Текст книги "Легенды Дерини"

Автор книги: Кэтрин Ирен Куртц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)

– Ты слепец, Каулай, но я от всей души сострадаю тебе, – со вздохом отозвался Джаред. – Однако помяни мое слово… Если ты вздумаешь вернуться на землю Мак-Лайнов с оружием, в поисках возмездия, которое уже было даровано, то мы дадим тебе такой отпор, которого эти нагорья никогда не забудут. Ибо больше всего на свете я не выношу одного: когда у человека есть голова на плечах, но он отказывается мыслить здраво!

– Мы не можем позволить им разойтись вот так! – свистящим шепотом обратилась к Дункану Мариса. Он ощутил ее теплое дыхание на своей щеке. С трудом подняв голову, юноша с тоской взглянул на свою возлюбленную.

– Но как мы сможем их удержать? – вопросил он в ответ. – Выйти посреди двух армий наших родичей, умолять их остановиться, попасть под случайную стрелу и тем самым лишь подлить масла в огонь взаимной вражды?

Мариса пальчиком коснулась его губ. Они слышали звук шагов и удаляющиеся голоса. Их отцы покидали зал, продолжая спорить между собой. Свита двигалась следом, и члены отныне враждующих кланов бросали друг на друга взгляды, полные недвусмысленной угрозы. Мариса выглянула из-за огромного гобелена. Сейчас зал был пуст, и она вышла на свет, вытащив Дункана за собой.

– С тобой все в порядке? – негромко спросила она, заботливо вглядываясь ему в лицо. – У тебя ужасный вид!

– Могу себе представить. – Дункан с трудом сглотнул. Мать много раз предупреждала его о необходимости крепких ментальных щитов. Она также рассказывала о силе эмоций, которые люди не способны сознательно контролировать. Она часто говорила об этом, но он слишком невнимательно слушал…

Дункан закрыл лицо руками, с силой прижимая пальцы к глазам. Он торопливо применил деринийское заклинание, чтобы изгнать усталость, волной накатившую на него, и поднял ментальную защиту, дабы укрыться от тревоги и страха, царивших повсюду в доме.

– Не тревожься, – с некоторым запозданием заметил он Марисе и широко улыбнулся. – Сейчас все пройдет.

– А священники еще говорят, будто все способности Дерини от дьявола, – с горячностью воскликнула Мариса. – Только удивительно, почему же дьявол тогда так жесток с ними!

– Забудь об этом, – попросил ее Дункан и, взяв за руку, вывел из парадного зала в коридор. Там, приложив палец к губам, он призвал возлюбленную к молчанию. Бросив встревоженный взгляд из-за угла, чтобы убедиться, что никто посторонний не встретится им за поворотом, он торопливо пробежал к лестнице, увлекая Марису за собой, пока она не остановила его. Они распластались у стены.

– Ты права, что дьявол и впрямь потрудился на славу в этом доме, вот только Дерини здесь ни при чем, – прошептал Дункан, с тоской глядя на девушку. – Мы не сможем ничего сделать, чтобы их остановить, если наши отцы все же ввяжутся в кровную вражду… А коли такое случится, мы уже никогда не сможем соединить свои судьбы!

– Но как ты не понимаешь, – настойчиво воскликнула Мариса, схватив Дункана за руки и окинув его жарким преданным взглядом, – в этом-то все и дело! Если бы мы уже поженились, то не было бы никакой кровной вражды… Они были бы родичами, куда более близкими, чем просто люди, живущие по соседству.

Дункан погрузился в молчаливую задумчивость. Неужели и впрямь есть шанс – пусть даже самый маленький – что если они заговорят об этом с родителями, то им удастся предотвратить кровопролитие? Каулай потерял наследника – это правда, но ведь когда отец выдает замуж дочь, он не теряет ее, а, наоборот, приобретает сына. Один сын вместо другого, и нет никакой нужды враждовать…

– И мой отец ведь тоже что-то потеряет, а не только приобретет, – прошептал Дункан, продолжая мыслить вслух. – Ведь, в конце концов, он надеялся, что один из его сыновей войдет в лоно Церкви… хотя постоянно повторял, что выбор остается за мной.

– Ну, ничего, полагаю, что герцог Кассанский обойдется и без привилегий родственных отношений с Церковью, – с удивительным нетерпением воскликнула Мариса. Она в волнении даже принялась дергать Дункана за рукав. – Ты думаешь, у нас получится? Ты мог бы поговорить с отцом?

Дункан нахмурился. Затем, как следует обдумав эту мысль, был вынужден отмести ее, с сожалением покачав головой.

– Как по-твоему, он был похож на человека, который в состоянии выслушать здравые доводы?

Мариса тоже вздохнула.

– Никто из них не станет нас слушать.

Они стояли в молчаливом отчаянии, на грани паники, пытаясь не утратить хотя бы остатки надежды. Дункан внезапно отпустил руки Марисы и стиснул ее в объятиях. Он и сам никогда не подозревал, что способен на такую горячность.

– Я не могу потерять тебя! – прошептал он. – Просто не могу, и я этого не допущу. Это просто невозможно! Разве они не видят? Неужто они не могут вообразить…

– Дункан! – Мариса оторвалась от него. Ее глаза повлажнели от слез, но она улыбалась. – В этом-то все и дело. Они не видят. Разумеется, ведь их не было здесь уже много недель! Но как же наши матери? Наверняка кто-то должен был заметить, что мы влюблены друг в друга!

На миг в сердце Дункана зародилась искра надежды, что в этом безумном мире еще остался для них хоть какой-то выход. Разумеется, кто-то должен был заметить. Как-то раз Бронвин видела, что они целуются во дворе, где надеялись укрыться от любопытных глаз, – а Брон как раз выглядывала из окна наверху. Она заговорила об этом с Дунканом, и тот благословил не по годам разумную девочку, – ибо она отнюдь не собиралась по-детски дразнить влюбленных. Скорее, она отнеслась к ним со взрослым сочувствием, изрядно сдобренным сестринским романтизмом, когда бросилась кузену на шею и радостным шепотом поведала, что знает об их тайне.

– О, это так чудесно! Дункан, я так ее люблю! У меня ведь никогда не было сестры… Это будет так мило… так прекрасно!

Он дружески поцеловал ее в чистый лобик и заставил поклясться, что она сохранит все в тайне…

Но теперь, задумавшись об этом, Дункан не мог не прийти к выводу, что помимо Бронвин и другие люди в замке наверняка что-нибудь заметили. Если уж не снисходительные матери, то хотя бы служанки или камеристки? Все возможно…

– Моя матушка наверняка обрадуется, – негромко заметил Дункан. – Но Мариса… моя мать ведь сейчас не скорбит по погибшему сыну.

Девушка побледнела. Слезы вновь потекли из глаз. Она также горевала по старшему брату, который был для нее настоящим кумиром, – увы, из-за юношеской горячности и слишком большой любви к прекрасному полу он, сам того не желая, разрушил все надежды своей младшей сестренки на счастливое будущее. А ведь он наверняка первым одобрил бы этот брак и пожелал Марисе всего наилучшего, будь он все еще жив, и если бы не случилось этого кошмара… Но он погиб, а кошмар нарастал с каждым часом, и от него не было спасения.

– Так что же нам делать? – вопросила она, щекой упираясь в плечо Дункана. – О, Боже, что же нам делать?

– Прежде всего мы не будем впадать в панику, – твердо заявил ей Дункан, ощущая растущее желание защитить возлюбленную от всех бед и навсегда стереть с ее щек эти горючие слезы. – Наверняка мы можем что-нибудь придумать… И обязательно придумаем.

– Мы могли бы дождаться, пока все успокоится, – всхлипнула она. – Только это наверняка займет какое-то время… может, целый год…

Дункан пошатнулся от одной мысли так долго терпеть разлуку в молчании. Мариса и сама явно была не в восторге от этой мысли, ибо она всхлипнула еще громче и поглубже зарылась лицом в складки тартанового пледа. Ее рыдания разрывали Дункану сердце, и он почувствовал, что не в силах этого больше терпеть.

– Мы не станем ждать, – заявил он, стараясь, чтобы его голос звучал как можно решительнее… Но на самом деле он и сам был до смерти напуган собственным упрямством. – Мы оба уже взрослые и вполне можем сами решать за себя. Мы вознамерились пожениться и обменялись клятвами. Если эти клятвы и впрямь хоть что-то стоят для каждого из нас… значит, пришло время исполнить их. А если мы на это не способны, значит, мы говорили не всерьез.

Она медленно подняла голову и влажными от слез янтарными глазами воззрилась на любимого.

– О чем ты говоришь?

Дункан с шумом сглотнул.

– Я говорю, что нам следует пожениться, – заявил он, смущаясь тем, как прерывается юношеский голос, произносящий эти взрослые слова. Он покраснел и откашлялся. – Сегодня ночью, пока вся эта глупость не зашла слишком далеко, мы просто обязаны пожениться.

Глаза Марисы расширились. Она бросила опасливый взгляд вверх и вниз по лестнице, а затем опять с изумлением и надеждой воззрилась на Дункана.

– Но разве это возможно? – прошептала она испуганно, но одновременно в восторге от собственной смелости. – Кто же нас поженит? Ваш местный священник или капеллан моего отца? Кто из них скорее согласится при таких обстоятельствах?

Дункан облизнул пересохшие губы. Его глаза от волнения сделались почти прозрачными, и он слепо уставился куда-то поверх ее плеча, воображая себе возможную реакцию окружающих, как только те узнают об их безумном, невероятном поступке. Что скажет епископ Браден, его наставник в Грекоте, один из тех, кто был всегда уверен, что из Дункана выйдет превосходный священник? Что скажет король Брион? Аларик? Их родители? Кевин, Бронвин, все Мак-Лайны, Мак-Ардри и их близкие и дальние родичи?..

– Нам не нужен священник, – хрипло прошептал он наконец, чувствуя, как сердце его яростно колотится в груди от подобной дерзости. – Поскольку впоследствии мы намерены пожениться должным образом, когда все обо всем узнают и ничего нельзя будет изменить, то сегодня нам можно обойтись без священника. Я читал об этом в прошлом семестре… когда у нас были занятия по каноническому праву.

– Но это же незаконно! – возразила Мариса. Надежда угасла на ее лице, и она вновь впала в отчаяние. – Как же можно без священника? Разве такие свадьбы бывают?

– Это именуется «per verba de praesenti», – пояснил он ей, намеренно пользуясь латынью, чтобы придать своему заявлению весомости. – Клятва, произнесенная перед свидетелями. Она имеет ту же силу, что брак в присутствии священника… только затем его надлежит должным образом освятить. Люди, живущие высоко в горах, постоянно так поступают, – в тех местах, где нет своей церкви, и им приходится дожидаться, пока странствующий священник не забредет в их края.

– Но кто станет нашим свидетелем? – спросила Мариса, к которой вернулась ее всегдашняя практичность. – И где и когда мы сможем это сделать? Мы должны решиться сегодня, это правда… но где?

– Единственный свидетель, кто мне приходит на ум и кто точно не проболтается – это Бронвин. – Дункан вздохнул. – Но она нам не подойдет. Она еще несовершеннолетняя и не сможет за нас поручиться.

Мариса удивленно воззрилась на него. Учитывая, что возлюбленный только что отверг единственного свидетеля, на которого они могли бы рассчитывать, она не понимала, почему Дункан по-прежнему не желает отчаиваться.

– О чем ты думаешь? – спросила она, взяв его за подбородок, чтобы взглянуть в лицо. – У тебя такой странный взгляд, словно ты видишь перед собою ангелов.

Дункан с трудом заставил себя вернуться к реальности. С лицом, исполненным неземного спокойствия, с глазами, горящими надеждой, он опустил руки на плечи Марисе.

– Вот почему выгодно иметь в женихах человека, который готовился стать священником, – заметил он, и на губах его наконец заиграла легкая улыбка. Мариса отчасти начала успокаиваться: теперь он уже не казался пришельцем из какого-то иного мира. – Мы поженимся в герцогской часовне… лучше всего прямо в полночь, поскольку это особый, священный час, а свидетель будет ждать нас на месте. Собственно говоря, Он находится там и сейчас… Он там всегда, вот почему Он нам так идеально подходит.

Мариса уловила почтение, с которым он произносил это слово «Он».

– Пригласить Господа Бога в свидетели?!

Он крепче сжал ее плечи и дружески встряхнул девушку.

– Разве ты не понимаешь, любимая? – воскликнул он. – Бог – единственный, кому мы можем доверять. Он никогда не предаст нас. Он не участвует в ссоре наших отцов. Он скорбит по всем погибшим точно так же, как и мы с тобой. Мы обменяемся клятвами перед Ним, в присутствии освященных облаток на алтаре… Во имя всех святых, Мариса, во всех Одиннадцати Королевствах нам не найти лучшего и более достойного свидетеля!

Неожиданно он улыбнулся.

– И, кроме того… разве кто-то сможет упрекнуть Бога во лжи и оспорить то, что отныне мы с тобой будем женаты по закону?

Мариса толкнула его кулачком в плечо.

– Кто посмеет призвать Его к ответу? – воскликнула она. – Прошу тебя, Дункан, не богохульствуй!

– Прости меня, я непременно покаюсь… как только у меня перестанет кружиться голова от радости. – Но уже спустя мгновение он вновь сделался серьезен. – Ну, так что скажешь, Мариса Мак-Ардри? Согласна ли ты выйти за меня сегодня в полночь в часовне моего отца, где не будет никого, кроме нас самих и Отца Небесного, на чью волю отныне мы станем уповать?

– Я согласна, – негромко отозвалась она… так, что он едва расслышал эти слова. – Но… когда все об этом узнают, не смогут ли они аннулировать наш брак?

– У них не будет на это права, если мы доведем дело до конца. Это называется «консуммацией брака», – пояснил Дункан, сам поражаясь, что смог спокойно и без колебаний выговорить слова, наполненные для него столь глубоким смыслом. Теперь они были не просто двумя влюбленными подростками, но взрослыми ответственными людьми, просчитывающими все последствия своего шага.

Щеки Марисы раскраснелись, а затем румянец распространился от корней волос до самой груди.

– О…

Дункан ласково и нежно поцеловал ее в губы, стараясь не показать, как сильно колотится его сердце. То, что они намеревались сделать, это было чистейшее безумие… Безумие и любовь, – а любовь всегда священна.

Что скажут их родители? Что подумают наставники и придворные? Одобрит ли их поступок король? А сам Господь Бог… одобрит ли Он? Безумие, чистейшее, восхитительное безумие!

– Тебе лучше скорее вернуться к матери, прежде чем тебя хватятся, – заявил Дункан, при этом так сильно сжимая возлюбленную в объятиях, словно намеревался никогда больше не отпускать. – Стража сменяется ровно в полночь, и они первым делом проверяют коридор у часовни. Поэтому выходи из комнаты, как только услышишь колокола аббатства: они всегда звонят на пять минут раньше. К тому времени, как ты окажешься у часовни, стражники уже уйдут. Я буду ждать тебя там.

– Совсем не такую свадьбу мы представляли себе, правда? – негромко промолвила Мариса, но в ее голосе не было ни упрека, ни огорчения, ибо она тоже, подобно Дункану, удивительно повзрослела за этот день… или даже за последние минуты. – Тайком в полночь… только мы одни и Господь Бог…

– Ты не пожалеешь об этом… Клянусь, я все сделаю, чтобы ты об этом не пожалела! – заявил Дункан. – А пока мы должны просто смотреть на это как на жертву во благо тех, кого мы любим. Но как только подходящее время настанет… Как только все слегка успокоятся и мы будем знать, что не вызовем гнева родителей, сказав им правду… Все будет в порядке… Мы получим и трубачей; и нарядных гостей… Все, о чем мы мечтали…

Его кажущаяся уверенность в себе оказалась заразительной. Поднимаясь по лестнице, Мариса уже улыбалась и, задержавшись наверху, кончиками пальцев послала возлюбленному воздушный поцелуй. Она так и не увидела, как Дункан привалился к стене у подножия лестницы и с тяжелым вздохом зажмурил глаза в тщетной попытке обрести хоть подобие спокойствия в этом обезумевшем мире.

Совершенно невозможно было предсказать, какую бурю может вызвать впоследствии их сегодняшний решительный шаг.

Дункан лишь ощущал – и надеялся, что Мариса разделяет его чувства, – что в душе у них обоих бушевала настоящая буря, и любой бард мог бы сказать им то, что они прекрасно знали и без него: любовь – это далеко не всегда ласковый весенний дождик…

* * *

Колокола на звоннице собора святого Тейло как раз начали отбивать истинную полночь, когда Дункан скорее почувствовал, чем услышал приближение тихих шагов Марисы снаружи часовни. У него перехватило дыхание. Бросив последний испуганно-умоляющий взгляд на алтарь, он с трудом поднялся на ноги и поспешил к огромным, украшенным резьбой дверям. Да, это и вправду была Мариса, – благодаря острому чутью Дерини он определил это безошибочно, – и Дункан негромко окликнул ее по имени, приотворяя дверь.

В розовом платье она стояла на пороге, освещенная тусклым сиянием, исходившим из коридора. На шее у нее красовался кристалл ширала размером с орех, на тонком кожаном шнурке. Светлые серебристые волосы, убранные со лба, удерживал металлический обруч, украшенный крохотными переплетенными между собой цветами, и у каждого цветка в середине был маленький золотистый самоцвет того же оттенка, что и глаза Марисы. И сейчас эти глаза взирали на Дункана одновременно встревоженно и с вызовом. Взяв ее за руку, он ввел возлюбленную в полутемную часовню. Вдвоем они бесшумно затворили за собой дверь.

И тут же в мерцании лампады Дункан сжал Марису в объятиях, чтобы слегка приободрить ее, а затем, чуть отстранившись, испытующе взглянул девушке в лицо.

– Если ты как следует прислушаешься, то услышишь трубачей, – прошептал он. – Но даже такого усилия не нужно делать над собой, чтобы сообразить: мы единственные, кто ведет себя разумно в этой ужасной ситуации. Ты готова?

– Да, – отозвалась она со слабой улыбкой, полной затаенной надежды. – Давай подойдем к алтарю. Нам не следует заставлять нашего Свидетеля дожидаться.

С трудом сглотнув, Дункан кивнул, в душе молясь лишь о том, чтобы она не заметила, как сильно он взволнован… как боится, что, несмотря на все его старания, что-нибудь пойдет не так. Он подозревал, что и сама Мариса скрывает от него те же тревоги.

Сегодняшний день был исполнен горя и боли, вечер был отдан размышлениям о том, как внезапно завершилось их безоблачное лето, полное счастья и любви. Но теперь настала пора доказать, что любовь – это самый яркий огонь в сем бренном мире, – в точности как утверждали поэты. Больше не будет одиночества для двух юных сердец, и две семьи объединятся, – и более того, будет предотвращена угроза кровной мести и ужасающие последствия кровопролития. Дункан ощутил, как мир и покой возвращаются в его душу, и вновь потянулся, чтобы взять Марису за руку.

– Мы будем так счастливы с тобой, – промолвил он, устремляя взор на алтарь, над которым красовалось золотое распятие, осиянное алым свечением лампады, символизировавшей Божественное Присутствие. – Разлука будет совсем недолгой, просто чтобы дать родным успокоиться… И наконец мы исполним все наши мечты и будем вместе до конца своих дней.

– Наши мечты, – повторила она и кивнула. – Мир, любовь и дети… Да, мы будем очень, очень счастливы.

Она стиснула руку Дункана. Торжественным шагом они вместе прошли к алтарю. Толстый келдишский ковер поглощал звук шагов. У алтаря они преклонили колени и опустили головы для молитвы.

Моления Дункана не отняли много времени. За тот час, что он провел здесь в ожидании Марисы, юноша успел прийти к согласию с Господом и с самим собой.

Сейчас он молился только о том, чтобы Бог поддержал их и дал знак, что они и впрямь поступают правильно, – а затем широко перекрестился и стал ждать, пока Мариса тоже будет готова. Он не сводил напряженного взора с лампады, свет которой сейчас казался ему ослепительным. Это был решительный час, – начало мечты, первый шаг к воцарению мира.

«Пусть все споры угаснут и преобразятся в горниле нашей любви, – думал он. – Да будет на все воля Божья».

Он расстегнул брошь, скреплявшую плед на плече. На ладони она казалась одновременно невесомой и наделенной огромной значимостью, так что Дункан подумал невольно: «Такова же и Господня защита. Она ничего не весит, но дает все…»

С торжественным видом он обернулся к возлюбленной, чтобы произнести слова вечной клятвы.

Единая плоть навсегда, под защитой самого Бога, – они могли с уверенностью смотреть в будущее. Разумеется, никто не мог знать, что уготовано им впереди, но сейчас ни один из них не думал об этом. Все было в руках судьбы и в воле Господней.

«Deo volente», – подумал Дункан и взял за руку женщину, которую обещал любить вечно.

Мелисса Хоул
«Дугал при дворе»[4]4
  Melissa Houle «Dhugal at Court», 2002


[Закрыть]

1116 год

Как это часто случается, автора данного рассказа подвиг на его написание незначительный эпизод, мельком упомянутый мною в одном из романов. Это было детское воспоминание Дугала Мак-Ардри, близкого друга юного короля Келсона. Впрочем, сейчас нам лучше предоставить слово самому автору, она куда красноречивее меня сможет рассказать о том, как появился на свет этот небольшой шедевр:

«Я вернулась домой из колледжа на День Благодарения в 1984 году, когда внезапно в местной книжной лавке обнаружила на полке роман «Сын епископа». Я была в восторге, что вышла новая книга о Дерини, немедленно купила ее и прочитала за один вечер. Дугал отныне стал моим любимым персонажем, и я нарадоваться не могла, что рядом с Келсоном появился другой герой его возраста, в дополнение к более взрослым персонажам, действовавшим в первой трилогии о Келсоне.

Та сцена, что подхлестнула мое воображение и послужила поводом к написанию этого рассказа, произошла в королевской усыпальнице, когда Дугал вспоминает о том, что король Брион был добр к нему, после того как мальчик уронил полное блюдо с фазанами, в первый раз, когда прислуживал за пиршественным столом. Мне тут же захотелось побольше узнать об этом происшествии: чтобы маленькому мальчику доверили тащить огромный тяжелый поднос с едой, – это ведь означает буквально напрашиваться на неприятности! Так кто мог поручить Дугалу такую ношу? Произошло ли это по недосмотру, в кухонной суете и суматохе, или тут было что-то посложнее?

«Здесь явно что-то кроется», – подумалось мне. Вопросы и предположения теснились в голове, и в конце концов я написала летом 1985 года исходную версию рассказа «Дугал при дворе». В ту пору я еще не бывала ни на одной конференции по фантастике, в глаза не видела журнала «Архивы Дерини» и понятия не имела о том, что другие поклонники также пишут свои рассказы о Дерини. Надежды когда-нибудь лично познакомиться с Кэтрин у меня было столько же, как получить аудиенцию у Папы Римского. Все время, пока я писала этот рассказ, я не переставала виновато спрашивать себя: «Правильно ли я поступаю? Имею ли я право делать это и не нарушаю ли каких-то законов? Вдруг появится полиция, охраняющая авторские права, и наденет на меня наручники?» Но эти мысли скоро улетучились из головы, потому что я получала огромное удовольствие от самого процесса написания этой истории.

В 1997 году по Интернету в группе новостей alt.books.deryni я узнала, что отныне изданием журнала «Архивы Дерини» занимается Джулиана Туми. В предыдущие годы я несколько раз посещала занятия по писательскому мастерству в Футхиллском колледже, где обучалась у прекрасной наставницы, Лауры Шиф, которой, к несчастью, больше нет с нами. Я подумала, что, возможно, журналу подошел бы мой старый рассказ «Дугал при дворе» и вытащила его на свет божий. Даже спустя десять лет он показался мне вполне пристойным и, благодаря писательской технике, почерпнутой из уроков Лауры, я постаралась улучшить его стилистически. Я переписывала и исправляла его несколько раз, пока не сделала таким, каким вы можете прочесть его сегодня, – но изначальный замысел остался прежним. Собаки в решающей сцене появились сами по себе, клянусь, что я их не высвистывала… Но как только они возникли, то сразу стало ясно, что это – именно то, что надо. Ни одна уважающая себя собака не станет благовоспитанно лежать под столом, когда по полу рассыпались дюжины запеченных фазанов…»

Лорд камерарий Ремутского замка ударил в пол своим тяжелым посохом.

– Милорды! Миледи! Их величества король Брион и королева Джехана и его королевское высочество принц Келсон!

В толпе, в самом дальнем конце парадного зала вместе с отцом и старшим братом Дугал Мак-Ардри тотчас преклонил колени, однако вскоре осторожно поднял веснушчатое лицо, чтобы понаблюдать за происходящим. Король с королевой своим величием затмевали всех, кто появился в зале прежде них. В своих алых, расшитых золотом и серебром одеждах, с изукрашенными самоцветами коронами, они являли собой воплощение царственности и величия.

Однако больше всего внимание Дугала привлек принц Келсон. В мире Дугала все важные и значительные персоны были взрослыми, и потому он решил, что наследный принц Гвиннеда также должен быть мужчиной зрелых лет, но оказалось, что принц – всего лишь мальчик, на год или два старше самого Дугала. Невольно выпрямившись, Дугал вывернул шею, чтобы получше разглядеть проходящего принца. Он любовался пурпурной шелковой туникой Келсона и серебряной короной у того на голове, покуда кто-то не дернул его за запястье, вновь принуждая склониться в поклоне. Отец взирал на него с непривычной суровостью, и даже Майкл, любимый старший брат, нахмурил брови. Дугал быстро смекнул, что не будь вокруг столько благородных господ, его бы точно ждала хорошая оплеуха.

Он стыдливо повесил голову. И в самом деле – надо же было уставиться на принца, словно у него мозгов не больше, чем у Уота, деревенского пастуха-простофили…

«Никогда из меня не выйдет хорошего пажа», – горестно подумал Дугал.

Ему, в общем-то, совсем не улыбалось становиться пажом при дворе короля Бриона, но никто и не спрашивал, хочет он этого или нет. Сыновьям Каулая Мак-Ардри, главы клана Мак-Ардри, графа Транши, положено безропотно исполнять свой долг.

Он останется пажом до одиннадцати или двенадцати лет, когда наконец станет оруженосцем. После этого его назначат в услужение к кому-то из рыцарей, вплоть до восемнадцати лет, когда он пройдет посвящение. Но оба этих повышения еще предстоит заслужить: задаром ему никто ничего не предложит. И не приведи Господь Дугалу оступиться, иначе он сильно огорчит всех домашних, начиная от отца и заканчивая кухарками и мальчишками на конюшне. Для сына главы клана опозориться просто немыслимо. Он должен завоевывать уважение к себе.

«Десять лет», – подумал Дугал и не удержался от тяжкого вздоха. Десять лет служения простирались перед ним бесконечной чередой унылых дней, подобно тюремному приговору, а ведь на самом деле пройдет даже больше десяти лет, ведь ему лишь после Нового года исполнится восемь…

Рождественский придворный прием казался Дугалу бесконечным. Он не видел и не слышал ничего, что происходило в парадном зале, ибо все самое интересное было сосредоточено на другом его конце. К тому же взрослые притиснули мальчугана к одной из огромных колонн, что поддерживали высокий потолок.

– Эй, парень, проснись! – шепнул Каулай, встряхивая сына за плечо. – Сейчас придет черед пажей. Поторопись, а то опоздаешь, и они уйдут без тебя!

Озираясь среди толпы, Дугал наконец протолкался на открытое пространство и встал последним в сдвоенной колонне новоявленных пажей, которые тотчас двинулись вперед. Теперь парадный зал предстал его взору во всем своем великолепии, и мальчик в изумлении завертел головой по сторонам. Зал вдвое превосходил в высоту и в длину тот, что был в замке Транши, – и к тому же был куда шире. Красный ковер, бесконечный, как тканая дорога, простирался прямиком до самого королевского помоста, к двум тронам, увенчанным балдахинами. Они казались невероятно далекими…

По обе стороны от прохода толпились богато одетые мужчины и женщины, а стены у них за спиной были украшены гобеленами, еловыми гирляндами, и повсюду горели факелы. Высоко над головой он увидел свисавшие с деревянных балок геральдические знамена. Особенно Дугалу запомнился зеленый грифон с золотым ореолом на черном шелке. Интересно, кому может принадлежать этот герб?

– Эй, малыш! – послышался тревожный женский шепот. Нарядная дама взмахнула рукой, унизанной кольцами, указывая на середину зала. – Если не поторопишься, то остальные пажи принесут клятву без тебя.

Пробудившись от мечтаний, Дугал заметил, что остался совсем один, и стремглав бросился догонять прочих мальчиков, выстроившихся перед ступенями помоста. Самым недостойным образом запыхавшись, он вновь занял свое место, но хотя бы на сей раз не забыл поклониться.

Мальчик выпрямился, гадая, заметил ли кто-нибудь его очередную оплошность, и тут же наткнулся на суровый взгляд серых глаз принца Нигеля. Все остальные пажи по-прежнему склонялись в поклоне, и он оказался единственным, кто стоял прямо.

Словно переломившись пополам, Дугал вновь согнулся, не смея больше поднять глаз. Он был уверен, что принц вот-вот прикажет арестовать его и на глазах у всех выведет из зала в цепях.

Перед лицом такого позора всему клану, любой другой проступок казался бы совершенным пустяком…

– Преклоните колени, – велел принц Нигель.

Вместе со всеми остальными мальчиками Дугал опустился на пол, а затем осторожно поднял голову. Впервые за все время он осмелился бросить взгляд на короля. Его величество оглядывал выстроившихся перед ним пажей, задумчиво поглаживая черную бороду и усы. Дугал вновь опустил голову. Он не был уверен в этом наверняка, но почему-то ему показалось, что король ладонью прикрывал улыбку.

Все они хором прочитали клятву пажей, и Дугал вместе с остальными мальчиками получил свою алую пажескую ливрею, после чего смог вдосталь полюбоваться королевским семейством на помосте. Король с королевой восседали на одинаковых тронах, и то взирали на принца Нигеля, то время от времени наклонялись друг к другу и негромко о чем-то переговаривались. Супруга принца Нигеля со своими двумя сыновьями сидела по левую руку от трона королевы.

Дугал поспешил отвернуться, поймав на себе насмешливо-презрительный взгляд старшего из мальчиков. Вместо этого он устремил взор на принца Келсона, сидевшего на резной деревянной скамеечке справа от отцовского трона.

Наследник короны выглядел очень важным и достойным, но вовсе не надменным. Он изучал шеренгу пажей с дружелюбным любопытством. Когда его серые глаза встретили взгляд золотистых глаз Дугала, принц Келсон широко улыбнулся.

Дугал тотчас ухмыльнулся в ответ, вмиг позабыв о широчайшей пропасти, отделявшей младшего сына незначительного приграничного князька от наследного принца всего Гвиннеда. Настоящего друга он способен был разглядеть с первого взгляда. Но сейчас они были слишком далеко, чтобы заговорить, а скоро Дугалу пришлось вместе с остальными пажами вернуться на другой конец зала.

* * *

Несколькими часами позже Дугал стоял, прислонившись к столбу у стены парадного зала, зевая так широко, что у него начинал дрожать подбородок. Час был уже столь поздний, что даже возможность не ложиться спать в положенное время утратила все свое очарование. Но как бы то ни было, он обязан был дождаться, пока отец переговорит со всеми друзьями и знакомыми. По крайней мере теперь, когда толпа немного рассеялась, Дугал получил возможность как следует разглядеть зал.