Текст книги "Принцесса Бен (ЛП)"

Автор книги: Кэтрин Гилберт Мердок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

– Дорогое дитя, слова не могут выразить мою боль из-за трагедии. Потеря вашей матери – скорбь для всей долины, – мужчина вытер слезу с морщинистой щеки.

Я кивнула, ведь не могла говорить. Лорд Фредерик был при дворе Монтани еще во время моего деда, это я знала. А еще он часто развлекал меня в замке.

Он похлопал меня по руке.

– Скажи, как тебе помочь, Бен?

Я чуть не заплакала от звука своего имени, настоящего имени, в этих холодный стенах.

– Я так растеряна! – взвыла я.

– Понимаю. Как отметила королева, а теперь королева-регент, путь впереди подернут тьмой. Судьба твоего отца, угроза войны…

Я вспомнила кое-что, смутно проникшее в мое сознание.

– Мне придется выйти замуж?

– Это судьба всех принцесс, дорогая моя. Так в каждой книге. Но я слышал, что многие союзы складывались хорошо.

– Но почему я должна жить здесь? – я указала на гобелены, толстые каменные стены с глубокими окнами.

– Королева тебя убережет. И тебя здесь обучат.

– Я не хочу учиться! – я топнула ногой.

Лорд Фредерик развернул меня с впечатляющей силой. Он оглядел коридоры и притянул меня ближе.

– Твоя судьба, дитя, уже не в твоей власти. Ты – воплощение этого королевства, и если ему суждено пережить хаос впереди, ты тоже должна.

Похоже, я была в смятении, он встряхнул меня.

– Принцесса! Мы на грани войны. Если вам жаль людей королевства, вы примете свою роль и будете слушать Ее величество. Она знает, что требуется от королевы.

– Но я не хочу замуж.

– Мы, ваша поддержка, и не требуем этого.

Я подняла голову. Моя поддержка?

– Но, – продолжил старик, – вы должны играть. Склоняться, как деревце. И мы со временем найдем вашу крепкую сердцевину.

Появился слуга с мрачным лицом и пошел к нам.

Лорд Фредерик отошел от меня и указал на ближайший гобелен.

– А здесь, дорогуша, изображен ваш пра-пра-прадедушка в войне Трех сентябрей. Катапульты Дракенсбетта отображены с удивительной точностью, да?

Лорд просиял так, что мне пришлось улыбнуться в ответ. Он сжал мою руку.

– Ах, – я сглотнула. – Да. И пылающие стрелы…

Его хватка ослабла, он улыбнулся.

– Знаю, вы справитесь.

Слуга кашлянул.

– Милорд, Ее величество ждет вас.

– Да, да. Мне пора идти. Дорогуша, знаешь, где твоя комната? Персиковая, как я думаю…

Так моя жизнь из рая, полного радости, стала адскими пытками.

ЧЕТЫРЕ

Мои комнаты были без изъянов. В Персиковых комнатах шелк на стенах и занавесках был персикового цвета, и здесь было все, что пожелала бы девушка королевской крови. Вид открывался на прекрасный внутренний двор, город, а в ясные дни было видно даже деревушку Пикколо на южных холмах. Комната, где девушка могла бы принимать гостей, была с балконом, где можно было поместиться втроем. В библиотеке были романы и книги по этикету, а в гардеробной были ряды шкафов и зеркала, полок было больше, чем в кладовой с броней у отца, а еще рядом была ванная с глубокой кадкой. А еще на входе были розы и милый розовый еж.

Боюсь, мне придется отвлечься и рассказать, какие комнаты мне предстояло занять. Они сыграли немалую роль в моей жизни. Легенда, что великаны создали замок, появилась из-за того, что стены замка были толще нескольких мужчин. Даже окна с видом на долину или балконы были глубокими, но не выпирали из стен.

Внутри стены тоже были невероятно глубокими. Дверной проем здесь был достаточной широким, чтобы поместилась еще одна комната, такие места носили свое название: «выход библиотеки», «выход бального зала», связанное с комнатой, куда вел проем. Это место было в три шага взрослого мужчины, а еще нужно было открыть и закрыть двери с двух концов, такой была толщина стен.

Отец расставил в таких комнатах слуг, чтобы занять их, потому что нужно было постоянно открывать двери. Отец отмечал, что в таких комнатах на входе была история семьи, потому стены там украшались вариациями ежа Монтани.

Ребенком я бегала по таким комнатам, боясь, что меня случайно в них запрут. Так один раз и случилось, хотя мама говорила, что это был только плохой сон, но я плохо помнила подробности. Когда мы были в замке, она ощутила, что моя ладошка вспотела, оттащила меня в сторону, пока мы выходили из банкетного зала.

– Видишь, Бен? Эти двери не запирают, ты всегда можешь их открыть.

– Были не эти двери, – упрямо ответила я. – То был вход в библиотеку.

Она улыбнулась.

– Там двери тоже не запирают. А то был шкаф, помнишь?

Как-то я умудрилась закрыться в шкафу с картами в библиотеке и сидела там, пока ученик не услышал мои стенания. Я еще и оказалась там с кусочком пирога, так что карты, которые я не повредила, пока боролась со шкафом, были в крошках. Я бы получила строгий выговор от королевы Софии, если бы не была кровной родственницей ее мужа. Но ее взгляд тогда перепугал меня.

У многих дверей были слуги, и я старалась не попадать в комнаты у входа. Только толщина стен говорила об их существовании, только великанами можно было объяснить толщину стен. Я не говорила об этом маме, которая считала, что от таких историй у меня только разыгрывается воображение. Но отец был со мной согласен. Мы сочиняли с ним истории о великанах, которые вернутся в замок с туманной вершины Аншиенны.

Я вспоминала об этом каждый раз, когда проходила через комнату у входа в коридор, и от этого в сердце словно вонзали гвоздь. Больнее всего было от милого розового ежа на входе в мои Персиковые комнаты, я знала, что, несмотря на красоту комнаты, я бы без сожалений покинула это место ради дома над бараками солдат.

Но я не могла. Мне не разрешали покидать замок. Об этом я узнала через несколько дней я смогла убежать от слуг, что одевали, кормили и сопровождали меня, и отправилась к вратам замка. К моему облегчению, я узнала стража Паоло, который часто дразнил меня, когда я бегала в пыли у входа.

– Куда же вы собрались, Ваше высочество? – спросил он, преграждая мне путь с добрым видом.

– Не надо высочеств. Я Бен.

– Да, Ваше высочество. Как мы можем вам помочь сегодня?

– Я хочу немного пройтись. Я бы хотела взять книги и… вещи, – я кивнула на бараки.

– Скажите, что вы хотите, и я принесу это вам без проблем, – сказал Паоло в своем стиле дедушки.

– Я не могу даже сходить домой?

Паоло похлопал меня по руке.

– Теперь это работа солдат, а не хрупкой молодежи. Возвращайтесь в замок к своим.

Я сдержала слезы, и только в своей комнате, точнее, в новых комнатах, я рухнула. Как мог Паоло подумать, что королева и ее род – мои люди? Я были связана с ними так, как голубь с лебедями, хотя жители замка больше напоминали хищников внешне и по поведению. Фрейлины сплетничали и были жестокими, я избегала их. К королеве у меня не было никакого интереса, в ее присутствии я словно была в улье шершней.

Моя старая жизнь не спасала. Трое друзей из города, девочки, которых я знала все время, которые переживали со мной много наказаний, пришли в замок в воскресенье, чтобы выразить уважение принцессе. Они осторожно прошли в мою личную приемную комнату, их челюсти упали при виде пухлой Бен в шелковых одеждах, мои кудри были вымыты и распутаны. Я хотела рассмеяться от их потрясения и крепко обнять. Но, стоило мне их увидеть, я начала плакать от тоски по дому, и девочек выгнали из моей комнаты. После этого королева София запретила дальнейшие визиты, чтобы я не испытывала эмоции, не подходящие моему статусу. Я была в ярости от ее жестокости, но ее слово было законом.

В злости или бессердечности – называйте, как хотите – она запретила мне даже навещать могилу матери.

– Живые требуют твоего внимания, а не мертвые, – заявляла она. – Мы навестим их, когда они будут погребены должным образом, – и она приказала приносить мне планы гробницы для моей матери. Кусок розового камня Аншиенны был красивым, но чужим, он был слишком вычурным для такой бескорыстной женщины. Даже титул пугал меня. Принцесса Пруденс. Она была мамой или Пенс, никто иначе ее не называл. Принцесса или Пруденс звучали резко и не очень приятно, они не были связаны с женщиной, которая поцелуями ловила мои слезы, отгоняла мои страхи, хоть и была довольно занята. Я мало с ней общалась при жизни, а теперь совсем потеряла ее.

* * *

Об отце не было никаких новостей. Не было гонца из Дракенсбетта, не было лесника с новостями о находке. Каждый рассвет находил меня у окна библиотеки, я смотрела на Аншиенну и искала его взглядом. Как только лучи солнца озаряли двор замка, я перемещалась на окно спальни и ждала, что прибудет гонец с новостями. Я много раз видела, как отец проходит во врата, целый или раненый, но сияющий от радости, что вернулся, а потом просыпалась от этих снов, и сердце было снова разбито.

Я старалась поймать лорда Фредерика и узнать новости, но он тут же уходил. Сначала я расстраивалась, а потом поняла, что он делал так не из-за меня, а из-за Софии. Он с осторожностью проявлял верность ей и только ей на публике. Когда я встречала его в пустых коридорах, он шептал, что новостей нет, а еще успокаивал мое сердце словами.

Я держала язык за зубами, опускала голову и подслушивала много разговоров, которые не предназначались для моих ушей, так что я узнала много фактов и историй о трагедии Барсука, как ее называли, и о роли Дракенсбетта. То, что Аншиенну не переходили, не означало, что этого нельзя было сделать. Обученные убийцы пересекали гору за пару дней, выжидали жертву и возвращались обратно по своим следам. На встрече с королевой после погребения король Дракенсбетта почти признался в преступлении. Я, к сожалению, не знала деталей, ведь эту тему королева запрещала обсуждать.

Было приятно слышать, что гнев королевы не был связан со мной, но я все еще хотела понять, чем король так оскорбил ее. Правду я узнала во время одной из примерок. Когда я перебралась в замок, королева не отправила людей за моими вещами (хотя их толком не было), за моими шерстяными юбками, запятнанными накидками и стоптанными башмаками, какие носили горные люди, эта одежда подходила для игр и приключений, она теперь мне не подходила. Она назначила свою портниху, чтобы та создала платья, подходящие для принцессы. Сияющий шелк, вышивка, кружева, мягкие ткани сшивали для меня, но на мне такие ткани не смотрелись с моим-то характером.

Портниха, мрачного вида женщина с постоянно сжатыми губами от привычки держать в них булавки, была заинтересована в этом задании меньше меня, но верно выполняла его, пытаясь превратить чайник в пирожное. С ней были две городские девушки, которые едва терпели ее нетерпение, хотя могли пребывать при дворце. Я стояла перед ними неподвижно, потому что тогда не ругали и не кололи булавками, и они забывали, что у меня были уши.

Так было и сегодня. Портниха пришла в плохом состоянии, потому что, как я узнала, королева хотела, чтобы она, человек искусства, гений ткани, закончила форму для солдат.

– Можно подумать, завтра на нас нападут, – фыркнула женщина, словно знала о тактике Дракенсбетта.

– Может, их армия испугается переходить гору! – сказала ее помощница, смеясь.

Хмурый взгляд портнихи заставил ее замолчать, и девушки выглядели виновато (как и я, но они на мое лицо не смотрели). Они обсудили нового красивого повара, вскоре портниха в очередной раз ушла в туалет (это она проделывала очень часто).

Я воспользовалась шансом.

– Чего боится армия Дракенсбетта?

Это были мои первые слова за долгое время, и девушки испуганно вздрогнули.

– Прошу, – взмолилась я. – Скажите. Умоляю.

Они переглянулись.

– Она имеет право, – сказала одна. – Тем более, ее мама вылечила твою сестру.

– О, да, – другая просияла. – Бедная Мэри, ее волосы выпадали клочьями, все было в жиже, и она не могла спать лежа, чтобы не запачкать подушку…

– Чего они боятся? – спросила я, не желая менять тему.

Девушки переглянулись и рассмеялись.

– Дракона!

– Что? Солдаты Дракенсбетта верят, что на Аншиенне живет дракон?

Первая девушка – без пострадавшей сестры – кивнула.

– Они говорят, что из-за этого король и ваша ма…

Девушки склонились к подолу платья, портниха вернулась в комнату.

Дракенсбетт винил в смерти моей матери дракона! И не простой народ шептался об этом, а сам король посмел прийти к королеве Софии в день смерти ее мужа – в день его похорон! – и заявить, что короля Фердинанда убило существо из сказок! Засада, убийство и похищение уже ужасны, но выдумывать причины – кошмар. Но когда Дракенсбетт вел себя честно и благородно? Этого врага можно было только презирать.

Но я их и боялась. Их ужасные деяния подходили к хитрой схеме, которую мы в Монтани, включая портниху, не видели. Конечно, королева требовала форму для солдат и повысила Ксавьера Младшего до ранга моего отца. Хотя мне было больно видеть человека на месте моего отца, я понимала причину.

Я много ночей сидела у окна библиотеки и смотрела на гору. Раньше я искала отца, а теперь проверяла каждую тень и выступ на признаки наступления врага. Я знала, что над моей головой солдаты тоже следили за горой, это меня мало успокаивало. Я переживала из-за того, что задумал Дракенсбетт, почему из-за них пострадали мои родители. Но мне было некому задавать вопросы, никто меня не поддерживал, не успокаивал, я оставалась наедине с уроками.

* * *

Мои часы были заняты раньше тыканьем палкой в дыры, бегом в грязи, это я очень любила. Я знала буквы и цифры, конечно, и читала любимые сказки, делала серьезную работу, когда заставляли. Я вела себя юно, играла в куклы, когда многие девочки Монтани уже занимались серьезными делами, но я и не готовилась жить на ферме или в магазинах. Впрочем, и я занималась работой, помогала порой маме. Пока она защищала меня от Софии, я была закрыта от образования практичными делами.

Королева-регент, как она теперь себя называла, разработала расписание, которое, по ее словам, сделало бы принцессу, жемчужину, из такой песчинки, как я. Она была в ужасе, когда узнала об уровне моих способностей. Уроки включали манеры, танцы, языки, историю, письмо, вышивку, верховую езду и музыку. До этого дня я не знала даже, что мне не нравится больше.

Почти каждый день проходил в обществе леди Беатрис, высокой костлявой женщины неизвестного возраста, которая не выходила без парика и слоя пудры, румян и помады, а еще нарисованной родинки где-то между скулой и подбородком, зависело от случая. Но учила она не очень.

История для нее была генеалогией, она рассказывала о происхождении королевы Софии. Хотя она говорила на нескольких языках, словарный запас ее касался тем моды, еды и бесполезных фраз. Она учила меня трем языкам сразу, и я порой говорила всякую ерунду, типа «шторы в этом зале милые», но на смеси языков, которую она не могла разгадать. Писать мне тоже не нравилось, ведь вид слов меня интересовал меньше, чем их значение, но она этого не понимала. Я бы лучше переписывала рецепты, но теперь это мне не позволялось.

Мои подруги из города, узнав о запрете их визитов, начали писать. Письма приносили при леди Беатрис, и она настаивала, чтобы я отвечала на «языке дворца», как она это называла. И она диктовала мне ответы, чтобы я запоминала заковыристые фразы придворного общения. Конечно, скоро мне перестали писать, ведь на их искренние вопросы и анекдоты приходили вычурные ответы.

Вышивку я терпеть не могла! Сколько ужасных часов я провела, вышивая платки цветами и инициалами, а Беатрис они не нравились.

– Когда-то, – возмущалась она, – сам принц попросит твой платок на память. Такое будет стыдно давать.

– Плевать на такое! – рявкнула я. – Плевать и на принца! – с ней не было толку говорить, она меня игнорировала.

– Помни, Беневоленс, – говорила она, протягивая мне квадрат ткани. – Это иголка, а не копье. Аккуратные стежки.

Танцам и музыке учил пухлый месье Гросбуш, чьи руки были холодными и влажными, как свежевыловленная рыба. И он тоже думал, что меня можно вдохновить достижениями ученых. Он заставлял меня танцевать полонез и гавот, он шумно выдыхал в такт, и мне нравилось наступать ему на банты на туфлях и ждать, пока он споткнется.

Он так и не узнал, что это я развязывала ленты. Как и леди Беатрис, которая играла одни и те же песни, он верил, что моя врожденная неуклюжесть была причиной боли в его лодыжках в конце каждого урока, а не моя хитрость.

Даже не буду описывать уроки скрипки.

Верховая езда состояла из того, что меня катали по внутреннему двору, пока я боком сидела в седле. Я с тоской смотрела на врата, но не попадала в город и окраину, стражи следили за мной, и мне не хватало сил пробиться. Я застряла в замке, как в скорлупе орех.

Но хуже всего были уроки манеры поведения. Здесь не только учили, как правильно приседать в реверансе, как ходить (я все время спотыкалась, особенно, на лестницах), но и манерам за столом. Завтрак в Монтани состоял из простой булочки с горячим шоколадом или горячим сидром для взрослых. А я рвала булочку, как хищник, шумно отхлебывала напиток и посыпала крошками… Как бы я ни старалась, вылетали отрыжки. Я сдалась и не перечила инстинктам.

Королева была занята делами государства, но требовала, чтобы я ужинала с ней, чтобы почтить мое положение, но она следила за каждым моим жестом и критиковала. Леди Беатрис часто была с нами, хоть мы были выше нее по рангу, но они показывали мне, как нужно вести беседы и есть.

Я ненавидела эти ужины. В чем смысл есть по крохе, изображать, что голода нет, когда он есть и сильный, или играть, что еда радует, хотя она была без вкуса? Хуже того, почему мне не давали наесться? Я вечерами страдала от голода, желудок урчал, и я с тоской смотрела, как слуги уносили едва тронутый ужин Беатрис.

– Королева не думает о своем питании, – заявляла София, слыша, как урчит мой желудок. – Ее внимание всегда на другом. Дорогая леди Беатрис, тарелка вам подходит?

– Да, Ваше величество, – отвечала Беатрис. – И меню восхитительно. Все блюда дополняют друг друга.

Я недовольно смотрела на свою тарелку, свекла смешивалась со странным зеленым соусом, покрывающим маленький кусочек мяса ягненка. Выглядело гадко, было таким и на вкус, но голод заставлял есть все, что дают.

– Именно так, леди Беатрис, и мы хвалим ваш зоркий глаз. Нам всегда нравилось сочетание цветов на тарелке.

Сколько бы я ни видела ее, королева никогда не говорила в единственном числе. О, как мне не нравилось то, что она говорила за все королевство, за меня. Она не знала, что мелькало в моей голове, потому она оставалась на моих плечах. Когда она открывала рот, я невольно напрягалась, ожидая ее наглое заявление.

* * *

Мое недовольство росло, пока проходило лето. Королева часто упоминала отца, подчеркивала, что она, как регент, держит трон до его возвращения. Но от него не было ни слова, ни знака, ее заявления звучали все реже, ее тишина заглушала весь двор, и все вели себя так, словно его и не существовало. Трон короля Монтани был в черной ткани, и это показывало, что она не ждет, что к ней присоединится мужчина, или что ее заменят. Хотя я хотела увидеть отца живым, я была бы рада даже слову о трагедии, ведь это было бы новостью. Но новостей не было.

В те ужасные месяцы меня радовала только еда, которую я находила под кроватью. Там бывали булочки в салфетках, фруктовые пироги, шоколад. Я не знала, кто ее оставлял, но кто-то рисковал, чтобы так угостить меня.

Я плакала, пока ела эти угощения. Еда напоминала о счастливом времени, тепло горячего шоколада успокаивало меня так, как не мог успокоить июльский вечер. Наевшись, я прятала корзинку, стараясь убрать все крошки.

Порой угощения появлялись каждый вечер, порой через несколько дней. Но этот секрет давал мне силы терпеть безвкусные ужины с королевой и ее нападки.

* * *

Так, в скорлупе, я жила после смерти матери и исчезновения отца. Любая адекватная душа не выжила бы в таком месте. И я подозревала, что ситуация вскоре начнет меняться, что-то должно было улучшиться.

Ситуация изменилась. Стало хуже.

ПЯТЬ

Проблемой стала еда. Поймите, в те первые месяцы, хоть моя ситуация была печальной, я не голодала. Меня кормили три раза в день, мы пили чай с месье Гросбушем после каждого урока танцев, порой там были небольшие угощения.

Но я никогда, кроме тайных угощений, не наедалась, хотя раньше испытывала это постоянно, и я скучала по этому почти так же сильно, как по объятиям матери. В первые часы в Монтани королева София ясно выразила свое мнение насчет моей внешности.

– Мы не нищие на банкете, – сообщила она, разглядывая меня на первом общем ужине. Она часто приказывала слугам подавать мне половину порции, требуя, чтобы я доела не раньше, чем она, а женщина ела с темпом капающей сосульки. – Принцесса, – заявляла она, – должна вести себя изящно, а не обладать аппетитом свиньи.

Но, хоть она ограничивала мою еду, я не худела, и это было понятно, когда платья, подготовленные для того, что я скоро начну в них влезать, рвались по швам, отлетали пуговицы. Королева зорко следила за каждой вилкой, считала, сколько мне нужно еды. И мое смирение разжигало ее подозрения. Она была хитрой, и, будь я мудрее, я бы хоть изображала недовольство. Но я этого не сделала.

И в один из дней меня отозвали с урока танцев. Я была рада уйти от месье Гросбуша, хотя было не по себе от вызова к королеве. Я шла к тронному залу, а потом присела перед ней в реверансе.

– Дорогая Беневоленс, – начала королева сдержанным тоном, который скрывал любые эмоции, – мы тревожимся из-за того, что ты не соответствуешь положению, – варианты этой фразы я слышала от нее каждый день. – Твои детские желания поощрялись другими, но в этих стенах все должно быть под контролем, или народ пострадает.

Я с усилием разжала кулаки, она оскорбляла маму.

– Скажи нам, дорогая Беневоленсе, ты продолжаешь дополнительно питаться?

– Я следую указаниям Вашего величества, – я присела в реверансе снова.

– Мы рады это слышать. Но мы боимся, что ты потакаешь примитивным желаниям, – она вытащила корзинку. – Это тебе знакомо?

Сердце колотилось, я старалась изобразить удивление.

– Не думаю, Ваше величество.

К моему потрясению, королева кивнула.

– Мы займемся этим делом. Тебе нужно вернуться к урокам. Нам говорили, что наметился прогресс.

– Да, Ваше величество, – ответила я и отправилась в бальный зал. Тревога росла к концу урока, когда за слугой в зал прибыла сама София, смутив месье Гросбуша так, что оступился он не только из-за меня.

– Идем с нами, дорогая Беневоленс, – сказала она, когда месье Гросбуш спешно поклонился. Она вышла в коридор и указала налево. – Мы отправимся в твои комнаты.

– Ваше величество, осмелюсь сказать, что мои комнаты в другой стороне.

– Посмотрим, – только и сказала она. София пошла, искусно двигая юбки одной рукой. В северо-западном крыле была ее комната. Куда же мы шли?

У входа в ее комнату двое слуг напряженно поклонились, открывая двери в ее позолоченную комнату у входа. Я не подавила дрожь: она хотела, чтобы мы жили вместе?

В приемной комнате королевы служанка присела в реверансе.

– Все готово для нас? – осведомилась София.

– Да, Ваше величество, – пропищала девушка, не выпрямляясь, показывая смирение.

Приемная потрясала меня. Мягкие кресла и изящные столики были в каждом углу, стены были в гобеленах с золотой вышивкой, которые София привезла в Монтань со своей родины. Говорили, что бабушка Софии плела золотые нити из соломы, хотя это оставалось сказкой, пока королева не спешила подтверждать это.

Комнаты были красивыми, но мне нравились мои комнаты с персиковыми шторами и простой библиотеки. Я знала не все.

Королева прошла к такой двери, которую я не сразу и заметила. Открыв ее, она указала на темное и жуткое пространство.

– Беневоленс, нужно пройти туда.

Я прошла вперед. По сравнению с роскошью комнаты королевы, узкое место было мрачным. Я немела от страха и взгляда Софии, а потом поняла, что прошла не в шкаф, а на узкую лестницу в стене замка, вырезанную из камня.

Я начала осторожно подниматься, в этот раз радуясь слышать за собой королеву, ведь я не хотела оставаться в темноте одна. Сама стена была, видимо, круглой, потому что лестница вилась без конца, мы поднимались по грубым ступеням, королева оставалась подальше от меня.

Наконец, когда мне показалось, что мы забрались на саму Аншиенну, я врезалась в дерево.

– Открой, – приказала королева.

В тусклом свете я различила потертую ручку. Комната была не скромнее той, какую я знала маленькой, но она резко контрастировала с моей мягкой кроватью на пару этажей ниже. Пустая чаша была встроена в стену, горшок (к счастью, с крышкой) стоял рядом. Каменный пол был без согревающих его ковров, стены – без гобеленов. Мы вошли, и быстрый шорох – комната была круглой, без углов – сообщил, что здесь были мыши. Надеюсь, мыши. Крыс я не перенесла бы. В отличие от комнат внизу, каменные стены почти не нагревались на летнем солнце, было затхло и сыро, комнату не проветривали много лет, а он недавнего подметания в воздухе осталась пыль. Она была похожа на темницу.

Королева замерла на миг, разглядывая мою новую комнату и, как я думала, переводя дыхание от подъема.

– Мы рады, – сообщила она. – Мы надеемся, что принцесса воспользуется возможностью обдумать свою новую ответственность. Ты согласна, Беневоленс?

Я хотела не слушать ее, но власть женщины, которую она нагло показывала, затмевала мою силу, и комната, хоть и подавляла, не была подземельем. Пока что.

– Да, Ваше величество, – ответила я без эмоций.

– Ты благодарна за этот шанс?

– Да, Ваше величество, – я присела в реверансе, чтобы не смотреть ей в глаза.

– Беатрис и ее команда будут приходить и одевать тебя к ужину. И мы будем рады услышать о твоих достижениях в сдержанности, – и София ушла из комнаты. Дверь за ней закрылась со зловещим скрипом, а потом щелкнул замок.

* * *

Я поднималась по лестнице, веря, что иду на казнь, так что реакция менялась от смирения к радости, ведь это было лучше, чем ничего. Одеяла на кровати были поношенными, но чистыми. Я с усилием сдвинула ржавый засов на окне, и свежий теплый воздух напомнил мне, что еще не все потеряно.

Я размышляла о ситуации и начала понимать сложности. Крепость стояла там, где восточные склоны Аншиенны встречались со скалами на севере. Персиковые комнаты, где я жила до этого, были с видом на Монтань, на загадочную и красивую Аншиенну, домики, сады яблонь и поля пшеницы и овец, благодаря которым мы славились шерстяным изделиями. Эта комната, хотя она больше напоминала темницу, была с одним окном, маленьким и выходящим на север. Вместо плодородной долины я видела поток Великой реки, выступы утеса внизу и чужие горы вдали. Я была в самой высокой башне замка, потому от юго-западных стен исходил удушающий жар.

Я вспоминала принцессу, которую заточили в башне, и она сбрасывала возлюбленному волосы вместо веревки. Мои кудрявые волосы, одна из моих гордостей, ниспадали ниже плеч, едва накрыли бы подоконник. Для такой высоты мне требовали метры волос, а еще невероятно прочная кожа головы. И я не хотела, чтобы за мной пришел мужчина. Мне нужно было уйти самой.

Но это было невозможным. Королева контролировала каждый мой шаг, я ела, одевалась и выходила из этой темницы по ее велению. Ни одна душа в королевстве, точно не служанка, жавшаяся перед Софией, нашла бы смелость пробраться сюда с едой для меня. И иллюзии начали рассеиваться.

Я сильно страдала в дальнейшие недели, хотя некоторые добрые души все еще помогали. За ужином одной ночью я нашла булочку с изюмом под салфеткой. Я старалась действовать скрытно, но королева София, похоже, ощутила мою радость, и на следующий день она заменила слуг на кухне. Я находила порой сладости в своей тетради или, когда брала слугу за руку, находила потом в своей ладони кусочек шоколада. Но ее петля затягивалась все сильнее.

Все рухнуло за ужином одним сентябрьским вечером. Может, меня довело полнолуние или пустота в сердце. Что бы там ни было, мой взрыв хоть и потрясал, но не был неожиданным.

Как всегда, королева и леди Беатрис болтали. Королева ужинала в платье цвета мака с золотым кружевом, ткань сияла, показывая змеиную натуру королевы. Я старалась есть сдержанно свою жалкую порцию и не слушала их, говорила только, когда ко мне обращались. На второе перед нами поставили мясной пирог, мой желудок заурчал.

Леди Беатрис захихикала:

– Простите, Ваше величество. Я не привыкла к такой приземленности.

– Мы не замечаем такую вульгарность, – заявила королева, а я кипела. Как они посмели назвать вульгарным то, что мой желудок урчал без моего контроля! Но я стиснула зубы, чтобы не возмутиться.

Королева кивнула, чтобы наши тарелки убрали. Леди Беатрис, как я заметила, едва тронула еду.

– Ваше величество, – заговорила я, – простите, но я беспокоюсь, что повар расстроится, увидев, как плохо едят его труды.

Королева пронзила меня взглядом.

– Как часто нам нужно упоминать, что мы не обращаем внимания на еду?

– Но, – дьявол охватил меня полностью, – некоторые обращают! – я склонилась над столом, схватила кусочек пирога леди Беатрис и сунула в рот.

Время, казалось, остановилось, хотя, когда я проглотила тесто и мясо, на что потребовалось много усилий, я слышала тиканье часов за собой. Беатрис и слуги смотрели на меня в безмолвном ужасе.

Королева вздохнула.

– Мы ожидали подобное от тех, кого не учили управлять основными инстинктами. Встань, Беневоленс.

Проглатывая пирог, я встала. София махнула слуге.

– Держи ее руку крепко. Нельзя, чтобы она дернулась.

– Я не буду дрожать! – заявила я, вспомнив моего смелого отца. Я решила так почтить его и смело вытянула руку.

Королева вскинула брови, но промолчала. Она встала и вытащила из скрытого кармана кожаный шнур, стиснула зубы и начала бить мою ладонь.

Боль была невероятной. Все силы уходили на то, чтобы не отдернуть руку, не сунуть пылающие пальцы в рот, не убежать в слезах в комнату. Я прикусила губу, стараясь думать о матери, летних днях, котятах и сказках.

Наконец, она прекратила. Я вздохнула и села.

– Мы не закончили, принцесса. Переверни ладонь.

Я с удивительным контролем протянула руку с повернутой ладонью. И она снова начала бить. Пальцы уже опухли, потом порозовели, а потом и покраснели. Прошла вечность боли, а я не двигалась, я отчаянно отказывалась думать, что пылающая рука принадлежит мне.

Королева спрятала шнур в платье и устроилась на стул.

– Как вежливо с твоей стороны, Беневоленс, – сказала она, поднимая бокал с вином, – выдержать это от ранга выше.

Я опустилась на стул. На миг ярость перекрыла боль. Как только я пошевелилась, боль вернулась со всей силой.

Ужин продолжался. Какое-то время стояла тишина, София была рассеяна, а никто не мог говорить до королевы.

Я решила не показывать страдания и старалась есть ножом и вилкой. Королева, как я заметила, выпила три бокала вина вместо одного. Порой лед на ее лице пропадал, и она выдавала истинные эмоции. И я видела то, что могла описать только как разочарование. Я не сломилась.