Текст книги "Прерванная игра"

Автор книги: Кэтрин Куксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Часть 1

1875, Рори Коннор

Глава 1

Тайн-док выглядел совершенно пустынным. Было воскресенье, наступил тот час, когда закончились длительные сумерки и опустилась темнота. Более того, погода стояла довольно холодная, медленно падали первые хлопья снега, ложась пушистым белоснежным покрывалом на покрытые угольной пылью и заплеванные плиты тротуара.

С пяти арок, расположенных по дороге от ворот дока к Джарроу-роуд, стекали струйки мутной зеленой воды. Под арками безмолвие и пустота дока еще более усиливались; казалось, они тоже отдыхали, как бы переводили дыхание, перед тем как снова принять на себя груз вагонов, которые с рассветом тронутся по четырем из них от угольных бункеров, расположенных позади кирпичной стены, соединявшей арки. За пятой аркой дорога разделялась, один ее участок вел в Саймонсайд, другой – в Джарроу.

Дорога в Джарроу была очень мрачной и заброшенной, один из ее участков огибал кучи шлака в Ист-Джарроу, а это огромное пространство, заполненное грязью, в свою очередь, отделяло дорогу от реки Тайн.

А вот дорога в Саймонсайд выглядела совсем иначе. Как только она выходила на берег реки, забывались и Тайн-док, и Ист-Джарроу, и начиналась сельская местность. Дорога поднималась все выше и выше на холм, и там, слева, среди ухоженных садов стояли большие дома. А далее, за фермами, насколько охватывал глаз, простирались зеленые поля и равнины. Разумеется, если отсюда оглянуться назад, можно было увидеть мачты кораблей на реке, но если смотреть вперед, то даже в наступающих сумерках можно было понять, что это прекрасное место, совсем не похожее ни на Тайн-док, ни на Ист-Джарроу, ни даже на Джарроу. Настоящая сельская местность. Затем проселочная дорога постепенно сужалась, превращаясь просто в дорогу для телег, тянущуюся среди полей.

Людей, незнакомых с этими местами, всегда удивляло, когда, двигаясь по этой колее, они вдруг натыкались на коттеджи. Здесь их было три, но подъезд к ним был через одни ворота, по обе стороны которых тянулась живая изгородь из боярышника и ежевики.

Коттеджи стояли в небольшой ложбине, футах в двадцати от ворот, и половину этого расстояния занимала кирпичная дорожка, которая разделялась на три извилистые тропинки – каждая из них вела к двери своего коттеджа. Коттеджи были пронумерованы: 1, 2 и 3, их так и называли – первый, второй и третий.

В первом проживали Уаггетты, во втором – семья Конноров, а в третьем – семья Лири. Но в это воскресенье все Уаггетты и трое Лири находились в коттедже Конноров. Они играли в карты.

– Господи, вы когда-нибудь видели нечто подобное? Он снова выиграл! Сколько я тебе должен?

– Двенадцать шиллингов и четыре пенса.

– Двенадцать шиллингов и четыре пенса! Хочешь получить сейчас или подождешь?

– Подожду.

– Ох, у тебя доброе сердце. Хотя ты и сборщик квартплаты, сердце у тебя доброе. Я всегда говорил об этом, Рори.

– Да брось ты, Билл. Будешь еще играть?

– Нет, упаси Боже. Не буду. У меня в кармане осталось только полдюжины орехов, а Джейни их очень любит. Правда, доченька?

Билл Уаггетт отвернулся от стола и посмотрел на свою единственную дочь, которая сидела вместе с прочими женщинами по другую сторону камина и, как и они, резала лоскуты для матраса. В ответ на слова отца Джейни рассмеялась.

– Ох, папа, проиграй уж лучше ему эти орехи, а то он вообще снимет с тебя последнюю рубаху. – Джейни обменялась многозначительным заговорщицким взглядом с Рори, который тоже отвернулся от стола.

– Эй, надо бы укоротить тебе язычок, – пошутил он.

– А ну-ка, попробуй, – со смехом парировала Джейни.

Бабушка Джейни тоже засмеялась, ее морщинистые губы растянулись в улыбку, обнажив беззубый рот.

– Правильно, девочка, так его. Умей поставить себя с самого начала. Я прожила с мужем шестьдесят пять лет, и он ни разу не поднял на меня руку, у него для этого не было ни единого шанса. – Губы ее растянулись еще шире.

Теперь засмеялась и Рут Коннор, но это был тихий, сдавленный смех, соответствовавший ее маленькой, худенькой фигурке и заостренному личику, обрамленному черными волосами, собранными сзади в узел.

Вслед за Рут рассмеялась и ее дочь Нелли. Она уже три года была замужем, и ее звали миссис Берк. Комплекцией Нелли в точности походила на мать, вот только волосы у нее были светлые. А вообще ее внешность можно было охарактеризовать всего одним словом – «неприметная».

Вместе с другими женщинами смеялась и Лиззи О'Дауд, дальняя родственница семейства Конноров, троюродная сестра Пэдди Коннора. Сейчас ей уже исполнился сорок один год, но Лиззи жила у Конноров с того самого времени, как приехала из Ирландии в возрасте семнадцати лет. Смеялась Лиззи громко и как-то необычайно душевно. Полная, с густыми каштановыми волосами и карими глазами, Лиззи О'Дауд внешне резко отличалась от других женщин, сидевших возле камина. Особенно от последней из них – Кэтлин Лири из третьего коттеджа. Смех Кэтлин был едва слышен, возможно потому, что после рождения шестнадцати детей ее тело просто неимоверно устало. И здесь не могло служить утешением ни то, что семеро из детей умерли, ни то, что трое старших уехали в Америку. Все равно дома с ней оставались шестеро детей, младшему из которых исполнилось всего два года.

В разговор вступил Пэдди Коннор, отец Рори:

– Эй, сынок! Давай сыграем.

Пэдди работал сталеваром на верфи Палмера в Джарроу. Последние пятнадцать лет он трудился у доменной печи, поэтому кожа его лица была красной, даже багровой. Он вырастил троих детей, старшему из которых, Рори, исполнилось двадцать три.

Ростом Рори обошел отца. Внешностью он не пошел ни в отца, ни в мать: темно-каштановые волосы, а кожа хоть и грубая, но свежая, глаза карие, более темного оттенка, чем волосы. Даже в грубой рубашке он выглядел симпатичнее остальных мужчин, сидевших за столом.

А вот у Джимми, младшего сына Пэдди Коннора, волосы были светлые, и ниспадали они шелковистыми волнами. Ему можно было дать лет четырнадцать, а на самом деле Джимми исполнилось девятнадцать. И кожа у него была такая же светлая, как волосы, а большие серые глаза казались слишком крупными для его лица. Когда Джимми сидел, то выглядел стройным, но стоило ему встать, как сразу бросались в глаза его кривые ноги, за что его и прозвали «Кривоногий Коннор».

Третьим ребенком Пэдди была Нелли, миссис Берк, которая родилась после Рори.

Билл Уаггетт, сын Грэн Уаггетт и отец Джейни, работал в доках. Ему исполнилось пятьдесят, но на вид можно было дать все шестьдесят. Его жена умерла шесть лет назад, при родах седьмого ребенка. Однако из всех детей выжила только Джейни, поэтому Билл обожал ее.

Любовь Билла к дочери была столь велика, что после смерти жены он не потребовал от Джейни сидеть дома, вести хозяйство и ухаживать за ним, а разрешил ей пойти работать няней. Он даже пошел на то, чтобы выслушать за это нагоняй от своей матери, которой в тот момент было семьдесят девять лет. Однако Билл, как и все обитатели коттеджей, с уважением относился к Грэн Уаггетт уже за то, что сейчас, в свои восемьдесят пять, она выполняла работу по дому.

Коллум Лири работал шахтером, сейчас ему было сорок восемь, а впервые он спустился в шахту в возрасте семи лет. Поначалу он просто сидел по двенадцать часов в полной темноте, но уже через год начал ползать на четвереньках с цепью между ног, прикрепленной к вагонетке с углем, которую сзади толкал его родной брат. Мать Коллум не помнил, только отца, который и сам приехал сюда из Ирландии мальчишкой. Об Ирландии Коллум имел представление только по ирландскому кварталу в Джарроу, и его всегда удивляло, зачем надо было тащиться сюда из Ирландии по морю, если и здесь на каждом шагу ирландцы.

В свои сорок восемь лет Коллум был изможденным, преждевременно состарившимся мужчиной, все лицо и тело которого испещряли точки въевшейся угольной пыли. Однако Коллум чувствовал себя счастливым человеком. Раз в год он ходил на исповедь, время от времени причащался. Строго исполнял свой долг перед Господом, как предписывал священник, поэтому его жена рожала каждый или почти каждый год. В те годы, когда она не беременела, Коллум как раз и принимал причастие.

– Как идет строительство кораблей, Джимми? – обратился Коллум к младшему Коннору.

– Все отлично, мистер Лири.

– А когда ты собираешься построить собственную яхту?

– Еще не скоро, но обязательно построю. – Поймав взгляд Рори, Джимми широко улыбнулся. – Сказал построю, значит, построю, правда, Рори? – Он обратился к старшему брату, как к признанному для него авторитету.

Рори, тасовавший колоду, посмотрел на брата, и на лице его появилось ласковое выражение, какое появлялось очень редко, пожалуй только тогда, когда он смотрел на Джейни.

– Джимми, твое обучение скоро заканчивается, не так ли?

Теперь Джимми повернулся к Биллу Уаггетту, отвечая на его вопрос:

– Да, в начале года, мистер Уаггетт. Вот этого-то я и боюсь. Вы же знаете, после окончания срока обучения меня могут выгнать.

– Нет, они тебя не выгонят. – Билл Уаггетт поджал губы. – Я слышал, как говорили, что у Бейкера еще не было такого талантливого подмастерья, как ты, Джимми. Ты своими руками творишь чудеса из дерева.

– Ох, ну что вы. – Джимми отвел взгляд и сжал губы, чтобы подавить выражение удовольствия на лице, вызванное словами Билла. Затем он снова посмотрел на Билла и продолжил уже с тревогой на лице: – А знаете, что я вам скажу? Если бы старый Бейкер увидел, чем я сейчас занимаюсь, то я не смог бы даже обучение закончить.

– Ты говоришь об игре? – Рори перестал тасовать колоду.

Джимми кивнул.

– Точно. Повесили даже объявление. Разве я тебе не говорил?

– Нет, не говорил. А что еще за объявление?

– В нем говорится, что любой, кого застанут за игрой в карты в воскресенье, лишится работы. Увольнять будут даже тех, кто не донесет об этом.

Рори швырнул колоду на стол.

– Это точно?

– Клянусь тебе, Рори.

– Господи! – Рори обвел взглядом мужчин за столом, они тоже смотрели на него и молчали, пока молчание не нарушил его отец.

– Человек не знает, для чего он рожден, сынок. – В голосе отца прозвучало легкое недовольство. Затем Пэдди обратился к Биллу Уаггетту: – Что ты мне рассказывал позавчера о том, как работал на производстве соды?

– Ах, об этом. Ну, – Билл устремил взгляд на Рори, – там и вовсе дыхнуть было нельзя. Опоздал на несколько минут – получи штраф, а уж если опоздал на пятнадцать минут, что случалось особенно зимой, когда тяжело было пробираться по снегу на работу, то тогда удерживали аж четверть дневной платы. Если кто-то осмеливался говорить о работе за пределами фабрики, то на первый раз его штрафовали на десять шиллингов, а на второй раз и с работы выгоняли. Вот так вот обстояли дела. А если кто-то прикрывал опоздавшего, то и его штрафовали на ту же сумму, что и опоздавшего. А не дай Бог сказал что-то непочтительное мастеру, тут же следовал штраф. Я не смог так работать, был вынужден бежать оттуда. Твой отец правильно сказал, Рори: человек не знает, для чего он рожден. Ты вот стал сборщиком квартплаты, и это заслуга твоего отца, который создал условия, чтобы ты научился читать и писать. И теперь ты можешь зарабатывать на жизнь, не пачкая руки.

Рори уставился на карты, лежавшие на цветастой скатерти, покрывавшей деревянный стол. Голова его была опущена, глаза полуприкрыты, губы плотно сжаты.

Джимми, как всегда чувствовавший настроение брата, повернулся к Коллуму Лири.

– Очень жаль, что наш Рори не уехал в Америку вместе с вашими Майклом и Джеймсом. Майкл ведь говорил, что там по реке плавают пароходы, на которых можно открыто играть в карты.

– Да, это так, Джимми. – Коллум засмеялся. – Рори бы там заработал кучу денег. – Он повернулся к Рори и ткнул его кулаком в плечо. – Рори, а почему бы тебе не поехать в Америку?

– Да, я смог бы, конечно смог бы. – Рори принялся вертеть в руках колоду. – Мне бы это очень подошло. Плавучее казино...

– Казино, карты, выигранные в Америке состояния – ты только это и слышал. – Все мужчины, за исключением Рори, повернулись и устремили свои взгляды на Лиззи О'Дауд, которая, поднявшись со своего стула, продолжила: – Человек никогда не бывает полностью удовлетворен. Надо просто с благодарностью принимать то, что посылает Господь. – Сменив серьезный тон на шутливый, Лиззи добавила: – А сейчас он пошлет вам холодную грудинку. Кто желает к грудинке маринованный лук?

Выслушав ответы мужчин, Лиззи отправилась на кухню. За ней последовала Джейни. На кухне она взяла нож и стала резать хлеб большими кусками, и, только почти закончив свое дело, Джейни заговорила.

– Не волнуйся, Лиззи, он не уедет в Америку.

– Ох, девочка, я это знаю. Просто я не сдержалась. – Продолжая отделять мясо от костей, Лиззи посмотрела на Джейни. – Ты меня понимаешь?

– Да, понимаю. И уверена, что Рори тоже все понимает.

– Хорошо бы, если так.

– Понимает, понимает.

Положив нож на стол, Лиззи прижала пухлую ладонь к щеке.

– Я не плохая женщина, Джейни, и никогда не была плохой.

– Ох, Лиззи, ну что ты. – Джейни вытянула руки и обняла полное, теплое тело Лиззи О'Дауд, которую знала и любила с самого детства, еще до того, как умерла ее собственная мать. А Лиззи стала ей как бы второй матерью. Щеки женщин на секунду соприкоснулись, и Джейни прошептала: – Все будет хорошо. Вот увидишь, все будет хорошо.

– Да, конечно, ты права, девочка. – Лиззи отвернулась и смахнула пальцем слезы со щек. Затем снова взяла нож, наклонила голову и пробормотала: – Я думаю о Рут, и всегда думала. Она лучшая из женщин... но жизнь сложная штука, Джейни.

– Я это знаю, Лиззи. Рут тоже тебя очень любит. Она просто не может обойтись без тебя. Да и все мы тоже.

– Ох, девочка. – Лиззи уже улыбалась. – Незаменимых людей нет. – Она коротко хохотнула. – Когда в следующий раз будешь гулять, прогуляйся вокруг кладбища.

– Ну что ты, Лиззи, – Джейни прижалась к ее плечу, – ты такая хорошая. Знаешь, каждый раз, когда мне бывает плохо, я думаю о тебе.

– Да-а, никогда еще не слышала такого сомнительного комплимента. Значит, ты вспоминаешь меня только тогда, когда тебе плохо. А когда хорошо, то не вспоминаешь, да?

– Ну что ты говоришь! – Джейни легонько толкнула Лиззи в плечо. – Ты прекрасно поняла, что я имею в виду. Посмотри, хлеба достаточно?

– Вот этого? Да это только на один зуб. Порежь еще... А как семья, в которой ты работаешь?

– Ох, они очень хорошие люди. Знаешь, я часто думала, что из меня выйдет, то есть где я буду работать. И если бы мне не повезло, то пришлось бы идти на какую-нибудь фабрику, как большинству других девушек. А в этой семье совсем другая жизнь, мебель, еда – все другое. И говорят они по-другому, я имею в виду хозяина и хозяйку. Ты понимаешь меня, Лиззи? Мне очень нравится у них. Конечно, это не значит, что мне не хочется возвращаться к себе домой. Нет, мне нравится приходить домой, даже зная, что бабушка будет ворчать и надоедать своими рассказами о старине. Ох, она помнит такие времена! – Обе женщины засмеялись, и Джейни закончила со смехом: – И все же там совсем другая жизнь. Ты понимаешь меня, Лиззи?

– Да, девочка, понимаю, хотя у меня никогда и не было никакой другой жизни, кроме нынешней. Но я и не хочу иной жизни... для себя... а вот для тебя и для других... Да, конечно же я понимаю, о чем ты говоришь. – Закончив раскладывать бутерброды на тарелки, Лиззи воскликнула: – Ладно, пойдем накормим голодных и узнаем, будут ли они пить чай или предпочтут пиво.

Вернувшись в гостиную, Лиззи поставила посередине стола тарелки с мясом и хлебом, а затем спросила:

– Что будете пить, чай или пиво?

Мужчины украдкой переглянулись, как бы спрашивая взглядом друг друга. А Пэдди и Билл одновременно обернулись и посмотрели на своих женщин. И как обычно, им ответила Лиззи, громко заявив:

– Никто из нас не собирается трепаться об этом, так что если хотите пиво, то пейте. – Она вытянула пухлую руку и указала на четыре банки пива, такие близкие и соблазнительные.

Мужчины ничего не ответили, они продолжали смотреть на своих женщин. Наконец Рут промолвила тихим и спокойным тоном:

– Сегодня воскресенье.

Мужчины вздохнули и снова повернулись к столу, а Билл Уаггетт пробормотал:

– Вот так всегда. Чертово воскресенье. Вот что. – Он посмотрел на карты, затем поднял голову и, заметив, что Джимми внимательно слушает его, продолжил, уже обращаясь как бы к нему: – Я терпеть не могу воскресений. И никогда их не любил, с тех пор, когда еще был молодым парнем, потому что мне даже на работе бывало легче, чем по воскресеньям.

Билл замолчал, переведя тоскливый взгляд на камин, но в этот момент его мать, подняв голову с трясущимся вторым подбородком, крикнула ему через комнату:

– Паршивый лентяй! Ты всегда был лентяем. При рождении даже ножкой не брыкнул, а выпал из утробы, как дохлая муха.

Комната наполнилась смехом, а Билл повернулся к матери и крикнул в ответ:

– Постыдилась бы говорить такое. – Он повернулся к Рут, как бы извиняясь за слова матери. Та выдавила из себя улыбку, хотя редко улыбалась или смеялась над грубыми шутками.

– Я помню тот день, когда он родился, – продолжила старая миссис Уаггетт, поскольку внимание присутствующих переключилось на нее. – Роды принимали мои бабушка и мать. Точно помню слова бабушки. Она сказала, что он похож на вечернего субботнего кролика. Ну, понимаете, когда к вечеру в субботу на рынке остается последний кролик, у которого только кожа да кости. Бабушка еще сказала, что он не выживет и последует за другими пятью, уже умершими. Однако мне не повезло, он выжил.

Грэн Уаггетт бросила лукавый взгляд на сына, который сидел за столом, опустив голову и качая ею из стороны в сторону. По позе Билла было ясно, что он в отчаянии. Матушка завелась, и теперь ее могло остановить только какое-нибудь серьезное событие, тем более она видела, что ее слушают. Билл никогда не понимал, почему людям нравилось слушать его мать.

– А когда моя мать взяла его на руки, она сказала: можешь не волноваться, вербовщики даже и не посмотрят в его сторону. А знаете, вербовщики однажды едва не поймали моего отца. Это было году в тысяча семьсот девяностом, а может, в девяносто первом или втором, точно не помню. Но знаю, что тогда все парни в Тайне объединились и выгнали вербовщиков из города. А потом пришли солдаты, они разрушили баррикады и стали силой загонять парней на корабли. Но отцу как-то удалось перебраться через реку, он говорил, что и сам не знает, как это у него получилось.

– Он прошел по воде, как по суше, – вставил Билл.

Раздался громкий смех, а Грэн Уаггетт крикнула в ответ сыну:

– Да, он все умел, не то что ты. Мама рассказывала, как однажды отец с приятелями построили мост через реку из лодок, а поверх лодок уложили доски. И по этому мосту смог переправиться целый полк. Но река с тех пор здорово изменилась. – Она обвела взглядом каждого из присутствовавших. – Знаете, бабушка говорила, что в Тайне когда-то вылавливали столько лосося, что его продавали по фартингу за фунт. Вот как. Представляете? По фартингу за фунт.

– Да, Грэн, да. – Все принялись кивать, за исключением сына.

– Но не обязательно вспоминать времена моей бабушки или даже матери. Даже я помню горы рыбы, которую вылавливали в здешних водах. Правда, тогда уголь возили плоскодонные деревянные баржи, и не было этих железных пароходов вашего Палмера. Что ты сказал, Билл? Нашего Палмера? – Грэн посмотрела на сына и нахмурилась. – Что ж, я рада, что считаешь Палмера своим.

Посмеявшись вместе со всеми, Грэн продолжила:

– А что касается угля, то я помню, как Саймон Темпл открыл свою первую шахту в Джарроу. Мне было тогда восемь лет, но я все прекрасно помню. Военные устроили парад, играли духовые оркестры, а когда Саймон Темпл приехал на рынок в Шилдс, парни выпрягли лошадей из его кареты и сами впряглись. Тогда с ним были еще его сыновья и старый отец. Парни тащили карету до самого моста, где Саймона встречали джентльмены из Джарроу. В этот же день они заложили первый камень в фундамент школы для детей рабочих. Да, я помню это так, словно все произошло вчера. Саймон Темпл. – Она покачала головой и на минуту погрузилась в воспоминания об одном из редких радостных дней ее детства.

Наступившую паузу нарушили слова Коллума Лири.

– Саймон Темпл. Ох уж мне эти проклятые владельцы угольных шахт! Отличные парни, джентльмены. Ага, особенно тогда, когда льют крокодиловы слезы по погибшим. Девяносто один человек сгинул в шахте в Феллоне, свыше двадцати в Харрингтоне...

– Это было много лет назад, Коллум. – Грэн Уаггетт вытянула подбородок в сторону хрупкого мужчины, который узурпировал ее роль главной рассказчицы. Коллум крикнул ей в ответ с самым серьезным видом:

– Да о чем вы говорите, Грэн! Такое происходит каждый месяц в той или иной шахте.

– Ну все, хватит об этом, – впервые за все время подала голос Кэтлин Лири.

Муж посмотрел на нее и тупо повторил:

– Проклятые владельцы угольных шахт.

Настроение присутствующих изменилось. Так бывало почти всегда, когда разговор заходил о работе, когда Пэдди Коннор рассказывал о выплавке стали, или когда Билл Уаггетт жаловался на условия труда в доках, либо когда Коллум Лири разрывал душу своими рассказами о труде шахтеров. Происходило это главным образом по воскресеньям, и получалось так, что обычно на эти разговоры наводили воспоминания Грэн.

– Пойдем, бабушка. – Джейни взяла старуху под руку.

– Что тебе нужно? Оставь меня в покое.

– Нам пора, бабушка, и мне скоро уходить.

Некоторое время Грэн Уаггетт внимательно разглядывала лицо внучки, затем закивала.

– Да-да, я и забыла, что тебе скоро уходить. – Грэн с трудом поднялась со своего стула. – А где моя шаль?

Джейни подала ей черную шаль. Старуха сначала кивнула Рут, потом Нелли, затем Лиззи и, наконец, Кэтлин. Все попрощались с ней, и Грэн направилась к двери в сопровождении Джейни. Лиззи крикнула ей вслед:

– Сегодня холодно, положите в постель печной круг.

– Я так и сделаю. Ох, Боже мой, вы только посмотрите на это! – воскликнула Грэн, открыв дверь. – Снег повалил еще сильнее. – Она повернула голову и снова заглянула в комнату: – Я чувствую, зима в этом году будет снежная.

Джейни сняла с крючка на двери старенькое пальто, надела его, обернулась и посмотрела на Рори.

– Через полчаса? – спросила она.

Рори улыбнулся и кивнул.

– Пойдем, бабушка, пойдем, ты уже всех утомила. – Джейни легонько подтолкнула Грэн к ступенькам, но старуха уперлась.

– Подожди минутку. Посмотри, кажется, кто-то идет к воротам.

Джейни прошмыгнула мимо бабушки и вгляделась в темноту. Затем снова вернулась в комнату и объявила:

– Это Джон Джордж.

Рори медленно поднялся из-за стола и подошел к двери.

– Вообще-то он не собирался приходить сегодня, – пробормотал он.

– Здравствуй, Джон Джордж.

– Здравствуй, Джейни. – Джон Джордж Армстронг очистил сапоги от снега и грязи о чугунную решетку. – Здравствуйте, Грэн, – добавил он.

– Давай входи побыстрее, – вместо приветствия поторопила его Грэн, – а нас пропусти, а то я совсем замерзну.

Джейни уже более настойчиво подтолкнула старуху к ступенькам. Когда Джон Джордж проходил мимо них, Джейни сказала:

– Увидимся позже.

– Хорошо, Джейни. – Он вошел в дом, закрыл за собой дверь и принялся отвечать на приветствия. Повесив пальто и шляпу на крючок на двери, Джон Джордж подошел к столу и опустился на стул.

– Что-то случилось? – спросил у него Рори.

– Да нет, все нормально... а вы играете в карты? – Вежливый перевод разговора на другую тему дал понять присутствующим, что Джон Джордж не желает обсуждать причину его неожиданного появления среди них. И все это поняли.

– Хочешь поиграть?

Джон Джордж и Рори обменялись улыбками.

– Если будешь играть, – посоветовал Билл Уаггетт, – то затяни потуже ремень на брюках, чтобы не остаться без них, а то Рори сегодня в ударе. Меня начисто обчистил, оставил только орехи.

– Нет, спасибо, я не буду играть.

– Мы тут советовали Рори поехать в Америку и сколотить состояние на одном из этих плавучих игорных домов.

– Для этого не стоит ехать так далеко, мистер Уаггетт. Много где играют в Шилдсе и по ту сторону реки. Мне говорили, что и в Ньюкасле выигрывали кучу денег.

– Игра! В этом доме только и говорят об игре. Хочешь чашку чаю? – Лиззи склонилась над Джоном Джорджем, а он поднял к ней вытянутое, худощавое лицо и ласково улыбнулся.

– Да, спасибо, Лиззи.

– А ты ел что-нибудь?

– Да, я пил чай.

– Давно это было?

– Ох, нет, не очень.

– Ну, может, у тебя в желудке все же есть пустое местечко?

– Пустое местечко у меня всегда имеется. – Джон Джордж снова ласково улыбнулся Лиззи, а она грубо ткнула его в плечо со словами:

– Ходячая смерть, да и только, вот на кого ты похож. Только зря переводишь еду. Куда она девается? На твоих костях нет ни крошки мяса.

– Чистокровные животные всегда стройные.

Лиззи, ворча, направилась к буфету.

– Надо было в детстве привязать тебе кирпич на голову, чтобы ты рос вширь, а не ввысь.

Мужчины не спеша продолжили игру, перебрасываясь при этом, как обычно, шутками. Через некоторое время дверь снова открылась, и появилась Джейни, одетая уже в длинное коричневое пальто с капюшоном. Пальто было элегантным, как и вся одежда, которую она теперь носила, оно перешло к Джейни от хозяйки. На голове – коричневая велюровая шляпка с небольшими плоскими полями и лентами, завязанными под подбородком, на руках шерстяные перчатки. Вот только сапоги не подходили к ее наряду: тяжелые на вид, с грубыми застежками сбоку. К сожалению, размер ноги Джейни был на два номера больше, чем у хозяйки, однако Джейни утешала себя тем, что длинные юбка и пальто почти полностью закрывали сапоги.

– Ох, ты замечательно выглядишь, – похвалила Лиззи, подходя к ней. Затем она повернулась к Рори: – Ты что, собираешься томить ее тут весь вечер? Ну-ка, поторопись.

Голова Рори дернулась, он сверкнул глазами и закусил губу. Джейни, заметившая это, торопливо сказала:

– У меня времени еще много, целый час. Посмотри, сейчас всего восемь часов.

– Вот как раз тебе и понадобится этот час, чтобы добраться на западную сторону по заснеженным улицам.

– Ну что ты, Лиззи, я хожу очень быстро. – Джейни шутливо промаршировала на месте. – Вот видишь, как ходит гренадер Джейни Уаггетт. – Взгляд ее упал на пальто Джона Джорджа, висевшее на двери. – Ты ведь не торопишься, побудешь еще? – спросила Джейни, обращаясь к нему.

– К сожалению, Джейни, мне надо скоро возвращаться. Дядя Уилли плохо себя чувствует.

– А когда он себя хорошо чувствовал?

Эту реплику бросила Лиззи. Рут, чтобы приструнить ее, с укоризненным видом покачала головой, а вот Рори устремил на нее взгляд, полный ярости, исказившей черты его лица. Он не закричал на Лиззи, однако его напряженный ровный тон гораздо красноречивее выдавал его чувства, чем если бы он заорал.

– Придержи свой язык, женщина, и занимайся своими делами.

Странно, но Лиззи не возмутилась, а спокойно посмотрела на Рори и парировала его яростный выпад.

– Я всю жизнь занимаюсь своим делом, парень, и это дело заключается в том, чтобы заботиться о тех, кто мне дорог. И судьба Джона Джорджа мне не безразлична. А эти дядюшка и тетушка живут за его счет и тянут из него все соки. Я и раньше прямо говорила ему об этом, не так ли, Джон Джордж?

– Да, говорила, Лиззи. И спасибо тебе за заботу.

– Вот видишь. – Лиззи кивнула в сторону Рори, который уже повернулся к ней спиной и направлялся к лестнице, ведущей на чердак, где с детских лет размещалась их с Джимми спальня. Когда-то в этой спальне был отгорожен занавеской уголок и для Нелли.

Без дальнейших слов Лиззи направилась к буфету, а Джейни стала прощаться со всеми. Подойдя к Нелли, она нагнулась к ней и прошептала:

– У тебя все в порядке, Нелли?

– Да-да, Джейни, все в порядке.

Джейни внимательно вгляделась в ее осунувшееся личико. Она-то знала, что у Нелли не все в порядке. И началось это после ее замужества. Чарли Берк ухаживал за Нелли четыре года, каждое воскресенье они забавлялись и смеялись, как дети, в этой самой комнате. Но все это прекратилось, не сразу после замужества, а несколько месяцев назад. Имелось что-то такое, что было связано... со спальней. Разумеется, ни бабушка, ни Лиззи не говорили с Джейни об этом, однако из подслушанных обрывков разговоров между бабушкой и Лиззи Джейни поняла – неприятности Нелли кроются в спальне, и еще в том, что она не могла забеременеть после трех лет замужества. Теперь Чарли Берк редко приходил домой по воскресеньям. Конечно, у него имелась уважительная причина: он работал на угольной барже, поэтому на работу его могли вызывать в любое время.

Джейни отправилась на кухню, чтобы попрощаться с Лиззи. Та с тарелкой в руках стояла возле небольшого столика.

– Я ухожу, Лиззи.

Не оборачиваясь, Лиззи промолвила тихим, слегка дрожащим голосом:

– Он жуткий эгоист. Ты знаешь это, Джейни? И хам. Мне неловко говорить тебе это, девочка, но так оно и есть.

– Нет, Лиззи, он не такой. – Джейни покачала головой. – И в этой перепалке ты виновата не меньше его. – Она приблизилась к Лиззи и положила руку ей на плечо. Лиззи обернулась и дотронулась ладонью до румяной щеки девушки.

– Ты слишком хороша для него, Джейни. И я говорю это не первый раз, не так ли? Но он чертовски везучий.

– Я тоже везучая.

– Ох, девочка. – Лиззи грустно улыбнулась. – Только бы у тебя все было хорошо.

В порыве благодарности Джейни обняла Лиззи и поцеловала ее, а Лиззи тоже обняла Джейни и крепко прижала ее к себе. Затем, попрощавшись, Джейни ушла, оставив Лиззи одну.

Рори и Джон Джордж, уже одетые, поджидали Джейни в прихожей. Джон Джордж был одет в черное пальто, явно великоватое ему. Длина нормальная, ниже колена, но слишком широкие плечи и слишком короткие рукава, из которых торчали руки, привлекавшие внимание своей худобой. Носок одного из тщательно начищенных сапог растрескался, а на другом сапоге на этом же месте стояла заплата. В целом вид у него был довольно потрепанный, хотя его должность сборщика арендной платы в компании Септимуса Кина была выше, чем у Рори, поскольку Рори работал у мистера Кина всего четыре года, а Джон Джордж уже восемь. Джону Джорджу исполнилось двадцать два года, он был на год моложе Рори, но его внешний вид не шел ни в какое сравнение с внешним видом Рори, одетого в синий костюм, рубашку с воротничком и темно-серое пальто. Шарф Рори не обматывал вокруг шеи, как обычное кашне, а носил сложенным на груди на манер деловых джентльменов. И хотя на голове у Рори была кепка – шляпу он носил только на работу, – она не походила на кепки простых рабочих, возможно потому, что носил он ее с определенным наклоном.

Глядя на Рори, как всегда с чувством гордости, Джейни подумала, что он выглядит как настоящий джентльмен.