Текст книги "Избранное"

Автор книги: Кэндзабуро Оэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 30 страниц)

– Коротковолновики, которые поймали нашу передачу и сообщили телевидению и газетам, наверняка снова прилипли к приемникам. Значит, полностью игнорировать наши передачи полиция не сможет. Да они и сами могут нас слушать, – без особой уверенности сказал Радист.

В половине двенадцатого радиостанция Союза свободных мореплавателей начала передавать текст, составленный Исана на основе записок Красномордого. Стереотипные фразы громкоговорителя и шум вертолетов мешали передаче, поэтому бойницы с выбитыми стеклами закрыли заслонками. Сразу же стало жарко, у всех, в том числе и у Радиста, сосредоточенно вертевшего ручки, по щекам обильно, точно слезы, тек пот. Наконец он начал вещать спокойно и невозмутимо, будто для слушателей на противоположной стороне земного шара.

– Young man be not forgetful of prayer. Говорит радиостанция Союза свободных мореплавателей. Передача ведется на частоте сто сорок пять мегагерц. Радиолюбителей-коротковолновиков, принимающих нашу передачу, просим записать ее на магнитофон и передать со своей станции. Тем, кто передал средствам массовой информации нашу первую передачу, рекомендуем предложить и ту, которую вы сейчас запишите. Young man be not forgetful of prayer. Говорит радиостанция Союза свободных мореплавателей. Полицейским властям наши требования уже известны. Вот наши условия. Мы требуем, чтобы нам предоставили судно, снабженное всем необходимым для плаванья по меньшей мере восьми человек. Мы требуем судно длиной пятнадцать метров и водоизмещением в шестнадцать с половиной тонн типа рыболовной шхуны для ловли тунца, снабженной дизельным мотором в тридцать восемь лошадиных сил. На судне должен быть не менее чем недельный запас воды, продовольствия и горючего. Место стоянки судна – порт Эносима. Мы требуем машину, которая доставит нас туда. Мы не собираемся возлагать расходы на плечи государства. Требуемое судно будет стоить, по нашим расчетам, около пятнадцати миллионов иен, деньги предоставит из своих средств семья задержанных нами заложников. Все это время мы будем вооружены винтовками, гранатами и динамитом. Мы не боимся взорвать себя. Любые попытки освободить заложников чреваты для них смертельной опасностью. Мы ждем ответа к часу дня или от полицейских властей, или через посредников, в качестве которых могут выступать средства массовой информации. Всех, кто связан со средствами массовой информации, просим проследить, чтобы полиция не игнорировала согласие семьи заложников выполнить наши требования. Young man be not forgetful of prayer. Говорит радиостанция Союза свободных мореплавателей.

– Вряд ли пройдет такое нахальное требование, – сказал Тамакити. – Но когда я его слушал, у меня перед глазами стояла рыбацкая шхуна, на которой мы уходим в море…

Эта вспышка чувств, столь неожиданная для Тамакити, выражала, наверно, состояние всех Свободных мореплавателей.

Снова начался обстрел. На этот раз стреляли и газовыми и обычными пулями. Тамакити сразу же ответил, старательно целясь в щель между щитами по бокам полицейской машины. Но поскольку стрелявшие прятались в окопе, стрельба Тамакити не могла доставить им беспокойства. А вот две газовые пули едва не влетели в бойницу, из которой была вынута заслонка. Теперь все, кто находился в рубке, захлебывались слезами, кашляли и изо всех сил прижимали к глазам тонкие кружочки лимона. И если бы хоть одна газовая пуля разорвалась внутри, положение осажденных стало бы критическим. Из этого можно было заключить, что противник настоящего боя еще не начинал.

– Сбили! – неожиданно завопил Радист. – Они сбили антенну!

Очевидно, это и было целью обстрела, так как он тут же прекратился. Радист судорожно крутил рукоятки. Но для Радиста душа рации умерла. Обычные радиопередачи можно было ловить без всякой антенны. Однако вести передачи и подслушивать переговоры полицейских стало невозможно. Наконец Радист отодвинул столик, на котором стояла рация, и выпрямился.

– А что с электричеством?

– С электричеством? Давным-давно отключено, – сказал Радист тоном, с каким специалисты отвечают профанам.

Исана сразу же вспомнил, как он вставлял в магнитофон Дзина новые батареи. Достаточно было отключить магнитофон от электросети, как батареи тут же начинали работать. Исана делал это каждый раз, покидая убежище и оставляя Дзина одного.

– Они давно поняли, что я пользуюсь батареями, и решили уничтожить антенну… Вот подлецы!

Радист откинулся назад и закрыл глаза. Исана показалось, что все это время он видел лишь профиль Радиста, склонившегося над рацией. Теперь он увидел его густые брови, едва не сросшиеся на мясистой переносице. От упругих щек к уголкам губ протянулись грязные полоски. Раздувая ноздри, покрытые капельками пота, он тяжело дышал, не открывая глаз. За стенами убежища, без всякой связи со стрельбой, раздавались стереотипные фразы: Укрывшиеся в здании! Не усугубляйте совершенных вами преступлений…

– Надо исправить антенну. Я ее укорочу, тогда ее выстрелом не собьешь, и укреплю обломками бетона на самой середине крыши.

– Вылезешь – тебя тут же пристрелят, – не поддержал его Тамакити. – И прикрыть тебя отсюда огнем тоже не удастся.

– Конечно, не удастся, – сказал Радист, не открывая глаз и лишь нахмурив брови, отчего между ними пролегли мясистые складки. – Прикрывать огнем и не нужно. Объектив телевизионного комментатора внимательно следит за тем, что происходит, и когда полицейские увидят, что идет невооруженный человек, они не станут у всех на глазах стрелять в него. Ну, может, один разок для острастки.

Слова Радиста не могли никого обмануть, больше всего они смахивали на самовнушение. Подростки слушали его ошеломленно.

– Неужели антенна так уж необходима? – спросил Такаки. – Может, хватит вещать? Все, что мы передаем, они пропускают мимо ушей. Ну поставим антенну, снова начнем передачу, и что изменится?

– Неправда. Сбили же они нашу антенну, – сказал Радист. – Я, конечно, тоже не верю, что сделка пройдет как по маслу. Но мы же начали вещание, даже позывные у нас есть. Бросить на полпути – значит, все это была только игра. А я относился к этому иначе: у нас настоящая радиостанция Союза свободных мореплавателей.

Сказав это, Радист умолк. Его глаза, красные от слезоточивого газа, были обращены к выходу на балкон. Он чувствует себя одиноким, подумал Исана, подавленным. И хочет скрыть, что творится у него на душе.

– Но если передачи и в самом деле бессмысленны? Разве станут они менее бессмысленными, если починить антенну и возобновить их?

Во взгляде удивленно посмотревшего на него Радиста вспыхнули гнев и осуждение, но их тут же сменило выражение отчужденности. Он спокойно поднял с пола кусачки и заткнул их за пояс хлопчатобумажных шортов. Подошел к неустойчивой баррикаде из обломков железобетона и начал ее растаскивать. Тамакити, не говоря ни слова, пришел ему на помощь.

Низко согнувшись, точно боясь удариться головой о яркий свет, льющийся из образовавшегося отверстия, по-прежнему не обращая ни на кого внимания, Радист вышел на балкон.

Вдруг его ноги взлетели вверх, будто скошенные порывом ветра, и в то же мгновение раздался звук выстрела. Казалось, что выстрел прозвучал уже после того, как он упал. Но Радист снова вскочил на ноги. Тамакити чуть расширил проход в железобетонной баррикаде. Радист сделал шаг, еще один, можно было подумать, что он возвращается, но он поднялся по металлической лестнице, скрытой баррикадой, и вышел на крышу. Раздался еще один выстрел. Тамакити вернулся на свой пост и, выворотив дулом автомата заслонку в бойнице, выпустил очередь. Тем, в кого он стрелял, никакого реального вреда его выстрелы не принесли. Расстреливая обойму, Тамакити плакал и не видел ничего перед собой. По стеклу крайней бойницы, ближайшей к металлической лестнице, поползла удивительно светлая струйка крови. Такаки окликнул Радиста. Ответа не последовало. Радист погиб за то, чтобы можно было вести настоящие передачи, а не играть в радиовещание.

Плача навзрыд, по-детски, как Бой, Тамакити вставил в автомат новый магазин и примостился у открытой бойницы, а остальные подростки не могли оторваться от стекла, по которому бежала струйка крови.

Исана услышал у самого уха что-то похожее на молитву, которую шептал Красномордый, глядя на струйку крови, то убывавшую, то прибывавшую.

Глава 21
ИЗ ЧРЕВА КИТА (3)

Час дня – ответа нет. Полицейская машина без конца передает стереотипные фразы. Они повторяются одним и тем же голосом и теми же словами, но это не магнитофонная запись; окончания слов стали неразборчивыми. Язык, наверно, заплетается. Даже если задняя дверь полицейской машины и открыта – из убежища этого не видно, – в ней все равно жарища. Очевидно, от стереотипных фраз у человека в форме, который, страдая от невыносимой жары, сидел на узенькой скамеечке возле рации, уже перегрелась голова, хотя поток стереотипных фраз не прекращался.

– Я бы с удовольствием посадил его у рации Союза свободных мореплавателей, – сказал Такаки. – По-моему, он принадлежит к людям типа Коротышки…

– Другого такого человека, как Короткий, не существует, – зло бросил Тамакити.

Заслонив лицо затемненным мотоциклетным стеклом, он смотрел на залитую щедрым солнцем низину. Его потемневшее, изнуренное лицо, по которому бежали струйки пота, было похоже на лицо индийского ребенка, вылезшего из воды после долгого купания. Его занимала одна мысль: как перенести в рубку тело Радиста, не подставив себя под пули. Может быть, предложить полицейским перемирие? Перемирие на короткое время, пока он будет тащить мертвого Радиста, который лежал под палящими лучами солнца. Но он не чувствовал в себе сил сразиться, даже через мегафон, со специалистом по стереотипным фразам.

Каждый раз, когда Такаки брал наушники, Тамакити недовольно хмурился: он ждал, что рация, настроенная теперь на средние волны, расскажет о гибели Радиста, о том, что его труп валяется на солнце. Если бы «общественное мнение» признало, что моторизованная полиция зашла слишком далеко, убив безоружного человека, и нужно разрешить внести его тело в дом, Тамакити сразу же полез бы на крышу. Но Такаки, склоняясь к рации, лишь морщился возмущенно и брезгливо.

Доктор разрезал пополам очки для плавания и, укоротив переносицу, снова сшил их. Они должны были защитить глаза Дзина от слезоточивого газа. Из запасных наушников, чтобы они стали легче, он вынул все внутренности, и вложил в них поролон – они должны были служить Дзину в качестве глушителей. Корабельный врач Союза свободных мореплавателей мучился от сознания того, что не смог оказать помощь Радисту, пока тот еще был жив, и старался занять себя работой.

Как член команды, обязанный наблюдать за тем, что происходит в тылу, Исана устроился у слухового окна над винтовой лестницей. Стоя на стуле, он касался головой потолка, ему пришлось чуть податься назад и наклонить голову набок. Поза была на редкость неудобная, он знал, что долго не выдержит. Там, где росли молодые саженцы, ему удалось разглядеть трепещущее на ветру белое полотнище с черными иероглифами, хотя прочитать надпись было нелегко.

– Кажется, жители на холме тоже прониклись к нам ненавистью, – сказал Исана и взял у Такаки бинокль.

Однако иероглифы на полотнище не осуждали свободных молодых мореплавателей, они выражали лишь местный эгоизм, направленный против властей: «Полицейские моторизованного отряда, здесь тихий жилой район, залетающие сюда шальные пули причиняют нам беспокойство». Исана смотрел в бинокль, пока не разболелась шея, и смеялся про себя. Когда он передал бинокль Такаки и уступил ему место, тот, посмотрев в окно, воскликнул со смехом:

– Выходит, моторизованная полиция пребывает в печальном одиночестве? Бедняги. А жара все усиливается, и полицейские совсем сойдут с ума от злости. Если бы мы предложили им сейчас повести совместное наступление на этот поселок на холме, они бы, пожалуй, согласились! – усмехнулся Такаки. – Слышишь, Тамакити, жители на холме выразили на плакате протест, мол, шальные пули моторизованной полиции доставляют им беспокойство.

– Скоро появится еще один: «Полицейские моторизованного отряда, побыстрее уничтожьте этих сумасшедших», – мрачно сказал Тамакити.

Исана как специалист по словам предложил, чтобы Союз свободных мореплавателей тоже выступил с обращением на полотнище. И даже если моторизованная полиция игнорирует это обращение, скрыть его от средств массовой информации не удастся. Объектив телекамеры сразу же запечатлеет его. Обращение продемонстрирует всем, что и после того, как радиостанция Свободных мореплавателей умолкла, их требования остались прежними. Исана притащил стопку пеленок, и Доктор, которому план Исана пришелся по душе, ловко сшил их вместе.

– Тебя этому научили на медицинском факультете?

– Вовсе нет, – улыбнулся Доктор и объяснил, что учился шить паруса.

Специалист по словам сделал фломастером надпись: «Дайте ответ о нашем судне!» Прикрепив к низу полотнища груз и прибив в трех местах поперечные планки, они с Доктором спустили полотнище через бойницу. Снайперы открыли бешеный огонь. Через минуту они сбили полотнище, и из бойницы свисали лишь обрывки веревок. Громкоговоритель продолжал повторять стереотипные фразы. В струящемся от жары воздухе расплылись очертания полицейской машины. Земля, выкопанная из окопа, стала сухой, как песок. И в самом окопе тоже, конечно, сухо и жарко. Все жарче становилось и в убежище. В два часа дня показалась машина «скорой помощи». Пытаясь приблизиться к полицейской машине, она застряла, огибая заболоченную низину. «Скорая помощь» буксовала в колее, проделанной самосвалами, то и дело пятилась, потом рванулась вперед и наконец добралась до полицейской машины.

– Уверены, что мы будем соблюдать соглашение о Красном Кресте? А сами на один наш выстрел отвечают тысячью…

– Это тоже не простая машина. В ней, наверно, пуленепробиваемые стекла, и бензиновые баки тоже бронированные, – сказал Тамакити. – Но я не собираюсь стрелять в «скорую помощь». Вызвав «скорую помощь», противник признается в своем позоре. Им теперь здорово стыдно.

– Если им действительно так стыдно, может быть, нам удастся принести труп Радиста? – сказал Доктор.

– Им же не перед нами стыдно. Позора боятся, вот в чем дело, – сказал Такаки. – А нас они за людей не считают.

Машина «скорой помощи» укрылась в безопасной зоне за полицейской машиной и приступила к спасению пострадавших. Решив, видимо, что стрельбы из убежища опасаться нечего, вторая машина «скорой помощи» подъехала к полицейской машине напрямик, не огибая заболоченной низины. Неужели столько людей получили солнечный удар? А может быть, это маскировка, чтобы привезти сидящим в окопе обед? Во всяком случае, на час передышка обеспечена. Осажденные, разобрав баррикаду, приоткрыли дверь на балкон и впустили в комнату свежий воздух. Если бы сейчас снова началась стрельба газовыми пулями, плохо бы им пришлось. Но противник не предпринимал атаки, учитывая, что машины «скорой помощи» были пропущены беспрепятственно.

– Может, мне тоже, размахивая флагом с красным крестом, забраться на крышу? – предложил Тамакити.

– Если тебя подстрелят, мы лишимся единственного снайпера, – сказал Такаки. – Радист, правда, не размахивал флагом, но было ясно, что он не вооружен. Пожалуй, пока мы еще живы, лучше всем вместе пообедать…

Инаго уже хлопотала в кухне. Дзин сидел на стуле, придвинутом к кухонному столу.

– Дзин, как дела? – окликнул его Исана, но тот лишь мельком взглянул на него и снова стал внимательно слушать, что ему говорит Инаго.

– Это шум вертолета, Дзин… Это радиопередача, которую ведет полиция, Дзин…

– Да, это шум вертолета… Да, это радиопередача, которую ведет полиция…

Инаго не столько, видимо, хотела подбодрить Дзина, сколько старалась сохранить равновесие, услышав, как эхо, свои слова из уст Дзина, как это делал Исана, когда им овладевала тоска. Обед, приготовленный Инаго, отражал ту ситуацию, в которую попал Союз свободных мореплавателей с тех пор, как он оказался в осаде. Рассчитывая на длительную осаду, Инаго не открыла ни одной банки дешевых консервов, а наварила огромную кастрюлю лапши, к которой подала самые дорогие продукты.

Один только Дзин получил целую банку крабов. Взяв пальцами нежный кусочек, прослоенный тонкими пластинками хрящей, и поднеся к глазам, он с удовольствием разглядывал его и затем отправлял в рот. Дзина, отказывавшегося от пищи, и Дзина, весело улыбавшегося всякий раз, когда хрящик краба щекотал ему ноздри, и кончиком розового языка слизывавшего каждую крошку, чтобы она не упала на пол, разделяла, казалось, целая вечность…

– Я лежала в темноте и думала, что если день за днем, до вчерашней ночи, проследить всю мою жизнь от самого рождения, то только теперь я живу по-настоящему, – сказала Инаго. – Это другая, совсем-совсем новая жизнь.

На наблюдательном посту остался один Доктор, остальные спустились вниз.

– Сколько часов мы уже сражаемся? – спросил Такаки, оглядывая членов команды, собравшихся за столом. – Часов десять – двенадцать? Немало для первого боя, который ведет Союз свободных мореплавателей. Ну что ж, давайте подкрепимся.

Хотя времени было в обрез, ели вяло. Инаго отнесла в рубку еду на двоих и только тогда узнала о гибели Радиста. Она спустилась вниз, прямо держа, голову, в глазах ее стояли слезы. Инаго молча подсела к столу, боясь произнести слово, чтобы не напугать Дзина. Она сосредоточенно жевала, будто вся отдавшись еде, а глаза, устремленные в одну точку, были полны слез. Подражая ей, Дзин тоже старательно жевал.

– Эта самая полицейская машина, которая перевернулась, – начал Красномордый, разрывая пелену молчания, окутавшую Инаго. – Так вот, я подумал, если бы ее поставить на колеса, мы бы спокойно сели в нее и выбрались отсюда.

– Как ты ее поднимешь без крана? Она потяжелее грузовика, – сказал Такаки.

– Это верно. Поднять трудно. Но если бы удалось! Ключи от нее я у того пленного отобрал.

Красномордый раскрыл ладонь, на которой лежали ключи от машины. Как обычно, лицо у него было багровым. Видимо, он уже придумал, как поднять машину, но из-за патологической застенчивости не решался рассказать об этом. В конце концов он обратился к Тамакити, который, как ему казалось, снисходительнее других относился к его застенчивости.

– Тамакити, как ты думаешь, не удастся ли прорвать их заслон на полицейской машине? Машина мощная и бронированная, и наши шансы будут равны.

– Не понимаю, почему мы должны выбираться отсюда, – холодно сказал Тамакити.

– Конечно, пока они не дали ответа на наши требования, нам следует оставаться здесь. Если они предоставят нам судно, эта машина нам ни к чему. Я думаю о том, чтобы выбраться отсюда, если они отвергнут наши предложения и снова начнут обстрел газовыми пулями.

– Ты, по-моему, не веришь, что мы получим судно, – еще более холодно, чем раньше, сказал Тамакити и стал поглаживать автомат, который он поставил рядом с собой.

– Интересно, как ты собираешься поднять перевернутую машину? – спросил Такаки, подхватывая нить разговора, прерванную Тамакити.

– Я не уверен, что это можно сделать, – сказал Красномордый, и заливавший его щеки багрянец пополз к шее. – Просто я подумал, что если устроить взрыв у подножия холма, за полицейской машиной, то от взрывной волны она может снова встать на колеса. Ведь перевернулась она точно от такого же взрыва, верно?

– Нужно бросить к подножию холма пару гранат и посмотреть, что будет, – сказал Такаки.

Тамакити вскинул голову и глянул на Такаки. Но его опередил Красномордый.

– Гранаты на это расходовать нельзя, – возразил он, хотя сам выдвинул это предложение. – Нельзя расходовать гранаты на сомнительную операцию.

– Что же делать? – спросил Такаки.

– Я подберусь к перевернутой полицейской машине и, улучив момент, взорву у подножия холма динамит, – быстро ответил Красномордый, будто речь шла о пустяковом деле.

– Это чистое безумие, – насмешливо бросил Тамакити.

– Безумие? А чем, кроме безумия, мы занимались до сих пор! – парировал Красномордый. – Я и в Союз свободных мореплавателей вступил и заперся здесь с вами, чтобы сражаться, потому, что это безумие. А ты, Тамакити, враг безумия?

– Ты уверен, что они тебя не подстрелят? Ты же сам говорил, что операция эта сомнительна. Встанет ли машина на колеса? И удастся ли подложить динамит? – вмешался Такаки.

– Я не знаю, встанет полицейская машина на колеса или нет. Но подложить динамит в нужном месте я берусь, – сказал Красномордый. – И я вот что думаю: именно потому, что этот план безумный, он и должен удаться. Великие люди в истории создавали новое действиями, которые всем представлялись чистым безумием.

– Ладно, хватит о безумных делах, – отрезал Тамакити, поморщившись. – Дам тебе динамит. Сколько нужно? Подложить слишком много – машина разлетится в щепки и тебя самого швырнет черт знает куда…

– Ты боишься чрезмерного безумия? – насмешливо спросил Красномордый.

Тамакити, который раньше остро реагировал даже на самые безобидные насмешки Красномордого, на этот раз спокойно встал и пошел в бункер за динамитом.

– Он такой сговорчивый потому, что ты не потребовал у него драгоценные гранаты, – тихо сказал Такаки.

– Если бы не Тамакити, мы бы давно остались без боеприпасов, и нас, избив полицейскими дубинками, выволокли бы сейчас отсюда, – потупившись, сказал Красномордый.

Его слова были слышны, видимо, и в бункере. Но Тамакити, вернувшийся с динамитом и бикфордовым шнуром, ничего не сказал. Он положил взрывчатку на стол, с которого убрали посуду, осторожно присоединил к взрывчатке шнур, объяснил, как с этим обращаться. Красномордый внимательно слушал пояснения Тамакити, по многу раз повторявшего самые очевидные вещи. Динамит и шнур, скрепленные резинкой, Тамакити вкладывал в полиэтиленовые пакеты и передавал Красномордому. Тот, взвесив каждый пакет на ладони, закручивал верхнюю его часть и надевал еще одну резинку. Казалось, он абсолютно уверен в успехе задуманного предприятия. Оставалось загадкой, каким образом многочисленные снайперы, внимательно наблюдавшие за убежищем, упустят Красномордого, когда он побежит к перевернутой полицейской машине?

– Начнешь операцию с наступлением темноты? – спросил Исана.

– Нет, до ночи ждать нельзя, – сказал Красномордый даже как-то испуганно. – Если им удалось убедить общественное мнение в необходимости освободить заложников, они скоро начнут наступление. Забросают убежище дымовыми шашками, тогда я и выберусь отсюда.

– Но они будут стрелять и газовыми пулями, тебе будет нелегко.

– Надену костюм для подводного плавания, глаза прикрою маской, и никакой слезоточивый газ не страшен, – убежденно сказал Красномордый. – Попробую нырнуть в мутное море, в котором ничего не видно.

Он с присвистом глубоко вдохнул, как это делают пловцы перед погружением. Его мощный вдох разнесся по всему убежищу, но Дзин не только не испугался, но внимательно посмотрел на губы Красномордого, проявляя к вылетавшему из них звуку живой интерес, будто услышал пение еще неведомой ему птицы. Этот внимательный взгляд заставил подростка покраснеть от радости.

– Дзин, это человек. Этот звук издал человек, – сказал Красномордый, снова выдыхая воздух.

Когда члены команды, отправив Инаго с Дзином в бункер, вернулись в рубку, Доктор, наблюдавший в бойницу и слушавший радио, сообщил:

– Ваша жена собирается приехать. Будет уговаривать нас. Ее ждут с минуты на минуту. У ограды автозавода находится штаб полицейских сил, на пресс-конференции она сказала, что направляется туда. Передавали по радио.

– А о наших требованиях говорила что-нибудь?

– Ни слова. Не говорила даже о том, что, как мать, просит моторизованную полицию любыми средствами спасти заложников. Хотя наводящий вопрос был задан. Она ответила, что народ не должен склоняться перед насилием, даже если это приведет к отдельным жертвам, – в общем, она из тех политиков, которые принадлежат к ястребам. Я, правда, не уверен, она ли это была, хотел пойти за вами, чтобы сами послушали. Но подумал, а вдруг они неожиданно начнут наступление, и остался наблюдать.

– Моя жена – примерная ученица политика. Видимо, хочет показать своим избирателям, что она настоящий политик…

– Если хочет, чтобы ее избрали, лучше бы изобразила трогательный призыв страдающей матери, чей ребенок взят в качестве заложника, – сказал Такаки.

– В ней чувствуется американская школа, – сказал Исана. – Хочет воздействовать на избирателей, вызвав жалость к своей одинокой жизни.

– Интересно, какие условия переговоров она выставит? Но подождем – увидим. Во всяком случае, если вместо стереотипных фраз начнутся уговоры, и то шаг вперед, – сказал Такаки. – Если с нами вступил в переговоры самый отъявленный ястреб – это уже уступка.

– Моя жена, должно быть, сомневается, что мы с Дзином взяты заложниками. Она понимает, что я ваш единомышленник. Кстати, она об этом не говорила? Если скрыла, то надежда у нас еще, пожалуй, есть.

– Как она думает приблизиться к нам? На машине «скорой помощи»?

– Нет, вряд ли, – сказал Такаки. – Машина «скорой помощи» им нужна, чтобы отправлять в тыл раненых и пострадавших от солнечного удара полицейских и демонстрировать этим показную заботу о тех, кто стоит на страже интересов народа. Скорее всего, подъедет на полицейской машине.

– Значит, для прикрытия они начнут обстрел дымовыми шашками и газовыми пулями, – с надеждой сказал Красномордый. – Вот я и воспользуюсь этим…

Бойницы рубки были снова как следует заделаны. Наверно, противник примет все необходимые меры предосторожности, чтобы избежать новых жертв от пуль осажденных. Оставив на третьем этаже в качестве наблюдателя одного Такаки, все остальные спустились вниз и помогли Красномордому облачиться в костюм для подводного плавания. Одновременно делались необходимые приготовления в прихожей – шла, так сказать, подготовка сценической площадки, откуда Красномордый должен был начать свою боевую операцию. Делалось это не с целью обеспечения безопасности Красномордого, а для защиты оставшихся в убежище – на необходимости этого настаивал сам Красномордый. Как только он выскочит наружу, дверь снова должны были забаррикадировать обломками железобетона. Поэтому их складывали в виде башни, нагромождая один на другой у самой двери, с тем чтобы, легким толчком обрушив башню, завалить дверь. Сделать это нужно было в тот момент, когда Красномордый выскочит наружу…

– А вдруг тебя сразу заметят? Тут же придется подаваться назад. Если же мы завалим брусками дверь, быстро ее не открыть, – запротестовал Тамакити.

– Если меня заметят, я все равно не смогу вернуться. Они сразу поймут, что я выбежал из этой двери и откроют по ней огонь газовыми пулями, – сказал Красномордый. – Тем более ее нужно срочно забаррикадировать.

– Ты сам говоришь, что, если заметят, – конец, тогда лучше, может, не начинать? Ну доберешься, а дальше что? Неизвестно, – ворчал Тамакити. – Слишком уж это большое…

– Слишком большое безумие? Я ведь уже говорил, что именно поэтому, может быть, и удастся, – сказал Красномордый оптимистически, но вполне серьезно.

На покрытое крупными каплями лицо – легко можно было представить, что и все его тело, затянутое в костюм для подводного плавания, тоже покрыто потом, – Красномордый надел маску. Через помутневшие стекла уже невозможно было определить, покраснел он или нет.

Три часа тридцать пять минут. В убежище снова полетели дымовые шашки и газовые пули. Бойницы, выходившие на винтовую лестницу, заволокло белым дымом и стало темно, как под водой. Красномордый поправил маску, шумно и глубоко вобрал в себя воздух. Дверь открылась, и он выскочил наружу. В полосах света, как во время ливня при ярком солнце, появились стлавшиеся по земле густые подолы дыма. Согнувшись, будто ныряя в воду, растворился в них Красномордый. Дверь тут же захлопнулась. Клубы слезоточивого газа успели все же ворваться в убежище и, как злобные живые существа, набросились на подростков. Они кашляли, задыхались, обливались слезами; глаза невозможно было закрыть – сразу начиналась нестерпимая резь.

– Не трите глаза, – предупреждал Доктор. – Не трите, слышите. Это газ CS, пока не промоете, к глазам нельзя прикасаться…

Нетвердой походкой подростки приблизились к двери, повалили башню (это было чрезвычайно опасно, так как все делалось вслепую) и, пошатываясь, побежали в комнату.

– Хорошо бы забраться в бункер, но боюсь, как только откроем люк, туда попадет газ. Думаю, Дзину не следует дольше оставаться в осаде, – с трудом произнес Доктор и снова закашлялся. Никто не был в состоянии даже ответить ему. Все прислушивались к тому, что происходит за стенами убежища. Кашляя и хрипя, Доктор продолжал: – Если газ CS поразит кожу Дзина, я возьму его на руки и пойду сдаваться. Союз свободных мореплавателей не вправе заставлять ребенка страдать от газа CS. Только при этом условии я продолжаю выполнять обязанности корабельного врача…

Сильнее других от слезоточивого газа пострадал Тамакити. Разница была секундная, но все-таки он дольше всех смотрел вслед Красномордому. Скорчившись от кашля, он с трудом обрел дыхание. И все-таки ответил Доктору именно Тамакити:

– Союз свободных мореплавателей всегда был свободным объединением. Любой свободен покинуть его под любым предлогом. Я буду сражаться до конца, даже оставшись в одиночестве, в этом я тоже свободен.

Он с трудом встал и, обмотав махровым полотенцем рот, вышел в прихожую, где плавал слезоточивый газ, и взбежал по винтовой лестнице.

– Из винтовок не стреляли. Значит, Красномордого не заметили. Вслепую, для острастки, тоже не стреляли. В общем, пока все в порядке. Газовыми пулями они стреляли в верхнюю часть здания, так что и шальной пулей его вряд ли задело, – сказал Такаки.

– Но слезоточивый газ – штука серьезная, – сказал Исана. – Сможет ли Красномордый свободно двигаться, когда кругом него этот газ?

– Он на редкость здоровый парень. Три года был лучшим спортсменом всеяпонской юношеской лиги. Он не дрогнет, если ему даже придется переплыть море слезоточивого газа, – сказал Такаки, но увидев, как пострадали от газа Исана и остальные, сморщился, точно лизнул лимон.

Три часа сорок пять минут. Стрельба дымовыми шашками и газовыми пулями прекратилась. За стенами убежища стало тихо. Клубы дыма растаяли, появились лучи солнца, мгновенно вернулся яркий летний день. Глядя слезящимися глазами на эту резкую перемену, нельзя было не почувствовать головокружения; казалось, с тех пор, как началось сражение, для осажденных уже несколько раз день сменялся ночью. Прикорнув на полу, этим мыслям предавался один Исана, он был старше остальных и быстрее выбился из сил. Как только дым стал рассеиваться, подростки прильнули к бойницам. Тамакити подошел к бойнице у винтовой лестницы, через которую до последней минуты наблюдал Красномордый, снова получил дозу слезоточивого газа и вынужден был еще раз промыть глаза.