Текст книги "Стеклянная мадонна"
Автор книги: Кэтрин Куксон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)
5
В воскресенье все отправились в церковь. За исключением Мануэля, которого оставили приглядывать за хозяйством. В повозке Вилли уселся рядом с Аннабеллой, чтобы показывать ей по пути местные достопримечательности. Вот это ручей Болтс; вон там, у Рукхоупа, шумят водопады – захватывающее зрелище; вон там отменная рыбалка. А бывала ли она в замке и в пещерах в Станхоупе?
Ей нравился Вилли, он был добр, поэтому она была готова терпеть его грубоватый голос и откровенный взгляд.
В церкви он тоже занял место с ней рядом, что не осталось незамеченным для семейства. Перебирая в понедельник утром огромную груду белья, предназначенную для стирки, Агнес со смехом сказала:
– А знаешь, Вилли в тебя втюрился! Ой, как ты покраснела!
– Прошу вас, Агнес, не говорите таких вещей!
– Отчего же не говорить, раз это правда? Вот будет забавно, если вы с ним подружитесь!
Глядя на хозяйскую дочь, Аннабелла поняла, что для той не существует сословных различий; если и она «втюрится» в Вилли, семья с радостью ее примет. Это показалось ей странным, ведь Фэрбейрны не были бедными крестьянами, как Скиллены.
– Только учти, все будет непросто. Помни о Бетти! Она тоже положила глаз на нашего Вилли, уже три года по нему сохнет, а он ноль внимания. Вернее, не совсем, иногда смеется с ней на пару – обычно зимой, когда здесь становится совсем скучно. Я рада, что вы с Мануэлем у нас работаете. Мануэль – такой красавчик! Хотелось бы мне, чтобы мой Дейв хотя бы немного походил на него. – Она захихикала. – Но Дейв тоже не промах, у него собственных семьдесят пять акров земли! Неплохо для начала! Сама не верю, что уже в феврале расстанусь с родительским домом. Ничего, к тому времени ты будешь делать все это с закрытыми глазами. – Она подняла охапку фланелевых рубах и опустила ее в мыльную воду, примяла белье деревянной скалкой и продолжила: – Позаботься, чтобы Бетти не отлынивала от стирки. Она не любит стирать. Все остальное по ней – кухня, скотина, а вот стирка – ни в какую. Она возвращается завтра.
Улыбаясь про себя, Аннабелла подумала, что Агнес очень похожа разговором на мать. Она немного тревожилась, какой окажется эта самая Бетти, однако сказала себе, что, раз к ней благоволит вся семья, значит, она заслуживает симпатии.
Бетти объявилась во вторник, в половине девятого вечера. Аннабелла не смогла ее встретить, поскольку к этому времени уже улеглась: миссис Фэрбейрн отпустила ее с работы на полчаса раньше, заметив, что у нее слезятся глаза, течет из носу и она, не прекращая, чихает. Простудиться было не мудрено: она то и дело выскакивала из жаркой прачечной на холод, развешивая белье.
Напившись микстуры от кашля и получив банку с гусиным жиром, которым, по словам хозяйки, следовало натирать грудь, она поднялась к себе. Но уснуть ей не удалось. Спустя примерно полтора часа, она, сгорая от любопытства, услышала голос Агнес, которая сказала, не доходя до чердака:
– Твоя постель на прежнем месте. Новенькую мы поместили у окна. Она тебе понравится, как и всем нам. А что ты скажешь об этом Мануэле? Пригож, верно? Для пастуха у него больно хорошие манеры, тебе не показалось? Наверное, это потому, что он много лет работал конюхом. Но в нем есть какая-то загадка, и в ней тоже. Она не такая, как мы: все-таки воспитывалась в монастыре. Но тебе она все равно понравится.
Дверь открылась, по потолку метнулась тень от свечи, и Агнес прошептала:
– Вот видишь, она тебе не помешает. Спокойной ночи. Ты будешь спать без задних ног.
– Спокойной ночи, Агнес. Как хорошо вернуться!
– Мы тоже рады снова тебя видеть.
Дверь затворилась. Аннабелла услышала осторожные шаги. На ее кровать упал свет. Она посмотрела прямо в глаза своей соседке. Та тоже уставилась на нее. Бетти изумленно щурилась. Аннабелла застыла, потрясенная: на память пришло далекое время, когда обладательница этого лица играла в ее жизни столь важную роль. Сейчас она располнела, стала старше, но узнать ее не составляло труда – это была прежняя Уотфорд.
Аннабелла завороженно смотрела на свою бывшую няньку, не в силах освоиться с ситуацией. Свеча переместилась повыше, лицо Уотфорд приблизилось. Потом она села в изножье ее кровати и растерянно прошептала:
– Боже правый, мисс Аннабелла! Ведь это вы, мисс Аннабелла? Вы почти не изменились…
Аннабелла как будто язык проглотила. Она, не шевелясь, смотрела на Бетти. Прошло несколько минут, прежде чем Бетти молвила:
– Я слышала, что вы потерялись. Поговаривали, что вы утопились после того, как вас выставили за дверь…
Аннабелла прижалась к стене. У нее на глазах удивление Уотфорд сменилось странной улыбкой. Эта улыбка вызвала у бедняжки оторопь. Уотфорд зачастила:
– Ну и чудеса творятся на свете! Господи, как я вас проклинала, особенно в первые два года, когда никак не могла подыскать себе приличное местечко! Куда деваться без рекомендаций? Меня всюду спрашивали: «Почему ты ушла с прежнего места?» Разве я могла ответить: «Потому что назвала господскую дочь незаконнорожденной»? Приходилось лгать как сивому мерину. За два года я сменила семь мест. Вы только представьте! – Она подалась вперед.
Возникла пауза, после которой Уотфорд заговорила вновь, не забывая поминать Создателя.
– Господи! – Она удрученно качала головой. – Не могу поверить! Все считают вас мертвой, а вы живы, да еще очутились здесь! Отец говорил мне, что о вас пишут газеты, а полиция с ног сбилась, разыскивая вас. Он был прав, когда твердил, что богатые всегда плохо кончают: старый Легрендж то ли свернул себе шею, то ли еще чего, фабрика разорилась, Усадьба заколочена… Вот как низко падают богатые! Погодите-ка! – Она выпрямилась и поставила свечу на верхнюю полку. – Что это там за кузен, этот Мануэль? Он вам не родственник, иначе я бы о нем слыхала. Он не джентльмен. Откуда взялся этот кузен?
Аннабелла попыталась ответить, она дважды раскрыла рот, но не издала ни звука. Она пялилась на Бетти, как кролик, доживающий последние секунды, пялится на хорька, готового его удушить. Бетти всегда была хищным хорьком, к тому же болтушкой и сплетницей.
– Брось! Ты больше не мисс Аннабелла, так что хватит пыжиться. Я больше не жду, чтобы ко мне обратились, а говорю, когда мне вздумается. Я задала тебе нормальный вопрос: где ты откопала этого кузена?
– Уотфорд, я все объясню…
Кровать Бетти скрипнула, свидетельствуя о ее негодовании. Голос зазвучал язвительно:
– Оставь ты эту «Уотфорд»! Прошло то время, когда я была для тебя «Уотфорд». Меня зовут Бетти, а «мисс Уотфорд» я, так и быть, от тебя не требую. Может быть, у тебя нет имени, а у меня оно есть. Зато угрызений совести – ни капельки! Я достаточно настрадалась в вашем доме: и от них, и от тебя – подлой доносчицы… Говори, кто он!
Аннабелла отлипла от стены и вцепилась обеими руками в одеяло. Она была напугана и совершенно беспомощна. Она уже представляла себе, как Бетти с утра пораньше выкладывает хозяевам всю правду о ней, после чего они с Мануэлем опять превращаются в жалких бродяг. Она пробыла в этом доме всего шесть дней, а ей казалось, что все шесть лет. Перед ней забрезжило довольство, даже счастье, о существовании которого она раньше не подозревала, но эта злополучная встреча грозила перечеркнуть все надежды. Уповая на сочувствие, она умоляющим голосом произнесла:
– Он… Он мне не кузен. Понимаешь, Бетти, мне пришлось назваться его кузиной, потому что мы скитались вместе. Он служил у нас конюхом. Он нанялся к нам сразу после твоего ухода. Он учил меня верховой езде, был со мной добр, поэтому, когда разразилась катастрофа… в общем, когда это случилось, я ушла из дому.
– Это точно. И подалась на Крейн-стрит. Отец рассказывал, что, узнав о своем происхождении, ты наложила на себя руки. Тебя все жалели, но напрасно, теперь ты угодила в славное местечко. Почему ты ушла с ним на пару? Ты заранее это наметила?
– Я ничего не намечала. Ровно ничего!
Бетти показалось, что она слышит голос миссис Легрендж. Она насупилась. Аннабелла продолжала:
– Я была больна, не владела собой. Я провалялась двое суток в болоте, а потом меня взяла к себе одна старушка. Она была знакома с Мануэлем. Я хотела идти в Лондон, нам с ним оказалось по пути, вот мы и пошли вместе.
– Вместе – это точно, – презрительно процедила Бетти. – Но почему вы задержались, а не двинули прямо на Лондон?
– Нам понадобились деньги и место, чтобы переждать зиму.
– И вот вы здесь.
Аннабелле показалось, что она сказала: «Сам Бог послал вас мне в лапы». Она закрыла глаза и опустила голову, чтобы, тут же встрепенувшись, взмолиться:
– Прошу тебя, Бетти, ничего им не говори, не выдавай меня. Я этого не перенесу.
– Это мы еще посмотрим. – Бетти встала. – Они славные люди, лучше не придумаешь, другую такую семейку днем с огнем не сыщешь, но если они чего не выносят, так это лгунов. Я вовремя это смекнула. «Сказать правду – значит посрамить дьявола» – любимая поговорка хозяйки. Все они придерживаются этого правила. «Кузены»! Сколько же времени вы бродяжничали вместе? – Не дождавшись от Аннабеллы ответа, Бетти сама прикинула: – Это случилось в июне, а сейчас уже ноябрь. Пять месяцев – большой срок для юной леди и ее конюха…
Намек остался без ответа. Бетти снова заговорила, но уже не тоном базарной кумушки, а с горечью:
– Неисповедимы пути Господни! В ту ночь, когда я прибежала домой после того, что случилось со мной по дороге, я думала, что не выживу. Я не осмеливалась во всем признаться родителям: они бы все равно не поверили мне, а сказали, что я зарвалась, поэтому мне и указали на дверь. Советовать им разузнать подробности у тети Евы Пейдж не было толку: она была с нами в ссоре. А знаете ли вы, что произошло со мной той ночью, мисс Аннабелла? – Она помолчала. – На меня набросился незнакомец – старый, грязный, зловонный! Я укрылась от дождя в сарае, а там оказался он. Он сорвал с меня платье… Я ни с кем до этого не была, берегла себя для суженого, а получилось, что для вонючего бродяги… Я больше месяца не находила себе места, вся тряслась, что из этого выйдет… О, мне есть за что вас благодарить, мисс Аннабелла! Мать, да будет ей земля пухом, перед смертью все твердила: «Медленно мельница вертится, а мука все равно будет».
Воцарилась гнетущая тишина. Лежа в оцепенении, Аннабелла, совсем как Розина, спрашивала Господа, почему Он так немилосерден к ней. Она не делала ничего дурного, однако ей все время приходится расплачиваться за чужие грехи. Почему, почему?! Разве можно и дальше жить в этом доме, под одной крышей с Бетти, люто ее ненавидящей? Нет, это немыслимо! Придется сказать Мануэлю, что ей здесь не место.
Вечером следующего дня она сообщила Мануэлю, что не может здесь оставаться. Сидя у него в домике и глядя на него через стол, она заявила:
– Я не могу здесь находиться. Я еле прожила сегодняшний день.
Он еще за завтраком догадался, что стряслось что-то. После обеда Майкл сказал ему в хлеву:
– Они не уживутся. Вот жалость! Обе такие хорошенькие – и смотрят друг на дружку зверем. – Он усмехнулся. – Потому, наверное, что Бетти не стерпела, что Аннабеллу так нахваливают. «Еще посмотрим, какова она в работе», – вот что сказала Бетти. Агнес говорит: «Послушная, что твой щенок!» А Бетти ей: «А я – старая сука, так что пускай остерегается меня». Засмеялась и побежала наверх. Мать сказала, что она весь день не давала Аннабелле спуску. Мать огорчена: ей нравится, когда в доме мир.
Сейчас, положив усталые руки на стол, Мануэль, разглядывая Аннабеллу в свете свечи, увещевал ее:
– Послушайте меня, Аннабелла! Давайте без обиняков: ни мне, ни вам отсюда нет ходу. На носу зима – долгая, тяжелая, холодная зима. Куда мы прибьемся в такое время года? Даже если бы нам нашлось местечко, разве новые хозяева сравнились бы с этими? Сами знаете, что об этом не стоит и мечтать: такая семья, как эта, одна на многие тысячи. Поймите, я чувствую себя здесь как дома, мне нравится моя работа, у нас с парнями уже есть общие замыслы. Мы замостим двор: в свободное время начнем вырезать камни на карьере в Бренке. Сделаем дорогу, вроде той, что я выложил у Скилленов. Мне здесь нравится. Я разбираюсь, где плохо, где хорошо. Я хочу работать у этих людей, хочу осесть здесь навсегда, вы понимаете?
Она смотрела на него во все глаза, даже приоткрыв рот.
– Вы имеете в виду, осесть на всю жизнь?
– Да, если получится.
Она взглянула на книги, на доску и карандаш и выпалила:
– Значит, вам не хочется остепениться, стать самому себе хозяином?
– Бросьте! – Он задумчиво пожевал губами и, постукивая пальцем по книге, нравоучительно проговорил: – Вы рассуждаете совсем как сочинитель этих сказок, Гримм или как его там… Каким образом я могу стать хозяином? У меня в собственности могла бы быть разве что тележка лудильщика. Вот что я вам скажу… – Он наклонился над столом. – В глубине души я всегда восставал против работы на чужих людей, у Меня был… как это… – Он снова постучал по книге. – Вы зовете это «девизом». Мой был: «Я сам себе голова». Когда мне становилось особенно невмоготу, я напоминал себе: «Ты ведь сам себе голова, Мануэль Мендоса». И заставлял себя верить в это. На самом деле я не хотел смотреть правде в глаза, а правда заключается в том, что мне никогда не командовать другими людьми. Эти последние дни я твердил себе: «Смени девиз, теперь ты работник мистера Фэрбейрна и им останешься». – Он перешел на мечтательный шепот: – Я уже фантазировал, что поселюсь в этом доме, сделаю его своим… – Он поднял глаза и огляделся, а потом заглянул ей в лицо. Собравшись с духом, он закончил: – Аннабелла, мне уже двадцать семь лет, мне нужна жена.
Она невольно отшатнулась и горделиво расправила поникшие было плечи. Ее возмущенный вид не заставил его передумать. Он даже слегка повысил голос:
– Почему вы шарахаетесь? Это вполне естественно.
– Я не шарахаюсь. Вы правы, это естественно.
– Вот именно.
Она смотрела на него во все глаза.
– Значит, когда вы женитесь, я смогу идти на все четыре стороны?
– Да. – Он подобрался. – Разумеется, вы будете свободны. – Его тон показался ей беспечным. – Но только по весне. Я женюсь не завтра, не послезавтра, не через неделю. Сперва надо хорошенько оглядеться. По части женщин я разборчивый. Я всегда умел их выбирать. Обычно мне везло.
Она низко опустила голову, словно так ей легче было снести его шутливый тон. Видя ее уныние, он смягчился и, схватив девушку за руки, поспешно проговорил:
– Хватит об этом! Как-нибудь приструним ее. Предоставьте это мне. – Он слегка встряхнул ее, пытаясь заставить посмотреть на него. – Заморочу ей голову, наплету небылиц. Даром, что ли, во мне течет ирландская кровь? Она, конечно, немного застоялась, потому что я долго не вспоминал о своем происхождении, но теперь я пущу свою кровушку в ход. Ничего, я найду на Бетти управу.
Она не воспрянула духом. Его предложение показалось ей неудачным. Наплести Бетти небылиц, чтобы ее унять? Бесполезная затея! Видя, что она не одобряет его намерения, он убрал руки и проворчал:
– Черт возьми, да пускай она все им выложит! Мы все подтвердим, кроме одного… – Он перешел на шепот: – Того, что случилось в последнюю ночь у Эми… Что касается всего остального, то я уже достаточно изучил этих людей, чтобы догадаться, чью сторону они примут. Они только посочувствуют вам, когда узнают о ваших бедах.
– Нет, Мануэль, для меня это было бы невыносимо. Чтобы они узнали обо мне правду? Нет! – Она в отчаянии замотала головой. – Вы, наверное, до сих пор, не уяснили, как это меня ранило, как ранит до сих пор и что значит разом лишиться родителей…
– Значит, не уяснил? – Он задумчиво покачал головой. – Вам надо понять одну вещь: то же самое случалось с десятками, сотнями, тысячами людей! Не у вас одной пошла прахом вся прошлая жизнь. – Он заглянул в ее зеленые глаза, мысленно умоляя ее не отводить взгляд. – Вам нравится, как это звучит: «Мануэль Мендоса»?
Она нетерпеливо качнула головой, давая понять, что ей не до забав, но ответ ее был учтив:
– Да, звучит приятно.
– Вот и я подумал так же, когда впервые услыхал это имя. Да будет вам известно, мое настоящее имя – Томми. Томми МакЛафлин. Вот как меня зовут в действительности. Другое имя я сам выбрал для себя, услыхав его как-то раз на дублинской набережной. Можете не сомневаться, я говорю чистую правду. МакЛафлины вырастили меня, но я знал, что не родной им. Я рассказывал вам о Марджи. Так вот, ее мать была повитухой; однажды в ее деревне объявилась молодая женщина на сносях. Человек, привезший ее, знать не знал, откуда она такая, он подобрал ее на дороге в нескольких милях от деревни. Спустя восемь часов на свет появился я. Это не ирландские байки, а чистая правда. Марджи рассказывала, что женщина та не походила на особу знатных кровей, но деньги при ней были, и немалые. Через десять дней после родов она ушла. С тех пор никто ее не видел. Она оставила в моей люльке десять золотых соверенов. Мать Марджи взяла монеты и меня; когда она умерла, я оказался у Марджи. Я считал себя Томми МакЛафлином до того дня, как мы с Марджи вышли прогуляться на набережную. Мне было тогда лет десять. С одного из кораблей сошел на берег человек – высокий, смуглый, по виду чужестранец: то ли итальянец, то ли испанец, то ли еще кто. Мы прошли мимо него, не оглянувшись, но тут на мостках появился некто, крикнувший: «Мануэль, Мануэль! Эй, Мануэль Мендоса!» Это имя показалось мне очень певучим: Ма-ну-эль Мен-до-са. Я спросил у Марджи, откуда приплыл этот человек. «Имя вроде испанское», – ответила она. «А я похож на испанца?» – спросил я. «Немного похож. А вообще-то и среди итальянцев попадаются блондины, зато кое-где в Ирландии встречаются такие же, как у тебя, заостренные лица».
Но я уже принял решение: буду испанцем! Вечером я сказал ей: «Я возьму имя того человека. Я буду Мануэлем Мендосой». В ответ она ласково потрепала меня за ухо. «Ты – Томми МакЛафлин. Ты мне все равно что родной». Но сам я с того дня считал себя Мануэлем Мендосой. – После продолжительного молчания он закончил: – Скорее всего, во мне не больше испанской крови, чем в вас. Я просто незаконнорожденный ирландец. Но всякому незаконнорожденному хочется за что-то уцепиться.
– Мануэль!.. – со слезами в голосе воскликнула она. – Мне так стыдно!
– Я рад. – Он встал и отодвинул табурет. Его голос снова зазвучал беспечно. Наклонившись к ней, он пообещал: – Доверьтесь мне, я с ней разберусь. Даю вам слово, она будет держать язык за зубами. Если она станет вас изводить, дайте ей отпор. Вспомните, как вы расправились с теми двумя парнями на прошлой неделе. Узелком можете ее не лупить, работайте языком. Такие, как она, понимают только острое словцо.
– Мануэль!.. – повторила она, словно давая понять, что ей не удастся взять над Бетти верх в перепалке. Однако не прошло и недели, как все случилось именно наоборот.
Аннабелла считала везением, что у нее и у Бетти разные обязанности, иначе напряжение стало бы невыносимым. Они встречались только за едой и по вечерам, когда, возвратившись от Мануэля, она усаживалась со всеми, бралась за шитье и открывала рот только тогда, когда к ней обращались.
Однако иногда ей приходилось наблюдать за Бетти из окна. Та частенько смеялась во дворе с Мануэлем, однажды они вышли вдвоем из сарая для дойки, и Бетти игриво отпихнула Мануэля рукой. Судя по всему, Мануэль сдержал слово и занялся Бетти. Для Аннабеллы стало неожиданностью, что их заигрывания оскорбляют ее. Однако именно это вынудило ее дать волю языку.
Это случилось вечером в пятницу. День выдался очень утомительный. К полудню Мануэль и Сеп укатили в Хексэм, чтобы доставить мяснику, постоянному клиенту Фэрбейрна, полдюжины свиней, а также забрать кое-какие заказы хозяйки; Бетти к полудню управилась с работой и поехала с ними. В шесть часов вечера раздалось громкое пение, свидетельствующее об их возвращении; они появились в кухне, нагруженные свертками, оживленные и говорливые. Аннабелла даже не взглянула на Мануэля. В семь вечера она не пошла давать ему очередной урок. Бетти, оказавшаяся вместе с ней в закутке для мытья посуды, поддела ее:
– Разве сегодня ты не учишь своего ребеночка буковкам?
Аннабелла приказала себе смолчать. Извинившись, она рано оставила вечернюю компанию и поднялась к себе, но, вместо того чтобы лечь, осталась сидеть на краю кровати, чтобы, дождавшись Бетти, наброситься на нее.
Не успела та войти, как Аннабелла, встав перед ней, выпалила:
– С меня довольно, Уотфорд! Разрешаю тебе спуститься к ним и все рассказать.
– Что ты мне разрешаешь?!
Ей ответила мисс Аннабелла Легрендж:
– Ты прекрасно слышала, что я сказала. Я разрешаю тебе спуститься и все им рассказать. Все, ты поняла?
– Неужто, мадам? Тогда вот что я вам скажу: я сама выберу для этого время.
– В таком случае, я сделаю это сама. – И Аннабелла решительно шагнула к двери. Бетти преградила ей путь и прошипела:
– Не дури! Что они подумают?
– Мне все рано, что они подумают. Все лучше, чем позволять тебе тиранить и шантажировать меня.
Они тяжело дышали друг дружке в лицо. Глядя на преобразившуюся Аннабеллу, Бетти быстро оценила ситуацию. Если Аннабелла сама все расскажет Фэрбейрнам, то у нее, Бетти, будет бледный вид: дело заключалось не столько в том, что Аннабелла выступала в роли бедняжки с тяжелой судьбой, сколько в том, что так могла выплыть истинная причина ее собственного ухода от Легренджей, отличная от той, которую она поведала. Она наплела Фэрбейрнам, что ее домогался хозяин, чем мгновенно расположила к себе доброе семейство.
Знала она и другое: как бы она ни относилась к Вилли, он был к ней холоден, разве что не отказывался похохотать в ее обществе. Другое дело Мануэль: этот был к ней неравнодушен и не скрывал этого. Со свойственной особам ее склада проницательностью она смекнула, что из-за этого ее бывшая подопечная закусила удила: не могла же она, проскитавшись с ним не один месяц, не привязаться к нему! Даже если она до сих мнит себя леди, такой красавчик не мог не произвести на нее впечатление. Тем более что он сильно отличается от остальных парней. Если она сейчас отпустит Аннабеллу вниз, то уйдут они оба, а ее собственное положение в этом доме уже никогда не будет прежним. Хочешь не хочешь, а придется сменить тактику. Сделав над собой усилие, она притворно уронила голову и сказала:
– Прости, что я тебя травила. Ты бы на моем месте поступила так же. Ты представить себе не можешь, каково мне было первые два года, когда я меняла хозяев, потому что не имела рекомендации. Меня девять раз выгоняли, и только на десятый я попала сюда.
Аннабелла перестала выгибать спину, посадка головы стала естественной. Она на время забыла, как Бетти распевала с Мануэлем песни, как терзала ее. Она думала: «Бетти права. Мне не понять, через что она прошла. Такое не сравнится даже с моими страданиями на протяжении этих месяцев, ведь со мной был Мануэль».
Она неторопливо отвернулась и отошла к кровати. Бетти побрела к своей. Так было установлено хрупкое перемирие.
