Текст книги "Битва за любовь"

Автор книги: Кэтрин Блэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Филипп Селье улыбнулся, успокаивающе подняв руку:

– Для ребенка нормально выбрать какую-нибудь игрушку и не расставаться с ней, Леон. Когда придет время, он забудет свои детские привычки. Если мне позволено будет сказать, мадам, вы выглядите слишком юной для матери такого большого ребенка.

– Мне двадцать шесть, и я чувствую себя совершенно по возрасту.

– Вы еще выйдете замуж, – сказал Леон резко. – Если, конечно, не пожелаете обосноваться здесь, в теплом гнездышке, – Голубые глаза опасно блеснули. – Как вам понравились ваши комнаты?

– Они замечательные, – ровно ответила она, – но я перебралась в комнату для гостей рядом с Тимоти.

– Вы… что? – он с бешенством обратился к доктору: – Слышите? Лучшие комнаты в доме, видите ли, ей не годятся!

Пальцы Кэтрин стиснули бокал.

– Пожалуйста, постарайтесь понять, мистер Верендер. Тимоти не был приучен…

– И перестаньте звать меня мистером Верендером! – Леон опустил кулак на ручку кресла. – Любой подумает, что вы все еще считаете себя Кэтрин Харви, или как вас там звали до замужества. У вас та же фамилия, что и у меня, и я не собираюсь позволять вам обращаться со мной в моем доме, как будто эта фамилия для вас ничто!

– Как же я должна обращаться к вам?

Доктор благожелательно вмешался:

– Почему не по-французски, папа? Вам не нравится?

– Я здесь первый день, – ответила Кэтрин, – и боюсь, что папа будет пока застревать у меня в горле.

– Зовите меня Леон, как и все, – возразил тесть. – А завтра вернетесь в те комнаты, что я выбрал для вас.

– Хорошо. Только если вы переведете Тимоти в соседнюю комнату.

– Он останется там, где был.

Бокал в руке Кэтрин опасно наклонился; ей пришлось поставить его на столик, прежде чем заговорить:

– Я думаю, вы просто не понимаете, как мы жили – Тимоти и я. У нас была очень маленькая квартира, и его спаленка располагалась совсем рядом с моей. Он привык чувствовать, что я рядом, за стеной. Он не часто просыпается, но если ему вдруг что-то нужно ночью, он просто зовет меня…

– А вы кидаетесь к нему и выполняете любое желание?

– Не всегда. Иногда просто предлагаю ему повернуться на другой бок и спать. Он так и делает. А здесь у него огромная комната в незнакомом доме. И так много непривычного!

– Да, это вполне понятно, Леон, – сказал доктор увещевающе. – Если вы хотите что-то изменить в жизни ребенка, это нельзя делать внезапно. Пока с него довольно будет познакомиться с домом и садом, может быть, с пляжем. И с вами, конечно.

Леон нахмурился, но разговор на этом закончился. Они перешли в большую, красиво обставленную столовую и занялись закусками, паштетом, эскалопами из телятины и салатом с сыром; на десерт были поданы фрукты с отличным вином.

После кофе в салоне Кэтрин попросила мужчин извинить ее – у нее был такой длинный день! – и вышла.

На аллее, ведущей к дому, показалась машина, и Кэтрин инстинктивно отступила назад, чтобы на нее не упал свет фар. Заскрежетали тормоза, и двое мужчин и женщина вышли из машины. В этот момент на террасе появился доктор Селье.

– Вы еще не уезжаете, Филипп? – спросил один из них, судя по голосу, англичанин в годах. – Я хотел бы с вами посоветоваться насчет моего плеча.

– Завтра, мой друг, если это не экстренно.

– Не больше обычного.

Доктор Селье склонился к руке женщины:

– Люси! Как приятно снова видеть вас. Я думаю, Леону вас не хватало всю неделю. Проходите. Увидимся завтра.

Три гостя вошли в дом; Филипп Селье направился к ступенькам, но внезапно заметил светло-желтое платье Кэтрин. Он остановился и тут же подошел к ней, спросив:

– Значит, вы совсем не устали? Просто заскучали?

– Нет. Я уже хотела ложиться спать, но меня невольно потянуло выйти, когда я увидела, что дверь открыта. Здесь… здесь какой-то странный воздух.

– Я это слышал от многих англичан; вы привыкнете ко всему этому. Надеюсь, вам понравится на вилле Шосси.

– Я тоже надеюсь. – Она бегло взглянула на него. – Я должна поблагодарить вас, что вы немного разрядили обстановку перед обедом. Хотя мне кажется, вы не на моей стороне. Наверное, вам просто захотелось помочь женщине, к тому же очутившейся в чужом доме. Но все равно спасибо.

– Что ж, я действительно не на вашей стороне. Я знаю Леона и уважаю его уже несколько лет, и я не вижу причин, почему ваш приезд может расстроить его.

– Вы меня упрекаете, мсье?

– Может быть. – Он остро и загадочно посмотрел на нее. – Вы молоды, а Леону уже за шестьдесят. Несомненно, вы презираете человека, порвавшего с сыном и его семьей. Но если взглянуть на это с другой стороны, что значит невнимание к сыну и его жене по сравнению с предприятиями, выросшими и процветающими благодаря его знаниям, или с рабочими местами для многих тысяч людей? Государственные деятели, финансисты, промышленники – да, им приходится платить за успехи в бизнесе тем, что на семью не остается времени.

– Это я понимаю. Но меня больше занимает настоящее. – Она опять мельком взглянула на него.

– Какие у вас планы на будущее? – спросил Филипп. – Когда освоитесь здесь, что будете делать?

– Я еще об этом не думала. Самое главное для меня – воспитание Тимоти.

– Вы рассудительнее большинства ваших ровесниц, но вместе с тем, боюсь, и несколько более безрассудны. – Он сделал долгую паузу и хладнокровно докончил: – У вас, конечно, появятся поклонники, но вы поступите очень мудро, если трижды подумаете, выбирая себе спутника.

Она еле заметно, по-английски, пожала плечами:

– Я приехала сюда не затем, чтобы вести светскую жизнь, мсье, но все равно, благодарю за совет.

В его голосе опять послышался намек на усмешку:

– Не стоит. Мне только приятно – и думаю, всегда будет приятно беседовать с вами. Боюсь, что вы не только смелая, но и опрометчивая женщина. Впрочем, вы устали, а вам давно пора спать. Спокойной ночи.

Только после того, как, заглянув к спящему Тимоти, Кэтрин ушла в свою комнату, она вдруг подумала: с Филиппом Селье она вела себя кротко, как ягненок. Ведь прежде чем уехать, он твердо взял ее под руку, подвел к двери, поклонился и провожал взглядом, когда она прошла через холл.

Она разделась, проверила, открыты ли окна, и, скользнув в постель меж прохладных простынь, погасила свет. Темнота не сделала атмосферу более знакомой; наоборот, она как-то подчеркивала необычность ночи. Цикады и аромат цветов, звук машины, поднимающейся в гору, и отдаленный шум – наверное, морской прибой.

Кэтрин заложила руки под затылок и, досадливо улыбнувшись, приготовилась заснуть.

Глава 2

Прошло уже более недели, и жизнь на вилле Шосси шла тихо и спокойно. Кэтрин стала чувствовать, что, может быть, она вооружилась против несуществующей опасности: за обедом Леон Верендер был неизменно вежлив и занят своими мыслями, и только один раз, когда она с Тимоти столкнулись с ним на лестнице, он заговорил с мальчиком.

– Ну, как тебе здесь нравится? – спросил он без всякой подготовки.

Тимоти смотрел на деда большими голубыми глазами.

– Очень нравится, – бесхитростно ответил он. – Я каждый день играю в воде и утром поймал креветку. Я ее вам покажу, если хотите.

– Скоро ты научишься нырять и поймаешь осьминога. Вот тогда я и посмотрю.

– Осьминоги страшно большие.

– Ты тоже будешь большим, когда вырастешь. А плавать ты научился?

– Мама меня учит. Я уже могу делать гребок.

Леон Верендер не улыбался:

– Когда приучишься к воде, у тебя будет учитель. С ним ты мигом научишься. А куда ты теперь идешь?

– Наверх, отдохнуть.

– Отдохнуть? В час пятнадцать дня?

Кэтрин, до сих пор намеренно молчавшая, сказала:

– У Тимоти было очень активное утро, а сейчас после завтрака ему нужен покой. Через полчаса он опять выйдет играть.

Леон Верендер ничего не ответил, но долго и внимательно смотрел на Тимоти.

Отдыху Кэтрин не суждено было продлиться так долго, как она намечала. У Леона Верендера кончились деловые совещания, директора разъехались по домам в Париж, Амстердам, Берн и Мадрид. Наступил короткий перерыв; Майкл Дин смог отоспаться, а мадам Брюлар – пышная величественная домоправительница – оставить кухню целиком на ответственность повара, который прекрасно знал требования Леона и не нуждался в руководстве.

В этот день Тимоти только что ушел спать после обеда, когда горничная Луиза пришла в спальню в Кэтрин.

– Мсье просит мадам спуститься к ленчу, будут гости. – И дипломатично добавила: – Мсье просил напомнить вам, что за стол сядут ровно в полвторого.

– Но я уже поела, Луиза, – возразила Кэтрин. – Не могу же я есть ленч второй раз. Передайте, пожалуйста, мсье…

Было нечто, объединявшее весь штат прислуги на вилле Шосси, – сильнейшее нежелание раздражать своего хозяина.

– Лучше будет, – продолжала Луиза, как бы не слыша ее слов, – если мадам спустится и поговорит сама. Мсье, несомненно, поймет.

Кэтрин улыбнулась, пожав плечами:

– Хорошо, я так и сделаю. А кто эти гости?

– Мсье доктор и мадам д'Эспере.

– Наконец-то хоть одна женщина. Хорошо!

Луиза с ее щеками-яблочками повернулась идти, но остановилась, сдержанно добавив:

– Мадам д'Эспере считается самой красивой и лучше всех одевающейся женщиной на Лазурном берегу.

– То есть мне лучше переодеться? Спасибо за совет, Луиза. Идите, я сама все сделаю.

Кэтрин сменила свой легкий цветастый наряд на обтягивающее белое платье. Слегка подкрасилась, надела нефритовые клипсы в виде листочков плюща, белые туфли на высоком каблуке и пошла вниз.

Когда она вошла в малый салон, Леон Верендер уже был там вместе с очень нарядной женщиной в темно-синем и розовом. Она была темноволоса, волнистые короткие волосы украшала маленькая шляпка из бледно-розовых перьев. Ее лицо нежно-коричневого цвета с искусно наложенным румянцем на скулах было овальным. Безупречный греческий нос гармонировал с длинным заостренным подбородком, косым разрезом глаз и разлетающимися бровями. Кэтрин никогда не видела такого скульптурно-красивого лица; его хотелось долго разглядывать.

– Люси, я говорил вам о Кэтрин. Теперь она член моей семьи. Кэтрин, это Люси д'Эспере. Она давно хотела познакомиться с вами, но сегодня первый день, когда я свободен.

– Здравствуйте, – негромко произнесла Кэтрин.

Люси д'Эспере произнесла в ответ:

– Значит, вы невестка Леона. У нас с вами есть нечто общее: мы обе вдовы. Но, наверное, на этом сходство и кончается. – Голос ее звучал странно для английского уха.

– Вы что-нибудь выпьете? – спросил Леон тоном, показывающим Кэтрин, что ее и так уж долго ждали и вот теперь придется еще откладывать ленч.

– Нет, спасибо. – Она чуть не сказала, что уже поела, но сама не зная почему, заколебалась. Вместо этого она вежливо спросила у Люси: – Вы живете в Понтрие?

– К сожалению, нет. Я обожаю это место, но здесь нет хороших отелей – только небольшие пансионы ближе к заливу. Я живу в Ницце. – Вздох. – Очень дорого, но что делать?

– Но зато в Ницце, наверное, так интересно?

– Боже мой, там бывает и скучно… и даже немного одиноко. – Плутоватая улыбочка адресуется Леону. – Особенно когда мой друг так занят своими делами – день за днем. Я так рада, что вы наконец немного освободились, Леон!

– Дела – это неплохо, заставляют держаться в форме. – Он взглянул на свои золотые часы. – Так пойдем к столу?

– А как же Филипп?

– Он сказал, что, может быть, не вернется раньше двух и чтобы мы его не ждали.

– Вообще удивительно, что он собирается к нам, – заметила Люси. – Насколько я знаю, он никогда не нарушает распорядок, установленный его сестрой.

– Иветта – сущая пиявка, – сказал Леон. – Милая женщина сделала ошибку несколько лет назад и с тех пор расплачивается за нее. Беда в том, что она ухитрилась заставить платить и Филиппа.

– Едва ли это так, – возразила Люси. – Если бы Филипп хотел вести другую жизнь, он бы не позволил Иветте мешать ему. Я считаю, что Филиппу нравится жить так, как он живет. Иветта прекрасная хозяйка, не уступит никакой жене, и у нее скромные потребности. Филипп обедает дома, если ему позволяют его больные, а в остальном он свободен как птица. Друзья Иветты вечно приходят к обеду или чаю. – Люси послала Леону понимающую улыбку. – И если Филипп обедает дома, то можете не сомневаться: всегда приглашается и Марсель Латур. Это единственная кандидатка, которую Иветта одобряет.

– Что ж, если она нравится Филиппу… – Леон пожал плечами, как бы закрывая тему. – Пойдемте.

Был накрыт прямоугольный стол у стеклянной двери в сад. Леон сидел у короткой стороны, Люси напротив него, Кэтрин – рядом с пустым стулом, лицом к саду. К счастью, сам Леон был почти не голоден, и Люси выбрала это темой для разговора. Кэтрин пробормотала, что хочет только салата, и ела понемногу, только если кто-то смотрел на нее.

Люси с мягким беспокойством попеняла другу:

– Леон, что-то у вас неважный аппетит. Мне кажется, вам нужно немного встряхнуться, сменить обстановку – поехать в какое-нибудь тихое место, где все попросту, отдохнуть от всех знакомых. Как бы это устроить?

– Прекрасно себя чувствую, – отрывисто бросил он. – Вы знаете, что за ленчем я никогда много не ем. В любом случае я бы рехнулся в этих ваших тихих местечках. Я люблю, чтобы вокруг меня были люди.

– О, это верно. Просто я беспокоюсь за вас.

Кэтрин как-то не верилось, что эта женщина может беспокоиться о ком-нибудь, кроме себя, но может быть, у французов принято выражать заботу о здоровье друзей. Безусловно, Люси д'Эспере была вся воплощение заботы и ласкового внимания к Леону Верендеру.

Леон неожиданно спросил у Кэтрин:

– Мальчик научился плавать?

– Нет, но скоро научится. Все-таки он еще маленький.

– О, ребенок! – произнесла Люси, кладя вилку и с заинтересованной улыбкой обращаясь к Кэтрин. – Вы счастливы: у вас есть маленький сын. Где же он сейчас?

– Он наверху отдыхает.

– Я обожаю детей. – Это явно был ее любимый глагол. – Я обязательно должна познакомиться с маленьким Леоном!

– Его зовут Тимоти.

Люси рассыпалась в мелодичном беспомощном смехе, ее акцент усилился:

– Тимоти! Какое странное имя! И вы зовете его… как?

– Просто Тимоти.

Кэтрин была почти уверена, что эта женщина уже знала, как зовут Тимоти; если Леон говорил ей о приезде внука на виллу Шосси, он, несомненно, также дал понять, что ему не нравится его имя. Люси д'Эспере любила оттачивать свой топорик на чью-нибудь шею.

– Значит, Леон его второе имя, не так ли?

– Нет, – твердо ответила Кэтрин. – Второе имя у него по отцу, Юарт.

Люси воздела выразительные белые руки с розовыми ногтями:

– Но неужели о добром дедушке забыли? О, это грустно, мне кажется.

Кэтрин могла бы отрезать, что добрый дедушка заслужил, чтобы о нем забыли. Но, встретив пронзительный взгляд голубых глаз Леона, она промолчала. А в следующее мгновение в комнату вошел Филипп Селье, улыбаясь и извиняясь с поразительно подкупающим видом:

– Пожалуйста, продолжайте ваш разговор. Я тоже присоединюсь.

– Пустяки, – ответила Люси. – Как ваша сестра, Филипп?

– Иветта здорова, как всегда, – спокойно сказал он, беря на тарелку дымящийся кусок рыбы и поблагодарив дворецкого улыбкой. – А вы, Люси? Мне кажется, вы становитесь раз от разу красивее. Правда, Леон?

– Да. Иногда рядом с ней я себя чувствую стариком.

– О нет! – запротестовала Люси с отчаянно-умоляющей улыбкой. – Нет, вы – молодой! Вы самый интересный мужчина на побережье. – Умоляющая улыбка уступила место оживленной, когда она повернулась к Филиппу: – Извините! Знаете, вы как ртуть. Начнешь разговор с вами и никогда не знаешь, куда он пойдет.

– Это моя беда, – сказал он, ломая золотистую корочку хлеба тонкими сильными пальцами. Его тон немного изменился, когда он повернулся к Кэтрин: – Как себя чувствуете?

– Очень хорошо, спасибо.

– А мальчик?

– Прекрасно. Солнце и море так полезны для него.

– По-моему, – объявил Леон, – мальчику пора плавать. Я научился плавать в холодной английской реке, когда мне еще не было трех.

– Вы, наверное, были подготовлены к этому, – возразила Кэтрин. – Тимоти еще не готов.

– Всему этому гораздо проще научиться, если вы начинаете как можно раньше. Я уже выбрал для него пони. Он стоит в конюшне школы верховой езды, и вы можете отвозить его туда на занятия два-три раза в неделю. Инструктор там замечательный.

Кэтрин подняла голову:

– О верховой езде не может быть и речи, конечно. Мы это обсудим в другой раз.

Глаза Леона блеснули как сталь.

– Никаких обсуждений! Это касается меня, и я позабочусь о том, чтобы все было выполнено.

– Тимоти не будет ездить в эту школу, – ровно ответила Кэтрин, скрывая свое смятение. – Если вы настаиваете, чтобы я назвала причины сейчас…

– Я не хочу знать никаких причин. Я ездил на пони в южном Дауне, когда был в его возрасте, каждый день!

Кэтрин немного побледнела, но так же ровно ответила:

– Вы – необыкновенный, а Тимоти нет. Если желаете знать правду – он боится лошадей.

Леон откинулся в кресле и с грохотом опустил кулак на стол. Глаза его были сужены и сверкали, рот был сжат в линию.

– Боится лошадей – это мой-то внук? – свирепо произнес он. – Не верю. Вы его просто напугали – вы, с вашими женскими штучками, и вы еще утверждаете, будто умеете прятать от него свои страхи! Как вы смеете терпеть в нем такую слабость?..

Филипп совершенно буднично произнес:

– Послушаем лучше объяснения Кэтрин. Я уверен, что причина есть.

– Благодарю вас, мсье. – Кэтрин колебалась. – Только боюсь, что объяснять почти нечего. Прежде чем мы приехали сюда, Тимоти знал только домашнюю жизнь в нашей квартире. Для него лошади едва ли существовали. Он их никогда не видел. Я и не знала, что он боится их, пока не попала к моему брату в деревню несколько месяцев назад. Тимоти, скорее, не их боится, а просто ему не по себе, что они такие огромные. У него это пройдет, но пока это так, он не будет учиться езде.

Наступило недолгое молчание. Затем Леон Верендер тяжело произнес:

– Ездите с ним туда каждый день, пока он не полюбит лошадей. Я хочу, чтобы он начал ездить еще до пятилетнего возраста!

Кэтрин была слишком разбита, чтобы что-то ответить.

Она чувствовала напряжение и неприязнь ко всем троим. Эта женщина, Люси д'Эспере, как ей хочется угодить Леону Верендеру… А он такой же властный и неумолимый, как и в день их приезда. А этот доктор? Что ей думать о его подыгрывании и тем, и этим? То он спорит с Леоном, защищая ее, а через минуту отчужденно и чуть ли не саркастически говорит с ней… Вот он сидит рядом, в полуметре от нее, ополоснул пальцы в серебряной миске и сейчас, не глядя, вытирает их салфеткой… Люси сказала слуге:

– Антуан, мы будем пить кофе на веранде. Коньяк для мужчин, и мне бенедиктин. Вы пьете ликеры, Кэтрин?

– Нет, спасибо.

Лицо Люси приняло выражение «я-так-и-знала», и она вышла на веранду, где стояли мягкие стулья с коваными железными ножками. К облегчению Кэтрин, ей достался стул подальше от мужчин, слева от Люси.

Люси говорила:

– Конечно, мой дорогой Филипп, это понятно. Вы так заняты, вам нужен помощник. Но как бы умны ни были эти молодые люди, они не вызывают доверия. Я, например, никогда не обращусь к молодому врачу.

– Мой новый партнер – не молодой. Он мой ровесник, женат, у него есть ребенок. Но вы ведь все равно не моя пациентка, Люси, так что вам не надо беспокоиться.

– Вы себя не считаете молодым? – Люси, готовая уцепиться за любое замечание собеседника, многозначительно улыбнулась: – Я думаю, у вас идеальный возраст, Филипп. Знаете, мужчина моложе тридцати может уметь развлекать, может быть даже нежным и понимающим – но он никогда не возбуждает!

Филипп поднял плечи чисто по-французски и насмешливо сказал:

– Увольте! Я в этом искусстве давно не практикуюсь, а вы стали непревзойденной. – Он взглянул на часы: – Боюсь, я должен уйти, Леон.

– А как насчет сегодняшнего вечера?

– Благодарю, но я буду занят дома. У нас небольшая вечеринка.

– Это правда? – Люси выглядела заинтересованной. – Вы так редко устраиваете приемы, вы с Иветтой. Я знаю, что у нее много друзей, но я не помню, чтобы вы вдвоем принимали их.

– Иногда бывает. Сегодня Иветта собирает гостей в честь Марсель Латур. У нее приняли скульптуру на выставку.

– Так что вы, мой бедный, будете весь вечер среди богемы?

– Они, в сущности, такие же, как мы.

– И Марсель будет там, – лукаво пробормотала Люси.

– Ну, конечно, – буднично ответил он, намеренно не понимая ее намека. Он наклонился ближе к Кэтрин и спросил у нее: – Я обещал сестре, что попрошу вас сегодня к чаю. Может быть, вы сможете сейчас поехать со мной?

Захваченная врасплох, Кэтрин молчала несколько мгновений.

– С Тимоти? – спросила она.

– Едва ли ребенку будет там интересно, но если вам не на кого его оставить…

– Горничная присмотрит за ним, – безапелляционно вступил в разговор Леон Верендер. – Ей за это платят. Да и ему будет полезно. Поезжайте с Филиппом, Кэтрин.

– Я не уверена… – начала она.

Но на этот раз заговорил Филипп, как всегда, своим плавным тоном:

– Леон, вам нужно кое-что усвоить в отношении вашей невестки. Она почти взрослый человек и не любит приказаний. Смените тон, мой друг.

– Я не умею подстраиваться под чужие настроения, – прорычал Леон. – Увозите ее, Филипп, и по дороге прочтите лекцию насчет прав опекуна-мужчины.

Люси нежно засмеялась:

– Вы слишком много хотите, Леон. Может быть, Филипп и неуязвим для женщин, но возможности так искушают… Кто знает, может быть, он поклонник бледной кожи и рыжих волос!

Филипп улыбнулся:

– У меня не будет времени ни для лекций, ни для другого. В четверть четвертого я должен быть у коллеги на консультации. Я почти сразу выеду, как привезу вас.

Кэтрин поднялась:

– Я схожу к Луизе – это не займет много времени. Она быстро вошла в дом и почувствовала легкое головокружение и страшное нервное напряжение во всем теле. Она нашла Луизу в комнатах для слуг, выслушала ее заверения в том, что Тимоти будет под присмотром, торопливо умылась, подправила косметику, пригладила волосы. Когда она вернулась на террасу, все трое уже спускались по ступеням. Она присоединилась к ним. Филипп, высокий и привлекательный в своем безупречном сером костюме, попрощался с остающимися. Кэтрин заметила, что Люси удостоили прикосновением губ к руке, сама же она получила небольшой кивок, приглашающий ее к машине. Она быстро сказала сама себе, что не любит пышных церемоний; от них она бы почувствовала себя идиоткой.

Она села в его машину, французской марки и довольно новую. Филипп сел рядом, помахал рукой, и они покатились по аллее через ворота, на дорогу вниз по крутому склону, к шпилям, башенкам и розовым крышам города Понтрие.

– Как вам нравится наш городок? – спросил он.

– Я его видела только, как сейчас, издалека, – ответила она, обрадовавшись светской теме разговора. – Он красиво расположен, как в каменной чаше, и через него вьется карниз.

– Все города на карнизах очень своеобразны. Скоро вы все увидите. Вы уже водили машину по здешним дорогам?

– Нет, торопиться некуда.

– Вы ведь не привыкли к правостороннему движению, и кое-где на карнизе есть опасные повороты. Для первых поездок вам следует взять компаньона.

– Я тоже об этом подумала. Попрошу Майкла Дина поездить со мной.

– Ах да. Дин… – Филипп прошел крутой поворот, прежде чем спросил ее: – Наверное, это очень удобно для вас, что в доме есть молодой англичанин?

– Он мне очень помог в первый день, но после этого я его почти не видела… О, смотрите! Это старинная крепость?

Филипп нагнулся, чтобы взглянуть через стекло:

– Это гора Сент-Агнес, а крепость много чем была за долгие годы. Вначале это был римский форт, потом монастырь, а потом замок одной семьи из Понтрие, которая вымерла лет сто назад. Сам город основан на руинах римского лагеря.

Пауза.

– А я думал, что теперь вы настроились более дружелюбно к вашему свекру.

– Я сама на это надеялась, но ему нужны только его права, а не дружелюбие. Я была бы довольна, если бы он ограничился тем, чтобы оплатить образование Тимоти. Я уверена, что так и было задумано.

– А его сын – ваш муж?

В голосе Филиппа чувствовался какой-то скрытый холодок, и у Кэтрин появилось странное чувство, что она должна быть осторожной; ей нельзя забывать, что этот человек все-таки на стороне Леона. Поэтому она ответила ему легким тоном:

– Видите ли, у нас никогда не было много денег, но Юарту очень хотелось, чтобы Тимоти получил такое же образование, как и он. Я думала, что мы накопим денег, может быть, оформим страховку, но… ну, до этого дело не дошло, а Юарт вернулся назад к гонкам. И без моего ведома составил завещание. У него нечего было оставлять, кроме… кроме Тимоти.

Они оба молчали, а машина с крутой дороги въехала на узкую главную улицу старого города. Магазины, как решила Кэтрин, едва ли изменились за сто последних лет. Они были переделаны из жилых помещений, некоторые заново покрашены, но большинство из них были темными и неудобными, зато очень характерными для старинного исторического фона Понтрие. Асфальт совершенно не смотрелся рядом с булыжными мостовыми и старыми лавочками, где пекари и аптекари, сапожники в фартуках и продавцы газет добродушно ждали покупателей с сигаретой во рту или чашкой кофе в руках. Редкий ручеек женщин с сетчатыми сумками, уже сделавших утренние покупки, иссякал. Гостиница представляла собой бистро в полуподвале, над которым было несколько окон с закрытыми ставнями. Зато через несколько дверей от нее пансион был обозначен рядом горшков с пальмами, ведущим к навощенным входным дверям. Очаровательный старый пестрый городок, который не особенно старался привлечь автотуристов. Сейчас он, казалось, еще не проснулся после дневного сна.

– А ваш брак, – послышался голос Филиппа, – он был счастливым?

Она смотрела в боковое окно:

– Да.

– Мне трудно понять, каким образом вы уживались друг с другом. Вы – и человек такого типа, который не мог успокоиться, пока не начал ставить жизнь на карту. Я знаю, что он ради вас бросал спорт; но ведь все равно характер оставался прежним, его нельзя было изменить.

– Мы поженились, потому что… были влюблены.

– Разумеется, – коротко бросил он. – Но всегда ли этого было достаточно?

– Всегда.

– Вы уверены? Ведь когда-нибудь, как сказал Леон, вы опять выйдете замуж, и я готов на пари спорить, что ваш избранник ни в чем не будет походить на Юарта Верендера.

– Вы извините меня, но мне бы не хотелось говорить об этом.

– Значит, горе еще не прошло… Прошу прощения.

У него был резковатый тон, и она подумала, что лучше ей промолчать и ничего не говорить. Но была одна вещь, о которой ей хотелось спросить его, и после того как он повернул налево, в узкую улочку, поднимающуюся к более широкому проезду, она сказала:

– Когда сегодня за завтраком вы заступились за меня, вы сказали Леону, что я – почти взрослая. Почему же «почти»?

Он мельком взглянул на нее с чуть насмешливой сдержанной улыбкой:

– Женщина становится взрослой, зрелой, когда она испытает все. Вы перенесли немало с тех пор, как вам было двадцать, но вы ведь не испытали всего?

– О… – Щеки ее порозовели, но она спросила – сдержанно: – Чего же у меня не было?

– Как у женщины? – он пожал плечами. – Вы думаете, что я достаточно хорошо знаю вас, чтобы дать на это ответ?

– Но видимо, вы уже достаточно знаете меня, чтобы сомневаться в моей зрелости.

– Ах так? – он приподнял густую длинную бровь. – Право, не хотел вас рассердить. Может быть, я зря сужу о вас лишь по тому, что мне известно. Вы вышли замуж рано – за мужчину, лишенного настоящей глубины. Человек неглубокий не может проникнуть глубоко в жизнь близкого человека; поэтому вы не знаете – не можете знать – многих сторон любви. Каждый из нас любит, как позволяет ему собственный характер – не больше и не меньше.

– А вы, мсье, – сказала она тихо, хотя у нее в горле было странное ощущение, – вы поставили себе за правило не любить вообще?

– Да. – Голос звучал спокойно и скорее бодро. – Любовь – это та неудобная роскошь, без которой я до сих пор могу обходиться.

– Это значит, что у вас нет намерений жениться – никогда?

– Не значит.

И здесь, к досаде Кэтрин, пришлось прервать разговор. Они ехали по дороге, на одной стороне которой чередовались виллы, а с другой был утес, весь заросший цветущими кустами. Филипп въехал за ограду, круто повернул по изогнутой дороге, покрытой гравием, и остановился перед длинным красивым домом.

– Как красиво! – невольно произнесла она.

– В самом деле? – Филипп оглядел дом. – Здесь не так роскошно, как на вилле Шосси, и у нас только один акр под садом – впрочем, это и хорошо. У меня нет времени заниматься садом, а Иветта им вообще не интересуется. Но я согласен с вами – сад чудесный.

Они вошли в довольно темный холл с плиточным полом и затем – в большую гостиную, обставленную во французском провинциальном стиле, полную старинных вещей и очень уютную. Филипп повернулся, чтобы позвать свою сестру, но она вошла в комнату вслед за ними.

– Хэлло, – сказала она негромко и оживленно. – Я слышала, как вы подъехали.

Что именно она ожидала увидеть в сестре Филиппа, Кэтрин не могла сформулировать точно. Но у нее сложилось впечатление, что какое-то событие в ее жизни сильно повлияло на нее, что она редко выходит из дому, но любит принимать гостей; может быть, она смутно представляла себе грустную, разочарованную женщину, цепляющуюся за своего брата, потому что у нее больше никого нет. Дальше представлять было уже трудно. В чем Кэтрин была совершенно уверена, так это в том, что она никак не ожидала, что Иветта Селье выглядит так хорошо.

Она была худенькая, видимо, около двадцати восьми лет, но выглядела моложе. Ростом с Кэтрин, она казалась ниже, может быть, из-за своего мальчишеского вида. Не было сомнений, что она так выглядит уже лет с пятнадцати, – темные прямые волосы в умелом беспорядке вокруг маленького лица с заостренным подбородком, большие темные глаза миндалевидного разреза и очень выразительные, своенравный рот и шея, кажущаяся тоненькой, несмотря на воротник вязаной блузки-«поло» серого цвета, хорошо выглядящей с узкими черными джинсами. Черные носки, черные лакированные туфли – весь облик Иветты заставлял думать, что ей лет девятнадцать, а лицо было на пять-десять лет старше.

– Дорогая моя, – сказал Филипп, – я привез Кэтрин Верендер, как ты просила. Моя сестра Иветта. – И, едва дав им время поздороваться, продолжал: – Мне нужно ехать, но я вернусь к половине шестого и отвезу Кэтрин на виллу Шосси. Не скучайте!

Он ушел, а Иветта Селье все еще оглядывала Кэтрин.

– Я рада, что вы приехали, – сказала она. – Мне всегда интересно знакомиться с женщинами, которых знает Филипп. Может быть, пойдем в сад?

Иветта уже подошла к стеклянным дверям и отпирала их. Кэтрин шла за ней. В затененном деревьями патио она села в кресло. Иветта опустилась в другое, напротив, у низкого блестящего столика, разделяющего их.