Текст книги "Битва за любовь"
Автор книги: Кэтрин Блэр
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)
– А разве у вас нет никого, чтобы иногда приглашать к себе сюда – именно к себе? Вы теперь живете здесь и делаете, что вам хочется.
– Спасибо. – Она не дала ему почувствовать свое удивление. – Я еще не завела друзей-англичан. Мы тут, кажется, как-то отрезаны от английской колонии.
– От молодежи – да, пожалуй. Посмотрю, что тут можно будет сделать. – Обычным своим ворчащим тоном, который он неизменно принимал рано или поздно в разговоре с ней, он добавил: – Вы что-то выглядите хуже, чем всегда. Я знаю, что это все жара, но вы так молоды и можете выносить любую жару, особенно если есть бассейн и можно купаться в море. Даже мальчик хорошо переносит жару, хотя, должен сказать, я не особо восхищаюсь этим розовым загаром. Мальчик должен загореть до цвета красного дерева!
– Но ведь он блондин.
– Ладно, не будем вдаваться в это. Мы сейчас говорим о вас. Вот вы лежите прямо под солнцем, и едва ли это хорошо для вас.
Кэтрин спросила себя: как-то Леон отреагировал бы на кусок стены, свалившийся ему на спину? Впрочем, с такой толстокожестью, как у него, он, может быть, и вообще бы ничего не почувствовал.
– Может быть, дело и в самом деле в жаре, но мне теперь лучше, – сказала она. – Собственно, я даже хотела вечером съездить развлечься, если вы не против.
– Против?! Вы должны выезжать каждый вечер. Танцы, театр, казино. Ночная жизнь в Ницце специально создана для таких, как вы. Если вам нужно еще…
– Нет, спасибо. Вы были так великодушны, Леон.
– Чепуха. Я отдаю только то, чего у меня избыток. Насчет сегодняшнего вечера – одной все-таки не нужно ездить, знаете ли.
– Майкл Дин пригласил меня с собой в казино.
– Ах, Дин? – пренебрежительно сказал он. – Что ж, на первый раз он вполне годится, но все-таки не поощряйте его. Он хороший секретарь, но у него нет воображения, и он вечно будет без денег. Шампанское и карты – вот и все, на что он годен вне работы. Впрочем, и в этом он не блистает. – Он посмотрел на часы. – Ко мне должен прийти человек в полдесятого, а мне нужно еще ознакомиться с его личным делом, прежде чем говорить с ним. Пойдите прогуляйтесь – и не такой вялой походкой! Терпеть не могу женщин, которые ходят как мокрые курицы.
Кэтрин хотелось ответить на последний выпад, но вместо этого она улыбнулась и пошла. Она начинала чувствовать какое-то унижение и неприкаянность. Ее собственное будущее было пусто и неопределенно.
Люси станет женой Леона и начнет командовать всем домом; Кэтрин и Тимоти будут в ее полной власти, она сможет делать с ними что захочет. Филипп… помолвлен с Марсель, потом женится на ней. Что ж, наверное, это то, что нужно ему, и конечно, не имеет никакого отношения к Кэтрин Верендер. В одном она была уверена: никогда, ни за что она не позволит Люси хоть как-то влиять на Тимоти.
День прошел как обычно. Наступил вечер. Тимоти долго кувыркался в своей кроватке, но наконец угомонился. Кэтрин надела шелковое платье в цветочек и в семь пятнадцать пошла вниз встретить Майкла в дверях. Он выглядел щегольски и уверенно в белом смокинге, и, когда она сказала ему, что за руль сядет он, это, казалось, было все, что ему нужно для полного счастья: он сам и красивая молодая женщина едут повеселиться в самый зажигательный город на побережье.
Они были уже на середине аллеи, когда между высоких ворот показалась другая машина. Майкл притормозил, то же сделала и вторая машина, так что они чуть ли не остановились, оказавшись бок о бок. Филипп наклонил голову и сдержанно улыбнулся; его спутница была откровеннее в своем подъеме – она высунула голову в окно и помахала Кэтрин с широкой, уверенной улыбкой.
– Так-так… – промолвил Майкл, когда они выехали на дорогу. – Просто мечта, а не девушка. В этих молоденьких француженках есть что-то такое, что меня просто сражает насмерть. Они умеют создать такой уют для тебя и все становятся замечательными женами. Во всяком случае, мне так кажется. Ну, раз Филипп официально появился с ней в гостях, значит, он вот-вот сделает ей предложение. А как вы думаете, почему он так долго ждал?
– Да он знаком с ней только полгода.
– Господи, да такой человек, как Филипп, давно бы все взвесил и решил насчет нее. – Он призадумался. – Впрочем, я вот что думаю: наверное, он выжидал, пока искусство не выдохнется из нее. Она достигла своей цели – одна из ее безделок сейчас на выставке. Все, теперь она готова стать женой. А улыбочка у нее какая-то странная была – вроде как снисходительная… Вы с ней когда-нибудь общались?
– Я встречалась с ней на одном вечере у Иветты.
Кэтрин вспомнился тот момент, когда она уезжала с виллы вместе с Филиппом; какая-то напряженность в лице Марсель, хотя она с улыбкой уверяла Филиппа, что сейчас же позвонит своей кузине, чтобы та не беспокоилась из-за ее позднего возвращения. Вечером Филипп так и не приехал домой – для холостяка доктора самое обычное явление. Может быть, Марсель слышала, что Филипп ездил в горы не один. Теперь это было не важно. Теперь она получила, что хотела.
Майкл наслаждался ужином под тенью пальм на террасе, глядящей на темный блеск Средиземного моря, и прогулкой под теплым звездным небом. А в казино – сверкающая лихорадочная толпа, колыхающаяся возле столов, крики крупье, внезапно наступающая тишина, гул голосов, неистовое возбуждение при виде огромных ставок, выигрыши и потери. Привлекательный, непринужденный Майкл казался частью всей этой сцены, усиливая впечатление от нее.
Для Кэтрин вечер был не таким приятным. У нее не было склонности к азартным играм или желания смотреть на играющих. В других обстоятельствах ей могла бы понравиться эта сцена: выставляемое напоказ богатство, лихорадочный пульс атмосферы, повелительные возгласы крупье: «Господа, делайте ставки!» Просто сегодня у нее было не то настроение, но она не хотела портить Майклу удовольствие от вечера. Все-таки для нее было облегчением, когда во втором часу ночи они отправились домой. Она села за руль, а Майкл, чуть разомлевший, расслабленно раскинулся в углу, скорбя по поводу непредсказуемого вращения рулетки.
Потом два дня прошли тихо. Кэтрин осторожно попробовала, в каком состоянии у нее мускулы на спине, поплавав в бассейне, и убедилась, что спина почти не болит. Она немного поучила Тимоти плавать. Но он не любил бассейн, потому что не мог достать ножками до дна, хотя ему очень нравилось колесить на велосипеде по его широкому мраморному окаймлению.
Они вернулись домой, приняли душ и переоделись. Тимоти – в короткие шорты, какие носят французские мальчики, и белую рубашку, Кэтрин – в розовое платье без рукавов. Они спустились в патио посидеть перед ленчем. Оказалось, что Леон и Филипп сидят там в тени за столиком с напитками. Филипп поклонился и придвинул стул для нее.
Обращаясь к Тимоти, он спросил:
– Чем занимался утром, мой маленький? Набегался?
– Я плавал.
– Ты любишь плавать?
– Мне нравится в воде. Можно мне лимонаду?
– А почему ты боишься плавать? – спросил Леон. – Твоя мама плавает, она тебе не даст утонуть.
На лице Тимоти появилось испуганное выражение.
– Можно мне лимонаду, деда, пожалуйста?
– Почему ты боишься плавать?
– Он не боится, – быстро сказала Кэтрин. – Он просто еще не понял как. Тимоти, иди в кухню и попроси у Луизы лимонаду. И там поешь.
– Но почему бы ему не остаться с нами хоть раз? Вы можете еще ненадолго остаться с нами, Филипп?
Филипп подумал, пожал плечами и ответил:
– Если вы скажете Антуану, чтобы он позвонил мне домой. Чтобы меня можно было найти в случае необходимости.
Он наполнил бокал для Кэтрин и протянул его, не глядя на нее, продолжая говорить с Леоном:
– Ребенку, конечно, лучше есть на кухне. Я бы его туда отпустил.
– Мне это не нравится – вся эта еда на кухне. – Пронзительный взгляд голубых глаз снова остановился на круглом личике и светлых кудряшках. – Хочешь поехать со мной днем, Тим?
Детские красные губки разомкнулись, он сглотнул:
– Ну, я… мне сначала надо отдохнуть… а потом… ну…
– Ты не хочешь ехать со мной?
– Хочу, но…
– Уходи, – коротко сказал Леон. – Иди на кухню завтракать.
Кэтрин привстала, и инстинктивно ее рука скользнула по головке Тимоти и легла ему на плечи.
– Я пойду с ним.
– Он сам знает дорогу, – сказал Леон. – Сядьте, Кэтрин.
Но она встала, взяла Тимоти за руку и пошла с ним в дом. Мальчик жадно напился лимонаду, потом, надув мокрые губы, спросил:
– Мне нужно ехать с дедой днем? Я не хочу.
– Не беспокойся. Я с ним поговорю. Сейчас Луиза даст тебе поесть и отведет наверх. Все будет в порядке, милый. Я потом приду к тебе.
Она быстро поцеловала его в лобик, успокаивающе похлопала и вернулась назад. Села, откинувшись, в кресло, взяв бокал, перевела глаза на Леона. Но прежде чем она успела что-то сказать, заговорил он:
– Не надо, я все это слышал уже тысячу раз! Вот что вам нужно запомнить, моя прекрасная леди: когда я приказываю, я ожидаю, чтобы мне повиновались. Этот ребенок никогда не станет взрослым, если вы собираетесь сглаживать для него все острые углы. Боится лошадей, боится плавать! Он капризен и труслив, как девчонка!
– Он уже меняется, – ответила она, – и пока нельзя ожидать сразу большего. Мне вы можете говорить все, что хотите, но не разговаривайте так с Тимоти. Потому ему и не хочется уезжать с вами – потому что вы требуете от него гораздо больше, чем он может сейчас делать.
– Когда он со мной, я обращаю на него очень мало внимания. Думаете, я хочу, чтобы люди заметили, что мой внук – мой внук!– пугается всего нового, что он видит? Каждый раз я надеюсь, что он будет вести себя, как подобает мальчику, но не тут-то было. Я пришел к заключению, что придется выбивать из него эту боязливость.
– Друг мой, – ровно произнес Филипп, – перед вами обычный чувствительный ребенок, а не звереныш.
– В его возрасте я был зверенышем.
– Но мальчик не такой, как вы. Он больше похож на свою мать.
– Я что-то не замечал, чтобы она пугалась.
– Она старше, у нее выработалась система защиты. И не думайте, что она такая же храбрая, как вы; физическая и интеллектуальная сила необходима такому мужчине, как вы. У женщин другая сила – она в их характере.
– Она упряма, – сказал Леон. – Глядя на нее, никогда этого не подумаешь, но у нее упрямство и напор мула. Вы скажете, что она очень хрупкая, и ошибетесь тысячу раз! В том, что касается ребенка, у нее свои невообразимые принципы и железная воля.
– Видел, – сухо сказал Филипп.
– Пожалуйста, перестаньте обсуждать меня, как будто меня здесь нет! – воскликнула Кэтрин. – Куда вы хотели поехать с Тимоти сегодня днем, Леон?
– Я сам не собирался ехать. Он должен был поехать вместе с Люси и ее приятелями на юношеские соревнования по боксу. Но забудем это, – с яростью сказал он. – А то у него, наверное, будут ночные кошмары после этого. Валяйте, водите с ним хороводы вокруг розочек, собирайте ракушечки у моря, пичкайте его мороженым и телевизором! Но я вам вот что скажу, – он наклонился вперед, стуча пальцем по столу, – я все равно сделаю из него мужчину! Пусть даже придется запирать вас на ключ на это время!
– Ну хорошо, Леон, все понятно. Подумайте о своем кровяном давлении, – прервал его Филипп.
К счастью, как раз подкатили тележку с ленчем, и всем им пришлось пересесть к накрытому рядом столу. Пока по тарелкам разливали холодное консоме и придвигали холодные мясные закуски и салат, Леон успокоился. Но, несмотря на упорно сохраняемую ею полную внешнюю безмятежность, Кэтрин было не по себе, и не только из-за того, что впервые за десять-двенадцать дней Леона так прорвало и он наконец высказал возмущение ее методами воспитания сына.
Филипп вставлял уместные замечания, помогал всем обходить острые углы в разговоре, незаметно, но настойчиво увлек Леона в обсуждение новых мотивов в китайском искусстве. Но в его отношении к Кэтрин сквозило какое-то холодное равнодушие.
Завтрак кончился. Они пересели к другому столу. Кэтрин налила всем кофе, взяла предложенную ей сигарету.
– Значит, вы побывали в казино, – начал Филипп. – И как вам все это показалось?
– Захватывающим и необычным.
– Вы играли?
– Я – нет, а Майкл играл. Он думал, что я принесу ему удачу, но ничего не вышло.
– Не огорчайтесь из-за этого. Есть суеверие, что женщина, приносящая удачу за игорным столом, сама проигрывает. Дин хороший компаньон в таких местах, нет?
– С ним весело.
Как будто они разговаривают через стеклянную преграду. Филипп так умел сохранять этот барьер между собой и всеми женщинами… кроме Марсель Латур, несомненно. Кэтрин чувствовала, что больше не может выносить эту атмосферу.
К дому подъехало такси. Из машины вышел мужчина. Чувство давящего одиночества вдруг исчезло. Кэтрин побежала по плитам дорожки, схватилась за рукава плаща и, не отрываясь, глядела на грубоватые, но такие английские черты его лица. Она слабо засмеялась, и на глазах у нее выступили слезы, когда он, наклонившись, поцеловал ее в лоб и обнял.
– О, Хью! – хрипло сказала она. – Если бы только знал, как ты мне нужен!
Сразу было видно, что это сдержанный человек. Почти тут же он выпрямился и пошел рядом с Кэтрин, глядя на Леона Верендера. Она взяла его под руку и сказала:
– Ты должен познакомиться с дедушкой Тимоти. Леон, это Хью Мэнпинг, мой троюродный брат и крестный отец Тимоти… А где же Филипп? – быстро спросила она.
– Он вспомнил, что у него дело.
– Но…
И она услышала звук заработавшего мотора сбоку от дома. Машина выехала в аллею, Филипп прощально поднял руку и уехал.
Глава 6
Хью Мэнпинг остановился в скромной гостинице на главной дороге рядом с Понтрие и на небрежное приглашение Леона поселиться у него на вилле ответил вежливым отказом.
– Я приехал сюда повидать Кэтрин, а не навязываться вам в качестве ее родственника, – сказал он ему со своей обычной прямотой. – Я сейчас в отпуске и смогу поездить по округе, а ночевать буду в своей гостинице. Спасибо за приглашение.
Леон окинул его долгим, испытующим взором, затянулся сигарой и ответил:
– Я с удовольствием приму любых родственников Кэтрин. Но не верьте всему, что она будет вам рассказывать. И еще не забывайте о том, что крестный отец не имеет абсолютно никаких юридических прав. – Он кивнул и ушел в дом.
Хью Мэнпинг, крепкий, спокойный, с чуть седеющими висками и вьющимися каштановыми волосами, серьезно разглядывал бледное нежное лицо молодой женщины, севшей рядом с ним под садовым зонтом.
– Я должен был приехать, – сказал он. – Тон твоих писем был уж очень легким, Кэтрин. Мне стало очень беспокойно за тебя. Да и сама мысль о том, что ты обязана жить здесь у Леона Верендера… знаешь, просто не мог с этим смириться. У тебя тут большие неприятности, иначе бы он не стал говорить со мной таким тоном. Да и ты выглядишь не так, как бы хотелось. Что же тут у вас происходит?
– Давай пока не будем об этом; мне так хорошо, когда ты здесь, и хочется просто насладиться этим. Подожди, скоро ты повидаешься с Тимоти! Может быть, он не вспомнит тебя, но я с ним часто говорила о дяде Хью. Как хорошо, что ты здесь!
– Я тоже чертовски рад. – Он расстегнул воротник. – Ты знаешь, во Франции жарче, чем в Гонконге! Там у нас парит, а здесь прямо поджаривает.
Милый Хью, с его прозаической речью и редкой улыбкой.
– Ты сказал, что в отпуске, – заметила она тревожно. – Это правда? Сколько у тебя времени?
– У меня накопились дополнительные отпуска за это время, а тут еще я узнал, что меня переводят обратно в Англию примерно через год. Вот я и взял три месяца отпуска.
– Три месяца! Как чудесно, Хью!.. Знаешь, все не могу поверить, что ты здесь.
– Здесь я, здесь. Твой старина, который звезд с неба не хватает, даже если подставить лесенку. Знаешь, я все еще управляю агентством «Хью и Смит» и, верно, уже навсегда останусь там работать.
– Ты у меня – единственная прочная опора в жизни. Оказывается, я даже не понимала, как мне тебя не хватало. Ты мне всегда так помогал, когда…
Она не стала договаривать, а Хью мягко сказал:
– Я хотел приехать к тебе, когда узнал насчет Юарта, но не думаю, что мог бы сделать для тебя больше, чем вся твоя семья. Знаешь, такое надо пережить самой: ты так и сделала. Твои письма из Англии были такие здравые, и только когда я получил твое последнее письмо отсюда, я начал беспокоиться по-настоящему. И беспокоило меня как раз то, о чем ты ничего не писала. В письме почти ни звука не было о Леоне Верендере. А я ведь знал, как он отнесся к Юарту, когда вы поженились. Одна мысль о том, что ты целиком на милости у какого-то старого жестокого миллионера, которому нужно получить свой фунт мяса [2]2
Намек на требование шекспировского Шейлока.
[Закрыть]в лице Тимоти… – Он вздохнул. – Я не спал две ночи, потом попросил отпуск. – Меня все не отпускали с работы до последней недели. Я сразу сюда прилетел.
– Я тебе так благодарна! Вообще, конечно, мне не легко. Леон – очень жесткий человек. Иногда он говорит очень неприятные вещи прямо мне в лицо, кто бы ни был рядом, просто чтобы себя показать, какой он безжалостный. И все же есть моменты, когда я его ничуть не осуждаю.
– Ну, человек такого склада, как он, и должен быть с железным характером. Но я думаю, что он к тому же еще и рисуется этим. Что же именно он тебе говорил?
Кэтрин попыталась рассказать ему, но, когда Хью нахмурился, она вдруг стала оправдывать свекра:
– Видишь ли, я понимаю, что Тимоти кажется ему слишком благонравным и просто боящимся взяться за что-то новое. Ты ведь знаешь, как мы жили в Лондоне, Хью. Он должен был тихо вести себя дома, должен был учиться, как переходить через улицу, не ходить по траве в парках, снимать сырую обувь… О, миллион всего! Вот он и вырос таким осторожным, вежливым мальчиком. А Леон надеялся увидеть крепкого, лихого маленького разбойника, похожего на него в детстве.
Хью улыбнулся:
– Уж очень похоже на преувеличение.
– Ничуть. Я не успела пробыть в доме и пяти минут, как Леон начал говорить о чудесном будущем, которого он хочет для Тимоти, и о безжалостном воспитании, которое подготовит его к этому будущему. Если Тимоти плачет, он воспринимает это как личное оскорбление. Он ничего не знает о маленьких детях!
– Потому что никогда не воспитывал Юарта, – сказал Хью. – Мне почему-то даже жаль его.
– Подожди, пока не узнаешь его как следует. Это просто громила, любящий запугивать.
– Но, Боже ты мой, ведь, наверное, можно как-то объяснить ему, что он не сможет сразу заменить мальчику мать. Ведь ему только четыре года.
– Вот это я и повторяю ему, но получается, что вроде бы он мог ездить верхом, плавать, лазить на высоченные деревья и управлять яхтой чуть ли не до четырехлетнего возраста. Иногда мне удается затормозить самые опасные его проекты. Но сегодня за завтраком он опять начал свое. Он задумал везти Тимоти на юношеские соревнования по боксу. Бедняжка вообще не хотел никуда ехать с дедой. – Она грустно улыбалась. – Знаешь, Хью, мне так ненавистна вся это суматоха вокруг него. Я бы хотела, чтобы он был просто счастливым маленьким мальчиком, о котором не думают все время, чтобы он чувствовал себя свободным и мог бы естественно развиваться.
– Подумаем, что мы сможем сделать. – Он опять расстегнул воротник рубашки и продолжал осторожно: – Конечно, ты знаешь, что есть один способ положить всему этому конец. Я знаю, как ты была привязана к Юарту, даже после того, как он так обманул тебя, снова вернувшись к своим гонкам, но… – он подергал свой галстук. – Ну что ж, ведь теперь прошло уже больше года, а ведь еще год до этого вы с ним… – он запнулся, потом заговорил торопливо: – Леону пришлось бы здорово сбавить тон, если бы ты снова вышла замуж.
– Это довольно отдаленная возможность.
– Почему? – он смотрел прямо на нее. – Ты еще девочкой так нравилась мне, и я был бы счастлив жить с тобой и Тимоти. Я человек неприхотливый и каждый месяц откладываю деньги. Сейчас у меня достаточно, чтобы обосноваться и жить в собственном доме. Конечно, я не тороплю тебя.
Она взяла его руку и крепко сжала.
– Ты самый милый из всех, кого я знаю, – сказала она смущенно, – Но это не решение. Мы с тобой любим друг друга, но это не та любовь, которая ведет к женитьбе. Мы с тобой та пара, которая может расставаться и встречаться опять через год и чувствовать все то же. Любовники не бывают такими, там все по-другому. Это прекрасное предложение, Хью, но я не могу его принять.
– Не глупи и не торопись. Если я сейчас побаивался немного, это потому, что я никогда в жизни не делал предложений и знал, как ты сначала отнесешься к этому. Но взглянем на вещи здраво, дорогая. Я, конечно, не из тех молодцов, которые могут вскружить голову женщине – но тебе это не надо, наверное? Когда ты была моложе, ну тогда понятно – чтобы рыцарь в броне без страха и упрека, чтобы у тебя глаза сияли на него как звезды, и все прочее. Но с тех пор ты здорово повзрослела. Ты уже не та, что была в двадцать один год. Да в те годы я бы и не решился заговорить с тобой на эту тему.
– Хью, пожалуйста… – сказала она, огорчаясь за него. – Я даже не хочу думать об этом. Я бы так мечтала, чтобы ты женился, – помнишь, я тебе писала в одном из моих первых писем в Гонконг. Но я… ну, просто я не гожусь тебе в жены. У нас нет тех чувств.
– У меня есть.
Она резко покачала головой:
– Нет, ты только думаешь, что есть, потому что я сейчас в таком непонятном положении, а замужество вызволило бы меня из него. Если бы я оставалась в доме с родными, ты бы не приехал туда и не стал бы делать мне предложения.
Он упрямо сказал:
– Сейчас, наверное, нет, но когда-нибудь это обязательно бы произошло, если ты была бы еще свободна.
– Ну, вот видишь? – она неуверенно улыбнулась ему: – Уж если влюблен, то ты не будешь ждать, пока дадут отпуск, чтобы поехать и сделать предложение. Ты напишешь письмо, пошлешь телеграмму, мало ли еще как… Но добьешься ответа. В любви невозможно ждать, невозможно терпеть, пока не получишь ответа. Понимаешь?
Он вздохнул и медленно проговорил:
– Я очень хорошо понимаю одно: ты моложе меня на целых двенадцать лет, и видно, ничто, кроме совершенно невероятной любви, не заставит тебя снова выйти замуж. Я думал, того, что я тебе могу предложить, будет достаточно, но я ошибался. – Он выдавил улыбку: – Я думаю, что я так тебя люблю из-за того, что ты отличаешься от всех девушек, которых я знал. Ты такая красивая, такие изумительные волосы. Знаешь, иметь такую троюродную сестру – веселую и умницу – так приятно. Я думаю, что я на самом деле такой человек, который должен бы жениться на какой-нибудь славной незаметной девушке, которая меня окружит домашним уютом. Беда в том, что я и сам такой, но никогда даже не гляжу на женщин, если они ничем не отличаются от других. Знаешь, – уныло продолжал он, – заядлыми холостяками иногда бывают не по убеждению. Часто бывает так, что в период, когда они очень бы хотели жениться, есть и женщины, склонные к этому, но которые не выдерживают никакого сравнения с идеалом.
– Идеал редко существует в реальности, – тихо сказала она. – Да он обычно и холоден, и далек. Если бы я выбирала тебе жену, я бы нашла веселую девушку, чтобы она вся искрилась и знала бы, чем тебя заинтересовать. И совсем бы не была совершенством. И потому, что ты таков, как есть, ты бы еще больше любил ее за ее недостатки… – она остановилась и засмеялась: – Ну, у меня фантазия разыгралась. Это потому, что я тут в полной изоляции. Ну, давай пока больше об этом не говорить. Хотя бы некоторое время. Расскажи мне о Гонконге.
Но он мог очень мало рассказать о своей жизни на Востоке. Хью Мэнпинг был одним из тех англичан, которые сохраняют свой уклад жизни в любых экзотических условиях. Да, Гонконг очень интересен – очень большой деловой город, но для тех, кто любит развлечения, можно найти их на все вкусы. Да, он член клуба, но бывает там не часто; дом фирмы находится на горе, и ему нравится проводить вечера там. Конечно, у него есть друзья. Нет, на экскурсии не ездил – довольно насмотрелся на виды с парома в Каулун и обратно. Кэтрин старалась заставить его вспомнить побольше, когда появился Тимоти. Не отрывая глаз, она смотрела, как он идет к ним – маленький мальчик в чистой белой рубашке и темных шортах, волосы зачесаны набок, сбоку кудрявятся.
Хью удивленно сказал:
– Он такой большой! На фото в твоем письме он казался гораздо меньше. Здравствуй, Тимоти! Ты меня помнишь?
– Вы дядя Хью, – сказал Тимоти. – Мы смотрели на вашу фотографию недавно.
– Ну, все-таки можешь удивиться, что я вдруг здесь.
– Дети никогда не удивляются, – заметила Кэтрин. – Пожми руку дяде Хью, милый. Он приехал в Понтрие отдыхать. Мы все вместе будем ездить на пикники.
Тимоти пожал ему руку, не сводя глаз с широких плеч Хью.
– А вы ездите на лошадях?
– Нет. Играю в гольф – для меня это максимум.
– А вы плаваете?
– Иногда. А ты?
Тимоти сказал со скучающим видом:
– Пора пить чай. Пойду и скажу Луизе, чтобы дала мне молока с бисквитом.
– Знаешь, он держится с таким самообладанием! – сказал Хью, когда Тимоти пошел к террасе. – Вообще замечательно выглядит!
– Это самообладание, боюсь, на самом деле просто самозащита. Я могла бы постепенно научить его уверенно держаться на воде, но Леон все время рычит на него: «Научился плавать?» – и он опять пугается. Меня это так расстраивает!
– Придется нам что-то придумать с этим. Так ты борешься со старым Верендером в одиночку?
– Не совсем. – Она помолчала и потом сказала уклончиво: – Есть такой доктор Селье. Он как раз был здесь, когда ты приехал, но, видимо, не мог задержаться. Он немного помогает мне. Ты знаешь эту игру: двое перебрасываются мячом, а третий человек стоит в середине? Ну, вот так и у нас бывает – только у нас-то не игра! Леон и я страшно воюем насчет некоторых вещей, а Филипп, доктор Селье, он как бы уравновешивает нас. Он один из тех, кто действует на нервы, потому что видит все стороны вопроса. Он думает, что в некоторых вопросах я должна уступить Леону.
– Но это может оказаться ужасным…
– Я не знаю. Он говорит, что я провожу слишком много времени с Тимоти, и это правда. Он еще считает, что если моя жизнь сосредоточена вокруг ребенка, то это плохо для меня.
– Пусть бы лучше занимался своими пилюлями и уколами. Тимоти – это все, что у тебя есть, и почему твоя жизнь не должна быть посвящена ему? Я поговорю с Верендером – как крестный отец Тимоти.
– Пока не нужно, Хью, – быстро сказала она. – Отложим это на несколько дней. Ну, вот и чай. Когда попьем чаю, сходим на часик к морю. Тебе понравится Понтрие, Хью. Он не изменился за последние двести-триста лет.
В Хью хорошо то, думала Кэтрин, когда они сели в ее желтую машину, что с момента, как его встретишь, чувствуешь, что будто и не расставались.
Он осторожно потрогал бледно-голубую кожу сиденья:
– Это его машина?
– Нет, моя – во всяком случае, она принадлежит невестке Леона. Я тут не существую как личность.
– На тебя непохоже, что ты миришься с таким положением. Тебе нужно обязательно посоветоваться с адвокатом…
– Нет, этого я не буду делать. – Она слегка улыбнулась ему: – Я об этом без конца думаю и прихожу к заключению, что, вероятно, Юарт даже не догадывался, как правильно он сделал, назначив своего отца опекуном Тимоти. Если бы он этого не сделал, Тимоти никогда бы не узнал и других Верендеров, а это стоит многого. Собственно, не сама правильность или неправильность положения беспокоит меня. Нет, только то, что Леон так нетерпелив с Тимоти. Ну хорошо, давай ненадолго забудем об этом. Смотри, вон наш пляж.
Но уже через минуту пляж был забыт. Мимо них промчалась Люси д'Эспере в своей розовой машине, на секунду изящно склонив голову в приветствии.
– А это, – сдержанно сказала Кэтрин, – вероятно, вторая миссис Леон Верендер.
– Бог ты мой! Он еще приударяет за женщинами в его возрасте? – изумился Хью. – Она еще совсем молодая!
– Она так выглядит, но ей, наверное, сорок. Леон не приударяет за ней, скорее, наоборот. Он знает, что выходят замуж за его деньги. Но наверное, он решил, что даже это будет лучше, чем одиночество в глубокой старости. Вообще говоря, она его не стоит.
Потом они в самом деле на какое-то время позабыли виллу Шосси с ее обитателями. Хью, со своим чисто английским видом, в несколько неуместном костюме, настоял на том, чтобы они спустились к самой кромке прибоя, и стал показывать Тимоти, как пускать «блинчики» по воде, швыряя камешки. Он выглядел довольным и увлеченным, но не совсем спокойным.
Уже начинало смеркаться, когда они поднялись к машине, но Тимоти не выглядел усталым. Может быть, он уже перерос необходимость дневного сна?
Когда они поехали, Хью сказал:
– Попрошу тебя высадить меня у моей гостиницы. Я ведь еще даже не распаковал вещи. Потом увидимся вечером?
– Тебе надо отдохнуть. Давай встретимся завтра – я зайду за тобой в десять утра.
– Хорошо. Но давай зайдем на секунду, выпьем чего-нибудь.
– А как же Тимоти?
– Мы очень быстро, – убеждал Хью. – Ничего не случится, если он побудет в машине две минуты. – Он повернулся к мальчику и спросил: – Ты сможешь посидеть один в машине одну-две минутки, а?
– Конечно, – последовал величественный ответ. – Я ведь не маленький.
– Ну, молодец!
Перед маленькой гостиницей не хватало места для стоянки, но Кэтрин обогнула массу мотороллеров, старых маленьких машин и проехала вдоль здания, где и выключила двигатель. Она повернулась к Тимоти, улыбнувшись, похлопала его по плечу и сказала, что они мигом вернутся.
Они вошли вместе с Хью в гостиницу. Ресторан с низким потолком был полон бесполо выглядящими людьми в слаксах и рубашках. Кое-где мелькали яркие шерстяные шапочки. Воздух был так прокурен, что в первый момент Кэтрин даже не могла разглядеть, кто окликает ее по имени. Потом увидела, что кое-кого она знает в лицо – бородатых мужчин и косматых женщин, которые были на вечере у Иветты.
– Я и забыла, – шепнула она Хью, – что это вроде клуба для нашей местной длинноволосой компании. Тебя познакомить?
– Бог ты мой, ни в коем случае, – с жаром сказал он. – Мы выпьем на воздухе. Подожди, пока я добуду выпивку.
Пока Хью стоял у бара в ожидании напитков, Кэтрин увидела Иветту. Та выглядела как взрослый, все познавший эльф, и даже когда она увидела Кэтрин, выражение ее лица почти не изменилось. Иветта, не глядя ни на кого, протиснулась через толпу к Кэтрин.
– Так. Неподходящее для вас место. Вы кого-то ищете?
– Я с приятелем, который только сегодня приехал сюда. Мы не помешали, тут какое-то собрание?
Иветта подняла плечи и обвела бесстрастным взглядом толпу пьющих и смеющихся людей.
– Очень много говорят, и все ни о чем. Я уже час назад стала умирать от скуки, а они никак не хотят прервать серьезное обсуждение всех своих ерундовых произведений. – Она искоса поглядела на Кэтрин: – Спасибо за то, что так быстро выполнили мою просьбу. Марсель сказала, что она и Филипп чудесно провели время на вилле Шосси.
