для него под запретом.
– Надеюсь, вечерний отдых пойдет вам на пользу, ваша светлость, – услужливо произнес он.
– Уверена, что так и будет. – Вежливо склонив голову в ответ, герцогиня тут же резко обернулась к Эйми, буквально приковав ее взглядом к стулу. – Вот видишь, дорогая, со мной все будет в порядке, и нет никакой надобности прерывать твой ужин. К тому же я настаиваю, чтобы ты осталась и съела все до последней крошки.
Герцогиня произнесла это с такой твердостью, что Эйми залилась краской. Несмотря на то, что все происходящее забавляло Ройса, он абсолютно искренне сочувствовал Эйми. Не каждый день наставница чуть ли не заставляет свою подопечную вешаться на шею мужчине.
Тяжело опираясь на трость, чудаковатая старушка покинула столовую в сопровождении дворецкого, шедшего за ней следом.
После ухода герцогини столовая погрузилась в леденящую тишину, которую нарушал лишь мерный ход часов, стоявших в углу. Возвращаясь за стол, Ройс чувствовал на себе враждебный, колючий взгляд Эйми. Но, подчиняясь уговорам дьявольского духа, проснувшегося в нем, виконт сделал вид, что не замечает ее недовольства.
– Не хотелось бы говорить об очевидном, – растягивая слова, произнес Стоунхерст с показной беспечностью, – но ваша похвала сегодняшнего ужина не показалась мне искренней. – Движением руки Ройс указал на тарелку Эйми. – Можно подумать, что повар не угодил вам.
– Кто знает, может, не повар, а неподходящая компания виновата в отсутствии у меня аппетита, милорд.
Ройс насмешливо приподнял брови в ответ на ее язвительное возражение.
– Вы, судя по всему, решили поставить меня на место, не так ли?
Церемонно встав из-за стола, Эйми посмотрела на Ройса:
– Смейтесь! Пожалуйста! Но я нахожу сложившуюся ситуацию невыносимой. Мне здесь не место. Я должна быть дома, с родными. Мне необходимо разобраться во всем самой, начиная с ночи убийства мамы и кончая покушением на меня. Поэтому совершенно несправедливо…
Вдруг слова как будто застряли у нее в горле, и, замолчав, она опустилась на стул. На лице ее застыло выражение глубокого отчаяния.
– Приношу свои извинения, милорд, – еле слышно произнесла Эйми, делая вид, что не давала волю необузданным эмоциям. – Должно быть, я кажусь капризным ребенком. Я ведь не имею ни малейшего права вот так набрасываться на вас. Особенно когда вы вынуждены это терпеть лишь в силу обязательств перед моим отцом. Но ничего не могу с собой поделать – чувства обуревают меня. Исключительно моя вина во всем произошедшем. К тому же меня снова оттеснили на второй план, будто я не могу быть хоть чем-то полезна.
Извинение Эйми застало Ройса врасплох. Внезапно он почувствовал вину за происходящее. По правде говоря, он ведь заслужил ее недовольство, поскольку намеренно вызвал ее раздражение. И толкнуло его на это не только желание насладиться вспыхивающими огоньками в ее янтарно-желтых глазах, хотя и это зрелище являлось веским мотивом, но и стремление обозначить границу между ними, придерживаться которой ему удавалось с огромным трудом.
– Уверен, ваш отец смотрит на этот вопрос совершенно иначе, миледи, – мягко заметил Ройс. – И не стоит винить себя в случившемся. Понятия не имею, как вам такое могло прийти в голову, но в любом случае вашей вины здесь нет.
Эйми нервно покусывала губу и смотрела на свои сложенные на коленях руки.
– Возвратившиеся ночные кошмары повлекли за собой цепочку событий. Мне не следовало говорить вам о них. В этом случае ничего бы не произошло.
– Вы не можете знать этого наверняка. Как раз терзания из-за вынужденного замалчивания о них и довели вас до болезни. Рано или поздно это должно было всплыть наружу. По-другому и быть не могло.
Доводы Ройса звучали убедительно, но, видимо, недостаточно, чтобы изменить точку зрения Эйми.
– Полагаю, нам лучше условиться о том, что наши точки зрения отличаются и никогда не совпадут, – проговорила Эйми, слегка пожимая плечами. – В любом случае вы не более меня рады моему присутствию в этом доме. Я видела выражение вашего лица, когда Хоксли предложил использовать Стоунклифф в качестве убежища. Вас это совершенно не устраивало.
Виконту нечего было ответить. Но каково бы ни было его первоначальное решение, он не мог отказать в просьбе лорду Олбрайту. Как он мог, когда жизнь Эйми была в опасности? Даже несмотря на неудобство, вызванное ее присутствием в доме, он никогда бы не простил себе, если б отказал в помощи, позволив чему-то дурному произойти в ее жизни.
На какой-то миг Ройс унесся мыслями в то мгновение, когда он, ворвавшись в комнату Эйми, обнаружил угрожающего вида мужчину, склонившегося над ней в попытке задушить. Тут же на него снова нахлынула волна ярости. Одно воспоминание о случившемся вызывало бурю гнева. Но все же Ройсу удалось справиться с эмоциями и вновь вернуться к разговору.
– Возможно, и так, – сказал он, пытаясь сохранять спокойствие. – Но вы здесь, и нам остается только смириться с этим фактом и постараться ужиться, насколько это возможно.
С этими словами виконт подозвал Уитсона, уже проводившего герцогиню, и тот дал указания лакеям убирать со стола. Ройс же продолжал свою речь как ни в чем не бывало, намереваясь, видимо, обозначить границу, призванную отдалить от себя женщину, внесшую беспокойство в его размеренную жизнь:
– Раз никто из нас не расположен отдать должное прекрасно приготовленному ужину, предлагаю, следуя примеру герцогини, отправиться ко сну. Поездка из Лондона оказалась утомительной, поэтому ранний отход ко сну не повредит никому.
Эйми не ответила и лишь молча наблюдала, как туда-сюда сновали слуги, поспешно убирая со стола подносы и тарелки. Когда же они все до последнего скрылись за дверями кухни, Эйми подняла на Ройса глаза.
– Полагаю, вы понимаете, какой ужас вызываете у прислуги? – спросила она с насмешкой.
Высказанное с такой откровенностью наблюдение поразило Ройса. За годы жизни в Стоунклиффе он настолько привык к взглядам украдкой и робкому поведению слуг, что не обращал ка это ни малейшего внимания. Семена страха были давно посеяны и взращены его отцом. Многие из прислуги служили этому дому поколениями. Разговоры отца о проклятии, преследующем Ройса, вкупе с трагической гибелью Корделии сослужили свою службу – слуги составили представление о своем господине прежде, чем он вернулся с войны.
Но объяснять все это Эйми не имело смысла. Воспитанная в любви и ласке, она никогда не поймет. Поэтому в ответ на это замечание виконт лишь небрежно отмахнулся.
– Уверяю вас, что ни разу не давал им для этого повода, – холодно произнес он. – Им всегда было свойственно с особой осторожностью вести себя в моем присутствии. Думаю, что устрашаю их своей внешностью.
Какое-то время Эйми молча, внимательно разглядывала лорда, потом покачала головой.
– Вы не столь суровы, как вам хотелось бы казаться, – на удивление решительно заявила она. – На мой взгляд. О’Кифи очень тепло к вам относится.
– О’Кифи? – Ройс разволновался, едва услышал имя конюха. Меньше всего лорду хотелось, чтобы Эйми познакомилась с единственным человеком в Стоунклиффе, знающем о Ройсе все. – Когда вы успели встретить его?
– Сегодня, незадолго до ужина, когда отправилась искать вас в конюшнях.
– Не знал, что вы меня искали.
– Да нет, ничего особенного. Я не смогла уснуть и решила выйти осмотреться, – Эйми на мгновение замолчала, остановив взгляд на Ройсе. – Он познакомил меня с Балтазаром.
Ройс старался внешне оставаться спокойным. Хотя упоминание о любимом коне не могло оставить его равнодушным. Мысли о Балтазаре влекли за собой воспоминания еще одного страшного дня из его прошлого, и думать об этом дне хотелось меньше всего.
